Сообщество - Авторские истории

Авторские истории

40 244 поста 28 272 подписчика

Популярные теги в сообществе:

2

Глава 6

Когда я вернулся в поместье, оказалось, что у меня гости. И гости те, которых я не звал и не очень-то хотел видеть, хотя и предполагал, что им хватит глупости явиться, чтобы качать права и что-то от меня требовать. Дело в том, что, как я очень быстро выяснил, владельцем кареты и десятка коней, на которых приехали "гости", оказался, как он сам представился, барон Рамзан Свинин. И да, судя по наглости этого субъекта, в сопровождении сомнительной репутации бородачей, который, даже не пытаясь быть вежливым и соблюдать дистанцию в соответствии с моим более высоким статусом, требовал от меня виры за то, что мои, как он выразился, "сиволапые скоты" не только не проявили к нему должного уважения и почета, но еще и убили его людей. Причем хотел данный персонаж не много, не мало, а целых пятнадцать миллионов золотых. В эту сумму он щедрым жестом включил услуги наемников, что должны были научить жителей моих земель уважению, виры семьям погибших, снаряжение погибших наемников и его личных гвардейцев, не забыв, конечно же, и про свою ущемленную гордость.

Когда я был уже готов проверить при помощи молнии, на сколько хороши защитные амулеты барончика и есть ли они у него вообще, наконец-то в комнате открылся портал, из которого вышел высокий худой человек в плаще из вороньих перьев с надетым на голову капюшоном, скрывающим лицо.

Когда портал закрылся, визитер браво щелкнул каблуками и глубоким голосом заговорил: «Дознаватель королевской канцелярии по делам благородных, имперский маг Вороненко, уточните, господа, кто из вас граф Горохов». С появлением нового действующего лица Свинин как-то резко поубавил свой пыл, который проявлял ранее, и, как мне кажется, побледнел. Я же, наоборот, обрадовался, как-никак сам, используя магическую почту, вызвал данного гостя, ну не конкретно Вороненко, конечно, а в целом дознавателя, указав, что в моем доме находится преступник, вредящий короне, и готов оплатить скорейший визит дознавателя, пока данный преступник не навредил мне или не скрылся. Собственно, по этому поводу я поспешил представиться, после чего Воронин протянул мне счет на 50 000 золотых за расход ресурсов на открытие портала, а, получив подпись в счете и собственно чек на указанную сумму, попросил более подробно изложить причину его вызова и предоставить доказательства выдвинутых обвинений.

Когда я в присутствии всё больше бледнеющего барона пересказал историю, рассказанную мне старостой Израном, и добавил к ней весь предшествующий его появлению монолог барона на повышенных тонах и в откровенно хамской манере, последний попытался, что называется, «смазать лыжи» из ставшего резко негостеприимного дома, куда он заявился со своими нелепыми и одновременно наглыми требованиями без приглашения. Но побег с позором так и не состоялся: попытку «свалить по-тихому» пресек дознаватель, который, несмотря на то что внимательно и задумчиво меня слушал, своевременно сделал сложный пас в сторону барона и начавшего появляться портала.

«Свинин, то что вы в присутствии двух графов, а именно такой титул я и имею, как собственно и все имперские маги Авалона, помалкиваете, не вмешиваясь в нашу беседу, это похвально. Но я вроде как вас не отпускал, будьте любезны, подождать, я позволю вам высказаться чуть позже». Барон, который уже откровенно менял цвет с бледного на красный и обливался при этом потом, быстро затараторил: «Да не надо, ваша светлость, я собственно и так собирался покидать графа Горохова, да и вообще я тут подумал и понял, что мои претензии необоснованные и глупые, так что я, пожалуй, пойду. Да... пойду, если вы разблокируете перемещение вот прямо сразу и покину поместье!»

Жестом, остановив Свинина, дознаватель обратился ко мне: «Граф Иван Горохов, согласны ли вы отпустить барона Свинина, спустив ему недостойное поведение, и желаете отозвать заявление о задержании преступника или настаиваете на расследовании?» Пока я думал, как правильно и вежливо дать ответ, влез сам барон: «Да, Иван! Ну зачем же сразу, дознаватель? К чему обвинения?! Решили бы сами, как мужчины между собой, неправильно ты поступил, не по-мужски!» Проигнорировав бородатое хамло, я обратился к Вороненко: «Простите, дознаватель, а могу ли я, позволяя себе графу тыкать, при чем не в первый раз, да еще и в моем доме, барона ударить молнией? Я просто недавно обрёл титул и эти земли и, каюсь, не до конца изучил дворянский уклад».

Выслушав мой вопрос, дознаватель раскатисто засмеялся, и только когда от смеха у него даже выступила слезинка, он дал ответ, который явно привел бородатого бандита в бешенство. "Ваша светлость, как более высокоранговый аристократ, вы можете вызвать барона на дуэль и выбрать её формат: до смерти, что кровью смоет все обиды и претензии, либо до сдачи или невозможности продолжить поединок с последующим удовлетворением проигравшим всех претензий победителя по предварительно озвученному списку. Я, как дознаватель, имею право провести и засвидетельствовать подобную дуэль. Однако, зная гнилую натуру таких, как Свинин, думаю, что в дуэли вам будет отказано. Все же подобные людишки храбры только когда сила на их стороне. А что касается вопроса по поводу молнии: нападать в присутствии дознавателя даже на мерзкого вам и трусливого барончика все же опрометчиво, так как я буду вынужден вмешаться и защищать его."

Благодарно кивнув Вороненко, я обратился к багровому от бешенства барону: "Ну что, как насчет дуэли? Марать себя твоим убийством я не стану, однако если сдашься или не сможешь продолжить бой, ты заплатишь 10 000 000 золотых для пострадавших от твоих действий, гвардейцев и наемников, жителей теперь уже моей земли, 50 000 000 золотых лично мне в качестве компенсации за свою наглость и дашь клятву, что ни ты, ни твои или нанятые тобой люди никогда больше не приблизятся к моим землям. Озвучь свои условия, и решим вопрос по-мужски, если ты, конечно, мужчина не только на словах."

Выхватив из инвентаря два кинжала, барон, брызгая слюной, закричал: "Да я тебя на лоскуты порежу, щенок! Да я! Я! Свинин — настоящий мужчина и воин! А ты — никто. Когда ты, ничтожество, вымолишь пощаду, я хочу получить твои земли под свою руку и 100 000 000 золотых. Без магии, я требую бой без магии, раз уж ты, щенок, возомнил, что ты мужчина."

Я кинул вопросительный взгляд на дознавателя, и тот, поняв моё затруднение, ответил: "Да, вызванный имеет право потребовать боя без магии. Если вас это устроит, то проведем дуэль и расходимся. В противном случае будем продолжать расследование."

Благодарно кивнув, я достал из инвентаря свой кинжал охотника на монстров, экипировал доспех и сказал: "Ну, без магии, так без магии. Прошу за мной." И отправился на задний двор в сопровождении откровенно веселящегося дознавателя и крайне бледного барона, который, видимо, знал, что за кинжал я держу в руках и что значит его внешний вид.

На заднем дворе поединок, после оглашения дознавателем условий дуэли и слов о том, что он является независимым наблюдателем и свидетелем, а мы можем начинать, длился буквально пару секунд. Дело в том, что первое, что сделал барон, — это сдался. Так как барон оказался действительно нищим, с его слов, подтвержденных на шаре истины, оказавшемся у дознавателя, последний забрал и его отряд с собой в канцелярию для поиска решения по оплате, используя портал, за который опять заплатил я. Оставив всё их барахло в качестве первой выплаты.

Показать полностью 2
4

Привет. Это первая глава моего подросткового романа. Оцените пожалуйста


Глава 1.

- Эмма… моя девочка… Ты будешь моей, - выдохнув, прошептал парень, глядя на распечатанные фотографии. Изображения девушки: со стороны на улице, со спины, с разными эмоциями, в домашней пижаме, полуобнаженная в глубоком сне. Его дрожащие пальцы медленно скользили вниз, к болезненному возбуждению. Стон на выдохе и безумные, затуманенные глаза.

- Жди, моя Grace..

*********

- Эмма, вставай! Собирайся в школу! - послышался голос матери с первого этажа.

Я нехотя встала с кровати, поморщилась от холода, сырости комнаты и убрала свой личный дневник, с которым уснула, под матрац.

- Ну вот и ещё один день в моём личном аду.. - буркнула я, глядя на отражение, которое с каждым днем становилось всё хуже.

Идти в душ совсем не хотелось, как и снова появляться в таком ненавистном мне месте, как школа. Если первого я еще могу избежать, то прогул стоил мне маминой истерики.

