Из лекции Хабермаса Познание и интерес 1965г.
Конечно сложновато читается, но суть такова: наука стремится к чистому знанию, чистой теории, но в основе этого стремления лежит интерес (выживание на уровне общества, а на уровне личности социализация) и это само по себе выражается в делении наук, нам кажется что они соответствую предметам, но на самом деле они выражают наш интерес, естественные науки увеличивают нашу информацию и техническую мощь, а гуманитарные науки интерпретируют это знание формируя сциентистское сознание в обществе, но поскольку прогностической функции у гуманитариев нет, то пользуются они исторической герменивтикой, то есть пониманием на основе исторического метода.
Общественное сознание исторично- обусловлено определёнными условиями выживания сложившимся в в определённый период времени. Это достаточно простая мысль, возьмите например многострадальную теорию эволюции и вспомните как мы её интерпретируем в учебниках, лесенка от рыбы через обезьяну к неандертальцу с дубиной и современному человеку и как бы само собой разумеется что человек венец творения, хотя сама идея человек-венец творения религиозная, существовала ещё до)) но вспомните какие выводы из неё делают в нацисткой Германии? есть полноценные и недоразвитые, и развитые право имеют! Откуда такие выводы? интерес- выживание и господство.
И эта парадигма существовала очень давно, мы изучаем окружающий мир, пытаемся делать это объективно, чтобы потом трансформировать общество и сделать его лучше, сам смысл этого улучшения это освобождение от интереса, эмансипация как общества, так и личности. И хотя мы понимаем что чистая теория существует но сами методы и вообще наука стоит на службе бизнесу, власти, политике, поэтому от интереса очень трудно избавится, он как идеология пропитывает всю науку. С одной стороны учёный вам будет рассказывать о прогностической силе, о технологиях, а с другой будет бежать за грантами и работать за зарплату))
То есть вся эта история очень лично связана с человеком и его рефлексией о себе, как только мы понимаем вой интерес на уровне страстей, которые нами обладают, то мы стараемся их отмечать и отлавливать в той картине мира. которую изучаем, типа ага это не боги, а мой страх, не судьба, а стремление к свободе, как говорил Кант, мужество пользоваться своим разумом, а не удовлетворять свои желания, свой интерес. Появляются критические теории нашей интерпретации знания- гуманитарной сферы. То есть главное, на самом деле по Хабермасу, это с помощью коммуникации устранять подавляющий дискурс интереса.
Познание нужно не для образования, а для общения, типа нам кажется что мы должны выживать, но на более глубоком уровне, мы, по сути, общаемся с реальностью: мы что-то узнаём о ней- получаем информацию, применяем её и получаем отклик, то есть это и есть коммуникация. И главный вопрос тогда при каком общении мы развиваемся, а при каком деградируем, что мешает нашему развитию в общении, например, насилие или ложь. То есть тут как бы на первое место выходит этика, а затем гносеология (познание)
Из повседневного опыта нам известно, что идеи часто служат тому, чтобы подгонять под наши действия мотивы оправдывающие вместо мотивов действительных. То, что на этом уровне носит название рационализации, на уровне коллективного действия мы именуем идеологией. В обоих случаях манифестируемое содержание высказываний фальсифицировано посредством неотрефлектированного соединения лишь кажущегося автономным сознания с интересом. Поэтому дисциплина обученного мышления справедливо нацелена на исключение подобных интересов. Во всех науках были выработаны рутинные практики, предупреждающие субъективность мнения. А против неконтролируемого влияния глубоко скрытых интересов, связанных не столько с индивидом, сколько с объективным положением тех или иных общественных групп, выступила даже целая новая дисциплина — социология знания. Но это лишь одна сторона дела. Так как наука, несмотря на давление и соблазн частных интересов, должна ещё добиться объективности своих высказываний, то, с другой стороны, она обманывается относительно своих фундаментальных интересов, которым она обязана не только своим импульсом, но и самими условиями возможной объективности.
первый тезис звучит следующим образом: достижения трансцендентального субъекта имеют своим основанием естественную историю человеческого рода.
