А под утро — за мной пришли.
Магда заметила его раньше меня. Замолкла, отстранилась. Съёжилась.
«Дед» — так я его сразу прозвал. Седой, крепкий ещё мужик в серой форме общинников. Он стоял, заложив руки за спину, и с интересом меня разглядывал. Чуть поодаль пристроилась пара мускулистых часовых из «бригад».
— Нарушаешь устав, — сказал дед Магде. — Разговорчики.
Вот и смерть моя пришла. Но взгляда я не отвёл — не дождётся.
— Сержант Палацкая, открыть камеру, — скомандовал дед. Магда встрепенулась и загремела ключами. Глянула виновато сквозь прутья — прости, мол, ничего личного. Я чуть заметно кивнул: «Понимаю и не обижаюсь».
Мы двинулись знакомыми коридорами, но уже без Магды. Я старался держаться бодрячком, особенно когда проходили мимо камер с нашими. Мари-Ло так и не появилась, зато удалось подмигнуть Борщу. Плохо он выглядел. Неважно.
Снова лифт, снова коридоры и лестницы. Вентиляция не справлялась, пахло пылью и сыростью.
Чтобы приободриться, я принялся нашёптывать «гимн сорняков»:
— Мусорный наш взвод нигде не пропадёт…
Дед неодобрительно покосился, но ничего не сказал. Мы подошли к серой неприметной двери с намалёванным красным номером «11».
— Прощаемся, папаша? — Я подмигнул, стараясь не показывать страх. А страшно было жуть — в паху холодок, ноги ватные.
Дед молча подошёл к двери и вынул ключ-карту. Охранники придержали меня за плечи.
Перед глазами пронеслись Лика, мама, убогая наша квартирка, Мари-Ло и Магда. Хотя вру — больше Магда. Мари-Ло как-то померкла.
А ещё подумалось: жизнь-то по-дурацки прошла, никчёмно. Хотел как лучше, а вышло — как вышло. Одна надежда — сестра в граждане выбьется.
— Слышь, старый, труп мой чтобы на родину отправили! — крикнул я деду. — Иначе я с того света, понял? Мне нельзя теряться! МЕНЯ. ДОЛЖНЫ. НАЙТИ!
Пикнул замок, дверь уехала в стену. От сильного толчка я влетел в комнату и вцепился в спинку стула, чтобы не упасть.
Напротив стоял стол, рядом ещё один, буквой «Т». Старик уселся за тот, что справа, а напротив…
— Привет, командир. Давно не виделись, — сказал в привычной идиотской манере Чертёнок.
— Что стоишь, присаживайся, — ласково сказал дед. — Драться не будешь? В заложники меня брать?
Я обалдело монтунл головой. Куда мне драться? Чай, не кино.
Дед сделал знак охране, те вышли. Чертёнок молчал, любуясь эффектом. Я медленно, но верно зверел.
— Как это понимать, техник-сержант?
— А что непонятного? — ухмыльнулся Артурчик. — Мы теперь большая дружная семья.
— Предатель. Ты присягу давал!
— Какую присягу, командир, окстись! — Чертёнка перекосило, словно он зажевал лимон. — Ты посмотри на себя, подумай, кому служишь.
— Точнее, её хозяевам, — вмешался Дед.
— У каждой страны есть хозяева, — зло ответил я. — Так было и будет. Можно подумать, у вас по-другому.
— У нас — по другому, — спокойно улыбнулся Дед.
Он встал, чтобы включить электрический чайник. Старенький, обшарпанный. Явно не соответствующий серьёзной должности.
Тогда я не придал этому значения. И вместо этого злобно вперился в Чертёнка.
— Он прав, у них по-другому. — Артурчик посерьёзнел. — Я своими глазами видел.
— Рай на Земле? Они это умеют. — Я сплюнул.
— Нет у нас рая. — Дед вернулся за стол и налил мне ароматного чая. — Но хоть не в аду живём, как ты.
Я вспоминал всё, что знал о Конфедерации. Знал я, в общем, немало: сказывалось увлечение историей.
