Авторские истории

И что?

Настя распахнула дверь в родительскую комнату. Так и есть, маман в наушниках и с ноутом на коленях валяется на диване и азартно лупит по клавиатуре. Тощая беловолосая эльфийка на экране судорожно садит из лука в  жуткую жабоподобную зубастую хрень. Дела у маман явно плохи, ещё чуть-чуть, и тварюга с ещё жёлтой шкалой жизни доберётся до хрупких эльфийских косточек...

- Зелье пей! – не выдерживает Настя. – Зелье на регенерацию, быстрее! И огненный урон добавь! Это ж болотная тварь, у них повышенный урон от огня! Давай же! Может, успеешь!

Мать, с расширенными от ужаса глазами, лезет в слоты с заклинаниями и зельями, но, как обычно, забывает где что, тыкает куда попало...

Итог предсказуем – экран затрясло и залило красным.

«Вы погибли. Желаете возродиться на точке воскрешения?»

- Не желаем, - буркнула Настя и захлопнула ноут. – Реакция у тебя, мам, всё ещё так себе.

- Ну до-о-оча, - заныла мать, стаскивая наушники. – Ну в самый неподходящий момент… Я ж почти прошла локацию… Ты меня отвлекла!

- Ну да! – взорвалась Настя. – Извини, твоя неподходящая дочь заявилась в самый неподходящий момент! И жрать хочет, между прочим! Хотя бы элементарных макарон! Может, у тебя эльфийская доставка работает? Закажи хоть оттуда чего-нибудь! Папа же скоро с работы придёт! Мама, ну сколько можно!..

Она устало плюхнулась на диван и закрыла лицо руками.

Ну как так-то?.. Она же бросила Игру!

После года почти непрекращающихся родительских уговоров, просьб и скандалов, Настя в конце концов вразумилась: сама уже давно поняла, что добром дело не кончится, и из ВУЗа она с треском вылетит. А врачом стать она мечтала с детства –  даже в игре отыгрывала мага-целителя.

Пришлось пройти через ломку, ежедневные попытки уснуть без Игры, через выжигающий дотла азарт, оставляющий сушь во рту и дыру в груди. Нет, она всё ещё иногда поигрывала – но аккуратно, с включённым таймером. Постепенно хватка виртуальности ослабла, и над студентами-сокурсниками перестали мерещиться таблички с именами, расами, классами и уровнями.

Но даже в страшном сне она не могла предположить, что поменяется с ополоумевшей родительницей местами. А ведь всего-то, шутки ради, и чтобы мать хотя бы чуть-чуть начала понимать её страсть к Игре, предложила ей попробовать.  Создала ей персонажа-эльфийку с похожими чертами и бурно радовалась про себя, что маме так понравился сказочный образ.

А в результате коварная эльфийка украла у неё мать и нормальную жизнь. Причём папа нет, чтобы жену со всей строгостью вернуть в реал, сам стал вместе с ней на диване по вечерам валяться в Игре и давать ценные советы. Даже новости забросил смотреть.

Ну не абзац ли?..

Но у папы, к счастью, слишком серьёзная работа, чтобы просто так в вирт улететь. Поэтому аккаунт он предусмотрительно не завёл. Просто иногда отжимал у мамы ноут и проходил за неё самые сложные данжи.

Настя тяжело вздохнула и поплелась на кухню – варить макароны с сосисками. Через пару минут к ней присоединилась мать с глазами нашкодившей собаки.

- Ну Насть…

- Что «нунасть», - вяло огрызнулась Настя. – Бери вон лучше огурцы и капусту и режь салат…

- Зато я домик прикупила на Восточном побережье. Ну там, где Каллийская пустыня рядом. Ресурсов там дофига на самом деле, редкие тоже есть. Фермочку разбила, скоро трактор проапгрейдю, там всего пара деталей осталась, но на них ещё неделю точно ишачить. Зато потом… -  мечтательно прищурилась в потолок мама, продолжая механически шинковать кочан в опасной близости от пальцев, и Настя отобрала у неё нож, кипя от злости.

- Домик, говоришь?.. Мама, ты за реальные деньги купила домик, состоящий из набора электронных сигналов в компьютерной игрушке! Да ты совсем рехнулась что ли?!..

- Нунасть… Ну какие там деньги… Триста рублей…

Настя хотела было взорваться, как вулкан Везувий, поглотивший Помпеи на картине какого-то художника, но её вдруг разом отпустило, и в голове наступила звенящая ясность. Она даже на стул опустилась, в бессилии свесив руки.

- Мама, ты в беде. И моя вина в том тоже есть. Ты стала игрозависимой. Я смогла выбраться, а ты не можешь. Надо что-то делать…

- Доча, да не усложняй! Наиграюсь и я когда-нибудь. Я ж всю жизнь… ну что я видела за всю свою жизнь, - голос мамы задрожал, и в нём послышались истерические нотки. – А там мне весело, понимаешь?.. Мне ин-те-рес-но, впервые за всю жизнь, может быть, так интересно! Я в этой игре словно заново саму себя создаю – и всё делаю так, как мне нравится, и выгляжу так, как мне нравится! И даже домик… Он только мой, понимаешь?..

Её пальцы до белых костяшек сжались вокруг несчастного зелёного тельца огурца, готового жалобно хрустнуть.

И Настя её отчасти понимала.

В Игре и в самом деле было интереснее. Жаркие схватки, квесты, награды и магические способности, сокровища, мастерство в любой сфере, бесконечная жизнь и молодость, боевые друзья-подружки. Никакого быта и проблем. Чистый кайф!..

Но Игра не становилась от этого реальнее. Зато час за часом улетало в вирт настоящее, не нарисованное игровым таймером время. Время твоей жизни.

И Настя порой задумывалась, почему же жизнь людей настолько серая, что нарисованные в компьютере фигурки становятся людям дороже семей, детей и реальности?  Что это за страшная магия такая, больше похожая на морок?..

И почему, если людям так нравится играть, не устроить себе в жизни какую-нибудь настоящую игру-цель с интересным и значимым результатом в конце? Ведь даже если не будет результата, если на нём не циклиться, жизнь всё равно обогатится кучей новых – реальных! навыков, ощущений и впечатлений.

Например, построить настоящий, а не виртуальный домик на природе…

И тут Настю осенило.

- Я знаю, что надо делать, мам. Скоро сессия, вот сдам, а потом мы с тобой устроим себе настоящую игру с погружением! – она даже засмеялась, до того ей понравилась эта идея. - У тебя есть ещё две недели, за это время ты будешь постепенно отвыкать от Игры. Как я, с таймером. С двух часов к началу сессии постепенно дойдёшь до получаса. И чтобы нормальная вкусная еда была дома, задолбали меня эти пельмени с макаронами!..

