CreepyStory

Работники общепита крайне суеверны, вы в курсе? Это утверждение справедливо также для продавцов одежды, маникюрщиц, парикмахеров и тарологов. Но нет более суеверного человека, чем тот, что наливает вам выпивку. Запомните это.

Пару лет назад я работал в одном из мытищинских баров. Место было странное, какое-то нелепое для рабочего Подмосковья. Там подавали дорогое пиво, полусырые стейки, бургеры и вычурные коктейли. Наш барчик был втиснут между разливайкой, из которой постоянно несло арахисом, и парикмахерской “Пчелка”.

Завсегдатаями бара были местные мужики, у которых водились лишние деньги. Честно говоря, интересных людей было немного, но некоторых я помню до сих пор. Один из них изменил мою жизнь.

Каждую пятницу к нам наведывалась одна компания. Их было пятеро: Красная Кепка, Миша, Андрей, Игорь и Женя. Мне, в общем-то, нравились эти парни. Они были знакомы с самого детства. Им всем было лет пятьдесят, может, чуть больше.

Миша и Андрей были музыкантами и всегда собирались после работы в гараже, чтобы поиграть свой морально устаревший блюз-рок. Игорь был патологоанатомом. Когда он напивался вдрызг, то становился невыносимым, но, зная меру, умел интересно и с юмором травить байки с работы.

Красная Кепка был паршивой овцой в этом стаде. Не понимаю, как ребята умудрились не разругаться с ним. Он мне никогда не нравился, и я старался его избегать. Однажды мы даже подрались, и мне повезло, что он потом ничего не вспомнил.

Но эта история не про них. Они ни в чем не виноваты. Я жалею, что все вышло так, как вышло, и мне обидно, что теперь к воспоминаниям об этих людях примешивается страх.

Я хочу рассказать вам про Женю.

Он был учителем истории. Невысокий, худенький, с простым, каким-то советским лицом. У него были умные глаза. Он всегда носил одну и ту же кожанку, заказывал легкий лагер и говорил тихим голосом. О работе мы не болтали, хоть я и сам какое-то время учил детей. Мы говорили о его хобби, и это каждый раз захватывало меня так, что я забывал обо всем на свете.

Женя был копателем. Знаете, кто это? Эти отчаянные энтузиасты могут часами рыться в архивах, разыскивая упоминания о сражениях, курганах, сожженных церквях и поместьях. Напав на след, копатели едут на место, иногда бросают машины и долго идут пешком. Несут за спинами металлоискатели, карты, лопаты, все эти кисточки и прочую ерунду.

Образование Жени идеально подходило для его хобби. Он был настоящим патриотом и, подозреваю, монархистом. Но я прощал ему даже такие замашки.

Иногда он не приходил по пятницам вместе с друзьями, и тогда я знал, что он на раскопе. После он обязательно старался заглянуть в бар и принести мне что-нибудь из своих экспедиций. У меня в столе до сих пор лежит конверт, в котором я храню сувениры от Жени — средневековые монеты, кусочки кольчуги и прочий хлам.

Я догадываюсь, почему он притаскивал мне все эти вещи. Скорее всего, я был единственным, кто слушал его истории. Он тогда был женат, но жена не одобряла его хобби. Лучшие друзья обсуждали только музыку, футбол и женщин. А школьные уроки, кажется, приводили Женю в отчаяние. Представьте, что пытаетесь заразить своей страстью к истории три десятка тупоголовых, насмешливых подростков. Представили? Тут любой сопьется.

История, которую я хочу вам рассказать, началась во вторник. Было начало сентября, но жара никак не уходила. Всё вокруг мучилось: люди, деревья, потолочный вентилятор, пытавшийся прогнать духоту. Я мыл пивные бокалы, когда вошел Женя. Я сразу понял, что с ним что-то не так.

Он молча сел за стойку и по-кошачьи сверкнул на меня глазами. На секунду растянул губы в улыбке — будто раздёрнул занавес. Я решил не донимать его и молча налил ему лагер. Он хмуро кивнул, отпил пива. Со стуком поставил стакан на стойку. Его движения были такими аккуратными и механическими, что я не сразу понял, как сильно он уже успел набраться.

— Ленка, падла… — вдруг процедил он.

— Ленка? Жена?.. — осторожно уточнил я.

Женя кивнул.

— Жена, жена... Да какая она теперь, к черту, жена?

— Ох, ё…

— Да еще с кем! Черт… — он опрокинул в себя стакан и облился пивом. Его глаза заблестели. — Аким Петрович еще… Дед мой, — добавил он, — умирает, кажется. Вот же…

Тут он употребил несколько непечатных слов.

— Блин, Женя, — только и сказал я.

Он посмотрел на меня каким-то собачьим взглядом.

— Еще из школы скоро турнут. Я, видишь ли, не желаю брать на себя классное руководство. Загрызли совсем… А я не желаю! Нафига оно мне, Сашка? Ну скажи? Этим болванам же ничего не нужно! Ничего! Смотрят на меня, как на урода. Что ты, мол, прицепился?.. Все паршиво, — резюмировал он, — Только пить и осталось.

— Брось, Жень, — возмутился я, — не налегай! Помнишь, Семён тут сидел? На этом же самом месте. Тоже ныл: жена, работа, пить… Кричал: “налей мне, хлопец, еще стакан, самого крепкого!”, а потом ревел, что не может бросить. Это какая-то хрень, Женька. Ты ж не такой.

— Не такой. А ты самый умный, я погляжу, — набычился Женя. — Не пальцем деланный…

Я криво улыбнулся ему через стойку.

— В выходные опять искал?

Женя передернул костлявыми плечами.

— Ну…

— Что накопал?

Он злобно сверкнул глазами.

— Хрена лысого накопал, Сашка! Нашли могилу, — он отставил стакан и сцепил костлявые пальцы. — Думали, что-то ценное обнаружим. Могилка-то старая, там еще во владимирские времена хоронили. По архивам княжеское захоронение должно быть… — увидев мои глаза, он засмеялся. — Да не того князя, не Святославича! Ты чего! Думали, что-нибудь интересное найдем. А там фигня одна. Да и вскопано оно уже оказалось… — он прикрыл усталые глаза. — Ерунда это все, Сашка. Пойду я.

Как пьяный фокусник, он плавным движением вытянул из кармана полтыщи, кинул передо мной на стойку и соскользнул со стула.

Хлопнула входная дверь.

Мне вдруг стало его жалко. Махнув официантке, что иду на перекур, я пошел на улицу.

— Жень, погоди, — я перехватил его на ступеньках.

Он хмуро обернулся. Я протянул деньги.

— Пожалуйста, — неловко попросил я, — угощаю.

Копатель насмешливо вскинул брови.

— Пожалуйста, — повторил я. — Мы же друзья. Ну?

Он внимательно посмотрел на меня. Глаза у него были какие-то ядовитые. Затем аккуратно забрал купюру из моей руки и вдруг сильно ударил ладонью по плечу.

— Друзья.

И ушел.

Больше я его не видел.

Ладно, я прикалываюсь.

Женя вернулся через две недели, когда я уже начал немного переживать — все-таки он был точен, как морской барометр. Ввалился в бар в своей старой компании.

— Эгей, Сашка! — засмеялся он, увидев меня.

Признаюсь, сначала я напрягся. Кто знает, до чего этот тип мог дойти. Но пьяным он не выглядел. Я с облегчением понял, что он, кажется, счастлив.

— За мой счет! — объявил он и тут же заказал своим друзьям выпивки и закусок. Повара на кухне засуетились.

— Представляешь, Саша, — он перегнулся через стойку, когда я обслужил остальных гостей, — как попёрло-то!

И он, в общем-то, всё мне рассказал.

Жена от него ушла. А через три дня он спас жизнь девушке: она шагнула на проезжую часть и чуть не попала под машину. Женя, эдакий рыцарь в сверкающих доспехах, ухватил ее за капюшон толстовки и дернул на тротуар. Они познакомились. Девушка (“византийская красавица”, сказал Женя) оказалась преподавателем в РГГУ, и работала, можете себе представить, на кафедре истории. Узнав о проблемах со школой, она пообещала как-нибудь помочь. И помогла ведь! Женя прошел собеседование и приступил к работе — начал читать лекции для будущих бакалавров. А девушка эта, Ольга, явно им заинтересовалась.

Дед ни с того ни с сего оставил небольшое наследство. Женя всегда мечтал о даче — и теперь она у него была!

Компашка пировала до закрытия. Под конец я очень устал и с радостью спровадил всех на улицу. Я был главным на смене, поэтому, попрощавшись с поварами, позволил себе немного покопаться: не спеша помыл стаканы, подбил кассу, начисто вытер стойки.

Наконец, я вышел в прохладную ночь, спустился с крыльца и закурил. Чертов фонарь над нашим торговым узлом опять не работал, и улочка была погружена во тьму. Вдалеке раздался чей-то пьяный вопль. Кто-то со звоном разбил бутылку. На часах была полночь.

Когда кто-то схватил меня за плечо, я вскрикнул и резко повернулся, выхватывая из кармана баллончик правой рукой. Левой ударил в пустоту… Чертовы Мытищи!

— Эй, Саша! Ты чего? — воскликнула темнота.

— Женя?! — изумился я, — Ты чё творишь?

— Напугался?..

Глаза понемногу привыкли к полутьме, и в слабом свете дальнего фонаря я различил знакомый силуэт. Историк сделал шаг назад.

— Извини, — виновато сказал он. — Чего-то я… э-э… не подумал.

— Забыл что-то?

Он улыбнулся, а затем ни с того ни с сего попросил:

— Дай руку.

— Что?

— Давай.

Я неуверенно протянул ему руку, ожидая, что он пожмет ее. Женя засмеялся. А затем вытащил что-то из кармана и подал мне.

— Спасибо, Сашка, — тепло сказал он, — что поддержал тогда меня. Выслушал. Ты настоящий человек.

Я нерешительно принял его подарок.

— Что это?

— У тебя девушка есть? — спросил он.

— Чего?..

— Девушка, — Женя смутился. — Да слушай, я… подари ей. Красивая безделушка. Оценит. Ну, ты сам глянь.

И он щелкнул зажигалкой, чтобы я мог посмотреть.

У меня на ладони лежало хрупкое колечко. Оно было широкое, тоненькое, уже поеденное временем.

Я не очень разбираюсь в украшениях, но это кольцо мне сразу понравилось. Оно было какое-то… уютное, что ли. Никаких интересных узоров на нем не было — просто две выпуклые полоски, а между ними ряд круглых капель.

Я машинально надел кольцо на палец левой руки, и оно село как влитое.

Вы не поверите, как приятно было его надеть. Оно будто бархатное было внутри. И такое легкое, такое… нежное. Как касание добрых рук.

— Или сам носи, — тихо сказал Женя. По голосу было слышно, что он улыбается. — Тебе как раз. У тебя пальцы тонкие… Это женский курган был. Княжеский… Помнишь? Я говорил. Оно не особо редкое, но красивое. Бронза. Ты не бойся только… оно, похоже, на пальце было.

— Ты там кости нашел? — удивился я. — Что-то сохранилось?

— Ну нет, — засмеялся историк, — ничего там уже не сохранилось. Но по бронзе всегда видно, если под ней разлагалась органика. Дай-ка его… Видишь? Внутри позеленело.

Покрутив кольцо напоследок, Женя положил его мне в руку. Широко улыбнулся.

— Возьми на счастье, Сашка. Доброй ночи.

И ушел.

А в следующий раз мы встретились уже зимой.

Он перестал заходить в бар, но я не переживал. Все же у человека появилась новая работа, юная “византийка” и собственная дача. Какое там пиво. Его друзья тоже стали заходить пореже, но я не связывал это с Женей, пока в бар не завалился Красная Кепка.

Тот вечер мог закончиться новой дракой: Кепка приставал к официантке, нагрубил повару, опрокинул чужое пиво и напоследок принялся изводить меня.

Расплачиваясь, он фамильярно щелкнул меня по бейджику:

— Жека-то заходил?

Я почувствовал, как на скулах ходят желваки.

— У него спроси.

— Я б спросил, — икнул Кепка, — только его дома нет.

— Не мое дело, — сухо ответил я. — Сдача.

