Сообщество - Авторские истории

Авторские истории

40 276 постов 28 286 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

19
Авторские истории

Милый шарфик

Дело было в начале двухтысячных годов. Жили мы с сестрой и с дядей. Сестра была студенткой института, я - школьницей. Дядя в то время работал преподавателем в академии.

Вещей было у нас немного. Зима в Сибири холодная, всегда надеваем несколько слоев: колготки, рейтузы и штаны. Иногда по 2 пары колготок или рейтуз. Размер мы с сестрой носили почти одинаковый: мне ее вещи большеваты были, соответственно, мои ей - малы.

Устраивали постирушки по пятницам-субботам, чтобы к понедельнику все успевали высохнуть. Естественно, никаких машинок-автоматов у нас не было, рученьками белыми стирали.

И вот как-то в понедельник, собираясь на учебу, сестра не досчиталась пары колготок. А на улице минус тридцать.

-Vladimirovo4ka, а не брала ли ты мои колготки?

-Мне зачем, да и утону я в них.

-А куда ж они делись? Я в субботу постирала, развешала, вчера они висели, сушились, а сегодня их нет!

- Не знаю, я точно не брала. Может, дядя снял да переложил?

Кто когда-нибудь сушил вещи в коридоре на веревке, понимает, как в хрущёвке развешанное добро не способствует пересечению пространства до двери. Мало ли, мешало да и убрал дядя.

Пожали плечами, продолжили сборы. Сестре пришлось рейтузы надеть и штаны сверху.

Сходили каждый на свою учебу. Вернулись домой, я пораньше, сестра попозже. Пообедали, а там и дядя вернулся.

И так смущённо подходит к сестре и говорит:

- Это какая-то ошибка... я не знаю, как так получилось... — и протягивает ей тёмный кулёк.

Сестра развернула, — колготки!

-Как они у тебя оказались?

-Иду я утром в кабинет к зав. кафедрой... Нужно было бумаги кое-какие взять. Еще не успел с улицы снять верхнюю одежду. Здороваюсь с ней, говорю суть своего вопроса, а она на меня круглыми глазами смотрит.

-У вас такой красивый шарфик...

Надо сказать, что эта женщина ему нравилась. Но каких-то серьёзных шагов дядя не делал.

И тут от нее комплимент воспринялся как незамедлительный сигнал к действиям.

-Да, спасибо, что заметили. Вы такая внимательная...— начал было чуть смущенный коллега — такие женщины, я считаю, редкость в наше время...

— Да нет же, у вас натурально необычный шарфик, я такой даже где-то видела... причем недавно...

Сцена мне эта напомнила разговор совы с Винни Пухом...Одним движением руки она снимает с дядиной шеи женские колготки и показывает ему. Как только дядя понял, что это, покраснел, забрал их и быстро ретировался.

— В общем, утром я случайно зацепил их с веревки.

Мы с сестрой переглянулись и засмеялась враз. А дядя говорит: "Вам-то смешно, а как мне теперь с ней разговаривать?! Эх, девчонки, подставили вы меня".

С тех пор колготки в коридоре перестали развешивать. С коллегой так и не сложилось. Уж не знаю, почему, может, из-за "милого шарфика"?

А у вас бывали подобные или похожие оказии? :)

Показать полностью

Короткий роман "Только Мы" (Постапакалипсис) 4 глава

P. S. Пост довольно длинный
Метель
Он пробудился ото сна, и лучи утреннего солнца, проникнув сквозь неплотно заколоченные ставни, на мгновение ослепили его. Прикрыв глаза ладонью, он попытался рассмотреть, что происходит за окном.
— Твою же, что это такое? — воскликнул он, с трудом поднимаясь на ноги и чувствуя, как усталость охватывает его тело. «Похмелье», — подумал Саша, ощущая, как к горлу подступает ком.
— И забыть по-прежнему нельзя… Мм… Снова между нами, города… — донесся до него голос жены с кухни. Она пела. Да, у Али не было сильного голоса, но, когда она была счастлива, ее пение звучало тихо, почти шепотом, и так прекрасно. Саша обожал этот звук, звук, который наполнял дом теплом и уютом.
Осторожно, словно кот на мягких лапах, он двинулся на звук ее голоса, как на свет маяка. В его голове роились смутные мысли, тяжелые и неприятные, от которых хотелось поскорее избавиться.
Аля стояла у плиты, опираясь на ручку от швабры, служившую ей подобием трости, и была поглощена процессом приготовления пищи.
— Солнце? — прошептал он, глядя на нее с изумлением.
— Я тебя разбудила?
— Нет, — ответил он, ощущая странное волнение в груди. — Ты в порядке?
— Да, конечно, — ответила она обернувшись. Ее глаза были полны слез, но улыбка на лице скрывала нечто более глубокое и печальное.
— Аля, я не понимаю, — произнес он, и в этот момент в ночной тишине раздался странный звук, похожий на скрежет радиоволн, за которым последовал крик. Саша вздрогнул и проснулся. 
Он внезапно сел на кровати, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к звуку, доносившемуся из угла комнаты. «Неужели это был всего лишь сон?» — подумал он, поднимаясь на ноги.
Когда он шагнул в сторону источника звука, в углу комнаты что-то изогнулось, словно у этого существа не было позвоночника. В темноте его очертания казались зловещими.
«Бешеный!» — мелькнула у него в голове. Он быстро вышел на кухню и включил фонарь.
— Аля! — закричал он. — Где ты? Здесь бешеный!
Оно с диким ревом выскочило из комнаты и набросилось на парня. В жестокой схватке они упали на пол, и в воздухе повис тяжелый запах крови. Бешеный, с безумным воем, пытался вцепиться в руки Саши, но это существо, казалось, было слишком слабым.
Саша, охваченный паникой, резко повернул фонарь, и луч света выхватил из мрака лицо, которое принадлежало его жене. Сердце Саши замерло. Ее глаза были пусты, зрачки помутнели, а рыжие волосы растрепались.
— Нет... — вырвалось у него сдавленным голосом. Тошнота подступила к горлу, сжимая его в железных тисках. Пришло осознание — Нет!
В панике он стряхнул ее с себя и отполз в угол комнаты, направляя дрожащий луч фонаря на ее лицо. Аля стояла неподвижно, вены на ее лице тяжело пульсировали, а руки от локтей до пальцев были покрыты трещинами и грязью, смешанной с кровью. Она смотрела на Сашу с дикой тоской в глазах, а из ее рта текла пена, образуя под ней белую вязкую лужу.
Саша почувствовал, как мир вокруг него рушится. Он не мог поверить в то, что происходит. Его сердце бешено колотилось в груди, а разум пытался найти выход из этого кошмара.
— Аля, это я, — произнес он едва слышно, но не смог завершить фразу.
Она стремительно приблизилась к нему и с силой прижала к стене, так что Саша ощутил мощный удар. Все вокруг как будто заволокло туманом.
Она отступила на шаг и вновь обратила свой взор на него. Саша с усилием протянул вперед дрожащую руку, с кончиков его пальцев капала кровь. 
Аля повернула голову набок, с ее волос стекала некая вязкая и темная субстанция. Она смотрела на него, более не предпринимая попыток атаковать, и, кажется, ее взор прояснился. Саша протянул руку еще немного вперед, почти коснувшись ее лица, но она вскочила на ноги и, издав пронзительный крик, бросилась прочь, в их спальню. 
— Аля, боже мой... — он попытался было последовать за ней, но, не устояв на ногах, лишился чувств.
Тьма обступила его, навалилась неподъемным бременем, сковав конечности. Саша одновременно пребывал здесь, на полу, в луже крови, и где-то там, где не было ничего этого. Он ощущал страх и вместе с тем спокойствие — теперь она убежала, и он мог… Нет, он не мог, он закрыл глаза и на пару минут отключился.
Когда он пришел в себя, дверь в спальню была разнесена в щепки. Он поднялся и, пошатываясь, направился туда. На полу лежали обломки досок, комнату заливал лунный свет, проникавший через распахнутое окно, и падал снег.
— Боже, за что мне это… — Он вылез из окна и, едва увидев на снегу кровавые следы, бросился за ними. Без куртки, почти голый, с пробитой головой, он бежал изо всех сил, пытаясь догнать ее.
Снег скрипел под ногами, а порывы ветра были столь сильны, что приходилось зажимать уши и щуриться, защищаясь от холода. Видимость была нулевой: все вокруг сливалось в сплошную серую пелену. Следы под толстым слоем снега исчезли, и он терял ориентир.
Часы текли, словно вечность. Осенняя обувь давно превратилась в ледяные кандалы, а пальцы рук онемели настолько, что он уже не чувствовал их.
«Где же ты?» — взгляд затерялся в непроглядной тьме, ответом ему стало лишь безмолвие. Силы иссякли, и он рухнул на землю. Снег постепенно засыпал его лицо, сознание уплывало, растворяясь в ледяной мгле.
«Ты должен идти, найди ее…» — отчаянный рывок, ногти впились в мерзлую землю, тело с огромным трудом передвинулось на пару сантиметров. «Вернись, прошу тебя», — пальцы, скованные холодом, словно мертвые, — «ты все, что у меня есть».
Метель бушевала, заметая его с головой, он чувствовал, как жизнь медленно угасает…
— Родной… Саша… Саша…
Она стояла всего в двух шагах, все в той же домашней одежде. Снег падал хлопьями, ветер трепал ее волосы, запутывая в них снежинки. Саша поднял окоченевшее лицо, стряхнул снег с ресниц и посмотрел на нее.
— Я… не знаю, что со мной, — ее голос звучал странно, тихо, словно эхом разносился по воздуху, заполняя его голову и все вокруг.
— Куда ты убежала? — Он поднялся на колени, голова раскалывалась, а в руках словно горел огонь.
— Мне… слишком опасно сейчас быть рядом с тобой, — Аля обернулась. Лицо ее было таким же, как всегда, ни следа заражения.
— Что все это значит?! — Он снова рухнул на землю, не в силах удержать равновесие. Мир покачнулся. 
— Я… пока не знаю, — Аля приблизилась, — но тебе не нужно меня искать.
Она стряхнула снег с его лица, с волос, взяла его заледенелые руки в свои и поцеловала — теплым, почти обжигающим поцелуем.
— Не уходи… пожалуйста… — Слезы навернулись на глаза. Он чувствовал, что вот-вот разрыдается.
— Я не ухожу, не бойся… — ее голос затерялся в завываниях ветра.
Саша, собравшись с силами, открыл глаза, чтобы увидеть ее и удостовериться в реальности происходящего, но, когда он это сделал, ночное небо сменилось темно-зеленой крышей армейского джипа. 
Он лежал на заднем сиденье, жестком и неудобном. Впереди за спинками сидений, доносились приглушенные голоса – двое мужчин что-то оживленно обсуждали, но гул мотора и тупая боль в голове заглушали слова. Силы оставили его, тяжелая волна сонливости накрыла с головой. Он снова отключился, решив, что это и есть смерть.
Однако это была не смерть, к сожалению, это была не смерть… Его вывел из забытья резкий, едкий запах. Кто-то настойчиво подносил ватку с нашатырем к его носу и с силой похлопывал по щекам. Он был жив.
Он снова открыл глаза, и все вокруг заколебалось. Два неясных силуэта, смутно напоминающие людей, толпились перед ним.
— Эээ, — выдавил он с трудом, скрипя зубами, в ответ раздалось одобрительное «Угу».
Нашатырь убрали, хлопки прекратились. Он лежал на чем-то твердом и смотрел на белый потрескавшийся потолок, а сознание медленно возвращалось к нему, возвращались и воспоминания.
— Очухался? — произнес мужчина в белом халате поверх какой-то заляпанной военной робы. Его глаза, мутные и холодные, буравили Сашу.
Саша приподнялся на локтях, чувствуя, как боль пронизывает его тело, он выдавил сдавленный стон, попытался сесть, но врач удержал его.
— Лежи, говорю.
— Где… она? — прохрипел Саша, но врач, увлеченный сматыванием бинта в рулон, не услышал его вопроса.
— Повезло, что наши тебя выудили. Еще чуть-чуть – и пришлось бы тебя отскребать от снега лопатой.
— Наши? — Саша все же сел, его голос был хриплым и взволнованным.
— Да, — подтвердил врач сухо. — Военные. Нашли тебя случайно, чуть не переехали. Ищут выживших, тебе повезло.
— А жену мою они не нашли?! — Саша вцепился в халат врача с такой силой, что тот почти заорал. 
— Нет, только тебя! — врач вырвался, отступая. — Никого больше!
— Сука… — Саша отпустил халат и вскочил на ноги, сделав два шага, он обрушился на пол, проклиная все на свете.
— Я же сказал – сидеть! — врач поднял его грубо, как мешок с картошкой.
— Мне нужно найти жену! — прорычал Саша.
— Прочесали все там, где тебя нашли – никого! Хватит орать, лежи и отдыхай!
Взгляд Саши упал на свои руки. Бинты. Тупая, ноющая боль пронзила все тело, от кончиков пальцев до позвоночника. Он прикоснулся к перевязанным пальцам ног.
— Долго поваляться не дадут, — проворчал врач, как бы про себя. — Коек мало, через два часа за тобой придут.
— Кто?
— Наши. Узнаешь. Потом, — бросил врач, уже направляясь к соседней койке, где лежал без сознания еще один «счастливчик». На лице врача не было ни сочувствия, ни сострадания – только усталость и безразличие.
«Она заражена…», — Он лег на холодную подушку, слеза прочертила дорожку по щеке. Воспоминания ударили с силой приливной волны. «Что теперь? Ничего не осталось. Ничего».

