Сообщество - CreepyStory

CreepyStory

16 499 постов 38 909 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

159

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори

Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory ! Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)

Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим.
Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.


1 место  12500 рублей от
канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @G.Ila Время Ххуртама (1)

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Drood666 Архивы КГБ: "Вековик" (неофициальное расследование В.Н. Лаврова), ч.1

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори
Показать полностью 1
16

Я их утопила

В своем последнем слове мать-убийца умоляла приговорить ее к расстрелу. Но ей сохранили жизнь. Тем самым обрекая Наталью на муки. Это надо было видеть, как семья Малинкиных отправлялась на прогулку. Впереди Гена со старшим — двухлетним Сережкой, посередке Наташа-жена с крохой Витей, ему и двух месяцев еще не стукнуло, а сзади, как тыл, как семейный дот или дзот, — свекровь с годовалой Леночкой. Идиллия!

Малышня такие прогулки обожала. Сережка и Лена — за то, что можно побузить, повалять дурака; дома особенно не подурачишься, масштабы не позволяют. А маленький Витя любил гулять за компанию, в знак братской солидарности.

Но больше всего и Сережа и, особенно, Лена любили купаться в ванне. И с удовольствием наблюдать потом, как мама вычерпывает тазиком воду. Они так и прозвали этот процесс — «куп-куп» — это звук тазика, чиркающего по полу.

В тот летний день мама и сказала им: идем на «куп-куп». И повторила волшебное слово несколько раз, чтобы они побыстрее вскочили с кроватей. Даже Витя не стал по обыкновению кричать и пищать, понимая, видимо, важность момента. Чем очень удивил маму. Она как-то на несколько мгновений, вроде бы, хотела расплакаться, но сдержалась. И только сказала: "пошли".

Иногда Наташа завидовала самой себе. Семья, любящий муж, дети, умилявшие всех вокруг (только бы не сглазили!). Даже со свекровью — и с той повезло. За все время на невестку голоса не повысила, приняла, как родную.

Влюбились они друг в друга сразу же. И почти сразу решили пожениться — без всяких там притирок и присмотров. Наташа работала тогда лаборантом на одном из якутских заводов. Гена — там же слесарем. Свадьбу сыграли шумную, по отзывам старожилов общежития — давно таких не играли.

Ровно через год родилась Леночка, еще через год, и опять-таки почти день в день, — Витя. "Вы их что, по графику заделываете?" — шутили на работе. "Ага, — отвечал Гена, — по будильнику…"

В то последнее для себя утро, 25 июля, малышня взяла игрушки, подаренные отцом Сережке: надувной мяч и резиновую стрекозу, чтобы веселее было купаться. Поначалу мама почему-то не разрешала их брать с собой, а потом уступила — ладно, мол, только побыстрее. Она очень торопилась, все подгоняла.

Наконец вышли из дома. Витю и Лену мама взяла на руки, чтобы быстрее идти было, а Сережка пошел сзади, втайне завидуя совершенно незаслуженным, по его мнению, поблажкам малышне. Минут десять спустя сделали первый привал — до пруда, по словам мамы, идти было далековато. Ради такого удовольствия, как «куп-куп», можно было и потерпеть. И Сережка мужественно терпел. Он даже снял ботинки, чтобы легче идти было. Жаль только, этот мужской поступок не видели младшие. Они вообще, как назло, ничего не видели. Они просто спали…

Вскоре после рождения дочки Наташа получила от матери письмо — так, мол, и так, приезжай, очень больна. Недолго думая, собрались в далекий Чимкент. У матери была большая трехкомнатная квартира — места хватило всем.

Поначалу жили душа в душу. "Справный он у тебя мужик", — не раз говорила Наташе ее мать. А Гена и рад был стараться. Сделал ремонт, квартиру вылизал, как игрушку.

Однако вскоре как кошка пробежала. Что-то треснуло в отношениях с тещей. Все началось с того, что стала она Наташе "голову всякой дребедней", по словам Гены, забивать: в свое время мать вступила в секту "Свидетели Иеговы", Начала и дочь агитировать — сходи да сходи. В конце концов Наталья решилась: пришла раз на молебен, другой — вроде понравилось. Вскоре стала ходить туда, как на работу, — утром и вечером.

Гена сделал теще внушение — не портите жену. "Тебе не понять", — сухо отрезала теща. Все закончилось скандалом: теща потребовала, чтобы зять убрался к чертовой матери. Гена с этим согласился.

Так они оказались в Донецке. В поезде Наталья сообщила мужу: «у нас будет третий». На радостях Гена в поезде напился, спустив все наличные деньги, какие у них были на тот момент.

…Они останавливались через каждый километр. Сережа очень уставал, да и сама Наталья тоже. Попробуй, потаскай двух. Наконец пришли. Посадив детей, Наталья, осмотрелась. На ближнем пруду играли дети, подальше тоже вроде кто-то был. Снова, взяв в охапку Витю и Лену, она пошла на самый дальний пруд, который даже прудом назвать было нельзя — болото.

Сережа захныкал — хочу туда, где ребята. Проснулись младшие — тоже рев. Еле успокоила. Через полчаса подошли к водоему. Приблизившись к воде, Наталья зачерпнула ее рукой — усмехнулась про себя: вода как вода. И чего только не выдумывают люди — говорили, будто мертвый этот пруд, никто здесь не живет, вода, мол, плохая.

Постояв секунду-другую, Наталья резко развернулась и подошла к детям…

А потом произошло ЧП, с которого, как считает Наталья, все и началось, — Гена дал волю рукам. Несильно — скорее для острастки. Наталья вспылила. И предупредила: еще раз такое случится — пожалеешь.

Накануне страшного дня Наталья, в очередной раз встретив хмельного мужа, потребовала: хватит. "Что, совсем?" — удивился тот. "Совсем", — отрезала Наталья. "Ладно, подумаю на досуге за рюмкой чая", — отшутился муж

…Взяв Сережу за руку, Наталья спустилась с ним с пригорка, оглянулась — не видят ли дети? — и вошла, не раздеваясь, в воду. Там она нагнула малыша и легла на него своим телом. Сережа захлебнулся в ту же секунду.

Полежав на сыне некоторое время, пока он не стих, Наталья вытащила тело из воды и отнесла за близлежащий куст. Потом, взяв на руки Витю и Лену, она то же самое проделала с ними…

Сложив детей рядышком на берегу, она поднялась на дорогу, подошла к расположенной неподалеку проходной металлургического завода и из нее позвонила в милицию: "Приезжайте, я утопила троих своих детей".

На первом же допросе Наталья Малинкина заявила: "Я хотела отомстить мужу. Он меня не послушался…" Следователи ничего не поняли. Потом ничего не понял и адвокат, и прокурор, и врачи, проводившие по настоянию следствия судебно-психиатрическую экспертизу, и даже суд.

"Я сказала: перестань пить. Если уж один раз ударил — значит, будет бить потом, — пояснила она на допросе. — Он стал дурачиться, шутить по-гадкому. Я его предупредила — ну ладно…"

Ей назначили несколько экспертиз: и следствие, и суд. Врачи досконально обследовали ее, перерыли все ее истории болезни в Донецке, в Чимкенте, Якутске — везде, где она жила и работала. Вывод категоричен: Малинкина абсолютно вменяема, психика — на редкость устойчивая и крепкая (это слово резануло больше всего).

"Когда я увидела, что я наделал, я хотела сама утопиться", — рыдая говорила она на суде. "И что же помешало?" — в лоб спросил ее судья. "Стало страшно… Они так жутко барахтались…" — ответила она, глядя в пол.

Бессмысленность убийства потрясла весь город. Малинкину требовали разорван, на части, публично сжечь, повесть на центральной площади… Во время следственных экспериментов, когда ее вывозили на место преступления, ее постоянно охраняло несколько автоматчиков.

Адвокаты-женщины, которым хотели поручить защиту Малинкиной, в полном составе заявили об увольнении из адвокатской конторы в случае, если их заставят защищать се.

Квартира, в которой остались Геннадий с матерью, завалена сейчас фотографиями. Они везде — на стенах, на шкафах, на столах. Сережа, Лена, Витя. На большинстве фотографий они с отцом и бабушкой, и ни на одной — с матерью. Гена отрезал ее. От детей и от своей жизни.

Ее вещи, сваленные в углу гаража, накрыты брезентом. Ни Гена, ни его мать к ним не прикасаются — как к вещам прокаженной.

В заключительном суд попросил назначить подсудимой более жесткое наказание, чем просил прокурор: вместо расстрела дать 15 лет заключения. С тем чтобы, как пояснил адвокат, "она мучилась и раскаивалась всю свою жизнь. Чтобы каждый день сходила с ума от того, что натворила…"

В последнем слове Малинкнна, повернувшись к судьям, прокричала, "Я умоляю. Расстреляйте меня. Дайте мне расстрел!!!"

После долгого, очень долгого совещания — лишь на следующий день — суд вынес приговор. Наталью Малинкину приговорили к 15 годам заключения. Ей оставили жизнь. Как казнь.

Показать полностью
3

Кусь во мраке

Глава 12

В следующий миг произошло несколько событий. Внезапно лампа выхватила из сумрака лицо Джеймса и что-то рядом с ним. Я отпрянул, но не от того, что странная ненормальная улыбка застыла на лице молодого человека, не его безумный взгляд на меня. Я увидел что-то пушистое и большое, величиной с добрую собаку, сидящую возле него.

Я поддался панике, и умудрился выронить лампу, которая, впрочем, не разбилась, но погасла. Звук упавшего и отлетевшего в неизвестном направлении револьвера в какой-то миг времени пронесло всю феерию возможностей опасного оружия в руках больного при открытой двери. Но мой рассудок отказался мне подчиняться в тот миг, когда я в ужасе пятился назад. Ещё одно леденящее событие поджидало меня у двери – я вдруг услышал её характерный щелчок, который был мне хорошо знаком.

Через пару шагов я действительно упёрся в запертую дверь спиной. В неописуемом ужасе я повернулся и стал дёргать руками дверь, не смея повернуться к черноте, в которой таились эти двое. Но она была закрыта, а я в мгновение ока, едва не теряя сознание от непередаваемого страха, сполз вниз, против своей воли повернулся и сел почти в той же позе, в которой видел больного.

Тьма, окружающая меня немного углубилась и мои глаза стали различать некие очертания. В какой-то момент времени я понял, что светящиеся в темноте точки — это не плод моей изощрённой фантазии, а имеющийся в палате факт. Если бы я мог закричать, я бы сделал это уже давно, но моё тело не подчинялось мне, лишь сердце сильно било мне в рёбра.

В той тьме проступил зловещий силуэт безумца, что сидел неподвижно, а рядом с ним... мрак теперь словно бы немного рассеялся, играя своим превосходством. И всё же я стал более явственно различать содержимое палаты, чего хотел бы всем сердцем избежать.

Внезапно я почувствовал, что в палате есть нечто ещё, кроме тех двоих существ. Дымка тьмы подёрнулась по полу, и что-то брякнуло в дальнем конце помещения. И в тот же миг горящие призрачным светом огоньки пришли в движение. Они увеличивались в размерах, но не мигали. И тут я понял, что зверь, что обладал этими огнями, приближался. Глаза, приближающиеся во мраке, не торопились. Что-то шевелилось на полу уже в другом конце комнаты.

Я лишь на миг отвёл взгляд, чтобы не провалиться в беспамятство, что бы увидеть, что нечто несоизмеримое в длину, имеющее шерстяной покров, заполняет комнату. Меня пронзил новый приступ страха и отчаяния, кожу покрыли мурашки, ибо я вспомнил про описание точно таких же событий в дневнике обитателя этой палаты.

Когда я снова глянул в сторону больного, то с ужасом обнаружил то пугающее существо, но уже сидящее рядом со мной. Да, оно напоминало пушистое облако больших размеров, происходящее из семейства кошачьих. Огромные жёлтые глаза внимательно и требовательно изучали моё перекосившее ужасом лицо. Меня же поразило трепетное оцепенение страха, что я наблюдаю что-то из ряда вон выходящее. Я опустил взор и во мраке заметил, что хвост существа уходил во тьму и не имел чётких очертаний.

Помимо крупного размера, эта тварь обладала так же не свойственной кошкам мимикой, не говоря уж о этом светящимся взгляде.

В какой-то миг по выражению морды зверя я понял, что оно приняло решение. Существо запрокинуло голову назад и открыло пасть. Оно вдруг пронзительно  взвыла глубоким и громогласным рыком, а потом резко вцепилась мне в шею своими длинными и острыми клыками.

Боль в груди и в шее слились в яростный призыв о помощи, но я не шевелился. Единственное, что я смог осознавать, это то, что моя жизнь уходит от меня, осознанность бытия мутнеет с каждой секундой. Но то, что останется в моей памяти до конца, это та самая фраза, которую произнёс вдруг встрепенувшийся душевнобольной из палаты 312б. В охватывающей меня тьме, где шевелились груды пушистых облаков и разносился истеричный смех больного, с моим угасающем сознании я успел услышать: «Да это же Бенджаминчики!»

Бенджаминчики. Его домашний кот, что явился за ним, а теперь и за мной.

Конец. 

Предыдущие главы:

Глава 1 - Кусь во мраке , Глава 2 - Кусь во мраке , Глава 3 - Кусь во мраке , Глава 4 - Кусь во мраке , Глава 5 - Кусь во мраке , Глава 6 - Кусь во мраке , Глава 7 - Кусь во мраке , Глава 8 -Кусь во мраке

Глава 9 - Кусь во мраке , Глава 10 - Кусь во мраке , Глава 11 - Кусь во мраке

Показать полностью

2:12 - Миниатюра

2:12 - Миниатюра

111110011010100000101100

Изначально его затрясло, молодого парня в ночи маленькой комнаты, в постели с некогда любимым человеком. Мандраж был не как от озноба, от воздействия холода, он был подобен нервной встряске, подобно удару локтем об угол, когда через всё тело проходит импульс. Если бы мандраж был самым страшным из того, что испытал молодой парень в ту безлунную тёмную ночь.

Сердце пыталось пробиться сквозь толщь грудной клетки, сквозь толщь из плоти, костей и сухожилий. Неистовый темп биения, совершенно дикий, точно больше ста ударов, хотя вероятнее и более ста пятидесяти. За сердцем в полость тела направился воздух, с той же скоростью, с которой и билось сердце. Парень пытался надышаться, неистово и рьяно. А всё началось с совершенно безобидного действа, с того, что должно было принести удовольствие молодому человеку, а принесло лишь страшную ночь в его воспоминаниях, ночь, что навсегда изменила его жизнь на до и после.

В ночной черни удары сердца быстро разлетались по тёмной комнате. По дивану, по всевозможным полочкам и ящикам, огибая шкаф с прихожей и наконец достигнув телевизора. Над телевизором был единственный свет из электронных часов, что оглашал время: два двенадцать. Ещё тогда, когда только всё это началось, все эти события с его телом, психикой и нервной системой, в частности, он обратил внимание на эти часы, и не мог отвести от них взгляда, на протяжении всего длительного мрачного действа. Даже чтобы отвезти взгляд и взглянуть в лицо всё ещё любимого в тот момент человека. В лицо, обрамлённое русыми кудрями.

