СССР потерял в войне не меньше трети своего национального богатства. Десятки миллионов людей жили в нищете, ютились в землянках, голодали. В то же время СССР сохранил и даже обновил свою промышленную, в том числе и металлургическую базу. В распоряжении государства был громадный запас золота и платины, созданный трудом рабов – лагерных заключенных, и естественные ресурсы (нефть, газ, каменный уголь, руды). Это давало основу для восстановления народного хозяйства и одновременно для улучшения жизни людей.
Однако приоритетом сталинского режима было восстановление и рост тяжелой промышленности и программы вооружений (включая атомный проект). В первой половине 1946 г., несмотря на окончание войны, военные расходы в бюджете СССР были почти равны по величине всем расходам на «народное хозяйство». 9 февраля 1946 г. Сталин выступил с программной речью. Он воскресил большевицкую риторику, напомнив о том, что пока существует «капиталистическая система мирового хозяйства», неизбежна Третья мировая война и СССР должен к ней готовиться. Вождь поставил задачу утроить довоенный объем промышленного производства. На практике это означало замедление конверсии промышленного производства с военного на гражданский лад и создание новых военных программ. В мае 1946 г. был создан Комитет по реактивной технике (в дальнейшем – второй специальный комитет после первого, атомного). В 1946 г. предприятия авиационной промышленности, к примеру, произвели военной продукции на сумму 2,7 млрд руб, в то время как гражданской продукции – на сумму 2,1 млрд рублей. В 1947 г. цифры были, соответственно, 3, 6 млрд руб. и 2,6 млрд руб.
По плану 4-й пятилетки 40 % средств было выделено на восстановление причиненных войной разрушений. Вывезенное из Германии в порядке репараций оборудование и заводы (на сумму более 4 млрд долларов), а также неэквивалентная торговля со странами Восточной Европы помогли финансировать восстановление. Эта задача была в основном выполнена в 1950 г. По сравнению с довоенным уровнем, заметно выросло производство стали и нефти. Но производство товаров народного потребления не достигло даже довоенного уровня.
Еще до разрыва с западными державами стало ясно, что СССР не сможет получить западные кредиты. США могли дать деньги только в обмен на советские политические уступки, что было неприемлемо для Сталина. По логике сталинского режима, лучше было не брать кредитов и не участвовать в международных финансово-экономических структурах (Всемирный банк, МВФ), поскольку это вело бы к зависимости, а значит и уязвимости советского типа экономики от «капитализма». Молотов позднее вспоминал, что «мы ни на кого не надеялись – только на собственные силы».
Заключенные ГУЛАГа и военнопленные ГУПВИ (Главного управления по делам военнопленных и интернированных) давали советской экономике около 5 млн человек, но в общей армии труда это составляло не больше 6 %. Вместе с тем производительность этого рабского труда была на 50–60 % ниже, чем «свободного». Главным ресурсом восстановления народного хозяйства стал не труд заключенных, а сверхэксплуатация населения и его нищенский уровень жизни. Действуют принятые до войны репрессивные законы, прикрепляющие рабочих к рабочим местам, карающие за прогулы и хищения. Рабочие и служащие работали по шесть дней в неделю, их рабочий день длился десять и более часов. Большинство из них жили в переполненных коммунальных квартирах, в бараках и землянках, поскольку никакого постоянного жилья для народа после войны не строилось. Из их мизерной зарплаты вычитались в бюджет не только налоги, но и «государственные займы», оставлявшие немалые прорехи в скудных семейных бюджетах (только один заём в мае 1946 г. был на 20 млрд руб.).
Галина Вишневская так описывает коммунальную квартиру в Москве на углу Столешникова переулка и Петровки, в которой она, ведущая солистка Большого театра, поселилась с мужем в 1952 г.: «Когда-то, до революции это была удобная семикомнатная квартира, рассчитанная на одну семью. Теперь ее превратили в набитый людьми клоповник. В каждой комнате жило по семье, а то и по две семьи – родители с детьми и старший сын с женой и детьми. Всего в квартире человек тридцать пять – естественно, все пользовались одной уборной и одной ванной, где никто никогда не мылся, а только белье стирали, а потом сушили его на кухне. Все стены ванной завешаны корытами и тазами – мыться ходили в баню. По утрам нужно выстоять очередь в уборную, потом очередь умыться и почистить зубы… Очереди, очереди… В кухне – четыре газовые плиты, семь кухонных столов, в углу – полати (там жила какая-то старуха), а под полатями – каморка, и в ней тоже живут двое… Когда-то квартира имела два выхода – парадный и черный, через кухню. Так вот, черный ход закрыли, сломали лестницу, сделали потолок и пол, и получилась узкая как пенал, десятиметровая комната с огромным, во всю стену, окном во двор и цементным полом. Вот в этой комнате на лестничной площадке мы и поселились…» – Галина. История жизни. М.: Вагриус, 2006. С. 104.