“Да.. и когда моя семья успела превратиться в это унылое г..”

Я подошла к старому полуразвалившемуся шкафу, который отказываются обновлять мои родители из-за того что я, по их словам, “ужасная дочь”. Взяла бежевую толстовку и черные шорты до колен. Бросив одежду на кровать, подхожу зеркалу и долго смотрю на свое худое лицо: тонкие сухие губы, острые скулы и линия подбородка, голубые яркие глаза с потухшим взглядом и редкими ресницами, темные круги под глазами.

Опустив глаза ниже с отвращением смотрю на свои тощие руки с обгрызанными ногтями, разбитыми костяшками и шрамами. На тонкую талию, но отсутствие пухлых форм, которые так нравятся парням, на полумертвый цвет кожи.

Глубоко вздохнув и прикрыв глаза сажусь на стул, с намерением замазать все недостатки своего лица. Пока наносила тональник,чтобы скрыть трупный оттенок вспоминала мамины слова “С такой рожей у тебя не то что парня, даже подружек не будет”.

“Тогда я и не думала, что она окажется права..”

Румяна сделали лицо живее, а бальзам освежил губы.

Очень удачно попала себе тушью в глаз - все потекло и пришлось начинать заново.

“Черт, если бы не эти гребаные стандарты красоты, никогда бы эти орудия пыток в руки не взяла. Бедный мой глазик..”

Причесала густые черные волосы, оделась. А затем с легким неврозом спустилась на кухню.

- Садись, ешь и дуй в школу. - сухо сказал отец, сидевший за столом.

Села за почти пустой стол, где стояли лишь чай с блинчиками. Пахло вкусно, но не по-домашнему. Обстановка не позволяла стать запаху родным, уютным. Как можно быстрее стала закидывать в себя еду, чтобы не раздражать мать и избежать упреков в том,что я “долго жру”. Закончив, натянула черные кеды, ветровку - и выскочила на улицу.

Надела наушники и включила любимую музыку. Уже давно я нахожу успокоение только в ней. Вдохнула полной грудью легкий утренний воздух, попыталась взглянуть на игривое солнце, щурясь.

На кожу с дерева упали капли после ночного дождя, мокрыми стуйками стекая и придавая прохладной бодрости.

“Как прекрасна природа. Почему же в жизни все не так прекрасно..”

Продолжая наслаждаться погодой, я пришла на остановку. Мой автобус приехал сразу же и я спокойно доехала до моей “тюрьмы”.

Зайдя за порог школы, я вновь погрузилась в эту жуткую, выматывающую атмосферу: кричащие дети и учителя, беготня, нервы. Оставив ветровку в гардеробе, поднялась в кабинет и заняла свое привычное место - четвёртая парта третьего ряда.

Сразу после того,как я расположилась за партой, зашла та, кого я ненавидела сильнее всех.

- Ого, ты сегодня как человек выглядишь. Я бы даже поздоровалась. Похвально!- с наигранным удивлением заявила Марта Киллиан, “королева класса”

Я проигнорировала её, молча сжимая кулаки под партой.

“Давай Марта. Найди еще один способ унизить, поиздеваться. Скажи что нибудь мерзкое, сделай. Пустая нафуфыренная кукла, лишь бы под мужика лечь.. Малолетка, а ведет себя как будто ей все должны и обязаны, как будто она царица во плоти. Ненавижу..”

- Чего молчишь? Язык проглотила? - с издевкой бросила она и села за свою парту, переключаясь на другого отшельника класса.

Я незаметно выдохнула и чуть ухмыльнулась. Хоть сегодня от нее отдохну.

Дальше все шло как по маслу, пока к третьему уроку не ввалились в класс парни, которые вечно издеваются над слабыми изгоями: Оливер Майклсон и Николас Вайт.

- Ник,смотри. Наша любимая девочка опять сидит одна. Пошли составим ей компанию, чтобы не грустила. - коварно улыбнувшись, сказал Оливер своему дружку.

"Ооо черт…Опять эти клоуны,чтоб их..."

Сердце забилось чаще, руки стали влажными.

Парни начали приближаться к моей парте.

- Ну привет, Эмма. Как твои дела? - фальшиво мило спросил Ник.

- Лучше всех, Николас. Было. Пока не подошли какие то идиоты… - выплюнула я с отвращением.

- Тц. Язычок то острый, а если откушу? - хмыкнул Оливер.

- Ты что, хочешь меня поцеловать?? Иначе я не знаю как ты это сделаешь. Если так, то не стоит, я не хочу еще одну психологическую травму. - спокойно ответила я.

“Твою мать, ну что мне делать!? Промолчать я не могу, достанут ведь, пока не отвечу. Но и пресмыкаться перед ними не хочу. Надоели. Будь что будет.”

- Как дерзко. Оливер, не хочешь проучить девчонку? - подначил Ник.

- Почему бы и нет? - ответил Оливер.

Майклсон начал приближаться до тех пор,пока наши лица не оказались в паре сантиметрах друг от друга.

- Отойди, клоун - фыркнула я, откидываясь назад.

Вокруг уже нашлась собираться толпа одноклассников. Оливер хищно улыбнулся, взял меня за волосы и.. плюнул в лицо.

- Ну что, пташка, будешь теперь рот на замке держать? - рассмеялся парень.

Весь класс разом залился смехом, а меня начало тошнить. Сердце упало в пятки, в животе все сжалось. Как мокро, мерзко.. Как стыдно..

“Все стоят и ржут надо мной, унижая еще больше.. ”

Я взяла себя в руки, не показала истинные чувства, обиду и вытерла этот мерзкий поступок о его толстовку. Оливер довольно улыбнулся и пошел к своей парте. В этот момент прозвенел звонок и все вернулись на свои места.

Оставшиеся уроки прошли без всяких сюрпризов. Взяв свой рюкзак и ветровку из гардероба я пошла домой. Настроение было ужасное, я шла и прокручивала в голове те унижения. Никуда не смотря, ни о чем не заостряя внимание, шла погруженная в свои мысли. Когда подходила к остановке, на меня налетел какой-то парень. Он сбил меня с ног. Локоть обожгло, я шикнула от боли. Парень остановился и подал руку, чтобы помочь мне встать. Я растерянно посмотрела на него и приняла дрожащую руку помощи.

- Извините.- быстро бросил он и скрылся за углом дома.

Я даже не успела толком его разглядеть - капюшон почти полностью скрывал лицо. Приметила лишь шрам возле глаза. Комично.

Пришла домой, умылась, легла в кровать и снова вспомнила об этом парне.

“Какой то он был странный… вроде случайность, а вроде и нет. Надо быть осторожнее”.

К черту. Взяла книгу и не заметила как уснула за чтением через пару часов.

Показать полностью
61

Распаковка памяти

Три дня Марина перешагивала через серую, чуть помятую коробку, стоявшую у двери, словно через нечто случайное. Казалось, курьер ошибся адресом, и это не к ней. Сначала спешила, потом боялась — вот что мешало ей распаковать её.

Серая, чуть помятая, с бумажной биркой. Отправитель: ГУ Детский дом №14, Воронежская обл. Никаких комментариев, лишь штамп: «Архив. Лично».

Больше десяти лет она жила в Москве, не звонила никому из прошлой жизни. Ни писем, ни звонков — Марина даже не знала, жив ли кто-то из тех, с кем она делила стены интерната, или захотел бы с ней говорить.

На четвертый день кот уселся прямо на коробку, словно говоря: «Хватит бегать вокруг». Марина подошла, провела пальцем по ребру. Картон оказался неожиданно тёплым.

Вечером, принеся коробку на кухонный стол, Марина налила себе чай и выключила телефон. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь тикающими часами и слабым шумом дождя за окном.

Первым, что она достала, был конверт. Старый, пожелтевший. Почерк был узнаваем до боли.

«Марине Самохиной. Если когда-нибудь захочешь вспомнить.»

Подпись: Зинаида Сергеевна.

У Марины пересохло во рту. Зинаида Сергеевна, воспитательница, не была самой ласковой или доброй, но всегда оставалась честной. Она мыла полы, держала всех в строгости и... однажды, когда Марина испачкала платье на утреннике, выстирала его ночью вручную. Никому не рассказала, просто молча повесила на батарею.

Марина положила письмо рядом. Пока не открыла.

Далее лежала кучка маленьких, размытых фотографий. Её группа: девять детей в одинаковых трикотажных кофтах, со спешно подстриженными челками, глаза — словно точки. На одной из них — Марина, пятая слева, держит вырезанного из картона зайца. Она сразу вспомнила: это был утренник, а зайца она потом вырезала сама — ножницами с тупыми краями.

