Сообщество - FANFANEWS

FANFANEWS

1 015 постов 1 072 подписчика

Популярные теги в сообществе:

10

Случай на мосту между жизнью и смертью — об одном известном рассказе Амброза Бирса

Рассказ Амброза Бирса «Случай на мосту через Совиный ручей» был написан более 130 лет назад, но до сих пор производит на читателей неизгладимое впечатление, погружая их в околосмертный опыт героя, ставшего одной из жертв Гражданской войны между Севером и Югом в США.

Кадр из короткометражного фильма «Совиный ручей» (La rivière du hibou), 1961

О том, что побудило американского писателя обратиться к такой теме и почему его идеи по-прежнему кажутся нам актуальными, читайте в материале Наталии Гардарики.

-----------------------------------------------------------------

Если вы ещё не читали рассказа — рекомендуем вам это сделать перед прочтением статьи. Вещь стоит того, а в статье — жутчайший спойлер

-----------------------------------------------------------------

Американский писатель Амброз Бирс имел стойкую репутацию корифея журналистики Западного побережья и мастера острого слова, циника и беспощадного критика окружающей реальности. Недаром за свои язвительные статьи он получил прозвище «Горький Бирс». За его плечами был большой жизненный опыт и главное наследие — воспоминания о Гражданской войне, в которой он принимал непосредственное участие. Ужасы, увиденные им на полях сражений, и прямое столкновение со смертью решающим образом повлияли на все его дальнейшее творчество.

Самый знаменитый рассказ Амброза Бирса «Случай на мосту через Совиный ручей» из сборника «Tales of soldiers and civilians» был опубликован 13 июля 1890 года в газете The San Francisco Examiner и впоследствии стал общепризнанным шедевром американской литературы.

История начинается довольно динамично. Прежде чем читатели успеют сориентироваться, Бирс бросает их в самое затруднительное положение.

«Мужчина стоял на железнодорожном мосту в северной Алабаме и смотрел на стремительную воду в двадцати футах внизу. Руки мужчины были за спиной, запястья связаны. Веревка плотно обвивала его шею» (здесь и далее все переводы из Бирса мои. — Н. Г.).

Объективный рассказчик продолжает очень обыденно объяснять расстановку солдат, собравшихся для проведения казни. Затем в рассказе от третьего лица происходит переход к субъективным восприятиям и мыслям осужденного Пейтона Фаркуара. «Быстрый» поток теперь становится «вялым», время и движение замедляются, звуки усиливаются, и он обдумывает план побега. Повествование завершает первую часть в последний момент перед разрывом петли.

Примечательно, что следующая часть резко смещается от момента казни к воспоминаниям, объясняющим, кто такой Фаркуар и как он оказался втянут в то, что привело его к таким ужасным последствиям. Мы узнаем, что он богатый, респектабельный плантатор из Алабамы, патриот южан. Проезжающий мимо его дома солдат в форме конфедерата внушает ему мысль о важности моста через Совиный ручей для наступления северян и объясняет, как можно его сжечь. Наказание за такой акт саботажа — повешение, но бесстрашный гражданский шутливо называет себя «кандидатом висельных наук». Это замечание предполагает, что смерть может быть обманута человеком, понимающим механику виселицы. Бирс подкидывает эту вводящую в заблуждение подсказку, чтобы сделать воспоминания Фаркуара более правдоподобными. Он завершает вторую часть, сообщив читателю, что солдат, одетый в серую форму Конфедерации, на самом деле являлся разведчиком северян.

Последняя часть рассказа продолжает действие, на котором остановилась первая часть. Виселица сработала, но Фаркуар каким-то образом остается жив. Так начинается ненормальное темпоральное, физическое и психологическое состояние порогового, растянутого во времени флэшфорварда.

Читателю дается яркий отчет об опыте Фаркуара: когда веревка рвется, он ныряет в реку, освобождает руки, делает первый глоток воздуха, ныряет и уворачивается от пуль и картечи, уплывает, а затем совершает свой долгий отчаянный путь домой. Как только мы возвращаемся в сознание Фаркуара, мы понимаем его сверхъестественно острые чувства, невероятную выносливость, боль и восторг от того, что он избежал жестокой смерти. Но в тот момент, когда он достигает своей усадьбы и собирается обнять свою прекрасную жену, мы резко возвращаемся к решительному, объективному рассказчику. Последняя фраза заставляет читателя понять, что он был жестоко обманут в своей надежде на спасение героя: «Пейтон Фаркуар был мертв; его тело со сломанной шеей мягко раскачивалось из стороны в сторону под бревнами моста через Совиный ручей».

То есть вся последовательность побега была лихорадочной предсмертной фантазией.

Лиминальное время и околосмертный опыт

В своем рассказе Амброз Бирс вводит новаторский прием повествования, позволяющий создать впечатляющий эффект. Этот прием используется писателем в пограничной ситуации — на пороге между жизнью и смертью. Происходящее — это ментальная проекция, лихорадочная фантазия в бушующем предсмертном сознании осужденного. В обостренном восприятии главного героя объективное время уступает место радикально более медленному субъективному времени, и в пространстве мгновений он фантазирует о побеге и выживании. История заканчивается, когда субъективный момент приходит к внезапному, грубому финалу и читатель возвращается в мир объективного, «реального» времени.

Бирс считал, что различие между объективным и субъективным временем особенно остро ощущается в моменты перед смертью. Именно поэтому он проявлял огромный интерес к пограничному состоянию и тем возможным ощущениям, которые при этом испытывает человек. В период боевых действий он был свидетелем большого количества казней и сам, подчиняясь суровым военным законам, участвовал в подготовке и проведении некоторых из них, так что история Пейтона Фаркуара имеет под собой реальную основу. Начало рассказа представляет собой сухой отчет о подготовке к смертельному ритуалу. При этом эмоциональные переживания самого приговоренного отсутствуют. Читателю сообщают лишь о том, что Фаркуар пытается сосредоточиться на мыслях о жене, на удивление хладнокровно оценивая окружающую обстановку, так что момент вступления в пограничное состояние героя проходит для читателя незаметно и он впадает в иллюзию возможности спасения. Так же как и Пейтон Фаркуар, читатель не понимает, что бурная речка, в которой тот оказался, на самом деле является Стиксом, принявшим его безвозвратно.

Пороговая ситуация между жизнью и смертью — это материал великой драмы, и поэтому она часто встречается в литературе. Такова же и идея о том, что герой обретает особые физические, умственные или духовные силы перед лицом серьезной опасности. Обрамление истории воспоминаниями также является распространенной повествовательной техникой. Менее распространен «флэшфорвард», хотя он и использовался с древних времен в таких формах, как пророчество, символические сны, мистические видения или фантазии о будущем. Феномен растянутого времени мы находим еще в Библии. Однако «флэшфорвард» в сочетании с околосмертным сознанием осужденного, который, кажется, избегает смерти в расширенном субъективном времени, представляет собой новаторскую нарративную комбинацию Амброза Бирса.

Сюжеты и художественные приемы Бирса могут быть разными, но в его прозе есть нечто объединяющее, а именно фигура главного героя — разумного или даже исключительного существа, которое обманывает себя уверенностью в собственной логичности и умирает, прежде чем до него доходит, что его ценная рациональность не имела никакого значения.

«Случай на мосту через Совиный ручей» иллюстрирует целый ряд вопросов, касающихся природы времени, разума, реальности, знания и истины. Эта история выдвигает на первый план созданную разумом, но бессознательную фантазию, которая вводит Пейтона Фаркуара в заблуждение в последние минуты его жизни. В более широком смысле история описывает и другие заблуждения, которые привели Фаркуара к гибели. Однако в конечном счете это история не только о Фаркуаре, но и о восприятии читателя.

Тщательно продуманное повествование Бирса неожиданно завершается ударом по привычной логике. Автор пользуется нашими гносеологическими слабостями, то есть нашей уверенностью в незыблемости литературных условностей. Он говорит о том, что большая часть нашего понимания жизни и мира основана на зыбких предположениях, ложных ожиданиях, перцептивных и концептуальных упрощениях, привычках ума и обычной лени. Он напоминает нам, как легко мы делаем поспешные выводы, прежде чем серьезно рассмотреть доказательства. Он дезориентирует и смущает, эффективно переключаясь взад и вперед в своих повествовательных приемах. В «Происшествии» Бирс не лжет читателям прямо, но утаивает часть информации, чтобы водить их за нос. Манипулирование точкой зрения рассказчика сбивает с толку, и стратегические упущения в повествовании, которые создают внезапный, неожиданный финал, вызывают тревогу. Читателя вводят в заблуждение изменчивые нарративы, а кажущееся правдоподобие происходящего объясняется лишь его легковерием.

Амброза Бирса по праву можно считать предшественником экзистенциализма, психоанализа и постмодернизма. Его изображение времени предвосхитило работы Анри Бергсона, который подробно описывал резкое различие между объективным, стандартизированным, пространственным, научно измеренным временем и временем, которое мы непосредственно переживаем. Анри Бергсон определил его как durée réele, т. е. «реальную продолжительность», или «чистое время». Именно это субъективное время, по мнению Бирса, сопряжено с околосмертным опытом. Не случайно у Пейтона Фаркуара возникают странные длительные невыносимые звуковые ощущения, которые в действительности оказываются тиканьем обычных часов, измеряющих объективное время.

В статье о новом изобретении, электрическом стуле, Бирс писал:

«Врачи ничего о нем не знают; во всяком случае, они знают об обратном, смерть от электричества может быть самой ужасной мукой, которую только способны произвести какие-либо природные силы или процессы. Агония может быть не только непостижимо велика, но и страдающему может казаться, что она длится непостижимо долго».

Таким образом, если известный парадокс Зенона о летящей стреле предполагает бесконечную делимость пространства, то «эффект Бирса» предполагает бесконечную делимость времени.

Экстремальные ситуации вызывают экстремальные психические состояния. Сегодня это подтверждается и данными нейрофизиологии. Страх и боль провоцируют метаболические нарушения, вызывающие всплеск гормонов стресса, таких как кортизол и адреналин, наряду с аномальными уровнями эндорфинов, норадреналина, сератонина и других нейротрансмиттеров в головном мозге. Этот физиологический процесс вызывает то, что сейчас называется «околосмертным опытом», который характеризуется «потерей чувства времени, ускорением мышления и пересмотром жизни».