— Ты ему скажи, чтоб бросил, — он перевесился через стойку и наклонился ко мне, обдавая запахом пота. Я поморщился.

— Да что тебе надо?

— Скажи, ну. Он тебя послушает.

— Что сказать? — как можно спокойнее спросил я. Клянусь, в тот момент я был уверен, что ударю его.

— Чтоб пить бросил. Совсем спился он, Сань…

Я шел вдоль отделанного гадкой серой плиткой “дома быта”, когда меня окликнул Женя. Я остановился и посмотрел по сторонам. Никакого Жени я не увидел; лишь около цветочного, пожимаясь от холода, стояла кучка подозрительных мужиков.

— Сашка! — раздалось оттуда, — А ну подь!..

От кучки отделилась фигура.

Сначала я его не узнал. Женя был совершенно не похож на себя.

Куда делась его прямая осанка? Гладко выбритое лицо? Этот костлявый мужчина лишь отдаленно напоминал копателя. Кутаясь в потасканный пуховик, он заскрипел снегом мне навстречу. Я замер посреди тротуара, не понимая, что делать.

— Сашка! Привет! — он навалился на меня, сгребая дрожащими руками за плечи. Вблизи он выглядел еще хуже. Я увидел, что он пытался побриться, но порезал себе щеку. От него пахло чем-то кислым. Знаете, как пахнут монетки, если подержать их в руке? Я никогда еще не чувствовал такого запаха от людей. Думаю, так пахнет опасность. Смешайте запахи крови, металла и пота, и вы поймете, о чем я говорю.

Выпустив меня, он затараторил, подергиваясь и стреляя глазами. То, что он говорил, окончательно меня расстроило.

Он жаловался. Именно тогда я понял, что Женя прошел точку невозврата. Его слова были пропитаны желчью, он брюзжал, злословил, срывался на фальцет.

Ольга дура и гнида. Пытается вытянуть из него деньги. Прячет бутылки, тупая баба. Дача эта гнилая. Расползается по швам, как дохлая корова. Гниет насквозь. Все вокруг гниет. Университет этот — сил нет! Студенты — кретины, и еще смеют, плевки малолетние, смотреть сверху вниз. Он жаловался и жаловался. А я стоял и слушал. На моих волосах собирался снег.

Наконец, он спросил, растянув губы в ухмылке:

— Ну, Сашенька, а ты как? Как девушка? Оценила колечко?

— Де… колечко?

— Девушка? Оценила? — лающим голосом повторил он. Его остекленевшие глаза вцепились в мои зрачки.

— У меня нет девушки, Женя, — выдавил я, — Я…

И тут он бросился на меня.

Его хищная лапа впилась в мое запястье. От неожиданности я пошатнулся, но смог устоять на ногах. Хотел крикнуть, но глотнул ледяного воздуха и лишился дыхания.

Женя вцепился в мою левую руку. Словно в кошмарном сне, я увидел его собственные пальцы — грязные, покрытые узлами вен, с отросшими желтыми ногтями. Выкаченными из орбит глазами он пялился на мою левую руку.

— Где кольцо?..

Я понял, что пора валить.

— Дома. В ящике, — ответил я. И аккуратно, очень медленно, потянул к себе свою руку.

Хватка историка чуть ослабла. Он вновь переключился на мое лицо, поедая его глазами, будто хотел прочесть на нем правду: где мой дом, в каком ящике лежит подарок.

— Оно мне нужно, Сашенька, — мягко заметил он. — Пойдем, отдашь?

Не знаю, что меня напугало больше — сама просьба или то, как изменился его голос. Он будто бы стал прежним Женей, интеллигентным и обходительным.

Я медленно покачал головой.

— Принесу завтра. Ладно?

— Ладно, — неожиданно легко согласился историк. — Я буду ждать тебя.

Домой я несся, как ветер.

“Не нужно мне это кольцо”, — думал я, выворачивая ящики совдеповского секретера. — “К черту эти кольца… монеты… всё!”

Я старался не думать о Жене. Пусть идет к черту. Я ему не друг и не брат. Если он так… то пусть забирает. Пусть.

Но кольца не было. Я перерыл всю квартиру, даже влез на антресоли и достал летнюю одежду — вдруг оставил где-то в кармане? Однако подарок копателя пропал.

По графику у меня были выходные. На следующий день я решил не выходить к Жене. Встречусь с ним потом после смены и все объясню.

Когда я проснулся, в окно лился мягкий белый свет. За ночь насыпало высокие сугробы. По подоконнику скакала синичка с синей макушкой и заглядывала в комнату. Я улыбнулся ей и протянул руку к оконной ручке, чтобы впустить в комнату свежего воздуха.

По подъездной дорожке прохаживался Женя.

Кажется, он давно меня ждал. Снег был вытоптан до самого асфальта. Ходил он по одной траектории, как планета, так что прямо под моими окнами пророчески зиял черный круг. Я шарахнулся от окна, дергая занавеску…

Я так и не решился выйти на улицу. Шторы я плотно закрыл, лишив себя зимнего света. Я боялся выглядывать в окно. До сих пор не понимаю, как он узнал, где я живу. В тот вечер мне понадобилось ополовинить бутылку водки, чтобы уснуть. Я знал, что Женя все еще ждет меня. Я почти слышал, как он скрипит снегом у подъезда.

На следующее утро я воспылал отвращением к себе. Испугаться Жени! Безобидного историка! Я встал, заварил чаю и злобно прошелся по квартире. Убрал выброшенные с полок вещи. Побрился. Нужно было сходить к “Дому быта” и переговорить с копателем. Хватит уже прятаться.

Перед уходом я решил почистить клетку Гамлета. Гамлет — это белая крыса, которую я нашел в подъезде. Я подошел к клетке и откинул крючок. Заглянул внутрь.

Гамлет вел себя очень странно. Обычно он скакал по лесенкам или прохаживался, важничая, на одной из полок. Но в то утро он был сам не свой. Длинные усы его топорщились во все стороны, красные глаза подергивались, как будто он готовился чихнуть. Я сунул руку в клетку и пощелкал пальцами, чтобы выманить друга на стол. Тот шарахнулся от меня. А потом, когда я попытался достать его, вдруг закрутился волчком, прыгнул и укусил меня в ладонь.

Я закричал и отдернул руку, заливая занавеску кровью.

— Твою мать! Гамлет! Ты сдурел?

Боль была дикая. В ужасе я уставился на свою руку. Под пальцем алел глубокий серповидный разрез.

— Да ты чего?!

Крыса сидела, забившись в угол, и тряслась от страха.

Я обработал рану и наложил повязку. Потом вернулся к клетке. Мой хвостатый товарищ, сверкая глазами, выбрался на стол и дробно засеменил ко мне.

— Гамлет, что с тобой? Ты заболел?

Он никогда меня не кусал. Я протянул ему раненую руку:

— Смотри, что ты натворил!

Крыс уткнулся в нее носом и на секунду зажмурился, словно извиняясь. А потом отпрыгнул, принял боевую стойку и зашипел.

Я не знал, что крысы умеют шипеть.

Гамлет смотрел на дверь.

На цыпочках я пересек комнату и вышел в прихожую. Свет в подъезде не горел, и освещение давали лишь окна на лестничных пролетах. Замирая, я приник к глазку.

На лестничной клетке крутился Женя. Каким-то образом он нашел мою квартиру. Сегодня он выглядел еще хуже. Глаза ввалились внутрь черепа, подбородок был покрыт мелкой сеткой бритвенных порезов. Он шаркал стоптанными туфлями по мокрой площадке и терзал руками воздух. Его голова мелко тряслась…

Соблазн сказаться больным был велик, но наутро выяснилось, что моя сменщица уехала. Пришлось идти в бар.

Мне было страшно. На площадке, к счастью, меня никто не ждал. Но на придверном коврике я нашел записку, сделанную на обороте квитанции за свет. “Верни мне мое!”

Надо ли говорить, что я целый день не мог успокоиться? Я надеялся, что Женя не придет, потом вдруг начинал мечтать, что он заявится в бар, чтобы наша встреча прошла при свидетелях. Чтобы кто-нибудь мог вызвать полицию, если он слетит с катушек, понимаете? Жизнь со всеми ее заботами, случайными улыбками, ссорами и огорчениями текла мимо, не задевая меня. Страх застыл в голове, как цемент.

В конце смены я закрыл бар на ключ и спустился по ступенькам, чувствуя себя приговоренным. Фонари опять не горели.

Из темноты ко мне шагнула острая, будто собранная из углов фигура в грязном пуховике.

— Сашенька.

От своего имени, произнесенного его ртом, меня прошила судорога.

— Ты принес?

— Нет.

Он молча стоял в паре метров от меня, укрытый благословенной темнотой. Затем бесцветно, как-то совсем по-новому сказал:

— Я умираю, Саш.

— Не говори глупостей.

— Мне нужно кольцо.

Я захотел подойти к нему, но передумал — какая-то аура, которую он распространял в зимней ночи, меня оттолкнула. Помявшись с ноги на ногу, я сказал:

— Если нужны деньги, я дам. На операцию или… что у тебя случилось. Ты скажи только. Мне не жалко.

Он залаял от смеха:

— Кольцо верни. Мне не надо денег. Кольцо.

— Я его потерял, — тихо сказал я. Сделал маленький шажок назад. Мне не нужно было оборачиваться, чтобы знать: за спиной — освещенный перекресток, круглосуточные ларьки. Я могу убежать, если потребуется. Все в порядке.

— Ты его потерял, — выдохнул копатель. — Слушай. Я ошибся, Сашка. Не надо было его дарить. Я узнал. Нашел в архивах… Это родовое кольцо. Родовое наследное кольцо.

— Чего?..

Он шагнул вперед, сокращая дистанцию. На меня тяжело пахнуло перегаром.

— Мать умирала, — он пошел на меня, чеканя слова, — и дочь снимала кольцо с ее пальца. Вся сила была в кольце. Дочь надевала его и носила. Я его взял из раскопа. Надо было оставить. Взял грех на душу, — он мелко затрясся, еле выговаривая слова. — Надел. Хорошо сидело. А потом взял и тебе подарил. Сашка. Оно мне все отдавало, но потом я снял… и тебе подарил. Почему подарил… тебе-то? Теперь вся сила у тебя. Вся моя сила. Найди кольцо! — он вдруг закричал и кинулся на меня, растопырив руки. — Отдай! Не убивай, Саша!

Я вскрикнул и бросился бежать.

В ту ночь мне снилось кольцо. Я вновь надевал его на палец и ощущал живой, звериный жар металла. Оно разговаривало со мной на забытых языках. Шептало голосами давно сгнивших тел. Я чувствовал тепло нежных рук — прикосновения женщин, что носили кольцо до меня. И тепло Жениной руки, который получил от кольца так много, и потом отдал свое счастье мне…

Я заболел. Что-то случилось с моим телом: ломило суставы, крутило мышцы, в глаза словно попал песок. Похоже, проклятие кольца начинало действовать. Надо же было его потерять!

Я стоял за баром, наливая пиво. За глазными яблоками что-то ворочалось, вызывая дрожь в плечах. К стойке подошла женщина в красном свитере. Семафорная расцветка ударила меня по глазам. Она что-то сказала, медленно шевеля губами. Ее птичьи глаза. Воробьиные когти на правой руке. Она постучала ими по стойке, и я от этого перестука я дернулся, как наркоман.

— Простите!

Почему она так кричала? Пыталась заглушить музыку? Злилась на меня? Я смотрел в ее накрашенное лицо и ничего не понимал.

— Мое кольцо!

Стакан светлого лагера выскользнул из моей руки и звякнул об пол, обдавая кеды жирной пеной.

— Что?..

— Кольцо! Мое кольцо!

Я шарахнулся от нее, как от мертвой. А потом пространство раскололось на миллионы острых кусочков. И всё вокруг замолчало.

Я свернул пирамиду бокалов, которые стояли на сушилке. Посетители смотрели на меня: кто-то с пустым любопытством, кто-то с тревогой, а некоторые — с кровожадной радостью. “I’m on the highway to hell!” — заорал в полной тишине Бон Скотт из колонок. Я в аду. Точно, Бон. Так и есть. Я пошатнулся и схватился рукой за сушилку, напарываясь на осколки.