«Тайваньский инцидент», «Большой бадабум». Китай с Индией — в хлам, Америка с Европой — почти. Хаос, пара гражданских, голод — куда ж без него. А дальше у нас — «Второй Ренессанс», а у них, на юге — чёрт ногу сломит. Лоскутное одеяло «общин» — ни власти центральной, ни парламента. Но воюют, надо сказать, неплохо.
— Не в аду живёте? — Мне стало смешно. — Видел я тот не-ад. Когда всё развалилось, вы крыс жрали и дай бог, чтоб не друг друга. Демблок пришёл, заводы запустил, реакторы. А вы в благодарность революцию устроили.
— Принудительная забота, — усмехнулся Дед.
— Я говорю, никто вас не звал, благодетели. И пришли вы не помогать, а эксплуатировать. Магда тебе разве не показывала?
— Подставная, да? А я, дурак, купился.
— Не подставная, — покачал головой Дед. — Я просто наблюдал… за вашим разговором.
— И чего ты хочешь? — Я опёрся на стол локтями, нарочно демонстрируя Чертёнку наручники. — Чтоб я проникся?
— А почему нет, командир? — проникновенно спросил Артурчик. — Ты мужик, что надо, пригодишься.
— Какой, к чёрту, правды? — взорвался я. — Чего они тебе наобещали?
— Думаешь, только за деньги могу? — Чертёнок окрысился.
— А за что? — Я усмехнулся. — Ты прости, но в твоё перевоспитание мне верится слабо.
— Дурак ты, командир, — с какой-то жалостью сказал Чертёнок. — Весь в долгах, жизнью за копейки рискуешь. Ты для этого, скажи, родился?
— А я в плену видел, как они живут. Вместе пашут, вместе решают. А не как у нас: у кого бабки, тот и главный.
— Анархисты. Каменный век.
— Каменный, как же, — передразнил Чертёнок. — Несколько общин реактор сообща обслуживают. Сами, прикинь?
— Красота. Утопия! — Я скривился и откинулся на спинку стула.
— Да какая, к чёрту, утопия! — Артурчик грохнул по столу кулаком. — Полно у них проблем, по горло! Только разве с нашими сравнишь?
— Дурак был, потому что. Фома неверующий. — Чертёнок грустно усмехнулся. — Дошёл до своих, а там комиссия — так, мол, и так, выплат за плен не давать, поелику по своей вине попал и вообще — молодой слишком. Тебя, командир, то же самое ждёт. Поначалу, думаю — чёрт с ней, с компенсацией. А потом вокруг оглянулся…
Он замолчал и ненадолго ушёл в себя. Словно вспоминал.
— И понял, что живём мы как скоты. В той общине, куда я попал, еды не хватало. Недород, радик, снабжение дронами отсекли. Людям пайки урезали, думал, с голоду сдохну, так охрана со мной делилась. А у вас что? Денег нет — подыхай как пёс. И ты, и мама твоя, и сестра.
— Семью не трогай! — Я привстал.
— А что, не так? — Чертёнок не испугался. — Чего ж тогда под дверью орал?
— Заткнись! — бешено просипел я.
— Не знаю про тебя, а я вот себя нашёл. Там, в общине. Туда и вернусь, даже если от голода с ними сдохну. И только попробуйте сунуться! — Его взгляд потемнел. — Я тебе лично глотку перегрызу.
— Красиво говоришь. — Я прикидывал, успею ли свернуть ему шею. — Только вот я не предатель. Вали в свою общину. И помни про ребят, которых ты подставил!
— Ах ты, паскуда. — Чертёнок вскочил и заиграл желваками. — Думаешь, это я на вертушку навёл?
— Он ни при чём, — подтвердил дед. — Под удар вы попали потому, что сбросили высоту.
— Плевать. — Я отмахнулся. — Гнида ты и крыса, Галиецкий. Гореть тебе в аду.
— А ты… — Мои слова Чертёнка явно задели. — Идиот, подстилка. Не страну ты защищаешь, командир, а Побережье. И присягу им давал, и кровь за них льёшь. Чтобы всё как раньше, чтобы они в три горла, пока ты за гроши пацанов убиваешь. А я-то в тебя верил!