Однако вместо того, чтобы переживать свое прошлое, главный герой рассказа «Случай на мосту через Совиный ручей» переживает проекцию в будущее. Но Бирс не оставляет ему шанса на спасение как в этой земной жизни, так и за ее пределами. Тем самым он отрицает общепринятую религиозную концепцию. Примечательно, что Пейтон Фаркуар в решающий момент, уже стоя на эшафоте, не обращается с молитвой к Богу. А таинственный лес, через который лежит дорога к дому, — это не Чистилище, и само путешествие, возможно, последняя вспышка мозговой активности, отчаянный бросок эго-идентичности перед аннигиляцией.

Война — портал в темное бессознательное

Амброз Бирс, ок. 1866

Причины столь мрачного детерминизма кроются в посттравматическом синдроме, который писатель получил в результате участия в боевых действиях. Оказаться, будучи наивным девятнадцатилетним идеалистом, в эпицентре кровавой братоубийственной бойни — испытание, разрушающее психику. Цинизм в такой ситуации выступает естественной защитной реакцией перед открывшейся жестокостью мироздания. Впоследствии Бирс писал:

«По сей день я не могу смотреть на пейзаж, не отмечая преимуществ площадки для нападения или обороны... Я никогда не слышу ружейного выстрела без дрожи в венах. Стоит мне уловить специфический запах пороха, и я мысленно вижу мертвых и умирающих».

Исторический контекст чрезвычайно важен — именно в XIX веке происходит окончательный слом прежней культурно-социальной парадигмы под воздействием взрывного научно-технического прогресса. Развенчанные религиозные догмы уже не работают, но и научные доводы не объясняют (или пока не объясняют) сверхъестественные явления. Ощущение ненадежности бытия приводит к неврозу. И в трещину между архаикой и модерном просачивается липкий страх, переходящий в онтологический ужас. Все это стимулирует темное бессознательное.

По мнению Бирса, зародыш зла кроется в человеческой природе от рождения. И оно только ждет удобного момента, чтобы раскрыться. В этом смысле нет разницы между северянами и южанами, военными и штатскими. Война легитимизирует насилия и убийства и тем самым открывает портал в это темное бессознательное, которое, вырываясь наружу, поглощает всю окружающую реальность. Онтологический ужас при этом становится невыносимым. Бирс был одним из тех, кто уловил этот надвигающийся ужас, впоследствии ярко заявивший о себе в ходе Первой и Второй мировых войн и до сих пор не оставляющий нас в покое. Таким образом, судьба Фаркуара была предрешена, даже несмотря на то, что он был настоящим джентльменом, прекрасным семьянином и, в общем, хорошим человеком «с добрыми глазами». Однако именно темное бессознательное заставляет его поддаться искушению вершить судьбы других людей. Но само это решение, по сути, было принято не в тот момент, когда разведчик северян спровоцировал его, а гораздо раньше.

Ведь и до этого «его раздражала бесславная праздность, он стремился к высвобождению своей энергии, к насыщенной жизни воина, и искал возможности отличиться. Он чувствовал, что такой случай ему представится, как он представляется всем в военное время». И свято верил «в гнусный принцип, что в любви и на войне все позволено».

Но удача изменила ему, и разрушительный импульс вернулся смертельным бумерангом.

Важный фактор, также повлиявший на мировоззрение Амброза Бирса, — радикальный пуританизм, впитанный им с детства. Известно, что родители писателя были фанатичными христианами-конгрегационалистами. Отрицая свободу воли, они верили в безусловное предопределение, в особую избранность тех, кому достается божественная благодать. Это дает ключ к пониманию, почему писатель лишил благодати и возможности спасения своего героя. Однако тезис Бирса об имманентности зла и об агрессивной природе человека выглядит спорным — даже на его собственном примере очевидно, какое решающее влияние на формирование личности оказывает социальная среда. Это касается и нагнетания военной истерии, активирующей милитаристскую прошивку, полученную через воспитание и образование. И тогда решение внутренних проблем с легкостью переносится на образ врага. Разумеется, Бирс понимал всю пагубность этой технологии. Именно поэтому он всю жизнь рьяно боролся за мир против милитаристов всех мастей. Его особое негодование вызывали бенефициары войны, наживающиеся на чужой смерти.

Парадоксальным образом писатель решил завершить свою жизнь солдатом новой гражданской войны, но уже в Мексике, примкнув к отрядам Панчо Вильи. Вряд ли, с учетом возраста, им двигало тщеславие его литературного героя. Скорее всего, таким образом он пытался разрешить какой-то личный кризис. Впрочем, истинная мотивация поступка Бирса, а также обстоятельства его гибели до сих пор неизвестны. Но есть надежда, что после смерти он все-таки вернулся домой.

Автор текста: Наталия Гардарика
Источник: https://gorky.media/context/sluchaj-na-mostu-mezhdu-zhiznyu-...

Другие материалы:

Показать полностью 4
8

Каким видят будущее писатели — 5 романов от современных классиков

Рассказываем, как видят будущее большие современные писатели, которые обычно не работают в жанре фантастики. Спойлер: в основном довольно мрачно.

1. Ханья Янагихара. «До самого рая»

Все три части нового романа Янагихары описывают альтернативную версию Америки, в которой гражданская война разделила страну на несколько независимых частей. Нью-Йорк и еще несколько регионов вошли в состав так называемых Свободных Штатов.

Композиционно события первой части «До самого рая» разворачиваются в прошлом, второй — в условном настоящем, а третья, «Восьмая зона», описывает период с 2043 по 2093 год и показывает, как Америка постепенно превратилась в фашистское государство.

Столкнувшись с угрозой смертоносных эпидемий и следуя советам специалистов, американское правительство хочет сдерживать болезни и сохранить максимальное количество жизней. На практике это выливается в замалчивание информации о новых очагах заболеваний, насильную изоляцию заболевших и возрастающий контроль над всеми аспектами общественной жизни.

В результате 50 лет спустя Манхэттен оказался окружен изоляционными центрами и крематориями. Жители города проходят несколько этапов проверки личности по пути на работу, а ночные обыски стали обычным делом — сотрудники следственного отдела ищут людей, подозреваемых в преступлениях против государства, незаконной торговле, хранении запрещенных книг или выходе в интернет.

Контролю подвергается буквально всё. Стирать вещи можно только в конкретные дни, а мыться и совершать покупки — в специально отведенные часы. Ассортимент магазинов также жестко регламентирован: на месяц жителям выдается строго ограниченное количество талонов на продукты и другие необходимые товары, например мыло и туалетная бумага. Граждане пытаются экономить и копить талоны, в таком случае можно рассчитывать не только на картошку и морковку, но и на банку горошка. Власти выдают и мясо, вот только на смену говядине, свинине и курице пришли конина, оленина и собачатина, а самыми дешевыми продуктами считаются мясо енота и нутрии.

Есть и другие ограничения. Например, запрещается выращивать еду у себя дома (кадка с помидорами и лук в банке на подоконнике оказались вне закона) и рвать листья с растущих в городе деревьев, но люди все равно обрывают их, чтобы добавить в чай или суп.

Примечательно, что Янагихара начала работать над книгой еще до пандемии; тема болезней давно интересовала ее, и писательница даже консультировалась у известных вирусологов и эпидемиологов. Остается лишь надеяться, что после коронавируса вероятность наступления такого будущего значительно снизилась.

2. Майкл Каннингем. «Избранные дни»

Майкл Каннингем — современный классик. Его роман «Часы» завоевал Пулитцеровскую премию, а снятый по мотивам фильм получил «Оскар». Вышедшая следом книга «Избранные дни», помимо всего прочего, вдохновила Ханью Янагихару на структуру «До самого рая».

«Избранные дни» тоже состоят из трех частей, но у Каннингема каждая часть еще и относится к отдельному жанру. Прошлое представляет мистическая история из эпохи промышленной революции, настоящее — нуарный триллер о борьбе с терроризмом, а будущее — постапокалиптическая новелла. Объединяют все три части место действия (Нью-Йорк), неизменная группа персонажей и фигура культового американского поэта Уолта Уитмена.

В третьей части, которая называется «Как красота», действие разворачивается в середине XXII века. Человечество отправилось к далеким звездам и совершило первый контакт. Теперь надиане — коренные жители первой обитаемой планеты, открытой людьми — массово эмигрируют на Землю, спасаясь от бесконечных дождей, свирепых летающих хищников и безумных правителей.

На Земле тоже не все гладко. После ядерной катастрофы Соединенные Штаты развалились на несколько частей, а некоторые территории превратились в безжизненные пустыни. На месте Нью-Йорка возник тематический парк, куда в поисках острых ощущений съезжаются люди, скучающие по лучшим временам — концу XX века. В отдельных районах парка гуляют специально обученные андроиды, которые изображают уличных бандитов; за определенную сумму туристов могут напугать, избить или даже изнасиловать.

«Я хотел начать с индустриальной революции, когда люди работали на фабрике, а закончить в крайне технологичном будущем, хотя в моей версии будущего ничего не работает так, как надо. Я постоянно напоминаю себе, что мы живем в том будущем, которое представляли люди в пятидесятые годы прошлого века. Наше настоящее куда более мрачное и не такое эффективное, как они думали. И я хотел написать историю о таком потрепанном будущем, в котором машины то и дело выходят из строя, а люди как могут живут в крайне продвинутом мире, который постепенно разваливается на части», — рассказывает писатель.

3. Мишель Уэльбек. «Покорность»

Одному из главных французских писателей, Мишелю Уэльбеку не впервой моделировать будущее. Например, действие его нового романа «Уничтожить» разворачивается в 2027 году в канун президентских выборов во Франции, а всему человечеству угрожает неуловимая террористическая организация. А появившаяся в 2015 году книга «Покорность» и вовсе оказалась в центре нескольких скандалов.

Выход сатирической антиутопии Мишеля Уэльбека о приходе мусульман к власти во Франции совпал с расстрелом редакции сатирического еженедельника Charlie Hebdo исламскими террористами. Свежий номер журнала в тот день вышел с карикатурой… на самого Уэльбека. Теракт настолько потряс писателя, что он прервал рекламную кампанию романа и на время уехал из страны.

Действие «Покорности» разворачивается в относительно недалеком ко времени написания книги будущем, в 2022 году, а в сюжете фигурируют реальные политики вроде Франсуа Олланда и Марин Ле Пен.

Президентом Франции избран Мохаммед Бен Аббес (единственный вымышленный политик в романе), который возглавляет партию «Мусульманское братство». Бен Аббес — фундаментальный исламист, мечтающий о единой мусульманской Европе. Он начинает наводить во Франции исламские порядки: с улиц исчезают секс-шопы и магазины нижнего белья, а женщины вместо мини-юбок и шорт облачаются в платки и платья до щиколоток. Всеобщее образование ограничивается начальной школой, а среднее и высшее становятся полностью частными, большая часть социальных расходов отменяется, разрешается полигамия. При помощи щедрых пособий, выплачиваемых при условии полного отказа от любой профессиональной деятельности, женщин начинают массово выдавливать с рынка труда. Для мужчин карьерные перспективы открываются только при условии принятия ислама.