- Ты что это задумала, дочь? – грозно сощурилась мать. – Выкладывай!

- Имей терпение, - отрезала Настя. – Всё узнаешь в своё время.

И маме, прекрасно знакомой с Настькиным железным упрямством, оставалось только вздохнуть и запихнуть поглубже начавшее разгораться любопытство.

- Ни за что! – сказала мать, когда они праздновали в кафешке окончание сессии. – Не поеду. Ни в какую. Деревню!!!

- Мама, это же наш дом. Твой. Ты в нём выросла! Ты сама говорила, что надо его хочешь-не-хочешь, в порядок привести и хотя бы попытаться продать. Это ж бабушкино наследство!

- Да и фиг с ним, с домом!.. Пусть стоит, есть-пить не просит. Продадим потом как участок. Не хочу я в эту Тьмутаракань тащиться!..

- Мама, это не ты говоришь, - терпеливо, как маленькой, объясняла Настя. - Это говорит твоя зависимость. И лень. Но представь, что мы просто меняем одну игру на другую. Проапгрейдим домик – настоящий, а не цифровой! И заодно получим информационный детокс. Сейчас это в тренде. Мама, мы будем реально крутые! Приведём всё в порядок и нормально продадим дом с участком. Бонус крутой получим, в конце концов! Честное слово, не верится, что это я тебе всё это говорю, а не ты мне!

Мама отпила кофе и лукаво прищурилась на дочь из-за кружки. Рассмеялась.

- Да уж, дочь, я тобой горжусь. Конечно, ты права… Поехали, ла-а-адно…Но компьютер мы с собой всё-таки возьмём!

- Да уж, - уныло пробормотала мама. – Это не дом, а сарай первого уровня. А из инструментов – ржавая лопата, вилы и тяпки… Хламьё, которое даже вендору не толкнёшь. Хоть бы мечик какой-нибудь завалящий…

- Кого ты этим мечиком рубить собралась, воительница? Соседа дядю Ваню?..

Мама только вздохнула протяжно, будто уходящий в пучину кит. И подхватила старенькое, но ещё целое оцинкованное ведро.

Отсыревшая печь, в которой они решили сжечь натащенный деревянный и тряпичный хлам, а заодно подсушить и прогреть дом, никак не хотела разгораться, шипела и плевалась дымом. Кашляя и ругаясь, мать с дочерью выскочили на улицу. Настя уже и не знала, от едкого дыма бегут слёзы или от отчаяния. Дело к вечеру, а они устали как собаки и даже печку не смогли растопить! И насквозь провоняли копотью.

В Игре всё проще, как ни крути… А если продонатить, так и вовсе можно устроить золотой старт. Но кто бы им продонатил реальную работу в деревне?.. И волшебную мазь для спины…

- Здорово, кулёмы городския! – донеслось от забора. Сосед дядя Ваня, прищурившись, весело посверкивал глазами из-под косматых брежневских бровей. – Что, Надька, решила под старость дачку себе облахородить? Или дом спалить к чертям собачьим?

- Иди ты, дядя Ваня, со своими шуточками - огрызнулась мама, - как-нибудь без тебя разберёмся!

Настя вежливо поздоровалась с соседом.

- Заходи, дядь Вань. Не поможешь нам с печкой?

- Это же местный житель, мам, - прошипела она тихо матери в спину. – Забыла, что без местных ни один квест не пройдёшь?

Мать только молча отмахнулась, сердито сверкнув очами.

Дядя Ваня, удивив соседок, заложил растопку не в топку, а прямо в колодец, с кряхтением отодрав прикипевшую подчистную дверцу. Когда пламя занялось, поджёг и основную закладку. Огонёк, слегка поднатужившись, занялся и подрос, затрещал весело, перестав плодить дымище. Последний раз чихнув, печь дала тягу, загудела ровно, и все присутствующие, стараясь дышать пореже, выползли на крыльцо.

- Скоро вытянет дым-то, - просипел дядя Ваня. – У Львовны печь хорошая, на совесть сделана. На ночь вьюшку не закрывайте до конца, мало ли. Потом приспособитесь.

- Да знаем, знаем, - проворчала мать. – Я в этом доме выросла вообще-то.

- Спасибо, дядь Вань, - с искренним чувством сказала Настя, чуть подпихнув мать в бок. – Без тебя мы бы тут до утра возились. Как пирогов напечём, позовём в гости!

- Так это… Так вы и сами-то приходите, Петровна моя рыбник назавтра затеяла. Васька рыбы припёр – вот такие сазаны! – он широко развёл руками. – Пальцы отъешь! Так что завтра к вечерку я вас кликну, агась?

- Так, и какого уровня теперь наша сараюга, мама? – поинтересовалась Настя, втирая ментоловую мазь в ноющую после расчистки двора поясницу.

- Ну, не меньше, чем десятого, - хохотнула мать. – Да и какая ж это сараюга? Вполне приличный дом. Сейчас вот занавесочки дошью с рюшечками, да у Дарьи Смолиной горшок с красной геранью выпрошу – и нам ещё навык «Уютный дом» откроют, как пить дать!

И вправду, домик за месяц прихорошился до неузнаваемости. Блестели отчищенные половицы, дышала чистотой выбеленная печь, пахло домашним хлебом. В чистое окно смотрелось с удовольствием весёлое солнце, и колыхал тюль свежий ветер с реки. В палисаднике, выполотом и обихоженном, цвели ещё бабушкины ромашки и маки. В огороде горделиво пузатилась пока единственная, но радующая сочной зеленью грядка. На полноценный огород мама с дочерью, посовещавшись, не решились – как известно, чем больше открываешь новых навыков, тем сложнее их прокачивать.

А подзабытый ноутбук так и лежал на комоде, прикрытый бабушкиной кружевной салфеткой.

- Завтра папа уже за нами приедет, - вздохнула Настя вдруг. – А мы так и не успели забор подкрасить. А то приедут покупатели – первое, что увидят – драный этот штакетник. Сразу впечатление испортит и цену собьёт.

- Да я и сама уж подумала… Может, позвоним отцу, ещё на недельку останемся?.. – как-то уж очень поспешно подхватила мама, и Настя с лукавым подозрением покосилась на неё.

- Слушайте, ну вы домой-то вообще собираетесь, нет? – рассердился отец, вылезая из машины. – Лето уже на исходе, а вы всё в деревне торчите, хватит уже вылизывать тут всё! И так уже картинка маслом, - он хоть и ворчал, но под усами пряталась улыбка. – За лимон продадим, не меньше!