Через зал ко мне бежала администратор.

За бар встал официант, а администратор потащила меня через кухню к раздевалкам. Ее тонкие ноздри раздувались от гнева.

— Ты накурился? — закричала она. Глаза у нее буквально побелели от ярости. Она схватила меня за порезанную руку и принялась вытаскивать осколки. — Господи, кровищи-то… мама. Саша, скажи что-нибудь! Тебе плохо?

— Я в порядке, Насть. Все нормально, — пробормотал я. Она обратила ко мне белое лицо.

— Да ты весь… Что нормально-то? А? Принимал что-нибудь?

— Что с ним? — в раздевалку вошел повар, неся аптечку. Настя коршуном кинулась к ней, достала перекись.

— Что-то с сердцем, — наобум сказал я.

Коллеги мрачно переглянулись.

— Пойдешь в отпуск, — сказала администраторша. — Отдохни. Паш, вызови скорую.

— Не надо! Я сам схожу. Все хорошо, — запротестовал я, — У меня бывает. Это не в первый раз.

— Не в первый? Сашенька, ну…

Я дернулся, услышав свое имя.

— Ты чего отпрыгнул? — басил Паша, выводя меня на улицу. Он нес мои вещи. — Женщина там сидит, плачет… Кольцо обручальное потеряла. Думала, может ты видел…

Придя домой, я позвонил маме и попросил ее зайти через пару дней к Гамлету. Насыпал ему свежего корма, наполнил поилку водой. Погладил по мягкой спине. Зверек прильнул к моей искалеченной ладони и нервно задергал носом. “Я могу ведь его больше не увидеть”, — подумал я. В глазах защипало. “Малыш Гамлет, держись! Следи за квартирой! Будь молодцом!”

Я побросал какие-то вещи в рюкзак и вышел из дома. К голове приливала кровь. Ноги сами привели меня на станцию, где я купил какой-то билет, сел в какой-то поезд и куда-то поехал. В тот момент я был уверен, что еду умирать.

Через четверть часа я вышел из электрички и увидел в отдалении знакомые дома. Внутренний компас почему-то привел меня на Тарасовку. Умирать пока рано, решил я. Нужно сперва проведать друга.

В желтом сайдинговом доме неподалеку от станции жил мой товарищ по прозвищу Жуть. В тот вечер он сидел дома со своей племянницей и ждал сестру.

— Саня? Я тебя не узнал! — удивленно сказал он, открывая калитку. — Ты на мертвяка похож. В курсе?

— Впусти меня, — не своим голосом попросил я. — Нужна помощь.

Жуть втолкнул меня на участок, покрутил головой по сторонам и только потом запер калитку. Мы прошли в дом. На кухне сидела маленькая Ева и смотрела “Смешариков”. Жуть достал из холодильника пару банок пива. Затем покосился на меня, потер бритую макушку и вытащил из шкафа бутылку коньяка.

— Пойдем, присядем. Ты, Евка, здесь! — крикнул он девочке, которая оторвалась от экрана и теперь мигала на меня круглыми глазами.

— Проблемы? — деловито осведомился он, садясь на диван. Я остался стоять. Кивнул.

— Наркота? — уже тише спросил он. Я помотал головой. Глаза товарища расширились. — Бандюки? — я снова помотал головой.

— Да не молчи ты! На, — он протянул мне коньяк. — Пей. Рассказывай. Только по порядку.

Я рассказал ему всё. Помню, что напился тогда в стельку, что-то доказывал, злился на Женю, кричал. В какой-то момент вернулась сестра Жути, худая носатая девица, не говоря нам ни слова, забрала дочь и быстро ушла. Мы продолжили пить.

Друг применял различные тактики — высмеивал меня, пытался воззвать к здравому смыслу, ругал. Я упорствовал. Если бы Жуть видел, каким стал Женя, если бы он сам подержал то кольцо, он бы сразу все понял! Но он, самый закостенелый материалист на свете, отказывался верить. И запрещал верить мне. Я думаю, что если бы приехал к кому-то еще, в ту ночь я бы не выдержал. Можете считать, что я преувеличиваю, но мне было так страшно, что я без раздумий шагнул бы под поезд.

На следующий день Жуть повез меня домой.

Машина закладывала петли в плотно заставленных двориках. Еще пара кварталов — и покажется мой бар. Увидев у тротуара полицейскую легковушку, я машинально уцепился за нее взглядом.

Из-за припаркованных автомобилей тенью мелькнул острый козырек. Жуть поехал чуть медленнее, пропуская встречную машину. С праздным любопытством я оглянулся на мента, который сидел на корточках посреди тротуара. “Ручку уронил”, — подумал я. Эта мысль почему-то меня насмешила.

А потом я увидел тело.

На тротуаре лежал, вытянувшись в струнку, мужчина в грязном пуховике. Его бледный живот оголился. Рядом с трупом в омерзительном порядке были разложены его вещи: телефон, бумажник, пачка “орбита”, ключи. Мент сидел на корточках и что-то писал.

Я хочу, чтобы вы представили себе эту картину. Прямо сейчас.

Падающий снег. Мертвый живот, похожий на белый цветок. Ключи от квартиры. Осиротевший телефон. Острый козырек ментовской фуражки. Я жадно вцепился взглядом в лицо человека. Оно было бледное, серое, синеватое, асфальтовое. Какое-то ночное. Тихое. Все вместе. На подбородке струйкой запеклась кровь.

Это был Женя.

Жуть втащил меня в квартиру и усадил на кровать. Мои руки ходили ходуном. На пороге, помню, ему пришлось отобрать у меня ключи, чтобы открыть дверь. В прихожей он снял с меня куртку. Я лег на кровать, не раздеваясь, и уставился в потолок.

Все было кончено. Проклятие забрало Женю. Настал мой черед.

Жуть не уходил до самого вечера. Потом, уже одевшись, выругался, позвонил на работу, разделся, поставил чайник, сделал бутерброды. Постелил себе на полу.

Ночью мне снились белые цветы. В их бутонах лежали тысячи черных колец.

Наутро Жуть развел бурную деятельность, пытаясь меня подбодрить. Заявив, что в квартире несет крысиным дерьмом, он выгнал недовольного Гамлета на прогулку, а сам бодро принялся чистить его клетку. Крыса пищала и пыталась прорваться на стол. Гамлет ненавидит, когда кто-то потрошит его заначки.

Жуть склонился над мусорным ведром, вытряхивая гамачок. Что-то звякнуло.

— Что ты тут заныкал, модник? — друг обернулся, и я не сразу понял, что он обращается к крысе. — Откуда у тебя цацки? Смотри, что нашел, — это уже мне, — ты его балуешь, Саня.

Он протянул мне какую-то покореженную железяку.

Вы не поверите, но чертов Гамлет украл мое кольцо. Он утащил его в свой гамак и разгрыз. Я взял кольцо дрожащими пальцами. Все перед глазами закачалось.

— Это оно, да? — голос Жути доносился до меня будто из глубины. — Оно?

— Да, чувак. Это оно, — тихо ответил я.

И тогда мой друг с облегчением рассмеялся.

— Переименовывай свою крысу! Теперь я буду звать его Разрушителем Проклятий!

Вечером я позвонил в бар, а на следующий день взял смену.

Там я встретил Игоря. Он был один.

Я подал ему бокал темного пива, который он осушил за несколько секунд. Его глаза покраснели, словно он тер их кулаком.

— Знаешь про Женьку? — тихо спросил он, принимая второй бокал. Я кивнул.

— Хороший был мужик. Это… — он помахал рукой, — убери пиво. Налей нам по стопочке. Помянем.

— Как он умер? — зачем-то спросил я. Игорь покачал головой.

— Драка. Схлестнулся по пьяни с соседом. Жека упал. Ударился головой. Всё… Пятьдесят три всего было. Пятьдесят три, Саш!.. Олька одна осталась. Плачет, — Игорь потер лоб ладонью, наклонился ко мне поближе. — Плохо сейчас скажу, Саш, но ей повезло. Она молодая, нормального найдет.

— Найдет, конечно, — ответил я.

— Нет, Сань, нет, — его глаза забегали, — Не понимаешь. У Женьки голова... Он с института лечился. Все хорошо было, а тут что-то… как-то навалилось на него все. Он ж не пил особо раньше. Нельзя с таблетками. А тут качели какие-то. То хорошее, то плохое. Видимо, опять проснулось это в нем. Он же… — голос Игоря дрогнул. — Он меня всё доставал последние месяцы. Сам на себя непохожий… Приходил под окна. Ходил там… Ты не представляешь. Я его к себе позвал, а он… Жену напугал. Сына. Говорит, у тебя там голуби сидят. В морзянку сложились. Говорит, надо идти, что-то там делать… Я так испугался, Саш, — зашептал он. — Психиатру знакомому звонил. Говорю, Жень, пойди. Бесплатно, только сходи. А он не пошел…

В день похорон я стоял у окна, уже одетый, и смотрел на дорогу. Позёмка крутилась на подъездной дорожке, как пёс. Я еще мог различить черный круг асфальта под утоптанным снегом. В моей ладони лежали обломки кольца.

Я смотрел сквозь метель и, кажется, видел Женю. Видел, как он ходит. Ждёт.

Я знал, что должен вернуть ему кольцо. Но еще я знал, что не смогу этого сделать, потому что какая-то часть меня продолжала бояться.

А что бы сделали вы?

Дороги из нескольких деревень и дачных посёлков сплетались в замысловатый двухполосный узел, явно не справлявшийся со своей основной задачей. Перегретый солнцем и двигателями воздух покачивался, вместе с ним двигалась картинка за лобовым стеклом, и чтобы не беситься от её монотонности, Крапивин смотрел вбок, влево, в окно двери, за которым желтел луг, и в паре километров торчала линия леса.

Глаза начинали слипаться, Крапивин моргнул и увидел, как медленно, по встречке, его обгоняет корова, отмахиваясь хвостом от гудящего роя насекомых. Крапивин оглянулся – сзади стояла ещё одна корова, с чёрными мельтешащими точками вокруг жующей морды. Она опустила голову и беззлобно боднула его багажник. Крапивин потряс головой, и заметил, что вместо автомобилей впереди тоже стоят коровы. Водитель коротко ударил по сигналу, и послышалось протяжное, низкое, утробное мычание, исходящее из его машины. Задняя корова ответила и пошла на неспешный обгон по обочине справа. За ней проследовала ещё одна. Крапивин занервничал, вокруг, куда ни посмотри, шевелились единым месивом пятнистые, белые, чёрные, рыжие бока и спины. Гул усиливался.

Крапивин захотел выйти из машины, но дверь не открывалась, подпираемая жёсткими боками. Наконец, Крапивин толкнул дверь посильнее, и она отвалилась, а вместе с ней от машины отошли несколько кусков чёрной шкуры и накрыли Крапивину лицо. Он заорал и выпал из двери, в пыль, содрал налипшую шкуру с глаз и увидел вместо своего автомобиля ещё одну корову, только с большой рваной дыркой в боку, из которой торчали кости и сочилась багровая жижа. Корова посмотрела на своего водителя и замычала. Крапивин дёрнулся и проснулся.

Он сидел на водительском сидении, всё было по-прежнему, рядом стояли другие машины, в воздухе висел гул от работающих движков, только спереди на дороге было немного пространства, на несколько корпусов, о котором ему вежливо, но настойчиво подсказывал гудок сзади, скорее всего с матом пополам. Пробка тронулась, зевающий Крапивин медленно двинулся вместе с ней, и через минут 10 оказался на перекрёстке. Он уже собирался поворачивать на главную дорогу, где пробка должна рассосаться, как обычно, и через каких-то сорок минут асфальта и встречного ветра он окажется дома… как вдруг увидел его. В центре перекрёстка стояла двухметровая тонкая белая фигура и смотрела прямо ему в глаза, вытянув в его сторону одну руку. Крапивина прошиб холодный пот. Он надеялся, что в этот раз обойдётся, как всегда обходилось раньше. Но белая рука быстро вытянулась и хлопнула по капоту, оставив отпечаток белой ладони. Крапивин резко нажал на тормоз.