Под фото лежал пластмассовый кулон. Сердечко. Пустое внутри. Марина снова села, вцепившись в стул.

Она думала, что это потеряла. Ей тогда было восемь. Кулон кто-то украл — прямо из ящика. Марина плакала, искала, но никому не сказала. Знала: в интернате это бесполезно. Здесь считалось, что ничего твоего нет. Всё общее. Всё — чьё-то вчера, сегодня и завтра.

А кулон был от матери. Единственное, что оставили при ней, когда ту увезли в реабилитационный центр. Пластмассовое сердце, пустое, как и обещания.

Марина тихо вздохнула, но не от обиды — от усталости.

Следом лежала вырезка из газеты. Маленькая заметка сообщала: «Учащиеся детдома №14 победили в конкурсе чтецов». Год — 2002. Фамилия — Самохина М.

Она помнила лишь дрожащие руки и то, как Зинаида Сергеевна сжала её плечо за кулисами:

— Говори чётко, девочка. Тебя наконец услышат.

Тогда она не верила, что это правда. Что кто-то может услышать — её.

На дне коробки лежал дневник — тетрадь в клетку с выцветшей обложкой. Когда Марина открыла её, ей стало не по себе.

Страницы были написаны ею. Почерком наивным, неровным, датированным 2003 годом, она писала письма, которые никогда никому не отсылала.

«Дорогая мама, если бы ты знала, как я не люблю манную кашу...»

«Дорогая мама, я подружилась с Таней, но она ушла в другой интернат.»

«Дорогая мама, я сегодня выиграла в чтении. Но никто не пришёл.»

Каждое письмо начиналось с «Дорогая мама». И каждое заканчивалось одинаково: «Я всё равно тебя жду.»

Марина закрыла дневник. Слёзы пошли не рывками, а тяжело, медленно. Не от жалости к себе, а от молчащей боли, что всё ещё жила в ней.

Кот пришёл и прыгнул на колени. Марина гладила его, пока не утихла, не успокоилась. Потом взяла письмо от Зинаиды Сергеевны и открыла.

Марина, я не знаю, откроешь ли ты когда-нибудь эту коробку. Мы её собрали всем этажом. Лена нашла фотографии, Вера вспомнила, где лежал твой кулон, а я нашла дневник — он был за шкафом, весь пыльный.

Мы думали, ты забудешь нас. А потом поняли: может, и надо забыть, чтобы вырасти. Но память — это не приговор. Это инструмент. Если ты это читаешь, значит, ты готова.

Ты была самой тихой. Но внутри у тебя всегда была сила. Мы все это знали.

С любовью, Зинаида.

В комнате стало темно. Чай остыл. Марина сидела среди предметов, словно на раскопках собственной души.

Коробка оказалась не о прошлом, а о ней самой. О той, которую она когда-то оставила там, в восьми годах, и теперь нашла снова.

*****

На следующий день Марина отложила всё: не открыла ноутбук, не ответила на сообщения. Клиенты могли подождать, сроки — тоже. Память не терпела отложенного спроса.

Коробка стояла на столе, будто живая. Не просто вещь — предмет, знавший что-то.

Марина снова достала дневник. Перелистывая страницы, читала вслух. Сначала шёпотом, потом громче. Голос звучал чужим, будто она читала за другого человека.

«Мама, у Тани теперь красный свитер. Его ей подарили на Новый год. Я притворилась, что мне всё равно.»

«Сегодня я уронила поднос. Зинаида Сергеевна не ругала. Просто молчала. Это было хуже, чем крик.»

«Мама, мне снилась ты. Ты была в жёлтом пальто, а потом ушла, не сказав ни слова.»

Марина листала — и в голове всплывали не только строчки, но и звуки.

Треск лампы в спальне. Шорохи матрасов. Кто-то плачет на нижней койке. Кто-то шепчет: «Спишь?» И фантомный девчачий, шустрый голос:

— Маринка, ты чего такая серьёзная?

— Всё равно тебе не поверят.

Она вспомнила Таню. Рыжая, живая, вечный мотор. Однажды они сбежали с занятий и весь день прятались в подвале. Ели украденные вафли и выдумывали, кем будут: Марина — библиотекарем, Таня — актрисой.

В пятом классе Таню перевели — без объяснений. Просто исчезла.

И после этого Марина стала говорить ещё тише.

На дне коробки она нашла ещё один конверт — без подписи. Внутри лежал билет на детский спектакль, датированный 2005 годом: 3 ряд, 5 место.

Марина вспомнила этот день. Тогда она репетировала роль деревца в спектакле «Колобок». Никаких слов, просто стояла с зелёной веткой. Но в день выступления её так и не позвали.

Сказали: мест не хватило.

А билет — был. Он существовал, и кто-то сохранил его, потому что знал: для неё это значило много.

Позже она вышла на улицу — с тетрадью в руках.

Пошла пешком по району, не включая наушники. В голове звучали фразы, куски писем, чужие имена: Таня, Вера, Серёжа с заиканием, воспитательница Лена с кругами под глазами.

Все эти люди были где-то в её прошлом. И никто — в настоящем.

И вдруг в голову пришла мысль: а если они — тоже где-то рядом? Может, кто-то из них идёт навстречу, в этом же городе, в этой же тишине, просто не узнает?

Вечером Марина набрала в поиске: «Воронеж. Детский дом №14. Выпуск 2005.»

Результатов было мало: официальный сайт, один форум. В комментариях — пара сообщений пятилетней давности. Одно — от женщины по имени Татьяна Коваль.

Тема: «Ищу друзей из 14-го. Помню Марину Самохину. Девочку-тихоню. Была рядом всегда.»

У Марины всё похолодело. Сердце дрогнуло, будто крикнуло: «Я — не выдумка. Я осталась у кого-то в памяти».

Она написала: «Таня. Это я. Марина. Помню наш подвал, с вафлями. Ответь, если увидишь».

И нажала «отправить».

Она не ждала ответа. Но в голове всё переворачивалось. Оказывается, можно вернуться. Не в прошлое — в то чувство, что ты не один был в нём.

Ночью ей снился голос, шёпот без лица.

— Ты справилась. Даже если думала, что нет.

Утром — сообщение.

«Маринка! Я реву и ржу одновременно! Ты серьёзно?! Как ты? Я думала, ты куда-то совсем исчезла. Пиши. У меня слов нет».

Марина перечитала раз пять. И расплакалась.

Не от боли, а от чувства, что её кто-то всё ещё помнит — живую, настоящую, детскую.

В следующие дни она писала Тане каждый вечер. Про свою работу. Про кота. Про коробку. Про письмо. Про то, как не может до сих пор есть манку.

Таня отвечала сразу. Её слова были как когда-то — резкие, смешные, живые. «А я думала, ты стала важной. А ты всё та же, только с ноутбуком и философией».

Марина снова достала дневник.

«Мама, мне не страшно. Просто внутри всё как будто стучит. Я хочу знать, что будет дальше. Я хочу знать, кто я».

Эти строки она написала в 2004. А ответ получила — только сейчас.

Ты — та, кто выжила. Та, кто вырос. Та, кто пишет письма, даже если не знает, дойдут ли они.

И та, кого запомнили. Значит, ты была важной.

Кот прыгнул на подоконник и уставился на дождь. Марина смотрела на него — и чувствовала странное облегчение. Будто огромный мешок с камнями внутри неё кто-то распаковал.

И оказалось: в нём не только боль. А ещё — кусочки любви, признания, заботы. Пусть и хранящейся по ящикам чужих шкафов.

*****

Марина не спала вторую ночь подряд. Не от тревоги — от смешения чувств. Казалось, прошлое, которое она всю жизнь прятала в самый дальний ящик, вдруг начало… отзываться.

Не болью, не страхом, а голосами, лицами, воспоминаниями, которые перестали быть ядом — и стали почвой.

Таня прислала фотографию. Она была в спортивной куртке, с короткой стрижкой и тем же лукавым прищуром. Позади — книжные полки.

«Библиотекарь. Сбылась твоя мечта, Тихоня».

Марина рассмеялась. Отправила ей снимок своего рабочего стола, где ноутбук соседствовал с чашкой чая и разбросанными записками.

«Пишу. Не библиотекарь, но рядом».

Они стали переписываться каждый вечер. Про жизнь. Про мужей (у Тани был бывший, у Марины — их отсутствие). Про одиночество, которое на двоих оказалось легче.

И чем больше Марина делилась, тем больше разжималось внутри. Будто в груди стояла дверь, запертая с восьми лет, и Таня — даже не стараясь — тихо вытаскивала ключи.