— Твоя камера, — вдруг сказал Дед. — Тот парень с пулемётом, помнишь?
Я дёрнулся и бешено уставился на него:
Стариков я не бью, но сейчас прямо вот зачесались кулаки.
— Я знаю его отца, — ответил Дед невпопад. — И брата.
— И что? Сюда приведёшь? Чтобы отомстили?
— Нет, — покачал головой Дед. — Не приведу. Парень выполнял свой долг, ты тоже. Меня интересует другое.
— Судя по логам устройства — 14 раз. Вопреки инструкциям и уставу.
Тут мне стало мерзко. И почему-то стыдно. Как пацану, застуканному за взрослым фильмом про любовь.
— Да пошёл ты, — прошипел я. — Не твоё собачье дело, понял?
— Ну ладно, ладно. — Дед примирительно вскинул руки. — На первый раз достаточно. Дежурный!
Дверь открылась, в кабинет зашли охранники. И Магда!
Я метнул на Деда бешеный взгляд. Не вышло через Артурчика — решил зайти через поэтессу?
— Увести, — скомандовал Дед.
И тут вдалеке грохнуло. А спустя секунду заорала сирена.
— Вы всё помните? — уточнил Пижон.
Я кивнул, Мари-Ло не ответила. Она отвернулась к окну — открытому и без индикатора. Снаружи ласково светило солнце и дул солоноватый океанский ветерок.
— Всё же я напомню. — Пижон улыбнулся, тонкие, напомаженные усики встали дыбом. Я в который раз подавил желание врезать по опостылевшей роже. Или хотя бы разворошить идеальный пробор.
— Не стоит, господин полковник, — я выдавил из себя улыбку. — Мы справимся. Обещаю.
Пижон помедлил. Кивнул. И сделал театральный жест в сторону двери:
Собравшись с духом, я встал. Козырнул Пижону, кивнул Мари-Ло:
— Давай ты, — тихо ответила она. — Пожалуйста.
Я окинул её взглядом: ссутулившуюся, постаревшую. Сжал ручки и толкнул вперёд инвалидное кресло.
Мы вышли коридор: я, Мари-Ло и Пижон. Он предупредительно указывал дорогу.
Коридор сиял белым, чистеньким пластиком. Пахло стерильностью и большими деньгами.
Сердце забухало, ладони вспотели. И вспомнился другой коридор: жаркий и серый.
Взрывы, выстрелы, автоматные очереди. Дед кричит что-то по рации.
Мы отступаем, нет — бежим. Лицо Магды перекошено страхом, охранники из «бригад» сжимают старенькие китайские «Type-200».
— Назад! — Я вижу, как навстречу движутся чёрные силуэты. — Магда, назад!
Выстрел — сухой, почти неслышный. Магду тряпичной куклой отшвыривает к стене.
У «чёрных» — непревзойдённая реакция. И наглухо вырубленная чипами эмпатия.
Стою посреди коридора в дурацких картонных тапках. Вот она, смерть. Отчего-то совсем не страшно.
Магда! Бросаюсь к ней. Зачем? Злобное пение пули, удар в плечо — легонько, по касательной. Падаю на пол. Передо мной, нос к носу — мёртвое лицо Чертёнка.
Она молчит. Голова свёрнута набок, с губ капает кровь. Нет больше Магды. Импульсные винтовки бьют наповал.
«Чёрный» поднимает меня за грудки. Тупо пялюсь на маску с изображением черепа. Меня от души встряхивают:
— Где остальные? Твои где?
Мычу, тычу в сторону пальцем. Меня волокут. На удивление, дорогу к камерам я указал верно.
Выстрел пробивает Борща навылет. Он сползает по стенке, хрипя кровью и матерясь.
Выстрел. Выстрел. Выстрел. Мои парни мечутся по камерам, словно в тире. Их убивают, как поросят. Спокойно и методично.
Рвусь к ним и тут же получаю под дых:
Откуда-то притаскивают Мари-Ло. Взгляд падает на её ноги: они бессильно волочатся по земле.
— Эту не трогать, — кивает «чёрным» командир. Чувствую холодный укол в шею. Перед глазами плывёт, и я проваливаюсь в никуда.