Общество с радостью приветствует все нововведения. Французы массово принимают ислам: одних мотивирует карьерный рост, других — перспектива завести нескольких жен. Уровень безработицы сокращается, резко падают показатели преступности даже в проблемных кварталах. Индекс поддержки действий президента в обществе близок к ста процентам.

Уэльбека ожидаемо обвинили в исламофобии. А вот Марин Ле Пен, выставленная в романе в довольно негативном свете, провозгласила «Покорность» едва ли не пророческим предостережением о будущем, помешать наступлению которого может только «Национальный фронт». Писатель устало отбивался от обвинений, отвечая, что если в романе и есть сатира, то в первую очередь на само французское общество, готовое обменять свободу, веру и политические идеалы на большую зарплату, безопасные улицы и многоженство.

4. Иэн Макьюэн. «Машины как я»

Современный британский классик Иэн Макьюэн говорил: «Одна из причин, по которым я никогда не был поклонником научной фантастики, заключается в том, что если вы помещаете действие своего романа в будущее, то ваши шансы на то, что вы достоверно его предскажете, минимальны». Возможно, именно поэтому писатель поместил действие своего романа «Машины как я» в прошлое, а конкретно в 1982 год. Вот только прошлое в романе Макьюэна в определенных деталях более продвинутое, чем наше настоящее.

В 1982 году, по версии Макьюэна, «Битлз» не распались, Маргарет Тэтчер проиграла Фолклендскую войну, а Алан Тьюринг еще жив. И именно он вносит решающий вклад в разработку искусственного интеллекта, на базе которого сперва создают самоуправляемые автомобили, а затем и первых искусственных людей.

Правда, успех беспилотников оказался недолгим. Из-за аномальной солнечной активности случилась печально известная Манхэттенская пробка: бортовые радары вышли из строя, и улицы, мосты и тоннели оказались наглухо забиты автомобилями. Чтобы разрулить этот бардак, понадобилось несколько дней. Один удар судьбы самоуправляемые авто выдержали. Но когда инцидент повторится девять месяцев спустя в Северной Европе, спровоцировав короткий экономический спад, их популярность сходит на нет.

После этого искусственный интеллект пустили на создание людей — двенадцати Адамов и тринадцати Ев. Искусственные люди были способны чувствовать, осознавать собственное «я», ценить красоту и даже творить; как минимум один Адам цитировал Шекспира и сочинял хокку. Не все андроиды были довольны своим существованием — другой Адам намеренно пошуровал в собственных настройках, снизив свои интеллектуальные возможности, а пара Ев покончила с собой. По крайней мере один Адам вступил в сексуальные отношения со своей хозяйкой, и если женщина позвала его в постель из чистого любопытства, то андроид потом говорил о своих искренних чувствах.

Но постепенное распространение роботов несло за собой экономические проблемы. Роботы занимали рабочие места «синих воротничков», бухгалтеров, медиков, маркетологов и кадровиков, оставляя их без средств к существованию. Прибыли владельцев фирм, фабрик и заводов росли, а вот казна государства пустела. В таких условиях лидер оппозиции, а впоследствии и премьер-министр Тони Бенн предложил обложить роботов налогами и заставить владельцев корпораций делиться частью увеличившейся прибыли с лишившимися работы сотрудниками.

«Мне кажется, мы недостаточно думаем об этом аспекте, — рассуждает автор. — Роботы начнут занимать наши рабочие места, и нам действительно придется переориентироваться и переставать определять себя по той работе, что мы выполняли. Это может стать отличной возможностью для человечества».

5. Кадзуо Исигуро. «Клара и солнце»

Действие романа нобелевского лауреата Кадзуо Исигуро разворачивается в не очень отдаленном будущем, в котором ИИ занял большую часть рабочих мест. Обычные люди оказываются не в силах с ним конкурировать, поэтому привилегированную часть детей форсируют — искусственно прокачивают их умственные способности c помощью редактирования генов. Нефорсированные дети практически лишены шансов пробиться наверх, им не положено образование, а карьерные возможности минимальны. Но и само форсирование дорого обходится: некоторые дети не выдерживают тягот процедур и умирают, а другие тяжело болеют.

Форсированные дети не ходят в школу, практически все образование происходит онлайн с помощью «экранных профессоров», живущих по всему свету. Возможности для социализации ограничены, и многие ученики страдают от одиночества. Чтобы помочь детям с социализацией, родители покупают им искусственных друзей — работающих на солнечной энергии андроидов.

Искусственные друзья не няньки, не воспитатели и не слуги, хотя от них и ожидается беспрекословное выполнение хозяйских команд. Такие андроиды способны чувствовать, учиться и стремиться к новому, и в первую очередь их создавали именно как друзей, спутников и равных партнеров.

Многие люди с опаской относятся к более независимым и эгоистичным новым моделям роботов, а кто-то до сих пор не простил потери рабочих мест. Да, андроиды действительно заменяют и работников, и друзей, но, если они умеют проявлять искренность, любовь, преданность, веру, любопытство, самопожертвование, заботу и демонстрировать связь с Солнцем, превосходящую возможности обычных людей, так ли уж важно, кто там под капотом — андроиды или обычные люди?

«Что происходит с тем, что мы любим в эпоху, когда мы меняем наше мнение касательно того, что такое личность и человеческая индивидуальность? — задается вопросом Исигуро в интервью The Guardian. — Остается этот вопрос, который постоянно звучит очень напыщенно: „Есть ли у человека душа или нет?“»

Автор текста: Алексей Ионов
Источник: https://www.kinopoisk.ru/media/article/4008035/

Другие материалы:

Показать полностью 5
9

Боевые дельфины и киты-разведчики — как морских животных используют в военных целях

Использование в военных целях дельфинов кажется чем-то из области научной фантастики или баек о спецслужбах. Однако на самом деле идея обучать дельфинов в военных целях появилась еще в XIX веке, причем она принадлежала Эммануилу Нобелю.

Взломщик кодов дельфин Джонс — кадр из фильма «Джонни-мнемоник» (1995)

Правда, воспользовались ей гораздо позже — в середине прошлого века, когда соответствующие исследовательские центры практически одновременно появились в США и СССР. Хотя американцы все же опередили Советский союз на несколько лет. В настоящее время дельфинов продолжают тренировать, а также некоторых других морских животных, таких как морские львы и, возможно, даже киты.

Как использовали боевых дельфинов в США

Программа ВМС США по работе с дельфинами и морскими львами началась в 1960 году на военной базе в Сан-Диего (Калифорния). Надо сказать, что изначально специалисты военно-морского флота провели много исследований и испытаний с привлечением различных морских животных, в том числе акул и даже некоторых птиц. Однако в итоге они выяснили, что лучше всего для военных целей подходят дельфины и морские львы.

Причем среди дельфинов были выбраны афалины, так как у них лучше всех развита способность эхолокации. Морские же львы отличаются способностью хорошо видеть под водой. Выбранные морские животные были обучены выполнять самые разные задачи, среди которых обнаружение подводных мин, выявление вражеской живой силы противника, поиск и уничтожение подводных лодок и т.д. Есть сведения, что к животным даже крепили сложное оборудование, которое создавало гидролокаторные помехи, осуществляло разведку и пр.

Преимущество дельфинов заключается не только в их высоких умственных способностях, хотя и в этом тоже. Но они также способны перемещаться под водой с очень высокой скоростью — до 29 км/ч. Поэтому с дельфинами по скорости не может сравниться ни один даже самый опытный пловец. Благодаря этому дельфины отлично справляются с выявлением дайверов под водой, которые пытаются проникнуть на охраняемый объект незамеченными. Они быстро их замечают и тут же сообщают дрессировщикам.

Известно, что боевые дельфины были задействованы в США во время Первой и Второй войн в Персидском заливе. В операции участвовало более полусотни этих животных. В настоящее время американские военные продолжают дрессировать дельфинов. К примеру, в 2007 году затраты ВМС США на обучение и использование боевых морских млекопитающих составили около 14 миллионов долларов. По некоторым данным, тренировка животных ведется на озере Понтчартрейн.

Использование дельфинов в СССР и России

Научно-исследовательский центр, который исследовал возможность использования морских млекопитающих в военных целях, начал работу в 1965 году. Он был открыт в Казачьей бухте, в Севастополе. В 90-х годах обучение дельфинов в Крыму по понятным причинам было прекращено, но затем возобновилось в 2012 году. В 2014 году ВМФ России объявил о том, что возьмет на службу боевых дельфинов.

В западной прессе сообщается, что ВМФ РФ в настоящее время активно использует дельфинов для защиты Севастопольской военно-морской базы в Черном море. Их задача заключается в первую очередь обнаружении дайверов на территорию базы. Конечно, сами дельфины в бой с людьми не вступают, но, как мы сказали выше, они их обнаруживают.

По некоторым данным также существует военно-морская база по тренировке морских животных в Мурманской области. Причем на ней, возможно, обучают китов белух. Однако все, что связано с военной сферой, находится в секрете. Поэтому сложно сказать и тем более проверить, так ли это на самом деле, или просто вымысел.

Кит-шпион правда существует?

Впервые разговоры о российском ките-шпионе возникли в 2019 году, когда рыбаки заметили, что мимо островов Ингёйя и Рольвсёй проплыл ослепительно белый кит. Увидеть в этих краях белуху очень странно, так как они обычно не отплывают так далеко на юг от полярных широт.

Кит, которого подозревают в шпионаже

Рыбаки сфотографировали кита и отправили его фото морским биологам, которые в свою очередь связались с правительственным Управлением рыболовства Норвегии. Когда водолазы опустились под воду и обследовали кита, обнаружили на нем сбрую, которая имела крепление для камер, а также застежки с надписью на английском языке “Equipment St. Petersburg”.

Киту была оказана необходимая медицинская помощь. В настоящее время он живет в гавани возле прибрежного городка Хаммерфеста, где за ним периодически наблюдают ветеринары. При этом по сей день точно неизвестно что делало это животное у берегов Норвегии. Норвежская разведка считает, что скорее всего кит был задействован в исследовательских миссиях, а не военных операциях. Поэтому вопрос о существовании боевых китов пока остается открытым.

Автор текста: Андрей Жуков
Источник: https://hi-news.ru/eto-interesno/boevye-delfiny-i-kity-razve...

