Аля испытывала жгучий стыд оттого, что ему приходилось так рисковать из-за ее невнимательности.
— Скоро будем дома, — попытался подбодрить ее Саша, но голос его дрожал. — Как ты, милая?
— Все хорошо, — ответила Аля, но голос ее звучал слабо.
Ноги и руки онемели, голова кружилась, сердце билось как сумасшедшее, разгоняя остатки крови.
Аля вдруг приподнялась на руках, перегнулась через тележку, и ее вырвало.
— Держи, — Саша протянул ей бутылку с водой.
— Спасибо, — Аля хотела попить, но сил не было.
На улице стремительно сгущались сумерки, небо заволокли свинцовые тучи, и свет от фонаря стал едва различимым. Солнце, будто насмехаясь, опускалось за горизонт с невероятной быстротой, и Саше приходилось прилагать вдвое больше усилий, чтобы не отстать от него.
Когда силы были на исходе, он заметил знакомую крышу и припустил шаг. Аля лежала без сознания.
— Аля! — он остановился и начал трясти ее с такой силой, что казалось, ее голова вот-вот оторвется. Она что-то невнятно промычала и приоткрыла глаза.
— Не смей засыпать! — он поднял ее на руки и перенес через ограждение.
— Я не могу, — прошептала Аля, — я сейчас умру...
— Тихо, все будет хорошо, — сказал он, занося ее в дом. Внутри было холодно и сыро.
— Обожди немного, я мигом схожу за рюкзаком, — вымолвил он, бережно уложив ее на диван.
Он выскочил на улицу, где уже сгущались сумерки, и услышал пронзительные вопли. Саша ощутил, как по спине и ногам пробежала дрожь. Он схватил рюкзак из тележки и поспешил обратно.
Аля перевернулась набок, и ее вновь стошнило на пол. Боль в ноге заставила ее застонать.
— Я здесь, подожди немного, — сказал Саша, зажигая несколько свечей. Он развязал куртку на ее ноге и принялся промывать рану, аккуратно извлекая осколки стекла. Аля сжимала кулаки, стараясь не вскрикнуть от боли. Он достал из рюкзака медикаменты и протянул ей несколько таблеток обезболивающего, которые она проглотила, не запивая.
Рана представляла собой ужасающее зрелище: она была глубокой и проходила по задней части бедра, спускаясь до самой икры. Края раны были неровными и рваными, из них сочилась свежая кровь. В некоторых местах кожа свисала, обнажая лежащие под ней ткани. Вероятно, под коленом были повреждены сухожилия.
Саша отвернулся, несколько секунд пытаясь прийти в себя. «Черт возьми, возьми себя в руки!»
— Не переживай, я знаю, что будет больно, — Аля лежала на животе, уткнувшись лицом в подушки; голос ее был слабым и хриплым.
— Хорошо... — Он ушел на кухню и принес бутылку с вишневой настойкой, которую когда-то передала мать Али. Настойка была достаточно крепкой, чтобы заглушить боль, а насыщенный цвет напитка обещал облегчение хоть на немного.
Саша бережно придерживал бутылку, пока его супруга с жадностью пила из нее. Ее руки дрожали от волнения и страха. Когда настойка была наполовину опустошена, он взглянул на свою жену. Она кивнула, стиснув подушку зубами, словно это могло помочь ей справиться с болью.
Держась за фонарик, зажатый во рту, чтобы добавить себе света, Саша с тяжелым сердцем принялся сшивать живые куски кожи. Его руки дрожали от напряжения. Каждый прокол иглой вызывал у Алии мучительный спазм, и она сжимала подушку все сильнее. Ее глаза наполнились слезами, но она не могла позволить себе закричать. Свет от фонарика дрожал, а игла неуверенно скользила по ее ноге.
Когда он наконец-то завершил перевязку ее раны стерильным бинтом, она уже была без сознания. Алкоголь и нестерпимая боль сделали свое дело. Лицо Али покрылось румянцем, капилляры на веках набухли и теперь отчетливо выделялись.
Саша осторожно поднял жену на руки и с тревогой заметил, насколько она была хрупкой и легкой. Даже через толстый свитер он чувствовал, как ее ребра выступают слишком сильно.