Через час действительно появились те самые «Наши». Два парня в военной форме, лет тридцати, с сумками и противогазами. Вид у них был уставший, но в их глазах теплилась искра, которую Саша давно уже не видел.
— Эм… Это мы тебя притащили, — осклабился один, почесывая затылок.
Саша сел, заметив на нагрудном кармане одного из них нашивку: «Е.Г.З».
— Мы тебя по нашей базе пробили. Служил раньше, ага? — добавил мужчина уже без улыбки.
— Служил, — ответил Саша без энтузиазма.
— Мы из Екатеринбургской группы зачистки, — произнес человек, извлекая удостоверение, сходное с тем, что носят полицейские. — Вирус удалось остановить, но, к сожалению, вылечить зараженных уже невозможно. Наша задача — отлавливать их.
— И к чему эта информация? — Саша начал догадываться о направлении их беседы.
— Предлагаем тебе вступить к нам, — кратко и без обиняков выдал второй, который до этого молчал.
— Нет, — Саша резко встал. — У меня есть дела, — он принялся разматывать грязные бинты на ногах.
— Твоя жена мертва или заражена? — спросил второй, глядя прямо в глаза.
— Откуда...
— Мы нашли в вашем доме следы крови, а недалеко тело девушки. Ее загрызли бешеные, — он немного замялся. — Рыжие волосы и...
— Черт… — Саша схватился за лицо.
— Ты подумай до вечера, лады?
Не дождавшись ответа, они ушли, оставив его среди стонов других обитателей этого места.
«А если это не она? Может это другая рыжая девушка…» — Он уперся спиной в металлическую спинку кровати, хотелось спать или же нет, ему хотелось исчезнуть.
«И все это не имеет значения, она уже обратилась… Почему же я не смог тогда…»
В этот самый момент, когда Саша погрузился в полудрему, в дверном проеме материализовался врач, словно призрак.
— Столовая в конце коридора. Еда через час, примерно. Подожди в общем зале.
Тяжело ступая и опираясь на стену, он ввалился в общий зал, где толпился народ — в основном женщины с детьми и старики. Пробираясь в самый дальний угол, он свалился на пол, прислонившись к холодной стене. На нем была только футболка и брюки — обувь и носки отобрали, чтобы перевязать его обледеневшие пальцы.
Когда все рванули к месту раздачи пищи, он остался сидеть, как будто прилип к полу.
«Если я присоединюсь к ним, меня ждет смерть. А если нет — я сам себя прикончу», — думал он, глядя на толпу. — «Чего бы она хотела? Ха, она бы вцепилась мне в плечи и закричала: Дурак, смерть — это не выход!» Он горько усмехнулся, поджав губы. — «Из двух зол выбираем меньшее… Так ведь?».
Продолжение доступно на ЛитРес и АвторТудей

Показать полностью
11

Рождение писателя

– Я тебя ненавижу! — завопил Женька и начал долбить кулаками в дверь. — Ненавижу, слышишь!

Отец отобрал у него смартфон и запер в комнате. От звенящей тишины и бездействия мальчик начал сходить с ума.

— Я сейчас открою, и ты "получишь ремня", – звучал приглушённый голос отца за дверью.

Женька слонялся по комнате из угла в угол, падал на диван, словно актёр, ложился на пол, хватал предметы, напоминающие смартфон. Но вся эта возня не доставляла ни малейшего удовольствия. Ему нужен был только смартфон. Он бы многое отдал, чтобы получить его во владение. Женька плакал, смеялся, вставал на четвереньки, а потом вновь просил отца вернуть ему смысл жизни.

— Ты же больной человек, – доносился приглушённый голос отца. — Посидишь здесь немного. Может, одумаешься.

— Да, я больной! — визжал Женька в ответ и начинал долбить ручонками в дверь.

— Ты бы лучше книжки читал — бестолочь!

— Я блогером буду и куплю себе остров! Понятно тебе, папаша?!

Через час Женька затих. Он сидел на полу, обхватив коленки руками. Злость и торг уже были позади, на их смену пришла депрессия.

— Ты там живой? — спрашивал отец Женьку, изредка проходя мимо двери.

Но парень молчал, он ушёл в себя и думал, что делать дальше?

– Ничего-ничего, — говорил отец. — Я тебя перевоспитаю. Ты выйдешь из комнаты другим человеком. И в школу будешь ходить как раньше.

Наконец, Женька понял, что он не выйдет из этой комнаты до утра. Он принял своё незавидное положение и решил хоть как-то себя развлечь. Он привык к голубому экрану смартфона настолько, что перестал обращать внимание на окружающий его мир. Но сейчас-то он был совершенно свободен, и его воспалённый мозг немедленно начал сканировать комнату.

"Интересно, — подумал Женька, увидев свадебный портрет отца и мамы, который стоял на книжной полке. – Какая же она красивая, а отец здесь совсем молодой. Блин, а ведь я здоровски на него похож. Почему я раньше не всматривался в этот портрет?"

Он взял его с полки и долго изучал счастливые лица родителей. Потом он обнаружил семейный альбом. Женька переворачивал страницы и улыбался. Иногда грусть подкатывала к горлу, а потом он вновь становился весёлым.

— Какой я здесь крохотный, — комментировал Женька. — А это мы в деревне у бабушки. Жаль, что её больше нет. Ух ты! Так это же первая папина машина. Надо будет ему показать фотку.

Покончив с альбомом, вниманием Женьки, завладела книга, которая стояла за стеклом серванта. Мальчик открыл стеклянную дверцу, достал книгу и прочитал надпись на обложке: — Мартин Иден.

Его заинтересовало название и появилось жгучее желание познакомиться с книгой поближе. Женька упал в кресло, закинул ноги на пуфик и открыл первую страницу. В нос ударил запах книжной бумаги.

— Он отпер дверь своим ключом и вошёл... — прочитал Женька.

Глаза побежали по строкам, и мальчика поглотила пленительная история про начинающего писателя Мартина. Картинки одна за другой оживали в его сознании. Он ещё никогда не был так увлечён, как сейчас. Женька грустил, удивлялся, смеялся, но не мог оторваться от этой увлекательной книги. Она с первых строк потрясла и перевернула его юношеский мир. Он читал всю ночь и закрыл книгу только под утро. Сонный и счастливый, он нашёл в старом серванте блокнот и ручку. Женька положил блокнот на коленки и на серой обложке написал: "Дневник начинающего писателя".

Лицо расплылось в улыбке. Он взял книгу и лёг на диван. Женька смотрел в потолок и мечтал, как напишет свой первый рассказ. Наконец, усталые глаза сомкнулись, и он провалился в сон.

* * *

Утром отец открыл дверь и увидел неожиданную для себя картину: Женька спал в обнимку с книгой. Отец подкрался к дивану и положил рядом с Женькой его телефон.

– Молодец, сынок, – шёпотом сказал отец и поспешил удалиться, чтобы не потревожить сон мальчика.

* * *

Эта ночь здорово изменила Женьку. Теперь он всё меньше и меньше играл в игры, а почти всё свободное время уделял чтению и письму. Женька стал другим человеком. Он открыл в себе талант писателя и понял, что мир вокруг него намного интереснее и богаче, чем виртуальный мир игр. А отец, наблюдая за своим сыном, испытывал только гордость и удовлетворение.

Показать полностью
4

МАЛЁК И ПЕЛЬМЕШКИ

Зимой мой приятель Малёк получил звание капитана и решил отметить это грандиозное событие с шиком - пригласить на отмечание всю кафедру и накрыть королевский стол. За советом он обратился ко мне, а я в шутку сказал, что лучше сэкономить, взять недорогую водку и дешевые пельмени, которые у нас же в столовой и сварят.

Мозг новорожденного капитана был опьянен счастьем и он воспринял шутку как дельный совет. В назначенное время начальник кафедры и преподавательский состав сидели в учительском кабинете за сдвинутыми по случаю торжества столами. В центре дымился алюминиевый столовский котёл с надписью «второе» и слипшимися в дружеских объятиях пельменями. Из «первого» на столе была водка с кривыми этикетками и жутким запахом и корейская морковь в пластиковых контейнерах. Водку закусывали молча, морщась как от серной кислоты, обжигая рты пельменями со вкусом картона.

