Я и мой дрон
Я и мой дрон - 2
Я и мой дрон -3
Я и мой дрон - 4
Я и мой дрон - 5
Я и мой дрон - 6
Я и мой дрон -7
Земля искала вакцину.
Люди искали вакцину. Все, кто имел хоть какое-то отношение к медицине, были мобилизованы. Биологи, химики, даже физики день и ночь искали вакцину. Особые надежды возлагали на инфекционистов. Тщетно. Пробы воздуха, воды, почвы были чисты. В телах выживших и умерших не было ни намека на возбудитель. И это буквально сводило с ума – все прекрасно понимали, что была зараза, была, ее не могло не быть, но как ухватить за хвост эту невидимку, никто не понимал. От отчаяния люди шли на безумные эксперименты. Новорожденным (а они были, даже в те страшные годы женщины продолжали рожать!) переливали кровь «овощей», пересаживали органы и костный мозг «овощей». Новорожденных помещали в стерильные боксы с искусственным воздухом, кормили синтетическим молоком, их облучали ультрафиолетом и слабыми дозами радиации. Священники устраивали коллективные молебны, шаманы камлали, а несчастные родители шли на все, чтобы родить здорового ребенка. То тут, то там вспыхивали и с огромной скоростью распространялись самые невероятные слухи и безумные версии спасения. Так, у аборигенов Полинезии возникла идея, что если мать съест мозг своего первенца, то следующий ребенок будет здоров. Содрогаясь от ужаса, но в глубине души надеясь на чудо, пусть даже на такое отвратительное, человечество, затаив дыхание, следило за жестоким экспериментом. Эксперимент прекратился сам собой, не принеся никаких результатов.
Ученые на базе Коллинза оказались в более выигрышном положении, чем их коллеги, - у них был пришелец. Правда, он скончался на десятый день, но это не имело особого значения.
- Плевать, - мрачно сказал Коллинз. – Это даже и лучше. А то мне тут кое-кто все уши прожужжал насчет контакта. Наконтактировались – во! – он резанул себя по горлу ладонью. - Хватит! Труп меня устраивает больше. Работайте, господа ученые! Составляйте списки всего необходимого: аппаратура, химикаты… все, что ваша левая пятка захочет. Даю вам полный карт-бланш!
Он имел полное право так говорить – когда прошел первый шок, когда стало окончательно ясно, что дело швах, военное руководство наделило генерала Коллинза самыми широкими полномочиями и обещало любую помощь, в чем бы она ни заключалась. И к уединенному острову, омываемым теплыми водами океана, потянулись караваны с оборудованием и добровольцами со всего мира. Ученые, врачи, строители, техники.
А так же садовники, повара, сиделки, дворники, прачки - те, чье присутствие незаметно, а отсутствие совсем даже наоборот. Вспомогательный, так сказать, персонал. Все молодые, крепкие, здоровые люди, согласно требованию генерала Коллинза.
Уже через полтора года остров превратился в настоящий научный городок со своими лабораториями, электронными микроскопами, томографами и родильным домом… в отлично укрепленный городок, со своей армией, самолетами и кораблями. К чести генерала Коллинза, он не лез в науку, честно признаваясь, что ровным счетом ничего в ней не понимает. Свою первостепенную задачу генерал видел в том, чтобы обеспечить «этих умников» защитой и всем необходимым. С этой задачей генерал справился блестяще и теперь ждал результатов.
А дети, между тем, продолжали умирать или превращаться в «овощей» - сволочной пришелец, словно издеваясь, хранил от землян свою тайну. Даже разрезанный на кусочки, разосланный во все ведущие институты мира, он хранил свою тайну.
А женщины и мужчины продолжали стареть.
Время работало против землян. Впрочем, оно почти всегда работает «против», это равнодушное время.
***
Это случилось на седьмой год после нашествия. Открытие могли совершить кто угодно и где угодно, но совершили именно на базе Коллинза. И это было, скорее всего, закономерно – прекрасный организатор и незаурядный человек, генерал сумел заразить всех своей одержимостью, своей нацеленностью на результат и – своим упрямым оптимизмом. Мы справимся, говорил весь его вид, мы обязательно справимся. Не в этом году, так в следующем. Не в следующем, так через десять лет, но на Земле будут смеяться дети. Смеяться и плакать, шалить и проказничать, рвать одежду и дарить нам трогательные самодельные открытки. Наши дети. Нормальные дети.
