Окончание главы. Начало здесь: Глава 20.
Дашка переглянулась с Белкой. Если та и хотела отомстить Властительнице, то у Конопатой это желание притупилось, стало маленьким, провалилось на самое дно ее измученной души.
“В самом деле”, – думала она, – “если мы дойдем до зоны, Маша трансформируется. Да ведь и мелкая тоже. Они станут безмозглыми, одинокими нелюдями, которых не защищает стая. В конце концов их прикончат охотники. Разве этого я хочу?”
Но охотники гнали их в зону уже сейчас. Иногда в лесу можно было слышать дикие, нечеловеческие вопли, издавать которые – и все трое это прекрасно понимали – могли только люди. Люди, на которых обратилось зло других людей. В лесах севера царил безудержный, лютый послевоенный хаос, в котором невозможно было чувствовать себя в безопасности.
– Вы знаете, что с вами будет. Там, на космодроме.
Конопатая не могла идти дальше, не сказав это вслух, не получив одобрения или отказ. Ей не хотелось брать на себя ответственность, быть человеком, ведущим остальных за собой, человеком, который все решил за других.
– А что там, на космодроме? – спросила Белка.
– Не знаю. Но там зона. Люди на космодроме перестают быть людьми. Они становятся мутантами.
– Я бы посмотрела, – Белка сорвала желтое солнышко, сунула себе за ухо.
Конопатая оглянулась на Властительницу, поглаживающую живот. Теперь был ее черед высказаться. Но она молчала. Долго молчала. Когда, наконец, подняла взгляд, Дашка увидела в нем все тот же суеверный ужас.
– Врать не буду – страшно. Но ведь трансформация не мгновенная, правда?
– Правда. Даже без черного мяса люди в зоне обращались неделями.
– То есть я успею? – она снова посмотрела на живот, погладила его.
Напрямик выйти не удалось. Заплутали. Когда наткнулись на широкую полосу секвохи – самую широкую, которую когда-либо видели – решали, где космодром, севернее или южнее? Повернули направо, двигаясь на север. Угадали: в начале следующего дня стали появляться почти разрушенные, поглощенные лесом остатки человеческой мощи – развалины бетонных сооружений, стальных конструкций… А потом уж явились и приметы нынешнего времени, оставленные теми, кто хотел обратиться, кто добровольно приходил в зону – зарубки на деревьях, говорящие о том, сколько прошло человек, сколько среди них было мужчин, женщин, детей; идолы, вырубленные из тех же деревьев; иногда и кости тех, кто не дошел.
– Давай тормознем, – Маша вытерла пот со лба. Идти ей было еще труднее, чем несколько недель назад. Да и солнце припекало, заставляя снимать с себя лишнюю одежду, давно превратившуюся в лохмотья.
– Давай, – согласилась Конопатая.
Остановились у ручейка, к прозрачной воде которого долго, с наслаждением прикладывались, словно дикие животные в незапамятные времена.
– Странно, – заметила Маша, откинувшись на зеленую траву. – Мне казалось, что в зоне я сразу что-то почувствую.
– Да черт его поймет. Изменения какие-нибудь. Странности в голове. Желание перестать быть человеком. А тут все такое же, как и везде, ничего особенного. И желания те же – нажраться, напиться, поваляться в тенечке.
– Вот и валяйся, не забивай голову ерундой.
– Хорошенькая ерунда! Может, это мои последние… – Маша заставила себя замолчать, прикусила губу.
Можно было остаться там, у ручья, ведь территории космодрома они уже достигли. Но Конопатая решила идти дальше, увлекая за собой остальных.
Нигде в лесу не было так тихо, как в этом странном месте. Ветви огромных секвох едва шевелились, в воздухе чувствовался сладкий привкус цветущего, пробудившегося от зимней спячки мира. И никого вокруг на многие дни пути! Мутанты ушли, а люди – те, что хотели оставаться собой – здесь не появлялись.
– Думаешь найти что-то особенное? – снова подала голос Властительница. – Искали и до тебя, ничего не нашли. И вообще, разве можно понять, что мы добрались до сердцевины? Все вокруг одинаковое. Деревья и трава, трава и деревья…
– Увидим, – ответила Дашка и уже через несколько минут указала рукой вперед.