Потекли слёзы. Нескончаемым ручьём, и этот процесс не был под контролем. Только нескончаемый поток слёз тёк по вроде молодому лицу, но уже повидавшему за свою короткую жизнь множество страшных вещей, и от того испещрённого морщинами. Слезы не контролировались. Они просто текли. Не по одной слезинке, или маленьким ручьём, нет, от их потока простынь на диване довольно быстро намокла. И никогда нельзя было бы подумать, что в человеке может быть столько слёз. Всё это продолжалось вместе с неистовым биением сердца и дрожащим частым дыханием. Он решил выйти покурить, да, с потоком слёз, с сердцем, и дыханием, сделал такой выбор. И на самом деле не известно, что привело к дальнейшим событиям, выкуренная сигарета, или же всё шло само по себе к этому.

Следом, как он вернулся в тёмную комнату, к девушке с испуганными глазами, что дрожали от страха, как прежде во время последнего скандала, когда всё было окончено, и сейчас совместная жизнь продолжалась лишь по инерции, до его отъезда. Парень сел на диван и прислонился боком к спинке дивана. Зрелище конечно было жуткое. Гигантские широко открытые глаза, полные страха за свою жизнь, что она в любой момент может оборваться, с последним ударом сердца. Влажные от слёз щёки, и раскрытый рот. Он пытался хватать воздух ртом, как рыба, но ничего не выходило, из уголков рта начала стекать слюна. Было ощущение, что всё, скоро всё закончится. Так и произошло. В таком состоянии он лежал, опёршись на спинку дивана, а после услышал Его. Даже и не ведомо кого, быть может это был Бог, Дьявол, или же сам Дагон или же Ньярлатхотеп, а быть может и вовсе это были лишь галлюцинации больного разума и так погружённого в агонию, а сейчас и подогреваемого этим неведомым состоянием. Голос не шёл извне, он шёл изнутри, и пытался транслироваться его голосовыми связками, пытаясь выйти наружу. Внутри он ощущался, как очень глубокий, низкий, глубинный из самых недр необъятных глубин. Не вышло, голос остался внутри, и произнесённые им фразы, да сейчас уже и не упомнить, что он тогда слышал.

Само по себе происшествие оставило неизгладимое ощущение на него. Впоследствии, когда всё закончилось, когда он уехал и путешествовал ночью по незнакомому для себя городу, в полном отчаянии и абсолютной потерянности, он осознал одно. Тогда он мог погибнуть. Он мог умереть. В своей постели, со всё ещё любимым человеком, в полной безопасности. Без единой смертельной болезни. Просто так случилось с ним. Это событие, а точнее его осознание произвело на него невероятное впечатление. В тот момент, когда он пересобрал свои мысли после их раскопок, он понял одно: к чему переживания, к чему страхи, когда всё может закончиться вот так легко. В тот момент старый он умер навсегда, он родился заново, он был иным.

Физически он оставался прежним. Всё таким же широкоплечим, с русыми волосами и носом картошкой, но душой нет. Душа его осталась там, на том самом старом диване, в постели с некогда любимым человеком. Его душу поглотило неведомо что, и теперь ему нужно учиться жить заново, будто взрослый, что умер, и родился в теле ребёнка с мыслями взрослого, которому плевать на всё, ибо всё не значит ничего. Это всё бессмысленно. Всё в любом случае придёт к одному. И жизнью нужно наслаждаться здесь и сейчас, несмотря ни на что.

А сейчас, всё ещё той же безлунной ночью, в мягкой постели его отпустило после неизвестных голосов в глубине. Всё ушло, осталось спокойствие. Он так и не отвёл за всё время взгляда от часов на полке на против, лишь когда выходил курить. Всё закончилось. Часы показывали два пятьдесят.

- Пошли на озеро. – произнёс он изнеможденным голосом, и провалился в сонное забытие.

Показать полностью 1
114
CreepyStory
Серия CreepyStory

Гиблая роща, мертвящий ручей

Кемме поставил ведро на снег. Сам сел подле немного отдышаться. Проклятую ногу привычно покалывало. Хоть бы и вовсе ее отрубить, что ли? Кемме стянул лапоть и принялся растирать кособокую ступню. Голова под шапкою вспрела, по спине вовсю катил пот. Ясно, отчего Хетта зовет его жердью косматой, ему, увечному, за водой дохромать — все равно что здоровому с тяжким коробом тын обежать. Семь потов сошло. Где уж тут жира прибавить?

Умаялся он знатно. С самого утра ватажники приволокли колдуна. Отец с матерью шептались, мол, рожей до того безобразен, что детей малых да девиц безмужних пришлось по клетям прятать. Сунули колдуна в яму волчью. Вот каждый в селении и решил на него наглядеться. Даже Хетта, которая вот-вот должна разродиться, и та побежала смотреть. Да чего уж, Кемме бы тоже рад поглядеть хоть глазочком, но некогда. Вернутся домашние, надобно их кашей потчевать да кисель по кружкам разливать. Только на это он и годен. Только поэтому его, от рождения косоногого, в доме до сих пор терпели.

Морозец прихватил щеки и пальцы, словно говоря: «Нечего засиживаться, делом займись». Оно и верно. Кемме поднялся, пыхтя, ухватил ведро и поковылял к дому. На подворье радостным лаем встретил Охапок, молодой борзый пес.

— Поди, поди прочь! — замахал свободной рукой Кемме, стараясь устоять, когда пес принялся наскакивать с явным намерением повалить да облизать.

В сенях было тепло. Он поставил ведро на дощатый пол, снял шапку и полушубок. Вновь взялся за берестяной обруч и дотащил ведро до печи, перелил воду в котелок. Закинул полешек в топку. Пока помешивал варево деревянной мутовкой, мысленно гадал, чего это колдун заявился в леса княжеские.

Старый ведарь рассказывал ему в перерывах между обучением травничеству, что в прежние лихие времена колдунов привечали. Поговаривали тихо, будто это они и загнали Калму с ее отродьями далеко на север, за кромку. Весь род свой растеряли, а кто остался, озлобились. Слишком много Калма извела на них своей покойницкой силы, пропитались все.

Ведарь и сам будто бы колдовать умел, только Кемме не верил. Что старик болтал без умолку, то верно. Бывало, смотришь на его сморщенные губы, слышишь сказ какой, и в голове сами картинки складываются. И убеждать ведарь умел не хуже дубины отцовой, но гораздо мягче.

Хлопнула дверь. По сеням протопали, в избу вошла пузатая Хетта. Сестра была старше на три зимы, а как затяжелела, так сделалась похожей на пухлощекую тетку. Кемме предвкушал с тоской, как после рождения дитятки забот у него прибавится. Племяшку, конечно, не доверят, а вот ведер таскать придется больше. Муж Хетты обретался в ватажной избе, ему не до дитяток, человеком вырос, как любил говорить отец.

— Страшный? — спросил Кемме, не отрываясь от котелка.
Хетта прошлась за печь, выудила белый полотняный платок. Рожать, что ли, собралась?

— Престрашный, — ответила сестра и глянула так хитро, — староста сказал, колдун калек не любит. Раз увидит — и сразу хребет пополам переломится.

И засмеялась, дура. Повязала платок вокруг живота и ушла. Вот же глупая девка, так бы и дал поварешкой по лбу. Но мутовка осталась в котелке, каша густела, а Кемме подумалось, что ни одному колдуну, хоть бы самому захудалому, нет до него дела. Как и родным.

После того как каша подошла, он снял котелок и втихаря съел три ложки. В груди потеплело, но быстро схлынуло, вернулась привычная голодная пустота. Кемме посидел, повздыхал о жизни своей беспросветной и побрел чистить отхожее место.

К закату устал, как конь после извоза, разболелась нога. Морозец окреп, утвердился. Кемме доковылял до дома. Охапок забился в конуру и тихо поскуливал. На развеселого пса это было не похоже, но Кемме слишком устал, чтобы размышлять. Он наскоро перекусил остатками каши и, свернувшись на лавке в своем темном чуланчике, слушал, как шепчутся отец с матерью.

— Надо бы Хетту домой затащить, а то разродится где попало.

— С мужем она. Коли родить припрет, так он притащит. Иль ты колдуна опасаешься?

— Чего опасаться? Ноги ему переломали, не выбраться из ямы. Староста сказал, если до утра не подохнет, сожгут. — говорил отец. — Видела, как смотрит, поганый?

— Видела, видела. Точно зверь лютый.

А Кемме подумал, что в такой-то мороз да сидя в яме как не озвереть…

Его изводил дурной сон. Будто из леса наползает темное, липкое. Портит оно реку, крадется к тыну, тянется щупальцами черными. Душит ватажников, высасывает из живота Хетты маленькое живое тельце…

Кемме свалился с лавки и долго лежал еще на полу, не в силах развидеть дурной образ. Вспомнил он слухи о гиблой роще, о смоляной водице, сочащейся прямо из земли. О том, как на самый Корочун пришел из леса шатун, а когда взяли его на вилы да мечи, оказалось, что медведь-то давно издох и шкура его истлела. Много еще всякого было, отчего в жилах кровь стылой водицей оборачивалась. Князь Кременецкий обещал защиту, ватажников выдал. И те не подвели, схватили колдуна поганого.

Тут Кемме нестерпимо захотелось на колдуна посмотреть. А то ведь и правда сожгут поутру.

Он выбрался из чуланчика, оделся и выскользнул во двор. Охапок брякнул цепью, вылез из конуры и, распластав по снегу пузо, подполз к Кемме, облизал пальцы. И до того тоскливо стало, показалось даже, что последний раз стоит он на родном подворье. А, хоть бы и так.
От морозного воздуха щипало в носу, а от царившей в селении тишины самому захотелось завыть. Пока доковылял до подворья старосты, треклятая ступня разболелась. Кемме вгляделся в отблески света, лившегося из ватажной избы. Внутри глухо звучали голоса. Там ли Хетта, вернулась ли домой?

А за подворьем было темно, но Кемме знал, что именно там, за тыном, и держали колдуна. В селение вести побоялись, вдруг порчу наведет. Кемме отыскал брешь в заборе — кто другой бы не пролез, а ему тощему в самый раз — и выбрался наружу.

Ям тут было несколько, их рыли под зверье, но и человеку впору пришлись. Кемме ковылял, прижавшись к тыну, надеясь, что ночь укроет надежно.

У одной из ям кто-то стоял. Но не ватажник, у тех плечи-сажени, а этот больше на старика походил, сухонький и горбатый. Кемме в изумлении узнал ведаря. Тот разговаривал с тем, кто сидел в яме, в ответ доносился хриплый шепоток. Где же охрана? Неужто ведарь заговорил ватажников? Пока Кемме соображал, ведарь скинул в яму веревку и вытянул колдуна.

Странный он был. Не страшный, но странный. Голый по пояс и босой, а все ж живой. На ноги изувеченные не вставал, руками оперся на снег. Кожа бледная и вся какая-то корявая, будто лыко берестяное. Худой и костлявый, тут удивляться не приходилось. Волосы черные облепили лицо.

Ведарь смотал веревку и отдал колдуну, быстро зашептал что-то. Снял полушубок и накрыл им плечи костистые. И каждый пошел в свою сторону: ведарь к воротам, а колдун к лесу. Вернее, так на руках и пополз. Изломанные ноги тащились следом, оставляя в снегу глубокие борозды.

Мысли в ужасе метались в голове. Делать-то чего? Где все эти вояки, куда смотрят? Не иначе колдовство навел ведарь. Кемме хотел броситься к воротам, закричать. Выдавил из глотки тяжкий хрип, холод и страх быстро загнали его обратно. Пока дойдет до ворот, колдун уж далеко в лес уползет. Эх, быть бы здоровым да резвым, как прочие! Да только вот пусто вокруг. А колдун уж к самой кромке деревьев подобрался. Кемме набрал в грудь воздуха и как мог быстро захромал к лесу.

Стоило вступить под полог спящих деревьев, разом ожили в памяти и гнилостный шатун, и россказни охотничьи про мертвящий ручей, вытекающий из гиблой рощи. Кемме шел через урманы, дремучие ельники и думал о том только, что мало родился он калекой, так еще и дураком. И чего в лес поперся? Сгинет ведь сам, а колдуна так и не найдет. А если и найдет, так и что же? Тут нога увечная за сук цепанула, и Кемме ухнул в сугроб. Подниматься не стал. Лучше втихую замерзнуть, отцу с матерью скамью освободить.

Медленно обволакивали липкие злые тени. Или Кемме погружался в ледяной сон, или сон проглянул в жизнь, да только стало страшно. Чудилось, что со всех сторон подбираются гнилостные звери, а под снегом течет мертвящий ручей. Вот и Кемме скоро пропитается его водицей и вернется по весне подтаявшим умертвием. Столь ясный пришел образ, что Кемме от ужаса вскинулся, стряхивая снег, и бросился куда глаза глядят. И все мерещились рядом булькающие звуки мертвящего ручья, все сильнее пахло кровью.

Сколько блуждал по лесу, он бы и сам не мог ответить, только совсем изнемог. Нога не болела даже, ее кривила еще горше жуткая судорога. Небо вверху кружилось и опадало; казалось, не небо это вовсе, а непроницаемая для света болотная утроба.

Кемме открыл глаза и обнаружил, что лежит он на краю небольшой поляны. Снег вокруг был вытоптан до самой землицы. Деревья скривились, их стволы и ветви походили на прогоревшие лучины. Посреди поляны стоял костяной идол. С каждой стороны по две ветвистые руки, собранные из тонких косточек, ствол-основание из черепков. Кости мертвенно сияли, кровавым мхом с них свисали обрывки кожи и жил.

Из-под черепков сочилась темная влага, заполняя поляну удушливым запахом гнили. А у самого подножия лежал кто-то маленький, вяло шевелился, похныкивал.

— Много у Калмы слуг в ваших лесах, — раздался рядом вкрадчивый шепот.

Кемме заозирался, но никак не мог нащупать взглядом говорившего.

— Врешь, — ответил он и подивился, как напористо прозвучал собственный голос.

Колдун возник из темноты. Ноги его были целы, он стоял на них еще некрепко, оттого сутулился. Полушубок был распахнут, вокруг пояса колдун обвязался веревкой. Через каждый локоть на ней были навязаны узелки. Обычные узелки, такие очень легко развяжутся, если потянуть.

— Вру? — с насмешкой переспросил он и кивнул на идол. — А ты погляди, хромой мальчик.

Кемме от холода не ощущал ни рук, ни ног. Он боялся пошевелиться и мог только смотреть, пока из глаз не потекли горячие слезы. Маленький комочек у подножия идола копошился в ворохе тряпок, мелькнул край белого платка, измазанный кровью.

— Долго ему не протянуть.

Колдун встал рядом, и Кемме разглядел в тусклом свете идола, что кожа его не рябая сама по себе, а покрыта шрамами в виде символов.

— Может, поможешь мальчонке? Как-никак, родня.

Тело наполнял ужас, или, быть может, это мороз сковал мышцы, да только встать удалось не сразу. Стоило сделать несколько шагов, как кости идола запылали еще сильнее, еще мертвеннее. Показалось даже, что они шелохнулись, едва заметно дернулись тени.

Кемме ощутил, как по хребту разбежались мурашки, а больная нога, наоборот, притихла, успокоилась. Теперь это была просто ходулина, наподобие тех, что мастерят к торжищу. Опираться на нее было неудобно, но какая уж есть. Кемме подошел к идолу и поднял младенца вместе с окровавленными тряпками.