- Как там дела? – устало спросила Женя Лапина.
- Отлично! – с несколько наигранной бодростью воскликнул Родерик Канн. – Все идет отлично!
Глядя на монитор, он аккуратно, стараясь не причинять боли, водил ультразвуковой насадкой по выпуклому, блестящему от геля животу жены.
Младенец в утробе улыбался и время от времени взбрыкивал ножками.
- Прекрасная здоровая девчонка! Вот, посмотри.
Женя посмотрела. Потом взяла салфетку и принялась обтирать живот.
- Я думаю, что завтра ты должна лечь в изолятор, - сказал Родерик. – Мне так будет спокойнее. Да и всем нам.
Женя скомкала салфетку, кинула ее на пол и села, оправляя тунику. Лицо ее было сосредоточенным. Родерик, возясь с аппаратурой, искоса поглядывал на жену. Ему не нравилось ее настроение, но ничего поделать он не мог. Ему просто нечем было утешить любимую женщину.
- Слушай, Родди, я хочу с тобой поговорить. Как специалист со специалистом.
- Ну, давай, - осторожно откликнулся он.
Женя Лапина была молодым, но очень перспективным вирусологом. Родерик Канн – известным врачом-неонатологом и нейрохирургом. Они попали на базу Коллинза в один год, Жене тогда было двадцать четыре, Родерику тридцать три. На «Большой земле» у Жени остались родители, брат и могила племянницы. У Родерика не осталось никого.
- Я не вижу смысла ложиться в изолятор. Нет, погоди, выслушай меня! – Женя повысила голос, видя, как вскинулся Родерик. – Я сейчас говорю не как беременная истеричка, а как исследователь, которого уважают и к мнению которого прислушиваются. И я считаю, что вся эта затея с искусственными стерильными условиями никуда не ведет. Она уже провалилась, понимаешь? Ни у кого не получилось… да и не может получиться.
- У нас новая система фильтрации, - неуверенно возразил Родерик. – Она гораздо совершенней предыдущей и есть шанс…
- Вот если бы ты мне сказал, что она принципиально иная, я бы, может быть, и подумала. Нет, вру! Даже думать бы не стала! Потому что это – тупик. Путь в никуда, понимаешь? Даже если мы изобретем такой фильтр, как человеческая плацента, это тупик. Как ты себе это представляешь? Что дети всю жизнь просидят в этом чертовом изоляторе?
- Не всю, - угрюмо буркнул Родерик. – Лет до шестнадцати только. А потом нервная система стабилизируется. Наверное.
Он знал, что жена права.
Неведомая зараза, калечащая и убивающая, не проникала через плацентарный барьер – внутриутробно дети развивались прекрасно и в полном соответствии с нормой. Но стоило младенцу родиться, сделать первый вдох…Через несколько часов у него резко поднималась температура, и это означало неизбежный конец. Дети, рожденные в стерильных боксах с искусственным воздухом, держались чуточку дольше – до суток. Ходили непроверенные слухи, что в высокогорьях Тибета и Анд, дети, родившиеся зимой, выживали и даже нормально развивались. Но это были только слухи. И никто не знал, что происходило с этими детьми, когда наступало неизбежное лето.
- Должен быть другой путь, - сказала Женя. – Я уверена – он есть, он рядом.
Родерик Канн вскочил и взволнованно заходил по тесной комнате.
- Мы работаем, - с отчаянием проговорил он. – Мы все работаем… и ты тоже, кстати. – Вдруг он остановился и внимательно посмотрел на жену: - Ты что-то придумала, - уверенно заявил он. – Я же вижу. Выкладывай.
- Мы не знаем, что это за возбудитель. Но можно с огромной степенью вероятности предположить, что он находится в воздухе. Так?
- Так, - кивнул Родди. – За эту версию говорит тот факт…
Женя остановила его нетерпеливым жестом.
