CreepyStory

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

И тут ей внезапно повезло! Соседка предложила подработку: знакомым требовалась сиделка для ухода за старухой в деменции. Оплата такая, что за месяц работы Анжела смогла бы чуть ли не полгода прожить отдельно от родителей и братца.

Всё-таки жизнь полна удачных совпадений. Сессия сдана, всё равно бы пришлось искать работу на оставшуюся часть лета. И медицинское образование имелось - три курса медколледжа. И прежние отношения с бойфрендом сошли на нет. А ещё бесплатные харчи, свободное время после обеда до ужина. Стирать не нужно, готовить тоже. Только следить за бабулькой, кормить её. Условие - ночевать подле болящей, - конечно, подпортило картину очень выгодной и непыльной работы. Но ведь не на год же Анжела впрягается! Месячишко и потерпеть можно. По-любому лучше изнурительного и копеечного труда санитарки в поликлинике.

Анжела согласилась встретиться с работодателями в квартире, где от страшного недуга томилась старушенция.

Дом впечатлил - сталинка с громадными парадными, высокими окнами, украшенными лепниной, тротуаром, мощённым красивой плиткой. Поблизости есть всё, что поможет скоротать свободное время - магазины, кафешки, бутики, кинотеатр. А ведь ещё обещаны небольшие суммы на карманные расходы!

Анжела даже запаниковала: а вдруг это чудесное место работы уже кем-то занято и она окажется не у дел? Но пронесло, на её звонок откликнулся женский голос, и перед Анжелой распахнулась исполинская дверь. Из своего стеклянного закутка улыбнулась консьержка. Старомодный лифт бесшумно вознёс на пятый этаж. Анжела вышла в холл, который оказался больше по площади, чем родительская трёшка. Нет, ну надо же - на стенах картины, подписанные именами художников; здоровенные растения в кадках! Они-то зачем здесь? А подъездное окно с красивым тюлем высоковато - не подберёшься покурить. Зато кругом стерильная чистота, которой так не хватало в квартире с двумя проказливыми близнецами.

Из приоткрытой двери выглянула молодая ухоженная женщина и пригласила войти. Сказать, что Анжелу поразила квартира, значит абсолютно ничего не сказать о впечатлениях от роскоши, стилизованной под девятнадцатый век. Выросшая в хрущёвке девушка оцепенела от элегантности убранства.

- Кофе? - спросила хозяйка после приветствия.

Анжела кивнула.

- Пирожные?

Анжела снова тупо кивнула, хотя сидела на диете. Её щёки порозовели от стыда: наверное, она сейчас напоминает болванчика.

- А пройдёмте на кухню, посидим по-свойски, - задорно предложила хозяйка.- Кофе в гостиной - это так банально.

Чёрт подери, Анжела снова кивнула вместо того, чтобы открыть рот и ответить какими-нибудь вежливыми словами.

Кофе оказался слишком густым, горьким и крепким, так и шибанул по мозгам зарядом бодрости. Анжела отметила: а пирожные-то обычные, такие она покупала со стипухи в кондитерской своим племянникам. Угощение победило скованность и развязало ей язык. Будущая сиделка энергично протарахтела все сведения о себе, предъявила паспорт, студенческий и даже зачётку, которую ей не стыдно было показать.

Хозяйка Алина Степановна одобрительно кивнула и вытащила ментоловые сигареты. Предложила и Анжеле, потом обрадовала:

- Курить можно везде. Боюсь, без релакса с сигареткой будет тяжеловато ухаживать за бабулей. Слушайте музыку, смотрите телевизор, развлекайтесь видеоиграми - здесь есть коллекция мужа. Бабуле это всё равно, она не реагирует на звук. Только будьте постоянно при ней, не упускайте её из вида. На ночь ложитесь в её комнате. И не забывайте пристёгивать к кровати - она ходит во сне. Не бойтесь - бабуля совершенно не опасна. На балкон выпускать её категорически запрещается.

Алина Степановна стряхнула пепел, опустив лучезарный взгляд, и Анжела заметила: хозяйка-то не так молода. А может, просто обеспокоена - вон какие морщины на лбу и у рта.

- Я буду приходить после двух. До шести - ваше свободное время. Условие только одно: никогда никого не приводить сюда! Ни родственников, ни друзей! И ещё...

Хозяйка помолчала и испытующе поглядела на Анжелу со словами:

- Такое маловероятно, но всё же... Нельзя допустить, чтобы в квартиру проникло животное - птичка в окно залетела, чужая кошка с чужого балкона пробралась. Иначе случится беда. У бабули страшная аллергия, - закончила она.

"Обо мне бы кто-нибудь так заботился", - подумала Анжела и заверила Алину Степановну в том, что она заранее всё узнала о заболевании; усвоила требования и готова приступить к работе прямо сейчас.

- Тогда идёмте знакомиться с бабулей, - вздохнув, сказала хозяйка.

Анжела даже не поняла, сколько комнат в квартире. Обстановка вновь сразила её. Живут же люди!

В просторной, залитой светом комнатке с решёткой на окне сидела в кресле древняя бабка. Спала она, видимо, на новомодном импортном агрегате с наворотами, который назывался "медицинской функциональной кроватью". Напротив находилась обычная полутораспалка с красивым весёленьким покрывалом. Старуха что-то бормотала, опустив стриженую седую голову.

- Она не доставит вам хлопот, - вымолвила, сглотнув комок в горле, Алина Степановна. - Главное, не оставлять её одну надолго. Утром я её покормила, приду после двух, она пообедает. А вечером уж вы сами... На ночь обмоете её... умеете обращаться с такой кроватью?

Анжела отвела взгляд от бабки и укоризненно посмотрела на хозяйку: обижаете, мол. Медик как-никак, хотя и без диплома.

- Ну, тогда я ухожу. Счастливо! - сказала хозяйка и быстро вышла из комнаты.

Через миг хлопнула входная дверь. По всей квартире скорбным звоном отозвались хрустальные висюльки в люстрах. В бабкиной комнате их заменяли медицинские светильники. Но и здесь солнечный свет точно потускнел. По шее, плечам и спине Анжелы пробежали мурашки. Она быстро взяла себя в руки и уселась в кресло напротив бабки. На тумбочке высилась стопка красивых журналов, и сиделка скоро увлеклась разглядыванием фотографий моделей и актрис на курортах мира.

Вдруг что-то костлявое и ледяное сцапало её предплечье. Анжела глянула: это старушенция незаметно подошла и схватила её. Седая голова задрожала, и бабка пробубнила нечто отчётливое:

- Серёга едет-едет, да не доедет. Серёга едет-едет...

В комнате стало темно, как в то время, когда сумерки переходят в ночь. Анжела была не из трусих, просто осторожная, но её почему-то пробрало до холодного пота и шевеления волосков на руках. Она крикнула:

- А ну, отпусти меня!

И неожиданно для себя толкнула больную бабку.

Её рука провалилась в пустоту. Глаза Анжелы полезли на лоб от удивления: бабка сидела на прежнем месте, уставившись на свои тапки.

Наверное, всё это привиделось. Но отчего так онемело запястье, точно к нему привязывали лёд? Анжела тут же нашла объяснение событиям: она переволновалась, впечатлилась домом и квартирой, насторожилась от слов хозяйки - старушенция, дескать, не опасна. Отсюда и игрища восприятия. А в голове по-прежнему звучало:

- Серёга едет-едет, да не доедет...

И с каждым разом всё более зловеще...

Анжела достала телефон, воткнула наушники и стала пристально наблюдать за больной и поглядывать на часы: долго ли ещё до обеда? Пусть бы уж скорее пришла эта Алина, а ей пора прогуляться и выветрить впечатления от всего вместе взятого.

Но около двух ей позвонила хозяйка. Срываясь в рыдания, она сказала, что её муж, Сергей Павлович, попал в ДТП. Она срочно отправляется в область на неопределённое время, а бабка остаётся на попечении Анжелы. Доплата будет высокой, выше некуда.

Интуиция подсказывала Анжеле послать её подальше, так как нельзя не связать старухины бредни с аварией. Но уж очень привлекательной была сумма, которую можно получить за простое сидение напротив бабки. И Анжела сухо согласилась, потребовав ежедневного расчёта. Если окажется что-то не так, она всегда сможет не возвращаться сюда.

- Будет всё, как вы захотите! - крикнула в трубку Алина и отсоединилась.

Анжела прошла в кухню. Монументального вида холодильник был забит продуктами. Прямо глаза разбежались. На средней полке - пакет с надписью "бабуля". Понятно, это старухин хавчик. Анжела сначала сделала себе многослойный бутерброд со всякой всячиной, поела, покурила и открыла пакет. Тьфу, какая-то тёмная каша в кастрюльке.

Анжела положила полную чашку студенистой массы, в которой можно было разглядеть даже крохотные щепочки. Словно бы любящая внучка всыпала в бабкину еду крупные опилки. Подогреть или не нужно? Инструкций-то на этот счёт не было. И Анжела решила воспользоваться микроволновкой.