– Твою-то мать, – еле слышно, прикрываясь визгом тормозных колодок, сказал Крапивин, и ударил руками по рулю. Фигура неумолимо подняла вторую руку, приказывая проехать ему прямо, за перекрёсток, где стояла машина ДПС. Сзади посигналили ещё раз, и Крапивин проехал туда, куда ему указал постовой, чувствуя спиной тяжёлый взгляд. Остановился, выключил зажигание, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.. К нему вразвалочку подошёл человек в форме. Крапивин открыл окно.

– Добрый вечер! Как служба вечерняя?
– Лейтенант Бородько, уполномоченный на распределении. Предъявите, пожалуйста, права и техпаспорт.
– Товарищ лейтенант, я ж с дачи еду, мне на работу завтра вставать, тут мне совсем немно…
– Права, пожалуйста, и техпаспорт. И страховку.

Ругаясь про себя, Крапивин достал документы из бардачка и протянул в окно. Лейтенант внимательно изучил их, заглянул Крапивину в лицо, и положил бумаги себе в нагрудный карман. Крапивин прикусил губу.

– Проезжайте по просёлочной, прямо, на КПП выгрузите вещи.

Делать было нечего. Крапивин завёл мотор и неспешно поехал по грунтовке, увенчанной по обочинам чертополохом и шиповником. Гул дороги остался далеко позади. Через сотню метров по краям пошли кусты, а ещё через пару сотен начался лес. Крапивин достал телефон и набрал номер.

– Михалыч?
– Крапивин, ты чего, офонарел? Я ж ложусь рано. Юльку вон разбудил. – Рядом с Михалычем звенел, увеличивая обороты и набирая мощь, женский голос.
– Михалыч, я тут, короче, с дачи ехал, и к гайцам попал.
– И чё, лишение, что ли?
– Да не, под распределение угодил. На завтра есть замена?
– Эээ, ну и угораздило тебя. Ключи где? С собой опять увёз?
– Не, сдал, под роспись. Тубус заедает, там посильнее надавить надо, и отвинтится.
– Ладно, Крапивин, разберусь. Давай.
– А кто выйдет-то за меня, Васёк или… – но из трубки доносились только гудки. Крапивин полистал телефон, нашёл контакт с именем “Надежда”, и секунд 15 раздумывал, предупредить или нет. Недавно с Надей они крупно поссорились, и сейчас в Крапивине желание социализации боролось с гордостью.

– А, нафиг. – Крапивин кинул телефон на пассажирское сидение. Через пару сотен метров на повороте Крапивин слегка притормозил. Сбоку от дороги, ранее скрытые защитной полоской деревьев, немного дальше под навесом стояли коробки, лежали сумки, валялись чемоданы. Рядом стояли двое патрульных, курили и разговаривали. Они увидели Крапивина, один патрульный потушил сигарету и пошёл к нему.

– Старший сержант Семёнкин. Выходите из машины и выгружайте вещи, кладите под навес.
– Офицер, не поможете? Коробки тяжёлые. Там сварочный аппарат, плюс я железа наварил, там рамы тяжёлые, и ещё…
– Паспорт, пожалуйста.

Через 10 минут потный и злой Крапивин залез обратно в свою машину и поехал дальше. Начинало темнеть, жара стала спадать. Ехать оставалось недолго, но быстро ехать было нельзя – каждые триста метров стояли знаки ограничения скорости. Но вот впереди уже появились огни. Крапивин пытался думать о чём-то важном, но в голове вертелись только недавно сваренные стальные рамы на продажу. Полдня убил, а мог отдохнуть… Впереди уже виднелась Голова, она была неподвижной. Он сбавил скорость до пяти километров в час и поехал прямо к Голове, торчащей на дороге между нескольких фонарей.

– Уснула, что ли? – сердито буркнул Крапивин и нажал на сигнал. Огромная, высотой метра три-четыре голова, похожая на человеческую, с глазами, носом, ушами и ртом, зашевелилась и заморгала. Крапивину всегда было интересно, она тут растёт из земли, или её сюда просто принесли отдельно, он даже почитывал форумы, где схлёстывались в жестоких боях противоположные мнения, но в темноте это загадочное место контакта двух поверхностей было неразличимо. Голова наконец полностью открыла глаза и увидела подъезжающий автомобиль. Огромный рот растянулся в зубастой улыбке, и послышался низкочастотный хрип. Дальше Голова распахнула рот как можно шире и глядела на Крапивина. С потрескавшихся губ текла слюна. Дорога перед Головой была хорошо заасфальтирована и шла немного под уклон. Крапивин, раздосадованный вторжением в свои планы, почувствовав свободу от двигателя, от патрульных, от вечной пробки на въезд, медленно, спокойно и немного торжественно выключил зажигание и отстегнул ремень. Вокруг стояла мёртвая тишина, не было слышно ни птиц, ни сверчков. Машина беззвучно катилась в огромную разверстую пасть. Автомобиль заехал на нижнюю губу и остановился. Голова стала медленно, всасывающими движениями, вбирать в себя автомобиль. Ещё прочные, но уже трескающиеся зубы перемалывали сталь, стекло, резину, обивку, надежды на уютный вечер, на спокойную старость, самого Крапивина. Пока его кости хрустели в безжалостной пасти, Крапивин подумал, что надо было позвонить Наде, и ещё успел подумать, что эти его мысли были очень, очень важными.

***

Автомобили поворачивали на перекрёстке и набирали скорость, оставляя позади высокого белого постового и пыльный, узкий выезд из сельского архипелага. Дачники мчались в город по скоростному шоссе, пытаясь выиграть драгоценные минуты вечернего заслуженного отдыха.

– …ты вообще меня слушаешь?
– Видела? Крапивина замели. Через четыре участка от нашего живёт, у пруда. Жил.
– Я-то видела, ты отвечать будешь? Я мешок картошки поставила у порога. Опять забыл?

2022

Автор: Паша Шишкин

Хотите — верьте, хотите — нет, но это было с одной моей хорошей знакомой. Пусть будет Машей.

Устроилась она на работу в одну серьезную, как она думала, организацию. Не в ту, у которых служба и опасна и трудна, а в другую. Важную такую провинциальную контору. Она тогда полна была сил и энтузиазма, не привлекалась, не наблюдалась, характер не вредный, не замужем. Вот и взяли ее целым ведущим специалистом.

Машка еще не знала, как она попала. Сначала ей все понравилось. Коллектив был разновозрастный, преимущественно женский. Все супер вежливые, предупредительные:

— Будьте любезны, передайте во ту хреновину. Благодарю, ахах!

Но исподтишка, конечно, друг другу подгаживали, чего уж там. Но изыскано так, элегантно, в белом пальто.

И была у них в коллективе одна дама, пусть будет Елена Анатольевна. Она давно на пенсию по возрасту вышла, но руководство старейшего сотрудника на заслуженный отдых отпустить отчего-то боялось, контракт с ней продляли каждый год.

Выглядела эта дама для своих годов просто отлично. Выставка достижений современной косметологии налицо. Она этим лицом в свое время на местном телевидении долго в эфире светила. Голос был шикарный, поставленный, макияж по возрасту, укладка, маникюр свежий. Одета со вкусом. Интересная женщина, мечта снабженца одним словом.

Но коллеги в конторе Елену Анатольевну мягко говоря не любили и обходили стороной. Ибо у интересной женщины характер был как у лошади Пржевальского, только что не кусалась и лягалась. На провинциальном телевидении условия выживания очень жесткими были, а Елена Анатольевна там четверть века продержалась. Конкуренток на подлете сбивать навострилась.

Машу на новенького как раз к этой даме в кабинет и определили, никто со старейшим сотрудником на одной территории не уживался. А девушка не сразу расчухала, насколько бывшая звезда телевизионного эфира скандальная и токсичная баба. Сначала они вполне корректно и вежливо общались, а потом Елена Анатольевна в Машке скрытую угрозу разглядела и закусилась на потенциальную соперницу по-страшному.

Стала она к девушке цепляться по мелочи, каждый божий день искусно мозги выедать. Хамить изящно: ах, Машенька, попробуйте подумать, это совершенно не больно, ахах! Маша купила хорошую гарнитуру, чтобы на фоновый бубнеж соседки по кабинету не отвлекаться, обложилась служебками, и сидела сопли на кулак накручивала. Утонченно хамить она не умела, а менять работу не вариант был.

А потом стала девушка замечать, что на ее столе появляется какая-то странная пыль: черная, тяжелая, жирная. С улицы, что ли летит? Так вроде бы окна закрыты. Замаялась Машка стол и клавиатуру оттирать.

И вот как-то пришла она буквально на пять минут пораньше и видит картину маслом: стоит Елена Анатольевна, зад отклячив, и над Машкиным столом щедро черную-пречерную землю рассыпает из контейнера. Бормочет что-то при этом, да через плечо сплевывает. Машка аж на минуту дар речи потеряла. А потом как заорет громко на весь коридор:

— А что это вы, Елена Анатольевна, делаете, а?

А Елена Анатольевна так и застыла в некрасивой позе с щепоткой в руке. Не нашла, что ответить. А Машка тем временем ей тряпку под нос сунула: убирайте всю эту хреновину, говорит.

Та конечно в категоричный отказ. А Маша с тряпкой наперевес все не отступает. И так у обеих полыхало, что из соседних кабинетов другие сотрудники выглядывать стали, интересоваться, что, собственно, происходит? Не принято в важной конторе было скандалить громко по утрам, это же серьезная организация, а не базар-вокзал! Пока все языками цокали и осуждали, Елена Анатольевна не придумала ничего умнее, чем обморок сымитировать. Цирк с конями, да и только!

Руководство вызвало Машу и Елену Анатольевну на ковер и отпорицало. Наказало: не ссорьтесь, девочки, и на снижение премиальных намекнуло. Елена Анатольевна стала тише воды, ниже травы, даже здороваться стала. А через пару дней пропала Машкина заколка. Обычный такой копеечный крабик, но очень удобно было им волосы закалывать. Маша все осмотрела, все ящики перевернула, даже под столом по-пластунски проползла, но не нашла крабик. Неприятно, конечно. Куда он подеваться мог?

Погрустила она, повздыхала, да и новую заколку купила. Не такую удобную, но вполне себе. И тут выходит она после выходных на работу, начинает лоток для бумаг разбирать, а ей в руки падает ее любимый старый крабик. Нашелся-таки!

Обрадовалась Маша, волосы им подколола и села очередной отчет печатать. Да вот только не идет он никак: голова кружится, строчки перед глазами пляшут. А потом такой приступ мигрени накрыл, что отпросилась Маша домой, очень нехорошо ей стало. Дома она вызвала скорую, лучше ей не становилось: к головной боли тошнота добавилась и шум в ушах.

Определили у нее «сужение сосудов головного мозга», положили в неврологию, и стали интенсивно прокапывать то одним, то другим. Друзья и коллеги по работе звонили, интересовались здоровьем, но Машка даже разговаривать толком не могла, слабость оставалась и головокружение.

А в палате с ней планово лежала колоритная такая деревенская баба, пусть будет Варвара Степановна. Как-то поделилась с ней Машка своей историей. Со случайными людьми иногда самым сокровенным делишься, потому как больше ты их навряд ли увидишь. Вот и рассказала Машке соседке по палате о своих офисных злоключениях.

Выслушала ее Варвара очень внимательно да и говорит: а крабик твой, Машка, внезапно в бумагах найденный, дома остался?

— Нет, — Маша отвечает. — Вот он.

Посмотрела на него Варвара Андреевна, а потом свернула из задрипанного больничного журнала кулечек и Машке кивнула: сюда его положи.

— Пойдем вечером в больничный сад прогуляемся, — говорит. — Я тебе фокус один покажу.

Зашли они вечером в самый дальний закуток запущенного сада, где стояла скамейка облезлая, да урна бетонная. Варвара Степановна кулечек журнальный в урну опустила и подожгла. Закурила сигарету, присела на скамейку, и все на огонь смотрела и что-то под нос себе шептала. Крабик конечно не сгорел с кулечком, а только оплавился, но Машку вдруг отпустило. Стало легче, голова просветлела. Вот как полезны прогулки на свежем воздухе, думает.