Взятый сам по себе, этот тезис может привести к заблуждению, будто разум человека является, подобно когтям и клыкам животных, своего рода органом адаптации к окружающей среде. Конечно, последнее тоже имеет место. Но естественно-исторические интересы, к которым мы возводим интересы, направляющие познание, происходят одновременно как из природы, так и из культурного разрыва с ней. Вместе с моментом реализации природного инстинкта они содержат в себе также и момент освобождения от давления природы. Даже интересу самосохранения, каким бы природным он ни казался, соответствует общественная система, компенсирующая недостатки органического строения человека и защищающая его историческое существование от угрожающей извне природы. Но общество — это не только система самосохранения человека. Соблазнительная природа, присутствующая в отдельном человеке в виде либидо, освобождается из функционального круга самосохранения и стремится к утопической реализации. Эти индивидуальные притязания, не очень-то гармонирующие с требованием коллективного самосохранения, также включает в себя общественная система. Поэтому процессы познания, с которыми непременно связана социализация, функционируют не только как средство воспроизводства жизни. В той же самой мере они определяют саму эту жизнь.
Кажущееся голым выживание всегда является исторической величиной, потому что всегда определяется тем, на что ориентировано общество в своём стремлении к благой жизни. Поэтому мой второй тезис звучит так: познание является инструментом самосохранения в той же самой мере, в какой оно трансцендирует чистое самосохранение.
Специфические точки зрения, с позиций которых мы трансцендентально необходимо постигаем реальность, определяют три категории возможного знания: информацию, увеличивающую нашу техническую мощь; интерпретацию, позволяющую действию ориентироваться в рамках совместной традиции; анализ, освобождающий сознание от зависимости от гипостазированных сил. Эти точки зрения вытекают из взаимосвязи интересов человеческого рода, с самого начала связанного с определёнными средствами социализации: трудом, языком, господством.
Человеческий род обеспечивает своё существование в системах общественного труда и насильственного самоутверждения. Он делает это с помощью опосредованной традицией совместной жизни коммуникации на обыденном языке. Наконец, он достигает этого с помощью Я-идентичностей, которые на каждом уровне индивидуализации заново закрепляют сознание отдельного человека в его отношении к групповым нормам. Таким образом, направляющие познание интересы связаны с функциями Я, адаптирующегося в процессе обучения к внешним условиям жизни; обучающегося посредством процессов образования коммуникационной взаимосвязи социального жизненного мира; формирующего свою идентичность в конфликте между инстинктивными позывами и общественными требованиями.
Эти достижения переходят, в свою очередь, в производительные силы, которые аккумулирует общество, в культурную традицию, на основании которой общество себя интерпретирует, в легитимации, которые общество принимает либо критикует. Отсюда мой третий тезис звучит следующим образом: направляющие познание интересы образуются в опосредующих сферах труда, языка и господства.
Конечно, соотношение познания и интереса не является одинаковым для всех категорий. Разумеется, та безусловная автономия, в которой познание сначала теоретически постигает действительность для того, чтобы затем оказаться на службе у чуждого познанию интереса, на этом уровне всегда оказывается только видимостью. Но дух может приникнуть к взаимосвязи интересов, процессуально соединяющей субъект и объект — и это есть дело исключительно саморефлексии! В известном смысле она может настигнуть интерес, если не устранить его.
То, что выделяет нас из природы, то единственное обстоятельство, которое в соответствии с его природой мы можем знать, — это язык. Вместе с его структурой определена полноправность для нас. Вместе с первой фразой недвусмысленно высказывается интенция всеобщего и непринуждённого консенсуса. Полноправность — это единственная идея, которой мы обладаем в смысле философской традиции. Возможно, поэтому словоупотребление немецкого идеализма, в соответствии с которым «разум» содержит в себе оба момента — волю и сознание, не является таким уж анахронизмом. Разум одновременно означает и волю к разуму.
В саморефлексии познание ради познания совпадает с интересом к полноправности. Эмансипаторный познавательный интерес нацелен на осуществление рефлексии как таковой. Мой четвёртый тезис звучит поэтому следующим образом: в силе саморефлексии познание и интерес едины.
Конечно, лишь в эмансипированном обществе, реализовавшем полноправность своих членов, коммуникация разовьётся до свободного от господства диалога всех со всеми, диалога, у которого мы заимствуем как образец для взаимно формирующейся идентичности Я, так и идею подлинного согласия. В этом отношении истина высказываний основывается на антиципации удавшейся жизни.
Лишь когда философия обнаружит в диалектическом ходе истории следы насилия, постоянно искажающие интенсивный диалог и постоянно сбивающие его с путей ненасильственной коммуникации, она будет стимулировать процесс, остановку которого она в ином случае легитимировала бы — процесс движения человеческого рода к полноправию. Поэтому в качестве пятого тезиса я бы хотел сформулировать следующее положение: единство познания и интереса подтверждается в диалектике, реконструирующей из исторических следов подавленного диалога то, что было подавлено.
