Неоготика. Декаданс. Велкам в 90-е годы!
Эх, разгульный 1996 год, тёмная холодная зима... Я только что оттрубил от звонка до звонка зимнюю вахту на полярной буровой, и меня вёз домой медленный поезд, с трудом пробивающийся через мороз и пургу от богом забытого севера. Сердце обуревало радостное предчувствие чего-то нового и манящего. Я как будто освободился от гнетущего рабства. Под майкой на теле крест-накрест была перетянута самодельная обойма из ткани, только вместо патронов в её отделениях лежали деньги. Много денег. То, что я получил за несколько месяцев напряжённой и тяжёлой работы нефтяником. И сейчас весь мир лежал передо мной. Так хорошо мне никогда не было.
Как мог, всю дорогу я крепился от соблазна, хотя вагон-ресторан манил и тянул к себе выпивкой и более-менее хорошей едой. После общажной перловки и гречки казалось, что там подают изысканные деликатесы. Очень хотел выпить. Так хотел, что от желания залить в горло огненную жидкость сводило скулы и я непроизвольно сглатывал слюну. Однако какие-то остатки разума в затуманенной радостью голове сохранились. Я знал, что в поездах и на вокзалах вахтовиков пасут воры, бандиты и милиция, которая ничем от них не отличается. Купленная в далёком северном городе большая сумка копчёной рыбы и мяса позволяла есть прямо в купе, изредка выходя лишь в туалет. Единственный сосед был идеальным попутчиком — пожилой неразговорчивый мужик, спавший всю дорогу или читавший толстую книгу. Я чувствовал себя более-менее комфортно. Ехать осталось недолго.
Что заставило меня выйти прогуляться, когда поезд неспеша заполз в сумрачный промышленный Н-к, чадящий заводскими трубами, я потом так и не смог объяснить даже себе. Наверное, надоело сидеть взаперти трое суток. Пока состав стоял два часа на смене локомотива, я решил прогуляться и посмотреть, что там снаружи. Хотя что могло меня ждать в депрессивном городе поздним вечером, да еще и на вокзале? Но молодость и беззаботность взяли верх.
Загодя, до остановки поезда, в вагонном туалете я распотрошил свою кубышку, положив в карман куртки пачку купюр. На мелкие расходы. «Выйду, немного погуляю, и тут же вернусь» — успокаивал я себя. Хотя, зная свой характер, предполагал — этому не бывать никогда.
Я вышел из вагона, засунув остатки раскаяния и совести подальше. В кармане моём лежал миллион рублей — месячная зарплата рядового человека. На сердце было радостно и разгульно. Но радость эту омрачало непонятное предчувствие беды. Какая-то тяжесть гнездилась глубоко в душе. Я знал, что поступаю как последний дурак, но повернуть назад и отказаться от намеченного уже не мог.
Вечерело. Поджимал мороз. Свет тусклых фонарей тонул в морозной дымке. Остро пахло дымом горелого угля от частного сектора. На привокзальной площади стояли рядами коммерческие киоски, торговавшие всем. Здесь можно было купить что душе угодно, от марочного коньяка до женщины на ночь. Играла музыка. Толпами слонялся разновсякий люд, по виду от студентов до блатных. Это была моя стихия. Как же захотелось вот так же, слегка хмельным, шататься с друзьями по ночным улицам в поисках приключений. Или свободной и быстрой любви. Или смерти...
Я купил в ларьке бутылку «Белого аиста» и пачку «Мальборо», зашёл за ряд ларьков, откупорил бутылку, и сделал несколько жадных глотков прямо из горлышка, потом закурил ароматную сигарету, с удовольствием чувствуя приятный хмель, затуманивающий мозг. Все дурные мысли и тяжесть улетели прочь, растворившись в морозном воздухе. Я курил и думал, как хорошо было бы по-быстрому замутить с какой нибудь девчонкой, посидеть в вокзальном кафе, выпить еще коньяка, покурить, поговорить за жизнь. Если получится, раскрутить на быстрый секс. С деньгами можно всё...
Разум понемногу проваливался в эйфорию. Слишком хорошо и беззаботно мне стало, хмель делал свою дело. Еще раз покурив, я уже собрался идти в вокзальное кафе, как вдруг рядом заиграла громкая музыка. Точнее даже не заиграла, а захрипела и забухала басами на всю площадь. Я до сих пор помню этот мотив, и вся картина даже через много лет встаёт перед глазами как будто наяву.
«Две ладошки нежные кошки,
Две ладошки нежные кошки,
Ты не прогонишь прочь...»
Я вышел из-за киосков, и увидел на площади небольшую толпу. Люди стояли и хлопали в ладоши кому-то, пританцовывая на месте. Я подошёл ближе. В широком кругу зрителей танцевала худенькая высокая девушка. На снегу стояла пустая картонная коробка из-под водки, куда зрители бросали мелочь.
Девушка одета совсем не по погоде, в спортивные лосины и толстовку с капюшоном на голове. Лица не видать. Его скрывали густые чёрные волосы, запорошенные снегом. Как она танцевала, как она двигалась, чёрт возьми... Такие танцы я видел только по телевизору. Да и там навряд ли. Её тоненькая стройная красивая фигурка казалось, плыла в ритме музыки, и я совершенно забылся, хлопая в ладоши и тоже танцуя.
