Автор ( Денис Владимирович )
ДАРЬЯ - Последняя ведьма
Первую часть вы можете найти на моем профиле или на моем ютуб канале!
Город встретил её, как усталый, чужой : с бетоном под ногами, гулом машин, сухим, выдохшимся воздухом.
На перроне пахло кофе, бензином и чем-то неестественно сладким — смесь духов, пыли и уличной еды. Люди проходили мимо, не глядя. Все спешили, все были заняты. Никто никому не был нужен.
Алена поднялась по ступеням к своей квартире на третьем этаже — как будто взбиралась в коробку. Всё было на месте: плед на диване, книги на полках, кружка с отбитым краем, которую она любила с университетских времён.
Она включила свет — лампы вспыхнули жёлтым, слишком ярким. Всё показалось плоским.
В первый вечер она просто лежала, глядя в потолок. Тишина была другой — мёртвой. Ни скрипа половиц, ни дыхания ветра за окном. Только гул системы отопления и редкие звуки с улицы: лай собаки, хлопанье дверей, кто-то ругался у подъезда.
Она поставила чайник — и поймала себя на том, что тянется к полке с травами. Но там только чай в пакетиках.
— Господи, — тихо сказала она, — я будто высохла.
Следующие дни прошли в рутине.
Компьютер, письма, зум-встречи. На экране — улыбающиеся лица коллег, ровные фразы.
«Как ты? Где была?» —
«Отдыхала. У бабушки. В деревне.»
— «О, круто. Там, наверное, воздух!»
— «Ага», — выдавливала она.
Ночами она не могла уснуть. Слышала, как что-то словно шепчет — не в голове, не в ушах, а в сердце.
Шорохи, как по листве. Глухие удары — будто кто-то стучит… из-под земли.
Она открывала глаза — и видела белый потолок. Ни леса, ни трав, ни теней. Только тусклый свет фонаря с улицы, пыль на подоконнике и тишину, в которой было слишком много пустоты.
На шестой день она пошла в ближайший парк — в надежде, что это поможет. Деревья были здесь, но будто мёртвые. Посаженные, подстриженные, одетые в оградки. Их корни не тянулись вглубь. Они не звали. Они молчали.
Когда вечером за окном пошёл дождь, она сидела на кухне и держала в руках фотографию из старого альбома — Лида в чёрном платке у старой печки, рядом — девочка, лет шести. Смешная, с косичками. Сама Алена.
И вдруг поняла: она не может дышать.
Не из-за страха.
Из-за нехватки…
Не воздуха. А тишины, где слышно, как дышит земля.
На седьмой день она проснулась на рассвете и всё решила. Без слов. Без разговоров с собой.
Собрала тот же рюкзак. Положила книгу Дарьи. И вышла.
Алена вернулась в Белоярку ранним утром — когда туман ещё не развеялся, а свет был мягкий, молочный, как дыхание самой земли.
Но теперь всё было иначе.
Маршрутка, обычно пустая, в этот раз везла с ней пару дачников и старушку с охапкой подснежников. Водитель улыбнулся ей, как старому знакомому. Даже пыльная дорога показалась светлее.
Когда она вышла, село будто встретило её вздохом. Не тяжёлым, уставшим — как раньше. А живым.
На дороге бегали кошки — толстые, пёстрые. Собаки лениво перекатывались в траве. Синицы вились над калитками, а из домов уже доносился запах выпечки, дыма, чего-то тёплого и настоящего.
Алена шла по деревне и не верила глазам.
На встречу вышла соседка с ребёнком — та самая, что раньше проходила мимо с опущенным взглядом.
— Добро пожаловать обратно, Алёнушка, — сказала она с улыбкой. — Верно, твое место тут.
У колодца стоял старик. Тот самый, что когда-то сказал ей: «к Дарье не приближайся». Только теперь он не отводил взгляда. Наоборот — поднял руку в приветствии, кивнул с уважением:
— Вот и вернулась. Дом теперь — твой.
— Вы… помните меня?
— Помню. Как не помнить. Меня Василий звать. А ты теперь у нас главная.