Первыми ушли начальник и старшие товарищи - мудро рассудив, что здоровье дороже праздника. Потом расползлись умирать дома молодые, старики, раненные и дети. Остался только капитан Малёк (как известно, капитан должен последним покинуть котёл, то есть корабль с пельменями) и Олег - спортсмен с крепким здоровьем. Дальше картина праздника восстанавливалась слайдами.

Помнят, они решили бороться на руках и опрокинули котёл с бульоном на пол. Потом, была научная полемика о том, кто пойдёт за водкой (ящик «ацетоновки» ушёл под пельмешки). Дискуссия перешла в борьбу на бульонном полу. Потом они смеялись, закусывая пельменями с полу с жару, курили в кабинете, играли в шахматы в трусах (форма сушилась на зимнем подоконнике).

Олег хоть и спортсмен, но вовремя смылся, кабинет напоминал залитое бульоном логово только что коронованного пельменного короля. А капитан Малёк остался спать, прикрывшись скатертью с нарисованными корабликами.

Утром один из преподов - Вадик, повернул ключ в замке - дверь открылась с хлопком, его обдало дивным ароматом ноток пельменей, ацетона, табака, корейской моркови и капитанской удали. Вадик осторожно заглянул в кабинет, и увидел исчезающие в застывшем на полу бульоне следы босых ножек, ведущие к шкафу. Капитан Малёк не покинул тонущий корабль, а просто временно спрятался в шкафу.

Показать полностью
4

Пролог

Пролог.

С чего обычно начинается книга? Тупой вопрос, все они начинаются по-разному, кто-то просыпается в жопе, кто-то просыпается и попадает в жопу, а вот я проснулся с продолговатым предметом, по типу здоровенного огурца, угадайте где)? В жопе естественно. Ощущения, скажем прямо, не из приятных - такое чувство что какашка никак не может выйти погулять. К боли то я привык уже через минут 15 , а к этому великолепному чувству всё никак не выходит. Самое противное что избавится у меня от него не как не выходило, ибо связанные руки и в целом подвешенное состояние этому процессу не способствовали. Тебе, наверное, интересно, а как так получилось, что я там оказался? Ответ до неприличия прост - я вообще не ебу как я тут оказался и какого хрена вообще происходит. Покачиваясь на верёвках и пытаясь отвлечься от этой ситуации, попытался проанализировать, кому мог в последнее время наступить на хвост. Посему выходило, что никому, вообще вкратце то я ровный пацик до меня не доебаться, простите за мат, но херня в жопе очень бесит, и главное я ж блять добряк, альтруист, рубаха парень, сердце Данко, кто-ж меня так? и главное последнее что я помню, как зашёл в ресторан посреди города на деловую встречу с новыми клиентами. Помню ещё с женой по совету хорошего человека съездил в спец магазин костюмов и приобрёл за немалые 18500 деловой костюм тройку. Выглядел в ней как франт, и тут на тебе. Интересно с костюмом всё нормально? Потому что вишу то я обнажённым, и кстати что странно совершенно не мерзну. Может у меня в сраке паяльник и он меня потихой грусти греет?? Забавно, что в своих влажных фантазиях я являюсь супергероем раскидывающим всех на право и вверх, и в самый трудный момент у меня по-любому открывается суперспособность, а тут открылся задний проход заглатил продолговатый предмет и в общем имеем, что имеем. Из своего положения решил оглядеться, но из того что удалось разглядеть понятней о моей ситуации не стало. Стены, серые облупленные, потолок белый в подтеках с отваливающейся местами штукатуркой, пол типа плитка по которой идешь, и она ещё издаёт такой противный звук - клац клац. Короче сука полная антисанитария, а у меня если кто-то забыл, херня в жопе... Да я знаю, что уже порядком надоел с этой темой, но и вы поймите меня, это для меня так сказать новый экспириенс, и вообще я не из этих любителей пощекотать себе очко. Я по девочкам больше. Кстати в помещении отсутствует дверь. Как же меня сюда поместили? Может телепортация или квантовое расщепление и обратное сщипление, по сути таже телепортация. Нет ни малейшего представления. Но этот вопрос не остался без ответа на долго, спустя каких-то хрен знает сколько времени я услышал звук, издаваемый металлическим засовом, и о Боже моему взгляду открылось нечто невероятное в этом злоебучем потолке, который я уже изучил в доль и поперёк оказывается был люк и он мать его открылся. Из него на пол упала верёвочный лестница и всё.... Ничего больше не происходит... Эта неизвестность, помимо всего прочего ,начинает напрягать. В голову пришла гениальная идея, а что, если использовать инерцию и раскачиваясь на своих путах - лианах попробовать дотянуться до этого люка и глянуть что там происходит. Что-ж подумано сделано и со словами Люк я твой отец начинаю раскачиваться. Процесс на удивление пошёл просто замечательно, с одной маленькой, а точнее не маленькой проблемой, торчащей из моей многострадальной жопки. Если точнее, то входе раскачки вкладыш будем называть его так начал поступательные движения вместе с телом. Но..... С запаздыванием и по сути выходило и сука входило.... Блять как же тяжело описать всё это словами. Короче было некомфортно.... Что?? Похоже я совсем уже с дуба рухнул некомфортно ему блять и всё? Ладно дело пятое, раскачавшись я таки дотянулся до этого сраного люка, испытывая неимоверное напряжение задрал голову вверх, проморгался от ослепившего меня света и уставился на, ну не знаю, как это назвать морду, которая с любопытством на меня глядела. Морда представляла из себя почти круглую голову синеватого оттенка с глазами носом ртом и всей хернёй которая обычно находится на обычном лице, только вот проблема что это всё было как будто приклеена или нарисовано на этой херне, которая выдавала себя за лицо. Ну вот я смотрю на это, оно смотрит на меня. Говорю - помоги? На что оно мне отвечает вполне нормальным голосом и на понятном мне языке: - объект мечтатель, вы были отключены от общей системы жизни в связи с вашей гиперактивностью, вы будете перенастроены и снова внедрены в систему. Че? Так башка тупая, помоги говорю выбраться из этого подвала!!! Почему я привязан? в сраке хрень, что происходит???? - для начала не башка и Ингор, пятое поколение, да будет вам мечтатель известно.  Далее по вашему вопросу, если не вдаваться в подробности, то мир в привычном вам понимании никогда не существовал, мы по факту находимся в сознании тысяч участников системы жизнь. Раз в два цикла появляются такие как вы в кавычках люди, у которых есть собственно, как вы выражаетесь срака, из-за того, что в ней происходит лучшее всасывание, через неё и подаётся мыслегинеративная субстанция, для поддержания всех системы в работе. Да, что ты такое несёшь? Я ничего не выкупаю. - Вам и не нужно, процесс перезагрузки почти завершён, скоро вы снова отправитесь в свою обычную реальность. Блять МАТРИЦА какая-то. Где мой Морфиус и красотка Тринити? Внезапно руки мои ослабли, в сраке я почувствовал тепло, которое начало проходить через всё моё тело. Глаза налились свинцом, последнее за что зацепился мой отключающийся разум: - мы его перезапустили, но в корне ситуацию это не меняет, он остаётся слишком активным, это создаёт слишком...... Всё бля темнота.

Показать полностью
3

План-капкан. Глава 5

Проснулся как-то по тревожному внезапно — чуть ли не вскочил на ноги, будто случайно вывалился в липкий похмельный полдень. Жадно допил остатки воды из графина, упал обратно, замер. Ждал, когда головная боль пройдёт мимо.

А на потолке несколько капель крови. Ещё на плите, холодильнике, кухонном гарнитуре и виниловых обоях. Тёмно-красные брызги даже на ножках стола: в самом-самом верху под столешницей.

Короткий кухонный диванчик отлично подходил, чтобы с него высматривать недочёты поверхностной уборки. Жаль только, что он крайне неудобен как лежбище — правую щиколотку натёрла табуретка, поставленная под ноги.

— Спишь ещё? — на кухню зашёл опухший Ветров. Если бы я не лежал, то точно бы от него отшатнулся — вместо глазных яблок у Димы за ночь налились две сине-фиолетовых сливы, в глубине которых еле-еле заметные прорези: там шевелились зрачки.

Было страшно и стыдно смотреть не в глаза, а в лицо.
— Чё молчишь-то?
— А? — Нервно дёрнулся я, будто был застан врасплох за чем-то постыдным.
— Хуй на, Саша! Устало и раздражённо выругался Ветров, садясь за стол. — Водка ещё осталась?
— Нет.
— Плохо, а деньги на водку?
— Остались, только в магазин идти некому.
Дима посмотрел на мои открытые, сочащиеся кровью шрамы, потрогал своё лицо и поморщился. По пьяни нам всё было до звезды и фонаря, а сейчас выветрилось, осталась только жуткая похмельная социофобия.
— Саня, вызывай кармополицию! — усмехнулся Ветров — или Егора хотя бы.

Егорка при всей своей наивности отказался везти водку. Пришлось на лету переобуваться: нам неотложно понадобились бинты, перекись, пластыри и крем от синяков, а вместо водки две полторашки пива.

Пиво разлили в уцелевшие стаканы. Сидели втроём, практически ничего не говорили, лишь перебрасывались отдельными фразами. Даже музыка не играла.
— Ну вы и даёте, парни — Егор неловко прервал тишину.
— Уважаемый Егор, полностью поддерживаю ваше мнение! — заулыбался Ветров, подражая манере Гуляева — Уважаемый Александр... Нет, ни хера не уважаемый, каро-оче, Саша, зачем ты меня азиатом сделал?
— Ну я это... со зла, но случайно, а что совсем плохо? — нелепо отшутился я.
— Жить буду, только не видно ни черта.
— Прости, пожалуйста — больше не поясничная, промямлил я.
— Харэ уже... Просто, когда ты такой, больше пить с тобой не стану.
— В смысле? — меня чуть задело — Ещё скажи, что ты предугадать мог.
— Типа того... Когда мы с Антошей пришли, ты вроде трезв был почти, а у тебя уже взгляд был какой-то отстранённый, стеклянный... Я за всё время лишь пару раз тебя таким видел и то, когда ты уже в дерьмо.
Я потупился, ничего не ответил, потому что Дима был прав, но меня эта правда задела. В голове роились мысли. Ассоциативно вспомнились строчки из песни «Печаль» группы Кино.
«А вокруг благодать — ни черта не видать.
А вокруг красота — не видать ни черта».
Захотел включить и акцентировать на них внимание, чтобы подколоть.

Ещё раз прокрутил их у себя в голове, и меня захлестнули ностальгические чувства по ранней юности.

Когда мне было двенадцать лет, по выходным мы ездили проведывать бабушку с дедом. Чуточку помогали по огороду — бабушка протестовала, и в основном оставалось только жарить шашлыки. Честно, не любил ездить на дачи и прочее, но мне нравилось приезжать сюда.