Другие материалы:

Показать полностью 5
27

История спагетти-вестерна — от Серджио Корбуччи и Серджио Леоне до Квентина Тарантино

Хозяин магазина поднял глаза. В дверях возник силуэт человека, лицо которого было наполовину скрыто ковбойской шляпой. Незнакомец неспешно закурил сигару. В отблеске огня можно было разглядеть небритое, загорелое лицо и пронизывающий холодный взгляд. Медленно, звеня шпорами, зловещая фигура двинулась в сторону прилавка. Испуганный владелец, по лицу которого градом катился пот, заикаясь спросил: «Ч-чем могу помочь, с-сэр?» Посетитель испытующе уставился на него и через паузу произнес: «У вас есть «Пистолет для Ринго» и «Пуля для генерала»?»
Howard Hughes. Spaghetti Westerns

В одной из сцен «Джанго освобожденного» (2012) эпизодический персонаж Америго (Франко Неро) спрашивает у заглавного, как того зовут. И потом Неро, сыгравший в 1966 году стрелка-мстителя Джанго в одноименном спагетти-вестерне Серджо Корбуччи, просит произнести имя по буквам. Удовлетворенный ответом, первородный Джанго уходит, словно уступая место преемнику. Режиссер «Джанго освобожденного» Квентин Тарантино не просто шутит, но и отдает дань повлиявшему на его творчество спагетти-вестерну.

Отличающийся упрощенным диалогом, манерным стилем, резким монтажом, постоянно играющий с голливудскими клише, населенный суперметкими стрелками, продажными шерифами, мексиканскими бандитами и мало чем несходными с ними революционерами, итальянский вестерн — явление уникальное. В начале 1960-х за океаном «американский национальный жанр» испытывал кризис, связанный с уходом поколения главных мастеров, перемещением значительной доли аудитории к телеэкранам, переосмыслением культурных ценностей. В 1963 году в Голливуде было сделано всего с десяток ковбойских фильмов. Итальянские продюсеры смекнули переориентировать производственные мощности студии «Чинечитта» на условный Дальний Запад, чтобы заполнить образовавшуюся лакуну и удовлетворить потребность европейского зрителя в кинематографичном «жанре погонь и перестрелок». В качестве ландшафта выбрали Испанию, для съемок подошла дешевая, дающая зернистое бледное изображение пленка Techniscope. Предприниматели напали на золотую жилу: наряду с британским Джеймсом Бондом итальянские стрелки-авантюристы и мстители Джанго, Ринго, Сартана, Сабата, Тринити стали самыми популярными персонажами европейского кино десятилетия. С 1963 по 1965 год на «Чинечитта» сняли около 130 вестернов.

Пережив в середине 1960-х расцвет, спагетти-вестерн стал выдыхаться, что проявилось в прививке атрибутов хоррора, мюзикла, фильмов кунг-фу. Феномен спагетти-вестерна настолько парадоксален, что едва ли возможно однозначно ответить на вопросы о его генеалогии, субстрате и культурной ценности. (В 1973 году Тонино Валерии сделал попытку разобраться в поджанре, рефлексируя в фильме «Меня зовут Никто» на тему связи голливудских и итальянских вестернов.)

С одной стороны, итальянский вестерн — непритязательная калька американского, его поджанр. Не случайно на главные роли приглашались англоязычные актеры, в том числе снимавшиеся прежде в американских вестернах — Ли Ван Клиф, Илай Уоллак, Клинт Иствуд, Джек Пэланс, — либо итальянцы брали псевдонимы: актер Джулиано Джемма стал Монтгомери Вудом, Джан Мария Волонте — Джоном Уэлсом, а режиссер Марио Коста — Джоном В. Фордсоном. Серджо Леоне, автор трендообразующего спагетти-вестерна «За пригоршню долларов» (1964), значился в титрах как Боб Робертсон.

Сходство прослеживалось в иконографии, фабулах, типах персонажей. Так, картина Дуччо Тессари «Пистолет для Ринго» начиналась с пришедшего из США маркера жанра — баллады, предварявшей многократно «обстрелянный» за океаном сюжет о заложниках. Выручал попавших в беду по-голливудски крутой стрелок, типичный для многих вестернов человек с принципами и в то же время находящийся вне закона. Вместе с ним на первом плане действовали честный шериф и девушка чистых нравов, которая влюблялась в Ринго, но тот уезжал на закате многотрудного дня спасать других... Одним словом, картина была напичкана шаблонами американского B-вестерна 1950-х.

А прототипом главного персонажа служила реальная фигура известного стрелка Джонни Ринго, увековеченного великим Джоном Фордом в конце 1930-х в «Дилижансе».

В спагетти-вестернах время от времени появлялись индейцы — «Джанго, стреляй...» («Если жив, стреляй», Se sei vivo spara; 1967, режиссер Джулио Квести) — и ковбои — например, в «командном вестерне» Франко Джиральди «Семь женщин Макгрегоров» (1967), название которого явно отсылало к «Великолепной семерке» (1960) Джона Стёрджеса. Правда, краснокожие и скотоводы возникали на испанском «Дальнем Западе», скорее, как исключение, но ведь они встречались и далеко не в каждом американском вестерне. Добавим, что, по словам Серджо Леоне, созданный Иствудом в «долларовой трилогии» образ человека из ниоткуда без прошлого во многом был вдохновлен классической лентой Джорджа Стивенса «Шейн» (1953). Все как будто указывало на мимикрию под продукцию made in USA.

Логично, что эксперты кино искали в итальянских опытах попытку воспроизведения американских исторических событий, культурных кодов, идеологических ориентиров, моральной системы координат. Но, за редким исключением, они увидели нечто иное, к тому же соизмеримое по ценности голливудской продукции категории В и пятицентовым романам XIX века о Диком Западе. Перефразируя известного продюсера и режиссера вестернов Томаса Инса, можно сказать, что создатели итальянских вестернов чаще меняли лошадей, чем сценарии. В США кинокритики изобрели насмешливый ярлык spaghetti, а их коллеги из Италии использовали вариации macaroni, pizza и pasta, словно сравнивая вестерны собственного производства со стряпней.

Впрочем, оценивать итальянские вестерны по критерию соответствия историческим реалиям или закрепившимся в кино США мифам фронтира вряд ли плодотворно. К тому же нет доказательств, что публика смотрела итальянские вестерны как американские. Что если стратегия итальянского вестерна заключалась не в стремлении к мимикрии, дотошной репродукции американского вестерна?

В итальянских картинах нет того, что отличает лучшие американские вестерны — правдоподобия обстоятельств, драматургических мотивировок событий и поступков. При всей разности почерка профессионалов средней руки — «сюрреалистичного» Корбуччи, «романтичного» Тессари, нарочито «авангардного» Квести — их фильмы держатся на кинетических аттракционах, чрезмерной эксплуатации кинематографического ресурса жанра. В основу спагетти-вестерна положен принцип: чем больше перипетий, тем лучше. Добавив к этому потенциал вестерна как набора клише, которые легко пародировать (и которые в фильмах талантливого модерниста Леоне блистательно пародируются), получим полную формулу.

Не случайно высказывалось мнение о том, что спагетти-вестерн — разновидность распространенного в Италии 1960-х фильма-путешествия, который был представлен пеплумами, шпионскими фильмами, комедиями с актерами Франко Франки и Чиччо Инграссиа. Пустынный ландшафт Альмерии на юге Испании служил киногеничной локацией, а прочая легко узнаваемая зрителем иконография вестерна была выигрышной вариацией историй о странствующих персонажах.

Один пример. На протяжении всего действия фильма Серджо Соллимы «Сдавайся и расплатись» (1966) помощник шерифа в исполнении Ли Ван Клифа преследует ложно обвиняемого в преступлении мексиканца. Некоторые образы совершенно чужеродны мифологии фронтира — бедный мексиканец выступает классическим персонажем плутовского романа, одинокая хозяйка ранчо смахивает на ведьму, а выходящий в финале на дуэль под музыку Бетховена немецкий офицер скопирован с персонажа Эриха фон Штрогейма из «Великой иллюзии». Авторы не стремились к историческому и бытовому правдоподобию, картина носила сказочный характер.

Как бы то ни было, есть основания видеть в спагетти-вестерне нечто большее, чем просто эксплуатацию известных шаблонов и иконографии. Следует учесть величину и талант художников, реализовавшихся или пробовавших себя в поджанре. Игра с клише вестернов подчас настолько любопытна, что как будто претендует на принципиальный диалог с аутентичным оригиналом.

В картине «Джанго» Серджо Корбуччи рисует Дикий Запад настоящим адом. На улицах городка, терроризируемого мексиканскими полуреволюционерами-полубандитами и южанами-расистами, не высыхает грязь. Вплотную к жуткому островку «цивилизации» раскинулись болота и кладбища. Вся жизнь горожан замкнута в салуне и борделе. Единственный способ покончить с ужасом видится в уничтожении всех и вся, что — прямо или косвенно — с успехом осуществляет одетый в форму армейского могильщика мститель Джанго, таскающий за собой гроб, внутри которого пулемет. Хэппи энд рифмуется с финалом «За пригоршню долларов», где герой уезжает, оставляя после себя полную разруху.

Характерный антураж многих спагетти-вестернов — заброшенные церкви, пустынные улицы городков, «перенаселенные» кладбища; огромное количество сцен немотивированного садизма; резкий монтаж и острые ракурсы, столь отличающиеся от более органичного визуального нарратива голливудской продукции. В основе большинства фильмов драматическая ситуация мести или предприятия по обогащению. Приписывая янки и гринго склонность к авантюризму, стремление к наживе, акцентируя используемый Голливудом мотив личной мести, итальянцы как будто высмеивали «национальные качества» американцев и мифы о фронтире. Спагетти-вестерн демифологизировал фронтир и деконструировал классический американский вестерн с его доктриной «явного предначертания».

Нередко спагетти-вестерн служил площадкой для выражения левой политической позиции. Не скрывавший своих коммунистических взглядов Корбуччи поставил пару вестернов о мексиканской революции: «Наемник» (1968), «Компаньоны» («Напарники», Vamos a matar, compaeros; 1970) и принципиальную «классовую» картину «Великое безмолвие» («Великое молчание», Il grande silenzio; 1968). Дамиано Дамиани сделал получивший немалый резонанс «революционный вестерн» «Пуля для генерала», в котором рассказал историю о классовом прозрении бандита. Наконец, Леоне определял себя «не имеющим иллюзий социалистом на грани анархистских взглядов», что выразилось в образах его протагонистов и отдельно в вестерне «Ложись, ублюдок!» («За пригоршню динамита», Gi la testa; 1971).

Таким образом, игра с жанровыми клише, идеологемами, культурными кодами — нечто большее, чем мимикрия. Но насколько большее? Что если трансформация кодов вестерна указывает не столько на критику «американских ценностей» и попытку деконструкции мифов Дальнего Запада, сколько на влияние американской культуры? Возможно, спагетти-вестерн являлся европейской рецепцией популярного жанра, которая вливала в старые схемы и модели новую кровь, переводила их в транснациональный, транскультурный модус.

