Девушка зашла в комнату. Обедом и не пахло, ни в прямом, ни в переносном смыслах. Лизка, чья очередь была сегодня готовить, лежала на кровати, уткнувшись головой в подушку. Вот ленивая корова!
-Я чего-то не поняла. А где обед? Жрать хочу вообще-то! – недовольно сказала Таня.
Плечи Лизки затряслись, сквозь подушку вырывались приглушенные рыдания. Раздражение Тани сменилось жалостью. Она присела на кровать и погладила девушку по спине.
-Лиза, ты чего? Что случилось-то?
Лиза повернула к ней красное, заплаканное лицо.
-Он мне нравится, я ду..думала, что у нас все хорошо будет. А он переспал со мной и не пишет, не звонит, в универе шкерится от меня.
Лизка повисла у нее на шее и стремилась полностью промочить блузку.
-Кто он, Слава, что ли? - насчет Лизкиных амуров комната была, конечно, осведомлена. - Да брось, не стоит он того. Давай лучше пивка попьем, я схожу.
Таня собралась и пошла в магазин. Задержавшись чуть в прихожей, она взглянула на себя в зеркало. У Лизки хоть плохая, но личная жизнь есть, у Нади с ее хахалем вообще все хорошо. Что с ней не так? Смугловатая, но не чрезмерно, брюнетка, с почти черными глазами. Черты лица очень правильные, глаза чуть раскосые, но это только добавляло изюминки. И парни знакомятся активно, комплименты расточают, а вот не складывается, и все тут. Тяжело вздохнув, Таня вышла из комнаты.
Купив пива, она решила еще выкурить сигарету на лавочке. Зазвонил телефон. Мама. Таня подняла трубку.
-Привет, Танюша. Тут такое дело, - мама помолчала.- Дядя Баир умер.
-Вчера. Завтра похороны. Приезжай.
-А что вчера не позвонила? Или сегодня утром?
-Не хотела тебя на ночь глядя расстраивать. Утром захлопоталась, сама понимаешь. Ты на маршрутку не успеваешь?
-Нет уже. Завтра на первой поеду.
Они еще немного пообщались. После разговора Таня снова выкурила сигарету. Особой скорби она не испытывала, мама едва общалась с братом, а Таня и подавно. Но все-таки, близкий родственник. Да и все завтрашнее мероприятие Таню заранее угнетало.
Ну что, еще один повод попить с Лизкой пива.
Утро было зябким. Таня сидела в маршрутке и с нетерпением ждала, когда она тронется, и включат печку. Поехали. Наконец-то. За окном долго плыли дома, останавливаясь, когда автобус стоял на светофоре. Они сменились лесом, когда выехали за город. До дома было три часа. Предчувствуя скуку дороги, Таня воткнула наушники и попыталась задремать.
Впереди было то, за что Таня не любила разные семейные мероприятия. Предстояло массовое и долгое общение с деревенскими родственниками, причем с теми, кого обычно избегаешь.
Таня была из разряда девушек, которые опровергают поговорку: "Можно вывезти бабу из деревни, но деревню из бабы вывезти невозможно". Свою "внутреннюю деревню" она уничтожила практически сразу, как только поступила в университет и стала жить в общаге.
Танины папа с мамой были одноклассниками, в школе не обращали друг на друга особого внимания, но когда поступили вместе в пединститут, то потерявшись в городской жизни, сблизились, стали общаться и дело закончилось свадьбой на последнем курсе. Родственники с обеих сторон приняли это без особого восторга, но привыкли.
Алексей и Наталья Афанасьевы вернулись в деревню, они оба тосковали в городе. Таня этого не понимала, даже злилась. Остались бы в городе, насколько все было бы проще. Папа с мамой поступили работать в школу, где и оставались уже двадцать лет. С родственниками они общались гораздо меньше, чем принято в деревенской среде. Таня их понимала. Родичи с обеих сторон мало интересовались чем-то кроме ежедневных нужд, любили крепко выпить и подраться. В других условиях Афанасьевых стали бы осуждать за невнимание, но они были учителями, а эта профессия в деревне пользовалась традиционным уважением.
Таня росла довольно замкнутой девочкой, хотя несколько подруг все же было. В детстве она часто выбирала оставаться дома с книжкой, чем, как ей казалось, бессмысленно сидеть на лавочке, перемывая кости всем подряд или наматывать круги по деревенским улицам. Став студенткой, она тоже предпочитала сидеть дома в свои приезды.
Но то, что она учится в университете, вкупе с учительством родителей, давали своего рода лицензию на особенность и некую отчужденность.