По поляне прокатился рокот. Что-то громадное ворочалось под ногами, истязая землю бессильными потугами. Кемме упал, и сил подняться у него уже не осталось, страх отнял их все без остатка. Прижимая к себе ребенка, Кемме мог только смотреть, как корчится поляна, как идол в ее центре растет. Задвигались костяные культи, уперлись в землю. Черепки, из которых был собран хребет, захрустели, между ними натянулись нити чернильного гноя, а из земли показалась голова. Рога опутали склизкие корни, из пасти струилась мертвящая водица. Две забитые комьями мерзлой земли глазницы обратились на Кемме и ребенка. Идол поднялся на мосластые культи, и, покачивая головой на длинной шее, сделал шаг.

Внутри у Кемме все стало пустым и холодным, мысли увязли в безумии ужаса. Идол шествовал по поляне, тянул обглоданные мослаки, и не было спасения от него и той темной воли, что спряталась под костяной личиной.

Грянул ветер. Да сразу со всех сторон. Идол отшатнулся, будто на него налетел столб, одна культя надломилась и отпала, из пасти брызнуло черным.

Морозный вихрь хлестал по щекам и непокрытым волосам. Кемме зажмурился и свернулся клубком, крепче обнимая ребенка и стараясь вжаться в стылую землю. Где-то вверху лопались мертвые стволы, трещали выворотни, и черная круговерть не давала открыть глаза, давила, давила.

Сколько продолжалось буйство ветра, он не знал. Все его существо, все то живое, что еще теплилось в нем, скорчилось вокруг маленького племянника, стараясь уберечь.

Все стихло разом в один момент, ушла непомерная тяжесть. Кемме разлепил смерзшиеся веки и приподнял голову.

Колдун склонился над уродливой головой идола, раздвинув челюсти, скоблил что-то. Веревка лежала рядом, все узлы были развязаны. Вокруг виднелись кости и черепки, черные сгустки. Гиблые деревья, растопырив гнилые корневища, валялись как попало по всей поляне. Колдун резко дернул рукой, и из пасти показалась крохотная черная фигурка. Она была покрыта слизью, вяло шевелились похожие на клешни отростки.

— Что это?

Губы едва двигались, но колдун услышал. Не оборачиваясь, ответил:

— Отродье Калмы. Ее покойницкое семя.

Он взял одну из костей, лежавших поблизости, прочертил на уродливом существе несколько рун, и выползень Калмы рассыпался черным прахом. Спал ужас, отхлынула лютая стужа, и Кемме с удивлением обнаружил, что может шевелиться. Он покрепче обхватил ребенка и кое-как встал.

— А ты молодец, — сказал ему колдун. — С виду не скажешь, что такой крепкий.

Он тоже поднялся, опоясался веревкой и направился прочь. Кемме глянул в последний раз на развороченную поляну и побрел следом.

— За ребенком приглядывай, — говорил по пути колдун. — Если тронула темная вода, значит, завелось в нем семя недоброе. К ведарю снеси, пусть осмотрит.

— А ты сам куда пойдешь?

Колдун остановился, глянул из-под бровей:

— Тебе что за дело? — Чуть погодя, добавил мягче: — В Кременец пойду, где князь с ватажниками сидит. Послушаю, что люди говорят.

— С тобой хочу! — выпалил Кемме. — Тебе ведь из леса нельзя, только нос высунешь, сцапают. А я проберусь, меня не хватятся. За дитем и ведарь присмотрит. Возьми с собой, а?

Колдун постоял, посмотрел какое-то время, скорчил рожу смешливую:

— А что, пожалуй, и возьму. Калеку авось не тронут.

Обида кольнула под ребрами, но на смену ей быстро пришла надежда. Глядишь, расскажет колдун, как ему удалось поломанные ноги излечить столь быстро.

Автор: Екатерина Белугина
Оригинальная публикация ВК

Гиблая роща, мертвящий ручей
Показать полностью 1
157

Опека. Часть 2/2

Первая часть

Инна устроилась на кухне, разложив на столе личные дела Миши и Тани. Она привыкла к вечерам в одиночестве: за окном наливалось чернилами небо, по стеклу стучал дождь, на столе дымилась чашка чая.

Биография близнецов мало чем отличалась от судеб других детей, вверенных надзору отдела опеки и попечительства. Мать Миши и Тани, наркоманка, родила их в семнадцать лет. Отец неизвестен. Через шесть месяцев после родов мать скончалась от передозировки, и опекуном близнецов стала бабушка. Спустя три года она погибла в автоаварии, Миша и Таня попали в детдом, и уже оттуда в семилетнем возрасте их усыновили Пичугины.

Телефонная трель отвлекла Инну от чтения: незнакомый номер на экране.

— Это Лариса Пичугина, — всхлипнул голос в трубке, когда Инна ответила на звонок. — Мне нужно с вами поговорить.

* * *

В тусклом свете уличного фонаря блестела вывеска с полустертой надписью «Муниципальное образовательное учреждение для детей-сирот». Именно здесь Лариса Пичугина назначила встречу Инне.

Год назад детдом, построенный еще в довоенные времена, признали аварийным. Беспризорников переселили в наспех сооруженный новый приют, а здание, в котором Миша и Таня прожили несколько лет, превратилось в гниющий остов на окраине города: серые стены с облупленной штукатуркой, черные провалы выбитых окон, покосившиеся ступени крыльца.

Инна в нерешительности замерла перед входом, сокрытым за пеленой дождя. Дрожь пробежала по телу, возвращая забытые чувства: не сосчитать, сколько раз она проходила в эти двери. Вспомнив обезумевший от страха голос Пичугиной, Инна поборола сомнения — промедление могло стоить жизни детям. Она поднялась на крыльцо и зашла внутрь.

Мрак обглодал широкий коридор и лестницу, сырость пропитала воздух. Инна включила фонарик на телефоне и, обойдя мусор на полу, направилась на третий этаж — Пичугина сказала, что будет ждать ее там. Зазвенел телефон, и Инна чуть не выронила его от испуга.

— Это Егор. У меня скверные новости, — прохрипел из динамика взволнованный голос Свирина: его было плохо слышно, связь прерывалась. — Я решил еще разок заглянуть в барак к Пичигуной — проверить, как она коротает вечера с детьми. И обнаружил в комнате труп Антона, ее сына.

— Что с ним случилось? — Инна замерла на лестнице, чувствуя, как колотится сердце.

— Судя по его виду, я бы сказал, что он задохнулся от страха, — ответил Свирин. — Пичугиной и близнецов здесь нет.

— Мне позвонила Лариса и назначила встречу в старом детдоме, — призналась Инна. — Я собираюсь с ней поговорить.

— Вы с ума сошли?! — Свирин, казалось, чуть не поперхнулся от возмущения.  — Сейчас же уходите оттуда! Пичугина может быть опасна. Алло! Инна, вы слышите?!

Звонок прервался. Инна посмотрела на экран: сигнал отсутствовал. Она вспомнила, что на окраине города связь была никудышной, и в старых домах с толстыми стенами мобильники становились бесполезными.

Включив фонарик на телефоне, Инна поднялась на третий этаж. В коридоре в нескольких метрах от нее стояла Пичугина — почерневшая, осунувшаяся, в мешковатом плаще с тонким шарфом, обмотанным вокруг шеи. Лариса, завидев инспектора, скрылась в одной из комнат. Инна последовала за ней в просторное помещение. Оно было знакомым: когда-то здесь рядами тянулись железные койки, но их давно растащили на металлолом. Голые стены, грязный пол, разбитые окна — вот и все, что осталось от общей спальни, где раньше жили никому не нужные дети.

Ветер забрасывал в комнату дождь, трепал волосы Пичугиной. Она застыла у окна спиной к Инне, и свет уличного фонаря очерчивал ее силуэт.

— Я больше не могу бежать. — Голос женщины надломился. — Я думала, что справлюсь после смерть мужа. Думала, что переживу похороны отца. Но гибель сына не вынесет ни одна мать.

Плечи женщины задрожали от беззвучного плача.

— Лариса, расскажите все с самого начала, — мягко попросила Инна.

Пичугина глубоко вздохнула, словно собираясь с духом, и начала:

— Антон был моим единственным сыном. Я всегда хотела еще детей, но забеременеть не получалось. Когда Антон повзрослел и уехал на Север, меня одолела тоска. Я предложила мужу усыновить ребенка. Мы пришли в детдом, и здесь, в этой комнате, я впервые увидела Мишу и Таню. Они были как ангелы — светлые и невинные.

Пичугина повернулась к Инне: в глазах блестели слезы, тонкие губы дрожали.

— Мы решили усыновить обоих близнецов. Муж неплохо зарабатывал на заводе, я же сидела дома и занималась детьми. Поначалу все было хорошо: ребята привыкали к нам, а мы к ним. Правда, муж бывал с ними строг. Миша и Таня малютками попали в детдом и не знали, что такое нормальная семья. Иногда они замыкались в себе, не слушали нас. Постепенно я заметила: стоило мужу отругать близнецов, как он тут же начинал кашлять и задыхаться. Это было странно, потому что на легкие он никогда не жаловался.

— Он бил детей?

Пичугина закрыла глаза, подбородок ее затрясся, но она сдержала рыдание.

— Один раз, — выдавила она. — Однажды ребята разрисовали обои. Муж вспылил и отстегал их ремнем. В ту же ночь он разбудил меня. Никогда не забуду его лицо: выпученные глаза, раскрытый в ужасе рот. Он задохнулся у меня на руках.

Пичугина всхлипнула и разрыдалась. Инна терпеливо ждала, пока женщина справится с нахлынувшими эмоциями. Успокоившись, она продолжила:

— После смерти мужа мы переехали. Я не могла содержать квартиру в центре и сняла конуру подешевле. Я нашла работу, крутилась, как могла. И стала замечать, что вокруг нас постоянно кто-то умирал. Я вспомнила, как на старой квартире задохнулись от газа соседи-алкаши, которые до смерти напугали детей пьяными угрозами. После переезда в новый дом померла соседка снизу, сумасшедшая бабка: она сорвалась с криками на детей, когда они случайно затопили ее квартиру. Однажды Миша поцарапал велосипедом иномарку во дворе. Хозяин машины разорался, отвесил ему подзатыльник. Я наблюдала за этим в окно. Когда Миша в слезах убежал, мужчина повалился на землю, схватился руками за горло — и задохнулся в собственной рвоте.

— Вы заподозрили близнецов?

— В голову полезли плохие мысли. Я пыталась разговорить детей, но они отмалчивались. Таня дружила во дворе с одной девочкой. Как-то раз они что-то не поделили и поссорились. Девочка в сердцах крикнула, что Таню надо сдать обратно в детдом. В тот же вечер она захлебнулась в ванной и умерла. Таня прибежала ко мне в слезах и сказала, что она не виновата в смерти подружки.

Пичугина замолчала, словно собираясь с духом. Она обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь.

— Убийства совершает Опекун, — выдохнула она.

— Опекун? — По спине Инны пробежал холодок.

Пичугина кивнула и шепотом продолжила:

— Я не знаю, кто он. Я никогда его не видела. Таня сказала, что Опекун появился в детдоме и с тех пор охраняет близнецов. Люди, которые обижали Мишу и Таню, начинали кашлять и задыхаться. А если опасность нарастала, то обидчиков ждала смерть от удушья. Дети не могли контролировать Опекуна и сами страдали из-за его действий. Я не поверила Тане, посчитала ее россказни выдумкой и отругала за вранье. В тот же день у меня появилась одышка. Испугавшись, я переехала на квартиру отца. Мы с ним редко общались, но другого выхода не было: я больше не могла платить за съемное жилье. Отец все время брюзжал, Миша и Таня его раздражали. Он называл их наркоманским отродьем.

— Вы ссорились?

— Постоянно. Отец покрикивал на детей. Взялся за воспитание, муштровал их. Я беспокоилась за его жизнь: он стал задыхаться, ему все время не хватало воздуха. Я умоляла отца быть помягче с детьми, но он не слушался. Однажды Миша заигрался в приставку и не сделал вовремя уроки. Отец отстегал его ремнем. Ночью он задохнулся.

Лариса всхлипнула и затряслась от плача.

— Люди вокруг умирали, — сквозь слезы простонала она. — Все, кто обижал Мишу и Таню. Общение с детьми несло угрозу, и моя жизнь превратилась в ад: мне приходилось все контролировать и пресекать малейший негатив в адрес ребят. Но Опекун с каждым разом становился все более агрессивным.

— Когда к вам вернулся Антон, вы испугались за жизнь сына и съехали в барак — подальше от любых контактов с людьми? — догадалась Инна.

— Антон любил выпить. — Пичугина осунулась, потемнела лицом. — Он не мог привыкнуть к близнецам и иногда на них срывался. Вскоре он начал задыхаться. Я умоляла его уйти из квартиры, но Антон наотрез отказался. Каким бы он ни был, но он — мой родной сын. И теперь, когда он мертв, я боюсь, что Опекун придет за мной, ведь я никчемная мать.

Пичугина сорвалась на плач. Инна обняла женщину — ее костлявое, изможденное тело — и тихо спросила:

— Лариса, где дети?

* * *

Свирин выскочил из машины и понесся по лужам ко входу в детдом. Прерванный звонок Инны не на шутку его встревожил. Он набирал ее номер несколько раз, но телефон девушки находился вне зоны доступа, и Егор, дождавшись приезда опергруппы в барак, тут же направился в приют.

Поднимаясь по ступеням крыльца, Егор уловил тихие, едва заметные сквозь шум дождя всхлипывания, доносящиеся откуда-то из подвала. Участковый прислушался: так и есть, детский плач.

Свирин прошел несколько метров вдоль мокрой стены, поросшей мхом, и заметил черный провал — вход в подвал, пробитый в кирпичной кладке бомжами или шпаной.

— Тише, Миша, не плачь, — донесся из мрака тонкий голосок. — Мама скоро придет.

Свирин, нагнувшись, пролез в дыру и очутился в кромешной тьме. Под ногами перекатывались обломки кирпичей, воняло дерьмом. Егор включил фонарь на телефоне. Луч света выхватил близнецов: прижавшись друг к другу, Миша и Таня со страхом таращились на полицейского.

— Идемте, я отведу вас к машине. — Свирин протянул руку. — А то замерзнете до смерти.

— Мама сказала ждать здесь, — всхлипнул Миша, размазывая по щекам слезы.

— Ваша мать опасна, — отрезал Егор. — Поднимайтесь.

Воздух сгустился, стало труднее дышать. Рядом с близнецами выросла тень, и Свирин выхватил пистолет.

* * *

Пичугина, казалось, не услышала Инну: обхватив дрожащее тело руками, она завороженно глядела в полумрак за разбитым окном.

— Лариса, где дети? — Инна повторила вопрос.

Пичугина повернулась к ней и неожиданно ласково сказала:

— Извини, что я сорвалась на тебя в бараке. Я ведь сразу поняла, что ты одна из них. Как Миша и Таня.

Инна отпрянула от женщины, пораженная ее словами.

— У вас, детдомовских, взгляд особенный. — Пичугина грустно улыбнулась. — Вы как будто хотите любви, но боитесь ее.

Инна оторопела: каким образом Лариса узнала ее главный секрет? Она не успела спросить: снизу раздался детский визг. Пичугина оцепенела от ужаса, и Инна, оставив ее в комнате, бросилась по лестнице на первый этаж. Колотилось сердце, срывалось дыхание: Инна не могла допустить, чтобы с близнецами случилась беда.