Уезжали обратно в город поздним вечером в одиннадцатом часу. Как обычно долго прощались у машины, а потом мы с сестрёнками махали руками, прикладывали ладошки к стеклу на прощание, пока машина выруливала.

Отчим — отец моих сестрёнок тогда вставлял пиратский диск в магнитолу «Лучшее: Кино, Сектор Газа, Михаил Круг, Игорь Тальков». Когда уезжали, он всегда включал Кино, первой песней на диске была «Печаль». Становилось так уютно, я сидел на переднем сидении и наблюдал, как в свете фар проносились дома, перекрёстки, поля. Печаль моя была светла.

Эта спокойная, убаюкивающая атмосфера из прошлого не дала мне шанса стать снова говнюком, и я промолчал.

— Вообще, если разобраться, мы новаторы: в стране полно кухонных политологов, а мы первые кухонные ММА-шники — шутил Ветров.
— Но в ММА нет подручных предметов, мы скорее кухонные рестлеры и далеко не первые — поправил я Диму.
— Саня, харэ душнить и так жарко!
Внезапно оживился Егор.
— А вот вчера ты на какого-то писателя ругался за, как её... Вспомнил! Немотивированную жестокость. — как обычно, в своей детско-непосредственной прямолинейной манере он подметил моё противоречие и снова был прав.
— Иронично! — Дима спародировал Михалкова. — А вообще, Сань, мы с тобой будто в каком-то ситкоме живём, всё время какая-то нелепая дичь происходит.
— Жаль, только, кроме нас, никто не смеётся. Да и наш смех лишь механизм самозащиты от нас самих.
— Я не боюсь никого, ничего, кроме себя самого. Во! Айкидо-о, айкидо-о, от и до-о — бодрой акапеллой отчеканил ритм 5’Nizzы Ветров.

Дальше разговор снова не клеился. Дима прислонил к графину смартфон и включил в ютубе IXBT Games. Егор сначала делал вид, будто бы ему интересно, но быстро устал и смотрел в одну точку на холодильнике. Мне же всегда нравились «два придурка с камерой», но собственные мысли заглушали их повествование.

На кой-то чёрт я прицепился к случайно брошенному сравнению нашей жизни с ситкомом. Хорошо, что трезвому мне хватило мозгов не продолжать спор про жёсткую структуру в этом жанре. Только жаль, что самого себя избавить от никого не волнующей духоты не получалось. Наверное — это нервное.

Когда допили пиво, решили расходиться: Егор поехал домой, а мы пошли спать. Я быстро провалился в беспамятный сон. Проснувшись, полчаса полистал новости, увидел, что Нася меня игнорирует, и снова уснул.

Изредка просыпался на полчаса и снова усыпал. Только к следующему полудню по-настоящему проснулся. Лежал, дивился, что почти сутки прошли во сне.

Был только небольшой период бодрствования, когда мне надоели длинные волосы, которые прилипали к шрамам, и если их отдирать, то снова начинала идти кровь.

Выбрил себе «могавк» как у Вааса из Far Cry 3 и как же обойти стороной его знаменитую фразу, которая так сильно рифмуется с моей жизнью: «Я уже говорил тебе, что такое безумие? Безумие — это точное повторение одного и того же действия, раз за разом, в надежде на изменение.»

Дима существовал в похожем полудохлом режиме, списывал излишнюю сонливость на сотрясение мозга. Я, конечно, не эксперт, но по мне сотрясение мозга — это в первую очередь тошнота и наоборот возможная потеря сна, но я не спорил.

Да я даже не пытался сказать об этом, во-первых какая разница, во-вторых меня как-то замкнуло и я нудно, но постоянно пережёвывал одни и те же мысли.

Ветров тоже особо не был разговорчив, только изредка уходил на балкон, чтобы ответить на звонок своей девушк… да не знаю кому и не лезу в то, что там у них творится.

Было край как одиноко. Нет, мир от меня не отвернулся, при желании я мог бы приложить усилия, чтобы Нася перестала меня игнорить, мог бы написать Пете, Егору, на худой конец Лере, пусть её и избегал.

И мне даже хотелось это сделать, написать всё и всем, но в моей голове снова вырастали между мной и ними преграды.

Я как мим натыкался на невидимые стены между мной и близкими. Да, как мим, ведь эти стены существовали только в моей голове. Почти как мим — между нами есть одно кардинальное отличие: мне стоит неимоверных сил, чтобы выдуманные мной барьеры исчезли.

«Привет, прости пожалуйста, если обидел. Я даже не помню, какого такого тебе зла написал, потому что ещё в первый раз, как проснулся — стыдливо стёр у себя переписку, чтобы не нервничать и ещё сильнее себя не закапывать. Мир?»

Написал Насе в своём стиле, на одно сообщение потратив все силы. Прочла. Не ответила.

Я нервно ходил по коридору из комнаты в кухню и обратно. Невыносимая жара. Лёг на прохладный пол, чтобы остыть. В единственном рабочем наушнике завывал Денис «Грязь».

Через свободное ухо слышно, как за открытым окном щебетали птицы, шумели дети. Настырный луч солнца падал на пол в нескольких сантиметрах от моего туловища и незаметно приближался. Правой рукой я чувствовал жар, который от него исходит.

Уже который год выпадает хотя бы день или неделя, когда я ненавижу яркое, жаркое лето, потому что оно противоположно моему отчаявшемуся состоянию. На контрасте всё воспринимается острее, жёстче.

В наушнике заиграл трек Дениса Грязь «Это лето тебя убьёт». На припеве:

«Летят кометы, дожди звенят.
Моё последнее лето, дождись меня!
Летят кометы, дожди звенят.
Моё последнее лето, дождись меня!»

По спине и затылку побежали мурашки, а по лицу потекли слёзы. В голове крутилось единственное утверждение: «Я абсолютно бессилен».

Стало страшно, захотелось кричать в пустоту, звать на помощь, но я был не способен выдавить ни звука, ни буквы. Хорошо, что Ветров спал и не видел моей ничтожности, иначе у меня не хватило бы духа всё честно объяснить.

Так и лежал на полу, истекая слезами от одиночества, пропитанного ненавистью и жалостью к себе в равных пропорциях. Что я? Чем я стал?! А чем я был?

Поднялся, включил ноутбук. Нашёл файл «Творческий дневник». На мастерстве задали вести его с условием сдачи мастеру в конце первого семестра. Мой дневник не был «творческим», он был простым дневником со сложными для меня обстоятельствами. Помнится, там я был другим, непустым, настоящим.

Начинался он так:
«В этом дневнике было записей на шесть страниц, но я их стёр — это были вымученные для галочки мысли, ощущения. Они были сыры, потому что я не испытывал необходимости их передать.

Вообще, полученной мысли, ощущению, зачастую нужно пройти инкубационный период, прежде чем обрести законченную форму. Сейчас я снова чувствую, что снова настал очередной момент осмысления ВСЕГО мной пережитого, поэтому я часто буду оглядываться назад и повествовать о произошедшем в прошлые года, месяцы, дни.(14.12.14)

13.12.2014
8 утра.
Я привык держать и накапливать эмоции в себе, чтобы потом этот ядрёный концентрат взрывался и приводил к чему-то новому. Или, быть может, просто вру себе и не могу поделиться с близкими чем-то, пока не станет поздно.

Сейчас больше не могу хранить в себе своё содержимое, иначе это утащит меня в депрессию. Эти дни и мысли сейчас очень меня гнетут, их необходимо выбросить из головы, но мне не хочется их забывать. Поэтому буду писать сюда.

Содержание несёт отрывочный характер, порою с незаконченной мыслью, потому что мне не хватило смелости и сил сформулировать её в момент написания.
[Прим. от 14.12.14. Не хочу ничего менять, исправлять в этих записях, потому что для меня они как пример мышления в подавленном состоянии.]

Вечером одинадцатого декабря мне написал Миша — один из двух лучших друзей. В сообщении он говорил, что на грани суицида, и с утра он уже пробовал покончить с собой.»
...
« Наутро я проснулся в подавленном состоянии, мне казалось, что время движется чертовски медленно. Пытался добраться до знакомых Миши, узнать жив ли он, но его друг не был в вк больше суток, а мобильного друга я не знал, как и аккаунтов остальных.

Миша не выходил на связь больше двух дней и это на меня давит.

13.12.14
День.

Две недели назад я начал писать сценарий о четырёх заблудившихся друзьях в лесу, которые впервые решили поохотиться.

После того как вчера наша группа побывала на встрече с режиссёром из Германии (забыл, как его зовут и какие он снимал фильмы, плохая память, простите), но я выцепил и чуть ли не дословно запомнил одну его мысль: « Мои актёры должны знать больше о персонаже, которого играют, чем я.»
Я для себя решил: чтобы актёры знали о персонаже больше, чем режиссёр — необходимо безупречно прописать характер героев в сценарии. Чтобы характеры получились живыми, я взял за прототипы себя и ещё трёх людей, которых хорошо знаю, одним из них был Миша.

Наступает хандра, пытаюсь не сидеть на месте без дела, чтобы снова не начать нагнетать деструктивные мысли. Вчера мелькали суицидальные мысли. Ожидание новостей о Мишке давило и давит.

В четырнадцать лет, когда у меня впервые был приступ астмы. Мне было сложно дышать, каждый выдох был тяжёлым, чем-то напоминая дыхание Дарта Вейдера, а я даже не догадывался, что со мной происходит, и думал — это моя смерть.

Не было страшно, а если и было, то только первые несколько десятков минут, как я уверился, что умираю. Задыхался я всю ночь. Единственное, что очень хотелось — это позвонить маме и извиниться за всё сказанное, но снова не хватало духа.

Сейчас тоже хочется сделать это, но надеюсь, что получится сделать это при личной встрече в родном городе, но на всякий случай попросил её купить веб-камеру и микрофон для связи по скайпу.

Стараюсь выкинуть из головы жалость к Михе, себе, и вообще жалость. Уверен, что здоровый цинизм — это сейчас единственный выход. Не всегда же размазывать сопли, как в ночь с одиннадцатого на двенадцатое.»

«15.12.14

Наконец-то смог связаться с девушкой Миши. Попытался расспросить, что случилось, после того как он заперся. В ответ она прислала это:

«Привет всем, кто со мной не пережил вчерашнюю ночь. Иначе сами будете упрекать, что ничего никогда не рассказываю. Написанное ниже сказано мной уже раз двадцать: скорой, следователям и прочим полицейским. Сил повторять каждому у меня попросту не осталось. Поэтому пишу здесь.

Несколько дней назад, окончательно обиделась на Мишу. Высказав всё, что думаю, без копейки ушла в ночь. Пару дней жила у друзей и тёти, ожидая хотя бы глупого сообщения, звонка. Молчание.