Характерно, что многие картины носили интернациональный характер. Например, знаковый представитель жанра «За пригоршню долларов» — ремейк самурайского фильма Акиры Куросавы «Телохранитель», и примечательно, что не все стрелки в спагетти-вестернах идентифицированы как американцы.

В пользу понимания итальянского вестерна как транснационального феномена говорит и его влияние на современные европейские вестерны и азиатские истерны. А в Америке оно сказалось в революционных изменениях, наиболее заметно проявившихся в фильмах Сэма Пекинпа с присущим им повышенным градусом жестокости и нескрываемым цинизмом. Явные реминисценции поэтики спагетти-вестерна нередко возникают в фильмах Квентина Тарантино, которые он не без лукавства называет кухонным термином «мусорная еда» (junk-food).

Тарантино никогда не скрывал своей любви к спагетти-вестернам. Он признаёт, что желание встать за камеру возникло у него благодаря эпической картине Серджо Леоне «Однажды на Диком Западе» (1968). Фильм показал ему, какой невероятной силой может обладать режиссура, что она в каждом кадре может нести печать авторства. Он также восхищается работой недооцененного художника Карло Сими, который одевал персонажей и наполнял вселенную Леоне дотошным и в то же время условным реквизитом. Что касается спагетти-вестернов в целом, в них Тарантино привлекает «использование музыки, ироничный юмор, сюрреализм и безумство».

Уже в его первом фильме есть прямая цитата «безумства» из «сюрреалистичного» «Джанго» — один из гангстеров отрезает взятому в плен полицейскому ухо. В нескольких картинах он использует музыку композитора спагетти-вестернов номер один Эннио Морриконе. Режиссерская манера Тарантино в целом родственна спагетти-вестерну: он ироничен, рефлексивен по отношению к жанрам, постоянно играя с их устоявшимися канонами. Как и авторы спагетти-вестернов, американец с итальянскими корнями не скупится на кадры жестокого насилия — сценой закапывания в гроб живьем в «Убить Билла» наверняка восхитились бы многие создатели итальянского поджанра. Если добавить к этому склонность к историям мести, вряд ли стоит удивляться, что фильмы «Убить Билла», «Бесславные ублюдки», сделанный по его сценарию «От заката до рассвета» некоторые критики сразу назвали спагетти-вестернами.

Все же такое понимание жанровых границ представляется слишком вольным. Для предметного разговора нужно было дождаться захода Тарантино непосредственно на территорию Дальнего Запада. Режиссер планировал ставить вестерн сразу после «Убить Билла» и уже в 2007 году примерил пояс с кольтом в качестве актера в картине Такаси Миикэ «Сукияки Вестерн Джанго», который позиционировался как японский вариант спагетти-вестерна (сукияки — японская лапша).

Наконец, в 2010-е годы Тарантино добирается до фронтира как режиссер. Название «Джанго освобожденный» прямо отсылает к традиции итальянского вестерна. Однако в силу укорененности в американской культуре и собственного видения независимый режиссер Тарантино создает авторский продукт. С одной стороны, он цитирует спагетти-вестерны, вдохновляется их образами, использует художественные приемы, с другой — по-своему переосмысливает темы и идеи. Как и в фильме Корбуччи, первые кадры сопровождаются балладой Луиса Бакалова. Однако это не просто заимствование или дань жанру спагетти. В песню врывается звук ударов кнута. Прием включения в мелодию характерных для Дальнего Запада звуков — кнут, выстрелы, свист — использовался ранее Морриконе в «долларовой трилогии». Но у Леоне референтом звукоряда служил американский Запад. «Джанго освобожденный» — вестерн о рабовладельческом Юге, а не ковбойском фронтире. Не случайно в саундтреке остается только свист кнута. Причем звуки ударов обретают и сюжетную функцию — в этих же кадрах мы видим Джанго и других рабов со шрамами на спинах.

Еще один кивок в сторону спагетти-вестерна содержится в адресованном чернокожему Джанго объяснении вторым главным персонажем картины немцем Шульцем, кто такой bounty hunter. Соль в том, что, когда на американский рынок хлынула итальянская продукция с сюжетами об охотниках за головами, аудитория с трудом восприняла резкую и почти безальтернативную профессиональную переквалификацию стрелка. Кстати, показателен один момент: спагетти-вестерны были мало изобретательны на слова, а Тарантино осуществляет запоздалый ликбез своим фирменным оружием — остроумным диалогом. Разъезжая на повозке с муляжом зуба наверху, Шульц маскируется под доктора. Конспирация весьма убедительная в рамках сюжета и остроумная в метафорическом плане — доктор лечит «больной Запад» кровопусканием. Ход заимствован из картины «Сахарный кольт» (1966). Причем как в этом фильме Франко Джиральди, так у Тарантино доктор при необходимости становится стрелком.

Различие в том, что Шульц к тому же с развитием действия превращается из почти циника в чуть ли не демократа-антирасиста. Меняется и Джанго. В его случае эволюция характера передана сначала через внешнюю атрибутику, в первую очередь одежду. Джанго дважды заходит в магазин — так и хочется сказать «от Карло Сими», — представая камердинером, а затем стрелком. Надев перчатки а-ля Джанго, шляпу а-ля Человек без имени, он перестает быть «Пятницей» и становится «Зигфридом». Подкладывание под характерный для спагетти-вестерна аттракционный пласт жанровых механизмов драмы, а также мифологического плана из «Песни о Нибелунгах» добавляет в фильм новые измерения.

Тарантино по-своему использует чуть ли не главный атрибут жанра «спагетти» — сцены садизма. В обоих «Джанго» есть наказание кнутом и членовредительство. Но если у Корбуччи жестокость может показаться недостаточно мотивированной, жестокостью ради жестокости, у Тарантино ее обоснованием служит факт существования института рабства. (Кстати, сцена борьбы мандинка, в которой ставкой является жизнь, вызывая ассоциацию с боями гладиаторов, отсылает к истории латинских народов.)

Даже там, где, казалось бы, Корбуччи оригинален и остроумен, последнее слово в заочном диалоге остается за Тарантино. Итальянский постановщик придумывает расистов в капюшонах цвета крови, которые преследуют представителей желтой расы. Вводя в повествование куклуксклановцев, американский режиссер следует историческим реалиям. Вроде ничего особенного, но, наблюдая за стенаниями плантаторов, сетующих на плохую видимость жертв через узкие прорези масок и обиду одного из них за «благородное» усилие его патриотичной супруги, которая «не жалея себя, шила всю ночь эти капюшоны с прорезями», вступаешь в зону черного юмора. Мотив Корбуччи развит, спародирован и достигает большего эффекта.

Сравнивая фильм 2012 года с культовым оригиналом, работу Тарантино можно было бы назвать «Джанго превзошедшим». Впрочем, параллели можно рассматривать и вне оценочной шкалы.

В «Джанго» и некоторых других спагетти-вестернах персонажи стрелков при помощи монтажа и ракурсов, посредством контраста в одежде словно противопоставлены окружающему миру. Они не просто бродяги, а чужаки. Нередко единственным жителем городка, который идет с ними на контакт, становится гробовщик. В «Джанго освобожденном» по мере продвижения от штата к штату представитель угнетаемой расы Джанго и просвещенный Шульц все плотнее погружаются в чужеродный и опасный для них мир, центром которого выступает самый беспощадный к рабам штат Миссисипи, а конечной точкой необычного путешествия — плантация внешне утонченного изувера, доморощенного «ученого»-френолога, рабовладельца Кэнди, где содержится жена Джанго, рабыня Брумхильда.

Объединяет двух «Джанго» взгляд на Запад — Юг как на территорию абсурда. Корбуччи создает его при помощи визуальных средств: гроб, невысыхающая грязь, ненасытное болото, красные капюшоны, явная диспропорция населения в пользу кладбища... Характерно, что, говоря о рабстве, Тарантино использует именно слово «абсурд». В его картине крайним выражением абсурдистской парадоксальности, которая, впрочем, не разрушает ни логики, ни реализма, выступает черный раб Стивен (Сэмюэл Л. Джексон), ненавидящий свою расу, относящийся к ней не менее бесчеловечно, чем плантаторы. Городок, кладбище, болото в «Джанго», плантации, цепи, карцеры в «Джанго освобожденном» олицетворяют одно и то же — цивилизацию, с которой не просто что-то не в порядке, а которая неисправима. Такой диагноз роднит фильм Тарантино со многими спагетти-вестернами и противопоставляет их американским.

Процветающий в этой цивилизации садизм, устанавливающие в ней законы и нормы нелюди заслуживают только уничтожения. Ее и осуществляют персонажи Корбуччи и Тарантино. В финале чернокожий Джанго лишь повторяет поступок белого Джанго — взрывает усадьбу под саркастическим названием Кэндиленд («Страна сладостей»), символ бесчеловечности.

Второй вестерн Тарантино «Омерзительная восьмерка» вдохновлен итальянским поджанром дозированно и точечно. Тем не менее протагонисты фильма столь же «омерзительны», как многие стрелки «спагетти». По профессии они охотники за головами, в душе — циники, в поступках — часто садисты. Персонажи одеты как на Неделе высокой моды. Своего рода образным ориентиром стала картина Корбуччи «Великое безмолвие», редкий спагетти-вестерн, действие которого происходит зимой. Еще больше мотивов режиссер наследует у Серджо Леоне. Заметно, что источником вдохновения для персонажа Сэмюэла Л. Джексона послужил Ли Ван Клиф. Постоялый двор, где разворачивается значительная часть действия, напоминает огромные пространства внутри строений в фильмах Леоне. Знаковым стало и участие в проекте композитора Морриконе.

Фирменные безмолвные паузы Леоне, умение работать на открытых пространствах не конек Тарантино. У него другие козыри. Все же из всех авторов спагетти-вестерна ему по-настоящему близок только Серджо Леоне. По масштабу таланта, значимости в истории кино, материалу... «Он представляет собой наилучшую комбинацию совершенного мастера стиля и рассказчика» — эти слова Тарантино об итальянце могут быть адресованы и ему самому. Оба относятся к той редкой породе режиссеров, которые одновременно обладают даром рассказчиков увлекательных историй и неповторимым, ярким фильмическим стилем.

Автор текста: Дмитрий Захаров
Источник: https://kinoart.ru/texts/istoriya-spagetti-vesterna-ot-serdz...