Снова вопли — кричали из подвала! Инна спустилась в закуток под лестницей (она помнила каждый уголок в старом детдоме) и нашла дверь.

Скрипнули ржавые петли, пахнуло плесенью, ударило мраком в глаза. Фонарик на телефоне высветил близнецов, визжащих в углу. Луч опустился ниже: на полу распластался Свирин. Над ним сгорбилась темная фигура, похожая на гигантского дикообраза. Косматый монстр, придавив Егора коленом, волосатой лапищей душил его за горло, а вторую руку проталкивал в распахнутый рот полицейского, не давая ему дышать. Свирин содрогался в предсмертных спазмах, даже не пытаясь сбросить душегуба.

— Прекрати! — рявкнула Инна. — Оставь его!

Массивная голова монстра медленно повернулась на голос. Нечесаные патлы, опускавшиеся до самой шеи, скрывали глаза Опекуна, но Инна знала, что он ее видит. Прошли годы с момента их последней встречи, но чудовище помнило Инну.

Монстр послушался: ослабил хватку, вынул лапу изо рта Егора. Поднялся и бесшумно растворился во мраке, обступившем дрожащий пятачок света.

Инна подбежала к Свирину. Его налитые кровью глаза остановились на ней. Он прохрипел — и замер, так и не сделав последний вдох. Инна заплакала, сжимая обмякшую руку Егора. Слезы капали на его лицо, смешивались с розовой пеной на губах и подбородке. Близнецы, замолкнув, наблюдали за Инной из темного угла.

— Мы не хотели, чтобы он умер, — прохныкал Миша. — Он выхватил пистолет, хотел нас забрать отсюда! Мы просто испугались…

Мальчик сорвался на плач, и Таня, обняв брата, продолжила за него:

— А потом появился Опекун, — прошептала она. — И он вас послушался.

Инна вытерла слезы и поднялась.

— Откуда вы про него узнали?

Близнецы переглянулись, словно решая, можно ли доверять Инне.

— Когда мы попали в детдом, нас сильно обижали, — сдерживая слезы, проговорила Таня. — Однажды ночью мы подслушали, как старшие ребята рассказывали про девочку, которая раньше жила в приюте. Ее тоже обижали, но она придумала себе защитника и назвала его Опекуном.

— Он оберегал ее, — вмешался Миша. — Душил обидчиков.

Инна закрыла глаза, шумно выдохнула: она знала наперед все, что скажут дети.

— И вы решили, что Опекун защитит вас?

— Мы звали его, когда нас обижали, — кивнула девочка. — И однажды он явился.

— Первым задохнулся пацан, который бил Таню в детдоме, — стиснув кулаки, прошептал Миша. — А потом все остальные.

Ком застрял в горле, ноги задрожали — и хлынули воспоминания, смывая хрупкую стену из самообмана, построенную за многие годы.

* * *

Инна была ребенком-отказником, выброшенным в мусорный бак. Никому не нужное отродье: грязный пакет служил ей пеленками, а холодный дождь — грудным молоком.

Затем последовали годы, проведенные в детдоме: голод, побои и унижения. Воспитатели равнодушно смотрели на страдания подопечных, сваливая разрешение конфликтов на старших воспитанников. И те срывали злость на младших. Инна научилась драться, но и это не спасало, когда несколько раз ей устраивали «темную». Она находила убежище в книгах, фантазиях и мечтах о взрослой жизни — той, что начнется совсем скоро, стоит только потерпеть.

До выпуска из детдома оставалось три года, когда в его стенах появился новый сотрудник — психолог. Мужчина лет сорока с залысинами, жирным брюшком и подслеповатыми глазками за стеклами заляпанных очков — тогда он казался Инне совсем стариком. Говорили, что раньше он работал в реабилитационном центре для наркоманов в Москве, но вернулся оттуда в родную дыру, чтобы ухаживать за больной матерью. И устроился в детдом.

Его встречи с воспитанниками проходили в бывшей подсобке. Инна садилась на засаленный диван, психолог закрывал дверь на ключ — «чтобы нам не мешали» — и начинал сеанс. Она не помнила, на каком из приемов он коснулся ее коленки, а затем просунул руку под юбку. Но помнила слова, которые он часто повторял слюнявыми губами: «Никому ты не нужна, кроме меня. Только мне ты дорога».

Потные ладони на груди. Жирные шлепки волосатых бедер о промежность. Белесые сгустки на животе.

Так продолжалось несколько месяцев. А потом подонку захотелось экспериментов: во время одного из «сеансов» — как называл их встречи психолог — он сдавил Инну за шею, ритмично вбивая грузное тело между ее раскинутых ног. Она помнила черные круги перед глазами, тонкий свист воздуха из сжатой гортани — и зловонное дыхание насильника у лица.

В ту же ночь, вернувшись в общую спальню, Инна нарисовала карандашом в тетради огромную косматую фигуру — чудовище, рожденное из ненависти, страха и обиды.

Через три дня психолог пригласил Инну на «сеанс». Она привычно разделась и легла на диван, бесшумно глотая слезы. Если бы кто-то мог ей помочь…

Подонок стянул несвежие трусы и, забравшись на топчан, раздвинул коленки Инны. А затем вдруг закашлялся. Хватая ртом воздух, он повалился на пол. Полумрак, в который была погружена комната, сгустился и обрел очертания высокой лохматой фигуры. Одной лапой монстр схватил насильника за горло, а вторую мощным рывком протолкнул ему в рот, вгоняя глубже в глотку. Психолог, хрипя, бился на полу в судорогах, а затем затих и обмяк. Чудовище, ссутулившись над трупом, исподлобья глядело на Инну сквозь длинные патлы на морде, словно ожидая дальнейших указаний, но она не могла сказать ни слова: крик ужаса застрял в глотке.

Инна дрожащими руками натянула одежду и, выскользнув из каморки, вернулась в спальню. Вскоре из коридора донесся испуганный вопль: кто-то из воспитателей нашел тело.

К удивлению Инны, причина смерти психолога оказалась естественной: тромб в легочной артерии. Правда, никто не мог объяснить, почему мужчина умер голым, и эту историю побыстрее замяли. Несколько дней Инна тряслась от страха: ждала, когда ее секрет раскроют. Но никто не пришел с расспросами, и в какой-то момент она посчитала, что произошедшее было плодом воображения: насильник скончался своей смертью, а косматое чудовище ей просто привиделось.

Она поклялась, что больше никогда не будет жертвой. Ни обстоятельства, ни другие люди не посмеют влиять на ее жизнь. И она никому не позволит обижать таких же, как она — брошенных, затравленных, одиноких детей.

Инна знала статистику: лишь десять процентов детдомовцев благополучно устраивались во взрослой жизни, и она собиралась оказаться среди них. План был простой, но одновременно трудный: после окончания колледжа — поступление в университет на юридический факультет, а затем — работа, связанная с помощью детям. И каким бы тяжелым ни был выбранный путь, Инна справилась.

Она вспомнила, как в день выпуска из детдома отдала коробку со своими скудными пожитками — книжками, самодельными игрушками и картинками — воспитаннице из младшей группы.

— Кто это? — спросила девочка, рассматривая старый рисунок с косматым монстром.

Инна, замешкавшись, ответила:

— Это Опекун. Если тебя будет кто-то обижать, он придет на помощь.

* * *

Инна вывела близнецов на первый этаж. Миша и Таня, дрожа, жались к ее ногами. Она догадывалась, что увидит наверху, в комнате, где осталась Пичугина, а потому присела возле детей и ласково сказала:

— Побудьте здесь. Я скоро вернусь.

Оставив ребят, Инна поднялась по лестнице на третий этаж. Осторожно ступая по протертому линолеуму, прошла в бывшую спальню.

Пичугина, раскинув ноги и руки, распласталась на полу возле ржавой батареи. Шарф, закрепленный на трубе, тугой удавкой обвивал шею. Лицо женщины распухло и посинело, налитые кровью глаза уставились в бесконечность.

Инна шумно выдохнула, пытаясь унять внутреннюю дрожь. Кончики пальцев покалывало, в груди нестерпимо ныло, голова разрывалась от шума. Пичугина задохнулась: покончила с собой или же ей помог Опекун — какая теперь разница?

Инна спустилась на первый этаж, где ее дожидались дети.

— Мама больше не придет? — с горькой обреченностью спросил Миша.

У Инны похолодело внутри: она не знала, что ответить мальчику. Ледяная ладошка сжала руку — Таня, широко распахнув голубые глаза, смотрела на Инну, словно доверяя ей все свои страхи, тревоги и надежды.

— Останься с нами, — прошептала девочка. — Тебя он не тронет.

* * *

Группа ВК с моими рассказами: https://vk.com/anordibooks

Показать полностью
128

Опека. Часть 1/2

Участковый курил у входа в барак, спрятавшись от дождя под козырьком подъезда. Инна обошла лужу и, сложив зонт, остановилась рядом с молодым мужчиной в форменных брюках и куртке.

— Здравствуйте, я Инна Ковалева, инспектор отдела по опеке и попечительству, — представилась она. — Вы нам звонили вчера.

— Лейтенант Егор Свирин. — Участковый отбросил окурок и улыбнулся. — Я вкратце обрисовал ситуацию вашей начальнице. Не знаю, насколько вы в курсе дела…

— Будет лучше, если вы подробно все расскажете.

Свирин, кивнув, открыл перед Инной скрипучую дверь. Проходя в барак, она уловила заинтересованный взгляд полицейского, скользнувший по ее бедрам в узких брюках. Внимание мужчины польстило Инне: в свои тридцать она была одинока.

Внутри воняло мочой и плесенью. Тусклый свет из разбитого окошка над входной дверью едва освещал коридор, скрытый в полумраке. Сырость пробирала до костей, и Инна поежилась.

— Бараки расселили пару лет назад, но они по-прежнему приписаны к моему участку, — пояснил Свирин, включая фонарик на телефоне. — Иногда сюда заносит алкашей или наркоманов, но особых хлопот они не доставляют.

Полицейский зашагал по лестнице с разломанными перилами. Инна направилась следом, стараясь не наступить на шприцы и осколки бутылок.

— Пару дней назад от жителей соседних домов стали поступать жалобы, — продолжал участковый, поднимаясь по лестнице. — Они заметили, что в бараке поселилась женщина с двумя детьми. Похоже, они живут здесь около месяца, но никому не было до них дела, пока по округе не завоняло: в бараке давно сорваны унитазы, и мать с детьми носят дерьмо в пакетах на мусорку во дворе. Она прилегает к жилым домам, вот местные и задергались.

Инна на ходу вытащила телефон, на который заранее сфотографировала документы, собранные в отделе.

— Мы подняли дела по вашему запросу. — Инна глянула на экран. — Лариса Пичугина сорока трех лет и двое ее приемных детей, близнецы Таня и Миша девяти лет.

— Да, все верно: это они.

— Пичугина и ее муж усыновили детей два года назад. — Инна прокрутила фотокопию документа. — Адресом проживания указана квартира на Ленина — в центре города, хороший район.

— Муж Пичугиной умер, и с тех пор она несколько раз меняла жилье, пока не оказалась здесь.

— Что заставило ее перебраться в барак?

Свирин остановился на втором этаже. По его лицу скользнула улыбка.

— Это нам и предстоит выяснить. И отдельная задачка для вас: что делать с детьми?

Инна поморщилась: она прекрасно знала свои должностные обязанности без лишних напоминаний полицейского. Если жизни или здоровью близнецов угрожает опасность, то их следовало отобрать у Пичугиной. В таком случае запускался бюрократический маховик, который мог покалечить несколько судеб, поэтому Инне не хотелось предпринимать поспешных действий. Для начала нужно разобраться в ситуации и понять, по какой причине женщина вместе с детьми обосновалась в бараке.

Занятая этими мыслями, Инна вслед за Свириным выбралась в длинный коридор с вереницей дверных проемов. Под ногами хрустело битое стекло, и откуда-то тянуло жареной картошкой. Они дошли до конца прохода, где тонкий лист ободранной фанеры прикрывал вход в комнату. Картофельный дух здесь ощущался сильнее.

Свирин постучал по импровизированной двери. Не дождавшись ответа, он отодвинул фанеру и прошел внутрь. Инна проследовала за ним. Она ожидала увидеть грязь и горы мусора, но помещение оказалось убранным и опрятным, несмотря на нищенскую обстановку. Свирин, деловито обойдя комнату, заглянул на кухню.

— Никого нет дома, — сказал он оттуда.

Инна осмотрелась. Мутное сияние из окна, завешенного куском полиэтилена, служило единственным источником света. У стены на полу лежали три надувных матраса, застеленные цветастыми покрывалами. Рядом стояли плотно набитые сумки — Инна разглядела внутри детские футболки и шорты. У противоположной стены скособочились две колченогие табуретки и стол, на котором сгрудились учебники по математике и русскому языку за третий класс. Рядом лежали ученические тетрадки, подписанные просто: «Таня» и «Миша».

— Перекусить не хотите? — донесся из кухни насмешливый голос Свирина.

Инна присоединилась к полицейскому. Крошечное помещение тонуло в полумраке (окно было заколочено досками), и фонарик участкового выхватывал детали обстановки. На полу стояла туристическая плита, рядом у стены выстроились баллоны с газом, тазы, коробка с посудой и пластиковые бутыли с водой. На подоконнике громоздились заляпанные жиром кастрюли и сковорода. Свирин поднял крышку: внутри остывала жареная картошка.

— Похоже, воду для готовки она покупает в магазине. — Полицейский посветил фонариком на пластиковые емкости. — А вот в этих бутылях вода мутная — наверное, Пичугина таскает ее из пруда.

Инна собиралась предположить, что грязную воду женщина могла использовать для стирки или умывания, но ее перебили.

— Кто вы такие? — раздался резкий голос.

В комнате стояла худощавая женщина в мокром от дождя плаще. Ее маленькое лицо, обрамленное паклей влажных волос, напоминало печеное яблоко — желтое и сморщенное; колючие глаза недобро буравили Инну и Свирина. К ногам женщины жались девочка и мальчик лет девяти, похожие друг на друга: белокурые, ясноглазые, бледные. Близнецы, одетые в намокшие под дождем курточки и джинсы, испуганно таращились на незнакомцев.

— Участковый уполномоченный лейтенант Егор Свирин, в сопровождении инспектора отдела по опеке и попечительству. — Полицейский показал удостоверение. — Пришли с вами побеседовать.

— Не о чем мне говорить, — огрызнулась Пичугина. — Уходите.

— Вы незаконно занимаете помещение. Предъявите паспорт и документы на детей.

Женщина нахмурилась, закусила губу: похоже, общение с представителями власти пугало и нервировало ее, и она хотела как можно скорее избавиться от внимания непрошеных гостей. Мгновение поразмыслив, женщина кинулась к сумкам у стены и зарылась в них в поисках документов.

Пока Свирин проверял паспорт и свидетельства, Инна присела возле Тани и Миши. Близнецы напоминали затравленных зверьков, и при взгляде на их перепуганные лица у Инны дрогнуло сердце, пробудив забытые воспоминания.

— Не бойтесь, — мягко сказала она. — Мы хотим вам помочь.

— Нам уже помогают, — выдавила Таня.

— Кто?

Девочка переглянулась с братом, а затем опасливо зыркнула на приемную мать.

— Нам нельзя говорить, — прошептала Таня.

— Вас кто-то обижает?