А Варвара Степановна ей говорит:

— Такие вещи на смерть делают. Припечатали тебя на совесть. Видела я такое раньше, у клиентки моей звезда одна с местного телевидения мужа решила увести, заговоренное колечко подкинула. Чудом женщина жива осталась, онкологию проглядели, еле спасли.

Маша тут же дважды два сложила и обалдела. Поняла она, что не зря Елену Анатольевну все сторонятся и боятся. Ведьма она, крашенная.

— Да нет, не похожа на ведьму хрычовка старая, — покачала головой Варвара Степановна. — Но ходит к кому-то очень сильному свои вопросы решать.

А потом добавила, на сгоревший кулечек глядя:

— Дорогую цену она заплатит за черную работу.

— А вы кто, экстрасенс? — Машка спрашивает. — Сколько берете?

— Нет, фермерша я, — засмеялась Варвара Степановна. — Если молока деревенского или масла купить захочешь — обращайся. А если извести кого удумала — то не по адресу.

Пригорюнилась Машка: что же теперь делать? Доскребет ведь старушенция придирками своими и колдовством черным. Варвара Степановна девушку пожалела:

— Купи мне печенья и сигарет хороших, — говорит. — Научу я тебя как старую грымзу немного осадить.

На том и порешили.

После прогулки в больничном саду Маша резко на поправку пошла. Лечащий врач удивлялся: надо же, всего один препарат поменяли, а какая положительная динамика! Подлечили девушку, к выписке подготовили, кучу рекомендаций дали, какие дома витамины пропить, какие ноотропы. А Варвара Степановна тоже Машке рекомендаций выдала целый вагон, что нужно сделать, чтобы себя на работе от пакостей Елены Анатольевны обезопасить.

Перво-наперво, Варвара Степановна сказала приколоть к лифчику булавку с лоскутком красной ткани острием вниз. Да не просто так приколоть, а три прокола сделать. Булавку эту никогда не снимать, если белье меняешь — перекалывать.

Потом сказала она колючее растение поставить на рабочий стол. Но не кактус, это слишком лайтово. Тут синеголовник нужен. Не позволит он колдовству приблизиться, навсегда его обратно отправит.

Булавку Маша к лифчику приколола, а потом по окрестным полям метнулась, собрала букетик из синеголовника и на рабочий стол в высокую вазочку торжественно поставила. И тут же к ней Елена Анатольевна подошла и говорит крайне любезно:

— Машенька, у меня сильная аллергия на сухоцветы. Будьте добры, уберите свою икебану!

Бегу, и волосы назад, подумала Маша. Надела гарнитуру, сделала морду тяпкой и просьбу эту проигнорила.

Целый день Елена Анатольевна ходила, поджав губки, нудела, жаловалась и коллегам, и начальству, но те на ее гундежь сквозь пальцы посмотрели. Конторские женщины на цветочках помешаны были. В соседних кабинетах такие джунгли традесканций и замиокулькасов наросли, что люди терялись. Про рассаду, которую по весне на подоконниках иные заслуженные сотрудницы для дачи выращивали, я вообще молчу. Так что колючки Машкины очень даже оценили: скромненько, но со вкусом. Да и не помнил никто, чтобы Елена Анатольевна чем-то страдала, даже не чихала она для приличия никогда.

А на следующий день выходит Машка на работу, глядит: а синеголовник весь поломанный на столе лежит. Как будто его ножницами почикали мелко-мелко.

— Ах, Машенька, — сочувственно качает головой Елена Анатольевна. — Вчера вечером была доставка воды, доставщик бутыль в кулере менял, пятой точкой своей ваш букетик зацепил и сломал, ахах! Бывает же такое!

В сказках деда свеклоеда и не такое бывает, подумала Маша. За синеголовник ей обидно было, букетик правда интересным получился, когда еще такой соберешь. Решила Машка действовать по запасному варианту.

Запасным вариантом была соль. Варвара Степановна наказала Маше всегда носить кармане мешочек с щепоткой соли, она в себя все злые умыслы собирает. Только в конце рабочего дня надо непременно эту соль в текучей воде уничтожать. Смывать, грубо говоря в канализацию, что Машка успешно каждый вечер в служебном туалете делала.

Стала Маша солью незаметно вокруг стола своего круг защитный насыпать. А заодно под стол вредной старушенции щедро соль сыпать. А чего, думала Маша, ей можно было, а мне нельзя что ли? Эффект был поразительный: Елена Анатольевна присаживалась на пару секунд в кресло, затем вскакивала, выбегала из кабинета на пару часов, потом возвращалась и по новому кругу.

Коллеги удивлялись: и чего ей на месте не сидится? И Маша, по простоте душевной, проболталась про соль. Коллеги похихикали, кто-то даже бессмертную гоголевскую классику вспомнил, «Вия», а потом все Машкино ноу-хау подхватили. Только коллеги дверные пороги стали солью посыпать. И перестала Елена Анатольевна по-соседски к коллегам заходить. Если ей что-то было нужно, она открывала дверь кабинета, просовывала в проем свое лицо, а через порог не переступала.

А потом в ход пошли пучки трав. К заново собранному синеголовнику добавилась метелка с веточками полыни, шалфея и василька. Шалфей отлично зашел добавкой в чай, и постепенно на столе у Машки выросла целая гора баночек со зверобоем, иван-чаем и еще чем-то душистым. Настоящая лавка травницы.

Перестала Машке докучать Елена Анатольевна. Сдулась она как резиновый шарик, молча работала за соседним столом, но с больничных стала отчего-то не вылезать. Правда стала девушка со временем замечать, что коллеги искоса на нее бросают странные взгляды. Как будто сжечь хотят на костре вместе с ее букетами. Посмеялась, конечно, Машка, иван-чая себе заварила, и пошла себе дальше отчеты спокойно печатать. Никто ее в конторе больше не трогал, опасались.

А на новогоднем корпоративе, когда все были изрядно навеселе, как-то сама собой тема ведовства и гаданий всплыла. И тут Елена Анатольевна решила показательно выступить.

Грех это, говорит, страшный грех! И на Машку выразительно так смотрит.

Ок, вызов принят, пьяно икнула Машка. И напомнила она коллеге про контейнер с черноземом, про чужого мужа и про заколку-крабик. А потом сказала женщине словами Варвары Степановны:

— Дорогую цену заплатите за черную работу, ахах!

Ночью скорая увезла Елену Анатольевну с гипертоническим кризом.

***

Машка из серьезной организации потом уволилась. Если думаете, что ее в коллективе сожрали после новогоднего корпоратива, то нет, не сожрали. Наоборот, стали заискивать и робко просить помочь в сложных жизненных ситуациях. Доводы разума на коллег не действовали, и девушка стала им разнотравье из баночек раздавать и сухоцветами одаривать, лишь бы отстали. А те благодарили и обращались еще. Машка и не заметила, как в эту тему погрузилась по полной, и настолько прониклась, что в эзотерику ушла.

Сейчас она успешный практикующий таролог. Чудес не обещает, расклады делает где угодно, хоть на лавочке в парке, но попасть к ней сложно. Запись очень плотная.

А Елена Анатольевна в важной конторе так и работает. Куда она пойдет жить на одну пенсию, к снабженцу что ли? Сидит себе спокойно одна в кабинете и строчит отчеты, с черными мыслями в голове.

Аннотация — Новый мистический триллер

Часть первая главы 1-4 — Продолжение поста «Новый мистический триллер»

Часть первая главы 5-6 — Гагарина,23

Часть первая главы 7-9 — Гагарина,23  (Часть первая главы 7-9)

глава 10

Вылетев от Барановской во двор дома, начальник милиции удивился, увидев своих сотрудников, стоявших в окружении людей у соседнего подъезда.

— Что здесь происходит? — спросил он властным голосом, с досадой подумав о бессмысленном визите и пропущенном обеде — боль в животе отпустила.

Сразу несколько женщин бросились к нему и наперебой начали рассказывать дикую историю про исчезнувшего ребёнка.

— Она зашла в комнату, а в кроватке пусто! — брызгая слюной, с жаром говорила тётка в байковом халате, в волнении теребя янтарные бусы на полной шее.

— А девочке всего полгодика, ну не могла же она сама уйти! — басила соседка с дымящимся беломором в золотых зубах. Рыжий молодой кот жался к её ногам и, прижав уши, тихо шипел, готовый броситься на форменные брюки начальника в любую минуту.

— Задушили дитятко, где-нибудь в шкафу под тряпками спрятали, а сами теперь притворяются, что убиты горем. Будто все такие дураки, так прямо и поверили. Ага, сейчас! Арестовать их надо и обыск сделать! — голосила бабка в засаленном фартуке.

— Кто кого душил тряпками в шкафу? Доложите как положено! — обратился начальник к молодому следователю, отмахиваясь от папиросного дыма, байское лицо посуровело.

— Поступил вызов о происшествии — пропал ребёнок, девочка в возрасте шести месяцев. Мать утверждает, что уложила дочь спать и занялась делами по дому. В квартире, кроме неё и ребёнка, никого не было. Муж на работе. Входная дверь закрывается на замок и цепочку. Третий этаж, проникновение через окно в открытую форточку невозможно. Женщина бьётся в истерике, скорую уже вызвали.

— Так с кем сейчас подозреваемая?

— С соседкой, но мать — потерпевшая, — неопытный сотрудник не понял, что организовывает висяк родному отделению.

Бай сделал страшные глаза, схватив парня за рукав, потащил вглубь подъезда:

— Ты с ума сошёл! Сейчас с понятыми проведём обыск, если найдём труп — раскроем убийство, ничего не найдём — обвиним в убийстве и сокрытии трупа. Я понял, что свидетелей, видевших сегодня ребёнка, нет?

— Не верю, что мать причастна, вы бы видели, в каком она состоянии.

— Молодой ты ещё, я тебе столько историй могу рассказать про женщин, умышленно или по неосторожности убивших своих детей, и все они на допросе, рыдая, рвали на себе волосы.

— Да, происшествие странное! Куда же всё-таки делась девочка?

— Куда-куда, не ведьма же из сказки залетела в форточку и съела! — возмутился начальник милиции и подумал: «Ну и денёк сегодня! Хорошо, что я оказался в нужное время в нужном месте, а то этот сопляк наворотил бы дел!»

***

Айгуль отпросилась с работы — токсикоз напомнил о себе в обеденное время. Бола́т ещё ничего не знал, сама не понимая почему, она решила рассказать мужу о беременности, дождавшись трёхмесячного срока. Увидев во дворе людей, возбуждённо обсуждающих что-то, подошла. От услышанного в глазах потемнело — сразу же вспомнился кошмар в Аральске; пустота в коляске; тот злополучный день, когда исчез их маленький сынишка. Пошатываясь, женщина направилась к своему подъезду с единственным желанием оказаться дома и отгородиться от всего мира, спрятавшись под одеялом.

«Скорее бы Бола́т пришёл, — сквозь пелену слёз Айгуль увидела на лавочке у подъезда их бабушку. — Как она здесь оказалась, ведь по дому еле передвигается? Неужели сама спустилась с четвёртого этажа?»
Старушка приветливо улыбнулась, быстро встала и пошла навстречу. Так они и поднимались по лестнице — глотающая слёзы Айгуль и необычно бодрая престарелая родственница.

***

Председатель профкома быстро зашла в свой кабинет, закрылась на ключ и долго смотрелась в зеркало: «Какой позор! Так опростоволосилась перед этой байской мордой! — она знала, что, по мнению начальника милиции, на руководящих постах должны работать только мужчины. Всё, что произошло у Барановской, теперь лишь укрепит его правоту. — Терапевт в фабричной амбулатории ещё на месте, пойду возьму больничный хотя бы на неделю. За это время всё уляжется, забудется». Через десять минут голова с халой слабым голосом жаловалась врачу на першение в горле и озноб.

***

Домой плешивого под руки привели два подвыпивших мужичка, сдали худой и плоской, как камбала, жене. Ходики на кухне прокуковали девять часов вечера. Супруга, поджав губы, дотащила до дивана безвольное тело, стянула с него ботинки и пиджак, поставила в изголовье таз для рвоты и ушла в спальню, громко хлопнув дверью. Где и с кем пил, плешивый не помнил, потому что пить не умел и пьянел от одного запаха алкоголя. На следующий день, стараясь не смотреть жене в глаза, маялся от изжоги и гадливой тоски на душе.