Меня задевает, раздражает его инфантильность, вылившаяся в компьютерную зависимость. Конечно же, сам он этого не признаёт.

Вчерашней ночью собралась с мыслями. Превозмогая себя, пришла к нам в квартиру. Было примерно 23:30. Миша открыл. На пороге не смогла взглянуть ему в глаза, лишь бросила: «Я собрать вещи и поспать.» Снова молчание. Ладно, разулась.

Он хлопнул дверью ванной, завозился с замком. Прошла на кухню, там царил абсолютнейший бардак: пустые бутылки, сигареты, друг его в скайпе, явно нетрезв. Он рассказал мне, как был закрыт на балконе, обмолвился про петлю.

Я вскочила на стул, гляжу в вентиляционное окно: Миша висит на моём шарфе, голова покосилась набок.

Судорожно дёргаю дверь. Накрепко заперта. Побежала за какими-то чёртовыми отвёртками. Нашла, полезла ими в замок. Каким-то чудом дверь открылась. Отвязываю конец шарфа от батареи, потом ослабляю у горла.

Он упал. Попал прямо между унитазом и стиральной машиной и застрял. Я не смогла вытащить. Позвонила в 112. Сказали, что приедут.

Миша хрипел, ничего не мог произнести, его глаза глядели в разные стороны. Думала, может, с языком что-то. Сунула палец в рот — укусил меня. Просила: «Если слышишь меня, то сожми руку».

Ничего. Снова запихнула палец в рот. Умоляла: «Укуси». Укусил.

Приехала скорая. Трубки, уколы, на пледе унесли его в машину. Меня задолбали вопросами по поводу временно́й прописки. Не смогла её найти, ответила, что есть, но не знаю где. Стояла, ждала у машины. Позвонила Лине, она ответила со второго раза. Я рассказала всё.

Залезли в машину, у Миши трубка на лице, глаза красные, смотрят вверх. Спросила у дяди, сидящего рядом: «Ждать-то чего?». «Возможно, неадекватен будет».

Привезли. Забрали. Меня снова допросили медсёстры, дали номера, на какие утром позвонить. Погнали за дверь. Напоследок сказали: «Если быстро справилась — всё обойдётся, если нет — будет овощем».
Стояла у входа с его вещами, позвонила его матери. Уж кто-кто, а она должна знать. Всё рассказала. Меня набрала Лина, сказала, что заберут.

Позже звонил Мишин отчим. Повторила ему то, что сказала ребятам, врачам, медсёстрам и его матери. Он спросил: «Полиция приезжала?». «Нет, а зачем?» — спрашиваю я. Он что-то пробурчал, сказал, что приедут скоро с полицией.

Стояла одна, закурила. В эту минуту меня и накрыло. Ревела, материлась, истерила. Вернулась в квартиру с Линой и Серёжей. Прибралась. Его родители обо мне и так не хорошего мнения, а тут скажут, что испоганила парня.

Первыми прибыли полицейские. Понимающе покивали, сказали, что их вызвал отчим. Потом приехал этот... мужчина и мама Миши.

Он всё сфотографировал, тыкнул пальцем на какие-то таблетки, приняв за пачки сигарет. «А вы знаете, что у вас вся квартира прокурена?!» — несколько раз повторил он. Родители были не в курсе, что Мишка курит, пьёт. Как он объяснял: «Не хочу, чтобы мама видела меня взрослым». Получите, распишитесь.

Этот... мужчина хотел доказать, что я, именно я засунула Мишу в петлю. Он ужасен. Отвратителен. Никогда, ни к кому не чувствовала такого презрения. Всё закончилось в шесть утра. Дяди и тёти ушли, грустно было так познакомиться с мамой Миши.

Утром она позвонила. В реанимацию пустили только её, видимых отклонений она не заметила. Но меня разбила её цитата из разговора с ним: «Всё-таки я сделал это?»

Было занятно, как я выглядел в её записи. Из этой разницы очень проглядывалось, как автор возводит в абсолют именно свои чувства, и зачастую напрочь упускает их у другого.

Через несколько дней по обещанию Нади, я ждал звонка от Миши. Вместо его по скайпу позвонил и разбудил меня его друг. Мы проговорили меньше десяти минут, а настроение испортилось на весь день.

Тот напирал, почему это я единственный узнал, о желании Михи повеситься, когда оно перестало быть лишь словами, а не они. Всё это мной воспринималось как кой-то упрёк: «Кто ты такой? Почему именно ты, а не мы?».

Под конец разговора он, видимо, для порядочности спросил: «Из-за чего всё случилось?» Когда вопрос был задан, моё настроение было отвратительным, и я ответил что-то малопонятное. Друг Миши, сделав вид, что всё понял, попрощался и отключился.

От этой показухи мне ещё больше стало гадко. Всё сильнее и сильнее ощущал наш, всеобщий эгоизм, по поводу суицида Миши. Мы все жалели себя, напрочь забывая про него».

Таким было моё впечатление семь лет назад — через предотвращённую смерть сквозила мысль о всеобщем эгоизме.
Сегодня, перечитав «творческий дневник», чуть не расплакался от понимания того, что тогда пережила Надя. Еле сдержал слёзы, потому что рядом был уже проснувшийся Ветров.

Только сейчас увидел в полном размере Надину сложности и боль, которые в моменте, от меня ускользнули, когда это всё происходило. Впервые так явно увидел свой чувственный эгоизм. Поймал себя на мысли: то, что со мной сейчас происходит — это снова он.

Только одно различие: если тогда хотел примирить всё и вся, смотря несколько сбоку, то сейчас я в самой пучине и испытывая вроде бы то же самое слово «беспомощность» —хочу всё разрушить. Прекратить.

Очевидно — невероятно: слово «беспомощность» из-за контекста приобретает не только другие оттенки, но и мотивацию. Ненавижу себя и поэтому злюсь на весь мир.

Уже мёртвый Рома Англичанин прочитал в одном треке задолго до меня более ярко и ёмко ту же мысль: «Я ненавижу людей, но они в этом точно не виноваты.»

Так сейчас похожу на покойную бабушку, которая вытаскивает из закромов покрытые пылью лет обиды, и начинает снова их переживать, пережёвывать и кого-то ненавидеть. Также злюсь на всё, возможно, даже злюсь сильнее её и тоже не хочу жить. Только ей было за семьдесят, а мне всего-то двадцать шесть.

Это сравнение не в мою пользу. Спонсор состояния — тяжёлые наркотики.

«Надо выбирать друзей и раньше звать на помощь» — как было у покойного Мёрдочки. Моя огромная проблема стесняться чего-то попросить, а потом в приступе похуизма лезть на рожон, поступая как минимум беспардонно, максимум как тварь оголтелая.

— Дим, давай снова нажрёмся? — Толкаю его в плечо.
— А давай, только ты в магазин идёшь, выглядишь поприличнее.

Мои два шрама на третий день затянулись тонкой коркой и выглядели уже не так отталкивающе. Димино же лицо лишь перестало быть опухшим, и теперь он был похож не на азиата, а на панду с сине-фиолетовыми кругами вокруг глаз.

В магазине взял 0,7 водки, литр энергетика. Как вернулся, сразу выпили по стопке. Чуть не поперхнулись, слишком уж тёплая и противная была. Положил всё в морозилку.

Через пять минут Ветров полез за водкой: «Между первой и второй перерывчик небольшой». Водка по-прежнему была тёплой, но пошла гораздо легче. Разговор тоже стал более гладким, почти не обрывистым. Мы начинали оттаивать.

За беседой обо всём и ни о чём быстро пролетело время. На улице давно уже стемнело, начало двенадцатого и, как назло, закончилась водка. Наше настроение, уже давно вышедшее на плато, наоборот начинало ухудшаться с каждой стопкой. Пришла пора грустных песен, в основном пели domiNo.

Неожиданно написала Нася, точнее, скинула картинку-мем: «Ладно, прощаю!» В этот раз уже я ничего не ответил, не из-за какой-то обиды, просто было не до того.

В хмельной голове бродили мрачные мысли, что отчаянное состояние, в котором нахожусь — навсегда. Хотелось просто сгореть, чтобы всё поскорее закончилось.
— Слушай, а давай устроимся кладменами? — спросил я у Ветрова.
— Ты же понимаешь, что, скорее всего, всё закончится плохо?
— Уже хуже некуда. Помнишь, ты в восемнадцатом фантазировал о капсуле цианида, вшитой в рукав, если примет полиция? Вот так хочу.
— Дурак я был — рассмеялся Дима.— Так и так примет и не раз — считай сопутствующие потери бабла. Главное много с собой не носить и уметь договариваться.
— А если не получится договориться?
— То не повезло.
— Так вот и нужна капсула, на случай, когда не повезёт.
— Это уже по ходу дела решим, если ты вообще говоришь серьёзно.
— Я серьёзно.
— Тогда тебе придётся привыкнуть к мысли, что у тебя больше не будет близких: ни Егорке, ни Настьке, ни Лерке, ни Петру нельзя будет говорить, чем мы занимаемся. Ты отдалишься ото всех.
— Посмотри на нас, разве мы и так ото всех не отдалились?
— Ладно, ладно выключаю капитана очевидность, просто хотел удостовериться, что ты понимаешь чего хочешь. Наливай тогда, а я пока на гидру зайду, посмотрю, у каких магазинов есть вакансии. Главное к федеральным сетям идти, а не к местным. Местные злые слишком и за любой косяк, если не убьют, то покалечат.

Нашли две федеральных у обоих вход: зиплоки, весы и минимум 3 тысячи на мастер клад. Ничего из перечисленного на руках у нас не было. Решили устроиться на несколько недель куда-нибудь с ежедневными выплатами, чтобы всё взять и немного денег свободными осталось.

Перед тем как начать мониторить авито, пошли в ночной магазин за водкой. Там нам предложили взять в разлив и налили в пол литровый стакан до краёв, поместив туда 0,6 водки.

Побоявшись, что не донесём до дома не расплескав, остановились у пруда в парке. Почти не запивая, выпили всё за несколько часов. Напились в слюни и снова кричали Jane Air «Junk» срывая голос.

— Знаешь, что мне страшно сейчас больше всего? То, что наутро я могу передумать — сказал я Ветрову.
— Ну и что мне прикажешь делать? — усмехнулся он.
— Давай поклянёмся на крови.
— Говно вопрос — Дима достал швейцарский ножик и подал его мне.

Лезвие было затуплено. Я с трудом порезал руку — на грубой коже была видна царапина, из которой еле-еле шла кровь. Сильнее резать тупым ножом не захотелось, и я передал его Диме. Ветров полоснул себе по руке, и мы скрепили клятву.

План-капкан. Глава 5
Показать полностью 1
5

План-капкан. Глава 4

Ветров пришёл вместе с Антоном. Дима держал в руках полупустую бутылку водки, а Антон, как обычно, принёс с собой хорошее разливное пиво.