- Я все это знаю не хуже тебя. Даже лучше. Теперь дальше. Предположим, у выживших детей сформировался иммунитет. Да, этот чертов вирус искалечил их, но иммунитет сформировался. В крови присутствуют антитела…
- Я тебя понял, - перебил Родди. – Но этот вариант тоже пробовали – новорожденным переливали и кровь, и плазму. Безрезультатно.
- Но дети уже сделали свой первый вдох, - возразила Женя. – Они уже вовсю дышали, когда им ввели антитела. Даже те, кто родился в стерильных условиях. Отсюда я делаю вывод, что в данном случае дело не только в воздухе. Мы, матери, инфицированы. Мы носим возбудителя в своих телах… на своих телах. Пока ребенок находится в плодном пузыре, пока вся его жизнедеятельность идет через плаценту, он защищен. Но стоит ему пройти через родовые пути… Понимаешь? Наши методы санации не работают.
- Что ж, - задумчиво проговорил Родерик. – В твоих словах, детка, что-то есть. Продолжай, пожалуйста.
- И вот я думаю, а что, если ввести антитела еще до рождения? Через брюшную стенку матери, через матку, прямо в пуповину?
Родерик Канн вздохнул, присел рядом с женой, обнял ее за плечи.
- Мне очень жаль, родная, - мягко проговорил он. – Мне очень жаль.
Женя нетерпеливо вывернулась из-под руки мужа, встала.
- Да-да, - проговорила она. – Это уже пробовали, я знаю. Но я вот подумала…Этого, конечно, не в отчетах, потому что тривиально и не требует специального упоминания, но... Любой человек знает, что существуют группы крови, что донора и реципиента обязательно тестируют на совместимость. Так?
- Разумеется, - кивнул Родерик, недоумевая, с какой стати жена напоминает ему прописные истины.
- А что для этого надо? – продолжала Женя, серьезная, как молодой преподаватель на своей первой лекции. – Правильно, взять кровь на анализ. Понимаешь, о чем я? Этим детям – нерожденным детям – делали по два укола. Один – чтобы взять пробу крови, второй – чтобы ввести предполагаемые антитела. То есть их фактически заражали до лечения… не со зла, конечно же, никто и предположить не мог, что стерильная игла окажется грязной в смысле этого проклятого нейровируса! Да, у них не было выбора – агглютинация эритроцитов убивает так же верно, как и нейровирус. Но мы-то с тобой в другом положении! Мы точно знаем, что группы крови наших детей совпадают, им не нужна проба на совместимость!
- Да, - медленно проговорил Родерик. – Да, я тебя понимаю.
В словах жены было рациональное зерно. Пожалуй, ему можно было смело присвоить статус гипотезы… Конечно, оставались вопросы, очень много вопросов и – ни одного ответа. Но ведь они здесь именно для того, чтобы искать эти ответы!
- И еще, - помолчав, добавила Женя. - Эти процедуры, они проводились на поздних сроках, иногда практически перед родами. Вдруг малышу элементарно не хватило времени для формирования полноценного иммунитета? Нам, - она положила руку на живот, - почти шесть месяцев. Может быть, тоже слишком поздно, но я хочу попробовать! Я настаиваю! Это мой ребенок, и я имею право.
Родерик молчал. Он мог бы сказать, что нерожденная девочка и его дочь тоже, но не сказал.
У них уже была дочь, трехлетняя Хеллен. В тот раз он настоял, чтобы Женя рожала по «стерильной» методике, хотя уже тогда было ясно, что она не работает. Но он так надеялся на новые фильтры, которые разработали техники!
И сейчас надеется. Надеется ли?
- Ты права, детка, - твердо сказал он. – Ты права.
У Родерика Канна была первая положительная группа крови, у Евгении Лапиной тоже. По законам Менделя, детей с другой группой крови у них быть просто не могло, так что анафилактического шока опасаться было нечего. И все-таки Родерик страшно волновался.
Три миллилитра крови, взятой у маленькой Хелен, были аккуратно, под контролем УЗИ, введены в пуповину ее сестры. И – ничего не произошло: малышка продолжала нормально расти и развиваться.
***
- Это хорошо, это очень хорошо, - рассуждал профессор Рю, бегая по лаборатории.