Третий день Мок пряталась на антресолях — размеренное и тихое существование, к которому она успела привыкнуть, превратилось в кошмар: туда-сюда ходили люди, заносили коробки, узлы, мебель, стоял гул голосов — в квартире всё изменилось.

Анна Борисовна предложила Лизе жить вместе — молодая мама с ребёнком в гостиной, а сама Анна в спальной комнате. Расходы на коммунальные услуги и продукты можно делить пополам. У Лизы заканчивался декретный отпуск, Анна дорабатывала последние годы до пенсии, Тимур будет посещать ясли. Лиза теперь не одна, если нужно, Анна Борисовна присмотрит за ребёнком.

— С уборкой и готовкой разберёмся как-нибудь, проблемы будем решать по мере их поступления. — Анна Борисовна улыбнулась, увидев, как Лиза кивает на каждое её предложение.

— Я очень люблю готовить, главное, чтобы было из чего, и за уборку не думайте даже, я у нас дома такую работу с малолетства делала! — приложив руки к груди, с жаром выпалила Лиза.

В гостиной теперь стояли платяной шкаф с окошком в дверце и главное — диван с валиками по бокам и высокой спинкой в широкой деревянной раме. Валики сняли, и миниатюрная Лиза обрела спальное место. Продавленную раскладушку без сожаления выбросили.

Наводя порядок, женщины переговаривались. Мок внимательно слушала.

— Тёмная и страшная история. Собаку поисковую привели, а она завыла и никуда не пошла, след не учуяла.

— Ребёнок не мог испариться. Может быть, мать уложила дочку спать рядом с собой и во сне придавила?

— Много ли шестимесячному ребёнку надо — захлебнулась водой или уронили во время купания. Почему скорую не вызвали, зачем прятать тело?

— Очевидно, муж участвовал, где-то девочку закопали, жена одна не могла с этим справиться.

— Последние дни было тепло, но земля-то мёрзлая, всё-таки сейчас зима. Ой как представлю, что он копает, а она на руках завёрнутый в одеяльце трупик держит, так сердце от ужаса замирает!

— Дело громкое, о нём даже в газетах написали, их обоих увезли в столицу, судить уже там будут.

«Чёрная Ведьма нашла жертву в тот день, — догадалась Мок, — значит, негодяйка сыта и пока можно расслабиться. Пожалуй, что вообще отстанет от нас — дом большой, детей много — есть где разгуляться».

Однажды вечером, когда Анна Борисовна и Лиза чаёвничали на кухне, Мок, наблюдавшая с антресоли, увидела странного карлика стоявшего в стороне. Было впечатление, что женщины его не замечают. Выглядел гость необычно — большая круглая голова без шеи плавно переходила в покатые плечи. Пузырящиеся на коленях спортивные штаны и крупные ступни в плетёных сандалиях вызывали недоумение, а вот жилет в турецких огурцах был хорош — парчовый с кармашками.

«У него такой же горб, как у меня, — Мок прониклась симпатией к незнакомцу, разглядев под жилетом кривую линию спины; увлёкшись, шире приоткрыла дверцу. Голова карлика повернулась назад — само тело при этом даже не шелохнулось! — и посмотрела в упор на Мок огромными круглыми глазами с чёрными точками зрачков. — Он видит меня?! Это не человек, у него голова филина!»

Существо подмигнуло и состроило гримасу. Мок, увидев под носом-клювом маленькие квадратные зубы, поняла — это улыбка.

Когда жильцы квартиры разошлись по своим комнатам и крепко уснули, благодаря наведённому мороку, на кухне состоялось судьбоносное знакомство. Две сущности с интересом разглядывали друг друга. Круглые жёлтые глаза загадочно мерцали в сумраке, Мок принюхалась — пахло чем-то сладковато-волнующим.

— Запах ладана, — сказало существо, — многие верят, что он отгоняет нечистую силу, — раздался смешок, — не будем их разубеждать.

— Это мой дом! Ты как сюда попал? — у Мок мелькнула досадная мысль, что она хотела спросить о чём-то другом, держась солидно с достоинством хозяйки, а в результате повела себя как дворовый мальчишка.

— Я хранитель, теперь это и мой дом. Будем воевать? Не советую!

Пинск, 1915 год. Бо́рух Гольдман — 45-летний раввин, тайно практикующий каббалу, дважды вдовец и отец единственного ребёнка, ходил из угла в угол секретной комнаты в подвале дома. Тупая боль свербела в боку. Взглядом обведя тёмные переплёты книг и лики хасидских мудрецов, гневно взирающих с портретов, он сказал, обращаясь в пустоту:

— Знаю, что сотворю преступное, грешное. Жарясь на адском огне, буду успокаивать себя тем, что оставил свою дочь под защитой.

Мелом начертил на каменном полу пентаграмму, отдышался, ещё раз пробежал глазами по ветхозаветным строкам на древних пергаментах — запретные труды периода Второго Храма тайно хранились в семье в течение многих поколений. Бо́рух начал обряд.

Он встал лицом на восток, и подняв перед собой руки ладонями вверх, прочёл по порядку: “Заклинание Четырёх», «Заклинание Семи» и «Великую Молитву Соломона»:

— Заклинаю вас, силы царства, будьте под моей левой стопой и в деснице моей!..—древнееврейские гортанные слова сливались под низким потолком с дымкой от воскурений и горящих свечей, льющих слёзы на серебряные подсвечники. — Аме́н, Аме́н, Аме́н.

Бо́рух осторожно повернул притёртую крышку маленькой склянки.

— Апчхи! Что ты жжёшь? Рыбьи сердце и печень? Фу! — появившийся демон плюнул на пол, слюна зашипела и испарилась.

— Больше почтения! В моей ты власти с того мгновенья,

как я изгнал тебя из бесноватой прачки, — прохрипел Бо́рух, чувствуя, что вот-вот упадёт.

— Ты продержал меня два года в заточеньи!

Позволь спросить, зачем? — демон воинственно выпятил грудь.

— Желаешь в преисподнюю — в свой дом вернуться,

так эту милость заслужи!

— Оставь свои уловки, Бо́рух! Так что ты хочешь от меня?

Каббалист, забыв, что нельзя показывать слабину, тяжело вздохнул:

— Я болен, мне осталось жить не больше полугода,

и Ха́нна, дочь моя останется трёхлетней сиротой.

О ней, конечно, позаботится родня, но нужно большее...

— Судьба зло поглумилась над тобой! Как жаль! — демон, ёрничая, изобразил печаль.

Бо́рух опомнился и нахмурившись, повысил голос:

— Не забывайся! Повелеваю тебе быть хранителем Гольдман Ха́нны, дочери Бо́руха и оберегать её до преклонных лет!

Лучи от пентаграммы ударили ярким светом в потолок.

— Преклонные годы — это, по-твоему, сколько? — удручённо спросил невезучий гражданин Ада, поняв, что всё намного серьёзнее, чем он думал.

— Я размышлял об этом и решил, что девяносто лет —

достаточный предел, чтобы устать от жизни.

— А почему не двести? Давай, коль начал изводить меня,

так делай это с истинным размахом! — возмутился демон и волчком закрутился по комнате, брызгая во все стороны шипящей слюной:

— Мне не под силу отводить все беды,

что неминуемы для человека.

Я не смогу вернуть на место руку, что меч отсёк,

и сердце мёртвое заставить биться, тоже не смогу.

Я — демон, а не чародей.

Бо́рух усмехнулся, наблюдая за негодующим пленником:

— Ты делай так, чтоб меч не сёк и не стреляли ружья.

Искореняй причину, чтобы не было последствий!

— В тот миг, когда придёт предел отпущенных ей лет,

то, как узнать мне, что я вновь себе хозяин? — подстраиваясь под речь каббалиста, спросил хранитель-неофит.

Бо́рух понял, что сущность покорилась:

— Дочь Ха́нна не проснётся, и ты тотчас же вспомнишь своё имя...

— Имя? Моё имя? — круглые жёлтые глаза увеличились вдвое. — Я его забыл! — осознав весь ужас случившегося, несчастный схватился за голову.

— Без имени ты не раскроешь крылья, чтоб пролететь чрез тёмные врата.

Демон повернул совиную голову и посмотрел на свою спину. Его гордость — два антрацитово-чёрных крыла, лежали одно на другом ссохшимися засаленными тряпочками, образуя горб.

— Предела нет для подлости твоей! — слёзы дрожали в голосе нечисти.

— Так странно слышать от тебя подобные упрёки…

Хранитель, знай, что, если дочь моя

уйдёт из жизни до оговорённого срока,

ты станешь серой тенью в междумирье

и будешь там скитаться до скончания времён!

Обряд сожрал последние силы каббалиста и уже через месяц он умер. Сиротка Ха́нна, в будущем Анна Борисовна, пошла по длинной дороге жизни с невидимым защитником за спиной.

Изначально текст должен был опубликоваться со второй частью, но я его немного домучил, и теперь представляю вашему вниманию. Спасибо за понимание. Подписывайтесь, комментируйте, это оказывается очень стимулирует)

Предыдущая часть.

Автор: Felix Beck.

Глава 5.

— Уснула? — спросил полушепотом мужчина, сидя у керосиновой лампы. Ну или у чего-то, очень похожего на эту лампу, светящуюся довольно ярко и обливая помещение теплым желтым светом.

— Уснула. — ответил Ник и уселся на стул. — Меня Ник зовут.

— А меня отец Владимир. — представился в ответ мужчина. — Местный священник. Бывший. Давайте начистоту. Откуда вы? Я по прежнему ничего о вас не знаю. Как вы оказались на острове? Зачем вообще здесь этот ребёнок?

— Вопросов много, — начал Ник, вдохнув побольше воздуха в лёгкие. — ответов не хватает. Вы поверите, если я скажу, что из другого мира?

Кажется, Владимир ничуть не удивился услышанному. Даже бровью не повёл, продолжая молчать. Ник изложил ему все, что знал сам, все, что пережил за несколько дней. Так себе исповедь, пришло в голову сыщика в конце рассказа.

Отец долго и пристально смотрел в глаза Ника, видимо выискивая правду, и сыщик ожидал любой реакции, но не той, которую дождался.

— Был тут один такой. Не так давно, тоже пришёл под ночь, сказал, что журналист. — Владимир встал и пошёл к небольшому столику со столовыми приборами и чайником на старой конфорке. Поставив воду к пятиться, он снова вернулся в своё кресло. Все это время Ник терпеливо ждал, но внутри закипало не хуже, чем в чайнике. — интересовался шахтами нашими. Дорогу аа спрашивал, я его давай отговаривать. Там же верная гибель ждёт любого чужака. Ты заметил, что в посёлке никого нет?

— Да. Я встретил лишь одну странную пару уродливых людей. Они плелись за нами, пока мы не скрылись из виду.

— Жители тут странные, это верно. Могут и напугать туриста. Но все они покинули этот городок, когда бог покинул их. Он отвернулся от нас, низвергнув на нашу землю смерть и горе. И те, кто остались здесь, не лучшие представители острова, к сожалению. Все они переместились ближе к приискам. Всех словно тянет к этим дырам в преисподнюю. Не знаю, что они там нашли, может добывают уголь, может ещё что, похуже. Чай будешь?

Ник кивнул и отец, повозившись у стола пару минут, вернулся с двумя дымящимися кружками. «Крепкий получился, медленно пей. Он успокаивает.»

— Так что там с парнем, который приходил до меня? — спросил сыщик, отхлебнув терпкого, обжигающего напитка.

— Ах да. На утро он ушёл к шахтам, и больше я его не видел. Так вот, говорил он почти тоже самое, что и ты. Про миры, про убийства. Только я про это все итак знаю, не понаслышке. Сначала в нашем посёлке прогремела волна ужасных преступлений. Сразу после него начал валить снег чёрного цвета. Я тогда ещё понял, что это наше проклятье. А затем появились они. Темные призраки. И, судя по всему, пришли они из таких же миров, как ваш. Жители не выдержали жестокости и сбежали, кто куда, бросив посёлок умирать. Даже вещи забирать не стали, на радость мародерам.