Другие материалы:

Показать полностью 17
18

Вселенная Роберта И. Говарда. Часть 1: Кулл из Атлантиды, король Валузии

Творчество Роберта Говарда многообразно: фэнтези, ужасы, боксёрские истории, юмористические вестерны, приключенческие рассказы, мистические детективы… Наибольшей популярностью пользуются его работы в жанре «меча и магии» и, конечно, самый известный его герой — Конан, но начнём мы рассказ о Вселенной Говарда с другого персонажа.

Часть текстов писателя описывает один и тот же мир от самых ранних этапов его существования до современных Говарду времён. Эта вселенная тесно связана с «Мифами Ктулху» Лавкрафта, переплетается с созданными богатой фантазией Кларка Эштона Смита причудливыми мирами, а также имеет касательство и к творчеству других писателей так называемого «лавкрафтовского кружка».

Мы попытаемся представить в серии статей вселенную Роберта И. Говарда — не в полном объёме, но в рамках героического фэнтези. В первую очередь, конечно, обратим внимание на «могучую четвёрку», но не забудем и других знаменательных героев техасца, слава которых не так велика.

Первый из персонажей во вселенной Говарда — Кулл из Атлантиды, король Валузии, могущественнейшей из Семи Империй. Первый — по внутренней хронологии, конечно.

Иллюстрация Кена Келли

Как признавался сам Роберт И. Говард, Кулл возник в его воображении внезапно. И можно с довольно большой степенью уверенности сказать, что так и было.

Первую историю, где появился атлант, техасец написал в 1925 или 1926 году. Это был безымянный рассказ, который впоследствии получил известность как «Изгнанник из Атлантиды». Впервые опубликован он был после смерти автора, в 1967 году в сборнике King Kull, который редактировал Лин Картер. Он поменял ряд имён; позже восстановленный вариант текста также увидел свет. Произведение интересно тем, что служит финалом одного цикла и отправной точкой другого. Ам-ра, один из героев рассказа, собственно, и был изначально главным персонажем, но в процессе написания, по признанию Говарда, Кулл стал брать над ним верх. Об Ам-ре техасец чуть раньше уже написал несколько прозаических отрывков и стихотворений, и «Изгнанник из Атлантиды» тоже мог бы стать частью цикла, если бы не заявил о себе так активно Кулл. И хотя полноценным началом цикла об атланте-варваре этот текст считать не следует, даже здесь уже отчётливо видно то, что станет сутью, основой большинства рассказов о короле Валузии. Легенда, сказка — вот те слова, что лаконично и точно описывают почти весь следующий цикл произведений.

А настоящим началом Кулла послужило одно из лучших произведений во всём творчестве «техасского мечтателя» — новелла «Королевство теней». По мнению большинства не только рядовых читателей, но и говардоведов это лучший текст о Кулле. Кроме того, «Королевство теней» стало и формальным началом жанра «меча и магии» как такового — в том виде, в котором его и привыкли видеть со времён Говарда. Произведение впервые опубликовано в августе 1929 года в журнале Weird Tales, а написано на два-три года раньше.

Следующим рассказом о Кулле стали «Зеркала Тузун Туна», которые Говард написал в том же 1927 году, едва только узнал, что предыдущий рассказ об атланте принят к публикации. Это произведение вышло в печати следом за предшественником — в сентябрьском номере Weird Tales за 1929 год. Снова Говард создаёт нечто выдающееся, почти кардинально меняя стиль и сюжет, которые были заданы в «Королевстве теней».

Иллюстрация из журнала Weird Tales, август 1929

Далее работая с Куллом, техасец немного дал маху. Незаконченный фрагмент, довольно крупный, сегодня нам известный, наверное, более всего как «Предрассветные всадники», далеко увёл писателя. Настолько далеко, что он даже не смог его завершить. А ведь атмосфера мрачной сказки получилась здесь у автора очень хорошо! Первая публикация состоялась в сборнике King Kull, для которого Лин Картер частично переписал и закончил историю. К сожалению, он безнадёжно испортил главное достоинство «Предрассветных всадников» — атмосферу. Незаконченный фрагмент Говарда не единожды публиковался начиная с 1978 года.

Очередная предпринятая техасцем попытка написать о Кулле была более успешной. Рассказ «Кошка и череп», также известный как «Кошка Делькарды», был успешно завершён, но, к сожалению, не принят редактором Weird Tales к публикации. Здесь Говард впервые вводит персонаж, которому в будущем суждено будет получить более или менее широкую известность, пусть и не в оригинальном виде. Это — Тулса Дум, злейший враг атланта. Хотя написан текст в начале 1928 года, первая его публикация состоялась всё в том же сборнике King Kull в 1967 году.

Далее волею писателя Куллу приходится пережить довольно необычное приключение в истории «Кричащий Череп Тишины». Это произведение также написано в 1928 году, но впервые опубликовано посмертно — в книге King Kull (1967). Примечательно оно в первую очередь тем, что представляет собой весьма необычный хоррор, или, по крайней мере, фэнтези с ощутимым элементом хоррора.

В том же году Говард написал ещё несколько текстов о Кулле, но все они оказались неудачными с точки зрения продаж в журналы. И в них техасец продолжил свои литературные эксперименты. «Удар гонга» вообще представляет собой философскую притчу, утверждающую эфемерность всего сущего. Следует отметить, что это единственный рассказ из цикла, который предлагался не сразу журналу Weird Tales, а другому периодическому изданию — Argosy.

Иллюстрация Уилла Конрада к комиксу «Королевство теней»

В рассказе «Алтарь и скорпион» Говард снова играет со своим героем. Здесь Кулл только упоминается, а главные действующие лица — совсем другие люди, которые более ни в одном произведении цикла не встречаются. Предложенный редактору Weird Tales, рассказ не нашёл путь к читателю в течение жизни автора. Как и предыдущий текст, он был опубликован впервые в сборнике King Kull 1967 года.

В 1928 или 1929 году техасец вновь обращается к Куллу, повторяя вариант, уже опробованный прежде в «Алтаре и скорпионе». Написанный им небольшой рассказ называется «Проклятие золотого черепа», и атлант здесь тоже только упоминается. Вообще, это самый необычный текст цикла. И не только потому что действие развивается и в далёкой древности времён Семи Империй, и в современности Говарда. Текст связан тематически с интереснейшей незавершённой повестью Говарда «Остров вечности» и обнаруживает немалое сходство с прозой Кларка Эштона Смита. Впервые «Проклятие золотого черепа» опубликовано в альманахе Гленна Лорда The Howard Collector № 9 весной 1967 года.

Иллюстрация Джона Болтона к комиксу «Демон в серебряном зеркале»

Затем Кулл опять выходит на первый план в историях, ему посвящённых. Правда, истории эти остались незаконченными. Фрагмент под названием «Чёрный город» довольно мал и даёт совсем небольшое представление о том, что Говард мог задумывать. Тем не менее, это не остановило Лина Картера, который дописал историю и опубликовал её в 1967 году в книге King Kull. Оригинальный текст впервые увидел свет в 1978 году.

Та же судьба постигла и незаконченный «Рассказ пикта». В этом тексте Кулл на первых порах оказывается главным героем, но скоро становится понятно, что история-то вовсе не о нём. Говард во время написания этого произведения снова сильно увлёкся другой темой, по большому счёту, позабыв об атланте и других персонажах цикла. Лин Картер не бросил и этот фрагмент — снова в 1967 году в книге King Kull появляется история, дописанная им. Пожалуй, это лучшее продолжение незавершённых приключений Кулла, над которыми работал Картер. Оригинальный текст публикуется также начиная с 1978 года.

В 1929 году Говард снова возвращается к Куллу, уже на более серьёзной основе: два рассказа, за которые он взялся в это время, были завершены автором. «Сим топором я правлю!» стало ещё одним значимым текстом о Кулле: и потому что явилось попыткой Говарда вернуться к персонажу, к которому он уже питал довольно малый интерес, и потому что впоследствии сыграло значительную роль в становлении другого персонажа техасца, ещё более известного, чем король Валузии. Этот текст, в отличие от всех предыдущих рассказов об атланте, не содержал никаких мистических или фантастических элементов, став, по сути дела, просто приключенческим рассказом в антураже фэнтезийного мира.

«Мечи пурпурного королевства» достаточно похож на предыдущее произведение. Здесь тоже нет мистики, да и сюжет имеет некоторое сходство с «Сим топором я правлю!». Это была самая последняя попытка вернуться к Куллу как таковому. Оба «реалистических» рассказа оказались не востребованы при жизни Говарда и увидели свет лишь в 1967 году в сборнике King Kull. Лин Картер, редактировавший тексты, изменил ряд имён и в «Сим топором я правлю!», и в «Мечах пурпурного королевства», чтобы избежать сходства с персонажами, появлявшимися в других опубликованных историях техасца. Позже публиковались и произведения в оригинальном виде.

Но на этом история работы Говарда с Куллом не заканчивается. В 1930 году он пишет рассказ «Короли ночи», где сталкивает лицом к лицу двух своих знаменитых героев — собственно, атланта и вождя пиктов Брана Мак Морна. Техасцу удаётся создать одно из лучших произведений за всю карьеру, но в этом, вероятно, не так много заслуги Кулла как такового. Здесь он оказывается в «исторической» реальности, во времена противостояния пиктов и других племён Каледонии римским легионерам. В пользу того что Кулл в рассказе выступает в качестве гостя — исключительно гостя, во всех смыслах — говорит тот факт, что некоторые имена, упоминавшиеся в рассказах о короле Валузии, в «Королях ночи» переиначены, будто сам автор забыл, как они пишутся. Рассказ увидел свет в ноябре 1930 года в журнале Weird Tales.

Ещё осталось сказать о поэме «Король и дуб», которая существует в двух вариантах. Впервые поэма была опубликована в номере Weird Tales за февраль 1939 года. Эта версия считается основной. Вариант, известный как черновой, содержит упоминание города Колдеркона, что, собственно, и является его главным отличием от первого варианта. Эта вторая версия впервые опубликована в 2006 году в сборнике Kull: Exile of Atlantis.