Маршрутка остановилась в деревенском «центре», возле магазинов. Таня поудобнее вскинула сумку на плече и пошла домой. Идти было недолго, их деревню можно было пройти из конца в конец минут за двадцать. Вот она уже у калитки. Залаяла собака, но сразу же перестала, узнав, и уползла в конуру, гремя цепью. Таня вошла.
Грубые полы из досок, покрашенные синеватой известью стены. Претензию на интеллигентность семьи выдавали только несколько картин на стене, да дощатый стеллаж с книгами до потолка.
Мама возилась на кухне. Когда Таня вошла, она отряхнула руки, вытерла их о фартук и обняла дочь.
Из зала вышел отец, слегка согнувшись перед притолокой. Он был высоким мужчиной. Улыбнулся из-под рыжих усов.
-Ну, здравствуй, доча.- Отец прижал ее к груди, поцеловал в макушку.
Таня прошла вдоль большой комнаты, обогнув самодельную перегородку, отделявшую спальню родителей и свернула в свою комнату. Она присела на кровать. Комната, известная до мелочей. Всегда было приятно сюда возвращаться. Старый компьютер на столе. Полка с книгами. Коврик над кроватью.
На стене висели плакаты, артефакты эпох ее музыкального развития. Губин и Линдеманн негодующе посматривали друг на друга, стыдясь соседства.
-Таня, давай кушай, да пойдем. Уже пора, - крикнула из кухни мама.
Впереди шагал отец, чуть отстав, шли Таня с мамой. До бабушкиного дома идти было недалеко. Вот и он. Деревянные ворота были открыты настежь. Во дворе находились множество людей, стоявшие и сидевшие где придется. Отец степенно поздоровался с мужчинами, закурил и начал вести неспешный разговор. Таня с мамой зашли внутрь
На кухне толклось множество народа, в основном женщин. Таня поздоровалась, ища глазами бабушку. Та вышла из большой комнаты и сказала что-то по-бурятски. Девушка едва заметно поморщилась. В семье всегда говорили только по-русски, и бурятского она практически не знала. Таня подошла к бабушке и обняла ее.
Бабушка всегда держалась с Таней чуть недовольно, как будто бы внучка не оправдала ее каких-то ожиданий. Это ей не мешало всем собеседникам вворачивать то, что Таня учится не где-нибудь, а в Университете!
Еще бабушка всегда упрямо называла ее Туяной. Она хотела, чтобы так назвали внучку, но родители воспротивились и выбрали имя Таня, максимально похожее, но русское. Бабушка тогда поссорилась с родителями и долго с ними не разговаривала.
В зале на столе стоял гроб с покойником. Здесь запах тления стал явственнее. У изголовья сидел пожилой родственник. Он взял из рук Таниной мамы бутылку водки и, свернув пробку, отлил немного в тазик, стоявший у его ног. Лицо старика было, как будто бы вырезано из дерева
До этого Таня никогда не видела мертвецов, и ей было немного страшно. Дядя был обряжен в костюм-двойку, и поэтому с трудом узнавался. Сколько себя помнила Таня, он ходил либо в грязноватом камуфляже, либо в спортивном костюме. По обе стороны головы лежали какие-то мешочки.
Лицо, на первый взгляд, не отличалось от лица спящего человека. Но только на первый. Была в нем некая жуткая неправильность. То ли желтовато-серый оттенок, лишенный любого намека на кровообращение, то ли полная неподвижность черт.
Она бы с удовольствием держалась от тела как можно дальше. Но чувствовала обязанность как-то попрощаться с покойным. Заставить себя поцеловать его Таня не смогла бы ни под каким видом, поэтому она просто нагнулась пониже и всмотрелась в черты покойного. Волосы у дяди были красиво зачесаны. Черты лица как бы оплыли, заострились. Глаза были плотно закрыты. Хотя нет, виднелась тонкая полоска белков. Рот был слегка приоткрыт и в нем виднелись зубы. Вдруг губы покойного едва заметно шевельнулись, и на грани слуха она различила свое имя. Таня отпрянула от гроба, и едва сдержав крик, мотнула головой.
Показалось, конечно, показалось. Такого просто не может быть. Она взглянула в лицо старика у изголовья. Все та же безмятежность деревянного идола. Открыв было рот, Таня не решилась ничего сказать. Как бы то ни было, к покойнику она больше близко не подойдет.
После похорон Таня сразу вернулась в город и с облегчением окунулась в теперь уже привычную студенческую жизнь. Она постаралась выкинуть из головы сцены похорон, особенно ту самую. Это удалось быстро сделать, в городе все это казалось чем-то невероятно далеким и не имеющим к ее жизни никакого отношения.