— А что в этих шахтах такого? Зачем они понадобились журналисту?

— Он говорил что-то про выход. Что если спуститься в самую глубокую шахту, то можно найти выход. Он был не в себе, мягко говоря.

Допив крепкий чай, Ник вдруг почувствовал, как потяжелели веки. Сыщик прилёг на одну из немногих лавок, что остались от прежних служб и, перебирая в голове кучу мыслей, медленно погрузился в сон. Всю ночь он ворочался и просыпался, вспоминая отрывки из кошмаров. Все вперемешку: мёртвые тела, красные глаза в темноте, дрожащие двери, чёрный снег, человек без лица, священник с двустволкой. Под утро Нику удалось поспать около часа, прежде чем его не разбудил Владимир.

«Вставай давай. Подмогнешь, пока тут, по хозяйству надо кое-что сделать.» — проворчал он и сел напротив. Ник поднял свой тяжелый корпус, протер глаза.

— Что нужно сделать?

— Да пару коробок перетаскать с подвала наверх. Старый стал, кости не гнутся.

Ник без проблем принялся исполнять просьбу Владимира. Да и к тому же сам хотел попросить его кое о чем. То, на что решился сыщик ночью, требовало небольшой помощи. Когда три тяжелые коробки с консервами были подняты, Ник уже собрался с мыслями и все обдумал трезво.

— Отец Владимир, мне нужно оставить под вашим присмотром девочку. На день, до вечера. — выдавил он из себя.

— А куда это ты собрался один? Небось в шахты? — отец пригладил густую бороду и с прищуром уставился на детектива.

— Да. Я не собираюсь задерживаться в этом мире, какой бы он ни был. И если в шахтах есть выход - я его найду. Может быть это глупо, но идти туда вдвоём, не разведав обстановку - ещё глупее.

— А если ты не вернёшься назад?

— Если не вернусь, значит умер. А девочке здесь в любом случае безопаснее, чем одной в чужом мире.

Священник решил, что это очень рассудительно со стороны Ника и согласился приютить Катю на некоторое время.

— Вдвоём-то, все оно веселей, чем одному. — посмеялся Владимир, а потом добавил, — вы ей уже сказали, что уходите? Потому-что я это за вас делать не собираюсь.

— Я скажу. — кивнул сыщик, — Скоро пойду ее будить. А вы пока объясните дорогу до шахт.

Ник двинулся к разрушенной лестнице, ведущей на второй этаж. Под ней хозяин церкви смастерил себе спальню, которую предоставил для отдыха ребёнка.

Девочка тихонько посапывала на единственной кушетке и сыщик позавидовал ее крепкому сну. Ему так не хотелось ее будить.

«Катюш. Проснись.» — произнес Ник. Этого было достаточно, чтобы девочка раскрыла глаза.

— Мы уже уходим? — сонно пробормотала она.

— Нет. Я ухожу, ты останешься. Туда куда я иду - небезопасно. Я сделаю то, что нужно, и вернусь за тобой, обещаю.

— Нет. — по щекам Кати потекли струйки слез, — не останусь здесь, нет.

— Владимир приглядит за тобой, пока я хожу. Он добрый, ему можно доверять. Уж я то знаю, я ведь читаю мысли. — Ник подмигнул, в надежде, что девочка ответит улыбкой, но она застонала ещё сильнее.

— Он странный, я не хочу быть с ним одна.

— Перестань. Я сказал, что вернусь за тобой, ты должна верить. Разве я тебя обманывал?

— Я не знаю, ведь ложь она для того и есть, чтобы скрыть правду. — Ник удивился этой фразе, так много было в ней взрослого.

— Я вернусь вечером. Ты даже не успеешь заметить мое отсутствие. — сказал сыщик и напоследок крепко обнял Катю.

Позади осталась деревянная церковь, дверь в подвал, в котором Ник, по его ощущениям, чуть не откинулся. Через некоторое время за спиной остались и последние покосившиеся домишки, и вскоре сыщик свернул с основной дороги на заросшую кустарником тропу, которую не так уж и легко было обнаружить, как утверждал Владимир. Камни под ногами норовили выскользнуть из под ботинок, колючка все время цеплялась за штанины, мешая Нику продвигаться в глубь острова и одновременно взбираться на взгорье. Словно пыталась остановить, хватаясь цепкими коготками и шептала вместе с ветром “Не ходи туда, там опасно!”.

Через двести метров петляющей вокруг огромных валунов, тропинки,

Глаза сыщика зацепились за торчащий из земли указательный знак. Он уже давно проржавел, местами до дыр, но все равно стоял. На нем выцветшими буквами написано: «угольный рудник Чёрный.» Последнее слово зачеркнуто несколько раз, а ниже корявыми буквами, красной краской дописано «СМЕРТИ». Не успел Ник сделать и пары шагов, как услышал быстро приближающийся звук шагов за спиной. Он не смог сделать ровно ничего, потому что в следующий момент что-то холодное сжало его горло, перекрыв доступ кислорода. Ударом в область колена сзади, сыщика свалили на землю. Кто-то дышал над его ухом, тяжело, прерывисто и хрипло. В глазах начало темнеть, как Ник услышал мужской голос. «Ослабь, но держи. Я хочу поговорить.» После этих слов смертельный захват ослаб и детектив жадно вдохнул воздух.

Перед сыщиком появился мужчина в рваной одежде и грязным лицом. НА его поясе висели большие ножны, а из них торчала рукоятка ножа. Будто из ниоткуда, вокруг повылазил ещё несколько человек, окружив Ника.

— Кто ты и что здесь забыл? Смерти ищешь? — спросил, по всей видимости, их главный.

— Заблудился. — начал придумывать Ник но тут же получил по лицу.

— Это тебе за враньё, Чужак. Я и сам знаю, откуда ты. Вы, нечистые, испоганили наш мир. Все зло принесли чужаки. — люди вокруг загалдели между собой, но главный рявкнул «заткнулись живо» и воцарилась тишина.

— Я просто ищу выход из этого мира. Я хочу лишь вернуться домой. — выдавил Ник. Его шею снова сдавил человек сзади.

— А у нас какого хера тебе нужно? — разозлился главарь, глубоко задышав насом.

— В шахтах может быть выход. — процедил сыщик.

— Выход говоришь. — задумался мужчина. — Ну пойдём, покажешь нам выход.

С шеи сыщика упала толстенная металлическая цепь. Затем тот, кто ее держал, дернул Ника за шкирку, подняв его с земли как щенка и поставил на ноги. Толкнул в плечо, так что Ник чуть не упал, и они все вместе пошли дальше.

Пока сыщик судорожно соображал, как свалить от этих головорезов, они уже пришли ко входу в шахту. Сыщик даже не заметил ее сначала, настолько низкий был проем. «Тебе туда, приятель»

Детектив протиснулся внутрь, оказавшись в темной, искусственно-созданной пещере. За ним пролез главарь банды. Остальные остались снаружи.

— Иди вперед, че встал. — грубо произнес мужчина, достав охотничий нож из ножен.

— Так куда идти-то, темно же. — Ник уже давно понял, что ничем хорошим эта встреча не закончится.

— Вперед иди, говорю. Там вход в шахты.

Нику ничего не оставалось, кроме того, как идти туда, куда говорил бандит. Он сделал осторожный шаг в темноту. Затем еще один. В тот же момент он услышал, как мужчина, стоявший сзади, побежал к нему. Сыщик успел лишь обернуться, как почувствовал сильный тычок в грудь. От такого удара его по инерции понесло назад, и может быть Ник бы и устоял на ногах, но они вдруг перестали ощущать землю под собой. Еще секунда и сыщик рухнул с высоты нескольких метров на холодные камни. От падения на спину он некоторое время не мог вдохнуть, ворочаясь из стороны в сторону. Ужасно ушиб правую ногу и плечо, и теперь они нестерпимо ныли тупой болью. Детектив сквозь свои вопли и стоны услышал приглушенный голос над собой: “Найдешь выход, дай знать” — после этого бандит противно заржал и вскоре его гогот затих.

Ник сделал усилие и приподнял корпус, оперевшись на стены. Торчащие повсюду камни упирались в спину, но сыщик этого не почувствовал. Достал из кармана смартфон, тот оказался разбит. Ник выкинул нерабочий телефон на пол. Выругался от безысходности. Вспомнил про сигареты во внутреннем кармане. Из мятой пачки он достал последнюю целую, трясущейся рукой вставил ее в сухие губы и принялся искать зажигалку.

Когда вспыхнул крошечный огонек, он осветил вокруг лишь небольшой участок пещеры. Ник поднес огонь к сигарете, затянулся дымом, но зажигалку продолжал держать включенной. Он заметил кое-что, и это вселило в него крупицу надежды. Колышущийся язычок пламени немного отклонился в сторону от сквозняка, значит где-то должен быть еще один выход.

Из последних сил он встал, опираясь о стену. Зажигалка то и дело тухла, но сыщик выжимал из неё последнее, иногда давая остыть. Она позволяла продвигаться вперёд, и по чуть-чуть, но Ник уходил вглубь пещеры. Нога ужасно болела при каждом шаге, но подыхать под землей Ник не собирался. Когда туннель повернул влево, сыщик не поверил глазам.

Вдалеке мерцал костерок. А рядом, почти вплотную к огню, скрючившись, сидел человек. Ник спрятал зажигалку в карман, и осторожно подошел ближе. Сидящий отреагировал лишь тогда, когда сыщик уже появился в зоне его взгляда. Однако он не испугался, а с безразличием спросил:

— Ты не глюк? — незнакомец выглядел крайне неважно. Или может это тусклое освещение играло свою роль.

— А ты? — задал Ник встречный вопрос. Человек вяло улыбнулся.

— Так и знал, что я не один такой идиот.

— Что ты имеешь ввиду?

— А ты сам не понял? Ну да, я тоже не сразу допер. Уже когда сюда только попал, появилось время подумать. — затараторил незнакомец. — хочешь верь, хочешь нет, но это все постановка. Остров этот, городок — все это декорации. А все жители - актеры.

Нику пришло на ум, что в этого паренька непорядок с головой.

— С чего ты взял? — спросил Ник, присев у костра. Немного отдохнуть не помешает.

— Я попал сюда под предлогом пофотографировать местную природу. Написать статью об экологии острова. Я журналист газеты “Правда и ложь”. Потом встретил человека, который рассказал мне о другом мире и даже показал мне портал в тот мир. — незнакомец засмеялся и закашлял. — это был проводник, как я понимаю. Он быстро исчез, когда я якобы попал в другой мир. Блуждая по пустым улицам я наткнулся на церковь. Местный поп подсказал мне, что на шахтах можно найти выход из этого мира. Но не сказал, что тут живут какие-то ублюдки, которые меня сюда скинули. А у тебя какая история? Кто твой проводник?

Ник не верил своим ушам. Этого просто не могло быть. Но параллели с его собственными приключениями все же провёл. Девочка, рассказавшая про другой мир. Священник, намекнувший про шахты. В голове все перемешалось в кашу. Неужели и правда? Нет! Это просто обезумевший пленник. И Нику вскоре предстоит превратиться в такого же, если он не выберется отсюда.

— Мы просто мыши, не нашедшие выход. — пробубнил незнакомец. — это все сраный эксперимент.

— Давно ты здесь?

— Не знаю. — немного растерялся парень от такого вопроса. — думал что сдохну, но обнаружил забитый досками проход. Доски кое-как вырвал, а за ними завал булыжников. Тяжёлых, сука. Все предусмотрели. Ну хоть доски пригодились, костёр иногда разжигаю, когда надо Крысу пожарить или воду прокипятить. Но это все до поры, до времени. Сдохнем мы тут все равно.

Ник слушал вполуха. Он думал о том, что раз тут есть крысы, значит они откуда-то приходят. Сыщик решил осмотреть то место, о котором рассказал незнакомец. Оставаться с этим умалишенным бедолагой Нику не горело, поэтому, превозмогая боль, он встал на ноги. Прихватив с собой импровизированный факел, (кусок деревяшки, обмотанный найденной тряпкой), он похромал дальше.