Разогретая каша засмердела, вызвав приступ тошноты, но Анжела без особых проблем накормила бабку. И что теперь, так и сидеть возле неё?

- А не устроить ли нам тихий час? - спросила Анжела, перевалила бабку из кресла на кровать и обвила её руки и ноги ремнями на липучке. Потом одумалась: старухе, наверное, понадобится судно... А возиться неохота. Ладно, потом просто сменит простыни и одежду - их просто немерено на комоде.

Бабка выглядела донельзя недовольной. А может, у неё всегда такое выражение лица, сморщенного, как печёный баклажан.

И Анжела с удовольствием растянулась на своей кровати. Глубокий сон пришёл сразу же.

Ей привиделась старуха, которая жалобно плакала. Она поднимала костлявые ручонки к голове, но не дотрагивалась до седой щетины. Только ныла:

- Волосики где, мои волосики...

Анжеле стало жаль больную.

- Ладно, бабуля, не расстраивайся. Я не стану тебя стричь. Вообще-то могут образоваться колтуны, да и тебе лежать без волос удобнее. Ну да ничего, справимся.

Бабка продолжила ныть, показывая на свой рот с беззубыми дёснами .

- Кушать хочешь? - спросила Анжела. - Голодная поди? Такую кашу даже собаке стрёмно дать. Не плачь, накормлю тебя вечером бульоном с курочкой.

И сама сиделка прослезилась от жалости к беспомощной больной.

Так и проснулась с мокрыми щеками и носом, полным соплей.

-- Устала я: работа на рынке, работа дома. Ночью в голове тоже работа: где и как заработать.

-- Но я не жалуюсь, нет, Машенька. Одна скорбь сильнее всех скорбей: не придешь ты больше из школы, не съездишь к бабке. Она мне звонила сказала, что ничего не хочет, только б с тобой встретиться.

-- Не побегут твои ножки к реке, не пойдут на танцульки...

-- Ой, извини, Машуля, дура я, вечно не то говорю. Бежать надо, сократили перерыв на обед. Опаздывать нельзя. Люди сочувствуют, но косятся - работать кто за меня будет?

-- В субботу или воскресенье посижу подольше.

-- Не плачь, родная. Оставлю тебе платок. Ну, до свидания, доченька.

Старик словно проживал каждое слово рыночной торговки, чувствовал соль ее слез. И знал, что зря она пообещала дочери скорую встречу. Все чаще ее запрягали работать по выходным.

Старик насторожился: тишина выползала из земли, окружала. Но вдруг отступилась.

Вот радость-то, появился мужик с многодневной щетиной, в комбинезоне, с руками, которые пахли мазутом. Старик боялся, что он может в этот день не прийти к своему сыну.

-- Здравствуй, здравствуй, сына!.. Извини батю, два раза ломался в дороге. И знаешь, такое, блин, чудо: только подумаю о тебе, как кто-нибудь поможет. Один раз Сашка с нашей автоколонны пособил, другой - вовсе не знакомые. Ты ж помнишь, как три года назад неделю стоял недалеко от Еловска. А тут... Успел, короче. С днюхой!

-- Ну хватит сырость разводить, ты ж мужик, сына! Блин, платка чистого нет. Ничего, я тебе рубашкой лицо вытру.

-- Эх, мамка наша, не видит она тебя. Как свалила в Питер с этим козлом, так ни разу к тебе не приехала. Ни подарка, ни открытки. Копейки от неё мы с тобой не увидели. Но нам и не надо, так ведь? Мы мужики...

-- Прости, сына, ничего не захватил, некогда было. Побегу груз сдавать, по докам отчитываться. А уж в субботу приду как положено. Посижу рядом, фляжку опростаю, подумаю. Мне рядом с тобой думается хорошо. А без тебя все мысли прочь гоню.

-- Да что ж ты плачешь-то, а? Ну, бывай, мужик.

Старик попытался как можно дольше удержать в ноздрях запах мазута, потного большого тела. Немногословие шофера, как ни странно, не позволяло подступиться тишине.

За спиной раздались легкие шаги, старик негромко чихнул от пронзительной волны духов. Эту посетительницу он и не ожидал.

-- Привет, мама. Еле нашла тебя. Как всегда. Шифруешься, что ли? Фу, как здесь грязно. И запах такой тяжелый. Людям вообще-то деньги платят за уборку.

-- Вот, сразу плачешь. А жизнь такая: кто не плачет, тому легче. Кладу тебе пачку салфеток. Привезла тебе всего, что было в ближнем магазине. За живые цветы заломили такую цену... Людям лишь бы нажиться. Так что я сегодня без цветов, которые ты любишь.

-- Знаю, что должна была приходить чаще. Но работа такая выматывающая. Да ещё Серёга оказался требовательным. Никаких полуфабрикатов и фастфуда. Это ему не так, другое не этак.

-- А вообще-то я пришла попрощаться. Уезжаем мы с Серёгой. Куда - не говорю, зачем тебе? В гости все равно не приедешь. Пробовала договориться с уходом, но цена просто бешеная! Чтоб им лопнуть: ситуация сложная, мать не перевезти, так как сами словно в гости едем. Непонятно, как все сложится. А им нужно заработать на чужих проблемах! Короче, прощай, мама. Говорят, Бог все видит, кому нужно, обязательно поможет. Так что Бог с тобой.

-- И ещё: разбирала старье, готовила квартиру к продаже и нашла свою детскую чашку. Прикинь: она потерялась лет двадцать назад. А тут сама точно в руки прыгнула. Оставлю её тебе.

-- Ну, пока.

Старик обеспокоился: тишина перешла в наступление. Нужно уходить. Многоречивость иногда имеет обратный результат.

Старик вытащил из потрепанного пакета полотенце и стал вытирать мокрые портреты на могилах. Ночью был дождь, и утро выдалось росистое. Но над головой ветер рвал облака в клочья - скоро припечёт солнце, фотографии сами высохнут. Лучше уйти от тишины.

Старик выбрался с участка, где не хоронили уже лет десять, зашагал к выходу. Работники кладбища, продавцы цветов видели его каждый день, некоторые даже здоровались. Кто-то думал, что он бомжует здесь, хотя никто не замечал, что он возвращается вечером.

Сегодня самый сговорчивый из охранников, за что его любили люди, спросил:

-- Отец, каждый день встречаемся. У тебя кто-то здесь лежит? Все горюешь и остановиться не можешь? Нельзя так, жить нужно.

Старик не ожидал, что с ним заговорят, поэтому ответил честно:

-- У меня здесь никого нет. Или наоборот: здесь все мои.

И пошел на остановку.

Охранник повертел пальцем у виска и тихонько пропел:

-- Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша...

-- Дурку нужно вызвать! - сказала продавщица венков.

-- Ну его, тихий он, -- отмахнулся охранник.

Старик уже не слышал гнавшейся за ним тишины. Шум шоссе, разговоры пассажиров, короче, рутина жизни заслонили все. Старик вошел в автобус последним, встал, аккуратно взявшись за поручень у заднего окна. Он знал, что сейчас произойдёт. Поворотов событий могло быть два. И он одинаково стыдился обоих. Но ничего не поделаешь, придётся терпеть.

Со словами: "Оплачиваем проезд!" -- к нему двинулась полная пожилая кондуктор.

Старик открыл древний кошелек с защелкой в виде перекрещенных шариков, долго копался в нем пальцем, выудил несколько однокопеечных монеток.

-- На следующей остановке чтоб я вас не видела! - зло и презрительно сказала кондуктор. И пошла дальше, возмущаясь:

-- Ишь ты, хитрец! Десятью копейками хотел расплатиться! Точно в другом времени живет. - Она обернулась и добавила: -- До города проезд шестьдесят рублей, запомни!

-- А это не впервой, -- поддакнула ей какая-то женщина. - Он каждый раз такой фокус проделывает! Не пускали бы его в автобус вообще.

-- Вороны, -- вдруг сказал пожилой мужчина. - Возьми деньги за его проезд. Авось не обеднею. Да и вы не обогатитесь.

-- Нет денег - пусть ходит пешком, -- буркнула кондуктор.

Женщина с мужчиной стали обмениваться колкостями, потом разговор перешел на тему жизни пенсионеров.

И никто не заметил, как старик вышел. Ему было рано это делать, но не было сил слушать перебранку. Стыдно, ах как стыдно! Неудобство за себя и людей, пожалуй, было самым острым чувством, которое он не мог сейчас пережить. Ни боль, ни гнев, ни жалость уже давно его не мучили.

Вдоль шоссе стремилась прямая натоптанная тропинка. Рядом высились заборы садоводства. Старик заковылял по замусоренной траве, но потом вдруг остановился, словно запнулся. Из-под крашеного профлиста выглядывали изумрудные листья, похожие на лисьи уши и тонкие стебельки с мелкими белыми чашечками.

У него тоже когда-то росли на даче ландыши. Посадил возле забора, а они, неслухи, расползлись кто куда. Он не боролся с ними. Сами исчезли в тот года, когда он остался совсем один.

Послышался лай. Пес стервенел с каждой минутой. Вышел пузатый хозяин, крикнул:

-- Вали отсюда, бомжара.