— Э, злодей! — рассмеялся Тоша, когда Дима взял его бокал пива, чтобы запить водку.
— Вылитый Брюс Робинсон — добавил я.
— Это кто? — уточнил Антон
— Харизматичный ублюдок из фильма «Грязь».
— Не слушай Саню, он зачем-то нагло врёт! Вообще-то из книги Уэлша «Дерьмо»! — запротестовал Дима.
— Но, я как бэ осознанно указал на фильм, а не на книгу, потому что книжный Брюс и Брюс из фильма разные люди. Книжный — тварь беспросветная — это животное в конце вызывает только омерзение.
— Ты ещё скажи, что кастрированная киноверсия лучше!
— Да не говорю я, что фильм лучше — их нельзя сравнивать, они разные, прямо как «Солярис» Лема и «Солярис» Тарковского.
— Лол, открыл Америку! Ещё бы с вырезанной сюжетной линией глиста и изменённой концовкой «Грязь» бы не отличалась от оригинала.
— Так, пацаны, а мне-то, что из этого посоветуете? — вклинился Антон
— Ну-у... В це-елом можешь смотреть и читать, но книга атмосфернее, она на меня намного большее впечатление произвела. — ответил Ветров.
— Соглашусь, что книга впечатляет больше, я её после фильма читал и всё равно сильно зацепила, но есть вопрос: а оно вообще надо? «Грязь» — забавная чернуха, её можно посмотреть, погрустить и посмеяться, потом пересмотреть снова погрустить и посмеяться, а книга ни разу не весёлая — она злая и жестокая.
— В смысле? Ты же раньше соглашался, что книга сильнее, переобулся, значит?
— В общем-то, переобулся да, но... книга, правда, вызывает больше эмоций, но зато какие это эмоции? — тут меня повело — Какую цель преследовал Уэлш, когда делал настолько жестокую концовку? Что бы что? Показать, что главный герой зацикленная на себе мстительная мразь, которая во всём винит окружающую среду? Дак это и так было понятно, мы же читаем его мысли. Остаётся только то, что это бессмысленная жёсткость ради запоминающегося «вау» эффекта.
— Книга жестокая, охуеть не встать! — хохотнул Дима — Вот в жизни же немотивированной жести не бывает, ведь, да?
— Во-первых, многое нам кажется немотивированным просто из-за того, что у нас не хватает контекста, во-вторых, жизнь и книга или кино — это разные вещи, хотя бы сама структура — ты не проживёшь жизнь по тому принципу, по которому пишутся сюжетные книги, снимается игровое кино.
— Байопики вышли из чата! — кинул контраргумент Дима.
— А ты назови хотя бы один байопик, который корректно отнёсся к биографии, а не вывернул её ради того, чтобы смотреть было интересно. Например, «Богемская рапсодия» про Фредди Меркьюри, «Человек на луне» про Энди Кауфмана — извратили подлинные события, мама не горюй, если рассматривать их как биографические фильмы, но зато они драматичны и пробивают на чувства, особенно для ничего не знающего зрителя.
— Так вот и не бывает исключений, будто ты все байопики пересмотрел, мы просто нормального не знаем.
— Раз не знаем, значит, это именно исключение, а не правило. К примеру, ещё в Грузинской ССР был снят «Жил певчий дрозд» — это исключительный сюжетный фильм, специально выделю, что СЮЖЕТНЫЙ, где диалоги поданы натуралистично, там весь фильм люди разговаривают прямо как в жизни, и кажется, будто у большинства диалогов нет никакой функции, кроме, как «белого шума», но на самом деле они все раскрывают отношение других к главному герою, но даже с таким подходом к диалогам кино не лишается структуры.
— Ну чё ты снова начинаешь сыпать какими-то древними фильмами — с добродушной иронией сказал Дима — сам же знаешь, что их не знаем, придётся на слово верить.
— Как бы да, придётся. — не выдержал я и рассмеялся сам — Просто клоню, к тому, что жизнь отличается от фильмов или книг отсутствием структуры и поставленных диалогов. В «Дерьме» же есть структура и сюрприз-сюрприз диалоги, которые несут на себе некоторые функции.
— И?
— Да то, что это ни черта не жизнь, а сюжетное произведение, и у меня претензия к нему в основном только из-за немотивированно жестокой концовки, у которой нет цели, кроме как шокировать.
— Стопэ, стопэ, я чот протупил ранее — с чего ты взял, будто у концовки нет цели… ну, допустим, показать то, что наркотики — это плохо и как они губительны для личности.
— Ага, только мы не про «Реквием по мечте» говорим, да даже для нарочито антинаркотического и если откровенно, то плохого фильма как «Реквием» было бы слишком, когда под конец главный герой начинает смаковать идею: причинить боль, повесившись на глазах бывшей же...
— Ну спасибо, Саня! — Антон показушно хлопнул ладонью по столу — Вот я сидел, заинтересовался, и тут ты концовку спойлеришь, спасибо, от души!
— Не, Антох, я по грани шёл, даже при том, что ты только что услышал — концовка книги будет для тебя всё равно край как неожиданной из-за своей жестокости, а у фильма и вовсе другая концовка.
— Выдыхай, Тох, он не проспойлерил концовку, а вообще, Сань...
— Предлагаю за это выпить! — Антон выдвинул тост.
— Ща-ща выпьем, дай договорю — вернул себе слово Дима, попутно разливая по стопкам водку — Сань, может, в чём-то ты прав, наверное, но согласись ты уже ударился в радикальную вкусовщину, будто на дворе совок и единственное художественное направление — это соцреализм, и поэтому всё искусство должно нести исключительно что-то доброе, светлое, вечное. Выпьем.
Выпили, выдохнули.
— Это да, сорян, меня чуть понесло, — я хотел просто объяснить, почему по прошествии времени мне не так уж сильно нравится первоисточник, но вышло, что наехал на Уэлша.
— Да ты его чуть не расстрелял!
— Ладно, парни, я пошёл — подал голос Егор, который уже как полтора часа практически молчал.

Я пошёл в коридор, чтобы закрыть за Егором дверь, и здесь меня прошибло понимание того, что Миша практически поступил так, как планировал сделать книжный Брюс.

Меня разозлила только что открывшееся с этого угла подлость Миши, начало раздражать всё, особенно гости, которые не сделали ничего плохого. Я пытался успокоиться, не подавать вида.
— Са-а-аш, чё ходишь, как поёбаный или это немотствуют уста? — мягко, с доброй иронией поинтересовался Ветров
— Пугаете, пацаны, вы, как выпьете, чуть ли не на инопланетном говорить начинаете. — хохотнул Антон
— Тош, ты больше с психом пообщайся, ещё не так заговоришь — оглянулся на меня — когда я его в конфу в телеге добавил, все усцались. Сань, как ты там назвался? Велимир Еро...
— Венедикт Ерофеев, ну а чо, нашёл к чему придраться, два года назад же было, я почему то думал, что в телеге настоящие ФИО не труЪ, и написал первое, пришедшее в голову.
Са-аш, ладно б — это было только никнейм, но ты ж меня его цитатами затрахал, ахах. — Дима снова начал растягивать некоторые слова, и это значило, что он хорошенько опьянел.
— А ты, пидо́р, их запомнил, но так и не прочёл саму прозаическую поэму.
— Так, а кто мне книгу обещал, но так и не подогнал?
— Уел, сцука — улыбнулся я, повеселев — на деле мне повезло, что мы с тобой дружим только с восемнадцатого года, а не с какого-нибудь четырнадцатого, а то ты бы меня стебал за «Макулатуру», которую тогда я любил цитировать ни к селу, ни к городу, хотя трепетные чувства к «Москва—петушки» я протащил из тех же лет.
—«В двенадцать лет доктор поставит мне диагноз аутизм, в девятнадцать всё пройдёт — психиатрия мудаки, революция внутри, вся система — мой унитаз, я там видел вашу, жизнь, жизнь, о-о-у! Это впервые, когда рэпер ответит за все слова — бросил школу, проверяй, я там не был с восьмого а!» — расхохотался Дима — Са-аш, переставай быть серьёзным, не идёт тебе, будто забыл, что мы оба любим кринжовый пафос domiNo.
— «Э, а чего мне музыку так плохо слышно? Наверное, потому что мой звукорежиссёр мудак!» — процитировал я интро того же трека.
— “Оу-оу! Оу-оу! Оу-оу! Оу-у!” — нарочито писклявым голосом передразнил Антон песню — Пацы, давайте только без этого, Сань, я вот тебя два года знаю, а эти сопли слышу от бухого Димасика с десятого класса.
Мы синхронно рассмеялись с Димой.
— Мне кажется, из-за ностальгии по временам, когда слушали эти сопли всерьёз, мы с Димкой крепко и подружились.
— Ну а с кем ещё-то, кроме этого дурика домину́ по пьяни петь? — Дима дал мне хлёсткую пять — Предлагаю тост!
— Да хоть за холокост, но за это говно я пить не буду! — шутя запротестовал Тоша.

Всегда был благодарен Диме за подобные моменты, когда он, замечая, что я кисну — начинал по-доброму подзадоривать лёгкими подколками. Особенно польстило, как он к месту зарядил про немотствующие уста, точнее, порадовало, что он эту цитату Ерофеева всё же запомнил.

Ещё на деле это единственный человек, который круто читал акапельно тексты наизусть. Только жаль, что наши вкусы пересекались только на раннем Нойзе, domiNo, Anacondaz и стёбных треках Хованского. Хотя он ещё зачитывал пару песен Jane Air, настолько охеренно, что я знал наизусть «Jank» и «Суки» задолго до того, как услышал их, и оригинал изначально мне показался даже более тусклым, пока не расслушал песни.

Мысленно пробегая между добрыми воспоминаниями и реальностью, я успокаивал агрессию к ребятам. И мне уже стало крайне стыдно, особенно когда Дима чутко следит за мной и каждый раз колко, но беззлобно вытаскивает меня, когда я почти у пропасти... Во ржи, блин, аххаха.

Смеюсь над собой, потому что читал Сэлинджера в пятнадцать и всё, что тогда вынес из повести: желание главного героя быть полезным. Я не утверждаю, что этот смысл там вообще был, ведь мне был пятнарик и мне хотелось быть нужным. Хотя бы кому-то.

Внезапно из сентиментальности меня пробило на агрессию к самому себе, мол, смотри, чем ты стал. На фоне воспоминаний о том, к чему стремился, мне стало так от самого себя гадко. Снова вспомнился давний поступок Миши в новом ракурсе. С возрастающей агрессией в голову пришла мысль: а не приплетаю ли я сейчас чужие трагедии к своей беспомощности, пытаясь скинуть ответственность за себя на чужие поступки?!

Крайне неприятное открытие, бьющее по пьяному эго сильнее, чем «блядская пощёчина», и зляще-отрезвляющее, чем поймать удар в челюсть.