Невысокий, если не сказать миниатюрный, черноглазый, быстрый, как ртуть, он не мог долго усидеть на одном месте. После его пространных докладов у неподготовленного человека ныла шея и кружилась голова.
- Никакой видимой реакции! Превосходно! Просто великолепно. И – многообещающе! Но! – Рю резко остановился напротив Жени и принялся рассматривать ее с восторгом энтомолога, обнаружившего неизвестную ранее букашку. – Вы же понимаете, миссис Кан, эксперимент на этом не закончен!
- Знаете что, профессор… - начал Родерик, поднимаясь со стула, но прохладная ладонь Жени удержала его.
- Он прав, - спокойно сказала она, и лишь Родерик знал, каким усилием воли далось это спокойствие его жене. – Мы будем продолжать эксперимент, мистер Рю. Это и в наших интересах тоже.
Рю влюблено уставился на будущую мать.
- Вы – прекрасны! – выдохнул он. – Вы, как ваша христианская Мадонна, будете зачатницей нового человечества!
По-английски профессор говорил очень неплохо и лишь в моменты сильных душевных переживаний начинал нести околесицу.
- Еще три дозы антител! В семь месяцев, восемь и девять. Или две, но третью сразу после родов. Как вы считаете, коллега?
Рю подскочил к профессору Свенсону и нетерпеливо заплясал перед ним, требуя немедленного ответа. Уле Свенсон, широкий, рыхлый, задумчиво поморгал белесыми ресницами, неторопливо достал трубку, неторопливо набил ее крепким табаком, неторопливо закурил. Все ждали, и даже профессор Рю замер, вытянувшись на цыпочках в струнку.
- Ну, что ж, - медленно проговорил Свенсон, выпуская клубы дыма. – Что ж… Поскольку до нас этого никто никогда не делал… у меня, во всяком случае, нет таких данных… считаю, что…
Он снова затянулся, прикрыв воспаленные от бессонницы глаза.
- Считаю, что схему введения антител – предположительно антител! - мы разработаем в ближайшие дни, - закончил он.
Профессор Свенсон открыл глаза и с симпатией и сочувствием посмотрел на Женю.
Малышка Надя Хоуп Кан родилась здоровой. Как и все дети до нее. Но, в отличие от них, она осталась здоровой и через час, и через день, и через месяц после родов. Она дрыгала ручками и ножками, пуская пузыри улыбающимся беззубым ртом. В положенное время она начала переворачиваться, сидеть, ползать. А день, когда она сказала свое первое требовательное «Дай!», стал праздником на базе Коллинза.
Стало очевидно, что методика найдена. И детям на Земле – быть.
***
Методика была сырая, она требовала обкатки. Генерал Коллинз в это не вмешивался. Пока его ученые ликовали, пока делились сенсационной новостью со всем миром, пока одна за другой выдвигались и рушились всяческие гипотезы, генерал отбыл в неизвестном направлении на малом крейсере. Исполняющим обязанности он оставил своего третьего заместителя лейтенанта Фогеля, так что если кто-то и заметил отсутствие генерала, то горько пожалел об этом. Лейтенант Фогель, с детства отличающийся луженой глоткой и полным отсутствием фантазии, был апологетом порядка и дисциплины.
Генерал вернулся через две недели и привез груз: трех женщин на разных сроках беременности и пять «овощей» разного возраста.
Профессор Свенсон одобрил «груз» неторопливым кивком. Он знал – работа только начинается. А ставить рискованные эксперименты он предпочитал над посторонними. Миссис Женя Кан являлась исключением лишь только потому, что она сама была экспериментатором.
***
Со всего мира неслись восторженные отклики – методика работает! Со всего мира долетали горестные вопли – методика не работает!
Ну, как – со всего мира…
Мир стал очень маленьким – несколько тысяч островков цивилизации и научной мысли. Мир стал очень большим – между этими жалкими островками пролегла пустыня. Цветущая, наполненная буйной жизнью пустыня, в которой не было места человеку.
И некоторым высшим приматам. И некоторым видам китовых. И слонам. Так человечество, пусть и с опозданием, узнало, что у него были братья по разуму. Не в глубинах космоса, а здесь, на планете Земля.