Старик еле оторвал взгляд от непорочной белизны цветков, в последний раз вдохнул сладкий и деликатный запах, поплелся дальше.

А вот и автостоянка, неподалеку - мангал, несколько столиков. За одним насыщались двое дальнобойщиков, с завистью поглядывали на соседний столик с пластиковыми стаканчиками и бутылкой водки.

Старик стал топтаться возле.

Один дальнобойщик оказался знакомым. Он окликнул старика:

-- Эй, отец, перекусить хочешь?

Старик отрицательно помотал головой.

-- Мож, подвезти тебя?

Старик с удовольствием бы дал отдых ногам и душе, но отказался. Пусть этот отец снова приедет к своему "сыне". Не один раз приедет.

-- Тебе ваще-то куда? - спросил другой шофёр.

Его фура стояла на другой стороне, через дорогу от площадки.

И старик молча показал пальцем в ту сторону.

Шофер вытер рот пучком салфеток, отодвинул пластиковую тарелку с желто-оранжевой жижей, оставшейся после мяса, кивнул знакомому - "Ну, бывай!" -- и коротко бросил старику: "Пошли!"

Старик почувствовал, что шофер пожалел о своем приглашении, но закон дороги есть закон, да и перед товарищем было бы неудобно. Водитель помог забраться на сиденье, почти втолкнул старика, врубил шансон и стал подпевать.

Музыка рвала старика унынием и однообразием, ввинчивалась в голову, словно бы его пытали. Но это лучше, чем говорить с человеком, которому не нужно твое присутствие

О чем было беседовать шоферу с этим бедолагой, который словно пропах плесенью и нафталином? Денег не клянчил, и ладно.

Через полтора часа езды мимо предприятий, полей показалась табличка с названием другого города, еще заправка и гостиница с окнами, открытыми теплу летных дней. Вечером зажгутся наглые и призывные огни, зашумят голоса и фальшивая радость бытия обманет приезжих.

Шофер выключил музыку и сказал:

-- У меня планы поменялись. Выходи.

Старик покорно вышел, то есть просто вывалился из кабины. Встал на четвереньки, с трудом поднялся и зашагал прочь.

Вскоре показался частный сектор пригорода. Старик присел на лавочку, потому что ноги просто отказывались идти. В окно дома на противоположной стороне выглянула пигалица лет двенадцати с разноцветными волосами. Второй раз выглянула, третий. А потом вышла из калитки и вынесла старику ужасную булку с котлетой и всякой ерундой, натолканной внутрь:

-- На, дед, поешь. Я в микроволновке разогрела.

Старик не мог глянуть на милостыню без стыда за то, что заставил пигалицу отвлечься от чудесных моментов беззаботной юности, но все же взял и сказал: "Благодарствую". Теперь оставалось только уйти, иначе бы девочка удивилась.

Возле высотной новостройки жилого комплекса вызывающе разлеглась импровизированная свалка. Несколько людей, с виду поприличнее, чем старик, копались в ней.

-- Эй, Кощей, возьми плащ. Люди натащили с переездом всего, а теперь вот избавились, -- крикнул ему совсем молодой мужик, который с жадным интересом перебирал мусор.

Старик подковылял поближе, протянул руку к плащу, и вправду, очень чистому и неношеному. И тут же ощутил цепкую хватку сильной ладони.

-- А заплатить за обновку? - спросил мужик. - Небось побираешься? Баблос всяко разно есть.

-- Отпусти его, Кривой, -- прокуренным басом сказала женщина.

-- Ага, щас!

Кривой обхлопал старика, нашел бутерброд, полотенце, кошелек с мелочью, высыпал ее в грязь.

-- Ты, Кощей, только людей от дела отвлекаешь, -- сказа мужик и набросил на голову старика плащ.

Старик развернулся и пошел с плащом на голове.

Его догнала, судя по шагам, женщина, сунула ему в руку кошелек. Он был легкий, без мелочи. Но старик знал, что там несколько бумажных денежек.

-- Благодарствую, -- сказал он и обернулся.

Но работница свалок стремительно удалялась, боясь осуждения подельников.

Стемнело. Старик знал, что сейчас с ним произойдут изменения, и стал прятаться в тенях деревьев.

Наконец он прислонился к тополю. И сам стал высотой с тополь. Зато смог заглянуть в окно крохотной однушки. Ее ободрали для ремонта.

Его ли это бывшая квартира? Нет, его ли это город вообще? Старику было бы приятно, если бы он добрался до своего бывшего дома.

Дом... Когда-то старик думал, что он у него есть. Сначала - большая квартира. Но она опустела. Ушла в мир иной любимая жена. Сын женился и предложил разменяться. Старику досталась крохотная угловая однушка, темная от гигантских тополей. Сын с невесткой уехал в другой город и вроде забыл о нем. А потом позвонил и предложил однушку продать, деньги переслать ему на карту. И все срочно, очень-очень срочно. Сейчас у него проблемы, но, когда отец приедет, они закончатся. И сын звонил чуть не каждый день.

Старик знал, что он снова оказался неудачником. Но это ладно. Невестка подала на развод, вот что показалось страшным. Нужны были деньги для размена. И старик продал квартиру, деньги перевел на карту. Только вот потом опомнился: а ехать-то куда?

Не стал обращаться ни в банк, ни в полицию. Решил сам найти сына. Или что-то другое решил. Какая разница?

Старик вытащил полотенце и стал протирать окна однушки, как портреты на могилах. А потом понял, что больше не может, оставил полотенце на карнизе.

Он уже возвысился выше крыш домов, слился темным небом. Скоро он сможет обнять весь город, а потом и другой. Ему нравилось это состояние, когда можно было обнять весь мир.

Зато утром он вновь зайдёт на кладбище, и многие поздороваются с ним. Это будет ещё приятнее. А потом кто-нибудь из посетителей появится у его знакомых -- хоть какой-то заслон, оборона от всепобеждающей тишины. Старик подумает о том, как счастлив он был вчера, прожив целый день, каким бы он ни показался на первый взгляд. Ведь жизнь - это когда ты не один, когда можно спросить и получить ответ, когда возможно прикосновение к самым обычным вещам.

Увы, мечтам и планам старика не суждено было осуществиться. Утром стали рыть котлован под новую автозаправку и дорожную гостиницу очень далеко, в другой области. Ковш экскаватора вывернул человеческий скелет. Приехала полиция, осмотрела место. Сразу стало ясно что какой-то бомж скончался не меньше десяти лет назад возле дороги, ведь следов преступления-то не обнаружилось: ни ломаных костей и расколотого черепа, ни повреждений подъязычной кости - значит, его не задушили. Но почему распадавшиеся фаланги пальцев сжимали пакет с почти новым, чистым плащом, кошелек с тремястами рублями и почти свежий гамбургер? Чудеса какие-то...

А это вовсе не чудеса, а любовь к жизни, которая сильным духом помогает убежать от тишины.

Однако после летней сессии, сданной на трояки, в деканат пришло ещё одно письмо: бабка Галина померла, и Толмачёву Ирину Игоревну приглашали в нотариальную контору.

А вот это дело! Хотя, может, наследство-то и гроша ломаного не стоило: дом где-то в ебенях, возможно, грошовый вклад и груда рухляди. Иринка решила посоветоваться с детдомовской "роднёй".

-- Ну ты зажралась, мать, -- сказал будущий плотник Илюха из строительной шараги, открывая банку пива. -- Забыла: бьют -- беги, дают -- бери. Или лучше отбери.

Иринка со вкусом затянулась, выпустила дым колечком и бережно передала косячок Серому, с которым пять лет дружила, два -- трахалась, а потом легко и просто рассталась.

Хитрозадый Серый почуял выгоду и предложил ломануться в ебеня всем вместе. Для компании, помощи и развлечения: если Ирка унаследовала только старые брёвна, то их можно того... Серый был не долеченным пироманом и вообще отморозком, которому лишь бы шороху навести.

Иринка связалась с ним только потому, что он так легко относился к её главному страху -- огню. Вместе с Серым этой боязни как бы и не существовало.

В нотариальной конторе ожидал большущий облом: чтобы вступить в наследство, требовался взнос аж в тысячу рублей плюс всякие справки, за которые тоже нужно было платить.

Короче, на всю эту обдираловку собирал почти весь Иринкин выпуск детдома. "Родня" порадовалась за неё и выложила последние кровные без последующей отдачи. Все знали: Ирка своя в доску и за добро добром же и отплатит.

Добираться до "наследного" пришлось долго: четыре часа на электричке, почти час на автобусе и полдня пешком по заросшей, еле видной дороге.

Густой, пряный воздух вызвал сначала головную боль, а потом приятную усталость. Компания уселась передохнуть возле поляны, поросшей молодыми берёзами и осинками.

-- Поле здесь было, что ли... -- лениво сказал Серый, обмахивая разгорячённую рожу кепкой.

-- Какое поле? Гонишь... вон сколько бугров и ям, -- недовольно ответил Илюха.