Когда я пришёл в себя, передо мной сидел Пижон. А ещё Мари-Ло. В инвалидной коляске.
Я ничего не понимал. Но мне объяснили.
И показали зуб — мой, вырванный. Точнее, не зуб, а тот самый имплант. Внутри которого был спрятан маячок с атомной батарейкой и искусственным интеллектом.
Наш взвод заподозрили пару месяцев назад. «Налево» уходила закрытая информация, контрразведка сделала стойку.
«Сорняков» тщательно перебрали, оставив две кандидатуры: мою и Чертёнка. Чертёнка — потому что был в плену, мою — из-за чёртовой записи с убитым пулемётчиком.
В конечном счёте Чертёнка отбросили. Чутьё у Артурчика что надо, он вовремя залёг на дно. Оставался я. И вот тогда-то армия и расщедрилась на зубной имплант.
— Почему убили моих людей?
— Им больше не было веры, — пояснил Пижон. — Штрафник, да в плену у общинников — нехорошее сочетание, согласитесь.
— А вы повели себя как герой. — Пижон расплылся в улыбке. — Остались верны долгу и присяге. Помогли накрыть логово врага. И спасли любимую женщину.
— Какую женщину? Магда жива?
— Меня, — тихо ответила Мари-Ло. — Ты сделал мне предложение, получил статус «почётного ветерана» и вместе со мной переехал на Побережье.
— Разумеется, вместе с матерью и сестрой, — уточнил Пижон. — Нам ничего не жалко для наших героев.
— Но я не герой… не спасал и не наводил.
— Это неважно, — тихо и безжалостно ответил Пижон. — Важно то, вы послали вербовщика ко всем чертям. Это же ваш голос?
Он достал мобильный и провёл по экрану пальцем.
«Гнида ты и крыса, Галиецкий, — раздалось из динамика. — Гореть тебе в аду».
— Запись с импланта, — пояснил Пижон. — Пройдёт любую экспертизу нашей свободной и независимой прессы.
— Рассказывать о своём подвиге. — Пижон снова улыбнулся. — Разумеется, под нашим надзором и руководством.
Я согласился. А вы бы не согласились? Почётный ветеран — это, конечно, не «признанный», но почти. Пенсия, уважение, домик у океана…
А взамен — катайся по училищам, читай лекции, заливай сироп в уши кадетам. «Служите, мол, парни хорошо — и будет вам счастье».
Совесть, конечно, шептала. Про Магду. Про взвод. Про Чертёнка. Но я её послал.
Магду не вернёшь, взвод — тоже. Зато живы Мари-Ло и Лика с мамой.
Так я себе это объяснял. Объяснял — и беспробудно пил. Недели, наверное, три.
— Не надо, — попросила Мари-Ло. — Дальше я сама.
Она тронула джойстик, кресло зажужжало и двинулось вперёд. Я отпустил ручки и пошёл рядом, украдкой разглядывая седину в проборе жены.
«Не бросай меня», — сказала она, когда Пижон ушёл. Я всё ещё колебался, но тут железобетонный сержант-инструктор тихо заплакала.
Расписались мы в тот же день. «Чета героев» — звучит!
Спасибо Пижону и его комбинации. Впрочем, у «особистов» дураков не держат…
Мы вышли в студию и нерешительно остановились. Вокруг забегали ассистенты, нас потащили к стоящему на возвышении диванчику. Свет от софитов резал глаза. Я зажмурился и приобнял Мари-Ло. Она слабо улыбнулась.
Свет немного померк, заиграла бодренькая музычка. На сцену выскочили девицы в трико. Задёргались, синхронно завихлялись.
Музыка прекратилась, девок как ветром сдуло. В студию вошёл бодрячок ведущий: сам Дэймон Киллиан, звезда демократического ТВ.
Он улыбнулся — мастерски, куда там Пижону. Что-то спросил, поднёс микрофон. Я ответил: заученно, как по нотам.
От Киллиана пахло дорогими духами. Причёска — волосок к волоску. И блестят, словно перед эфиром башку ему вылизал породистый кот.