Настя, смеясь, обняла его и потащила за руку в палисадник показывать роскошный куст бордовых георгин, который вырос с корня, ещё тогда, по дороге в деревню, купленного.

А мама нахмурилась. Какой ещё «лимон»! Она тут всё лето впахивала, минимум до 30-го уровня дом проапгрейдила, занавески, покрывала, полотенца пошила себе и соседям, дизайн участка, высунув язык на ватмане распроектировала, летнюю кухню в него вписала, чтоб пироги, как у Петровны летом печь…

При чём тут «лимон» вообще?..

Это ЕЁ домик! Она в этом доме выросла вообще-то! Мамино наследство! Как можно его чужим людям продавать? Хоть и за пять «лимонов»!

Нет уж, пока тепло, отсюда она никуда. А потом, как только тепло – сюда.

Потому что это самая крутая Игра в её жизни!

- Что, дочь, - усмехнулся отец, глядя с крыльца на хмурящуюся жену. – Сработал твой план?

- Не просто сработал. Боюсь, одна зависимость у мамы сменилась другой. И придётся тебе теперь на выходные всю оставшуюся жизнь сюда таскаться. Извини…

- Да ладно. Я тут и сам душой отдыхаю… Вот доучишься, уволюсь, да и сам, глядишь в мамкину Игру позалипаю. Интересно же!..

Качал лёгкий ветерок с реки новые занавески с рюшечками. Пахло пирогами и немного – осенней лёгкой сладостью увядания. Доносился весёлый смех со двора, где под старой яблоней стоял стол со снедью. Настя уложила в чемодан последние вещи и улыбнулась, глядя в окно.

Что наша жизнь?

Игра.

Все рассказы собираю в ТГ - подписывайтесь, чтобы ничего не пропустить!

Под стеной цвета пыльной розы стоит моя большая одинокая кровать, я лежу на ней и смотрю на белый лист моей будущей жизни.

В мае здесь такая же жара, что обычно стоит в июле в забытом мною городе.

Молодые парни расписывают стену граффити: ящик с баллончиками краски, заляпанные разноцветными кляксами штаны, мокрые от пота футболки, бейсболки, очки от солнца и респираторы.

Работа почти закончена, и я любуюсь рисунком. Старая кривая улочка европейского городка, дома из красного кирпича, цветы на окнах, выглядывающие из подвесных корзин, и едва одетая девушка с сигаретой, прячущаяся на маленьком балконе за чугунной вязью ажурных перил.

Хозяин кафе, чья летняя веранда упирается в разрисованную теперь стену, матом орет на художников — по новому закону изображать курение нельзя. Один из парней, заскочив на приставную лестницу, аккуратно исправляет рисунок, сигарета исчезает, превращаясь в чашку кофе. Парень, довольный работой, спрыгивает на асфальт и сдирает с лица респиратор. Мы встречаемся с ним глазами.

Через десять минут он уже сидит за моим столиком, и я заказываю ему воду, два «Наполеона» и кофе.

— Клиенты не могут находиться в кафе без одежды, — раздраженно бросает ему официантка, приняв у меня заказ.

Девушка явно ревнует, и я ее понимаю — он моложе меня. А он устало ухмыляется и натягивает футболку на еще не высохшее тело.

— Вы знакомы? — киваю на ушедшую девушку.

Он улыбается и качает головой — нет. Снимает бейсболку и надевает ее козырьком назад. Я вижу его глаза: в них плещется серый, зеленый и коричневый, словно природа так и не смогла определиться… Откуда-то из глубины воспоминаний всплывают эти глаза.

— Этого не может быть! — Я помню эти глаза, но…

— Этого не может быть в твоей системе координат, но что ты знаешь об этом мире?

Подходит официантка, ставит перед ним бутылку воды, торт, коньяк и… Девушка, глядя на парня, берет рукой не блюдце, а ручку кофейной чашки — как так случилось, что блюдце летит с подноса и раскалывается на несколько частей, никто так и не понял. На мощеной булыжником территории кафе лежит разбитое сердце.

— Хм, вот как, — хмурится парень и смотрит на мою кофейную пару — чашки и блюдца в этом кафе имеют форму сердечек. — Ты разобьешь мне сердце, а твое останется целым?

Вытаскиваю блюдце из-под своей чашки и бросаю рядом с осколками.

— Включите в счет обе кофейные пары, — уверенно говорю я.

Мне нравилось просыпаться раньше него, смотреть на море за стеклом, теребить его черные кудрявые, как у цыгана или итальянца, волосы, скользить пальцами по золотистой коже, нежно прикусывать шею, целовать позвонки на спине…

На белом холсте стены он нарисовал осенний Булонский лес. А может, это был и не парк в Париже, а просто лес, тесно прижавшийся к старинному городу.

— Почему ты думаешь, что там, за деревьями, город? — спросил он, покрывая позолотой некоторые листья на переднем плане.

— Там, за поворотом, обязательно должен быть дом. Наш дом, в котором мы с тобой состаримся и умрем.

— Мы? — он обернулся. На его правую бровь прилипла золотая пыльца, которая, осыпавшись, позолотила ему ресницы. Я вдруг заметила, что на второй брови у него пара седых ворсинок, а на висках несколько серебряных бликов. — Мы не можем умереть, как все, — вздохнул он. — Мы бабочки, живем ярко, но коротко. Наши встречи — обязательное условие каждой нашей жизни. Наша любовь — легенда. В каком времени мы всплывем в следующий раз — загадка.

— За что с нами так?

Мне стало страшно — вдруг все, что он только что сказал, правда. Я ведь не помню свою жизнь до этой весны.

— Я был очень беден, а ты устала ждать и пошла замуж за богатого. Я убил себя до твоего венчания, а ты — перед брачной ночью с другим.

— Я виновата? — мои ноги подкосились, и я села на кровать.

— Нет. — Он положил палитру и кисточку на пол, сел у моих ног и прижался головой к моим коленям. — Я ведь понимал, что ничего не смогу тебе дать, но мое желание быть с тобой было так велико, что я признался в любви, и ты ответила мне взаимностью.

Я крутила на палец его локоны и молилась, чтобы все, что он сказал, было просто красивой сказкой, метафорой.

— Не хочу быть бабочкой.

— Поэтому ты и не помнишь…

Я подняла его голову за волосы и взглянула в его глаза. Он плакал. Из серо-зелено-карих глаз беззвучно текли слезы.

Я проснулась, едва начало сереть небо. Повернулась к нему, но его не было рядом. Сердце заболело так остро, словно его ранило осколком того самого фарфорового блюдца из летнего кафе.

Я застонала, и кто-то погладил мою ногу.

Он здесь!