— Тош, ты Сашке уксуса в последний стопарь не подлил случаем? — снова попытался раздвигать меня Дима
— А ты зоркий глаз! — рассмеялся Антон
— Та харэ льстить, сам знаешь, что я полуслеп, просто я и одним глазом вижу кислое мурло.
— Отъебитесь, нахуй!— вырвалось из моего рта быстрее, чем я успел осмыслить свои чувства.

Я встал и заходил по кухне между раковиной и дверью на балкон. Всего четыре шага туда, четыре обратно. Пытался успокоиться, Тоша и Дима пристально за мной наблюдали, заметив, как я бросаю на них взгляд, начали вполголоса говорить друг с другом на сторонние темы, пытаясь скрыть свою озабоченность мной.

Я же, в свою очередь, силился показать, что пока ещё не теряю над собой контроль, поэтому оставался на кухне, хотя хотелось выбежать из кухни и проораться. «Осень просит выйти в поле, закричать из крайних сил» — аудиально закольцевалась в мыслях цитата Мёрда Киллы из трека «Спицы», я подошёл к серванту и достал оттуда стограммовую стопку, налил.

И немедленно выпил.

Дальше злая ярость, дерущая спиртом горло. Помню, как бросал фразы — оскорбления о том, что нужно взять наркоты. Почему — это оскорбление? Потому что я знал, как Диме стоило сил завязать из-за непрерывного наркотического стажа в несколько лет.

«Дальше крутит колесо, и мои комплексы ночами мне поют в унисон… все говорят про перспективы, но я не вижу их в упор» и прочая злость крутилась у меня в голове из альбома «Октябрьская грязь» Мёрдочки. Я по-прежнему ходил из стороны в сторону, видя, как Антон навис над Димой, преграждая тому путь.

«Ты же видишь, что он тебя провоци...» — от Антохи тонуло в моей кричалке: «Что за люди, что за хата, нахуя сюда пришёл? — Хуже мне уже не будет — высыпайте порошок!»

Да, это было зло и низко, я изначально видел по глазам Димы, что он не хотел драться, но алкоголь и мой прессинг накапливались, тяготели сильнее, чем рука Антоши.
— Какая же ты мразь, Саша. — Дима аккуратно отстранил руку Антона.
— Окей, раз хочешь. — Антон презрительно посмотрел на меня, а потом на Диму и отошёл — я не буду вам мешать, только знайте, я вмешаюсь только, если начнёте убивать друг друга, честно, надоело.

Дима встал из-за стола и вышел ко мне со стороны балкона, а я отошёл к раковине.
— Ну-у чё, поехали-и — протянул он, и я не успел поймать его окосевший взгляд, как схватил в челюсть и наотмашь ответил двоечкой в голову, Диму тряхнуло, и он ушёл в клинч.

Здесь самое время объяснить пространство для драки: четыре шага в длину, и чуть больше метра в ширину, то есть чуть ли не 2D мортал комбат без возможности манёвра в сторону. Никогда не умел бороться, и Дима сразу повалил меня и, то пытался меня душить, то забивать в партере. Понеслась злая, но вялотекущая пьяная возня.

Я отбрыкивался, скидывал с себя Диму и вставал в стойку, потому что больше ничего не умел. Дима вставал, получал несколько пьяных, скользящих ударов, вязал меня и снова опрокидывал на спину. Я уже изнывал от злости, потому что мне хватало ярости скинуть с себя Диму, но не было навыка, чтобы удержать его внизу и успокоить.

Да кому я вру? Забить.

В какой-то момент захотелось как-то пойти на попятную и остановить драку, потому что я, как плохой ударник и нулевой борец был обречён на изматывающий круговорот позиций, но только успел об этом подумать, как…

Дима схватил пустой стакан, из которого Антон пил пиво. Мгновение. Стакан разбился об мою голову. Первое, что я почувствовал — пробирающую тело ярость и только потом, как по моему лбу потекла кровь.

Когда мне стало заливать глаза — Дима уже упал. Я рывком бросился его добивать, удар, удар. Часто и сильно зажмуривался, чтобы хоть что-то видеть, кровь текла по глазам, щекам. Чувствуя солёно-металлический вкус во рту, отплёвывался, ещё сильнее свирепел и бил, бил, колошматил.

Следующее, что запомнил: Антон со всей силы вцепился мне в локоть до спазма в суставе, а я стоял над Димой и кричал: «Ну что, сука, успокоился?! Успокоился?!», пока тот лежал на спине в нашей крови, изогнувшись дугой, хватал ртом воздух, сбиваясь на лающий кашель.
— Ну чего, как поплавали? — презрительно съязвил Антон, когда Дима откашлялся и смог встать на ноги.
— Дим, давай успокоимся и поговорим. — промямлил я.
— Да поговорили уже, тварь — он пошёл в прихожую, толкнув меня плечом.

Кровь с моего лба продолжала заливать глаза. Смахнул её, чтобы не мешала, и посмотрел на ладонь — кровь полностью покрыла её и смотрелась очень кинематографично, глянцем отражая свет.
— Бля, Антох, сфоткай — красиво же!

Нет, я не испытывал удовольствия от вида крови. Причём она же была моей. Я был ошеломлён своим поступком, был в шоке, прострации и пытался акцентировать внимание на том, что казалось безобидным.

— Дим, давай поговорим — виновато повторил я.
— Поговорим, да?! Поговорим?! — бросился он на меня и снова повалил.
Скинул его с себя, встал, подождал, когда он поднимется, и только успел сказать: «Давай...» Как он схватил миниатюрную репродукцию картины и ударил ею. Моя правая бровь рассеклась. Кровь хлестнула на стену, оставив след, похожий на радугу, только полностью красного цвета.

Я стоял и смотрел на Диму, не шелохнувшись, не выдавив и звука.
Он отвернулся и пошёл обуваться.
— Да... дава... давай поговорим. — продолжил лепетать, пока моё лицо ещё сильнее заливало кровью.

То, что Дима рассёк мне бровь картиной, не вызывало ярости. Я принимал это как логичное последствие моего поступка.

Всё ещё был в шоке от себя и растерянно повторял, как заведённая игрушка: «Давай поговорим», пока ребята обувались. Ветров выходил последним, я только-только успел за ним перехватить дверь квартиры, чтобы она с размаху не хлопнула.

Пошёл умываться. Из-за большого количества алкоголя кровь была жидкой и никак не останавливалась, но меня это вообще не волновало. Стоя в прострации, несколько минут механическими движениями раз за разом смывал её с лица.

Когда стало надоедать, вспомнил, что неплохо бы продезинфицировать раны, и вылил на себя половину баночки перекиси водорода. Еле заметная боль, скорее даже лёгкое щекочущее пощипывание несколько вернуло в реальность, и я на миг подумал, что хорошо бы съездить в травмпункт, ведь швы накладываются только в первые часы, после получения травмы.


Только на миг. После мне даже забавно от этой мысли стало. В пьяном и ошарашенном происходящим рассудке это казалось чем-то незначительным и излишним, как если бы Дима сейчас вызвал на меня полицию.

Неожиданный звонок в дверь. Полиция? — Вполне возможно — как с языка сняли, только её, наверное, вызвали из-за шума соседи, ведь уже полпервого ночи. Открыл, не глядя в глазок, чтобы потом не пришлось оттирать дверь. На пороге стоял Ветров.
— Ладно, давай поговорим — усмехнулся он — только тут без пол литры не разобраться.

Пошли в ближайшую круглосутку. По пути говорили. С подачи Димы мы вскользь миновали «Кто виноват?» и стали думать «Что делать?».

Чтобы не шокировать его мать происходящим, выдумали, что нас хотели гопануть, об мой лоб в самом начале разбилась бутылка и я отключился, потому основной урон пришёлся на Диму, который в отличие от меня ещё подавал признаки жизни.

Решено было, что Ветров прогонит эту телегу с утра по телефону трезвым, и останется на несколько дней жить у меня — уж слишком сильно в этот раз ему прилетело и лучше не шокировать матушку.

Обсуждая «версию», на самом-то деле, мы понимали, что в контексте наших участившихся драк она шита белыми нитками, но продолжали её дополнять, докручивать.

В процессе ко мне пришла аналогия с Великой Отечественной Войной, когда гражданские лепили на окна лоскуты бумаги, смоченные в мучном клейстере крест-накрест по диагонали, чтобы не посекло осколками, от взрывной волны. В том и другом случае, конечно же, была вероятность практического эффекта, но в большей степени это делалось для самоуспокоения.

— Тебе теперь на район даже ночью выходить в чёрных очках, как в фильмах Такеши Китано. — подтрунивал я.
— Отстань со своим кинематографом, уже невесело, Саш.
— Хуже, чувак, это рэпчик — оммаж на трек боба с припевом: «Запад есть запад, восток есть восток, там почётно торговать пиздой, тут не стыдно, если ты пидо́р.»
— Понятно всё с тобой. — Дима сказал свою любимую фразу на все случаи жизни — только прекрати это на сегодня, меня заебало.
— Что именно?
— Всё, вообще всё, а тут ещё ты с отсылочками, смехуёчками. Я ебать, как вымотался, чувствую себя пиздец каким уставшим... Выпью пару стопок и вырублюсь.

Ветров как сказал, так и сделал. Я же не мог уснуть из-за сбившегося графика, да и вообще потому что был шокирован. Бегло протёр кровь в квартире, потом сидел, глушил водку, пока отрывисто формулировал для Наси, Пети, Егора вести кончающейся ночи.

Под утро, когда уже был вусмерть пьян, в сети появилась Нася. Помню лишь, записанное ею голосовое.
— Ужас. Ты стал опасным — это я тебя не стебу, типа: «Да ты теперь опасен!», а так и есть, ты теряешь над собой контроль, Саша, — это очень плохо.
Я в ответ что-то написал — вроде и согласился, но на деле огрызнулся и обидел. Снова её обижаю, злюсь. «Раз опасен, так залезу в такой пиздорез...» — и провожу параллель с персонажем «На дне», которого с детства шпыняли за то, что он сын вора, вот он вором и стал.

Несколько успокаиваясь и трезвея, понял, что параллель — вымученная, да и сам персонаж: подлец и тварь. А чем я лучше? И здесь я всерьёз задумался уйти в грязь ни кому-то назло, а оттого, что повернул туда, где кажется, больше нет развилок.

Не вывезти, не выбраться. Единственное, что хочется — это чтобы поскорее всё закончилось.

Выпил последнюю стопку, прилёг на короткий кухонный диванчик, задрав ноги на табурет. Закрыл глаза, начались «вертолёты», в голове шумело, чтобы совсем не укачало, я представил, что сплавляюсь по горной реке с быстрым течением, как в детстве.

Моё воображение без моего участия уже продолжило, и ко мне закралось предчувствие, что на очередном пороге реки меня разобьёт о камни.