Девочка не успела ответить: черной вороной подлетела Пичугина, схватила детей за руки и увела на кухню.

— Картошка в сковороде, ешьте, — скомандовала она близнецам и с воинственным видом вернулась в комнату к Инне и полицейскому. — Ну как, довольны? С документами все в порядке. Дети сыты и здоровы. Вы можете убираться.

— Мы не можем уйти, пока не выясним, почему вы переехали в эту дыру. — Свирин вернул паспорт Пичугиной. — После смерти мужа вы несколько раз переезжали. В чем причина?

— Нам не нравились условия, — с вызовом ответила женщина.

— Но вам нравится этот барак? — поддел Свирин. — Вам нравится гадить в пакеты и мыться в тазах?

Пичугина побелела, тонкие губы сжались нитью.

— Мы убегали, — тихо произнесла она, — потому что он шел за нами.

— Кто «он»? — Свирин насторожился.

Пичугина взглянула на него затравленно, словно раздумывая: довериться или нет? Но что-то внутри переломило женщину, она потемнела лицом и глухо процедила:

— Пожалуйста, уходите. Вы все равно не поймете.

Инна подошла к Пичугиной и, дотронувшись до ее плеча, участливо сказала:

— Лариса, я вижу, что даже в этих ужасных условиях вы поддерживаете чистоту, заботитесь о детях. Объясните нам, что случилось? От кого вы прячетесь?

Пичугина полоснула Инну острым взглядом, и на миг в нем мелькнули отчаяние и мольба о помощи. Но уже в следующую секунду женщина отстранилась и сухо отчеканила:

— У нас все хорошо. Уходите.

— Где вы работаете? — Свирин вернулся к допросу.

— Санитаркой в больнице.

— Вам хватает на себя и детей?

— Мы неприхотливые.

— До переезда в барак вы жили на квартире, которая принадлежит вашему отцу, — продолжал Свирин. — Почему вы оттуда съехали? Папенька угрожал вам или детям?

— Мой отец умер! — вспыхнула Пичугина.

— Я в курсе, — холодно ответил Свирин. — Но раз он умер, то почему вы не живете в его квартире?

— Я оставила ее старшему сыну, — нехотя сказала Пичугина.

— Вашему родному сыну? — уточнил полицейский.

Пичугина кивнула и отвела взгляд.

— Он обижал Таню и Мишу? — давил Свирин, с прищуром глядя на женщину. — Навряд ли он радовался появлению приемных детей. Он вас поколачивал, и вы от него сбежали, так ведь?

Пичугина шумно выдохнула и ошпарила полицейского взором, полным ненависти и злости.

— Пошли к черту!

Полицейский ухмыльнулся:

— Гражданка Пичугина, сейчас мы уйдем, но будьте уверены, что скоро вернемся. На дворе сентябрь, но наступят холода, и этот барак превратится в морозильную камеру. Вы не сможете обеспечить безопасность Миши и Тани, и нам придется их отобрать. Будь моя воля, я бы сделал это уже сейчас. Мать из вас никудышная, и я вообще не понимаю, как вам разрешили усыновить детей…

Свирин хотел сказать что-то еще, но вдруг закашлялся. Инна заметила, как лицо Пичугиной исказилось мимолетным испугом, но уже в следующий миг она взяла себя в руки. Сверкнув глазами, женщина подошла к полицейскому и ткнула в него дрожащим пальцем.

— Да кто ты такой, чтобы судить? — сдавленным шепотом, словно опасаясь, что ее кто-то услышит, процедила она. — У тебя еще молоко на губах не обсохло!

— Лариса, послушайте... — Инна поспешила уладить конфликт, но Пичугина ее перебила.

— А ты вообще молчи, соплячка! — прошипела она. — Видно же, что бездетная. Вначале своих детей заведи, а потом решай, у кого их отбирать можно!

Инна попятилась к выходу и только сейчас поняла, что Свирин по-прежнему кашлял — надсадно, безостановочно, с присвистом. Выпучив глаза, он держался за шею, будто что-то мешало ему дышать.

— Все нормально? — испугалась Инна.

Полицейский закивал и махнул рукой в сторону двери: пора уходить.

Инна кинула взгляд на Пичугину. В тусклом свете, сочившемся сквозь полиэтилен на окне, та напоминала ведьму: худая, с растрепанными волосами, в длинном плаще. В ее черных глазах плавились безумие, страх и гнев.

— Я оставлю визитку. — Инна положила карточку на стол и выскочила из комнаты вслед за Свириным.

* * *

Они вывалились из барака, остановились у подъезда. Дождь прекратился, и сквозь тучи бледнело мутное солнце. Пахло жухлой листвой и гнилью. Свирин наконец прокашлялся и задышал полной грудью.

— Что за ерунда? — удивился он. — Чуть не задохнулся!

— Может, аллергия? В бараке очень пыльно.

Полицейский пожал плечами и, достав пачку сигарет, закурил. Инна недовольно на него покосилась, но ничего не сказала.

— Какой у вас план? — спросил Свирин, с наслаждением выпуская дым.

— Прямой угрозы жизни и здоровью детей в настоящий момент нет, поэтому для начала нужно разобраться, что довело Пичугину до такой жизни, а уже потом мы примем решение, как поступить с Таней и Мишей. Мне показалось, что женщина чего-то боится, но непонятно, почему она не идет на контакт.

— Что тут неясного? — Брови Свирина взметнулись. — Местные видели, как к Пичугиной в барак несколько раз приходил парень — предположительно ее родной сын Антон, оболтус двадцати трех лет. Говорят, сынуля прикладывается к бутылке, народ слышал ругань и крики. Думаю, он поколачивал мать и ее приемных детей, выгнал их из квартиры. Пичугиной просто стыдно в этом признаться.

— Зачем же он ходит в барак?

— Может, денег требует. Черт их знает, этих алкашей.

— Вы уже с ним разговаривали?

— После обеда собираюсь.

— Хорошо, тогда я наведу справки о детях. — Инна протянула визитку и Свирину. — Держите в курсе дела, товарищ лейтенант.

— Можно просто Егор. — Полицейский сверкнул улыбкой. — Я как раз хотел попросить ваш номерок — правда, по другому поводу.

Инна зарделась и, махнув на прощание рукой, застучала каблучками к автобусной остановке.

* * *

Свирин поднялся по лестнице на третий этаж хрущевки. Нашел нужную дверь и позвонил. Предстоял разговор с родным сыном Пичугиной, но полицейский думал не об этом: его мысли занимала Инна. Егор считал, что в отделе опеки и попечительства трудятся усталые пожилые женщины, и потому удивился, увидев симпатичную рассудительную девушку. Что держало ее на низкооплачиваемой службе, где она каждый день сталкивалась с искореженными судьбами?

Дверь распахнулась, вырвав Свирина из раздумий. На пороге застыл худосочный парень в заношенных майке и трениках.

— Антон Пичугин? — Свирин махнул удостоверением перед носом доходяги и, бесцеремонно оттолкнув его плечом, прошел внутрь. — Поговорить надо.

— А что случилось, командир? — Антон набычился, оскалив желтые зубы.

Они остановились в узкой прихожей, и Свирин бегло осмотрел нищенскую халупу: замусоленные обои, потертый линолеум, коробки с каким-то старьем.

— Хочу поговорить о вашей матери и ее приемных детях.

Антон, ухмыльнувшись, потер небритую физиономию:

— Я все ждал, когда это произойдет. Ну, идем, командир.

Парень провел Свирина в комнату и плюхнулся в затертое кресло. Егор, не дождавшись приглашения, устроился на шатком стуле. В комнате, заваленной хламом, было темно (свет едва пробивался сквозь плотные шторы), душно и пахло чем-то кислым. В углу в зарослях пыли валялись пустые бутылки из-под пива.

— Я навел справки, — начал полицейский. — Четыре месяца назад вы вернулись в город и поселились в этой квартире. Где вы жили раньше?

— На Севере. Пять лет горбатился на шахте.

— Почему уехали?

— Не понравилось. — Антон ощерился. — Слишком холодно.

— Говорят, вас уволили за пьянство. — Свирин внимательно наблюдал за реакцией парня.

Пичугин фыркнул:

— Да мне насрать, что говорят, командир. Потянуло к родным березкам, вот и вернулся в нашу дыру.

— Устроились на работу?

— Охранником в супермаркете. — Антон схватил с пола бутылку пива. — Будешь?

Свирин поморщился и отрицательно мотнул головой.

— Ваш отец умер год назад. Что с ним случилось?

Антон, открыв зажигалкой бутылку, помрачнел:

— Хрен его знает. Я тогда на Севере жил, ничего не видел. Мать рассказывала, что он задыхаться начал. От удушья и помер.

— Но вы так не считаете?

— Похоже, мать его довела со своими бреднями. — Антон поймал вопросительный взгляд полицейского и продолжил: — Вначале ей втемяшилось, что нужно усыновить детей. Батя согласился, добрая душа. Поначалу все вроде нормально было, а потом отец скопытился. После его смерти мать какого-то черта перебралась на другую хату, а затем поселилась с детьми в этой конуре. Раньше здесь жил мой дед, но полгода назад он тоже откинулся.

— Как он умер?

Антон ухмыльнулся:

— Командир, ты не поверишь, но тоже задохнулся! — Антон глотнул пива и скривился: дешевое пойло. — Правда, он сердечником был, одышка с ним частенько случалась, поэтому никто не удивился. После его смерти у матери совсем крыша поехала. Когда я вернулся четыре месяца назад, я ее не узнал — худая, нервная, дерганая. Все время чего-то боялась. Окна закрывала шторами, говорила шепотом. Заклеила скотчем решетки вентиляции — думала, что нас кто-то подслушивает.

— Кто?

Антон съежился, отвел взгляд. Отпив пива, он тихо продолжил:

— Она не говорила. И вообще запрещала обсуждать эту тему. Боялась, что кто-то придет. А потом я какого-то хрена начал задыхаться и кашлять. Мать испугалась, собрала манатки, детей под мышку — и свалила в этот чертов барак.

Свирин выпрямился, пристально посмотрел на Пичугина.

— Антон, давай начистоту. Ты поколачивал мать?

— Ты за кого меня держишь, командир?! — взбеленился парень. — Мать для меня — святое! Я хожу к ней в барак, уговариваю вернуться, а она ни в какую! Думаешь, мне самому приятно, что о ней слухи ползут по городу? На меня уже на работе косо смотрят!

— Как ты относился к Тане и Мише?

— Дети как дети. — Пичугин рыгнул. — Я с ними особо не нянчился. Затюканные они какие-то.

— Ты бил их?

Пичугин скривился:

— Ну, может, пару подзатыльников отвесил. Слушай, им в детдоме явно больше доставалось! Говорю же, забитые они. Затравленные.

Антон замолчал и уставился на бутылку. Пиво плескалось на дне.

* * *

В кабинете завуча младших классов пахло мертвыми цветами: в вазе с мутной водой вяли хризантемы. Инна поерзала на стуле, наблюдая за тем, как Элла Дмитриевна Дегтярь, водрузив очки на толстый нос, скользила взглядом по строчкам в журнале.

— Таня и Миша Пичугины учатся в одном классе, — сообщила завуч. — Успеваемость средняя. Они перевелись к нам из другой школы год назад.

— Я могу поговорить с классным руководителем?

Элла Дмитриевна скорчила печальную мину и, сняв очки, уставилась на Инну жабьими глазами.

— К сожалению, нет. Анна Сергеевна умерла две недели назад. Приступ астмы. — Завуч с притворным сожалением покачала головой. — Нашли ее в кабинете после уроков. Так и померла над тетрадками, бедняжка.

— Она что-нибудь рассказывала о Мише и Тане?

— Проблемные дети. — Элла Дмитриевна постучала по журналу ногтями с облупленным лаком. — На контакт не идут, учатся из-под палки. У Анны Сергеевны, земля ей пухом, случались с ними конфликты. В день смерти она оставила их после уроков на воспитательную беседу. Видать, на нервной почве ей хуже и стало.

— Для Миши и Тани, наверное, это был большой стресс…

— Они две недели не появляются в школе. Мы звонили домой, но трубку снял старший сын Пичугиной и сказал, что мать с детьми переехала. — Завуч наклонилась ближе и понизила голос: — Хорошо, что вы пришли: эту семейку давно пора взять на карандаш.

Инна приподняла бровь, и Элла Дмитриевна торопливо продолжила:

— Среди наших учителей ходят слухи, что в прежней школе у Тани был конфликт с одноклассником. Миша вступился за сестру, мальчишки подрались. Разнимал их отец одноклассника. Он сгоряча отругал Мишу и Таню. В тот же вечер мужчину с сыном нашли мертвыми в гараже — задохнулись выхлопными газами.

— Вы думаете, в этом как-то замешаны близнецы? — удивилась Инна.

— Я ничего не думаю, — помрачнела завуч. — Но вот другая история. Наша медсестра рассказала, что месяц назад погиб педиатр Миши и Тани. Врач задохнулась на приеме — говорят, аллергия на какое-то дезинфицирующее средство.

— А при чем здесь дети?

— В день смерти педиатр повздорила с их матерью. Пичугина отказывалась от прививок для близнецов, и врач в сердцах пригрозила, что детей отберут, если мамаша будет уклоняться от вакцинации. Миша и Таня перепугались, закатили истерику в поликлинике. Вот и результат: педиатр преставилась.

Увидев замешательство на лице Инны, Элла Дмитриевна поспешно добавила:

— Вы только ничего такого не подумайте! Дети не виноваты, что у них судьба тяжелая. Страшно представить, что они пережили в детдоме. — Завуч замолчала, о чем-то подумав, а затем продолжила шепотом: — Если честно, я рада, что они больше не ходят в школу.

* * *

— Где мать? — рявкнул Антон, проходя в темную каморку.

Он поежился от воспоминаний: пацанами в этом бараке они пили водку и нюхали клей.

Таня и Миша, сгорбившись на табуретках, что-то писали в тетрадках. На столе горела свеча, отгоняя сумрак к углам комнаты.

— Мама ушла на работу, — пропищала девочка.

Близнецы, вылупив на Антона глазищи, настороженно за ним наблюдали. Пичугин прожил три месяца в одной квартире с детдомовцами, но так и не смог привыкнуть к этим вечно затравленным взглядам.

— Собирайте манатки, — приказал Антон. — Увожу вас обратно на дедову хату. Надоело мне все это. По городу слухи ходят, со школы звонили. А сегодня мент заявился! Отец с дедом в гробах переворачиваются от такого позора.

Близнецы испуганно переглянулись.

— Нам нельзя уходить, — прошептал Миша.

— Что значит «нельзя»? — вспыхнул Антон. — Вы в тюрьме, что ли? У матери крыша поехала, и если она не свалит отсюда, то вас заберут! Вы обратно в детдом хотите?

Антон удивился собственным словам: он притащился в барак, потому что ему надоели кривотолки и косые взгляды, но оказалось, что судьба детей его тоже волновала. Он подошел к столу и сгреб в кучу учебники с тетрадками.

— Где ваши рюкзаки?

— Мы не пойдем, — дрожащим голосом промямлил Миша.

— Собирай шмотки, я сказал! — гаркнул Пичугин.

— Антон, не кричи. — В глазах Тани блестели слезы. — Он тебя услышит.

Стало душно: воздух словно украли, заменив тягучим сплавом. Антон жадно вздохнул, но получился лишь всхлип. Легкие разрывались от жжения, и Пичугин закашлялся.