Методику обкатывали около пяти лет. За это время на базе Коллинза родилось пятеро нормальных детей, а малышка Хоуп превратилась в очаровательную резвую девчушку, гордость и любимицу всей базы. Ее страшно баловали, и Женя Канн сначала изо всех сил боролась с этим, а потом махнула рукой. Ну что тут поделаешь? Ее дочь – Первенец, именно так, с большой буквы, Надежда всего человечества, и отношение к ней было соответствующее. Куда там библейской Еве, созданной, по большому счету, в утилитарных целях, никакого сравнения быть не может!
Итак, методику обкатывали около пяти лет и выяснили следующее.
Во-первых, для вакцинации достаточно плазмы, и это было замечательно, потому что разом снимало множество проблем. В частности, проблему совместимости донора и реципиента.
Во-вторых, для первичной, или перинатальной, вакцинации достаточно было однократного введения плазмы от иммунного донора (слово «овощ» с некоторых пор старались не произносить даже в мыслях). Срок беременности в данном случае не имел принципиального значения, лишь бы первичная вакцинация произошла не позднее, чем за две недели до родов.
В-третьих, разработали схему постнатальной вакцинации. В первый год жизни младенцам требовалась ежемесячная вакцинация, на втором году – от десяти до восьми инъекций и так далее. Шестилетней Хоуп сделали две прививки, и понадобится ли третья, пока никто не знал. Очевидно, это было связано с падением уровня антител в крови, на что организм тут же реагировал повышением температуры и головной болью. Симптомы были ярко выраженными, их нельзя было не заметить, и это было хорошо, потому что позволяло вовремя принять меры. А еще лучше, что симптомы были полностью обратимыми, так что их вполне можно было использовать как своего рода сигнал – пора вводить вакцину.
Четвертое вытекало из третьего: вакцинация становилась явлением достаточно продолжительным, возможно даже, пожизненным. Значит, плазмы нужно много. Значит, нужно много доноров.
***
- Что ж, - сказал генерал Коллинз. – Не вижу особых проблем. Техника на ходу, топлива пока достаточно. Я организую рейд, и у вас будет сколько угодно доноров. На побережье мы, наверное, уже никого не найдем, но вот в городах… - генерал пожал плечами. – В конце концов, смотаемся в Веллингтонский госпиталь. Уверен, они с удовольствием поделятся своими ово… своими донорами. У них там настоящий завал, аппаратуры на всех не хватает… Не вижу проблем, - повторил он и потянулся разлить очередную порцию коньяка.
- Это потому, что вы, генерал, не знаете, что у меня припасено на пятое. – Профессор Свенсон взял стакан, покачал его в руке. Генерал посмотрел на него и долил стаканы до краев.
- Догадываюсь, что гадость какая-нибудь, - проворчал он. – Ладно, выкладывайте ваше пятое.
- Нам нужен не всякий донор, - сказал Свенсон. – Вот в чем вся проблема. Нам нужны доноры от нуля до четырнадцати лет. Максимум – до четырнадцати, да и те… - Свенсон махнул рукой и отхлебнул из стакана. Коллинз, насупившись, ждал объяснений. – Самый высокий титр антител у новорожденных. У них такой высокий титр, мой генерал, что, будь младенец размером со взрослого, ста миллилитров его плазмы хватило бы на несколько человек. Но младенец мал. Сколько мы там можем выкачать из него? Чтобы не убить? С возрастом этот показатель падает, причем очень серьезно. У нас есть мальчик, ему около четырнадцати, плюс-минус полгода. Так вот, он уже почти пустой. Его плазма, даже в максимально возможном объеме, уже не действует так, как раньше. Она просто не дает развиться тяжелым неврологическим симптомам, но не более того. Нам нужны дети, генерал, и чем моложе, тем лучше. В идеале – младенцы… чтобы на дольше хватило. Вот так-то, - закончил Свенсон и в несколько глотков выпил свой коньяк.
Наступило молчание, которое было красноречивее всяких слов.