Он бережно перенес ее в подвал и устроил на уютном месте, заботливо укрыв одеялами и куртками, чтобы защитить от пронизывающего холода и неминуемой боли. Саша тщательно протер Алю от следов моющего средства, которым она была испачкана, стараясь облегчить ее страдания. Ее тихий шепот во сне напоминал ему о том, насколько она уязвима и как важно беречь ее от всего, что может причинить боль.
— Прости меня, — прошептал он, опускаясь на колени рядом с ней. Горячие слезы потекли из его глаз, смешиваясь с чувством отчаяния. Он ощущал себя беспомощным, словно все его усилия были тщетны, и он не мог защитить ее от этого ужаса.
Саша поднялся и аккуратно разложил оставшиеся припасы по местам. Сменил одежду, затем он допил остатки настойки и сел на пол, прислонившись к стене. Его руки были в крови, в крови его любимой, и он смотрел на них, чувствуя, как в душе закипает ярость и обида на весь этот чертов мир.
Она пришла в себя лишь на третий день. Все это время Саша не смыкал глаз, ухаживая за ней с неусыпной заботой: менял повязку на ее ноге, промывал рану и следил за температурой ее тела.
Когда она, наконец, открыла глаза, Саша с облегчением бросился к ней, заключая в объятия так крепко, как только мог.
— Я так переживал, слава богу, ты очнулась, — выдохнул он.
Аля молчала, слишком утомленная, чтобы произнести хоть слово. Каждая клеточка ее тела горела, а боль в голове усиливалась, словно молнии буравили ее сознание.
— Тебе нужно поесть, — произнес Саша, поднимаясь с колен. — Я сейчас принесу что-нибудь горячее.
Он направился на кухню, чтобы приготовить что-то съедобное. Из продуктов, которые им удалось раздобыть во время последней неудачной вылазки, были только банки с гороховым супом. «Она не любит горох», — с грустью подумал Саша, глядя на банку. «Но другого выбора нет».
Через десять минут он вернулся с банкой горячего супа.
— Вот, тебе нужно восстановить силы, — сказал он.
Аля взяла горячую банку, но ее тут же вырвало.
— Я не хочу есть, — прошептала она отпрянув. — Убери, пожалуйста.
— Но тебе действительно нужно поесть, ничего другого нет…
— Дело не в горохе, просто я не хочу, — отрезала она, снова падая на матрас. — Сил совсем нет.
Саша отставил банку в сторону и принялся убирать на полу. Аля смотрела на него пустыми влажными глазами.
Закончив, Саша лег рядом, стараясь не задеть рану на ее ноге.
— Ты ведь не спал все это время, да? — тихо проговорила она.
— Нет, я не мог себе позволить…
— Поспи сейчас, — Аля обняла его мягко и неуклюже.
Он уткнулся носом в ее волосы и закрыл глаза. Утомление навалилось на него, и он уснул.
Аля лежала, устремив взор в темный потолок. Она чувствовала, как силы покидают ее, и в измученном теле зарождается нечто странное.
«Почему я не могу быть рядом с ним?» — она посмотрела на него, и ее грудь сжалась так сильно, будто ее стиснули в тисках. По щекам покатились безмолвные слезы, холодные и соленые, они стекали к уголкам рта и щипали кожу.
На следующий день она вновь не притронулась к пище. Ее тошнило, и она постоянно хотела спать. Саша с трудом напоил ее кофе и скормил несколько галет, которые местами покрылись пятнами плесени, но он соскреб их ножом.
— Все будет хорошо, — сказал он, взяв ее руки в свои и сжав их. — Мы столько пережили, нам нельзя вот так вот сдаваться. — Он говорил спокойно, но в его глазах она видела страх.
Она потеряла много крови и теперь не могла нормально функционировать. Ей было больно видеть Сашу таким, но невероятная усталость не давала ей сил что-либо сделать, хотя она очень хотела.
Внутри нее разрывалась тоска: как бы она хотела быть сильной, вернуть спокойствие в их дом и поддержать его, но в тот момент ей казалось, что она только добавляет ему боли...
На пятые сутки рана на ноге Али начала нагноение, температура тела поднялась, и она вновь впала в бессознательное состояние.
— Вероятно, это инфекция, — говорил Саша, силясь скормить жене таблетку пенициллина. — Ничего, мы справимся.