Иринка поднялась и прошла к ближайшему холмику. Настроение у неё и так было на нуле после долгой дороги, а сейчас и вовсе испортилось. Она повернулась к друзьям и проговорила сквозь зубы:

-- Ага, поле... Кладбище это!

-- Ну ты сказанула! На кладбищах кресты да памятники. А здесь только лес, -- отчего-то рассердился Игорь.

-- Значит, очень старое кладбище, -- продолжила стоять на своём Иринка. -- Кстати, вы помните пугалки бабы Шуры, которые по малолетке она нам травила, чтобы засыпали быстрее?

Парни разулыбались: кто же не помнил старую няньку, ходившую за малышнёй, как за своими внуками? И её пугалки тоже.

-- Она говорила, что на кладбищах отдыхать нельзя -- можно подцепить заплечного покойника, -- добавила Иринка, ехидно посматривая на парней.

Но им, детдомовцам, страх был неведом. Серый даже смерти не боялся и несколько раз пытался самоубиться из чистого любопытства. Отморозок, одним словом.

Он подошёл к ближнему холмику в шелковистой июньской траве и вдруг завалился на него:

-- Ух, какая благодать! Покемарить бы чуток!

-- Топать нужно, скоро вечер, -- не согласилась Иринка.

-- Ну так идите, а я сейчас... -- приподнялся из травы Серый.

Иринка с Илюхой вернулись к дороге и услышали за спиной журчание.

Скоро компания удивилась не на шутку: им снова попалось кладбище с немногими сохранившимися крестами и ржавыми памятниками.

-- Кажись, мы попутали дорогу, -- сказал Илюха.

-- Не попутали, -- сердито возразила Иринка. -- Наверное, раньше здесь много сёл было.

Тени от стены деревьев стали гуще, темнее, кое-где кроны почти сомкнулись и погрузили дорогу в почти вечерние сумерки. Подул свежий ветер и сразу разогнал комаров. Впереди, по правой стороне дороги, что-то блеснуло в закатных лучах.

-- Якорь мне в зад! -- крикнул Серый. -- Ещё один погост!

Ребята ускорили шаг и действительно увидели ухоженное кладбище из трёх аллей с вполне приличными памятниками и надгробиями. Не удержались от любопытства и стали бродить среди могил, разглядывая странное великолепие среди таёжной глуши.

-- Не может быть! -- сказал Илюха, стоя напротив шикарной плиты в кованой ограде.

В кронах сосен зашумел почти грозовой порыв ветра, и всем послышалось:

-- Можжет... можжет...

-- Наверное, и моя бабка Галина где-то здесь... -- вымолвила Иринка, которая перестала злиться и стала просто грустной.

-- Слышшит... слышшит... -- прошуршали ветви сосен.

Ребята переглянулись.

-- Ну чего встали-то? -- спросил Сергей, сроду не признававший никаких странностей. -- Раз здесь недавние захоронки, значит, село близко. Пошли уж. А твою бабку завтра навестим, помянем.

И тут послышалось тарахтенье мотоцикла.

-- Во! -- воскликнул Серый. -- Точно, рядом село, люди.

Через миг рядом остановилась "Кава". Парень в полном прикиде мотоциклиста откинул тонированное забрало. На ребят глянули голубые глаза, немного шальные, как у всех байкеров после езды.

-- Привет! -- крикнул он. -- Из города?

"Какого ещё города? Поблизости только станция", -- подумала Иринка.

-- А ты же Ирина, внучка бабы Гали? -- спросил парень. -- Мы тебя ждём. Давай подвезу?

Серый шагнул навстречу ему и спросил:

-- Далеко до села?

-- Да оно рядом почти -- три минуты езды.

-- Ну так и поезжай, -- сухо ответил Серый. -- Сами дойдём.

Серый был силён, опытен и мог не заморачиваться вопросами вежливости в любых условиях.

-- Хорошо, -- весело улыбнулся парень. -- А я к вам вечером загляну. Если твои друзья, Ирина, не против. С угощеньем в честь знакомства, конечно. Не с пустыми руками!

Серый махнул рукой и даже выдавил благожелательную улыбку.

Мотоциклист газанул и через миг скрылся за поворотом.

-- "Кава" старая, таких лет "-надцать" не выпускают, но ухоженная, -- заметил Серый. -- И как он на ней по такой-то дороге. Башку сломить можно.

У Иринки сразу заныли пальцы ног -- она несколько раз сильно споткнулась о выступавшие корни сосен.

Ребята зашагали по дороге, которая за поворотом обернулась неразъезженной гравийкой. Она поднялась вверх, а потом заскользила вниз, к небольшой долинке с добротным селом. Компания ещё быстрее заработала ногами и вскоре вошла на главную улицу со зданием сельсовета и двухэтажным строением с вывеской "Ушельский леспромхоз".

Люди выглядывали из палисадников и окон, засматривались на компанию с огородов, заслонившись ладонями от ярких закатных лучей. Иринка спросила у первого встречного мужичка с тачкой:

-- А где нам найти дом номер пять на Советской улице?

Мужичок лучезарно улыбнулся и спросил:

-- Ирина, штоль, пожаловала? Так вон он, рядом с колонкой.

-- По ходу, ты тут знаменитость, -- брюзгливо заметил Серый.

Дом тоже оказался добротным пятистенком. Только двор был пуст и не ухожен.

Иринка пошарила под выцветшим половичком и вытащила громадные ключи от здоровенного замка.

Внутри она волей-неволей сморщилась: самая обычная деревенская изба -- печь, стол, лавки. Только в большой комнате оказалась небольшая стенка с фарфором, допотопным хрусталём, кучей покрытых пылью безделушек. Продавленный диван -- вот и всё. Ну так чего же было ожидать от бабкиной избы у чёрта на куличках?

Серый заметил разочарованный взгляд Иринки, значительно сощурился и сделал знак "окей". Мол, мы опытные специалисты и знаем, где искать что-нибудь более ценное, чем чашки-ложки и кипы старых газет.

Парни разошлись для осмотра в разные стороны. Послышались звуки передвигаемых вещей, грохот откинутой крышке подпола. Вспыхнул свет -- видимо, кто-то включил общий рубильник.

А Иринка, как заворожённая, уставилась на небольшой портрет на столе. Ей эта бабка была незнакома. Да и не похожа на неё саму -- светлоглазая и русоволосая. Иринка же чернявая, как цыганка.

Прибраться бы... Пыль смести, что ли.

За окнами быстро стемнело. Иринка очнулась от голосов парней в кухне:

-- Давай, сюда клади... Всё?.. Смотри мне...

-- Ты сам смотри... Ирка как сестра. Сестёр не обижаю.

И она оба вошли в большую комнату, которую, кажется, в деревнях называли залой.

-- Сюр-пра-а-айз! -- дурашливо сказал Серый и протянул Иринке вспоротую думку -- маленькую плюшевую подушечку.

Точно такая же была у детдомовской няньки бабы Шуры.

Среди кусков поролона торчали перетянутые резиночками купюры. Ох, и сколько же здесь?..

Иринка взяла думку, но деньги пересчитывать не стала, бросила подушку на диван и сказала:

-- Делим на четыре части.

-- С чего это? -- обиделся Серый.

-- С того, что к малолеткам в лагерь съездим и передачу отвезём. Забыли, как слюной давились, когда ко всем приезжали родители с сумками?

-- Кто давился-то? -- глумливо спросил Серый.

Он мог отнять любую вещь даже у вожатых. Точнее, украсть.

Иринка даже отвечать не стала. А парни -- возражать. Деньги-то Иркины. Хозяйка, едрёна вошь.

-- Слышь, Ирка, деньжата-то припрячь. Тебе не полагается до совершеннолетия их тратить, -- сказал умный Илюха.

-- С какого перепугу? -- удивилась Ирка. -- Мне кураторша разъяснила, что избу на меня оформят уже сейчас и вклады тоже. Часть с них будут снимать для моих нужд опекуны, то есть декан и ещё кто-то. А насчёт налички речи не было.

-- Вот я и говорю: припрячь. Эта наличка ещё неизвестно чья, -- пояснил Илюха.

Иринка быстро схватила думку и сунула её в свой рюкзак на самое дно, под одежду и пакеты с едой.

Тут же раздался мощный стук в дверь.

-- Твой гость явился, Ирка, -- сказал Серый и состроил брезгливую гримасу.

-- Входи, не заперто, -- крикнула Иринка.

Дверь распахнулась. У порога действительно стоял давешний мотоциклист, только в джинсах и рубашке. В одной руке -- упаковка пива, в другой -- здоровенная сумка. Стоял истуканом и улыбался.

-- Сказала же -- входи. Чего замер-то? -- удивилась Ирка.

-- Так хозяюшке нужно трижды звать, -- ещё шире расплылся в улыбке парень и пояснил: -- Обычай здесь такой.

Он протянул сумку и упаковку пива, просительно глянул на Иринку. Она хотела было послать его вместе с обычаями, но отчего-то пригласила -- заходи. Даже взяла тряпку и протёрла клеенку на кухонном столе. Парень стал выставлять гостинцы, и при виде дорогостоящего изобилия ребята вспомнили, что сегодня толком так и не поели.