В один из вечеров Таня спросила:

— А ты бы вернулась туда? В интернат?

Марина замерла.

— Не знаю.

— Страшно?

— Не хочется разрушать, как оно осталось в голове.

— А может, наоборот. Собрать.

Она не отвечала, но уже через два дня оформила билеты.

Воронеж. Осень. Листья вьются по перрону. Рюкзак за спиной. Дневник в сумке.

Она не ехала к кому-то. Она ехала к себе.

Детдом стоял на том же месте: жёлтое здание, облупленные ступени, табличка, перекошенная от времени.

Марина постояла немного. Потом зашла. Её никто не остановил.

Внутри — тишина. Запах тот же: варёной капусты, пыли, воска.

На втором этаже — коридор. Узкий, длинный. Справа — комната №12. Там они спали. Слева — игровая, где дрались за куклы, рисовали, мечтали.

Марина постучала в кабинет с табличкой «Архив». Открыла женщина лет пятидесяти, в очках и сером свитере.

— Простите, я… была здесь. Марина Самохина.

— Самохина? Подожди… — женщина посмотрела в угол, улыбнулась. — Ты из-за коробки?

Марина кивнула. «Спасибо, что её собрали».

— Это была идея Зинаиды. Она говорила: «У каждого ребёнка должно быть что-то своё. Даже если только память».

Женщина отвела её в старую спальню. Там теперь были младшие. Но кровати стояли по-прежнему. Третья от окна — когда-то была её.

Марина подошла, провела пальцем по перекладине. В голове — вдруг вспышка: Таня, сидит рядом, держит за руку. Когда снимали швы после падения, Марина не плакала. Просто смотрела на Таню — и было не так больно.

В тот день Марина прошла весь интернат. Побывала в кладовке, где пряталась, когда плакала. В библиотеке, где прочитала первую книгу до конца. На кухне, где впервые сама намазала хлеб маслом.

И везде — не боль. А что-то тёплое. Как будто все кусочки жизни, которые она отвергала, теперь хотели вернуться.

Позже она поехала на кладбище. Адрес был в письме. Там, у старого забора, среди тихих деревьев, стояла табличка: Зинаида Сергеевна. Без эпитафий. Просто имя.

Могила Зинаиды Сергеевны — вторая слева. Простая табличка. Цветы — завядшие.

Марина села рядом. Достала из рюкзака тетрадь. И положила её на плиту.

— Это — мне от вас. А это — вам от меня.

В кармане — записка, которую она написала в поезде.

«Вы дали мне тишину, в которой я услышала себя. Спасибо».

Когда она вернулась в Москву, коробка стояла на полке. Не как груз, а как якорь. Она не трогала её каждый день. Но знала: внутри — доказательство, что всё было не зря.

Прошло три недели.

Однажды вечером Марина читала письма читателей на Дзене. Среди них — новое сообщение.

«Марина. Меня зовут Вера. Я работала в 14-м детдоме. Я читала ваш рассказ. Я плакала. Спасибо, что написали. Я хранила ваш кулон. Надеялась, что вы вернётесь».

Марина ответила сразу. Не просто как взрослый человек — как та девочка, которая наконец вернулась, чтобы сказать: «Спасибо».

Кот спал на подоконнике. За окном шёл дождь. Марина достала чистую тетрадь.

На первой странице написала:

«Прошлое — не приговор. Это то, что спасает тебя, когда ты наконец перестаёшь от него бежать».

Она улыбнулась.

И начала писать.

✒️ Автор: Роман Некрасов

Показать полностью
4

2187-оь

Аᴧфавiт:
A a, Б б, В в, Г ƨ, Δ δ, Е е, Ԑ є, Ж ж, S s, І i, К к, Λ ᴧ, М м, N η, O o, П n, Р р, C c, Т т, У у, Ф ф, Х х, Ҁ ς , Ч ч, Ш ш, Ь ь, Ѵ ѵ, Э э, U u, Я я

Nовѵь Архаηƨеᴧьск

Nовѵь Архаηƨеᴧьск

2187-оь ƨоδ.

Пᴧаηета isмеηiᴧась. Посᴧе Веᴧiкоƨо nереᴧома — экоᴧоƨiческоь катастрофѵ, nревратiвшэь боᴧьшуu чясть сушѵ в беsжѵsηеηηѵе nустошѵ, — чеᴧовечество uтiᴧось в ηескоᴧькiх ƨiƨаηтскiх куnоᴧах-ƨороδах. Посᴧеδηiь is ηiх, "Nовѵь Архаηƨеᴧьск", вiсеᴧ ηа скаᴧах ηаδ бурηѵм океаηом, сᴧовηо ᴧасточкiηо ƨηеsδо.

Тiхоη, моᴧоδоь iηжэηер-экоᴧоƨ, работаᴧ в Отδеᴧе Восстаηовᴧеηiя — ƨруnnе учєηѵх, nѵтавшѵхся верηуть Sемᴧе жѵsηь. Nо iх усiᴧiя бѵᴧi каnᴧеь в море: семеηа ƨiбᴧi в кiсᴧотηѵх δожδях, роботѵ-δроηѵ ᴧомаᴧiсь в яδовiтѵх тумаηах, а ᴧuδi nостеnеηηо теряᴧi ηаδежδу.

Всє isмеηiᴧось, коƨδа Тiхоη обηаружѵᴧ аηомаᴧiu в старѵх δаηηѵх. В sаnретηоь sоηе, sа nреδеᴧамi куnоᴧа, ƨδе раδiаςѵя δоᴧжηа бѵᴧа убiвать всє жѵвое, что-то sеᴧеηеᴧо.

Тiхоη таьком nокiηуᴧ ƨороδ ηа старом веsδехоδе. Оη nробiраᴧся сквоsь "Мєртвѵь nояс" — sоηу sа nреδеᴧамi куnоᴧа, ƨδе nо офiςѵаᴧьηѵм δаηηѵм, ηе вѵжѵваᴧ δажэ воsδух. Еƨо веsδехоδ сᴧомаᴧся в трєх кiᴧометрах от аηомаᴧii, i теnерь оη шоᴧ nешком, втiскiваясь в nротiвоƨаs nрi кажδом nорѵве яδовiтоƨо ветра.

Оη nочтi ηе верiᴧ δаηηѵм. Можэт, это ƨᴧuк сеηсоров? Іᴧi nровокаςѵя nравiтеᴧьства, чтобѵ вѵявiть "ηеᴧояᴧьηѵх"? Nо есᴧi там δеьствiтеᴧьηо есть sеᴧеηь…

Вηеsаnηо sемᴧя nоδ ηоƨамi стаᴧа мяƨче. Оη ηакᴧоηiᴧся — это бѵᴧ мох. Nастояшiь, вᴧажηѵь, nахηушiь sемᴧєь, а ηе хiмiкатамi.

— "Стоять!"

Тiхоη осторожηо nоδηяᴧ рукi, чuвствуя хоᴧоδηое δуᴧо δротiкомєта у своеь сniηѵ.

— "Я ηе вооружоη," — nроƨоворiᴧ оη, меδᴧеηηо nоворачiваясь.

Переδ ηiм стояᴧа δевушка в nᴧаше с каnuшоηом, отбрасѵваuшiм теηь ηа ᴧiςо. Nо δажэ в nоᴧумраке оη раsƨᴧяδеᴧ еє яркiе, nочтi светяшiеся ƨᴧаsа — такоƨо оттеηка sеᴧєηоƨо ηе бѵᴧо в еƨо ƨороδе δажэ у iскусствеηηѵх растеηiь.

— "Тѵ вообше nоηiмаешь, куδа sаᴧеs?" — еє ƨоᴧос sвучяᴧ реsко, ηо беs ηастояшеь sᴧобѵ. Скорее, с устаᴧѵм раsδражэηiем.

— "Я iскаᴧ sеᴧєηуu sоηу. Сеηсорѵ nокаsѵваᴧi..."

— "Сеηсорѵ врут," — оηа nеребiᴧа еƨо, оnуская оружѵе. "Как i всє, что ƨоворiт вашэ nравiтеᴧьство."

Тiхоη моᴧчя кiвηуᴧ, ηе решаясь сnросiть, кто оηа. Nо δевушка, сᴧовηо уᴧовiв еƨо мѵсᴧь, вδруƨ усмехηуᴧась:

— "Тѵ хочешь сnросiть, как меηя sовут?"

Оη nокрасηеᴧ — в еƨо мiре ᴧiчηѵе iмеηа sηачiᴧi куδа боᴧьшэ, чем беsᴧiкiе iδеηтiфiкаторѵ.