Детей мало, слышалось в этом молчании. Очень-очень мало, а младенцев и вовсе, наверное, нет. Женщины перестали рожать, надеясь на простое везение, теперь они ждут вакцину, это их право, но весь ужас в том, что вакцины скоро не будет. Совсем не будет. Останутся повзрослевшие «овощи», от которых нет никакого проку. А дети, нормальные дети, растущие и развивающиеся вопреки злой воле чужаков, очень скоро перестанут отличаться от них.
И это будет второй акт драмы.
… Если не обеспечить приток новых доноров…
- Я решу эту проблему, – прервал молчание генерал.
Свенсон кивнул. Он не спросил, как именно Коллинз собирается ее решать. Бывают вопросы, на которые лучше не знать ответов. Да профессор Свенсон и не нуждался в них – дураком он отродясь не был.
***
Через несколько дней база приняла новых гостей – четырех женщин на последнем месяце беременности. У двоих из них это были первые роды, и окончились они трагедией – несмотря на все усилия, дети подцепили нейровирус со всеми вытекающими.
Если бы генерал Коллинз мог все сделать сам, он бы ни на секунду не задумался. Он никогда не боялся ответственности. Но генерал был военным и ни черта не смыслил в медицине.
Круг посвященных был невелик: супруги Канн, Свенсон, Рю и еще несколько человек, без которых заговорщики не могли обойтись, и в чьей преданности генерал Коллинз был уверен.
Наверное, то, что они сделали, можно было назвать подлостью. Даже преступлением это можно было назвать без всякой натяжки. Но маленькая группа людей об этом не думала. Их больше заботило будущее всего человечества, чем двое искалеченных детей.
- Это должны быть первенцы, - настаивал генерал. – Это будет правильно с политической точки зрения.
- Какая политика? – пронзительно возмущался Рю, размахивая руками. – При чем тут какая-то политика? Нет никакой политики и не будет уже никогда! Сгинула она, понимаете?
- Это вы ничего не понимаете, умники ученые. Сидите тут за мной, как за каменной стеной, и ни черта не знаете, что происходит в мире! Короче, или будет так, как я сказал, или я сворачиваю эксперимент!
Генерала неожиданно поддержал профессор Свенсон, остальным было все равно, и судьба первенцев была решена.
Несчастным детям дали пустую вакцину. Женя Канн произвела забор крови у бесперспективного донора четырнадцати лет, отфильтровала плазму, а Родерик Канн ввел ее в пуповины первенцев. Это было безумно, невероятно тяжело – собственными руками отнять у ребенка верный шанс вырасти здоровым и счастливым. Генерал боялся срыва, боялся истерик… в основном, со стороны Родерика – Женя казалась ему более жесткой, более защищенной… но ничего такого не произошло. Супруги Канн справились блестяще.
Потому что у них была дочь. А дочери нужно было лекарство.
***
По миру поползли тяжелые гнетущие слухи.
… Вакцина не действует. Вакцина действует, но не на всех. Вакцина не действует, если матерям больше тридцати лет. Вакцина действует только на представителей определенной расы…
Большинство ученых сперва возмущались и с пеной у рта опровергали эти глупости, но довольно скоро возмущение пошло на убыль, а там и вовсе сошло на нет. Ученый мир запросил тайм-аут, а спустя несколько дней разродился сенсационным коммюнике.
Вакцина – есть. Она прекрасно себя зарекомендовала, у нее стопроцентная эффективность. За одним маленьким исключением – она не всегда срабатывает на первенцах.
- Мы пока не можем объяснить этот феномен, - на разных языках, в разных концах света звучали одни и те же слова. – Но это только вопрос времени. Мы обязательно решим и эту проблему. Вспомните, ведь еще совсем недавно у человечества не было никакой надежды, а теперь она появилась. Да, пока нам придется смириться с тем, что часть первенцев родится неизлечимо больными. Но зато все последующие дети будут абсолютно, стопроцентно здоровыми. И это не просто слова, это – факты. На сегодняшний день на Земле насчитывается не более пятидесяти здоровых детей… но это только начало!
И так далее, и тому подобное.
Генерал Коллинз оказался прав – политика никуда не делась, она по-прежнему владела умами людей. Борьба за ресурсы – это тоже политика. А ресурсы, они ведь для каждой эпохи разные.
***
А в это время в далеком заснеженном городе один врач глубоко задумался, глядя на экран энцефалографа.