-- Ты продуктовый ломанул, что ли? -- спросил Серый, сглотнув слюну.

-- А?.. -- отозвался парень, глядя сияющими глазами на Иринку.

Но ей все мужские взгляды были пофиг, она-то знала, что за ними последует: раздвигай, красавица, ноги.

-- Может, для начала познакомимся? -- спросил Илюха и протянул руку.

-- У нас по-другому знакомятся, -- ответил парень и оторвал взгляд от Иринки, которая уже стала заводиться и даже представила, как эта деревенщина вылетает из двери вместе со своим угощением.

Гость достал из глубин своей сумки-самобранки обыкновенную бутылку и пояснил:

-- Слеза берёзовая, градусов шестьдесят. Хозяюшка должна поднести, и тогда я назовусь.

-- А если не поднесу? -- угрюмо спросила Иринка.

Голубые глаза парня налились тоской, потускнели. Он секунду помолчал и сказал:

-- Тогда я уйду и унесу обиду.

-- Хорош дурковать, -- заявил Серый. -- Выпьем, пожрём наконец по-человечески.

Он значительно глянул на Иринку, и она поняла: Серый задумал всласть поглумиться над этим деревенским лохом.

Иринка наугад открыла один из навесных шкафчиков и нашла там стаканы, ложки-вилки, солонку, тарелки. Подула в каждый стакан и поставила их на стол. Подумала секунду и взяла металлический подносик. Серый уже свинтил крышечку с бутылки и быстро разлил по стаканам чуть маслянистую выпивку. По избе поплыл резкий, но приятный запах настойки.

Ирка поставил стакан для парня на подносик и церемонно протянула ему. Илюха и Серый уже вылили дармовую выпивку в глотки, знавшие и стеклоочиститель, и всякие лосьоны. Удовлетворённо крякнули.

-- Скажи: здравствуй, встреченный, пока не венчанный, -- попросил парень так жалобно, что Иринка рявкнула:

-- Здравствуй, встреченный-невенчанный.

-- Мирон я, Иринушка, -- счастливо вымолвил парень, взял свой стакан и подал совсем уже закипевшей от злости "хозяюшке".

Алкоголь был настолько хорош, что с бутылкой расправились без закуски. А потом пошло настоящее веселье с поеданием ложками серой икры, сооружением многослойных бутербродов из всякой всячины. В головах у ребят вспыхивали фейерверки, животы лопались от смеха. Словом, жизнь никогда не казалась такой чудесной и приятной. Даже не потребовалось пустить по кругу косячок.

-- Жаль, музона нету. А то бы отожгли сейчас, -- сказал Илюха, привалившись к стене и поглаживая твёрдый, как камень желудок.

-- Пара тёлок не помешала бы, -- похабно осклабился Серый и обратился к Мирону: -- Да ты зенками не сверкай, Ирка нам сеструха. Мы за неё кого хошь уроем. А вот прошвырнуться по вашему селу можно. Вдруг кто-нибудь из ваших гёрл скучает вечерком. Так мы развеселим...

Темень за окном взвыла, засвистела, порыв ветра наотмашь стукнул форточкой. По избе пронёсся сквозняк, а вместе с ним вползла ночь. Даже свет лампочек померк.

-- Так сходите и прошвырнитесь, кто ж вам помешает? Познакомитесь, развлечётесь, -- посоветовал Мирон.

Серый и Илюха было напряглись: стоит ли оставлять Ирку с этим недоумком, который и к своему стакану вроде не прикладывался, и вообще мутный, как мент под прикрытием. Иринка поняла их мысли и оскорбилась: она хоть и тонкая-звонкая, но постоять за себя сумеет не хуже любого качка. Ребята, рассовав по карманам банки с пивасиком и сушёные фрукты в ярких пакетиках, направились на улицу. Их гогот и попытки что-то спеть очень скоро стихли в ненастной тьме.

В Иринкиной голове кое-что прояснилось, и она задала прямой вопрос Мирону:

-- А чего ты ко мне прилип-то? У вас в селе дефицит девок? Ко мне яйца подкатывать бесполезно. А иногда и опасно.

Мирон достал из своей бездонной сумки прямоугольник, обёрнутый подарочной бумагой.

-- Вот, это тебе. То есть твоё.

Иринка выпутала из переливающейся бумаги фотоальбом. Раскрыла, бегло глянув на снимки чьей-то семьи с толстомордым младенцем. Потом вдруг обнаружила несколько своих школьных фотографий. И портрет с выпускного, с дурацкими бантами и лентой через плечо.

-- Они-то здесь откуда? -- удивилась она. -- За мной что, следили? Эта бабка Галя следила? Вот паскуда, нет, чтобы приехать да помочь...

Мирон покачал головой и серьёзно сказал:

-- Нет, Иринушка, не бабка за тобой следила, а судьба. И ты здесь неспроста.

Иринка была неспособна понять такую заумь и снова рассердилась:

-- Да пошёл ты со своей судьбой! Завтра свалим с ребятами из вашего села.

Ветер выдул дневное тепло из избы, а ночь осела тёмными тенями в углах, наполнила воздух запахом хвойной прели и сладковатого прилипчивого тления.

Иринка передёрнула плечами, размышляя: сразу прогнать этого чокнутого Мирона или дождаться парней.

В дверь постучали.

-- Входите, входите, входите! -- рявкнула Иринка.

Вошли статные пожилые мужчина с женщиной и уже знакомый мужичок, у которого компания спрашивала дорогу. И тоже не с пустыми руками.

Иринка только завертела головой, наблюдая за тем, как женщина быстро ставит на плитку чайник, убирает со стола и расставляет новые угощения, уже домашние. Она даже не вслушалась в то, о чём трепались мужики. Вроде речь шла о каком-то сватовстве.

Когда новое застолье было готово и женщина уселась рядом с Иринкой, мужчина сказал, глядя на опустившего глаза Мирона:

-- Ну как, Иринушка, понравился тебе наш сын единственный? Хочу сватать тебя за него.

Иринка чуть не подавилась вкусной плюшкой с клубникой, которую уже успела стянуть с блюда.

-- Да вы что, с ума посходили? Меня и сватать не у кого. Разве что у государства.

-- Как это не у кого? -- певуче зачастила женщина. -- А бабка твоя Галина? Она вроде всю жизнь мечтала, чтобы ты с Мироном в браке соединилась.

Бесшабашное веселье наполнило Иринкину голову. Ну и придурки тут все. Ладно, хочется им в сватовство поиграть -- поиграем. Бабка-то давно в могиле.

-- И как же она вам ответит? -- едва сдерживая смех, спросила Иринка. -- С того света телеграмму пришлёт?

Мать Мирона придвинулась в Ирине и попыталась обнять её. На такие движения у Иринки была стойкая аллергия: коснувшийся её мог получить тычок локтем в солнечное сплетение. Но в этот раз она просто отшатнулась. Женщина не обиделась и тихонько шепнула:

-- Зачем телеграмму? Сама скажет. И свет един: на тот и этот не делится.

-- Это как? -- удивилась Иринка. -- Сама придёт, что ли?

-- Придёт, конечно. Не забоишься, не сомлеешь?

Вот это она зря сказала. Иринка через такое прошла, что все страхи порастеряла. Намёк на трусость был для неё оскорблением. Но снова из-за вежливости -- люди ведь с угощением пришли -- промолчала. Вот только её цыганские глазищи злобно сверкнули.

Словно в ответ на её взгляд в избе погасли все лампочки.

С чугунным стуком отскочила дверца печи.

Из её недра полыхнуло багровым огнём, который полностью изменил кухню: все предметы и люди стали чёрными силуэтами, а пространство заполнилось тусклым гнилым свечением.

Какой бы храброй ни была "хозяюшка", её сердце сжалось, точно схваченное чьей-то безжалостной рукой. Она почему-то ожидала, что сейчас из печки покажется бабкин труп или что там от неё осталось.

Но шаги прозвучали из "залы".

Иринка успела заметить, что чёрные силуэты людей опустили головы к груди, словно боясь глянуть на ту, что сейчас появится в кухне. И сама нагнулась к столу, чуть ли не касаясь чёлкой тарелки с плюшками.

По кухне разлился отвратный запах тления. Увы, Иринке уже пришлось с ним встретиться. Именно она нашла в подвале тело девчонки-удавленницы, которую искали две недели по городу -- думали, она сбежала из-за издевательств детдомовцев.

-- Будь, Галина... -- произнёс дрогнувшим голосом отец Мирона.

-- И вы будьте... -- откликнулся голос, словно изнутри огромной бочки, с хрипами, всхлипами и бульканьем.

Наверное, это трещат и лопаются голосовые связки, полуразрушенные гниением.

-- Отдашь ли ничейную Ирину моему сыну в вечные подруги? -- почти прошептал мужчина.

-- Отдам... -- раздались, затухая, звуки.

И тут бедовая натура Иринки не выдержала. Она ничейная?! А выкусите-ка! Иринка сама себе принадлежит. И никому более. Хватит, заигралась с придурками. Да, очканула поначалу от всего этого представления. Так же, как тряслась по малолетке, когда старшаки пытались напугать её всякой ерундой.