— "Δа. Есᴧi... есᴧi это можηо."

Δевушка откiηуᴧа каnuшоη, i вnервѵе оη увiδеᴧ еє nоᴧηостьu: короткiе, вѵƨоревшѵе ηа соᴧηςэ воᴧосѵ, тоηкiе бровi, сiяuшuu беᴧєсуu кожу.

— "Евδокiя," — скаsаᴧа оηа, вѵδержѵвая nауsу, сᴧовηо nроверяя, уsηает ᴧi оη это iмя.

Тiхоη меδᴧеηηо nовторiᴧ:

— "Евδокiя..." — оηо sвучяᴧо страηηо, сᴧовηо эхо is nрошᴧоƨо, is тех старѵх кηiƨ, что оη таьком чiтаᴧ в ƨороδской бiбᴧiотеке.

— "А тебя?" — оηа скᴧоηiᴧа ƨоᴧову ηабок.

— "Тiхоη."

— "Тiхоη..." — теnерь ужэ оηа nробоваᴧа еƨо iмя, i в еє ƨоᴧосе вδруƨ nроsвучяᴧа ᴧєƨкая ηасмешка. "Nу что ж, Тiхоη, раs уж тѵ ηашоᴧ ηас — nокажу, раδi чеƨо тѵ рiсковаᴧ."

...

UPD:

* ƨороδскоь

Показать полностью 1
7

Судьба великана

Судьба великана

Повесть

Мальчик по имени Вася из простой рабочей семьи в городе Ясногорске рос, что называется, не по дням, а по часам, уже в 10 лет обгоняя в росте не только одноклассников, но и выпускников школы.

- Вася, достань воробушка, - дразнили его.

Когда родители очнулись, то было поздно. 12-летнего Васю повели к врачу-эндокринологу, который поставил неутешительный диагноз: акромегалия. Рост Василия в это время достиг уже 215 см, и он продолжал расти.

Васе назначили дорогущие препараты, ингибиторы гормона роста. Родители вздохнули, но раскошелились. Однако препараты почему-то не подействовали должным образом, и Вася продолжил расти, приводя в ужас родителей и в восхищение окружающих.

Вася стал местной достопримечательностью, о нем писали в ясногорских газетах и показывали сюжеты по местному телеканалу, но мальчика это совсем не радовало. Он приходил в магазин одежды и мерил самую большую одежду в магазине, которая еле налезала на него и смотрелась куцей и нелепой, а обуви на огромные стопы Василия не было и подавно. Ему приходилось разрезать носки ботинок и ходить с высунутыми наружу пальцами ног...

К счастью, в это время на судьбу Василия обращает внимания Роман Ермишин, знаменитый банкир и предприниматель родом из Ясногорска.

Мы еще немало поговорим об этом замечательном человеке на страницах нашей книги. Пока же упомянем о нем, так сказать, между строк. О ранних годах будущего миллиардера из списка Форбс и губернатора Камчатки в начале "нулевых" годов 21 века известно крайне мало. Говорят, он когда-то был нищим, ходил в стоптанных башмаках, работал на стройках и ухаживал за своей сумасшедшей бабушкой, державшей в квартире множество кошек и изводившей своих соседей. Желтые газетенки утверждают также, что взлет Романа Арсеньевича произошёл благодаря некой неназываемой тайной организации, но мы не собираем конспирологические сплетни и не комментируем их.

Ермишин оплачивает лечение Васи, а также пошив одежды и обуви для него на заказ.

Но вернёмся к нашему Васе.

Увы, но лечение Василия вновь не приносит желаемых результатов. Врачи разводят руками и говорят, что время упущено, и начать терапию следовало раньше.

Василий, несмотря на трудности, неплохо учится в школе. Учителя отмечают его способности в математике и химии. Но Вася тем временем лелеет странную мечту: стать певцом. Когда выдается свободное время, он уходит за город, в район Ясных гор, и там вовсю горланит свои любимые песни.

(Ясные горы - небольшой горный массив в окрестностях Ясногорска, собственно, и давший название городу — примечание автора).

Именно в такие моменты Василий чувствует некоторое внутреннее облегчение и освобождение.

В 16 лет Вася заканчивает школу. В это время его рост приближается к отметке 240 см и он продолжает расти.

***

Вася шел по универсаму "Семёрочка" с корзинкой, которая в его огромной руке казалась игрушечной. Он не обращал внимания на взгляды остальных покупателей, внимание которых поневоле обращалось в его сторону - к такому всеобщему вниманию он давно привык, и кажется, уже перестал тяготиться этим. Вдруг взгляд его приметил, как высокая девушка с ростом за 190 см достаёт какой-то товар с верхней полки по просьбе одного из покупателей.

Сердце Василия забилось сильнее. Он подошёл к девушке и, улыбнувшись, спросил:

- Достают вас мелкие?

- Бывает, - улыбнулась в ответ она.

- Меня зовут Василий, - произнес Вася, волнуясь.

- А я знаю, - ответила девушка. - Вы же у нас местная знаменитость. А я Вика.

- Может, на ты? - спросил Вася, смущаясь.

- Конечно, - улыбнулась Вика.

Вася почувствовал, как разгораются искорки огня в его большом сердце. Вика была стройная, зеленоглазая, со светло-русыми волосами средней длины.

Из магазина они вышли вместе и пошли по улице, непринуждённо беседуя. Вася отметил про себя, что впервые в своей жизни он так легко и свободно общается с недавно еще совсем незнакомым человеком.

По дороге выяснилось, что Вика играет в местной женской баскетбольной команде "Планета" и скоро отметит свой 18-й день рождения.

***

Вика возвращалась с игры, довольная победой своей команды и своей успешной игрой. А дома сегодня ее ждали гости и праздничный ужин. Она зашла в свой двор и тут же увидела огромную фигуру Василия, державшего в руке букет роз.

- С днём рождения, Вика! - взволнованно произнёс Вася, протягивая букет.

- Спасибо, Вася, - улыбнулась Вика, принимая букет.

Она тут же нахмурилась, лихорадочно думая о том, как бы объяснить Васе, почему она не может пригласить его к себе домой. Впрочем, этот вопрос тут же разрешился сам собой.

- Вася! Вася, отойди от нее! - вскрикнула, подходя к ним, женщина средних лет в цветастом платье.

- Мама, перестань, - вспыхнула Вика, обернувшись к ней.

- Не перестану! - истошно верещала женщина. - Он больной, у него почки! У него арка.. Аркагеламия! Сама подумай, зачем тебе такой нужен! Будешь, что ли, за лекарствами для него по аптекам бегать!

Вася выслушал всё это с окаменевшим лицом, не пророня ни слова. Затем повернулся и огромными шагами зашагал прочь.

- Вася, подожди! - в отчаянии закричала Вика, но он ее не слышал.

- Пусть идёт своей дорогой, - удовлетворенно произнесла взбалмошная женщина.- И выброси этот веник, Вика. Что ты его к себе прижимаешь... Оболтус даже не мог купить нормальный букет!

- Мама, - сказала Вика со сверкающими от ярости глазами, повернувшись к матери, - мама, лучше замолчи!

- Ты чего это, - протянула женщина, но тут же осеклась, заробев, увидя в глазах дочки нечто такое, чего не замечала раньше. - Ладно, Викуся, пойдем.. Пойдем, там стол уже накрыт...

...

Поезд увозил Васю в Москву. Размеренный стук колес несколько успокаивал, помогал отвлечься от тревожных мыслей. Вася ехал на прослушку в музыкальное телешоу "Новые голоса". В этом шоу принимали участие певцы любители изо всех уголков страны. Вася отправил свою запись и получил приглашение на прослушивание в телестудии.

"Если и не получится с шоу, домой всё равно не вернусь, - думал Василий. - Останусь в Москве, и будь что будет".

Сосед по купе, вертлявый мужичок предпенсионного возраста, глядя на Васю, промолвил, доставая из своего чемодана бутылку коньяка:

- Может быть, выпьем, великан? А то больно уж ты печальным выглядишь.

- Пожалуй, не откажусь, - кивнул Василий.

...

В студии для прослушивания его встретил бойкий худощавый молодой человек в приталенном зеленом пиджаке, узких брюках и туфлях и с подкрашенными волосами. Он представился Веней. Манеры его были, скажем так, несколько жеманными, и Вася подумал, что Веня явный адепт **** (ныне запрещенная и признанная экстремистской организация — примечание автора).

Веня восхищенно разглядывал Васю, ходя вокруг него и даже цокая языком.

- Вот это фактура! Василий, вы бесподобны! - приговаривал он с какой-то мечтательной улыбкой. - Если и поете хорошо, то первое место нам обеспечено!