Потом Киллиан отстал от меня и переключился на Мари-Ло. Я взял её за руку и крепко сжал.
Ладонь Мари-Ло была холодной и мокрой, но сама она держалась молодцом: выпрямилась, глядела прямо, отвечала чётко.
Я один, наверное, знал, как ей было хреново.
В соседнем кресле незаметно оказался Пижон. Он ободряюще улыбался: молодец, мол. Ответил на пару вопросов: «лейтенант Гальстром то, лейтенант Гальстром сё». Смотреть на него было тошно. И всё так же тянуло врезать по улыбчивой морде.
— Но это ещё не всё, дорогие друзья. — Киллиан сделал выразительную паузу и повернулся к камере. — Услышав о подвиге лейтенанта Гальстрома, с нами немедленно связался министр экономики и инвестиций, господин Конрад Финк. Давайте поприветствуем его аплодисментами!
Толпа вяло захлопала. Ничего, потом переозвучат.
Я обвёл их взглядом. Расфуфыренные девки, смазливые парни. Одеты как местные, но по глазам видно — не отсюда. Оно и правильно — что местным здесь делать? Уж на таких «героев» как я им точно плевать.
Мне что-то сказали и пожали руку. Я поднял глаза и вскочил: негоже сидеть перед самим Конрадом Финком, одним из первых в истории триллионеров.
— Что вы, что вы. — Финк снисходительно похлопал меня по плечу. — Это я должен стоять навытяжку.
Странно, он казался мне выше. А так посмотришь: плюгавенький, толстый, ножки кривые. И костюм за пол-лимона не помогает.
Финк ещё раз мне кивнул и сел рядом с Пижоном. Царственным жестом принял у Киллиана микрофон.
— От лица инвестиционного фонда Black Ridge и правительства Демократического Блока, — пауза, великодушная улыбка, — я рад объявить о полной кредитной амнистии семьи Гальстром, а также о назначении повышенной ветеранской пенсии в размере…
Он назвал цифры. Ничего нового — Пижон их мне заранее сообщил. Хорошая пенсия, да. Даже для Побережья.
Всё, лейтенант, отмучился. Большой спектакль отыгран, дальше придётся врать поменьше. Да и привыкнешь.
— Одну минуточку, господин Финк, — вкрадчиво перебил Пижон. — Если позволите, я хотел бы задать последний вопрос.
Финк, что характерно, не удивился. А вот я удивился. Про «последний вопрос» в сценарии не было.
— Скажите, лейтенант Гальстром, — вкрадчиво спросил Пижон. — Когда ваш взвод массово перешёл на сторону врага, вы вместе со спецназом Black Ridge вступили со смутьянами в бой. Что помогло вам победить? Где вы черпали силы?
Я обалдело хлопал глазами. Мари-Ло окаменела.
— Мы понимаем, насколько вам тяжко вспоминать, — «пришёл на помощь» Киллиан. — Но, возможно, хотя бы несколько деталей.
Я беспомощно посмотрел на маму и Лику, сидящих в первом ряду. Перевёл взгляд на улыбающегося Пижона.
Повязать хочет, тварь. Заставляет плюнуть на могилы ребят.
Идиот и подстилка. Так, кажется, обозвал меня Артурчик?
И тут — верите, нет? — до меня вдруг дошло. Понял я, что Чертёнок был прав. И выть захотелось, по-собачьи. От ярости и стыда.
За что я дрался все эти годы?
Но была ведь ещё мечта. О личном кусочке Побережья в подыхающем, гниющем мире.
Теперь она сбылась. «Бойтесь своих желаний».
Я откашлялся и встал. Одёрнул парадный китель, принял у ведущего микрофон.
— Где брал силы? — Рука легла на кобуру с наградным «штайером».
— Дэн, не надо! — в ужасе шепнула Мари-Ло.
Я не ответил — лишь мягко высвободился. Плевать, спишут на ПТСР. А пенсию семье «почётного» платят минимум 20 лет.
Я посмотрел на маму, затем на Лику. Улыбнулся Мари-Ло:
Сделал вдох. Не глубокий — последний.
Вспомнил сопляка у пулемёта.
И приставил к виску пистолет.