-- Не противься, девонька... Только хуже всем сделаешь. И сама помрёшь... -- еле слышно сказала ей в ухо мать Мирона.

Иринка почувствовала, как её схватили за руки, плечи, шею. Гнилой свет заслонило чёрное лицо Мирона. На миг стали видны его грязно-зелёные, как стухшее яйцо, глаза. Иринка пальцами нашарила нож, который -- она точно помнила -- был рядом с её тарелкой. Неимоверным усилием вывернула руку и снизу вверх ткнула острием в глаз будущего "вечного друга".

И её словно придавило могильной плитой. Иринка потеряла сознание.

Утром она очнулась в одиночестве. Гости исчезли, как и мертвячка, которая была готова отдать её какому-то придурочному семейству. Иринка осмыслила ночные события и решила, что это были просто глюки от забористого пойла, которым угостил их Мирон. За это ему следовало отрезать яйца и скормить их свиньям. Но главное -- нужно отыскать Серого и Илюху, которых не оказалось ни в избе, ни во дворе.

Иринка подхватила все их вещи, свой рюкзак, вышла на крыльцо и остолбенела.

Вчерашняя пышная зелень кустов и деревьев осыпалась чёрным прахом. Крепкий забор покосился, некоторые доски вывалились и скрылись в жухлой мёртвой траве. Калитка исчезла, открывая вид на такую же разруху, которой обернулось ещё недавно богатое село.

-- Что за хрень? -- выругалась Иринка, вышла со двора и чуть не споткнулась о какого-то бедолагу, лежавшего в почерневшем бурьяне.

Только по ветровке и джинсам она признала Серого.

-- Серёга, бро, что с тобой? -- спросила Иринка слабо постанывавшего друга.

Он с трудом перевернулся с живота на бок и даже вскрикнул от боли.

Иринка привыкла к тому, что Серый постоянно попадал в переделки: его и избивали до полусмерти, и машиной переезжали, и топили. Даже сбрасывали с третьего этажа общаги. А вот крик боли оказался новостью. Раньше все считали, что он вообще её не испытывает.

Руки Серого кто-то здорово погрыз, кое-где прямо до костей. Натёкшая кровь перемешалась с дорожной пылью и превратилась в бурую грязь.

-- Собаки? -- спросила Иринка, испытывая горячее желание поубивать всех деревенских псин.

-- Не...ет... -- прохрипел Серый. -- Хуже...

-- Давай помогу подняться, -- сказала Иринка. -- В избе перевяжу чем придётся. У меня и таблетки от боли есть. И пойдём искать Илюху.

-- Не...ет... -- отозвался Серый, выпуская изо рта кровавый пузырь.

-- Заладил: нет да нет. Короче, вставай, иначе на себе поволоку, -- обозлилась Иринка, хотя ей было жаль друга до слёз.

-- Не...ет... Илюхи нет... -- вымолвил раненый.

-- Как так нет? -- выкрикнула Иринка. -- Ты где бросил его, сволочь?

Серый помотал головой -- мол, не бросил. Но больше ни слова не сказал.

Иринка попыталась закинуть его изувеченную руку себе на плечо и потянуть тело Серого вверх, но он заорал. На Иринку это не произвело никакого впечатления. Больно -- терпи. Боль -- это жизнь. Не подыхать же в кровавой грязи.

В конце концов, Серый оказался на ногах и Иринке удалось втащить его в избу. В стенке обнаружились чистые слежавшиеся простыни, из которых Иринка надрала бинтов. Она выпотрошила несколько шкафчиков, побросав всё на пол, но нашла йод, перекись водорода и тьму разных бутылочек с настойками. Понюхав каждую, определила в содержимом спирт, слила всё в чашку. Залила рваные раны перекисью, смазала другие йодом и обмотала самодельными бинтами. Серый умоляюще посмотрел на чашку. Иринка подумала-подумала и приложилась к ней сама. Вроде хорошо пошло... И напоила Серого.

Через некоторое время он оклемался и с большим трудом рассказал, что произошло.

Они долго плелись по тёмной -- хоть глаз выколи -- улице, пока не услышали девичий смех с лавки у одного из заборов. Подошли, познакомились, пустили по кругу банки с пивасиком и пакетики с хрустящими фруктами. Одна герла сразу запала на Илюху, и он, не избалованный вниманием девок, сразу поплыл, позволил себя облапить. Герла сказала: "Сладенький мой, хочу тебя попробовать". Илюха понял её по-своему и потянул в темноту. Через миг раздался его истошный вопль. Серый бросился на выручку, но на его плечах повисли девки. Он, конечно, разметал их и побежал на вопли. Герла сидела на Илюхе верхом, вцепившись зубами в его шею.

Серый схватил её за волосы, но тут ему прилетело по рёбрам. Кажется, железным прутом. Он упал, по нему стала топтаться целая толпа, которая рвала на части Илюху. Уже мёртвого, потому что он не кричал. Серый еле отполз в сторону... Как очутился у Иркиной избы, вспомнить не может.

-- А что с руками-то? -- спросила Иринка, не показывая виду, что закипает от бешенства.

-- Да на меня тоже одна из тех напала... только я руками шею закрыл, -- сказал Серый. -- Ты, Ирка, вали отсюда скорей.

-- А ты?

-- Ты, наверное, не заметил, что эта деревня сейчас совсем другая, -- осторожно начала Иринка, соображая, как лучше уговорить Серого, который славился запредельным упрямством. -- Я оглядела улицу, пока о тебя не споткнулась. Дома заколочены, людей нет. Совсем не то, что вчера. Значит, это место омороченное, как говорила баба Шура. Спалить его и в самом деле нужно, чтобы не губило вот таких же, как мы, дурачков, которые могут сюда сунуться. Ты пока отдохни, поспи, а я в сарае пошарю. Может, найду бензин. Или что-нибудь горючее.

Серый молча закрыл глаза. Не послал её, значит, согласился.

Иринка сначала осторожничала, оглядывалась, а потом пошла в разнос: сваливала рухлядь в кучу, отрывала доски заборов соседних изб, сбивала подобранным ломиком замки с сараев. В конечном счёте разжилась только коробкой парафиновых свечей.

Когда она вернулась в избу, Серый сидел, прижав обмотанные тряпками руки к груди, и трясся.

-- Ты чего? -- спросила Иринка. -- Хуже стало?

Серый только кивнул на стол.

А на нём по-прежнему стоял портрет покойной Галины.

Иринка смахнула его на пол и в несколько пинков загнала под шкаф.

Серый покрылся проливным потом и спросил, глядя на свечи: "Это всё?" Иринка кивнула.

Они вышли из дома, подпалив занавески, скатерть, дрова для растопки печки. В сером дыме сразу взметнулись дерзкие языки огня.

Серый было направился, ковыляя, к соседней избе, но Иринка его остановила:

-- Смотри, какой ветрище подул со стороны леса. Если поджечь бурьян, огонь как раз на деревню пойдёт.

Серый, которого мощные порывы холодного, совсем не летнего ветра чуть не сбивали с ног, только кивнул.

Иринке пришлось всё делать самой. Она нацепляла репьев, вымазалась, как чёрт, несколько раз обожглась, но добилась того, что ураган понёс пламя на покинутую людьми или призраками деревню.

Ребята пошли вверх по гравийке, не оглядываясь. Дымный воздух душил, лишал сил. Но на самом высоком месте, почти у поворота, ветер внезапно стих. Они присели передохнуть. Иринка вытерла слёзы со щеки Сергея, на которой уже расцвели исчерна-фиолетовые синяки.

-- Ты чего, Серый? Так больно? Сейчас таблетки достану...

Серый помотал головой и вымолвил только одно слово: "Илюха..."

Иринка поняла: он готов вернуться туда, где уже бушевало пламя, потому что там остался его единственный близкий человек, друг и брат. Пусть такой же отморозок, как он сам. Но другой "родни" у Серого не было. И тогда она проглотила комок в горле, сжала зубы, а потом заговорила:

-- Я думаю, эту деревню жгли не один раз. Поэтому нам встретились три погоста: один вообще древний, другой, похоже, прошловековый. И совсем свежий. Но она всякий раз оживала. Заманивала свежую кровь. Питалась ею. Может, оживёт снова.

Иринка замолчала, потому что ей в голову пришла странная мысль. Она нахмурилась, пытаясь вспомнить что-то важное. Но не удалось. Однако продолжила:

-- А меня вчера чуть не сосватали. За деревенского лоха Мирона. Или просто торкнуло после его "берёзовой слезы", не знаю. Но я отбилась, сама не понимаю как.

Серый с трудом повернул к ней голову и сказал:

-- Ночное сватовство!..

Иринка замерла. Она вспомнила любимую байку бабы Шуры про мертвяков, которые подыскивают живых невест и приходят свататься ночью. Если уговорят какую-нибудь девку, утянут её навеки под землю. Чтобы и там, средь тьмы и могильных червей, продолжалась жизнь. Её мысли прервал Серый:

-- Илюха мне вчера сказал, как только пошли гулять, что на погосте он на чёрной плите видел портрет: мотоциклист, а из-за его плеча выглядывает девчонка. Вылитая ты, Ирка. Он тогда глазам своим не поверил. А потом и имя покойника вспомнил -- Мирон.