"Почему это нам", - подумал Вася, но не стал уточнять. В конце концов, у каждого из нас своя манера выражаться и "фирменные" словечки.

- Пройдемте к микрофону, - Веня сделал приглашающий жест, указывая на микрофон в центре студии. - Что будете петь?

- Сначала я хотел исполнить песню группы Корни "С днём рождения, Вика", - грустно ответил Василий. - Но затем передумал и решил спеть "Ой-о" группы Чайф.

- Чайф лучше, - одобряюще кивнул Веня. - Мощнее, экспрессивнее... Прошу!

...

Когда Вася закончил пение, Веня некоторое время сидел молча в кресле, прикрыв глаза. На лице его отражалось эстетическое удовольствие

- Василий.. Вася! Вам никто не говорил, что вы талант? Нет, не так. Вы талантище, Вася! Первое место нам обеспечено! Запишите мой телефон, пожалуйста...

...

- Вика, иди сюда скорее! - позвала Вику мать. - Ты посмотри, что там по телевизору показывают!

- Мама, ты же знаешь, я не смотрю телевизор, - недовольно отмахнулась Вика.

- Да иди же сюда скорее! Там Васька твой!

Вика сразу же подошла к телевизору и замерла, напряженно вглядываясь в экран. На нем возникла огромная фигура Василия, стоявшего у микрофона. В креслах перед сценой сидело трое членов жюри.

- Нечасто нам приходится видеть таких великанов, - покачал головой один из них, артист балета Алексей Микеладзе. - А вернее сказать, никогда доселе мы... ну я уж точно, таких больших людей воочию не видел. Каков же ваш рост, уважаемый Василий?

- Месяц назад был 251 сантиметр, - ответил Вася.

- Месяц назад? - переспросила другой член жюри, певица Аграфена. - То есть сейчас вы можете быть еще выше?

- Да, - кивнул Вася. - Может быть, уже несколько сантиметров прибавил.

Члены жюри переглянулись, а третий из них, композитор Иван Прямой, даже изумленно выдохнул:

- Вот это да! Такой рост вызывает уважение. Но всё же давайте не будем забывать, что у нас здесь музыкальный конкурс. Итак, что же вы для нас приготовили?

- Песню "Ой-о" группы Чайф...

Вика повела глазами в поисках пульта и буквально вырвала его из руки матери, сразу же поставив громкость на максимум. В комнату ворвался могучий голос Василия:

- От старых друзей весточки нет, грустно,

А на душе от свежих газет пусто...

- Вика...- недовольно поморщилась мать. Она хотела сказать, чтобы дочка убавила звук, но, посмотрев на ее лицо, поняла, что лучше этого не делать.

- Скорей бы лед встал, пошёл бы тогда на рыбалку.

Чего бы поймал, знакомым раздал - не жалко.

Луна появилась и лезет настырно всё выше и выше.

Сейчас со всей мощи завою с тоски.

Никто не услышит...

В глазах Вики блестели слёзы.

...

Вася шёл по Москве, шел, сам не зная куда, не обращая никакого внимания на изумленные взгляды прохожих. С телешоу не получилось. Микеладзе сказал, что оригинально, конечно, но слишком как-то депрессивно и меланхолично. Аграфена добавила, что надо еще много работать над вокалом, а Прямой указал, что Вася не всегда попадал в ноты. В общем, Васю не пропустили в следующий тур конкурса.

Зазвонил мобильник. Вася достал его из кармана. На экране высветился номер Вени.

- Вася, я всё видел. Вы были великолепны! Я в шоке! Эти негодяи зарезали вас без ножа! У меня просто нет слов!

Вася улыбнулся, слушая суматошную болтовню Вени.

- Всё в порядке, Веня. Жизнь на этом не заканчивается.

- Вася, какие планы у вас сейчас?

- Пока не знаю. Но думаю в Москве остаться. Домой точно не вернусь.

- Василий, так в чем же дело! - воскликнул Веня. Голос его стал каким-то необыкновенно нервным и взволнованным. - Приезжайте ко мне. Поживите у меня. Я с вас копейки не возьму, Василий! Я вам Москву покажу. А хотите, сам за вами подъеду... Вы где сейчас?

- Веня...- Вася немного помолчал, подбирая слова. Добрый человек этот Веня, но как сказать-то ему, чтобы не обидеть ..- Веня, поймите, я не из ваших. Ничего у нас с вами не выйдет.

- Понимаю, - сокрушенно вздохнул в трубку Веня. - Я всё понимаю... И всё равно спасибо, Василий. Я о вас не забуду.

Разговор закончился. Вася с некоторым облегчением положил телефон обратно в карман куртки.

- Вася, достань воробушка, - вдруг услышал Вася знакомую с детства дразнилку. Вася посмотрел вниз и увидел двух шкетов лет десяти

- Вы откуда мое имя знаете? - удивленно спросил Василий.

- По телеку тебя видели, - разом бойко ответили щеглы.

Вася улыбнулся. Кажется, настроение немного улучшилось.

Вновь зазвонил мобильник. На экране высветился номер человека, который звонил Васе редко, но всегда по важному делу

- Вася, привет! Ну как ты там в Москве? Говорят, в артисты подался?

- Добрый день, Рома. Есть такое, но кажется, моя артистическая карьера уже закончилась.

Несмотря на разницу в в возрасте, Вася, по настоянию самого Ермишина, обращался к нему просто и называл на "ты".

- Я видел, - ответил Роман в трубку. - Прекращай это баловство и возвращайся в Ясногорск.

- Нет, Рома, я не вернусь. Меня там... Меня в этом городе ничего не держит!

- Ошибаешься, Вась. Там живёт девушка, которая тебя любит.

- Рома, откуда такие сведения? - нервно спросил Василий. - Сорока на хвосте принесла?

- Вася, наши знания немного на другом уровне, чем у обычных людей, - ответил Роман. - И следить за кем-то или собирать сплетни нам не нужно. Ты же стал недавно нашим братом, так доверяй нам как брат.

- Хорошо, Рома. Я вернусь...

... Поезд остановился на железнодорожной станции Ясногорск. Вася, пригибаясь, с трудом протиснулся через дверь вагона и вышел на перрон. К нему подошла Вика.

- Вася, я ждала...

Губы больших людей слились в горячем поцелуе.

"Кажется, жизнь понемногу налаживается", - пронеслось в голове великана...

Показать полностью
234

Никаких булавок

Я делаю по три куклы Вуду в день.
Больше не могу: пальцы немеют, голова начинает кружиться. Побочный эффект магии. Иногда я думаю о том, чтобы найти напарницу и брать больше заказов.
А то лист ожидания растёт с каждым днём.

Вуду — не самая распространённая специальность. Вообще я училась гадать, а этот курс взяла дополнительным.
Кто бы мог подумать, что часы, проведённые за вырезанием амулетов и заучиванием имён Лоа, окажутся полезными.

С гаданий я и начинала. Таро, неясные видения в хрустальном шаре, все эти дела. Но кажется, точность предсказаний не слишком интересовала моих клиенток.
Многие из них приходили просто поболтать.

Мы сидели над хрустальным шаром, не обращая внимания на возникающие в нём видения. Быстро раскидывали карты, а остаток сеанса разговаривали. Лена, одна из постоянниц, однажды подняла эту тему:
— У меня как началась на последних курсах бессонница, так уже лет пять тянется. Могу неделями не спать нормально. А у вас с учёбой проблем не было?

Я рассказала ей про жуткую преподавательницу некромантии и проклятую аудиторию на третьем этаже. А ещё — про Вуду. Даже нашла в ящике стола куклу, которую делала на практике.
Лена долго вертела её в руках: сшитую из обрезков ткани. Вместо глаз я пришила разноцветные пуговицы, волосы соорудила из чёрных ниток. Вышло не слишком красиво, но дело ведь не в портретном сходстве.
А в магии.

Возвращая мне куклу, Лена с улыбкой бросила:
— А мне такую сделаешь?
На следующем сеансе её ждал подарок.

В хрустальном шаре клубились образы; Лена привычно жаловалась на бессонницу. Выслушав её, я вытащила ещё одну куклу из ящика.
Над этой я поработала как следует: купила белые нитки и синие пуговицы, даже соорудила платье из обрезка бархата. Увидев её, Лена засмеялась:
— Надо же, совсем как я!
— Я её заколдовала.
Я сделала это забавы ради — хотела проверить, насколько хорошо помню ритуал. Лена ушла с куклой в сумке. А через неделю вернулась, сияя улыбкой:
— Как у тебя это вышло? Ведьма!