Он вновь и вновь омывал ее рану, подкреплял свои силы кофе и сидел подле нее, вознося молитвы о том, чтобы ее дыхание не прерывалось. «Все будет хорошо», — повторял он эти слова, но не для Али, нет, она не слышала их. Он говорил это самому себе, он боялся... боялся, что не сможет справиться.
— Унеси меня... наверх... — прошептала Аля, слабо касаясь холодной руки мужа. Ее собственная рука была невероятно горячей и влажной.
Саша открыл глаза и в темноте увидел ее: Бледное лицо, запавшие глаза — искра, что когда-то горела в ней, угасала.
— Я не хочу умирать здесь... — ее голос едва достигал его ушей, был тихим и дрожащим. — Не в этой темноте...
— Ты не умрешь, — ответил он твердо, стараясь вселить в нее надежду. — Ни здесь, ни наверху.
— И все же... — она с трудом села, ее силуэт дрожал. — Если ты не хочешь нести, я... сама пойду...
С трудом поднимаясь, Аля стала шататься в сторону лестницы, но не успела сделать и двух шагов, как Саша встал, подхватил ее и поднял на руки.
— Почему ты такая, упрямая? — спросил он, чувствуя то, как она тяжело дышит.
Она молчала, ее губы едва шевелились.
Саша бережно уложил ее на кровать наверху, подложил под ноги подушки и заботливо укутал в одеяло, стараясь защитить ее от холода и тьмы.
— Я приготовлю тебе чай, — произнес Саша, намереваясь подняться, но Аля, крепко схватив его за руку, покачала головой.
— Посиди со мной, пожалуйста, — попросила она, приподнимая одеяло и жестом приглашая его к себе.
Он взглянул на нее своими утомленными глазами и внезапно передумал. Он лег рядом с ней, прижимаясь к ее горячему телу. Ее тяжелое дыхание было прерывистым, грудь вздымалась, а от тела исходил сильный жар.
— Я попытаюсь отправиться в город, возможно, там я смогу найти выживших или лекарства, — произнес он.
— Это опасно, — прошептала Аля, нежно гладя его по волосам. — К тому же если я умру, ты даже не успеешь проститься со мной.
— Ты не умрешь, — он крепко обнял ее. — Поняла? Не смей так говорить.
— Прости, — она заплакала, и ее слезы лились долго и безудержно, но, в конце концов, она уснула.
Он внимательно следил за ее дыханием и вздрагивал каждый раз, когда оно замирало хоть на секунду. Он был измучен, но не мог позволить себе расслабиться.
Для него Аля была смыслом жизни; он знал, что, если бы они поменялись местами, она сделала бы для него то же самое или даже больше.
Она проснулась в середине следующего дня и вновь отказалась от еды; ее подташнивало. Саша поспал пару часов, но от этого ему стало только хуже, голова раскалывалась, а ноги онемели от усталости.
— Я не могу так больше, — Аля сидела около ведра, ее тело содрогалось. — И все чешется!
— Чешется? — Саша уставился на жену.
— Да, все тело зудит, — ответила она раздраженно. — Я просто не могу.
Он подошел к ней и закатал рукава ее кофты. Ее бледная рука была покрыта волдырями, которые выглядели как укусы насекомых, что-то вроде укусов клопов, только меньше.
— Похоже на ветрянку, — проговорил он.
— Какая, к черту, ветрянка?! — Аля вдруг закричала. — Я болела ветрянкой раньше, ты же знаешь!
— Я просто предположил, — он попытался ее обнять, но Аля оттолкнула его.
— Не трогай меня, ты не видишь, как мне плохо?
Он испуганно посмотрел на нее, хотел спросить, в чем дело, но она не дала ему этого сделать.
— Убирайся к черту! Дай мне отдохнуть, не могу тебя видеть.
— Смеешься? Я никуда не уйду, когда ты в таком состоянии…
— Свали, я сказала! Сколько можно возиться со мной?
Саша растерянно попятился к двери, внутри у него все сжалось. «Что же с ней?»
Он вышел, плотно затворил за собой дверь и, прислонившись к ней, погрузился в размышления.
Из-за двери доносились звуки, свидетельствовавшие о том, что она неистово кричит и колотит кулаками по полу.
«Это так не похоже на нее, совсем не похоже», — подумал Саша.