Боль ушла, и я села на кровати. Он сидел спиной ко мне, одетый в пятнистую военную форму. Страх сжал меня в пружину, мне не хватило воздуха — я распрямилась, бросившись к нему, обхватила руками за плечи, уткнулась лицом в затылок.

Его волосы! Он был коротко стрижен. Ежик волос уколол мои губы.

— Что произошло?

— В этом мире ты разбила мне сердце, а твое осталось целым. Зачем убивать себя, если можно умереть на войне.

— Но сейчас нет войны!

— Где-то она всегда есть.

Он надел на голову фуражку, встал, закинул на плечо ремень автомата и вошел в свою картину. А я сидела и смотрела, как по тропинке Булонского леса от меня удаляется нарисованный солдат. Это было так странно, словно ожил мультфильм. Дорожка петляла, огибая озеро, и он становился все меньше и меньше, пока не стал всего лишь мазком, крохотным пятнышком цвета хаки. Я вглядывалась в него, старалась разглядеть детали, не отпускать его как можно дольше. Но все равно пропустила момент, когда он исчез за поворотом.

Почему я согласилась, чтобы он нарисовал лес? Он совсем не подходит по цвету к другой стене. Словно эта комната теперь соткана из двух душ — моей и его.

Я смотрела на бушующее море, на облака, набрякшие свинцом и не отличавшиеся цветом от воды. Иногда вода и небо сливались в одно целое, единую плоть, которую пронизывали молнии. Гремел гром, но мне казалось, что это грохочут пушки. Я думала о нем и видела его постаревшим, седым, уставшим, с мешками под глазами и морщинами, изрезавшими лицо. Как ни пыталась, но не могла вспомнить его тем мальчишкой в кафе, где разбились на самом деле оба наши сердца.

Мне с трудом удалось встать и добрести до ванной.

Сколько мне было в момент нашей встречи? Двадцать пять? Тридцать?

Не больше тридцати пяти.

А сейчас на меня из зеркала смотрела женщина, прожившая более полувека. Это не могу быть я. То не может быть он.

Бутылка вина, два бокала, пустынный пляж. Сезон закончился. Море ежилось мелкой рябью осенних волн. Солнце еще светило, но из-за горизонта по небу тянулись грязные тучи. Я села в пока еще теплый песок.

Волна неспешно ползла к ногам, пенилась. Мне казалось, что море ругается на меня, предсказывает беду, проклинает.

«Умреш-ш-ш-ш-шь».

Вздрогнула, когда ветер холодной тканью скользнул по шее, нахально забрался под платье. Попыталась открыть бутылку, пробку из которой выкрутила дома, а потом опять наполовину забила в узкое горлышко, но не смогла.

— Вам помочь? — скрипучий голос на время заглушил тихие проклятия волн.

Я обернулась. В паре шагов от меня стоял старик, держа в руке потертый временем чемодан странной формы.

— Будьте так добры, — я протянула ему бутылку.

Старик поставил свой чемодан, взял у меня из рук бутылку и легко открыл ее. Я протянула два бокала. Он не пришел, выпью хоть со стариком.

Красное вино — как слезы сердца.

Мы молча пили. Я — сидя на песке — и старик — на своем чемодане. Я была так ему благодарна за тишину.

С некоторыми людьми комфортно молчать. Они вовремя наливают вино, в их кармане всегда работающая зажигалка.

Так хорошо мне было только с ним. Я переставала беспокоиться, куда-то спешить. Жила как у Бога за пазухой, у мамы на руках, у отца за спиной. До определенного момента родители для нас боги. А я не помнила своих родителей. Меня изгнали из рая даже в воспоминаниях.

Я повернулась к старику и увидела, что одна из штанин его темно-серых брюк задралась, обнажая протез. Сразу стало страшно.

— Хотите, я вам сыграю? — предложил старик и вернул мне пустой бокал.

Правильно приняв мое молчание за согласие, он открыл свой странный чемодан, на самом деле оказавшийся футляром для аккордеона. Пальцы, разминаясь, пробежали по клавишам, и инструмент начал лить звуки.

Утомленное солнце

Нежно с морем прощалось.

В этот час ты призналась,

Что нет любви.

Я закрыла глаза и вспомнила, как стояла на площади среди полсотни женщин и гармонист без одной ноги в военной форме с лихо заломленной на ухо пилоткой играл это танго, а несколько женщин кружились, танцуя без мужчин.

Я гладила тяжелым железным утюгом черную косынку, а из репродуктора лилась эта песня.

Я сидела в кинотеатре, смотрела сказку, он держал меня за руку и объяснял ее страшный и совсем недетский смысл, а утомленное солнце так нежно прощалось с морем, что мое сердце разрывалось фарфоровыми осколками.

Мы проживали жизни людей, чья любовь закончилась трагедией.

— А вы знали, — вытащил меня из воспоминаний старик, — что в одном из первых вариантов эта песня звалась «Танго самоубийц»? Девушка предала возлюбленного и вышла замуж за богатого, и вот парень просит…

Я сорвалась и побежала. Тело отозвалось болью — щиколотки, колени, поясница. Закололо в боку, защемило сердце.

Сколько мне лет? Ведь еще вчера я была молода.

Я стою перед его картиной, не решаясь войти. Он ушел туда воевать. Где-то там война и убивают, а на моей стороне утомленное солнце нежно прощается с морем.

Шаг внутрь, в глубину, в игрушечный мир грубых мазков — и вот я уже нарисованный персонаж. Я могу уйти той же дорогой, по которой ушел он.

Все вокруг черное и белое, кроме позолоченных листьев, оставшихся у меня за спиной на переднем плане. В нарисованном мире ничего не болит, не шумит, не поет.

Птица беззвучно скользит меж веток, ветер бесшумно качает кусты. Хоть бы какой-нибудь звук!

В этой нереальной тишине я иду по дороге, без звука ступая босыми ногами. Огибаю озеро, углубляюсь в лес.

Я оказалась права — за лесом был город. Сразу, без перехода. Проезжает машина, и мне включают звук — резкий звук клаксона, — и я вдруг вспоминаю свист, с которым летит бомба. Она падает, и после нее опять выключают звук.

Опять клаксон. Вздрагиваю.

Перебегаю дорогу и вижу ту самую улочку, которую он нарисовал в кафе. Девушка на балконе поворачивает голову, поджигает сигарету и выпускает дым. Цвет! Я слышу не только звуки, но вижу и цвет. Все как взаправду, только мир вокруг по-прежнему нарисованный.

Неожиданно из открытого окна до меня доносятся аккорды танго. Наше танго утомленного солнца.