Про хрустальный шар все забыли. Про бессонницу, как выяснилось, тоже. Размахивая руками, Лена рассказывала:
— Я взяла куклу с собой в кровать. Она такая забавная, не удержалась. Спрятала её под подушку, даже пожелала ей спокойной ночи. И спала как убитая.

Я не знала, что ответить. Нас учили использовать куклы Вуду более... мрачным способом. К счастью, Лена продолжала говорить:
— Я дала твои контакты коллеге. Сделаешь и ей куколку? Ей вечно кошмары снятся, никак не может от них избавиться.
Я не смогла устоять перед этим напором.

Теперь я делаю по три куклы в день.

Никто не проводит с ними жуткие ритуалы. Не втыкают булавки под ногти, не выжигают глаза. Клиенты заказывают кукол, чтобы их обнимать.
Они прижимают свои заколдованные копии к груди, когда становится грустно и одиноко. Держат их за игрушечные руки. Шепчут на ухо: «Всё будет хорошо» или «Ты не одна».
Никаких булавок, только любовь и нежность.

И, надо признать,
такое применение Вуду мне нравится куда больше.

114/365

Одна из историй, которые я пишу каждый день — для творческой практики и создания контента.

Мои книги и соцсети — если вам интересно~

Показать полностью
3787

Барсик1

Когда дедушки не стало, бабушка будто совсем усохла. Стала тише обычного, почти не разговаривала. А кот Барсик — древний, седой — всё сидел на дедовом кресле, будто чего-то ждал, уцепившись взглядом в пустое место.

Через пару дней и его не стало. Решили: сердце не выдержало, слишком уж были они с дедом неразлучны.

Неделя прошла, и вот однажды утром бабушка открывает дверь — а на крыльце сидит молодой полосатый кот.

Ну вылитый Барсик, только морда хитрее и шустрее. Не боясь, забежал в дом сам, поднялся на кресло и свернулся на старом месте клубком.

Бабушка села рядом, гладила его и плакала, улыбаясь:

— Знала, что он не оставит меня одну — даже вот так, через кота…

7

Первая глава недописанного романа

Тёмные и холодные воды сомкнулись над моей головой, отрезая крики утопающих и шум волн, что бились об плавающий на поверхности мусор.

Попытался скинуть с плеча лямку ставшего неподъёмным баула, но она запуталась в складках спасательного жилета, и меня всё так же неумолимо продолжало утягивать в тёмные пучины Атлантического океана вслед за исполинской кормой.

***

За три часа до этого

Еле слышно вибрировали металлические переборки, окрашенные блёкло-коричневой масляной краской, но за четыре дня, что прошло с момента отбытия из Саутгемптона, я уже успел к этому привыкнуть и почти не замечал.

С интересом наблюдал с верхней койки, как мои невольные спутники по тесной каюте играют в покер, соорудив из чемоданов импровизированный стол, изредка переругиваясь по-ирландски.

Несмотря на то что я успел пару недель прожить в туманном Альбионе в ожидании отправления лайнера и успел немного подучить английский язык, почти ничего из их речи понять не мог. Хоть я достаточно свободно могу говорить, помимо моего родного русского, ещё и по-французски. И вполне сносно на латыни и древнегреческом благодаря неустанному вколачиванию терпеливыми преподавателями на протяжении всего моего обучения в гимназии в мою голову знаний мёртвых языков. Да и какие-то остатки знаний японского всё ещё хранились у меня в памяти, что я успел выучить во время короткой и позорно проигранной войны.

Изрядно потратившись на билет, который стоил почти семь полновесных червонцев, – благо, несмотря на голодный год, к моменту, когда я решил принять предложение моего брата и перебраться к нему за океан в Североамериканские Соединённые Штаты, в кубышке оставалось ещё почти двести рублей, – за две недели распродал нехитрый скарб, которым успел обрасти к тридцатилетию. И, справив билеты на поезд, поехал на запад.

И вот в очередной раз, наблюдая, как мятые бумажки фунтов меняют владельца, я обдумывал, что, возможно, стоит рискнуть малой толикой своих денег в надежде немного разбогатеть, хотя чует моё сердце, что как только мне улыбнётся фортуна, единственное, что я заработаю, – это в лучшем случае зуботычина, ну а в худшем – несколько дюймов острой стали под ребро.

Незаметно для самого себя уснул и вновь, как уже много раз до этого, во сне отбивался штыком и прикладом от набегающих на наши позиции желтолицых низкорослых солдат.

Пропустив удар вражеской сабли, я с негромким криком очнулся и со страхом осознал, что проснулся не столько от своего крика, а оттого, что весь корпус исполинского корабля затрясся как в конвульсиях и где-то на грани слышимости раздался тихий треск.

– Ivan, cad é an fuck atá tú ag yelling? – раздался с нижней полки недовольный баритон.

– Я Пётр, – недовольно буркнул в ответ по-русски, хоть из всей фразы понял только два слова, – сам на хер иди.

С негромким щелчком зажглась электрическая свеча, осветив нехитрое убранство каюты, состоявшее из четырёх двухъярусных коек и железного умывальника. Взглянул на наручные часы, отметив про себя, что до полуночи осталось ещё с десяток минут.

– Fucking solas! – громогласно посетовал всё тот же голос.

Не слушая зарождающуюся перепалку, я спрыгнул вниз и быстро оделся. Что бы ни вызвало этот "скрежет", нужно у стюардов узнать поподробнее; будет совсем печально, если у нас отвалился винт или погнуло вал. Да и неспроста прекратился тихий гул, что сопровождал нас с момента отбытия.

Выглянув в коридор, который прямо на глазах заполнялся взволнованными людьми, я, влекомый людским потоком, состоящим из полуодетых мужчин, женщин и хныкающих детей, вышел в просторный холл, что использовался пассажирами третьего класса как столовая.

Неожиданно среди толпы прозвучало слово "айсберг", что и по-французски, и по-русски значило одно и то же. Похоже, столкновение с огромной глыбой льда меня и разбудило. Но если верить рекламным брошюрам, то плывём мы на непотопляемом судне, и беспокоиться пока не о чем, вот только верится в это с трудом.

Прокашлялся и громко крикнул по-французски:

– Кто-нибудь из корабельной команды может нам сказать, что случилось?

Вслед за мной раздались ещё крики как минимум на пяти языках, и не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что требовали они примерно того же, что и я.

Забравшись на одну из скамей, я увидел троих стюардов с немного бледноватыми лицами. Один из них что-то прокричал по-английски и, перекрывая поднявшийся гомон, повторил по-французски с сильным акцентом:

– Разойдитесь по каютам! Опасности нет! Небольшая авария с одним из паровых котлов!

Вот только что-то мне в его слова не особенно верится. Впрочем, не мне одному, так как гомон всё усиливался, да и возгласы про айсберг неспроста были. Да и странно, что проплывший рядом айсберг странно совпал с поломкой.

– Нужно на палубу выбираться, а то не ровён час ко дну пойдём в этой консервной банке, – тихо пробурчал я себе под нос и принялся проталкиваться в сторону своей каюты.

Вроде бы под одной из коек я видел спасательные жилеты, да и баул с вещами стоит, также прихватить. Обидно будет потерять памятные для меня вещи.

Минуты за три, лавируя мимо снующих вокруг людей, протолкался к своей каюте, где мои ирландские спутники уже почти оделись.

Самый говорливый из них тронул меня за плечо и что-то спросил, и я не без труда, подобрав английские слова, односложно ответил:

– Айсберг, не знаю.

Столь короткий ответ его явно не удовлетворил, и он, повысив голос, опять задал тот же вопрос.

– Не знаю! Не понимаю! Отвали! – выделяя голосом каждое слово, я рывком освободил свою руку и протиснулся вглубь каюты, собираясь надеть пальто и облачиться в белый спасательный жилет.

Пока одевался, заметил, что как будто пол немного наклонился. Хоть без привязки к горизонту сложно это определить, но ощущения скорее всего меня не подводят, да и корабль похоже всё ещё так и не тронулся с места после остановки.

Подхватив баул, вышел прочь и уверенно зашагал к трапу, что вёл, как мне помнилось, на нос корабля – не шлюпочная палуба, конечно, но по крайней мере не буду заперт как крыса в этой стальной коробке.

Вот только ожидания мои оказались напрасны: трап перегораживала массивная решётка, за которой стояли два стюарда, облачённых поверх своей формы в такие же жилеты, что и я.

Возле решётки истерически разорялась по-английски какая-то женщина, но ни её, ни десяток других пассажиров выпускать похоже не собирались.

Сплюнув на пол, почти бегом бросился дальше по коридору в надежде найти неперегороженный проход.