В законодательстве о семье проявился отказ от принципов 1920-х гг. Был затруднен развод, введено различие между брачными и внебрачными детьми. Подтвержден категорический запрет аборта. Новшеством эпохи стал закон 1947 г. о запрете браков граждан СССР с иностранцами. Интернационализму был положен конец и в сердечных отношениях. Отныне роман с иностранцем почти неминуемо кончался не браком, а бараком – лагерным сроком.
Но, в то же время, устои семьи были безнадежно подорваны массовыми репрессиями, богоборчеством, колоссальными потерями среди мужчин на войне, заключением миллионов людей в том возрасте, когда созидаются семьи, в лагеря, наконец, просто, невероятной нищетой, страхом и невыносимыми бытовыми тяготами. Множились разводы, обычными стали супружеские измены.
«Это всё-таки удивительно, как быстро сумела наша власть морально развратить людей, разрушить кровное отношение детей к родителям, родителей – детям, уничтожить вековые семейные традиции. Насильственно оторванные от понятия “моё”, “своё”, люди легко сходились и также легко расходились; уходя, всё бросали, разучившись придавать значение словам “моя семья”, “мои дети”, “мои родители”. Когда тебе долго повторяют, что всё принадлежит партии и государству – твоя душа, равно как и стул, на котором ты сидишь, – ты в конце концов начинаешь постигать науку равнодушия, непринадлежности своей ни к кому и ни к чему», – писала как раз о послевоенных годах Галина Вишневская. – Галина. История жизни. М.: Вагриус, 2006. С. 61–62.
Людей на стройки и предприятия набирали из молодых крестьян по «оргнабору» (через сеть фабрично-заводских училищ). Миллионы людей, в том числе девушек, угнанных немцами в Германию во время войны, были возвращены в СССР и тут же в принудительном порядке направлены на заводы и в шахты. Но сотни тысяч молодых рабочих уходили «в бега», меняли место работы или не работали вообще. В июне 1948 г. был издан специальный указ «О выселении в отдаленные районы лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности».
Неисчерпаемым ресурсом Сталин (бравший в этом пример с Петра I) считал крестьянство, прежде всего русских и украинских колхозников. Однако русское крестьянство, главное «пушечное мясо» войны, сократилось с 45 до 36 миллионов человек. В колхозах не хватало мужчин, не было техники и лошадей. Нередко женщины и подростки впрягались вместо лошадей и тянули соху или борону по колхозному полю. Объявив 9 февраля 1946 г. крайне напряженные задания на 4-ю и 5-ю пятилетки, Сталин стал «закручивать гайки» в колхозах, отменять добытые людьми в силу военной необходимости поблажки. А ведь сколь многие надеялись, что колхозы Сталин вовсе отменит, большинство крестьян жило этой мечтой. Но «родное правительство» поступило иначе. Колхозникам ввели налог на приусадебные участки, повысили нормы обязательной сдачи хлеба, колхозы были укрупнены, чтобы легче было ими управлять.
Поэтесса Ольга Берггольц в последней декаде мая 1949 г. поехала в колхоз, расположенный в селе Старое Рахино Крестецкого района Новгородской области. Вот строки из её путевого дневника:
«Весенний сев… превращается в отбывание тягчайшей, почти каторжной повинности: государство нажимает на сроки и площадь, а пахать нечем: нет лошадей (14 штук на колхоз в 240 дворов) и два, в общем, трактора… И вот бабы вручную, мотыгами и заступами поднимают землю под пшеницу, не говоря уже об огородах. Запчастей к тракторам нет. Рабочих мужских рук – почти нет. В этом селе – 400 убитых мужчин, до войны было 450. Нет ни одного не осиротевшего двора – где сын, где муж и отец. Живут чуть не впроголодь.
Вот все в этом селе – победители, это и есть народ – победитель. Как говорится, что он с этого имеет? Ну, хорошо, послевоенные трудности, пиррова победа (по крайней мере, для этого села) – но перспективы? Меня поразило какое-то, явно ощущаемое для меня, угнетенно покорное состояние людей и чуть ли не примирение с состоянием бесперспективности.