План-капкан. Глава 4
Показать полностью 1
6

План-капкан. Глава 3

В пять часов вечера солнце потихоньку клонилось к закату, но жарило так, будто до сих пор в зените. Мы стояли с Егором в очереди за зарплатой.

Точнее, все остальные ждали зарплату, а я здесь уже не работал, лишь два раза в неделю помогал выгрузить и разместить по ротации оптовую поставку на складе. После ковидных сокращений: сотрудников было не так чтобы слишком много, и меня попросили привлечь к халтуре кого-нибудь ещё, и я позвал Егорку.

Липко, душно, я безуспешно высматривал ближайшую тень, потому что не хотелось получить солнечный удар, как в прошлом году.

— Знаешь, в -25 тут было веселее стоять, чем в почти +30. — сказал я Егору. — Хотя... это может потому что тогда ждал очередь за деньгами, а не копьём, как сейчас.
— Сань, думаешь меня штрафанут за то, что я ушёл с половины прошлой оптовки?
— Увы, но нет, Вика вписала тебе в табель даже те часы, когда ты полудохлым ходил.
— Почему к сожалению? — удивился Егор
— А вот угадай, мудила грешный.
— Так чего?
— А того, что злилось на тебя не начальство, а мы с Вадиком, ведь ты нас двоих кинул с половиной машины. Под конец жесть какие сложные палеты пошли, Вадя от безысходности начал тебя трёхстопным анапестом крыть.
— Это как?
— Это почти трёхэтажный мат, только с ударением на каждый третий слог в каждой стопе из трёх на строчку.
— Ничего не понял, но звучит забавно. — наивно улыбнулся Егор.
— Да шучу я, мы просто, но часто вспоминали о том, какой ты пидорас.
— А вообще простите, парни, у меня шизка началась, так херово было — ни на чём сконцентрироваться не получалось.
— Будто бы, чтоб взять коробку от Вадоса и принести её ко мне, охереть как нужна концентра…
Из двери, за которой сидят бухгалтеры, вышел Денчик.
— Они там торопятся типа. Говорят, чтоб вместо двух заходили по пятеро. — сказал он и повернулся ко мне — Сань, верни косарь, У! Кароч, жду тебя, валите уже.

Ожидая деньги, досадовал, что не успел высказать Егору всё накипевшее. Пока бухгалтер искала в компьютере мой табель, распечатывала, отсчитывала наличку и отдавала под подпись, успокоился и остыл.

До меня дошло, что перестал злиться на Егора, как только мы с Вадей раскидали ту сложную оптовку. С того дня прошла уже почти неделя, и сейчас я хотел выместить всю нервозность на друге просто потому, что подвернулся повод. Стало неловко.

Как вышли на улицу, рассчитались с Деном, то сразу же застряли на шумном перекрёстке, который всегда загружен транспортом в час пик.

Я стоял у самой дороги, смотрел, как полосы пешеходного перехода скрываются под колёсами машин, появляются на мгновение и исчезают снова. Под шершавый звук моторов вяло провалился в очередное воспоминание.

Тихонько, почти про себя напевал строчки постпанк группы Ploho: «Всё будет гладко, растает снег, найдётся закладка». Мне не нравилась именно эта песня вполне хорошего коллектива, но я продолжал бубнить себе под нос припев, потому что в конце марта двадцать первого года снег почти уже растаял, и мы шли с Егором на окраину города, чтобы поднять февральский ненаход — грамм мефедрона.

Егорка давно уже ничем не баловался и шёл просто за компанию, а я пять дней, как решил, что окончательно бросил наркотики, и надеялся кому-нибудь по дешёвке отдать вес, чтобы купить водку. С таким настроем вышли на перекрёсток, после которого оставалось ещё двести метров. Остановились на красный свет.

Неожиданно я признался себе, что обманываюсь и если подниму, то никому уже не отдам.

Внезапно индустриальные звуки города стали кинематографически чёткими, неприятно резкими, восприятие времени исказилось, всё вокруг казалось ненастоящим, не имеющим ко мне отношения, будто шагни под проносящуюся мимо машину, то ничего бы не произошло.

В ту минуту всё совпало: припев песни, которая не нравится, и то, что втайне от себя задумал,  тоже очень не нравилось.

Загорелся зелёный, Егор уже собирался сделать шаг, но я остановил его.
— Ты передумал?
— Да, лучше не стоит. Разучился жить трезвым и самое лучшее, что может там произойти — это, если мы ничего не найдём.

— Эй, зелёный! — растормошил меня Егор — Ты какой-то замороченный сегодня.
— Сорян, обсессии задрали просто... с сегодняшней ночи, как тот наркот отъехал — они не прекращаются.
— Напомни, что это, я снова забыл.
— Да ты издеваешься! — рассмеялся я — Сам плохо помню и понимаю, ещё и ты забыл, как быть-то теперь?!
— Не знаю — Егор виновато посмотрел на меня. — ты же знаешь, что у меня плохая память из-за шизофрении.
— Да я стебусь же, эй! В общем, насколько помню — это... типа навязчивые мысли или воспоминания, от которых не отвертишься, а главное, они вызывают дискомфорт жёсткий.
— Ааа, да, ты говорил про что-то подобное.
— Только я не уверен, что обсессии возникают через ассоциативную цепочку. Может, у меня и другая херня, но я устал вспоминать всякую дичь ассоциативно. Я всегда вспоминаю что-то стыдное или давящее, когда нервничаю. Например, пока сейчас стояли на светофоре — я вспомнил тот перекрёсток, на котором мы остановились, когда шли за ненаходом.
— Жёстко.
— Так же вспомнил, как тогда сказал, что разучился жить трезвым, а сейчас понимаю, похоже, не научился до сих пор и это ни черта не радует, пусть уже как два месяца почти без наркотиков. Иногда мне кажется: всё стало ещё хуже, особенно в такие дни, как бесконечное сегодня.
Егор промолчал, мы как раз зашли в супермаркет. Он остановился у стеллажей с пивом, я прошёл мимо к газировке, взял энергетик.
— Водку решил?
— Ну да, чёт ваще невесело — ответил я, выискивая стеллажи с крепким алкоголем. — Ты только много пива себе сразу не бери, возьми пару банок, сейчас здесь на месте разопьём, а потом двинемся к моему дому.
— Готов исполнять! — улыбнулся Егор.
Прошли ближайший двор насквозь и остановились у гаражей в тени дубов. Там стоял широкий пень, на который удобно ставить алкоголь. Я пил из горла водку, морщился, отхлёбывал энергетик, и всё время ходил туда-сюда, городя «забавную» чепуху. Егор постоял несколько минут и присел.

— На пенёк сел — косарь должен! — быстро среагировал я.
— Да почему?! — удивлённо рассмеялся он, понимая, что я шучу, но не понимая контекста.
— Серьёзно не понимаешь? — здесь уже удивился я.
— Ну да.
— Да что с тобой не так?! Это же мем нашего школьничества, слышь, пидр, уёба!
— Так блин, я же говорю, что из-за шизки у меня плохая память.
— Ну не настолько же, чувак… — понизил голос и как можно более расслабленно произнёс последнее слово.
— Это рэпчик!
— Ну вот видишь, что-то да помнишь, ахаха.
— Этот помню. — заулыбался Егорка своей доброй и наивной улыбкой.
Ассоциативно вспомнился Сашка Гуляев, изначально я не знал почему, пока не начал говорить.
— Кстати, это место, где мы сидим, нашёл Гуля, мы часто здесь выпивали по паре пива, после оптовки в прошлые годы, когда были напарниками... Знаешь, на деле у вас с ним общее, не только, что вам не повезло со мной работать, когда мы уже стали друзьями.
— Ну да, на работе ты становишься злой какой-то. Я до этого видел тебя таким, только когда вы перепьёте с Ветровым и полезете в драку.
— Ну драться с Димкой у нас традиция, а ещё, прикинь, Гуляев впервые узнал, что я ни черта не добрый, только когда начал со мной работать. Помню, после второй нашей общей оптовки он отмочил в своём стиле: «Александр, я впервые увидел вас злым, когда вы кого-то травите и, знаете, самое неприятное в этой ситуации было то, что этим кем-то оказался я»...
— Ахахаха
— Ты сбил меня с мысли, зараза.
— Прости.
— Сколько можно прощать, ты и так на пенёк сел?! В общем... вы с Сашкой не только мои напарники по несчастью... Вы оба по-настоящему добрые, несколько наивные... Да, ты наивен намного в большей степени... Опять сбился с мысли... Почему-то всегда сложно говорить такие вещи... Короче, вы ещё и оба очень мягкие и терпимые ко мне: кричу на вас, а вы молчите, изредка огрызнётесь, я продолжаю, а вы молчите не потому, что боитесь пойти со мной на открытый конфликт... Молчите потому, что принимаете меня таким, пусть иногда и говорю крайне обидные вещи.
— Ты намного добрее, чем тебе кажется. — ответил Егор как-то мягко и доверительно.
— Родное сердце, ты просто наивен — неожиданно для самого себя употребил любимый оборот отца, когда во время споров, он терпеливо объяснял, где я не прав — Я же не добрый, а крайне сентиментальный, особенно задним умом или когда выпью — это на самом-то деле разные вещи. — Потянулся за сигаретами, чтобы пока подкуриваюсь собраться с мыслями.

— Помню, как где-то после двух месяцев совместной работы с Сашей мы сидели у него дома после смены... Он играл в какой-то новый roguelike, а я пил пиво. Когда выпил полторашку, мне стало так уютно, что я начал перед ним извиняться за то, что слишком вспыльчив на работе и часто кричу даже потому, что он делает не неправильно, а просто по-другому... Я всё продолжал говорить, а он настырно пялился в монитор, а в его глазах стояли слёзы и...
Я снова осёкся, Егор молчал.
— И больше всего сейчас мне во мне не нравиться, то, что уже начинаю срываться не только на работе, а везде, с каждым днём я всё больший мудак, простите меня, пожалуйста, за это. На деле, кажется, мне намного удобнее общаться с Ветровым, мы оба злые и максимум, что сделаем — это огрызнёмся, подъстебём друг друга, а потом кто-то из нас скажет: тут-то стёб был знатный, оба посмеёмся и успокоимся.
— Или подерётесь.
— Ахахах — это только когда в говно, а говоришь, что шутить не умеешь.
Егор скромно и несколько застенчиво заулыбался.
— А вообще, прости за эти сопли.
— Да ну, душевно сидим, ты же знаешь, я люблю слушать.
— За это я тебя и люблю, чувак.

Егор раскинул руки, будто хочет обнять не только меня, а весь мир. Я запрокинул голову вверх, чтобы сдержать накатывающиеся пьяные слёзы.
— Кстати, про Ветрова, может его тоже позвать? — спросил я, освободившись от объятий.
— Можно, я его давненько не видел.

План-капкан. Глава 3
Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!