Свернув в неприметный закуток, присел на корточки и, открыв баул, принялся с остервенением выкладывать вещи.

На пол полетело исподнее вслед за льняным костюмом. Аккуратно достал трофейный японский кинжал со скошенным лезвием, вслед за ним извлёк небольшую шкатулку, что хранила как военные награды, так и немного драгоценностей. С самого дна выудил увесистый свёрток и, быстро размотав, проверил, снаряжён ли мой верный наган.

Револьвер отправился в правый накладной карман пальто, а содержимое шкатулки – во внутренний.

Быстро запихнув ненужные пока вещи назад, я побежал дальше по коридору. Если не удастся найти свободного прохода, то, угрожая оружием, можно попытаться принудить матросов открыть решётку, так как палуба стала наклоняться ещё заметней.

Возле одного из трапов часть пассажиров начали пропускать наверх, и вполне ожидаемо – только женщин с детьми. И раз здесь выпускают хоть кого-то, то, может, я смогу найти проход на верхние палубы, пусть не наружу, но хотя бы в часть корабля, что отведена была под второй или первый класс.

Поднявшись по очередному трапу, я упёрся в закрытую деревянную дверь, обитую железом, на которой красовалась надпись Only 2 Class.

– Понятия не имею, что ты за "Онли", но это не иначе проход во второй класс, – негромко произнёс я в тщетной попытке открыть дверь.

Остервенело подёргал за ручку, но, как и ожидалось, она оказалась надёжно запертой. В бессильной злости пнул пару раз дверь пяткой. Приготовившись и за два шага разбежавшись, правым плечом врезался в нещадно скрипнувшую дверь. Застонав от боли, врезался в неё ещё несколько раз.

Не обращая внимания на нараставшую с каждым ударом боль в плече, я за несколько минут с корнем выбил дверь. И как раз практически в тот момент, как я ввалился в распахнутую створку, по лестнице за моей спиной поднялась семья из трёх человек.

Молодой светловолосый мужчина, почти юноша, нёс на руках напуганного мальчика лет четырёх, а в паре шагов за ним семенила женщина с измученным лицом, и в неверном свете электрических свечей ей можно было дать и тридцать, и пятьдесят лет.

– Magda, det finns en passage här, – обернувшись к женщине, негромко произнёс юноша.

В бытность мою в Санкт-Петербурге у заезжих чухонцев слышал похожую речь. Неужто это тоже подданные нашего помазанника Божиего? Впрочем, неважно, сейчас главное выбраться на шлюпочную палубу.

Пройдя через короткий тамбур, я столкнулся с низкорослым стюардом, что принялся на меня орать по-английски, тыча мне за спину рукой.

Не обращая на него внимания, коротко врезал ему кулаком чуть повыше пупка, отчего он согнулся дугой и свалился мне под ноги.

– Лучше разбираться с полицмейстером позже, но живым, нежели быть мёртвым, но законопослушным, – про себя подумал, переступая через стонущее тело.

Пройдя чуть вперёд, я оказался в коридоре, который в отличие от палубы третьего класса оказался драпирован деревом, да и пол устилал ковёр с плотным ворсом. По коридору сновали промеж растерянных полуодетых пассажиров взволнованные стюарды и горничные, стуча в двери кают.

Осмотревшись, решил двигаться в ту же сторону, что и редкий поток людей.

Моё внимание привлёк детский крик: полуголый маленький мальчик не более чем пяти лет истошно звал: – Мама, мама!

И только я собрался броситься к нему, чтобы если не успокоить, то хотя бы вывести на палубу, как из толпы выскочила растрёпанная женщина и, перемежая поцелуи оплеухами, подхватила его на руки.

Вывалившись наружу, я с удивлением услышал звуки живого оркестра, что оживлённо играл какую-то незнакомую приятную мелодию, которую заглушило шипение белоснежной ракеты, пущенной в небо.

Быстро огляделся и, расталкивая менее расторопных пассажиров, быстрым шагом направился к шлюпкам, которые остервенело подготавливали к спуску.

В первую шлюпку с опаской начали садиться женщины в дорогих шубах, поверх которых инородным куском белели спасательные жилеты.

Один из офицеров ударом кулака в лицо оттолкнул пытавшегося протиснуться мужчину, одетого в дорогой штучный костюм, и практически сразу после этого пропустил на шлюпку затравленно следящую в толпу зарёванную женщину, прижимавшую к груди небольшую сумочку. И несмотря на то что шлюпка была заполнена в лучшем случае наполовину, её принялись спускать в воду.

Взглянув поверх голов на остальные шлюпки, обнаружил, что и на них мужчин не пускают.

Можно, конечно, пристрелить особо ретивых моряков и спастись, вот только как потом жить подлецом, да и хмуро смотрящие на спускаемые шлюпки с рыдающими женщинами и плачущими детьми мужчины меня скорее самого сбросят в море.

Лихорадочно соображая, как бы спастись, не уронив чести, я побежал на правый борт в надежде, что там, возможно, удастся спастись.

Протискиваясь среди толпы, что бежала мне навстречу, я сквозь зубы проклинал и этот треклятый пароход, и айсберг, а особенно дурацкую брошюрку, описывающую этот Титаник как непотопляемый.

К моменту, когда я пробился на правый борт, оставались на палубе всего пяток шлюпок, и сажали на них всех без разбора: среди соболиных шуб мелькали рабочие робы. Но пробиться сквозь всю эту толпу шансов у меня, увы, уже не было.

Зло сплюнув на палубу, я достал серебряный портсигар и немного дрожащей рукой с третьей попытки поджёг папиросу и прикурил.

Не замечая горького дыма, я про себя начал думать, как всё же спастись.

– Первое, это как можно позже оказаться в воде, – Покосившись на нос судна, что уже почти скрылся в волнах, – нужно добраться до кормы.

– Второе, зацепиться за какой-нибудь мусор и постараться доплыть до спасательных шлюпок.

– Третье, оно же главное, пока буду в воде, постараться не помереть, – невесело усмехнувшись, бросил на палубу прогоревшую до мундштука папиросу.

С трудом пробираясь по накренившейся палубе в сторону кормы, я невольно дивился тому, что электрический свет ещё не погас.

На палубе перед кормой плотной толпой на коленях стояли люди, среди которых ходили два священника, отпуская им всем грехи: пожилой католический и помоложе лютеранин.

Добравшись почти до самой кормы, куда, как и я, устремились многие из оставшихся пассажиров, я с трудом забрался по накренившейся лестнице и, ухватившись за железный поручень, уместился возле одного из подъёмных кранов. Спустя пару минут ко мне присоединился богато одетый джентльмен в смокинге, поверх которого было надето чёрное пальто.

Поравнявшись со мной, он принялся всматриваться в темноту ночи, по всей видимости, ища на морской глади шлюпку – не иначе, на одной из них плывёт его жена с детьми или возлюбленная.

Сглотнув подкативший к горлу ком, я намеревался выкурить папиросу напоследок. Заинемевшими пальцами это хоть и с некоторым трудом удалось сделать, а вот спички отказывались гореть на ледяном ветру.

Пару мгновений посмотрев на мои мучения, мой сосед засунул руку за отворот пальто и с металлическим щелчком достал бензиновую зажигалку:

– Light up with a lighter.

– Мерси, монсеньор, – кивнул я, затягиваясь дымом.

Корма забиралась всё выше и выше, и я уже приготовился, что так она и уйдёт в пучины, но тут раздался страшный треск рвущейся стали. Тросы, что крепили четвёртую трубу, оборвались и хлестнули, словно гигантские плети, рубанули по людям, что жались к палубе. Крики боли заглушил треск, и корма обрушилась на поверхность моря. Несмотря на то что я сидел, вцепившись в поручень, меня так сильно рвануло вверх и почти сразу вниз, что почти отсушило руки.

С ужасом я наблюдал, как людей на нижней палубе раскидало к бортам, и изрядное их количество выкинуло за борт, но моему спутнику, как и мне, удалось удержаться на месте.

Я со страхом наблюдал, как волны поглощают обломки трубы и нижнюю палубу, и вот уже через десяток секунд моё прибежище поглотит холодное море.

Не дожидаясь неминуемого, я приподнялся на ногах и, оттолкнувшись от поручня, что стал для меня полом, прыгнул в набегающую волну.

Боль пополам с холодом на мгновение сковали всё моё тело, но благодаря баулу, что сохранил внутри себя воздух, и спасательному жилету, я не пошёл камнем на дно и судорожно гребя руками и ногами в тусклом свете звёзд.


С другими моими произведениями можно ознакомиться вот здесь.

https://author.today/u/kutris/works

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!