Началась обычная рутина. Лекции, конспекты, учебники. Студенческий неприхотливый быт, разбавляемый посиделками с соседками.
Однажды, после особенно долгого и трудного учебного дня Таня легла пораньше и почти мгновенно заснула.
Ей снилось, что она идет по деревенской улице. Ночь. Таня хочет идти домой, но почему-то сворачивает на улицу, где обычно почти никогда не бывает. На улице стоит дом. Он покосился от старости. Окна заколочены. Видно, что здесь никто не живет. Сквозь щель калитки виднеется двор.
Тане страшно, ее охватывает настоящий ужас. Больше всего на свете ей не хочется туда заходить. Но ноги переставляются против ее воли. Она достает из кармана фонарик. Заходит во двор. Старое некрашеное крыльцо. Проходит в сени, затем внутрь. Дом пуст, лишь посередине стоит печь. Справа вход в большую комнату без двери. Она идет туда. Под ногами хрустит осыпавшаяся со стен штукатурка. В центре комнаты она видит люк подпола с кольцом посередине. Все в ней вопит от ужаса: "Нельзя, открывать нельзя!". Но она берется за кольцо, тянет. Сначала с усилием, затем легко, люк откидывается вбок на петлях. Она светит фонарем вниз. Пусто. Земляной пол. Она с облегчением хочет захлопнуть крышку, и вдруг из темного угла подпола делает шаг фигура. Сердце Тани рвется. Фигура поднимает голову. Это дядя. Только глаза его сплошь белые. Губы расходятся в оскале и становятся видны острые зубы. Он, сжавшись, прыгает вперед.
Таня проснулась. Она лежала на своей койке в общаге. Слева похрапывала Лизка. Маечка Тани пропиталась потом, сердце стучало. Уткнувшись лицом в подушку, девушка заплакала.
В пятницу Тане позвонила мама:
-Дочка, можешь на эти выходные приехать? Бабушка заболела.
Привычная дорога домой. Таня ездила домой примерно раз в две недели, на выходные. Бывало и реже, когда хотела сэкономить.Не успела она поесть домашнего, как мама потянула ее с собой к бабушке.
В маленьком доме было жарко и пахло чем-то неприятным. Бабушка лежала в закутке за печкой, отгороженной грубой самодельной перегородкой. Таня прошла за нее. Бабушка спала. Девушка уже собралась выйти, когда услышала:
-Туяна, ирнаша(иди сюда), - Бабушка похлопала по кровати рядом с собой. Таня присела. - Слушай внимательно. Баир… стал ороолоном. Я знаю, он во сне ко мне приходил. Он не успокоится, пока мы все не умрем. Всех в Нижний мир за собой утащит. Там ему без родичей одиноко… Мне уже не помочь, помру скоро.
- Да и к лучшему, надо же чтобы у сына кто-нибудь был, - Бабушка приподнялась на кровати и с неожиданной силой схватила Таню за руку. - А вот вам спасаться надо. А то Наталья умрет. Потом ты. Ты должна это все прекратить. Сходи к шаману. Он скажет как. Смотри, обязательно сделай. Ты должна. Ну, иди, я посплю, - и бабушка вновь откинулась на кровати и прикрыла глаза.
В городе все это показалось смешным. Таня старалась быть девушкой современной и считала себя материалисткой. Она не была религиозной и не верила в гороскопы, как многие ее подруги. Однако от слов бабушки тянуло жутью, и Таня решила хотя бы собрать побольше информации.
Ее было немного. Ороолон переводилось как упырь, или оборотень. Отмечалось, что ороолоном человек может стать, если похоронный обряд прошел как-то неправильно, или человек при жизни обладал скверным характером. Ничего полезного, что делать, если твой родственник стал упырем. Впрочем, искать подобную инструкцию в интернете было довольно глупо.
Бабушка умерла через две недели. Вторые похороны за несколько месяцев. Родственники и прочие односельчане сочувственно цокали. Некоторые говорили, что смерть сына подкосила старуху. А мысли Тани все крутились вокруг последних слов бабушки, которые она слышала.
Нужно было спросить маму, где живет шаман и сходить к нему, чтобы хотя бы очистить совесть перед бабушкой. Но Таня постоянно откладывала это, обещая себе, что в следующий приезд обязательно сделает. Шаман представлялся страшным стариком, от которого обязательно плохо пахнет. Наверняка он будет выговаривать ей за то, что Таня неправильно живет, не выполняет какие-нибудь обряды. Дело постоянно откладывалось, желание слабело, и вот однажды Таня с облегчением решила, что просто не будет встречаться ни с каким шаманом. Зачем, все же нормально. Совпадение, хотя и трагическое, смерти двух близких людей. Бабушка была просто суеверной женщиной.