— Кто «он»? — прохрипел Антон. — Кого вы боитесь?

Близнецы молчали, испуганно таращась на парня. Как же ему надоели их забитые взгляды! И какого черта он снова кашляет?!

Антон схватил Мишу за руку и потянул его с табуретки.

— Вставай! — задыхаясь, просипел он.

Миша, словно юркий зверек. впился зубами в запястье Антона. Кожу пронзила резкая боль.

— Ах ты гаденыш!

Антон отдернул руку и замахнулся для подзатыльника, но на предплечье повисла Таня, не давая ему ударить брата.

— Не бей его! — взвизгнула девчонка.

Рыкнув от злости, Антон что есть силы махнул рукой, сбрасывая Таню, и она кубарем повалилась на пол.

Свеча погасла, будто огонек сорвало невидимой рукой. Полумрак сгустился и обрел форму: нечто большое и косматое схватило Пичугина за горло, и в глазах у него потемнело. В распахнутый рот протолкнулось что-то мясистое и волосатое: жесткий ворс защекотал нёбо и глотку, заполняя дыхательные пути, проникая глубже в трахею и бронхи, разрывая ткани, не давая дышать. Легкие словно набились паклей — скомканной и мокрой от крови.

Антон судорожно задергался, пытаясь сделать последний вдох. Где-то рядом кричали дети.

Продолжение следует

Группа ВК с моими рассказами: https://vk.com/anordibooks

Показать полностью
108
CreepyStory
Серия Сон в зимнюю ночь

Сон в зимнюю ночь часть - 7

Сон в зимнюю ночь часть - 7

Сон в зимнюю ночь часть - 6

Их класс располагался на втором этаже, в коридоре, где в дальнем конце находились школьная библиотека и спортзал. Второй кабинет. 5-В класс. Денис почему-то припомнил, что буквы классов имеют особенное значение. А - класс: хорошие ученики; Б - класс, похуже; В - и так и сяк. Хуже всех класс Д - ведь туда только последних чудил набирают. Кстати, оказалось, что школьная хоккейная команда набрана в основном из Б и Д классов, но это была совсем уж несущественная информация. А вот Валера шустрил - сдал быстренько в гардероб верхнюю одежду, получил номерок и побежал знакомиться с одноклассниками. Как же они удивились, увидев его живым и здоровым, а рыжий пацан нагло попытался заселиться на заднюю парту. Не вышло — сегодня камчатку охраняли самые смелые и отчаянные. Мальчики и девочки, сидевшие на последних рядах, быстро указали Валере на его место, чего он собственно и добивался, ибо не знал, где он сидит и с кем. Валере досталась первая парта, прямо напротив стола учителя, а в соседи - робкий, сопливый очкарик. Валера занял своё место и тут же присел на уши своему соседу. Его интересовало всё: как зовут учителей, какое расписание и как часто старшеклассники курят за школой?

Дениса же, в отличии от Валеры, сразу окликнули.

— Макароныч - айда к нам!

Денис повернул голову. С третьего ряда, с предпоследней парты ему махали руками Колька и Веня. Топая в их сторону, он засёк ехидную ухмылку Валеры. Ну всё, теперь Макароныч это надолго. Припомнит он ему местное прозвище, ещё сто раз припомнит. Да и плевать. Главное - сдать контрольную. Его место оказалось прямо перед их партой, вместе с кудрявой девочкой. Как же её зовут? Но та только мельком глянула на Дениса и отвернулась. Её больше волновали разговоры с другой девочкой, сидевшей в соседнем ряду, зато от ночных дружков не было и спасу. Они накинулись на Дениса с расспросами.

— Макароныч, а почему Кипяток живой? Он ему деньги отдал? Макароныч - ты помнишь, что он с нами в тубзике был? А если и на него желание распространилось? Макароныч? Ты чего молчишь, Макароныч?

Денис не знал, что ему и ответить. Рассказать правду? Как рыжий мальчик поставил Мишу Островского на счётчик вместе со всей хоккейной командой? Или, что Валера и Денис - не совсем Нюня и Макароныч? Нет уж, лучше промолчать и только таинственно пожимать плечами. Впрочем, они быстро затихли. Стоило только прозвенеть звонку и в классе воцарилась гробовая тишина секунды на три, а потом с первой парты послышался голос Валеры.

— Как говоришь, её зовут? Эльвира Николаевна? А Кость - это фамилия? Нет? Как - нет? Я думал, она еврейка? Коган, Кость, Рабинович… А ты, очкастый, совсем шуток не понимаешь…

— Кто сказал Кость? — прогремел на весь класс жуткий могильный голос и все повернули головы в сторону входной двери. Там, у выхода, стояла высокая женщина средних лет со странной причёской. Денис наморщил лоб, вспоминая, где он такое уже видел? Ах-да, точно, это шиньон. Волосы собраны на затылке в большую торпеду, отчего вся причёска напоминает парик. Нос у женщины был крючком и загибался к низу, а лицо сплошь усеяно чёрными точками. Это не веснушки, нет. И не родинки. Такие лица бывают у шахтёров, которые работают на добыче угля. Именно такая рябь. Она чего? В шахте математику преподавала?

— Я повторяю для тупиц и бездельников. Кто сказал Кость? — снова спросила женщина.

— Никто, Эльвира Николаевна, вам послышалось! — крикнул со своего места Валерка Кипятков. — Я сказал - Костя. Константин Сергеевич Сибирский. Советский математик и специалист в области дифференциальных уравнений. Профессор. У меня с ним дедушка за одной партой, в Кишинёве, но вы же про такого наверное и не слышали?

“Так, а откуда Валера про него знает? И вообще - существует ли в данной вселенной двойник нашего математика?” — испугался Денис, но учительнице математики, судя по всему, это имя было знакомо. Она только сверкнула глазами и молча направилась к своему столу, шурша подолом длинного серого платья с большими пуговицами.

— Не замечала раньше в тебе таких стремлений к математике, Кипятков, — проскрипела она, раскладывая на столе классный журнал и учебники. — Наверное, и контрольную сегодня напишешь?

— Почту за честь! — вежливо кивнул Валера.

— Ну что же, удиви меня, Кипятков. Посмотрим, сможешь ли ты получить больше единицы, — мерзко улыбнулась учительница математики, а затем резко выкрикнула:

— Всем встать! В классе учитель!

Все дружно повскакивали со своих мест и вытянулись по стойке смирно.

— Дежурный! — прошипела Эльвира Николаевна. — Раздать двойные листочки. Сейчас я напишу на доске задания для контрольной и чтобы вы, дармоеды, не списывали, у меня для вас три варианта. Я сама назначу тех, кто какой вариант будет решать.

— Нам хана, теперь и не спишешь, — горестно прошептал за спиной у Дениса Колька.

— Разговорчики на задней парте! Оценка на балл ниже! — моментально среагировала учительница.

В классе снова повисла гнетущая тишина. Дежурная девочка, кажется её звали Лена, раздала всем ученикам листочки, и только после этого школьникам было разрешено сесть. Потом все ждали, пока Эльвира Николаевна напишет на доске задания для контрольной. Денис посчитал - пять заданий для каждого варианта. Первые и вторые задания это решения примеров. Далее, две задачи и последняя задача самая сложная. Нужно дать правильный ответ и нарисовать точный рисунок. Он посмотрел на листок. Там была отметка учителя. Это означало только одно - решение, которое ты напишешь в контрольном листке, будет окончательным, значит сначала нужно решать в черновике. Интересно, а Валера знает об этом? Денис посмотрел на соседку, та уже вовсю доставала из портфеля линейку, карандаши и…Мама дорогая! Чертёжную готовальню. Что же делать? Он такую не взял. Зачем в пятом классе такие сложности? Черчение ведь, позднее проходят?

Он повертел головой. Нет, все ученики доставали одни и те же писчие принадлежности, а Эльвира Николаевна уже закончила составлять на доске задания и пошла по рядам. Каждого ученика она легонько била по голове линейкой.

— Кипятков — первый вариант. Синицин — второй. Галкина — третий. Копылова — первый…

Валера, который тоже не взял с собой готовальню, посмотрел на доску и начал решать примеры прямо в чистовике.

— Ты что делаешь? — еле слышно проскулил сидевший с ним рядом сопливый очкарик Синицин. — Помарки считаются. Она тебе единицу поставит.

— За что? — шёпотом ответил Валера. — Помарки и развёрнутое решение задачи, это доказательство того, что я не списывал. Иначе, получается, подставляешь правильный ответ и всё? Настоящий математик должен гордиться своими ошибками и зачёркнутыми цифрами. Сразу видно, что он думал и трудился, а труд это работа, где правильный ответ, как награда в результате труда.

— Кипятков, Синицын - я вашу оценку на два поделю! — оглянулась учительница математики.

— Мамочки… — прошептал Синицин.

Валера тут же пододвинул ему записку. На ней было написано — “Не дрейфь, я всех спасу”, но сопливый очкарик ему не поверил, а записку скомкал и проглотил.

“Вот вы психи, конечно, — изумился про себя Валера. — А дневник слабо, на спор, без соли? Надо будет ему предложить потом. Прям, не школьники, а шпионы какие-то. Чё они эту дуру боятся? Она же - человек…”

И тут он задумался, а затем в его голову пришла гениальная идея.

Денис с лёгкостью решил первые два примера, потом немного повозился с задачами и наконец остановился перед пятой, там, где было нужно нарисовать геометрическую фигуру. Сам задача была несложной, вся хитрость была в том, как ему при помощи одной линейки и карандаша начертить несколько линий и объединить их так, чтобы они… И тут он понял, что это необычайно сложно. Рисовать по клеточке? Нет, стирать карандашом нельзя, это считается за помарку, нужны идеальные линии, но две из них нужно рисовать сикось-накось. А справа нарисовать круг. Какая хитрая учительница. Поди-ка, выскреби у неё пятёрку?

А Эльвира Николаевна не зевала. Она ходила между рядами и зорко следила - не списывают ли ученики? Периодически она предупреждала, что снизит оценку то одному, то другому ученику. С первого ряда слышалось:

— Куницын - что это за записка? Освобождение от физкультуры? Дай сюда. Заберёшь после урока. Хромова - куда потянулась? Карандаш упал? Пусть лежит. Дорисуешь ручкой. Федотова - оценка на балл ниже. Пересядь к Маркову, а он на твоё место. А ты что думала я не рассажу вашу сладкую парочку? Большего я от вас и не жду — тупицы! Самый ужасный класс, который только у меня был. Раньше, помню, были нормальные дети, прилежно учились, молчали, не хулиганили, а сейчас только одни дебилы!

— Гениально! — вскричал рыжий мальчик, сидевший на первой парте.

— Кипятков! Да как ты смеешь??? — грозно повернулась на его голос учительница.

— Я закончил писать контрольную. Всё решил. Можно я вам её сдам, Эльвира Николаевна, и ещё, можно выйти? — улыбаясь, попросил Валера.

— Никто. Никуда. Не выйдет. Пока. Все. Не сдадут работы. — Учительница математики нависла над ним будто большая хищная птица.

— Даже если у меня мочевой пузырь лопнет, и вас посадят в тюрьму? — уточнил Валера.

— Даже если…— рассеянно проговорила Эльвира, проверяя его работу, и тут до неё дошли его последние слова.

— Молчать! Да как ты смеешь перечить учителю, бестолочь?

— А, чой-то, я бестолочь? Все задания решены, а если вам мало, отдавайте мне второй и третий вариант, но тогда вы мне должны — три оценки, — потребовал рыжий школьник.

— Хе-хе-хе, ну вот ты и попался Кипятков! — длинный палец с острым лакированным ногтем нацелился ему прямо в лицо. — Я насчитала 12 помарок. Ты получаешь — единицу!

— С фига ли? Мы что тут, диктант пишем? Ну-ка: дайте проверю, — Валера выхватил у учительницы листочек и прочитал вслух.

— Первые примеры — 96, 28, 44. Второй пример — 1280. Они не правильные?

— А ну, отдай сюда, мелкий ублюдок! — попыталась отобрать контрольную Эльвира Николаевна.

— Сначала подтвердите: правильно или нет? — Валера ловко закрылся от неё портфелем.

— Это не важно! Ты сделал помарки! Они считаются!

— В смысле? Как считаются? В условиях контрольной работы про помарки ни слова. Где у вас на доске написано про помарки? Задачи решены? Решены. Вы должны проверить мою работу!

В классе заохали и заахали и тут же, под шумок начали списывать друг у друга, а Денис украл готовальню с соседней парты.

— Я всё вижу! — орала Эльвира, оглядываясь назад и одновременно сражаясь с непокорным Кипятковым, который благополучно ускользнул от её цепких когтей и спрятался под партой, где укоренился не хуже дикого Лешего.

— Я тебе все вихры выдеру! Вылезай - проклятый поганец!

— Тётенька, не бейте меня, это не педагогично! Я пионер! За что вы мне ухо отрываете? За пятёрку?

— Вылезай! Я тебя отведу к директору за срыв контрольной!

— Да вы её даже не проверили! Нате, забирайте. Лобачевский вам судья.

Из-под парты показалась рука со смятым листком бумаги.

— Прекрасно! — торжествующе прошипела Эльвира. — Никто не смеет идти против правил, и сейчас ты это поймёшь на собственной шкуре, малолетний сучок.

Она достала откуда-то чёрную ручку и хотела было поставить единицу несносному ученику, но тут её взгляд упал на контрольную.

— Что это? Это не мои задачи? Что это за формулы? — проскрипела она.

— Да там…это. Задачка для дебилов. Вам такое решить - раз плюнуть. Или я не прав? А может, вы и такую задачку не решите? — сообщил рыжий нахал. На самом деле, Валерий Васильевич ничего не мог противопоставить учительнице, ну разве что кое-какой спорный опыт. "Задача для дебилов" - представляла собой несложную математическую задачу с тремя неизвестными. Шуточка в том, что если не вглядываться в эту задачу, то ничего страшного не случится, а вот если попробовать её решить...Ой, а вот тут будет интересно, ибо внутри задачи спрятан меметический код. Жаль только, один раз такая штука сработает. Это как с оптическими иллюзиями.

— Действительно… — учительница математики задумчиво присела на стул и углубилась в чтение. Ученики замерли. Такого, на их памяти, ещё не случалось. Эльвира Николаевна решает задачу двоечника - Кипяткова.

— Ерунда какая-то, — бормотала учительница. — Два плюс два, умножить, вычесть, умножить, разделить на Z, а откуда тут взялось Z?

Валера выбрался из укрытия, лукаво улыбнулся и подложил учителю тетрадку с карандашом. Она даже не взглянула, машинально взяла карандаш и принялась письменно решать задачу.

— Ну вот, собственно, теперь вы можете спокойно списать контрольную! — громко на весь класс объявил рыжий и поклонился присутствующим.

— Кипятков, ты сдурел? Тебя из школы за это выгонят, — сказал кто-то с последней парты, а мнимый Кипятков прижал к губам палец и произнёс:

— Т-ссс!

А потом показал на учительницу. У Эльвиры Николаевны пошла пена изо рта и из носа, а затем она взмахнула руками и повалилась на спину вместе со стулом.

— Эпилепсия, — покосившись на упавшую, сообщил Кипятков. — До конца урока она будет в отключке. У вас, детишки, двадцать минут, чтобы дописать ваши контрольные. Работайте.