Шум за дверью прекратился только вечером. Саша заглянул в комнату. Аля спала, забившись в угол, как загнанный зверь.
— Что же с тобой происходит? — произнес он, перенося ее на кровать и заботливо укрывая одеялом. — Прошу тебя, ты — все, что у меня есть...
Он разорвал несколько полотенец на мелкие кусочки, смочил их водой и сделал ей компрессы, чтобы облегчить зуд. Волдыри на ее коже все больше напоминали ожоги. Он сел рядом, нежно прижав свою щеку к ее ладони.
Внезапно он отстранился, и в его голове промелькнула ужасная мысль. Нет, она была с ним с самого начала, но он упорно старался отгонять ее, пряча в самые потаенные уголки своего сознания.
«Где же ты?» — вопрошал он, перебирая книги на полках. — Проклятый блокнот...
Спустя несколько минут поисков он все же нашел искомый блокнот и, дрожащими руками открыв его, приступил к чтению.
Когда электричество отключилось, Аля начала записывать важную информацию. Среди ее записей была одна, которая особенно интересовала его. Он медленно перелистывал страницы, словно оттягивая момент, когда сможет прочесть то, что искал.
«Как очистить воду», «Способы перевязки ран», «Виды лекарств» — он скользил взглядом по заголовкам, и сердце его сжималось.
— Стадии заражения Е.В.Б., — произнес он вслух, и в этот момент что-то внутри него крепко заколебалось. Ниже мелким шрифтом было написано:
«1. Стадия Инфекции (7–14 дней)
Первые симптомы: Человек ощущает необычную усталость, мучительную головную боль, отсутствие аппетита. (Типичное мое состояние)» – Прочитав эту строку, он не смог скрыть неоправданно мимолетной улыбки, но она тут же уступила место бездонной пропасти страха.
«2. Стадия Превращения (3–5 дней)
Изменения в поведении: Человек становится агрессивным, раздражительным, чувствительность к звуку и свету резко усиливается. Появляется нестерпимый кожный зуд, температура тела поднимается до 41 градуса». – Страх вдруг обхватил его сердце.
«3. Стадия полной потери рассудка.
Полная потеря рассудка: Человек превращается в бешеного, теряя все человеческие черты. Остается только примитивный инстинкт выживания и зверская агрессия...»
Он захлопнул блокнот и в полной неподвижности зажмурился, чтобы навсегда забыть, то, что он только что прочитал.
«Как это могло произойти?» — он устремил взгляд в темноту, и в его сознании пронеслись слова: «Заражение происходит через слюну...»
— Рана... — прошептал он, и перед его внутренним взором вновь возник образ: слюна бешеного пропитала куртку, которой он перевязал рану Али. «Проклятая рана!»
Он сидел на полу, и теплые слезы струились по его лицу. Он вспомнил, как уже испытывал подобное чувство. Много лет назад она отдала ему свой кулон, который был их парным, и сказала: «Это все, больше нас ничего не связывает». Тогда он думал, что потерял ее навсегда. Теперь ему было также больно, но в этот раз он не мог ничего сделать, это было не в его силах.
— О Боже, Боже, Боже… — Он рухнул на пол, скорчившись в темноте комнаты, словно в бездонной пропасти. — Почему она? Почему именно она?
Он поднялся на ноги и направился на кухню. Открыв несколько ящиков, он нашел бутылку коньяка и откупорил ее. «Это точно оно… Она заражена…» — Он сделал большой глоток, опустошив бутылку на треть, и, сев на пол, разрыдался.
Ночь была долгой, и бутылка пустела с той же скоростью, с какой опустошалась его душа. Перед его взором представали эти существа, и он видел их, понимал, что и она теперь станет такой же...
Утром ее агония продолжилась, она кричала, билась о стены и расцарапывала свое тело до крови. Он не подходил к ней, просто не мог, ему не хватало сил смотреть на это. Он продолжал сидеть на полу кухни и опустошать бутылки с алкоголем, которые они с Алей держали на особый случай.
Часы на его руке размеренно отсчитывали время, а он, погруженный в сон, покоился на кафельном полу, не заботясь о своей безопасности. Крики в комнате стихли около часа назад, но он слышал, что она все еще жива — доносившееся из-за двери сопение служило тому подтверждением.
Он встал на четвереньки и подполз к нижнему шкафу. Открыв дверцу со скрипом, он уставился на полку с моющими средствами.