Хозяин мой говорил – «конечно, если б не новая подготовка к новой войне, – мы бы встали на ноги, но ведь все же силы брошены на нее»… И в самом деле, все тракторные заводы продолжают ожесточенно выпускать танки….
Вчера многие женщины, по 4–6 человек, впряглись в плуг, пахали свои огороды, столь ненавидимые государством. Но это – наиболее реальный источник жизни и питания… Все женщины стали увечные, все маточные больные, рожать не могут, скидывают; одного-двух родит, уж матка выпадает. Так ведь потому, что работа вся на женщине, разве можно это?» – О. Берггольц. Ольга. Запретный дневник. СПб: Азбука, 2010. С. 146.
Как признал позже Никита Хрущев, «фактически по производству зерна страна длительный период находилась на том уровне, который имела дореволюционная Россия», несмотря на возросшую численность населения. Также и поголовье крупного рогатого скота на сравнимой территории было в 1951 г. все еще несколько ниже, чем в 1916 г. (57,1 против 58,4 млн голов).
В 1946 г. случилась сильная засуха, урожай составил всего 39,6 млн тонн зерна по сравнению с 95,5 млн т. в 1940 г. Сельскохозяйственная катастрофа поставила Украину, Поволжье, Кубань и Урал на грань голода. В «государственном резерве» на складах хранилось 5 млн тонн зерна. Министр заготовок Б. Двинский умолял Сталина «решить наболевший вопрос о том, как жить дальше». Но у вождя были другие приоритеты. Сталин готовился к отмене карточной системы на продовольствие в городах, чтобы продемонстрировать всему миру «успехи» в восстановлении советского хозяйства. Имеющийся хлеб также шел на снабжение армии, оккупационных войск в Германии и в Восточной Европе – в общей сложности 4,5 млн человек. Сталина мало волновала судьба крестьянства. Он, вспоминал Анастас Микоян, «знал качество русского мужика – его терпимость». Крестьяне, с их мизерными приусадебными участками и ничтожными выплатами за «трудодни» (почти исключительно не деньгами, а натурой), должны было выживать, как могли.
Другой возможностью предотвратить голод была закупка хлеба за рубежом. Для этого лишь нужно было продать некоторое количество золота и платины, которое в обилии добывалось трудом заключенных ГУЛАГА и поступало в государственное хранилище (Гохран). Также в Европе было захвачено немало золота, серебра и драгоценностей. 1 апреля 1948 г. по документам в хранилищах Гохрана имелось: золота в слитках и изделиях – 1414 тонны; серебра в слитках и изделиях – 2133 тонны; платины в слитках и изделиях – 7,6 тонны; драгоценных камней – 558 тыс. карат; Алмазного фонда СССР – 22,414 кг.
Именно за годы войны и послевоенной разрухи золотой запас СССР увеличился на 742 тонны, а серебряный – на 1138 тонны. Однако Сталин запрещал продавать золото. По мнению Геращенко, одного из работников Министерства финансов, отца будущего двукратного главы Центробанка, вождь страдал «золотым фетишизмом», т. е. болезнью Скупого Рыцаря. Молотов вспоминал: «Страна была разрушена, люди жили бедно, голодали, а у нас был огромный золотой запас скоплен, и платины было столько, что не показывали на мировом рынки, боясь обесценить!»
Историк, профессор МГУ С.С. Дмитриев записал в своем дневнике летом 1947 г.: «У всех ощущение тупика. Инженер из Сталино (Юзовка) рассказывал, что этой зимой у них рабочие на почве недоедания мерли, как мухи осенью засыпают. «Прямо гробов не наготовишься. Прежде всего, конечно, пожилые. Очень многие от голода и нищеты резались»… А под Москвой собирают лебеду – сам видел. Но о всем этом ни гу-гу».
Председатели колхозов, желавшие смягчить положение крестьян, были наказаны. В 1947–1948 гг. 22 000 председателей колхозов и совхозов (12 % от общего числа) получили сроки в исправительно-трудовых лагерях за «разбазаривание колхозного имущества», заключавшееся, в частности, в том, что они давали зерно взаймы голодающим крестьянам до того, как были выполнены государственные поставки. По подсчетам ученых, в 1946–1947 гг. от голода в СССР умерло около 2 миллионов человек, из них полмиллиона – в РСФСР. В советской печати и официальных документах об этом умалчивалось.
/А.Б.Зубов - История России XX век. Эпоха сталинизма (1923–1953). Том II/