Иринка промолчала. А чего тут говорить? Нужно уходить отсюда. Жить нужно. Здесь и сейчас, а не где-то вдалеке -- под землёй или на небесах.

И они, поддерживая друг друга, начали свой путь.

Спина покрылась холодным потом, а сердце на мгновение замерло. В сумке лежали мои документы и последние деньги. Я начал ломиться в дверь, но это было бесполезно. На ручках висела массивная металлическая цепь, а в помещении не было ни души. Я зашел на задний двор и увидел приоткрытую аварийную дверь. Отлично! Я тихонько зашел внутрь. На удивление, везде горел свет, но тишина, в совокупности с шорохами и поскрипыванием старых досок, вызывала в моей фантазии не самые лучшие домыслы. Что же могло случиться, пока меня не было? Отыщу старика и устрою ему допрос, храбро решил я. Дойдя до своего номера, я аккуратно вставил ключ в замочную скважину, провернул его и медленно приоткрыл дверь. Свет в номере не включался, но солнечного света было достаточно. Нужно было всего-то добраться до задернутых багровых штор. На всякий случай я выглянул в коридор и в ту же секунду везде погас свет.

Разум заполонили леденящие душу образы теней. Так, Стэн, глубокий вдох и вы-ы-ы-ыдох. Вдох и вы-ы-ы-ыдох. Нужно убираться отсюда и плевать на них. Это все нереально. Сконцентрируйся, в конце концов! У старика за спиной располагался электрический щиток. Отлично, значит, нужно до него добраться. Двигаясь вдоль стены на ощупь, я в глубине души надеялся, что происходящее вокруг не более чем недоразумение или же игры моего пропитого разума. По идее, спасительный переключатель перезагрузит электросеть. Передвигаться в темноте было страшно до жути. Везде мерещились то ли тени, то ли призраки, возникая прямо перед моим лицом, они кривлялись и тут же исчезали в воздухе.

Когда свет снова зажегся, я пожалел, что не остался в темноте. Персонажи картин на стенах внезапно ожили - безобразные изуродованные животные раздирали чью-то плоть в клочья, а фермеры протыкали друг друга острыми вилами, выпуская кишки наружу. Скованный ужасом, я не знал, куда мне деваться, как вдруг в конце коридора появился тот самый человек в длинном пальто. Он поднял голову, показав свое отвратительное, обезображенное какими-то адскими символами лицо. Свет начал хаотично мигать, и с каждым миганием человек приближался ко мне все ближе и ближе. Следовало бы бежать со всех ног, но я стоял как вкопанный и не мог пошевелиться. Спустя несколько секунд чудовищное лицо оказалось прямо передо мной. Что-то очень знакомое. Оно напоминало мне Кристофера из первого дома. Все, что я мог, это неподвижно разглядывать его порезы, которые были настолько глубокими, что оголяли мышцы лица. В глубине полостей, оставшихся от вырванных глазных яблок, светились красные огоньки. Он закричал, и чудовищное эхо разнеслось по всем уголкам этого проклятого здания. Гнилостный запах, источающийся от его тела, вызывал потерю сознания. Вот и пришел мой конец. Я закрыл глаза и приготовился к неминуемой смерти.

Вдруг настала гробовая тишина. Аккуратно приоткрыв правый глаз, я увидел лишь пустой коридор, освещаемый тусклым желтым светом. Оглянувшись по сторонам, я задом попятился к себе в номер, как вдруг уперся во что-то мягкое. Обернувшись, я остолбенел от ужаса. Этот монстр схватил меня за шиворот, поднял вверх и медленно заговорил:

— Это теперь мой город. Убирайся отсюда. Тебе несказанно повезло - за свою короткую жизнь ты еще не успел натворить непоправимых вещей, — он поднес меня ближе и глубоко втянул воздух окровавленными ноздрями, — Писатель… Первые пять историй уже у тебя в голове, теперь ты обязан рассказать их миру. Пускай люди приезжают сюда, чтобы мне было с кем поиграть. – он зловеще улыбнулся, словно предвкушая пир, - А иначе я приду за тобой.

В мгновение ока монстр растворился в воздухе, а я упал на пол, шокированный произошедшим. Паралич отступил, и я смог забежать в свой номер, захлопнув входную дверь. Разум не слушался меня, в голову лезли кадры жутких убийств, произошедших с людьми, к которым я ездил на этой неделе. Первое, что я сделал - это достал из сумки бутылку с виски, трясущимися руками открутил крышку и сделал пару больших глотков. Закрыв глаза, я глубоко вдохнул и выдохнул. Мир вокруг закружился, и я встал, повернул багровый стул в сторону входной двери, сел на него и тупо уставился вперед, глотая прямиком из бутылки. Я сидел и ждал, пока монстр зайдет в номер, чтобы разорвать меня на части.

Прошло около часа, но монстр не явился. Видимо, он и правда решил меня отпустить. Выйдя из ступора, я понял, что пора уезжать из этого проклятого места. Медленно собрав свои вещи, я повесил сумку на плечо, взял в руки багровый стул и со всей силы швырнул прямиком в окно. Стекла разлетелись во все стороны. Так красиво! Сорвав ненавистные багровые шторы, я намотал их на руку и расчистил раму от осколков. Выбравшись наружу, я спокойно направился к своей машине. Вдавив педаль газа в пол и проезжая мимо животных с красными глазами, темных сущностей, провожающих меня жутким взглядом, маневрируя между мертвецами с детскими конечностями в руках, я задумался: какая же чертовщина творится в каждом из домов, где живут люди. Это сотни тысяч не рассказанных историй! Мир обязательно узнает о них, а иначе он придет за мной…

В ближайшем будущем будет выпущено продолжение в виде серии из нескольких произведений, раскрывающих оставшиеся у читателей вопросы.

Страница автора на Литрес

Официальный сайт автора

© Алекс Дитрих, 2024. Все права защищены.

- Трусишка, - шепеляво дразнит Лариска и снова щербато улыбается. С подъездной площадки дует холодом, проступающим сквозь оконные щели. Зарема ёжится. Трусишкой быть стыдно.

- Давай, собирайся, доходяжка, пока мамка дрыхнет, не боись – не узнает, - дразнит Лариска. - Машка тоже пойдёт. На горке покатаемся. Весело будет.

Зарема снова прислушивается к материнскому храпу: и хочется ей пойти, и страшно, что накажут. Но ведь действительно мать не узнает – напилась самогонки. Девочка кивает.

Уроки сделаны, только упражнения по русскому как всегда нацарапала на чистовике, словно курица лапой. Учительница опять придираться будет, но, сколько ни выводи буквы-закорючки, красиво и ладно, как у той же Лариски, не получается. Вздыхает Зарема, ведь некому ей помочь, мама с ней совсем не занимается.

На градуснике за окном минус пять. Деревья корявые, мёртвые стволы, по весне больше не просыпаются. Небо густое, тёмное – сплошное покрывало мрака, сквозь него даже редким уличным фонарям не пробиться. Земля промёрзла насквозь: потрескавшаяся, настолько выцветшая до серости, что днём своим цветом сливается с хмурым небом.

В книгах есть солнце. В старых документальных передачах и фильмах на ночном небе раскидывают свою серебристую сеть звезды. Но мама почти круглые сутки, когда не работает, смотрит свои мыльные оперы про подземные города и любовь. А потом, когда за неуплату выключают свет, живут в потёмках, вдыхая вонь парафиновых свечей. Зареме же остаётся только мечтать о лучшей жизни и сытости, а солнце и звёзды приходят к ней лишь во сне по ночам.

Искусственный полушубок сносился до дыр и едва застёгивается на тощей груди. Кряхтя, она снимает его и надевает тонкую курточку, ненавидя себя за длинные ноги и руки, тощие, что те спички. Как ненавидит обидное прозвище, которое ей часто в сердцах бросает мать, говоря: «В кого же уродилась эта проклятая дылда!..»

Сапоги велики, и в них бегать девочке – сплошное мученье, но в мороз в резиновых кедах замёрзнут ноги. К тому же в них не влазит нога в тёплых носках. А так две пары носков, плюс сапоги – и можно идти.

Зарема прячет густую чёрную косу под шапкой-ушанкой. Но та всё равно выскакивает, и она злится на мать, что запрещает стричь волосы. А за косу так больно-пребольно частенько дёргают в школе, особенно когда Вадика нет.

Зарема вздыхает – и, тихонько затворив дверь, выходит в подъезд.

Девчонки ждут её на улице, хихикают и шушукаются: конечно, сплетничают про Зарему, обсуждая алкоголичку-мать. Она завидует им, сытым, румяным, потому что у девчонок есть шанс на лучшую жизнь. Ей же с матерью-алкоголичкой едва ли светит переезд в подземный город. Собственные мысли ранят сильнее чужих насмешек, поэтому лучше идти гулять и обо всём хоть на время забыть, притворившись, что с ней действительно дружат, а не просто терпят из-за симпатичного спортсмена Вадика.