Их глазам открылся просторный участок, на который не покушались деревья. Сложенные из камней прямоугольные глыбы, поставленные то вплотную друг к другу, то на расстоянии, образовывали круглый лабиринт. Несложный, его мог бы пройти любой – сооружение имело чисто символическое значение. В центре лабиринта возвышались останки чего-то монументального, похожего на башню, собранную из разномастных, хитро переплетающихся элементов.
– Господи боже… – Маша смотрела на стальную конструкцию, прикрываясь ладонью от солнца. – Это же стартовая площадка! Была когда-то.
Двинулись мимо каменных глыб, местами украшенных выцветшими тряпицами. Пространство между ними зарастало не обычной травой, а пестрой в своем разнообразии смесью растений. Они лишь недавно выползли из земли, показали первые листья, поэтому сложно было сказать – что это? Цветы? Кустарник? А может, сами секвохи?
Решено было устроиться на первом, бетонном ярусе стартовой площадки. Все-таки возвышение, дает обзор ближайших окрестностей. Еще выше было бы опасно, там изрядно проржавевший металл.
Конопатая до вечера таскала ветки, чтобы сложить на бетоне подобие шалаша, накидать еловых лап. Сильный дождь найдет и в этом укрытии щели, но лучше такое, чем совсем ничего. Когда солнце зашло и обитатели только что построенного домика повалились на его пахнущий хвоей пол, Дашка, дождавшись умиротворенного сопения девочки, спросила:
– Срок уже должен выйти. Разве нет?
– Думаю, что давно вышел, – ответила Маша. – Но то наш, людской срок. А сколько носила бы самка мутанта, если бы они могли давать потомство? Мы с тобой не знаем.
– Ты думаешь, что носишь…
– Тут и думать нечего. Спи! Тебе надо больше отдыхать. От нас с мелкой много помощи не дождешься, уж извини.
Но сон на новом месте приходил к Конопатой с трудом. Ни в эту ночь, ни в другую. Даже когда жилье удалось обустроить, укрепить, добавить в нем простора и уюта, спала она беспокойно, словно не под крышей и на еловых ветках, а в холодной яме посреди леса. И это казалось ей странным, ведь она была единственной, на кого зона никак не должна воздействовать.
Несколько недель ничего не менялось. Не было ни единого признака трансформации – ни у девочки, ни у Маши. Только живот Властительницы продолжал округляться и расти.
Однажды ночью Дашка подскочила, разбуженная дурным сном. Вытерла испарину со лба, попыталась вспомнить – что же там было, во сне? Что ее так напугало? Но вспоминались только три слова: “хочешь стать мною?” Эти слова стучались в ее мозг, словно надоедливый кулак в запертую дверь. “Кем это – мною? Кто мне сейчас явился во сне? Точно не Крил”. Она снова легла и задремать ей удалось лишь под самое утро.
А к полудню следующего дня Маша принесла букет из листьев.
– Ты не поверишь, – произнесла медленно и таким тоном, будто и сама не верила.
– Да мне все равно, – ответила Дашка, лишь на мгновение отвлекаясь от домашних дел. – Если так важно – уверую во что угодно.
Маша села на пол, показала один лист:
Достала из букета другой:
– Кажется, мята. Но я не уверена. А вот ростки смородины, малины… Этот, ветвистый, укроп. И там еще куча всего!
Конопатая смотрела на зелень, пытаясь понять, что все это значит?
– Оно не должно расти в нынешнем мире, да?
– Бинго, детка. Не должно! Если только кто-то не притаранил семена со Шпицбергена, в чем я сильно сомневаюсь.
Дашка взяла один лист, осторожно понюхала. Хотела даже откусить, но передумала.
– А почему тогда выросло?
Маша потянулась к ней, едва не касаясь ее носа своим.
– А почему мы с девчонкой еще не стали волосатыми, безмозглыми уродами?
– Слушай, не говори загадками. Я ничего не понимаю. Если знаешь – объясни!
Властительница отодвинулась, опустив голову. Бросила все листья на пол, разворошила их, разглядывая.
– Не буду утверждать, что знаю. Но я бы сказала, что здешняя зона тормознула. Она свои функции не выполняет. Как все это выросло – я объяснить не могу. Но зона не препятствовала растениям, как раньше, когда они уничтожались неизвестно чем, вместе с животными. И она, похоже, не собирается превращать нас с Белкой в нелюдей.
Они оглянулись, потому что у входа послышался шорох.
– Вас и подслушивать не надо, орете как ненормальные.
Белка положила двух птиц, вынутых из силков.
– А что, это правда? – она смотрела на девушек с надеждой. – Мы не изменимся?