Итак, цикл о Кулле в порядке написания произведений (приводится согласно статье Патриса Луине «Происхождение Атлантиды» и составу тома Kull: Exile of Atlantis 2006 года издания):

  1. Изгнанник из Атлантиды / Untitled Story
    Впервые — в сборнике King Kull (1967)

  2. Королевство теней / The Shadow Kingdom
    Впервые — в журнале Weird Tales (август 1929)

  3. Зеркала Тузун Туна / The Mirrors of Tuzun Thune
    Впервые — в журнале Weird Tales (сентябрь 1929)

  4. Предрассветные всадники / Untitled Draft
    Впервые — в сборнике King Kull (1978)

  5. Кошка и череп / The Cat and the Skull
    Впервые — в сборнике King Kull (1967)

  6. Кричащий Череп Тишины / The Screaming Skull of Silence
    Впервые — в сборнике King Kull (1967)

  7. Удар гонга / The Striking of the Gong
    Впервые — в сборнике King Kull (1967)

  8. Алтарь и скорпион / The Altar and the Scorpion
    Впервые — в сборнике King Kull (1967)

  9. Проклятие золотого черепа / The Curse of the Golden Skull
    Впервые — в альманахе The Howard Collector № 9 (весна 1967)

  10. Чёрный город / The Black City
    Впервые — в сборнике King Kull (1978)

  11. Рассказ пикта / Untitled Fragment
    Впервые — в сборнике King Kull (1978)

  12. Сим топором я правлю! / By This Axe I Rule
    Впервые — в сборнике King Kull (1967)

  13. Мечи пурпурного королевства / Swords of the Purple Kingdom
    Впервые — в сборнике King Kull (1967)

  14. Король и дуб / The King and the Oak
    Впервые — в журнале Weird Tales (февраль 1939)

  15. Король и дуб. Черновик / The King and the Oak, draft
    Впервые — в сборнике Kull: Exile of Atlantis (2006)

  16. Короли ночи / Kings of the Night
    Впервые — в журнале Weird Tales (ноябрь 1930)

Рассказы о Кулле — это всё ещё начальный период творчества Говарда. Он пока не набил руку как следует, но зато писал эти истории так, как нравилось ему самому. Техасец экспериментировал и отпускал своё воображение в свободный полёт.

Вместе с тем нельзя сказать, что произведения об атланте — ученические. Как минимум «Королевство теней» входит в «золотой фонд» прозы писателя (можно упомянуть и «Королей ночи», но этот рассказ стоит всё-таки особняком). Даже и «Зеркала Тузун Туна» вполне способны претендовать на звание очень качественной, наполненной как приключениями, так и философией фэнтези-истории.

Неудивительно, что читатели Weird Tales надолго запомнили Кулла, по сути дела, только благодаря этим двум рассказам.

Источник: https://swordandword.wordpress.com/

Другие материалы:

Показать полностью 10
221

Классика научной фантастики — Джон Уиндем. День триффидов

Эталон научно-фантастического «романа-катастрофы». В результате космического катаклизма почти все земляне ослепли и превратились в добычу ставших хищными растений. Конец цивилизации? Вовсе нет!

Роман британского фантаста проникнут верой в силу человеческого духа. Книга положила начало целой волне аналогичных историй — хотя зачастую куда более пессимистичных.

Жизнь на Земле хрупка и зависит от множества случайностей. Человечество балансирует на грани, и чем дальше заходит наука, тем тоньше эта грань. Вот два главных постулата антиутопий, романов-катастроф и постапокалипсиса. Либо к случайности, либо к закономерности можно свести, пожалуй, любой сценарий гибели человечества. Классик английской фантастики Джон Уиндем (1903-1969) в самом известном своём романе «День триффидов» (1951) соединил и то и другое.

Случайность так и не выясненной природы: таинственный метеоритный дождь, феерическое зрелище, волшебной красоты ночь - и страшное утро, когда все, кто любовался им, проснулись ослепшими. И закономерность: триффиды, продукт биологических изысканий, ценнейшее, сверхприбыльное - и почти совсем не изученное растение. Растение, распространившееся по всему земному шару в результате неудачной попытки выкрасть экспериментальный образец из секретных лабораторий; классический пример опасного изобретения, контроль над которым утерян.

Что чувствует человек, проспавший конец света? Билл Мэйсен, один из немногих сохранивших зрение счастливчиков, однажды испытывает это на своей шкуре. А заодно узнает и все возможные варианты ответа на куда более интересный вопрос: как поведут себя люди, больше не связанные законами общества? Кто-то будет спасать себя, кто-то попытается помочь другим. Но и здесь выбор не так-то прост. Где истинная жестокость, в чём больше ответственности: помогать ослепшим искать пропитание - или бросить их умирать ради попытки спасти будущее человечества? Как строить жизнь тем, кто выбрал второй путь? Билл, и мы вместе с ним, сталкивается со всем спектром возможных решений. Но какой бы путь ни избрали отдельные группы выживших, всем угрожает общая опасность - триффиды.

Теперь уже виден путь, но придётся затратить ещё много усилий и выполнить много исследований. А потом наступит день, и мы (или наши дети) переправимся через узкие проливы и изгоним триффидов, неустанно истребляя их, пока не сотрём последнего с лица земли, которую они у нас отняли.
Переводчик С. Бережков

Рассуждениями о путях спасения человечества занято немало страниц - что, пожалуй, может отвратить от книги тех, кто привык пролистывать долгие разговоры в поисках действия. Однако рассуждения эти неотделимы от сюжета: каждый путь соответствует взглядам и убеждениям кого-либо из героев и показан не только на словах, но и на деле. Показан жёстко, страшно, со всеми свойственными ему издержками и перегибами. Удивительно, но при этом в книге вовсе нет обречённости. В чём-то новый мир лучше старого, утверждает автор, и если уж пытаться возродить былое - то с очень большой оглядкой. Среди настоящих проблем и опасностей рождаются и подлинные чувства, и настоящие, достойные цели - то, чего не хватало героям в рутине донельзя регламентированного общества. Конечно, с этим можно спорить: слишком большая цена заплачена. А можно и задуматься: что же не так в нашем мире, если даже такая альтернатива может показаться благом?

Авто текста: Алла Гореликова
Источник: 116 главных фантастических книг

Другие материалы:

Показать полностью 3
7

Промежуточные итоги — 10 лучших игр первой половины 2023 года

Список не ранжирован, все игры расставлены в алфавитном порядке

Пора подвести итоги полугодия. Начинаем с игр и рассказываем про любимые и значимые тайтлы. А хитов уже вышло предостаточно, и мы еще молчим про осень, когда громкие релизы будут сыпаться чуть ли не каждую неделю.

1. Dead Island 2

Где играть: ПК, PlayStation 5, PlayStation 4, Xbox Series X|S, Xbox One

Продолжение зомби-игры 2013 года так долго торчало в производственном аду, что многие уже давно махнули на него рукой. И очень зря! Dead Island 2 получилась пусть и не главной, но очень яркой новинкой этого насыщенного года. Игроку предлагают медитативно расправляться с ордами зомби в ярком Лос-Анджелесе, и от этого предложения очень трудно отказаться. Идеальное развлечение после загруженного рабочего дня — отключить свою голову и размозжить несколько десятков зомби-черепушек.

2. Dead Space

Где играть: ПК, PlayStation 5, Xbox Series X|S

Ремейк Dead Space не просто старый релиз в новой обертке, а лучшая игра серии на данный момент. Разработчики из EA Motive бережно избавили жуткую космическую станцию «Ишимура» от всех швов между локациями и загрузочных экранов, дали главному герою голос, сделали бои с монстрами куда более зрелищными (мясо с них слезает буквально слоями), а все скучные и устаревшие фрагменты заменили на новые. Новая Dead Space ощущается не как простой ремейк, а как своего рода перезапуск серии, объединяющий в себе лучшие черты первой и второй частей.

3. Diablo 4

Где играть: ПК, PlayStation 5, PlayStation 4, Xbox Series X|S, Xbox One

Diablo 4 добиралась до прилавков 9 лет и за это время сменила несколько концепций, она могла стать даже экшеном в духе God of War. В итоге победила самая надежная идея — сделать вид, что триквела не существовало, и напрямую развить стиль культовой Diablo 2, а заодно попытаться рассказать самую интересную историю во всей серии. И эта задача была выполнена с блеском: Лилит — потрясающая злодейка, а в Diablo 4 залетаешь как в нечто очень родное и уютное. Крошить врагов часами тут одно удовольствие. Даром что игра, к сожалению, никак не двигает жанр вперед — просто очень качественно воплощает в жизнь его самые сильные стороны. Но у Blizzard есть все шансы раскачать зачатки заявленной MMO-концепции в грядущих дополнениях.

4. Final Fantasy XVI

Где играть: PlayStation 5

После выхода FF16 вопрос «А что вообще такое Final Fantasy?» зазвучал особенно часто, ведь игра в новом перезапуске лишилась почти всех элементов RPG, ушла в мрачное фэнтези-средневековье в духе «Игры престолов», а на смену привычной пошаговой партийной боевой системе пришел слэшер в духе Devil May Cry. А еще в этот раз в «Финалке» так много кат-сцен, что она порой напоминает анимационный сериал, в котором игроку лишь иногда нужно перехватывать управление. Если же у вас нет проблем ни с одним из вышеперечисленных элементов, то вас ждет отличное кинематографичное приключение с шикарной англоязычной озвучкой (лучшей за всю историю FF) и сумасшедшей гигантоманией, которой не хватало в высокобюджетных играх со времен God of War 3.

5. Hi-Fi Rush

Где играть: ПК, Xbox Series X|S

Цветастый и мультяшный ритм-экшен, сделанный внезапно Tango Gameworks — разработчиками культовой хоррор-дилогии The Evil Within. Главному герою случайно вживляют в тело плеер, поэтому он будет мутузить роботов в такт мелодиям Run the Jewels и Nine Inch Nails. Незатейливая (в хорошем смысле!) и задорная Hi-Fi Rush оправдывает существование подписки Game Pass: игру неожиданно анонсировали и выпустили в один и тот же день без всяких прелюдий и томительного ожидания. Именно таких сюрпризов мы и ждем от Microsoft в дальнейшем.

6. Hogwarts Legacy

Где играть: ПК, PlayStation 5, PlayStation 4, Xbox Series X|S, Xbox One; осенью выйдет на Nintendo Switch

Не революционное, но очень ладное приключение в волшебном мире Джоан Роулинг. Игрок изучает Хогвартс образца XIX века и его окрестности, попутно расправляясь с врагами, ухаживая за гиппогрифами и изучая новые заклинания. Один из лидеров продаж этого года — к началу мая было отгружено уже более 15 миллионов копий игры, а общая выручка, если считать только физические версии игры на дисках, составила более миллиарда долларов. Вероятно, в ближайшее время нас ждет больше видеоигровой поттерианы, ведь успехи Hogwarts Legacy куда более весомые, чем у всей трилогии «Фантастических тварей».