Туннель вел вниз, иногда под таким углом, что Ник приходилось очень трудно удержать равновесие. Зажигалка едва освещала путь, но сыщик берег деревянный “фонарь” для другого. В конце концов он уперся в заваленный проход и зажег факел. Он воткнул его в расщелину, освободив руки и принялся осматривать окружение. Несколько досок все еще преграждали путь, а за ними камни были такой массы, что хрен сдвинешь. “Если только…” — кое-что пришло в голову детективу. Он быстро оторвал пару оставшихся деревяшек, соорудив небольшой рычаг, который упер в один из верхних, логично чуть меньших, камней. Попробовал, шевелится. То, что нужно, но не хватает рычага и веса.

Нику пришлось возвращаться назад, за досками и за помощью. И если с первым проблем возникнуть не должно, то вот со вторым точно будут.

— Пойдем со мной, я понял, как можно выбраться из этой дыры. — Ник нагнулся за досками, лежащими у почти потухшего костра.

Паренек уставился на догорающий огонь и игнорировал слова сыщика. Ник потряс его за плечо, только после этого незнакомец среагировал:

— Нам не выбраться. Это бесполезно. Мы уже проиграли.

— Надо всего лишь отодвинуть один из камней и мы сможем пролезть через завал.

— Нет! Я останусь здесь. Мы проиграли, это надо принять.

После этих слов парень получил хорошую пощечину от Ника.

— Опомнись, придурок. Поможешь мне и оставайся хоть до конца своей короткой жизни, я в этом не участвую. Даже если это игра, ты не думал о том, что это очередное испытание, которое нужно пройти вдвоем. Может поэтому я и здесь и все идет по сценарию? — Ник не верил в тот бред, что говорил, он просто хотел убедить собеседника любым способом. И способ подействовал.

Журналист кое-как доковылял до нужного места. Ник удлинил и усилил рычаг, после этого ребята навалились на него всем своим весом. Булыжник приподнялся, но не торопился скатываться вниз. “Держи тут, я полез наверх, надо немного помочь этому камешку”

Ник совсем забыл о травмированном колене правой ноги, настолько его наполняла надежда выбраться с этого проклятого острова, чем бы он ни был: “Хоть глюк, хоть декорация, плевать.”

Вскарабкавшись по скользким валунам, Ник подпер куском доски нужный камень и по его команде оба начали раскачивать рычаги со своих позиций. Камень выскользнул со своего места и с грохотом понесся вниз. Ник отскочил и не успел предупредить паренька, как прозвучал испуганный крик, который резко прервался. Ник отчетливо слышал хруст сломанных ребер и этот звук точно запомнится ему навсегда. Он долго не мог прийти в себя, вглядываясь в темноту и вслушиваясь. Наступила мертвая тишина, длившаяся несколько минут. Потом Ник будто очнулся и чиркнул зажигалкой. Стараясь не смотреть вниз, Ник полез в получившийся проем. Он едва не застрял, но все таки смог протиснуться через завал. Только вот оказавшись по другую сторону, его единственное освещение отказалось работать. Зажигалка выдавала лишь искры. Ник завис в кромешной тьме. В тот момент он решил, что если вдруг это и есть выход, он возвратится за девочкой тем же способом и вернет ее домой. Только на этот раз обязательно возьмет с собой оружие.

Он нащупал холодную стену и аккуратными шажками начал пробираться вперед. Иногда он натыкался на что-то, что мерзко хрустело под ногами, но назад дороги не было, успокаивал себя сыщик. Ему казалось что чем дальше он идет, тем сильнее сгущается темнота, идти и дышать становится все труднее. Но он шел, не собираясь останавливаться ни на минуту. Внезапно из мрака раздался чей-то холодный шепот. “Я могу помочь выбраться.”

Ник замер, как вкопанный. Показалось? Ну уж нет.

— Кто здесь? — спросил он у темноты.

— Я не помню, кто я. И тебя ждет такая же участь, если продолжишь скакать через порталы. — Ник понял, что голос звучит в его голове, заткнув уши. Так он обычно слышал чужие мысли, только сейчас это был сильнейший поток энергии, который буквально ломился в мозг, превращаясь в жуткий шепот.

— Ты убийца детей? — громко спросил Ник.

— Нет, что ты. Дело в том, что я не способен убивать. Я потерял свою материальную сущность. Видишь ли, Когда то я был таким же как и ты. Попал в другой мир и больше не нашел выход обратно. Искал новые мира, открывал двери в них, но только усугублял; с каждым новым миром становилось все хуже и хуже. Я всего лишь заблудший странник. Такой же как и ты. Теперь я окончательно убедился, что мы можем помочь друг другу.

— И чем же? — ошеломленный сыщик пытался переваривать то, что слышит. Получалось с большим трудом.

— Ты принесешь мне ключ, а я помогу выбраться из этого могильника.

— Какой ключ?

— Который откроет дверь в настоящий мир. В мой мир. Там где я смогу обрести свое тело вновь.

— И где же мне найти этот ключ? Я на этом острове знаю только…

— Он уже есть у тебя. Девочка, которая попала в этот мир вместе с тобой. Она и есть ключ от нашего мира. Только она сможет открыть нужную дверь. Приходите вместе, и я освещу вам путь обратно.

— Каким образом она может помочь в этом!? — неожиданно для себя Ник повысил голос, только ответа не последовало, лишь эхо разбилось на десяток голосов в тонких туннелях пещер.

***

За окном плакал дождь. Ему вторила девушка, сидящая напротив кровати. Она держала руку человека, жизнь которого на данный момент зависела от всевозможных аппаратов поддержания жизни. Его лицо обмотано бинтами, в горло вставлены дыхательные трубки.

“врачи сказали, что нужно с тобой поговорить. — прошептала девушка сквозь слезы, — Я не хотела приходить, но они настойчиво попросили. Им нужна какая-то положительная динамика. говорить с тобой и давать тебе хорошие эмоции. А где их взять? Они сказали, что только близкие люди способны повысить процент того, что ты когда-то выйдешь из комы. А я вот не знаю, хочу ли этого. Да, я ужасная жена. Но как я смогу смотреть тебе в глаза, когда ты проснешься? Врачи говорят, что если отключить все эти штуки вокруг, то ты умрешь. Самое страшное, что я задумалась, когда меня спросили, готова ли я оплачивать поддержание твоей жизни. Так себе новости, правда? — она не сдержалась и громко разрыдавшись, еле разборчиво простонала, — Ну почему ты всегда молчишь, Никита? Ответь мне хоть что-нибудь! Как? Как мне тебя просить за убийство нашей доченьки?

Продолжение следует…

Случилось как-то мне вечером возвращаться с рыбалки. Засиделся на озере, за полдень сморило, уснул. Бывает. Хоть и лето, а смеркаться уже начало, значит ближе к полуночи дела.

Идти-то домой всё равно надо. Да и деревенька моя недалеко, километра четыре лесом да полем, по тропинке да по наезжей дороге. Кто в деревнях бывал, знает, это – не расстояние, чихнуть один раз.

Пошёл. Не на озере же оставаться: палатки не взял с собой. Костерок развести можно, но уж больно домой охота. Комары заели.

Да только в сумерки в поле хорошо видно, а в лесу – тропку не разглядишь, ёлки колючими лапами свет застят, заплутал. Да если б на старое озеро пошёл, так ноги сами бы домой привели, а тут впервые, это Иваныч посоветовал, мол, рыбы – во!

Ходил-ходил, неуютно как-то: вправо пойдёшь – лес, влево – он же, к озеру решил вернуться, переждать до утра, так и озеро не знаешь, где теперь. Пошёл наобум. Иду по лесу песни пою, бодрюсь. У нас только рысь, бывало, встречали, да и то не сказать, что встречали, а так, слышали, как она сзади крадётся. Но рысь на людей не нападает. Медведей, тьфу-тьфу, не видали. Волки, те и к огороду иной раз подходили. Страшно, а что делать? Вот и горланю во всю Ивановскую песни, чтоб не сунулись. Рыбу бросил, про себя её вместе с этим озером кляну на чём свет стоит, ни разу больше не пойду сюда рыбачить. Одно только успокаивает, есть еще свет от солнца, значит до полуночи время есть. Так оно спокойнее, когда думаешь, что не ночь еще, а то всем известно: с часу до трех ночи самый бесов разгуляй.

Каким-то бесом вышел на тропинку, а по ней – в поле. Тут уж душа моя зарадовалась. Да только вижу по приметам – не туда вышел. Но сам себя уговариваю, мол, в темноте, сослепу кажется, скоро уже моя деревенька будет.

Однако, нет и нет моей деревеньки. Впереди только несколько домов стоят тёмные. Вроде как и порушенные слегка. Такого добра навалом сейчас везде, народ кто умер, кто уехал. Гляжу, а в одном домишке в окне свет горит. А рядом машины легковые стоят, штук пять… Хорошо горит, тепло, уютно, значит, люди там, ужин… Но, тоже думаю, вдруг лиходеи какие, браконьеры в сезон брошеные дома занимают, там свалом добычу хранят, делят. Им лишние глаза не нужны, пристрелят как собаку. Кто искать будет? То-то.

Схитрил: думаю, дай зайду, спрошу, мол, братцы, выручайте, дайте керосину что ли какого, машина неподалёку стала, мы с мужиками вас нашли. А что, пусть думают, что я не один. Ну, была не была!

Набрал в грудь побольше воздуха и решительно так постучал. Дверь оказалась не заперта. Прошёл в комнаты. В избушке старик, сидит боком ко мне за столом, уплетает то ли вареники, то картошку...

- Приветствую, любезный! - радостно говорю.

Немного подождал, пока хозяин обратит внимание. Дед не шелохнулся. Кто его знает, глухой, может.

- Любезный! – говорю.

Откашлялся так погромче и - шаг к старику. Старик и ухом не ведёт, даже не пошевелился в мою сторону. Как сидел, жевал свои галушки, так и сидит дальше. И тут в горле у меня моментально пересохло от увиденного. Сказать ничего не могу, вместо слов вырывается только какое-то писклявое "А-а-а".

Вижу картину странную. Перед стариком на столе стоит полная бадья пельменей, которые он с жадностью засовывает себе в рот. Однако, пельмени, проскальзывая по пищеводу, вскоре становятся видны в рваном боку старика, через дырку в его теле, а оттуда шлёпаются на пол. Штук пять или шесть разномастных котов лакомятся тут же в соответствии со своей кошачьей иерархией, кто-то, попроще и помоложе, подбирает снедь снизу, а кто-то, помаститее и посерьёзнее, жуют печень старика, оголившуюся из-за рваной раны.

Проморгался, глаза протёр, по щекам себя похлопал.

- Мне бы керосинчику, дед, - твёрдым голосом говорю.

В конце концов, в старости с людьми может приключиться всякое, опять же существует проказа, когда куски тела отваливаются... Ну, кто его знает. Старик медленно так поворачивается, шляпа, которая все это время держалась на его макушке, слетает. Дед как уставится на меня, шамкая беззубым ртом. На том месте, где был должен находиться правый глаз, - сквозная дыра!

Я опрометью, что есть духа, изо всех сил рванул к входной двери и со всего размаху влетел головой в низкую притолоку. Очнулся через некоторое время, оттого что саднит голова и как будто наждаком щёку трут.

Открываю глаза, надо мной - склонённое мёртвое тело старика, словно шарит чего-то впотьмах, правее - чёрный мордатый кот слизывает кровь с моего лица и урчит, пристраивается и меня сожрать. Голова раскалывается напополам.

Задом-задом, ползком, еле утёк. Потом, на следующий день, уже по карте посмотрел, где я заплутал. Из леса бесы меня в сторону противоположную от моей деревеньки потащили. Хорошо от этой чёртовой засады до трассы близко было да и ночь меня в пути не догнала, кто его знает, что там после полуночи делается. Никогда б не подумал, что в нескольких метрах от оживлённой магистрали такое дело творится.

Одно только думаю, чего у дедова дома столько машин-то стояло? Видать, я не первый кто на огонёк зашел…

е. гликен, отрывок из романа «Морок»,  (https://author.today/work/92987) переделанный и дополненный. !! ВАЖНО - в романе все действие происходит в вымышленном мире и другом времени(например, эта история в романе происходит между королевским лекарем и королевским ключником), история из романа переделана под современность, чтобы смотреться отдельным рассказом, самостоятельно