Конопатая вздохнула, забрала добычу, собираясь готовить обед.
– Я бы зря не надеялась. Это может быть не насовсемное происшествие. Обманываться всегда очень горько.
Она принялась выдергивать из птиц перья.
“Хочешь стать мною?” – снова постучалось ночью в ее сознание. Даша не открывала глаз, не пыталась встать, но готова была поклясться, что бодрствует. И странная фраза, возникшая в голове, не сон.
“Один из многих. Теперь мы везде. Вокруг тебя постоянно”.
“Что значит – стать мною?”
“Позволим тебе слиться с нашим общим разумом”.
“Та, что лежит рядом с тобой, не оправдала надежд. Мы думали, что она справится, добавляли в ее мысли злобу, а в головы остальных желание ей подчиняться”.
“С чем она должна была справится?”
“С большой чисткой. Но помогать – ошибка. Этого недостаточно. Требуется полное слияние. Ты же знаешь, как зрение и слух могут становиться острее. Знаешь, как здорово нащупывать чужих и себе подобных на расстоянии. Все это усилится во множество раз!”
“Что еще за большая чистка?”
Конопатая не выдержала, вскочила. Посмотрела на мирно спящую Машу, мысли которой в последнее время крутились только вокруг беременности. Невозможно было представить, что еще недавно она командовала армией, приказывала убивать и разрушать.
Дашка выскочила на улицу, вдохнула свежего ночного воздуха. Быстро спустилась по самодельной лестнице на землю, встала на четвереньки и, на ходу превращаясь в нелюдя, бросилась к лесу. Она мчалась среди деревьев, огибая пространство, занятое каменным лабиринтом и стартовой площадкой. Всматривалась, прислушивалась. В какой-то момент уцепилась за ствол секвохи, забралась почти до самой верхушки.
Ничего. Ни малейшего намека на присутствие человека или мутанта. Лишь двое, спящие в хижине.
“Ты знаешь!” – снова зазвучало в ее сознании, еще громче и отчетливее, будто ей говорили на ухо. – “В большой чистке нуждается вся планета. И мы попробовали. Но вы разбегаетесь, как насекомые, отличаясь от них только разумом, который пытается придумывать все новые и новые способы размножения. Люди говорят – не можешь победить, возглавь. Мы так и поступим. Теперь не стравливая вас, а забирая под свое крыло”.
Конопатая оглядывалась, тщетно надеясь разглядеть, почувствовать в ночном лесу хоть кого-то.
“Нам нужна ты. С твоими способностями, твоим долголетием. Могли бы и сами вырастить такое существо, но потребуется время, много усилий. А ты уже здесь, рядом с нами”.
“Я не одна такая. Есть еще. И разве не вы их создали? И меня?”
“Нет. Мы создали простых мутантов. Ты – дело рук человека. Умных людей, среди вас всегда были такие. Они взяли наш рецепт мутации и усложнили его, усовершенствовали. Думали, что это – спасение цивилизации от большого заражения, которое мы устроили. Но заражение оказалось шустрее. Что ж, теперь ты узнала все, что хотела? Терпение наше не безгранично”.
“Печально. Ради нового плана мы схлопнули все точки трансформации. Восстановить их будет сложно. Да и нет такого желания. Весь интерес в новых экспериментах, в жестком управлении. Не отказывайся! Нам нужен управляющий. Будешь на вершине нового мира”.
“Кто вы? Почему я вас не вижу?”
“Видишь. Но не понимаешь, что это мы. Соглашайся и узнаешь все”.
“Какой бы меня не создали, я – человек. А вы нет. Вы пришли к нам не с миром. Вы захватчики. Как я могу быть с вами?”
В этот момент Конопатая не просто понимала чьи-то мысли, она чувствовала эмоции. Будто над ней смеялись.
“Захватчики? Нет. У нас честный бизнес. Мы купили вашу планету”.
“Купили?! Как это возможно? У кого?”
“У кого можно купить планету людей, как не у самих людей? Вы очень предприимчивая раса. Те, кто занимал в вашем обществе высокое положение, вас и продали. Теперь они живут рядом с другой звездой. Но это не важно, важен лишь твой ответ. Так ты согласна? Или нам придется думать над иными решениями”.