Каждое её движение длинных стройных ног, каждый жест красивых тонких рук был наполнен смыслом, и двигался в такт музыке. Она отыгрывала своим телом каждый музыкальный такт, каждый нюанс. Причём делала это столь мастерски, что у меня выступили слёзы на глазах. Таких глубоких чувств, как сейчас, я не испытывал никогда. Конечно, всему виной был алкоголь. Да и слишком долго на вахте я был лишён женского общества.
Когда музыка кончилась, девушка подошла к коробке, где лежали её вещи, изящно опустилась на колено, вытянув красивую ногу, и принялась доставать из коробки деньги. Не сказать, что случайные зрители много набросали ей. В большинстве там были пятисотки и тысячные купюры. Народ стал понемногу расходиться в поисках других ночных приключений.
И тут я решился. Будь что будет. Я был пьян и благодушен, а в кармане у меня лежали несколько сотен тысяч рублей. Я отсчитал пятьсот тысяч, подошёл к девушке, и показал пачку купюр. Она из-под низко опущённого капюшона взглянула на них.
— Один поцелуй сейчас, шампанское в ресторане и любовь, — пьяно улыбнулся я и бросил деньги в коробку.
— Да без базара, пацан, — раздался хриплый прокуренный голос. — Ща засосу залётыша.
Девушка откинула капюшон, и я увидел что никакая это не девушка. Ей было за сорок. Измождённое морщинистое лицо наркоманки и алкоголички, на котором отражались все людские пороки, существующие на свете, ощерилось беззубой пьяной улыбкой. Она притянула меня за шею и поцеловала прямо в губы своим жёстким обветренным ртом. Сквозь послевкусие коньяка я ощутил запах перегара и зловоние её дыхания. Цепкие руки проникли под мою куртку и коснулись обоймы с деньгами.
— Ааа... Так ты зайчонок. А знаешь что делают здесь с зайчатами? Их стреляют.
Кое-как вырвавшись от визгливо захохотавшей ведьмы, я позорно бежал прочь, оступаясь и поскальзываясь на неровном снегу. И уже перед входом в вокзальный тоннель, на миг оглянувшись, увидел, как к танцовщице подошли несколько крепких ребят в кожаных куртках, и она что-то говорила им, смеясь и показывая на меня. Один из парней громко свистнул и жестом показал, чтоб я подошёл к ним.
Молнией я метнулся по заснеженной гранитной лестнице вниз, в темноту тоннеля. Пьяные ноги не удержали, подвели. Оступившись, с размаха упал поясницей на холодные ступени, и скатился к подножию. Но медлить было нельзя. Бандиты наверняка бежали следом. Однако попытка подняться вызвала острую боль в тазовой части, и непроизвольный стон. Похоже я повредил что-то. Но всё-таки встал, держась за стенку тоннеля, и кое-как поковылял к остановочным платформам. Света в тоннеле почти не было. Но хуже всего было то, что я решительно забыл на каком пути стоит мой поезд. Подниматься же к каждому перрону было выше моих сил, пульсирующая боль в теле нарастала с каждым шагом. Если бы не алкоголь, я давно уже потерял бы сознание.
Решив особо не умничать, свернул к первой лестнице. Будь что будет. Превозмогая острую боль, поднялся почти до выхода. И тут мне показалось подозрительным отсутствие света у самого выхода на платформу. Чёрт... Так и есть. Массивные ручки двустворчатых двери были замотаны цепью. Похоже, этот выход был не рабочим. Сзади приближались крики, перемежаемые матерками. Я в отчаянии огляделся, но абсолютно ничего не приходило в голову. Однако и преследователи мои не успели заметить, в какой проход я свернул. У меня было несколько минут форы.
Темнота перед выходом на платформу теперь не казалась абсолютной. Внутрь падало немного света снаружи, от перронных фонарей через мутное стекло заиндивевшего окна. Каким-то чудом я увидел, что цепь на ручках двери не закрыта на замок, а просто скреплена толстой проволокой. В кровь разрывая замёрзшие пальцы, я распутал обмотку, и снял цепь, стараясь не шуметь. Двери со скрипом отворились. Вот она, свобода...
Бог и удача были на моей стороне. Поезд стоял на этом пути, и я неловко поковылял к нему.
— Ты куда, зайчонок, — раздался сзади хриплый шёпот, и в поясницу мне ткнулось что-то твёрдое. — Давай-ка по тихому назад. Посидим, побазарим с пацанами.
Ведьма. Она выследила меня. И в руке у ней был большой нож. Угрожая, она заставила зайти обратно. В чёрных бездонных глазах твари не было ни искорки света. В них жила тьма. Я понял, что если сейчас не поборюсь за свою жизнь, то навеки останусь в этом проклятом городе. В моей руке была цепь. Размахнувшись, я с силой ударил прямо в жёлтое скалящееся лицо. Наглое и уверенное, что зайчонку некуда не деваться. Хрустнула кость и кровь брызнула в разные стороны. Тяжко вздохнув, танцовщица осела куда-то вниз, во тьму.
— Пассажирский поезд до станции Абакан отправляется с шестого пути Б первой платформы, — проскрежетали вокзальные динамики.
С трудом я проковылял к вагону, и почти заполз внутрь. Равнодушный сонный проводник закрыл следом дверь. Поезд медленно тронулся, оставляя за пеленой мутной вьюги бандитов, проституток и бомжей этого унылого чёртова города.
Более я никогда здесь не был.