Дотрагиваюсь до простой деревянной двери, выкрашенной синей краской, и та тихо открывается. Без приглашения вхожу внутрь. В комнате на стуле висит китель в орденах, рядом стоят начищенные до блеска сапоги. Патефон играет танго по заезженной скрипучей пластинке, и мне кажется, что игла извлекает звуки из моего сердца.

В соседней комнате начинает литься вода. Два шага — и я вижу, как, склонившись над умывальником, мужчина смывает с лица остатки пены.

Он выпрямляется, и… в зеркале его глаза, в них причудливо перемешаны серый, зеленый и коричневый, словно Вселенная смешивала цвета на палитре, раздумывая — что же ему дать. Вокруг глаз — лучики-морщинки, которые у него были только тогда, когда он смеялся, а сейчас они навсегда. Он поворачивается и молча смотрит на меня, теперь уже без зеркала. Сколько ему? Пятьдесят? Больше?

— Где потерялись наши годы?

— Мы прожили их в чужих жизнях.

Обнаженный по пояс, с полотенцем через плечо, он подходит ко мне так близко, что я слышу запах свежего мыла и тонкий аромат табака, хоть тот парень, которого я встретила, не курил. На плече у него шрам, справа под ребрами еще один. Я трогаю шрамы пальцами, чувствую рубцеватую ткань и тепло кожи и вдруг понимаю — мы опять люди, а не нарисованные персонажи.

— Когда?

— Что когда? — удивленно переспрашивает он, взяв меня за подбородок.

— Когда была наша история?

— Перед войной.

В сороковых годах не было бедных и богатых. Что-то тут не так.

— Перед Первой мировой войной, — уточняет он и трогает пальцами мой лоб, разглаживая вертикальные морщинки серьезности и боли. Он ведет пальцы вверх, нежно гладя мою кожу, исцеляя от болезни времени. Это все те же пальцы, что еще недавно, но совсем в другой жизни были перепачканы краской. — Уже неважно когда. Главное, что мы научились верить и ждать. Верить, что вернешься, и ждать, сколько бы времени ни прошло, хоть до следующей жизни.

— Почему ты думаешь, что мы научились?

— Ты никогда раньше меня не находила. Теперь все будет иначе.

— Мы же и правда умерли?

— Да, — он кивает и прижимается ко мне губами, не целуя. — Только в этот раз ад у нас общий.

«Мне немного взгрустнулось — без тоски, без печали. В этот час прозвучали слова твои. Расстаемся, я не стану злиться, виноваты в этом ты и я. Утомленное солнце нежно с морем прощалось. В этот час ты призналась, что нет любви».

Автор: Коста Морган
Оригинальная публикация ВК

Никитка...У меня был самый лучший брат, которого только можно было представить. Несмотря на разницу между нами в два года, мы были неразлучны. Он защищал меня в школе от злых мальчишек и как-то смог объяснить своим друзьям, что я вполне нормальная девчонка, и со мной можно играть. Порой они брали меня с собой играть в футбол, при условии, что я стою на воротах и не реву, если упаду. Но, как известно, этому я уже научилась, и не было для меня большего счастья, как стоять на воротах, ловить мяч и наблюдать за бегающими мальчишками.

Вот так и протекали дни моего, в общем-то, беззаботного детства.

Что Бога нет, поняла я еще тогда же, лет в девять. Родители как раз скопили денег на операцию, и мы поехали в Москву. Это был декабрь 1999-го, до Нового Года оставалось две недели, и Москва поразила меня буйством огней - я, разинув рот, смотрела из окна машины на мелькающие мимо деревья в гирляндах, вывески, рекламные щиты. Наверное, от новых впечатлений я и не боялась предстоящей мне операции.

А вот за час до операции я поняла, что бояться за себя - это еще не самое страшное. Нас привели в палату. Там было несколько детей, которым также предстояло оперироваться. Некоторые сидели, некоторые лежали, а некоторые...умирали.

Особенно врезалось в память бледное лицо шестилетней девочки, сидящей на кровати рядом с моей. У ней был, кажется, тяжелый порок сердца, и её мама постоянно прятала красные от слез глаза, а маленькая Кристина(так звали девочку), беззаботно смеялась и все рассказывала, что скоро уснет, а потом проснется здоровая.

Только потом, спустя некоторое время, я узнала - не проснется...

Я, в общем-то, была в этой палате самой благополучной - хотя бы могла ходить. Остальные скрючивались на кроватях, стонали от непрерывной боли, а одна девушка - ей было где-то 14, лежала в коме. Её отец все суетился вокруг нее, менял ей мокрое исподнее, протирал влажным платком лицо... Но вот зашел врач, что-то тихо сказал ему, и отец девочки бессильно уронил из рук бутылку с водой. Я услышала из уст врача обрывок разговора -"...бесполезно..."

- Мама, а бесполезно - это плохо? - спросила я шепотом, искоса наблюдая за тем мужчиной. Из глаз у него катились самые настоящие слезы. Я удивлялась - даже Никитка не плакал от боли, только морщился.

- Бесполезно - значит ничего уже не поделаешь.- мама как-то очень серьезно посмотрела на меня.

- А та девочка... она выздоровеет? - вдруг поняла смысл страшного слова я. Мама лишь покачала головой и прижала меня к себе. Я уронила на пол плюшевого мишку и закусила губу, чтоб не расплакаться.

"Как же так, -подумала я, - Почему некоторые люди здоровые, а другие - бесполезно? Это же нечестно. Одним хорошо, а другим плохо. А бабушка говорила, надо молиться и все будет хорошо у всех, наверху есть Бог, Он все видит. А сейчас Он разве не видит? Почему Он ничего не сделает, чтобы папа этой девочки не плакал, и девочка проснулась?"

К тому времени, как пришла моя очередь идти в операционную, я пришла к выводу: "Наверное, Его просто нет. Как Деда Мороза."

Загорелся зелёный сигнал светофора, и новоиспечённый помощник участкового направился быстрым шагом через дорогу. Он уже приметил чуть в стороне киоск, хотя с его везением сегодня там может не оказаться влажных салфеток.

— Чего надо? — спросила продавщица, даже не оторвав взгляда от телефона.

— Извините, у вас есть салфетки? — неловко спросил Игорь.

— Двадцать рублей, — взгляд продавщицы скользнул по нему, она хихикнула и потянулась рукой под прилавок.

Игорь протянул пятьдесят рублей, забрал сдачу и салфетки и поблагодарив продавщицу, направился к выходу.

— Хорошего дня, начальник, — явно смеясь, попрощалась сотрудница.