7. Planet of Lana

Где играть: ПК, Xbox Series X|S, Xbox One

Небольшой инди-платформер, который пробегается буквально за пять часов. Геймплейно Planet of Lana подражает кинематографичным представителям жанра вроде Inside и Limbo (нужно решать головоломки и убегать от врагов). А визуальный ряд сделан с оглядкой на аниме студии Ghibli — кажется, что арт-директором Planet of Lana мог выступить сам Хаяо Миядзаки. Сюжет подается не через диалоги (они звучат редко и написаны на вымышленном языке), а через действие: роботы-захватчики похищают подругу главной героини Ланы, а та бросается вслед за ней; союзником девочки становится котообразный компаньон. Planet of Lana вышла сразу в подписке Game Pass.

8. Resident Evil 4

Где играть: ПК, PlayStation 5, PlayStation 4, Xbox Series X|S

Когда Capcom решила пересобрать на базе новых технологий старые части Resident Evil, не было никаких сомнений в том, что венцом этой коллекции ремейков станет RE4 — переосмысление одной из самых влиятельных игр нулевых. Так и случилось. «Дедушка Uncharted», получив подтяжку в нужных местах, вполне уверенно претендует на звание одной из лучших игр 2023 года. И сравнения с Uncharted не преувеличение. RE4 похожа на хоррор лишь поначалу, но очень быстро превращается в ураганный экшен с использованием гранатометов, автоматического оружия и фирменного удара с ноги, который исполняет неотразимый Леон Кеннеди. Эта игра никогда не дает скучать, втягивая главных героев во все более безумные авантюры.

9. Star Wars Jedi: Survivor

Где играть: ПК, PlayStation 5, Xbox Series X|S

Игра поступила в продажу сыроватой, но все равно Survivor — главное интерактивное приключение по «Звездным войнам» за последние годы. Да и просто отличный способ почувствовать себя настоящим джедаем, ловко бегающим по стенам, захватывающим разум противников и дотошно настраивающим внешний вид своего светового меча. Как и предыдущая часть, Fallen Order, Survivor рассказывает о событиях между III и IV эпизодами саги, что несколько стесняет сценаристов. Но авторы нашли способ сделать путь главного героя значимым, а его соратников — интересными. При этом Survivor порой передает магию «Звездных войн» лучше, чем все последние попытки Disney.

10. The Legend of Zelda: Tears of the Kingdom

Где играть: Nintendo Switch

Сиквел влиятельной Breath of the Wild (2017) получился еще лучше, больше и разнообразнее первой части. Новая «Зельда» предлагает исследовать не только поля, равнины, леса и горы фэнтезийного королевства Хайрул, но и зловещие подземелья и скрытые в облаках руины древней цивилизации. Ультимативное приключение на десятки, а то и сотни часов — самая высокооцененная критиками игра этого года (96 баллов на Metacritic), которая к тому же не покидает чартов продаж. Возможно, последняя большая игра, которая закрывает эпоху гибридной консоли Nintendo Switch.

Бонус

Horizon Forbidden West: Burning Shores

Где играть: PlayStation 5

Дополнение Horizon Forbidden West (2022) получилось куда более сфокусированным, чем оригинальная игра. Burning Shores добавляет к постапокалиптическому миру новый регион — Лос-Анджелес с обязательной надписью Hollywood. Дополнение проходится буквально за несколько часов, поражает еще более красивой графикой (именно поэтому оно доступно только на PS5) и протягивает ниточки к следующей части Horizon. Ждем третью полноценную игру серии.

Авторы текста: Марат Шабаев, Вадим Елистратов
Источник: https://www.kinopoisk.ru/media/article/4008041/

Другие материалы:

Показать полностью 12
18

Звёздные войны: оригинальная трилогия (1977-1983) — постмодернистский эпос, ставший основой современной мифологии

Нет. Я твой отец.

В сериале «Легенды завтрашнего дня» есть такой эпизод: супергерои попадают в альтернативную реальность, где Джордж Лукас отказался от идеи снять «Звёздные войны». Эффект бабочки оказывается масштабным: исчезает почти вся современная массовая культура.

И даже сами герои теряют свои способности, потому что не вдохновились космической сагой и выбрали иной жизненный путь. Чем же «Звёздные войны» настолько отличаются от других блокбастеров? Почему именно они изменили всё?

До начала 1970-х фантастика и фэнтези были в США маргинальным направлением. Такие классики, как Азимов, Брэдбери, Шекли и Каттнер, уже написали свои шедевры, — но им приходилось бороться с предубеждением против «несерьёзного» жанра. Никто из продюсеров, издателей и кинокритиков ещё не верил в фантастику, «Космическая одиссея» и «Планета обезьян» считались единичными случаями успеха. «Звёздные войны» стали прорывом, которого так долго ждал жанр. И каким!

В воспоминаниях зрителей, заставших премьеру 1977 года, читается искренний шок. Лукасу удалось снять такой фильм, о каком почти десятилетие мечтали повзрослевшие поклонники сериалов и комиксов. Он впервые показал на экране, как должна выглядеть настоящая приключенческая фантастика. Вместо долгого знакомства с миром — приключения с первой же минуты. Вместо дурацкой бутафории из фольги и картона — потёки ржавчины на угловатой реалистичной технике. Вместо статичных кораблей, лениво обменивающихся нарисованными выстрелами, — головокружительная хореография космических истребителей.

Выйдя с киносеанса, Ридли Скотт бросил задумку фильма про Тристана и Изольду и стал искать фантастические проекты. Джеймс Кэмерон оставил работу водителя и пошёл в киноиндустрию, мечтая снимать такие же зрелищные эффекты, как Лукас. Питер Джексон в ожидании новозеландской премьеры пачками скупал журналы с интервью и кадрами из фильма. Люк Бессон признавался, что всю жизнь работает, чтобы создать хоть один такой же впечатляющий момент, как первое появление Звёздного разрушителя...

Критики долго ломали голову, к какому жанру отнести «Звёздные войны». Поклонники научной фантастики открестились от фильма, и в прессе устоялись такие определения, как «космоопера», «космическое фэнтези» и даже «космическая сказка». Это близко к правде, но в последнее время появилось интересное дополнение: киноведы всё чаще утверждают, что «Звёздные войны» задали моду на жанр «пастиш». Этот нечто вроде постмодернистского лоскутного одеяла: произведение целиком строится на сознательных заимствованиях, но при этом не скатывается в пародию.

Заимствованиям и отсылкам в «Звёздных войнах» посвящены бесчисленные статьи и книги. За сорок лет журналисты и фанаты раскопали все источники — от самурайского кино Акиры Куросавы до вестернов Джона Форда, от космических приключений Флэша Гордона и Джона Картера до фильмов про Вторую мировую. Но куда важнее, что сам киноязык «Звёздных войн» построен на удачных находках жанрового кино. Если пропустить начальные титры и попасть сразу на появление Вейдера, по одному только кадру сразу ясно, кто в фильме злодей. Когда Люк просит дядю отпустить его с фермы, мы узнаём об их отношениях больше, чем говорится в фильме, потому что видели похожую сцену много раз. Когда один из посетителей кантины огрызается на Люка, зритель сразу понимает: сейчас начнётся трактирная драка.

В каком-то смысле это воплощение одного из главных принципов драматургии — «показывай, а не рассказывай». Разница в том, что пастиш опирается не на повседневный опыт зрителя, а на его кинематографический багаж. Если сюжет в общих чертах уже всем знаком, можно задать его парой крупных мазков, а освободившиеся силы и время пустить на то, чтобы проработать характеры, нарисовать красивую картинку или поиграть с устоями жанра.

Манеру сразу бросать зрителей в гущу событий режиссёр частично позаимствовал у Куросавы, а частично у сериалов. Раньше кино было гораздо более неспешным, а фантастические фильмы и вовсе нередко буксовали, стараясь объяснить зрителям правила игры. Лукас же понял, что белые пятна не мешают воспринимать происходящее. Он сравнивал «Звёздные войны» с американскими горками. После выхода «Звёздных войн» родилось понятие фильма-аттракциона, а темпы ускорились настолько, что режиссёры постарше стали жаловаться на «клиповое мышление» молодёжи.

Фильм, открывший поп-культуре глаза на её потенциал, стал краеугольным камнем новой мифологии. Поначалу любовь к «Звёздным войнам» была атрибутом гиков — сагу с упоением обсуждали Билл и Тед из «Невероятных приключений», Марти Макфлай из «Назад в будущее», герои всех фильмов Кевина Смита. Но дети, увидевшие когда-то первые сеансы, становились старше, а «Звёздные войны» всё больше воспринимались как неотъемлемая часть культуры, — и цитаты из них начали смотреться органично в любом контексте. Уже в 1980-х Рейган произнёс печально известные фразы «Сила с нами» и «Империя зла», а в 2000-х Обама позировал со световым мечом. Примечательно не то, что политики ссылаются именно на «Звёздные войны», а само их обращение к образам поп-культуры. До 1977 года это было немыслимо.

Первые фанаты, увидевшие фильм ещё в детстве, выросли, и многие под впечатлением от работы Лукаса сами пошли в кинематограф. Ещё в 1990-х Джосс Уидон словно стеснялся своего увлечения: в любви к «Звёздным войнам» он признавался устами персонажей-гиков. Но уже пару лет спустя тот же Уидон будет прятать фигурку Хана Соло в интерьерах космического грузовика, а исполнитель главной роли в «Светлячке» Нейтан Филлион не станет скрывать, что вдохновлялся образом знаменитого контрабандиста.

Сейчас кажется, что кинематограф поголовно состоит из фанатов саги. Джей Джей Абрамс превратил в её подобие «Звёздный путь», Кристофер Нолан называл Дарта Вейдера источником вдохновения для Бейна из своего «Тёмного рыцаря: Возрождение легенды», а во вселенной Marvel то объясняют боевую тактику с помощью битвы на Хоте, то снимают пастиш о космических пиратах. Что уж говорить о самой Lucasfilm, где создатели новых эпизодов будто соревнуются, рассказывая, как с детства любят киносагу. Скептики скажут, что это рекламный трюк, но в любви к далёкой галактике признаются и режиссёры, не связанные с франшизой, — Гильермо дель Торо, Ридли Скотт, Джеймс Кэмерон... Кажется, будто «Звёздные войны» незаметно записали человечеству на подкорку.

Разгадка проста: сейчас на пике карьеры находится первое поколение, выросшее в мире, который родился 25 мая 1977 года. В мире, где существуют блокбастеры и многозальные кинотеатры, компьютерная графика и фанатские конвенты, обычай продавать игрушки к фильмам и писать новеллизации; где президенту и космонавтам с МКС не зазорно позировать в виде героев поп-культуры. И каждый, имея в виду что-то своё, может сказать: «Да пребудет с вами Сила!»

Автор текста: Алексей Мальский
Источник: 150 фантастических фильмов, которые стоит посмотреть

Другие материалы:

Показать полностью 4
Отличная работа, все прочитано!