Подступала сессия и началась зубрежка. Девчонки бормотали себе под нос и просили друг друга их проверить. Прогулки и парни были забыты, но спать все равно ложились все поздно. В один из таких дней, поздно вечером, Таня почувствовала, что ее глаза просто слипаются, и она не может прочитать ни строчки. Она поудобнее пристроилась на кровати, обещая себе, что только подремлет.
Ночная деревенская улица, слабо освещенная редкими фонарями. Таня идет мимо того же заброшенного дома. У ворот кто-то стоит. Таня приглядывается. Мама.
-Мам, ты чего тут? Пойдем домой.
Мама улыбается, но молчит. Делает шаг навстречу. Вдруг за ее спиной появляется темная фигура, хватает женщину за руку и затаскивает во двор. Таня кричит.
Проснувшись, Таня еще долго лежала в постели. А в обед позвонил отец и сказал, что жена тяжело заболела.
У мамы прихватило сердце. Ее увезли в районную больницу. Они с отцом съездили туда. Таня долго сидела возле маминой кровати, держа ее руку в своей. Мама едва могла говорить.
Таня решила задержаться в родительском доме подольше. Она выпросила в деканате три дня, плюс два выходных. Торопиться было некуда. Можно было дождаться улучшения маминого состояния, помочь отцу по хозяйству. А еще ей нужно было кое-что сделать.
Они с отцом сидели на кухне и в молчании ковыряли обед.
-Папа! А где шаман живет? – спросила Таня.
Отец удивленно посмотрел на нее. В тяге к традиционной религии бурятской стороны Таня никогда не была замечена. Алексей, хотя и был русским и православным, но знал шамана. Некоторые православные в их деревне шастали к нему, чуть какая проблема нарисуется. Так уж в их краях заведено.
-Сходить хочешь? Первомайская. Там дом с зелеными воротами, сразу увидишь.
Шаман жил на отшибе, как, наверное, и положено. Таня постучалась в ворота. Еще раз, погромче. Внутри раздались шаги. Калитка открылась.
Мужчина в самой обычной спортивной куртке, среднего роста, свирепо посмотрел на нее и жестким тоном что-то сказал по-бурятски. Таня растерялась. А мужчина неожиданно расхохотался.
-Пойдем, пойдем, в доме расскажешь, - гораздо более доброжелательно сказал он.
Внутри была обычная для деревенского дома обстановка. Шаман подал ей табуретку и сел, напротив, на другой.
-Ты извини за встречу, я люблю над людьми постебаться. Старшему поколению того и надо, шаман должен быть суров и непонятен.
Она более пристально смотрела на мужчину, точнее, на парня. Потому что ему было ну никак не более тридцати. Бурят, довольно приятной наружности. Если бы Таня не знала о его «профессии», ни за что бы не признала в нем какой-то особенности.
-Ты Алексея и Натальи Афанасьевых дочь? Меня Федя зовут.
-Очень приятно, Таня, - кивнула она.
-В политехе учишься? Я тоже там в свое время два курса проучился. А что ты удивляешься? Я шаманом быть не собирался, да вот, так получилось. Передали призвание. Отказаться было нельзя. Точнее, можно, да толку-то. Трудно объяснить. Ладно, рассказывай, - он улыбнулся и приглашающе кивнул.
Таня принялась описывать последние события. Федор, глядя на нее, все более и более мрачнел. Она закончила.
-Слушай, я с таким пока не сталкивался. Ты сиди здесь, я пойду во двор, говорить.
-С духами? – спросила Таня и почувствовала себя полной дурой.
-С коллегами посоветуюсь, по телефону, - улыбнувшись, ответил шаман.
Ждать пришлось довольно долго. Федор зашел, сел и сказал:
-В общем, так, ты должна провести один обряд. Только ты, я не могу. Слушай внимательно…
Таня шла по деревенской улице. Улыбнувшись, вспомнила про свой испуг, когда увидела Федора, и как не совпали ее ожидания с реальностью. В других обстоятельствах она даже пофлиртовала бы с ним. Хотя не ее типаж, конечно. Как часто бывает, Таню тянуло к своей противоположности. Вот нравились ей синеглазые блондины, хоть ты убей. Да и он шаман все-таки. Потом Таня вспомнила, что ей предстоит и легкомысленные думы вымело из головы стылым ветерком.