— Тя-я-янется ниточка из окна твоего… — пропел он, протягивая руку в недра шкафа. — В доме том не погашен свет… — Доставая бельевую веревку, он покрутил ее в пальцах, словно искал утешение в этом жесте. — Тя-я-янется ниточка…
Внезапно он поднялся, но ноги его онемели, стали ватными. Опершись о стол, он опрокинул бутылку, которая с глухим стуком упала и разлилась. Он схватился за голову, взъерошил волосы и устремил взгляд на крючки в потолке, на которых раньше висело подвесное кресло.
Шатаясь, он поставил стул и привязал веревку к петлям, затянув на ней что-то вроде петли. Он шагнул к двери и уставился на металлическую ручку с узором розы, которая казалась такой холодной и чуждой.
Она лежала, сложив руки на груди, будто защищаясь от холода. На ее бледном лице проступали волдыри, похожие на слезы. Каждый вздох был болезненным напоминанием о том, как быстро уходит жизнь.
Он подошел ближе и заметил, что ее ногти, когда-то аккуратно подстриженные, теперь стали длиннее, а из-под них сочилась кровь, оставляя маленькие пятна на простыне.
«Здесь только мы… Я скоро приду, тебе не придется долго ждать… Но, боюсь, мне не попасть в рай». Он взял подушку, одну из тех, которую она сама выбрала — маленькую, серую, мягкую, но плотную. Подойдя к ней, он почувствовал, как все вокруг расплывается, а слезы наворачиваются, затуманивая зрение.
Она была такой хрупкой и бледной, будто жизнь уже ушла из нее. Он видел, как в ее чертах проступают отблески безумия.
— Прости меня… Прости меня, солнце, — прошептал он, сжимая подушку.
По-видимому, она уловила его шепот и слегка приоткрыла глаза, которые были мутны и белы. Зрачки ее были совершенно неразличимы, словно она была слепа.
— Саша? — произнесла она слабым голосом. — Ты здесь?
— Я здесь, дорогая, — ответил он, отбрасывая подушку на пол и опускаясь на колени рядом с ее постелью. Его сердце билось с невероятной силой от волнения. — Я здесь.
— Ляжешь со мной? — ее голос был невероятно слабым.
Стянув с себя ботинки, он лег к ней, стараясь укрыть ее своей теплотой.
— Прости, что накричала, — сказала она тихо, и ее голос дрожал от слез. — Я не знаю, что со мной происходит...
— Все хорошо, — ответил он, нежно гладя ее по спутанным волосам. — Ты просто устала.
— Солнышко, — прошептала она. — Если я умру...
— Ты не умрешь, — он попытался успокоить ее, но тут же почувствовал укол стыда за свои слова.
— Послушай, — она коснулась его плеча. — Мой роман, который я писала, был о нас. — Она с трудом проглотила слезы. — Даже если я уйду, моя любовь будет жить на страницах этого романа…
Он сжал ее в объятиях так крепко, словно только это могло спасти ее. Сердце его стонало от мысли о том, как хрупкое тело любимой могло стать жертвой этой ужасной заразы.
— Если ты умрешь, я не перенесу этого, — произнес он, едва сдерживая слезы, но, заметив на полу подушку, его тут же начало мутить.
— Нет, ты сильный, я знаю, что ты справишься.
— Нет, я не смогу без тебя, мы столько пережили вместе... Эти десять лет не могут оборваться так...
— Десять лет? — удивилась она. — Ого, я даже не задумывалась, мы так давно вместе. — Она попыталась вытереть слезы, но их обилие уже полностью овладело ее лицом. — А помнишь, как мы летом уходили смотреть на звезды у твоих родителей в деревне?
Саша задумался, заставляя воспоминания занять свое место в сердце.
— Да, на «звезды», — с ухмылкой произнес он.
— Всю романтику портишь! — она тоже улыбнулась.
— А еще я помню, как ты напилась на нашу свадьбу, — он подмигнул ей, надеясь вызвать смех.
— Ничего такого не помню! — она уткнулась в его плечо.
— Да, да... — он поцеловал ее в макушку.
— Я люблю тебя, — прошептала она ему на ухо.
— И я тебя люблю, — ответил он, ощущая, как в сердце медленно гаснет надежда.