Игорь стоял перед металлической дверью с облезшей краской и выцветшей табличкой: "Участковый пункт полиции №17. График работы...". Часы работы можно было только угадать, тут табличка была почти бесцветна. Его сердце бешено колотилось — он всё-таки опоздал. День начинался с неудач: порванный китель, голубиная "метка" на плече, и вот теперь закрытая дверь.

Он уже готовился постучаться, когда услышал за спиной шаги. Обернувшись, Игорь увидел уставшего мужчину в форме участкового. Этот человек был высоким и худощавым, сутулость выдавала его возраст и усталость. Его форма была слегка помята и местами запачкана. Лицо мужчины выражало недовольство, как будто его только что разбудили среди ночи. Его глаза были полуприкрыты, под ними залегли тёмные круги. Густые брови, сдвинутые к переносице, создавали впечатление вечного раздражения. Волосы на голове были коротко острижены, но седина всё равно пробивалась сквозь них, особенно заметная над висками.

— Ты кто? — спросил мужчина, даже не пытаясь скрыть раздражение. Его голос был хриплым и грубым, словно он много курил или часто кричал.

— Я… я новый помощник, — ответил Игорь, стараясь сохранить уверенность в голосе. — Меня зовут Игорь.

— А, ты это... — мужчина вздохнул и достал ключи из кармана. — Ну, проходи, что ли.

Дверь со скрипом открылась, и они вошли внутрь. Участковый пункт был небольшим и слегка запущенным. На стенах висели старые карты района, а столы были завалены бумагами.

— Садись, — сказал начальник, указывая на стул. — Пока будешь осваиваться, тебе нужно пройти по адресам, где поступили жалобы. Вон там список. — Он протянул Игорю несколько листков бумаги.

Игорь быстро просмотрел список. Жалобы были разные: от шумных соседей до подозрительных личностей, замеченных в районе. Ему стало немного не по себе.

— А вы?

— А я, кстати, не представился, капитан Самойлов Максим Фёдорович, если без посторонних, то можешь просто звать Макс, — представился участковый, — я буду заниматься важными делами, для начала поправлю здоровье.

Капитан достал из стола бутылку дешёвого пива. Игорю стало понятно, от чего у его коллеги такой потрёпанный вид. Он решил не спорить, тем более в первый день, со своим начальником, да и оставаться в этом помещении не было желания. «Может, на этом невезение закончится», — подумал он и пошёл выполнять поставленную задачу.

День был солнечный, на улице было гораздо приятнее, чем оставаться в той затхлой коморке. Игорь направился к первому адресу. Список жалоб был на удивление разнообразным, но начал он с самой необычной — старушки, которая утверждала, что её сосед облучает её микроволновой печью.

Дом, где жила старушка, оказался довольно старым, с облупившейся краской на стенах и скрипучими ступенями. Игорь поднялся на третий этаж и постучал в дверь квартиры №12. Через несколько секунд ему открыла маленькая пожилая женщина с острым взглядом.

— Здравствуйте, я помощник участкового, — представился Игорь. — Вы вызывали?

— Ой, наконец-то! — воскликнула бабушка, приглашая его войти. — Этот сосед сверху меня просто замучил! Каждый день включает свою микроволновку, а я чувствую, как меня облучают!

Игорь вошёл в квартиру и осмотрелся. Всё было аккуратно и чисто, но вот мебель явно была из прошлого века. Бабушка провела его на кухню, где показала потолок.

— Вот видите, — сказала она, указывая на потолок, — каждый раз, когда он включает свою микроволновку, я чувствую это! Меня просто трясёт!

Игорь попытался сохранить серьёзное выражение лица, хотя внутри уже зарождалась улыбка.

— А вы уверены, что это именно микроволновка? Может быть, это просто совпадение?

— Совпадение? — возмутилась старушка. — Я всё знаю! У меня есть научный подход. Я даже купила себе специальный прибор для измерения радиации, вот!

Она достала из шкафа старый газоанализатор, который, судя по всему, давно уже не работал. Игорь решил не спорить.

— Хорошо, я поговорю с вашим соседом, — сказал он, стараясь звучать уверенно. — Возможно, мы найдём решение.

Бабушка успокоилась, и Игорь покинул квартиру, еле сдерживая смех. Он поднялся на этаж выше и постучался в дверь, находящуюся над старушкой, так чтобы та услышала. Игорь видел, что она осталась стоять у приоткрытой двери.

— Чего вам? – открылась дверь, и из неё высунулась голова молодого парня, скорее всего студента.

— Здравствуйте, лейтенант Зырянов, я помощник участкового, на вас поступила жалоба, — ответил Игорь, приложил палец к губам и указал вниз и шёпотом продолжил: — Подыграйте, а то не отстанет ведь.

Парень кивнул.

— Можно ваши документы и сертификат на микроволновую печь, — еле сдерживая смех, попросил Игорь, — паспорт и правда можете показать, — добавил шёпотом.

Парень прикрыл дверь, послышались шаги, через время он вернулся и протянул паспорт.

— Так, гражданин Петров, — помощник участкового старался сделать максимально серьёзный голос, — у микроволновки то сертификат просрочен. Вам срочно необходимо приобрести новую микроволновку и принести сертификат к нам для проверки.

— Да, конечно, — ответил парень, во всю улыбаясь, — сегодня же приобрету, а эту выкину, не уследил.

— Старой микроволновкой не пользуйтесь! Всего вам доброго.

— До свидания!

Игорь спустился обратно к старушке.

— С соседом вашим беседу провёл, проконтролируем, вы были правы, микроволновка то старая!

— Ой, спасибо вам огромное, пришли и сразу решили вопрос, но вы только проконтролируйте! А то я сколько раз писала, а Максим Фёдорович всё мне говорил, что мне лечиться надо, — ответила довольная старушка, — вы если кушать хотите, заходите, чаем вас напою.

— Спасибо вам, но некогда — служба! Всего вам доброго.

Следующим пунктом была детская площадка, где молодая мать жаловалась на подростков, распивающих алкоголь. Когда Игорь пришёл туда, он увидел группу ребят, которые действительно пили пиво и громко смеялись. Они сразу же заметили его и разбежались.

Игорь ринулся за ними, но те забежали за угол дома, а когда он его достиг, их уже след простыл. Пришлось вернуться во двор и искать подъезд и квартиру, жительница которой подала жалобу. Найдя, он позвонил в звонок, послышались шаги.

— Кто там? — послышался голос молодой женщины из-за двери.

— Добрый день, помощник участкового, жалоба от вас поступила на хулиганов.

— Здравствуйте, да они уже достали, — женщина приоткрыла дверь и жаловалась, — с самого утра сидят на площадке, пьют, матом ругаются и мусорят, мы их уже всем двором гоняем, а они нас не боятся, а если мужей просим, то хулиганы эти сразу убегают как только видят их.