— Кипяток, ты дурак? Нужно срочно бежать в учительскую. Ей же плохо! — начали возмущаться школьники, но Кипятков был ещё тот дурак. Крикнув:

— Деня! Встань у двери!

Он снова обратился к одноклассникам:

— Если только кто-то дёрнется с благородным порывом, нам всем придётся снова писать контрольную, поэтому я сразу предупреждаю: первый, кто побежит спасать Эльвиру, получит по щам и мне неважно, кто это будет, мальчик или девочка. В свете последних событий, должен вас всех уведомить, что с этого дня у меня в рабстве школьная хоккейная команда и любой из вас, кто посмеет сказать директору, что мы тут не примеры решали, а что-то другое, встретит Новый год в больнице, в отделении травматологии. Клюшкой по зубам хотите? После уроков? Нет? Тогда пишите и сдавайте контрольные. Теперь, я у вас вождь.

Денис сдал свою контрольную и принялся охранять дверь, а Валера, вооружившись линейкой, занял место учительницы. Он прохаживался по рядам и подсказывал правильные ответы и не обращал внимания на негативные высказывания учеников.

— Кипяток! Весь класс подставил! Да как тебе не стыдно, Кипятков, а ещё пионер? Бедненькая, она же не шевелится. А если она умрёт? Ребята - подержите его, а я быстренько сбегаю?

— Щас! — Валера ударил линейкой по голове самого инициативного и приказал своему товарищу:

— Деня - этого бей стулом, когда он к выходу побежит, и не стесняйся. Пионеры — спокойно! Пионеры - сидеть! С этого момента, вы все замазаны круговой порукой. В тот самый момент, когда она упала со стула. Включите, наконец, ваши мозги и подумайте - либо мы, сегодня, все сдаём на отлично, либо - никто, и этот ужас вам придётся пережить заново. Усекаете? Или вам нравится, когда она вас обзывает недоносками и тупицами? Может, вы действительно - самый ужасный класс в мире?

— Нам же никто не поверит! — заплакала девочка с русыми косичками.

— Ещё как поверят, — успокоил её Валера. Он пошарил в кармане брюк и галантно подал ей носовой платок. — Высморкайся и дописывай работу. Если хочешь, можешь списать у меня, у меня тоже первый вариант.

— Спасибо, — всхлипывая, поблагодарила девочка.

— И что толку? Она очнётся и не примет наши работы! — возопил Веня.— Кипяток, это же настоящая афера!

— А-а, туалетный мальчик сомневается? — глянул на него Валера и продолжил говорить тоном учителя. — Чем Эльвира Николаевна ставит оценки? Вот этой ручкой?

Он поднял над головой чёрную ручку, честно своро у математички.

— … Так, всё просто — у выхода сидит мальчик, который может подделать любую подпись, а учитывая тот факт, что она уже подписала контрольные листки, нам останется только подделать оценки и внести их в классный журнал. Как только прозвенит звонок, лучшие из вас побегут в учительскую и в медпункт и сообщат, кому следует, что Эльвире Николаевне стало плохо. Пишите, пишите, не отвлекайтесь… А мы, передадим с рук на руки классный журнал с оценками, подписями и контрольными. Легенда такая: мы все досрочно и блистательно написали контрольную, она проверила наши работы и от радости бухнулась в обморок. Мы не виноваты - мы старались! Всем ясно? Есть кто-нибудь против?

— Кто тебя назначил главным, Кипяток? Какое ты имеешь право решать за весь коллектив? — возмутилась строгая девочка блондинка с красными бантиками.

— О! Судя по тону, староста очнулась? Бунт? Сопротивление? Vive la Résistance? — ухмыльнулся Валера. — А ну-ка, ответь мне, девочка, не знаю как тебя звать — а где был коллектив класса, когда с меня вымогал рубли местная звезда с большой шайбой, Миша Островский? Почему коллектив не встал на защиту Валерки Кипяткова, маленького рыжего мальчика? Думаете, я не видел?

Он обвёл класс взглядом полным ненависти и презрения.

— Почему вы молчали, когда он меня поставил на счётчик? Почему ни один из вас не заступился и не встал вместе со мной плечом к плечу, как настоящий пионер? Вы же клятву давали! А? Ваши собственные спортсмены крутят вами, как хула-хупом, а вы молчите? Типа, такие правила? Пробубнили клятву на линейке, да и забыли? А клятва помнит про вас! Однажды - эти галстуки вас задушат, а знаете почему? Потому что они не красные, они цвета крови храбрецов и мечтателей. Они цвета крови детей, которые не боялись смотреть в лицо трудностям и врагам. Их кровь трепещет и жаждет отмщения. И вы ещё смеете их себе на шею повязывать? Думаете, это просто платочек? Так знайте - красный галстук, это не варежки! Это символ корсаров и первопроходцев! Это знаковый атрибут лучших из лучших! Тру́сы не носят пионерский галстук - староста! А я не трус — видите?

Валера, в доказательство своих слов, рванул на груди пиджак, продемонстрировав всем красный галстук.

— Но, но таковы правила, — пролепетала покрасневшая от стыда староста.

— Ну, что же, тогда, согласно вашим правилам…Я! Своей волей узурпирую власть в школе № 1, по праву сильнейшего и хитрейшего. Возражения есть? Или хотите, чтобы я математичку в чувства привёл? Помнится, в классе шептались, что горе тому, кто получит единицу и что с ним обязательно случится нечто ужасное? Так вон ваш ужас — под столом валяется! Делов, на одну задачу. Короче товарищи - голосуйте за меня и каждый из вас получит пирожок с повидлом. Альтернативы не будет. Если не я, то кот! А ну, живо подняли руки!

— Макароныч? Это тот самый, который был ночью? — в полной тишине прозвенел голос мальчика Коли.

— Да, — ответил Денис.

— Понятно, — хором вздохнули Веня и Коля и первыми подняли руки.

— Эй, вы чего? Так просто сдадитесь? — с удивлением воскликнула староста.

— Сегодня ночью он, при помощи топора, грохнул медведя - синие зубы. Я не знаю, кто он, но я его боюсь больше, чем нашу математичку, — рассказал Колька.

— Да, ребята. Я подтверждаю, Макароныч тоже там был, — добавил от себя Веня.

Школьники начали несмело поднимать руки. Сначала девочка, которой Валера подарил платок, а затем и остальные. Староста подняла руку последней.

— Ну вот и прекрасно, а теперь, дорогие мои детишечки, мой кореш Лапша обойдёт вас с листком бумаги и каждый из вас в ней распишется, — объявил Валера.

— Это ещё зачем? — нахмурилась староста.

— А это уже другой вопрос. Вы ещё слишком маленькие и не разбираетесь в большой политике, поэтому я, как лидер и великий вождь, возьму на себя основные работы по организации учебного процесса. Прежде всего, мне нужно принять решительные меры по улучшению культурного климата и произвести некоторую ротацию среди преподавательского состава.

Валера покосился на лежавшую в отключке Эльвиру.

— Короче, попрощайтесь с учителкой, — популярно объяснил Денис.

-----------------------------------------------------------------------

@MamaLada - скоровские истории. У неё телеграмм. Заходите в телеграмм.

@sairuscool - Писатель фентези. И учредитель литературного конкурса.

@MorGott - Не проходите мимо, такого вы больше нигде не прочитаете.

@AnchelChe - И тысячи слов не хватит чтобы описать тяжёлый труд больничного клоуна

@Mefodii - почасовые новости и не только.

@bobr22 - морские рассказы

@kotofeichkotofej - переводы комиксов без отсебятины и с сохранением авторского стиля

@PyirnPG - оружейная лига

@ZaTaS - Герой - сатирик. Рисует оригинальные комиксы.

@Balu829 - Все на борьбу с оголтелым Феминизмом!

-----------------------------------------------------------------------------------

новый телеграмм где можно почитать бесплатно - https://t.me/B2qSpjem3QZlOTZi1

Показать полностью
25

Мы переживём потери

Седые времена. Жизнь народа барга на берегах Байкала

Часть вторая

***

Он ощутил тепло лёгкой руки на своей щеке. Мама...

- Поднимайся, сын, - прозвучал её голос. - Мы идём домой.

Не открывая глаз, Айдар спросил:

- Гоохон и малыши пойдут с нами?

- Нет, - помедлив, ответила Цирена. - Они не вернутся.

Из-под закрытых век Айдара потекли слёзы. От жгучей обиды он еле нашёл силы спросить:

- Тогда зачем это всё?.. Орёл... битва. Ты могла умереть, и никто бы никогда этого не пережил!..

Негромкий смешок раздался в ответ. А потом Цирена сказала:

- Жизнь бесконечна. Никто её не может прервать. То, что умирает, возродится. И снова умрёт для нового рождения.

- А все мёртвые, которые шли за тобой - да, я видел, и один даже спас меня, - тоже родятся заново?

Ладонь Цирены твёрдо опустилась на рот сына.

- Об этом молчи. Никто не должен знать. До срока, когда станет одним из них, - с внушительной строгостью сказала она. - Мёртвые так же бессильны, как и живые, против Бэй хала, Байрун-хальта-хойтин или путей, проложенных в Верхнем мире, который смотрит на нас с небес звёздными ночами. Ты помог мне изменить один из этих путей, остановить ураган. Иначе Байрун снёс бы наши земли в море. А плата... мы переживём это. Только помни: никто не должен знать.

Айдар резко сел и открыл глаза.

Цирена зябко куталась в изорванный, окровавленный халат.

По её лицу скользили тени от рваных туч, которые нёс ветер со стороны Бэй хала.

- Мама! - Айдар схватил Цирену за руку и поразился тому, как заходили под кожей обломки костей.

- Мама! - заорал он, пытаясь обнять её плечи. Впервые в жизни обнять: Цирена всегда держалась от людей на расстоянии, и никто не мог бы сказать, что когда-либо коснулся её.

Под его рукой хрупнули ключицы и распавшиеся суставы. Голова матери завалилась набок.

- Что с тобой, мама?! - взревел Айдар.

- Я давно... такая, - ответила она. - С той ночи, как попыталась спуститься в пропасть, чтобы спасти ребёнка, брошенного матерью в бездну. Увы, вернулась к спутникам одна. И только потому, что меня ждали твои братья. И ещё нерождённому должна была дать дорогу в жизнь. И научить всех терпеть... Никому не говори об этом.

Цирена за всю дорогу больше не сказала ни слова. Только возле крайних оград прошептала:

- Помни: ни слова. Иначе всё зря.

А дома было неспокойно. Их встретил потемневший лицом Туулдай, за невысоким забором столпились единородцы-барга.

- Где?! - раздался высокий женский вопль. - Где мой малыш, мой маленький сын, Цирена? Почему ты не привела его?

Люди заголосили, стали проклинать Цирену. Туулдай поднял руку вверх, и все замолчали.

- В урасе отказались от родства с нами, - начал он, глядя в сторону потравленного поля. - Нас винят во всём: в плохих рыбалке и охоте, падеже скота, неурожаях. За двадцать лет, пока мы обрабатываем здесь землю, край превратился в негодное место, обнищал и почти обезлюдел. Нас просят уйти добром. А ещё в урасе умирают от той же хвори, что и те дети, - голос Туулдая дрогнул, сорвался, но вновь окреп, налился злобой, - которые скончались, пока меня не было. Наш ячмень никто из ураса не травил. И я верю старикам, которые плакали, рассказывая о своих бедах. Я верю их шаману, который назвал виновного.

Тут Туудай глянул наконец матери в глаза.

- Что ты говоришь, брат?! - взвился Айдар. - Как ты можешь?..

- Могу, - ответил, как врагу, Туулдай и повернул голову в сторону толпы.

Его жена стояла вместе со всеми без платка и пояса, лицо было вымазано сажей, а волосы всклокочены. Это означало траур.

- Могу, - повторил он и рванул косую полу халата, раздвинул ворот рубахи. На белой незагорелой груди темнели пятна, похожие на кровоподтёки.

- Твоя власть, мама, держится на наших бедах, ведь так? Чем их больше, тем ты сильнее? - низким голосом, срывавшимся в яростный рык, продолжил Туулдай. - И ради неё ты навлекаешь на наши головы новые напасти! Ты подняла коней и направила их на поле!

- Отравила Гоохон! - послышалось из толпы.

- Напустила на нас хворь!

- Пообещала вернуть детей, а сама обрушила дома и раскромсала землю!

Только сейчас Айдар заметил, что на некоторых домах разрушены крыши и пошли трещинами обмазанные глиной стены, заборы рухнули, коновязи-сергэ стояли криво или попадали. Так, видно, откликнулась земля на битву матери и орла-чудовища. Но как сказать об этом людям, не нарушив запрета?

- Стойте! - выкрикнул Айдар, но уловил предостерегающий взгляд Цирены.

Она спокойно двинулась к дому, и Туулдай, не хотевший отступать, всё-таки отошел в сторону.

Люди покричали и разошлись. Их возмущение разбилось о спокойствие Цирены. Или о привычку подчиняться. Или о боязнь отступить от главного правила - терпеть всё, что ни случится.

Но тишина была какой-то зловещей, словно ясный день загнивал изнутри, выращивал чудовищный нарыв, который грозил прорваться в одночасье. Ведь чтобы отомстить, необязательно кричать об этом.

Айдар стал разделывать для вяления свою часть вчерашнего улова, постоянно оглядываясь и прислушиваясь.

В доме Туулдая раздался дикий вопль. Это означало ещё одну смерть.

Айдар выронил тесак для рубки хребтов особо крупной рыбы, хотел было идти разделить скорбь, но остановился. Нельзя оставлять мать одну.

Цирена сказала через дверной полог:

- Это не Туулдай... Иди, сын, помоги. Но помни!

Айдар на ходу вытер руки и бросился к дому брата.

Туулдай сидел босой во дворе, уставившись в безоблачное небо и вопя. В доме шныряли женщины, которые должны обрядить покойников и уступить место мужчинам для проводов до места упокоения в горах.

Он увидел Айдара, подскочил, сорвал уздечку с коновязи, взметнул дородное тело в седло и поскакал по улице, стуча пятками о бока коня.

Айдар перехватил коня у мужчины с погребальной телегой, перерубил гужи валявшимся во дворе топором и помчался за братом.

Доходяга, который годился лишь возить воду, дрова и покойников, пошёл легко и свободно, точно лучший скакун. Айдар настиг брата у развороченного копытами поля.

- Это всё она, - прорыдал Туулдай.

- Не горячись, брат, - попытался успокоить его Айдар. - Клянусь предками, ты, если б знал правду, стал бы кланяться следам матери на дороге. Она в самом деле спасла нас всех.

- Не нужна мне дорога, спасение... и жизнь не нужна, если нет мой Игишэ и ребятишек. Сними с меня кожу вместе с этим... - Туулдай рванул рубаху, ткнул пальцем в пятна и прокричал: - И отдай ей, пусть повесит вместо полога на дверь и твердит всем, что сыном пожертвовала!..

Туулдай вывалился из седла, упал на землю, стал рыдать и хватать ртом грязь.

Айдар не нашёл слов утешения. И в самом деле, если бы он потерял Ишээ, ставшую женой, детей, то, наверное, тоже крушил бы всё вокруг.

Может, рассказать ему?.. Правду, но не всю. О битве бургэда и хвостатой птицы нужно молчать, в этом мать права. Духи не люди, могут не простить. А вот тем, что пережито им самим, поделиться можно. Пусть Туулдай знает, что в мире не всё так просто.