Она слезла с секвохи, оглянулась еще раз и, никого так и не увидев, медленно побрела обратно. Преодолев полпути встала на ноги, отряхнула розовые ладони от лесного мусора. Конопатая не знала – влезут ли они в ее голову снова, если она этого не захочет? Читают ли они вообще ее мысли? И что будет, если она перестанет им отвечать? Насколько могущественны те, кто присвоил себе Землю? Где границы их возможностей? Ведь не зря они пытаются внедрить новый план освоения, поставив крест на предыдущем. Значит, можно бороться?
Маша сразу заметила, что с Конопатой не все в порядке: немногословная, задумчивая, с темными кругами вокруг глаз. Она была не похожа на саму себя.
Дашка смотрела на лес и не сразу ответила.
– Да. В зоне я вообще плохо сплю.
– Тебе надо… Ох! Ой-ой-ой…
Маша присела на корточки, схватившись за живот.
– Что? – Конопатая подскочила к ней, взяла за руку.
– Похоже, начинается. Без объявления…
– Идем внутрь. Я помогу, держись!
В доме стояли три самодельных ведра, неуклюже сделанных из коры. Дашка знала, что вода может понадобиться в любой момент, поэтому старалась держать их полными.
– Все хорошо, не переживай, – пыталась она успокоить подругу, которая когда-то была ее врагом. – Женщины делали это и до тебя, будут и после. Так что ничего нового. Садись.
Обернулась на испуганную Белку, шикнула:
– Выйди! Надо будет – позову.
Она заметила, что под роженицей появилось кровавое пятно. “Лишь бы кровотечение не было слишком сильным. Как мы его тут будем останавливать?”
Маша зажмурилась, закричала.
– Все хорошо, все хорошо, – приговаривала Конопатая, не выпуская руки Властительницы. – Знаешь, а я думаю вы обе правы. Нет больше никаких зон, не работают они. И ты, и Белка ни в кого не превратитесь!
На бледном машином лице мелькнула улыбка.
– Зоны… – пробормотала она. – Зона мутации только одна.
– Одна… Зона… Вся эта чертова планета – одна сплошная зона мутации. Думаешь, случилась бы на Земле эволюция, если бы не мутировали зверюшки, насекомые, растения? Да и люди… А-а-а! О, боже… Здесь все мутирует с момента появления первых водорослей… Миллиарды лет эволюции. И ради чего? Чтобы каждый раз получалось одно и то же – кто-то убивает кого-то. Мутируем, чтобы убивать эффективнее. Посмотри на нее, – Маша едва заметно кивнула на девочку, подсматривающую за ними с крыльца. – Вырастет, станет такой же, как я. А то и почище.
– Нет, – возразила Конопатая, – она не будет такой.
– Будет, будет. Видишь, как сверкают глазенки? Станет новым витком развития. О-о-о, ч-черт! Ах ты…
Краем глаза Конопатая заметила, что кровавая лужица стала больше.
– А знаешь… – Властительница слизнула с верхней губы капельки пота. – Принесите мне тот огурчик. Ты же видела его, правда? Да, он еще совсем маленький, но я так хотела… настоящий… М-м…
Девчонка тут же оказалась рядом.
– Ты слышала? Принеси огурец!
– Ну зеленый такой! – Конопатая попыталась показать руками форму маленького огурца. – Ты же видела!
Девочка испугалась. Но это был нехороший страх. Не тот, при котором взгляд устремляется на причину происходящего. У мелкой глаза бегали ни на чем не останавливаясь. Так переживают не за себя или друга, а за важное, попавшее под угрозу дело.
– Не помню. Извини, но правда – не помню! Я не знаю, где он.
Она сорвалась с места, выскочила из хижины, перепрыгивая ступеньки на крыльце. Бегом, бегом! Чертов лабиринт! Зачем его построили? Только мешает!
Ветер трепал ее рыжие волосы, задувал в порванную в нескольких местах рубашку.
Поворот, еще один! Кажется, здесь. Нет? Да где же он?! Чуть назад… Ах, вот где ты спрятался!
Думала отрезать аккуратно, ножом, но в кармане ножа не оказалось. Похлопала себя по одежде, посмотрела вокруг – не выпал ли на землю? Нет. И в тот момент, когда уже сорвала овощ рукой, услышала короткий, пронзительный вскрик. У Дашки словно оборвалось все внутри.
Она побежала обратно, во всю свою человеческую прыть, забывая хватать ртом воздух, перепрыгивая некоторые глыбы, чтобы не обегать их кругом. Взлетела по крыльцу, нырнула в полумрак хижины.