— От меня тоже удрали, попросим ППС, чтобы почаще в ваш двор заезжали.

— Надеюсь, поможет, сил уже моих нет. — ответила женщина и закрыла дверь.

Новоиспечённый помощник участкового развернулся и пошёл по следующему адресу.

Игорь стоял перед дверью квартиры, откуда поступила жалоба на шум. Ещё приближаясь к этому адресу, он начал чувствовать волнение, которое сейчас перерастало в панику. Он глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, и постучал в дверь.

Она оказалась приоткрытой. Внутри царила зловещая тишина. Игорь медленно вошёл, стараясь не издавать ни звука. Его глаза привыкли к полумраку, и он увидел страшную картину: окровавленные тела мужчины, женщины и ребёнка лежали на полу. Ему стало плохо от увиденного.

Внезапно из другой комнаты выскочил человек, весь в крови. Он рванул мимо Игоря и бросился бежать. Не раздумывая, Игорь помчался за ним. На лестничной клетке он заметил мужчину, который поднимался с пола, видимо, его столкнул тот самый беглец. Мужчина закричал:

— Я из полиции! Остановитесь!

Но Игорь не обратил на это внимания и продолжил погоню. Сбегающий был невероятно быстр, хотя Игорь всегда был одним из лучших бегунов на учёбе. Разрыв между ними увеличивался, но Игорь не собирался сдаваться.

Когда беглец завернул за угол и оказался в тупике, Игорь понял, что это его шанс. Он сделал предупредительный выстрел в воздух, но беглец не остановился. Наоборот, он попытался атаковать Игоря. Тот сделал несколько выстрелов в нападающего, но те лишь на мгновение отбросили его назад. Нападающий словно не замечал ранений и резким рывком прыгнул на Игоря, выбив пистолет из его рук.

Борьба была яростной. Нападающий был намного сильнее, и Игорь почувствовал, как вместо рук в него уже впиваются когти. Лицо этого человека стало меняться прямо на глазах — оно удлинялось, покрываясь густой шерстью, зубы стали длиннее и острее. Глаза нападающего горели звериным блеском. Это было существо, которое больше всего напоминало волка, но с человеческими чертами лица.

Когда существо попыталось укусить его, Игорь сумел отклониться, но потерял равновесие и упал на землю. Его руки были в крови, ногти впились в плоть, и боль была невыносимой. Но Игорь не сдавался. Он отчаянно старался сдержать нападающего, который, казалось, обладал невероятной силой.

— Что ты такое?! — закричал Игорь, когда существо прижало его к стене.

Игорь закрыл глаза, ожидая худшего, но услышал звук удара и почувствовал, как тело нападающего обмякло, и Игорь, скинув его с себя, увидел мужчину, которого встретил на лестничной клетке — высокий, с коротко стриженными волосами и глубокими карими глазами.

— Ты как? — спросил мужчина, переводя дыхание.

— Живой, — ответил Игорь, всё ещё находясь в состоянии шока. — Ты знаешь, что это такое? — спросил он, указывая на тело.

— Конечно, — ответил Вячеслав, — это волкодлак. Не каждый может догнать такого, даже когда тот в человеческом обличии, ты к нам перевестись не хочешь?

— К вам? А вы кто?

— Лично я, Вячеслав, — ответил мужчина, — а вообще, как и ты, полиция, только отдел не совсем обычный.

Игорь посмотрел на лежащее рядом с ним тело. Оно было полностью человеческим, без следов шерсти или острых зубов. Только в спине торчал нож с резной рукояткой. Игоря начало мутить.

— Да, поначалу не привычно, — сказал Вячеслав, — да и пули их не берут.

— Я заметил, это что, взаправду? — трясущимся голосом спросил Игорь.

— Да вполне, ты иди домой, а о моём предложении подумай, — сказал новый знакомый и протянул визитку.

— А я не стану таким как этот? – указал на лежащее тело парень, - он меня поцарапал.

— Если только бешенством заболеешь, такими от укуса не становятся.

— Вот это первый денёк на работе, — без сил сказал Игорь, — не уверен, что готов буду к такому, но подумаю над вашим предложением.

Уставший и весь помятый, помощник участкового отправился к своему начальнику, бока болели от царапин, вся форма была в клочья порвана. Надо отчитаться о проделанной работе. «Интересно, а Максим Фёдорович в курсе, что тут происходит», — промелькнуло в мыслях.

Спасибо всем, кто дочитал! Прошу сильно кидаться тапками! Жду конструктивной критики.

Пробую себя в чём-то новом, надеюсь, что хоть что-то получается.

В общем и целом, жду вашей реакции!

Напялил шорты и майку, открыл дверь и получил со всего маха прикладом автомата в носяру, на одних рефлексах ослеплённый от слез хлунувших из глаз делаю фляк назад и по приземлении колесо в сторону уходя с линии атаки противника, конечно же не рассчитав расстояние врезаюсь в стену отбивая себе всю правую сторону и тихо поскуливая стекаю со стены на пол.

В проёме стоит мужчина средних лет огромный как гризли, с игрушечным автоматом в руках и улыбается в свои 24 зуба. Знакомьтесь это БАТЯ, и он почему-то решил, что меня нужно тренировать и днём и ночью и сука утром, и когда я ем, сру, дрочу, короче 24 на 7, 7 дней в неделю. И тренировки эти сводятся у тому, что я внезапно получаю пизды, и даже если случается чудо и я ухожу от первой летящей в меня ну скажем сковородки, то он не думает, что я молодец и прекращает, он кидает в меня нож и так далее пока не добьётся своего и я не буду страдать.

Ну, что-ж день начался.

После завтрака налепив на нос пластырь, хрен его знает для чего, видел так в кино делают, двинул в сторону стадиона, чтобы как следует там потренироваться. Стадион кстати открытого типа, значит это что днём и ночью он открыт для посещения, абсолютно бесплатно, если подумать одни только плюсы, если бы не одно, но. Это как не странно люди, а точнее их личинки - то есть подростки от 14 до 16 лет, которых хлебом не корми, дай навалить кучу дерьма на лавочку, тонким слоем его размазать и по этому поводу дико угорать.... Короче стадион ощутимо был уставший, что мне никак не мешало, ибо пришёл я на турник, а на турник попробуй ещё насри, так что он был относительно чистым и на нём можно было работать.

И всё бы ничего потренировался, а точнее покрасовался на турнике делая сложные элементы и прокачивая всё группы мышц, но ребятам, которые пришли на стадион ради других нагрузок захотелось меня задеть и в момент, когда эпично спрыгнул с турника сделав при этом заднее сальто, на весь стадион прогремело - ЛОХ, ПИДР. И дикий ржач который за этим последовал, не оставил мне выбора.