Он положил руку на широкую спину брата, обтянутую мокрой рубахой и стал говорить. С каждым словом рыданья становились тише, и Айдар было обрадовался.

Но Туулдай, резко сел и повернулся к нему перепачканным лицом. Выплёвывая травинки и песок, захрипел:

- Ты ничего не знаешь... Ничего! Род матери всегда жил здесь. Богатый, заносчивый. Услышали от пришлых, что где-то лучше, и отправились через горы. Но потеряли почти всё, оставили след - кости своих покойников - на каждом перевале. Дошли до вожделённых земель нищими, больными и оказались никому не нужными. Ну разве что для тяжкого труда или войн. А когда пришла настоящая беда, которая ни один край не минует, мать решила вернуться. И повела род за собой. И снова всё то же: кости покойников, голод, болезни. Вернулись чужими, переселенцами на свои же земли. И снова не нужными тем, кто не бегал за удачей и богатством в иные земли, а обживался здесь. А теперь нас просят уйти. Пока просят...

- Брат...

- Ты не брат мне! - завопил Туулдай. - Спроси у своей матери-мертвячки, чьё семя проросло в её животе!

- Откуда ты знаешь, что она не такая, как все?.. - почти шёпотом спросил Айдар.

- А я видел! - ядовито сказал Туулдай. - И не только я. Но в живых мать оставила одного меня: у ребёнка-несмышлёныша легко отнять память, заменить её россказнями. Да, мать хотела безоговорочной власти и для этого могла пожертвовать собой. Дух её оказался крепче смерти. А платим за это все мы!

- Когда ты понял? - Айдар твёрдо посмотрел Туулдаю в глаза.

- Когда мать шагнула в пропасть, была ночь упавших звёзд. Проклятая ночь. Вчера они снова падали, - тихо ответил Туулдай и вдруг заорал, выкатив глаза: - Чем вы - ты и твоя мать - пожертвовали ради своей власти?! Не молчи! Что неведомо людям, известно шаманам. Они не станут молчать, поднимут все урасы. И я им помо...

В выпученных глазах Туулдая застыло удивление. И облегчение.

Айдар рывком вытащил из-под его рёбер нож.

- Я переживу эту потерю, брат.

Он поднял и посадил заваливавшееся тело в седло, примотал его верёвкой, взятой в перемётной суме, взял в руки уздечку, скользкую от пота Туулдая, зашагал к тому месту, где орёл убивал Цирену. Нельзя, чтобы всё было зря.

***

Айдар подошёл к чёрному порезу в земле, курившемуся едкими испарениями, подстегнул коня взглядом. Животное, не издав ни звука, прыгнуло в провал с мёртвым седоком.

На обратном пути Айдар рассказал брату всё: о битве, о попытках матери изменить предначертанные пути, о том, что любая власть придумана неумными людьми. Настоящая - там, куда человеку не дотянуться. А шаманы... что шаманы? Да, сильны, но их орёл не смог одолеть жёлтую хвостатую птицу.

Шумел ветер - это Туулдай не соглашался. Стал накрапывать мелкий дождь из одинокого облака - это он горевал о разлуке с прежним миром. Снова хлынули жаркие лучи из умытого солнца - это брат нашёл свой путь.

Запарило. Вытоптанное ячменное поле зазеленело ростками. Не проросшие вовремя семена вдруг опомнились и потянулись к жизни.

В тяжёлом аромате мокрой земли почувствовалась горчинка, а потом явственно запахло дымом. Бедой. Погибелью.

Айдар глотнул воздуха всей грудью, закашлялся и зарыдал: всё прорастает после дождя. Проросли и слова Туулдая, которые он необдуманно бросил в толпу. Нет больше Цирены. Барга расправились с ней, пока он расправлялся с единоутробным братом.

И точно: из-за косогора показался столб пожарища, нажравшегося деревом и кровью.

Смысла возвращаться в посёлок не стало. Айдар повернул к роще.

Если бы мысли были подобны топору, половина осин и берёз были бы срублены. Что делать? Как спасти барга от самих себя? Как поступить, чтобы всё сделанное матерью для рода было не зря? Эх, не научила она его ничему, не открыла ни тайну его рождения, ни страшного и великого - для чего вообще существует мир.

В этой роще он играл в детстве с Ишээ, пока ей не пришла пора надеть девичий наряд и сесть за рукоделие. С десяти лет шила приданое его невеста, но подарит самую важную его часть - халат, рубаху, рукавицы и шапку - кому-нибудь другому. Странно, что от таких мыслей не щемит сердце, не хочется скакать без передыха, не зудятся руки от желания схватиться с любым в рукопашном бое. Сердце ли его остыло? Нет. Наверное, просто теперь в нём - не одна Ишээ, а вся земля барга, весь его род.

Так чего ж он уселся средь деревьев и ревёт в голос, как медведь весной, когда пытается выгнать каловую пробку из нутра?!

Ноги сами понесли Айдара в посёлок.

Он ожидал, что его могут прогнать или вообще убить, поэтому изумился тишине. Она не была полной: в каких-то домах плакали, где-то стонали, подавала голос некормленая и недоенная скотина. Миновав чёрный остов материнского жилища, Айдар зашёл во двор Туулдая.

Над четырьмя покойниками склонилась хрупкая фигура с распущенными седыми космами.

- Мама?! - остолбенел Айдар.

Горевавшая стала поворачивать к нему голову, но рассыпалась пылью у обряженных для похорон тел.

Айдар понял: умерших нужно отвезти к могильнику. Он непременно сделает это, как только заглянет в дом Ишээ.

Холодные пальцы легли ему плечо. Айдар крутанулся на месте, словно во время борьбы, которую любили устраивать барга по праздникам.

Никого нет. И видения матери тоже.

В доме Ишээ стонал на последнем издыхании её отец.

Кровоподтёки на нём почернели и вздулись, один из них изливался зелёным гноем и сукровицей, а дыхание глухо рокотало в груди.

Умиравший поднял руку и указал на груду одеял в углу. Айдар перевёл взгляд. Рядом с одеялами стояла Цирена, зыбкая, словно бы на неё смотрели сквозь воду.

- Гх... - раздалось из губ, кожа которых была обмётана корками.

- Ты тоже видишь мою мать? Не нужно её винить. Причина всем бедам есть, но нам не суждено о ней узнать. Цирена спасла нашу землю, - начал было Айдар, но вспомнил, что человеку на границе между жизнью и смертью часто являются духи. Он прозревает в другие миры, готовится идти по тропам, на которые не ступала нога живого. Почему же к нему самому приходит мёртвая мать? Близка встреча со смертью, или он уже мёртв?

Больной еле-еле покачал головой. Это движение, видно, стоило ему громадных усилий, потому что из ноздрей потянулись струйки чёрной крови.

- Гх...

На одеялах лежала шапка, отделанная мехом тарбагана.

Весной оголодавшие стаи зверьков отогнала от полей и посёлка Цирена, из-за чего барга остались на неё в обиде. В соседних урасах люди добыли дешёвый мех и неплохое мясо. И сторговались с переселенцами, связанными по рукам запретами Цирены.

- Шапка? - спросил Айдар. - Виной всему шапка?

В новых шапках ходили почти все мужчины, кроме Айдара и нескольких стариков, которые расстались бы прежде с жизнью, чем со старым, прожжённым у костров, обтрёпанным ветрами, объеденным временем головным убором.

И призрачная мать, и больной разом кивнули.

Айдар внезапно понял: добавкой к удачному торгу стала смертельная хворь, которую переносили зверьки.

В голове Айдара завертелся водоворот из падавших звёзд, провалов в земле, мертвецов, среди которых были и Гоохон, и племянники, и незнакомец-спаситель, и брат Туулдай в новой красивой шапке, не снимаемой даже в жару. А над ними - клубок сцепленных в страшном брачном танце исполинских тел, чёрных и жёлтых перьев, смертоносных когтей, жадных до крови клювов.

Айдар не почувствовал, как его затылок ударился о земляной пол.

***

Кто-то теребил его руку, прижимался к ней мокрой щекой. Что-то невообразимо нежное и сладкое касалось его век, губ, лба, подбородка. Ухо щекотали непонятные звуки.

А перед ним вставала величественная бездна, в которой перекатывались тёмно-синие волны. Она жалила прикосновениями, тянула из груди тепло, вдувала прохладное забвение в измученную голову, обещала любую форму: гигантские щупальца, мохнатую шкуру, горевшие огнём глаза или клыки невиданной величины. Крылья, способные поднять к Верхнему миру. Силу, которая может сминать скалы, как шкурку горностая, и выворачивать недра наружу.

Казалось, откликнись он не движением, а просто желанием, бездна придёт и вольёт в него силу, которой ничему нет равной на свете, озарит ярким светом, перед которым поблекнет солнце. Откроет тайны, по сравнению с которыми всё было и есть глупая детская загадка. Потому что Айдар - часть её самой .

Но что-то удерживало.

А когда бездна стала грозить неописуемыми страданиями и невообразимой болью, он вспомнил слова, которые часто повторяла его мать.

И скользнул в жизнь.

- Айдар, два ураса объединились и идут жечь барга. Бежать нужно, Айдар! - Голос вонзился в уши и явил реальность страшнее всех ужасов, которые довелось ему пережить.

- Ишээ... ты жива... я пришёл за тобой... - прошептал Айдар.

- Это я пришла за тобой, - так же тихо откликнулась его невеста. - Шаманы сказали, что в смертях виноваты барга и Цирена. Крайние дома забросали горящими стрелами. Огонь стоит стеной. Посёлок окружён, стреляют в любого, кто выберется из пламени. Что делать, Айдар?

Решение возникло мгновенно, пока ещё звучал в ушах жалобный голос Ишээ.

- Нужно бежать в гору со стороны могильника. По её бокам обрывы. А дорогой мёртвых они идти убоятся.

Ишээ облегчённо всхлипнула.

Бежать не удалось. Пришлось идти, приседая к земле. Иногда ползти. Особенно последнее расстояние до скал. И лишь увидев, как от недавно принесённых тел оторвались орлы-могильщики, беглецы оглянулись.

Над посёлком стояла чёрная туча. Её брюхо щекотали красноватые отблески пожара. Только здесь, на ветру, Айдар и Ишээ ощутили мерзость смрада от горелой плоти и вони палёных шкур скота.

Айдар, шатаясь от слабости, пошёл мимо костей и тел. Его вело какое-то странное ощущение, словно бы ему указывали путь. Возле куртинки жёсткой травы его точно пнули под коленки. Айдар разбил бы лоб о небольшие булыжники, если б не успел упасть на руки.

- Эти камни мы принесли с мест гибели тех, кому было не суждено добраться... - то ли ветер просвистел, то ли прошептал голос в голове Айдара.

- Среди них есть камень с кровью твоего мужа? - спросил он.

- Конечно...

- Это ты убила его? - Айдар задал самый страшный для себя вопрос.

- Нож должен был поразить меня. Но Бургэд, мой супруг, заслонил...

- Твой нож... - горло перехватило, и Айдар не смог договорить.

- Тех, кто носит родовой знак, можно убить только его же оружием... - еле слышно, не то словно уносимые ветром, не то поглощаемые временем, прозвучали последние слова, которые он услышал от Цирены. Или её тени, которая не смогла оставить так тяжело доставшиеся земли.

Айдар точно сам превратился в камень. За что же мать оклеветала человека, который её спас? Может, для того, чтобы уберечь от расправы убийцу? Ведь наверняка он был семейным человеком с детьми. Кто бы стал заботиться об отродье преступника? Она пережила потерю ради всех. Ради него, тогда ещё не родившегося.

Его собственный нож... Он пронзил глаз чудовищного орла, который почему-то оставил в живых жалкую букашку, посмевшую бросить ему вызов. Это значит...

Айдар оглянулся в сторону Бэй хала. Хара шажон, чёрная вера, говорила о том, что Великий может воплощаться в кого угодно. Ибо он во всём, и всё сущее в этом краю - он сам.

И тут же жалобно, но требовательно заплакала Ишээ, которая села рядом и обняла Айдара за шею.

Позади могильника они обнаружили маленькую пещеру, сухую, защищённую от ветров. Ниже начинался довольно густой лес с полосами бурелома. По обломкам веток только с одной стороны Айдар понял, что здесь часто гуляют шквалистые ветра, а по выступавшим из почвы корням была видна сила потоков воды. Дичь была непуганой, изобильной, и для Айдара не составило труда кормить себя и Ишээ. Она оказалась робкой, высовывала нос из пещеры только для того, чтобы найти сухой мох и дрова для костра. Кресало же все барга с детства носили под рукой на поясе.

Айдар словно получил в дар от всех, кто вечно спал совсем рядом, выносливость и скальную твёрдость мышц, неслышную лёгкую поступь, умение быстро, по человеческим меркам - почти мгновенно, преодолевать большие расстояния, словно бы лететь над валунами, мерить гигантскими шагами дорогу. Он ночами часто спускался в сожжённый посёлок, чтобы раздобыть хоть какую-нибудь утварь.

Со стороны могло показаться, что это дух кого-то из мертвецов в скалах разыскивает прежнюю жизнь, силится понять, куда же она исчезла.

Иногда в безлунную ночь удавалось дойти до урасов. Там, несмотря на усилия шаманов и старшин, которые подняли народ на убийство, свирепствовала болезнь. Выживали только те, кто с началом весны уехал на летние стойбища.

Однажды Айдар оказался возле поля. Ячмень, который поднялся из спавших семян, не колосился. В лунном свете серебрились полёгшие растения. Их сплошь поразила болезнь. Мать знала о ней и о том, что уцелевшее зерно будет опасно для людей. Но как заставить их уничтожить буйные всходы? У кого бы поднялась рука убить надежду на сытую зиму?..

Айдар и Ишээ стали мужем и женой. Седые хрупкие кости были свидетелями соединения их судеб, буйные ветра пели свадебные песни, в высотах Верхнего мира праздничным хороводом мелькали звёзды, окружая поток молочного хмельного напитка, который изливался через всё небо.

Много было места в опустевшей долине, но Айдар решил уйти, оставить позади невидимую более тень Цирены, отыскать новый дом для будущих детей. Потом, через много лет, он вернётся сюда в окружении большого рода. Вернётся и по праву займёт землю, очищенную временем от заразы. Ведь он сын Бэй хала.

Айдар, плечи которого прикрывала невыделанная шкура барана, стоял возле пещеры и дожидался Ишээ. Что ж она мешкает? Опустил руку к бедру. Чего-то не хватает...

Да, именно его родового ножа. Сердце сжалось от мысли: Ишээ вовсе не хочет покидать обжитые места. Или не может простить Цирене прежнего холодного отношения к ней. Ведь мать хотела получить за Ишээ богатый калым. Или под сердцем жены дитя какого-нибудь духа хара шажон, и Цирена предвидела этот миг - нож вонзается в спину сына. Но он так любит Ишээ! Пусть делает всё, что пожелает. Всё равно больше нет народа барга.

Раздались шаги.

Айдар задержал дыхание.

Просвистел брошенный нож.

Айдар обернулся. Его нежная робкая жена, сдвинув брови и воинственно выпятив нижнюю губу, глядела на долину.

И он понял, что подумала Ишээ, метнув нож.

*урас - маленький посёлок, между жителями которого есть семейно-родовая связь

*имануха - коза, в некоторых местностях - овца.

*бургэд -- орёл, бурятское мужское имя Бургэд

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!