- Пошли на горку, - подначивают девчонки, бросая презрительный взгляд на её одежду. Сами в модных тёплых пуховиках, шапочки с помпончиками, на ручках яркие рукавички.

- Не знаю, - всё ещё сомневается Зарема, от холода потирая ладошки.

- Ну, чего тут раздумывать! - смеются девчонки, берутся за руки и бегут в сторону горки. Она смотрит им вслед, снова вздыхает и бежит за подружками. Ведь кто знает, сколько ещё продлится это подобие дружбы, пока они навсегда не уедут.

Железную горку и остовы качелей когда-то окружали высокие берёзы. Теперь их можно узнать разве что по чёрно-белой коре. Что же стало с красавцами-деревьями, скрученными и пригнутыми к земле болезненными жгутами?

Зарема оглядывается на подъезд, на покосившийся и облезлый фасад дома, в котором редко светятся окна... Все потихоньку собирают деньги и уезжают.

Вздыхает. Ведь днём им тоже не разрешают гулять, кроме как в огороженном дворе школы во время перемены. Несправедливость удручает. Почему так, ведь давно всё утихло - и даже учителя говорили, что жить в домах теперь безопасно?

Лариска и Машка уже на горке, смеются и катаются на целлофане, чтоб не пачкать пуховики. Горка длинная, металл холодный, поэтому от быстрого скольжения аж дух захватывает.

Девочка подходит ближе и смотрит на них, ожидая, когда накатаются, чтобы попросить целлофан. За своим не хочется возвращаться домой. Как-то само собой выходит поглядывать в сторону второго подъезда, где окна Вадика Морозова.

- Тоскливо сегодня? - дуется Лариска.

Машка толкает Зарему в плечо и шипит:

- Не видно что-то твоего кавалера!

И хихикают на пару с Лариской. А девочка смущается и просит целлофан, чтобы покататься на горке.

- На, - протягивает целлофан Лариска, точно собаке.

Машка тащит её в сторону «паутинки», и они лезут туда вдвоём и дурачатся. Зарема берёт целлофан и карабкается на горку. Сегодня хочется покататься ещё на тяжёлых скрипучих качелях. Вадик сильный, он бы их покатал, если бы вышел. Мысли о Вадике смущают. Сразу становится жарко, и во рту пересыхает, она ведь так теряется, когда он приходит на помощь. А она даже спасибо выдавить из себя не может, сразу убегает. А потом злится, потому что действительно не понимает, почему такой, как Вадик, за неё заступается.

Вот же не зря говорят, мол, помянешь чёрта, тут как тут. Может, он в окно смотрел, раз их увидел.

От катания захватывает дух, смешки девчонок становятся громче, шуточки звучат наиграннее. Лариска и Машка в его присутствии млеют, становятся шёлковыми, даже Зареме ничего обидного не говорят, точно действительно дружат.

А Вадик сегодня пришёл один, без друзей, даже куртку второпях не застегнул, шапку забыл, только перчатки натянул. Наверное, волновался из-за неё, дурёхи, увидел в окно. А ночью все же, как ни говори и ни думай, гулять небезопасно.

Подружки машут Вадику рукой, кривляются, довольные, что появился. Зарема снова поднимается на горку, хочется ещё раз во весь дух прокатиться. Рукам холодно держаться за железные перила.

Возможно, позже мальчишка их всех покатает на качелях, если Лариска кокетливо попросит… Сама Зарема никогда на такое не осмелится, хотя тоже усядется рядом с ними. Качели-то широкие, сиденье металлическое – вот и не превратились в мёртвый остов или труху, как всякая древесина на открытых местах вследствие аномальных проявлений чего-то внеземного.

Внезапно похолодало, аж окоченела - и враз ветер поднялся. Давно уже ветра не было. Зарема ещё помнила, как её, совсем маленькой, с мамой и остальными выжившими выпустили из убежища, распределив по уцелевшим квартирам, в которых зимой лютовал ветер, задувая сквозь оконные щели.

Она распрямляет смятый целлофан в руках, чтобы постелить для удобства, удивившись, что не слышит смеха подружек, и оглядывается, не видя их ни на качелях, ни на «паутинке», ни на турнике-мостике.

Ветер всё сильнее воет, терзая одежду Заремы. Вот сорвал с головы шапку, и уже боязно стало, так что совсем не до горки. Выпустила целлофан из пальцев.

- Беги! - Крик Вадима гортанный, коверкает слово, уносит смысл.

«Что?» - хочется переспросить, но фонарь возле дороги лопается и гаснет. С оцепенением на Зарему накатывает панический страх. Руки девочки намертво вцепляются в перила горки, а вот ноги отказываются спускаться вниз. Комок в горле сжимает гортань, не давая дышать. Всё, что она может, - это стоять, чувствуя лишь обречённость, злость и обиду на себя, недотёпу.

Вздрагивает. От ужаса колотит, из горла вырывается сипящий булькающий звук. Ее такой слабый, отчаянный крик о помощи... А ветер ревёт всё сильнее, утрачивая холод, сменяясь жаром, и как же Зареме страшно поднять глаза вверх…

Всё-таки смотрит.

Оно в форме шара, чёрного, как если бы растопить темноту и зажечь её, словно масло. Пылает золотом по краям, зачаровывая и пугая.

От ужаса дыхание сводит, а слёзы сами льются из глаз.

… Вадик столкнул её с горки. Зарема даже не поняла, как летела вниз. Осталась только боль в животе от удара о поручень и вывернутая рука, которая уберегла лицо.

Шар упал ему прямо на голову, и темнота сияла золотом, объяв всё тело Вадика. Красиво и жутко, а языки пламени рисовали цветочные лепестки.

- Вадик, нет!  

Слабый голос вдруг сорвался на крик. Она попыталась встать и упала. Затем поползла в сторону подъезда, прикусив губу. Небо кипело от появившихся из ниоткуда чёрных звезд. Только то были совсем не звёзды, а шары.

В горячке и бреду Зарема пролежала неделю. Все бредила Вадиком, а мама шипела и цыкала, накладывая на лоб влажное полотенце, посматривая, чтобы метаниями дочка не испортила гипс на руке. Говорила, что всё забудется, что всё просто сон.

В одночасье выздоровев, Зарема оказалась запертой, как птица в клетке, в квартире. Не зная, куда себя деть, читала, делала упражнения по учебнику, упорно решала задачки и примеры. А потом долго-предолго смотрела в окна, а там уже не на что было смотреть, кроме как на дымку глубокой синевы, окутавшей двор колеблющимися сумерками.

Исчезла горка, не стало качелей и «паутинки».

Вот если бы воспоминания можно было стереть так легко, как порой забываются поутру кошмарные сны. А неожиданно протрезвевшая мать настойчиво утверждала обратное – что всё Зареме приснилось.

Когда, наконец, сняли гипс и пустили в школу, девочка убедилась, что дом действительно опустел. Уехали все, кроме пары жильцов из третьего подъезда – таких же нищих, как они с матерью, оттого списанных на самый конец очереди.

В районной школе теперь всего два класса: младшие и старшие. Из учителей остались только старушки. Окна верхних этажей заколотили и заперли двери. Вовсю заработала, пыхтя огнём и чёрным дымом, старая кочегарка. Школа перешла на самообеспечение.

Автобус, облезший «Икарус», едет так быстро, что едва успеваешь рассмотреть дорогу. В глубокой дымке исчезли мёртвые деревья, как утонули нежилые дома, фонари и заборы. На занятиях скучно и тихо. Старушки-учительницы на каждом уроке гоняют чаи с сухарями, пустив учёбу на самотёк. Перемен тоже нет, как исчезла возможность погулять на улице.

А каникулы, напротив, в году стали чаще.

С каждым днём всё больше укрепляется чувство, что в школе уже никто никого не ждёт. И у всех, у кого Зарема ни спрашивала про Вадима, в ответ одна реакция: отворачиваются, поглядывая на неё, как на дурочку. А он ей снится почти каждую ночь, а поутру, как назло, девочка совсем ничего не помнит, только подушка мокрая от слёз.

Неожиданно мама стала покупать Зареме сладости, как раньше делала лишь по праздникам. А на все дочкины вопросы только улыбалась, а у самой от тяжёлого труда в две смены появилась паутинка седины в волосах, а глубокие борозды морщин очертили лоб и нагло въелись в щёки, в уголки губ, точно у старушки.

Опустевший дом стал невыносимо тихим и тёмным, а на забытых ковровых дорожках у окон и дверей отвоёвывала себе место пыль.

В школу теперь тоже не было смысла ходить. Уехали почти все дети, а оставшаяся старушка-учительница всё чаще просто дремала за своим столом.

Когда автобус не приезжал, Зарема оставалась дома взаперти.

Как-то мать, вернувшись с двойной смены на подземном заводе, от усталости заснула, позабыв спрятать ключи.

Сомнения лишь раз кольнули сердце Заремы, но свобода и поиски ответов манили сильнее. Девочка тихонько оделась и побежала на улицу.