Пришлось повернуться, а точнее заагриться на представителей низшей формы жизни - гопорезов обыкновенных, сутулоходящих, шапку на затылке носящих, ноги в разные стороны расстовляющих. Короче мастер спорта по всем видам спорта это вам не хухры мухры, подхожу к компании откуда прозвучало неприятное обращение, задаю вопрос первому же человеку путём переноса его носа из точки, а, в точку где-то на лбу.

Хлюпнуло, фонтан крови брызнул на землю. Ребята сообразив, что жертва решила дать им пизды, рассредоточились ( чего блять??? ) и как не странно , начали спокойно меня зажимать не кидаясь толпой, очень было похоже что это какие-то профи и я попался в их ловушку. На удивление быстро оправился и встал в строй поломанный нос. Точнее тип просто встал, подошёл к своему корешу тот откуда-то родил два карандаша вставил ему в ноздри, и резким движением вправил ему нос. Хрустнуло второй раз. Будущая панда ощерилась неприятной улыбкой.

-Сукаааа …подумал я.

- Ну, что пиздюк. -это ко мне обратился один из представителей этой компании. - ты чего падла беспределишь? Пацаны общаются никого не трогают и тут на тебе вылазиет хуй с горы и ломает одного из нас. На что ты вообще расчитывал идиот?

Бля... А если так посмотреть со стороны я ж и вправду во всех аспектах неправ. Это всё юношеский максимализм, сцука попал же я на разводку....

Бес, говорю, попутал пацаны недоразумение вышло, чет как ковш на себя загреб, не обессудьте, давайте погово... Фразу закончить не удалось, ибо прилетевший в грудину камень мало способствует непринужденной беседе.

Камень можно сказать попал удачно в солнечное сплетение, не сломав ничего, просто сбив дыхание, и заставил понять, что ребята моим поведение крайне недовольны и разговаривать у них со мной нет никакого желания. Выдохнув, прихожу в себя, трезво оценивая ситуацию понимаю, что, нужно делать ноги, и применяя стопервый приём карате начинаю сваливать из сложившейся ситуации.

В ходе бега мне не хватало чтобы лицо у меня было в муке, и орать мне пизда, потому что мастера спорта по бегу догоняли хуеплеты с явным намёком на дальнейшую расправу. Затылком почувствовав проблему убрал голову в сторону тем самым задоджив, я так аборт задолжил, камень брошенный мне в голову меткой скотиной, ууу сюка тебе я сломаю пальцы, потом кисти, потом локти, потом в жопу выебу урод блять. Ладно сначало нужно живым вообще выйти из этой ситуации, как там было кто-то просыпается и попадает в жопу. Это блять про меня.... Так стоп, откуда у меня в голове эта мысль, останавливаюсь как вкопанный, абсолютно без инерции, вся энергия бега проходит через ноги, корпус концентрируется в правой руке, выходит на две передние костяшки кулака, чуть довернув корпус вбиваю кулак в живот первому догнавшему меня оболдую, они думали, что они охотники, но охотник стал добычей, как блять оказалось добычи.

Но добычей я стану чуть позже, сейчас же я наказывал охотников запихивая им их же капканы в глотки, а вы, наверное, думали я скажу в жопу? Типа вся же книга про это, а вот нихуя, в жопу я им уже ружья позапихивал, что я зверь какой, всё должно хотя бы примерно быть похожим на то отверстие в которое входит сам предмет. ТАК, снова какое-то дежавю жопа эта всплыла, и у меня странное чувство тепла. Хм ладно будем с этим позже разбираться, после того как первый гопочан встретился с непреодолимой преградой в виде моего кулака, напитанного под завязки кинетической энергией он лежал на лужайке и не подавал признаков жизни. На подходе было ещё 4 человека, чтож лучшая защита — это нападение, притом, что с поля зрения камер стадиона мы уже выскочили, и теперь находились за зданием хоз. Бытовых нужд, где камеры были выключены, или типа сломаны, короче выведены из строя чтобы было проще тащить к себе на дачу якобы списанное имущество.

Ладно короче приближаются, недолго думая делаю рывок на встречу этой замечательной компании, спотыкаюсь об торчащую из земли арматуру (прошу её запомнить в дальнейшем она сыграет немаловажную роль) и со всего маха головой вбиваюсь в паховую зону одного из пацанов. Чтож хорошо, что камеры не пишут со стороны, могло показаться что я решил загладить свою вину перед ними минетом. Пока этот неудачник пускал слюни, успеваю встать чтобы тут же лечь, ибо ещё трое таки добежали до меня оперативно снеся меня только-только поймавшего твёрдую опору под ногами. Слаженно работают успел подумать я перед тем как первый удар в голову с пыра прилетает мне в область виска, и я теряю себя.

Дети, напуганные состоянием матери, стоят тут же и готовы разреветься при мысли, что не видать им сахарного замка, как своих ушей (а сладкого хочется так сильно, как тебе, избалованный бельгийским шоколадом и пралине читатель, не понять при самом развитом воображении).

А в окошко смотрит дух нынешнего Рождества и потихоньку злится. Была б его воля, он бы остановил время и дал великому писателю выспаться вволю, да так, чтобы не пропустил он ни веселья, ни угощенья. Но во времени он не властен. Зато властен кое-в-чём другом.

Погрузил он в сон всех домочадцев, и слуг и навеял им дрёму не только глубокую, но и радостную. Снится им, как собрались они в гостиной, разрезают индейку, раскладывают по тарелкам картофель и горошек, пудинг разделяют, пьют глинтвейн и грог, поют песни, танцуют, и так под конец развеселились, что позволили малышам разломать одну из башенок на сахарном замке и слизывать сладкую крошку прямо с пухлых ручонок, и целоваться липкими губами, и так, перемазанными, и уснуть крепко-крепко на коленях у взрослых...

А поутру они проснулись. В буфетной в аппетитном желе стояли остатки индейки. Рядом полуразломанный, но всё еще белоснежный  высился замок. От грога и глинтвейна остался только черпак. Никаких сомнений — здесь был праздник! Животы вот только подводит, но это не от голода, что вы! Это, наоборот, от вчерашних излишеств.

И дух нынешнего Рождества, которому оставалось еще несколько часов, чтобы царствовать в Лондоне, заглянул к ним, чтобы убедиться, что малышей не обидели и дали наяву им доломать стены сахарного замка, которым прежде они угощались только во сне.

А кто съел всё остальное? —  спросит любопытный читатель. Я так думаю, что какие-нибудь добродетельные бедняки. Всё-таки это рождественская история.