Тяжелый рюкзак оттягивал плечи. Отец помог его собрать, не задавая вопросов. Может, на него подействовал Танин тон, для нее самой незнакомо решительный и даже жесткий. Спускались сумерки. Идти предстояло еще долго. Она шла по улице, которая выводила из деревни. Вдруг Таня остановилась. Тот самый дом из сна, или, по крайней мере, очень похож. Возникло нелепое желание зайти. Девушка помотала головой и прогнала его.
Она шла уже полчаса. Сколько могла, шла по дороге. Но пришлось свернуть в поле. Идти по снежной целине было тяжело. Хорошо, хоть не холодно. Вокруг было почти совсем темно. Пригорок, знакомый по описанию Федора, виднелся вдали. Вдруг налетел ветер. Он дул в грудь, все сильнее и сильнее. У Тани было странное чувство, что ветер, как живой, хватает ее за одежду и не дает идти. Одно время она почти совсем остановилась. Но собралась с силами и двинулась вперед. Вот оно, то место.
Она стояла в чистом поле. До деревни было несколько километров, и она была почти не видна, лишь горело несколько огоньков. Небо затянуло облаками, и Тане стало одиноко и страшно в этой снежной пустоте. А самое главное еще предстояло. Она надела налобный фонарь. С ним стало видно то, что находилось под ногами, но окружающая тьма как будто бы сгустилась еще больше. Ей казалось, что светом фонаря она выставляет себя беззащитной перед враждебными силами.
Таня разгребла, насколько смогла, снег. Развязала рюкзак. Первым вытащила пакет. Отложила его в сторону. Еще дойдет очередь. Затем стала выкладывать поленья. Как деревенская девушка, Таня, конечно, умела разжигать огонь. Но разводить костры ей приходилось редко. Ничего, справится.
Огонь разводиться не хотел. Слабые язычки пламени быстро пропадали с лучинок. Таня уже сожгла полкоробка спичек. Руки от холода стали болеть и неметь. На глаза наворачивались слезы.
Наконец-то! Огонь стал разгораться и с удовольствием пожирать сухое дерево. От него пошел жар. Таня решила, что достаточно. Она развязала пакет и достала из него все необходимое. Главным инструментом был бубен.
Дальше предстояло малоприятное. Таня начала раздеваться. Она тогда спросила у шамана, обязательно ли это, и тот сказал, что без этого не обойтись. Холод сразу стал кусать ее беззащитное тело, тепло костра помогало мало.
«Не забывай о защите. Когда ты начнешь ритуал, то станешь видимой для Той Стороны. Кто знает, кто окажется с тобой рядом».
Она положила на маленький подносик сухой чабрец и трижды обошла костер.
«Но главной опасностью для тебя является ороолон. Как только ты начнешь ритуал, он постарается до тебя добраться. Делай все правильно, читай четко и не медли».
Девушка искренне надеялась, что выучила текст правильно. Шаман написал его на тетрадном листе, и Таня учила его несколько часов наизусть.
Пора. Таня начала ударять в бубен, выкрикивая полузнакомые слова. Поначалу она чувствовала себя достаточно глупо. Но в ритмичных ударах было что-то гипнотическое, и Таня сумела поймать ритм. Ей стало теплее, почти жарко. Она отошла немного от костра, не переставая стучать и петь.
И тут вдруг в поле она увидела небольшой смерчик, закручивающий снежинки. Она на секунду отвела взгляд, а когда снова посмотрела туда, то чуть не завопила от ужаса.
По полю в ее сторону бежал человек, очень быстро. Сознание прояснилось, и к Тане пришло понимание, что единственное ее спасение – закончить ритуал. Она продолжила стучать в бубен и кричать слова.
Человек приближался. Вот он не более чем в пятидесяти метрах от нее. И тут вдруг Таня осеклась. Она забыла последнюю фразу. Сейчас она умрет. И мама умрет.
Неожиданно она разозлилась. Нет! Слова всплыли сами собой, и она с яростью выкрикнула их навстречу существу. И вдруг фигура рассыпалась в воздухе, как будто бы состояла из золы, которую разметал ветер. Все кончилось.
Таня без сил опустилась на снег и заплакала. Снег таял под ее коленями, но она не чувствовала этого. Затем она с усилием встала и принялась одеваться. Забросав костер снегом, она подхватила почти пустой рюкзак и пошла в сторону деревни.
Небо расчистилось и в нем ярко сияли звезды, как будто бы обещая, что все теперь будет хорошо.