Белка стояла с ножом в правой руке, левой она придерживала какой-то темный, испачканный в крови комочек. Маша сидела рядом, прислонившись к стене. В ее глазах, казалось, еще тлеет искра, но она быстро угасала.
Опустившись на колени, Конопатая подхватила голову подруги. Та уже ничего не могла ей сказать, лишь коснулась последним выдохом щеки, усеянной конопушками.
– Я только перерезала пуповину.
Дашка посмотрела на нее удивленно. Комочек на руках у девочки заерзал, выдал первый, скрипучий крик.
– Очень много крови, – добавила Белка. – Мы ничего бы не смогли сделать.
Может быть тот, кто проникал в дашкин разум, следил за ними и в нем было что-то благородное, не позволившее встревать в их жизнь ни сегодня, ни на следующий день, когда тело Властительницы было погребено неподалеку от лабиринта. А может, он, как и обещал, стал думать над иными решениями.
Конопатой хотелось верить, что никто больше и никогда не потащит ее решать судьбы мира. Пусть в ее жизни останутся лишь Белка, да крикливый мальчишка, первый живорожденный среди своих соплеменников. Его она точно не назовет нелюдем. Никогда.
Утомленная переживаниями последних дней, девочка долго не могла уснуть. И даже когда притих младенец и настала долгожданная тишина, сон, пришедший к ней, был тревожным. В конце концов она вздрогнула, распахнула глаза. Прошептала: “хочешь стать мною?”
Белка поднялась, нащупала спрятанный в кармане у Конопатой кусок заточенной стали. Она долго смотрела на Дашку, обнимающую черного, покрытого пушком отпрыска Властительницы. Если бы не ее сомкнутые губы, можно было бы подумать, что она с кем-то разговаривает. Белка то хмурилась, то криво улыбалась. Она все крепче сжимала рукоять ножа. И вдруг сорвалась с места, бросилась прочь из дома, шлепая по холодной траве босыми ногами. Она бежала к лесу.
– Белка? – Конопатая подняла голову, посмотрела на вход, за которым уже занимался рассвет. – Бельчонок, ты где? Эй!
Встала, подхватила новорожденного, который тоже заворочался, закряхтел. Вместе вышли на улицу. Она сразу заметила девочку, сидящую в траве у кромки леса. Направилась к ней торопливым шагом.
– Только детских причуд мне и не хватало. Перенервничала, видать, Белочка.
Когда Даша подошла к ней, она заметила множество отметин на стволе одной из секвох. В середину зарубок был воткнут нож.
Девочка повернулась к ней.
– Они спросили – “хочешь стать мною?”
Лицо Конопатой, и без того бледное от рождения, стало почти белым.
– А я им наврала всякого, – Белка улыбнулась, – заболтала их. И теперь знаю, кто они.
Детская ручонка указала сначала на ту секвоху, что была изрезана, потом на соседнюю и дальше на все высокие деревья, что находились вокруг обширного поля со стартовой площадкой.
– Каждое дерево – это один из них.
Что-то попыталось вломиться в ее разум, но Конопатая уже понимала, что она сильнее, она не пустит их в свою черепную коробку!
Протянула девочке свободную руку, заставила подняться с травы и, отталкивая Белку назад, пряча ее за спину, попятилась к дому. Она зло озиралась по сторонам, снова чувствуя себя как в том тупике, на Южном базаре.
– Что ж, теперь понятно, зачем вам нужны живые. Сами-то вы ни на что не способны, кроме как пудрить людям мозги. Ну ничего, мы найдем топор. Если надо, я лично найду топор для каждого из вас! Пусть даже на вырубку уйдут столетия. Я могу, вы меня знаете.
Крутой кипяток пролился в прозрачную кружку, заливая конвертик с чаинками и дольку лимона. Рука, испещренная старческими морщинами, поставила кружку на подоконник – пусть остывает.
Жизнь моя теперь измеряется чайными пакетиками. Я их покупаю коробками, по сто бумажных пакетиков в одном картонном боксе. В расход идет три-четыре штуки за день. Сначала кажется, что их внутри много, но стройные ряды редеют, разваливаются, пока не обнаруживаешь, что пора снова идти в чайную лавку.
Я не смотрю на часы, на календарь. Зачем? Мне уже столько лет, что надоело наблюдать за течением времени. И потом, на кухне есть картонная коробка и бумажные пакетики. А из кухонного окна квартиры, арендованной на окраине Северного базара, видны каменные дома, магазины и широкая просека.