Он рассмеялся коротко — не насмешливо, а как человек, которому стало легче.
Марфа вышла на крыльцо с пледом в руках, как будто уже знала. Подошла, обняла крепко, по-домашнему:
— Я яйца поставила, пирог допекается. Пойдёшь? Или хочешь вначале — домой?
— Домой, — тихо сказала Алена. — А потом — обязательно.
Дом встретил её как живое существо.
Он не скрипел. Не пугал. Только пахнул ей в лицо знакомой смесью: можжевельник, сушёные травы и хлеба.
Когда она подошла к окну, то увидела, как на дороге играют дети. Как кто-то вешает выстиранное бельё, как мелькают цветные платки, как шумит двор.
Белоярка ожила.
И она знала — это не только потому, что пришла. А потому, что согласилась. Приняла. И села вздохнула в ответ.
Прошла неделя.
Дни текли медленно, по-деревенски, но в этой медлительности было что-то глубокое, как тёплая вода.
Алена вставала рано, пила настой из душицы и таволги, читала книгу Дарьи — понемногу, будто разговаривала с ней.
Дом не пугал — он подсказывал. Шептал. Иногда она находила в кармане фартука травинку, которую не клала. Или спичку, хотя точно помнила — в коробке было пусто.
Всё будто само собиралось вокруг неё.
И деревня… изменилась.
Люди начали здороваться, задерживать взгляды, спрашивать про здоровье, приносить яблоки, пироги, даже банки с соленьями.
Дети бежали за ней по улице, не прячась за заборами. Один мальчик принёс раненого котёнка и просто сказал:
— Он плачет. А вы умеете, да?
Она умела.
Не всё, не сразу. Но что-то в ней знало, как.
Вечером, когда солнце садилось за лес, во двор зашла Марфа. С двумя кружками и термосом.
— С чабрецом. — Она уселась на лавку. — Пахнет летом.
— Спасибо, — улыбнулась Алена. — Всё хорошо, правда.
— Я знаю. — Марфа кивнула. — Деревня будто выдохнула. Вон даже Петро из третьего дома перестал ругаться с соседями. А бабка Зина снова стала печь пирожки.
— Это тя?
— Это ты, — подтвердила Марфа. — Но не ты одна. Сила идёт не только от человека. Она идёт сквозь. Сквозь руки, сквозь мысли, сквозь землю. А ты — проводник.
Она сделала глоток, помолчала, а потом добавила:
— А Дарья… Она держала. Много лет. Но тени с годами липнут сильнее. Чем дольше держишь, тем крепче глушишь свет. Сила не умирает, но становится тяжёлой. Поэтому мы молчали. Боялись.
— Вы боялись её?
— Мы уважали. И побаивались. А особенно… — она наклонилась вперёд, опершись на колени, — Василий. Он был молодой, когда его сестра пошла к Дарье. Ей было тогда восемнадцать. Простыла сильно, кашель пошёл. Он умолял Дарью помочь. И она… помогла. Но не так, как он ожидал.
— Что случилось?
— Сестра выжила. Но ушла в лес. Не сошла с ума — просто... стала другой. Как будто лес взял её к себе. Она жила на отшибе, в землянке, и только изредка приходила. Говорила странно. Молчала часами. Через три года пропала. Василий считал, что Дарья "забрала" её. Хотя, по правде, — и Марфа взглянула в сторону леса, — я думаю, сестра сама выбрала. Но с тех пор он никому не верил. Особенно тем, кто знал травы.
Алена медленно кивнула. Всё встало на свои места. Страх, предубеждение, настороженность — это была боль, не злоба.
— А почему сейчас он другой?
— Потому что ты — не Дарья. Ты не прячешься. Не молчишь. Ты — из нас. Но с силой. И потому, что время пришло. Старая боль — как заноза. Время не лечит, если её не вытащить. А ты, Алена, — как игла. И как бальзам.
Алена усмехнулась:
— Это красиво звучит, Марфа. А страшновато всё равно.
— И правильно. Сила без страха — становится гордостью. А с уважением — мудростью.
Они сидели, пока не стемнело. Ветер шевелил листья, где-то за околицей мяукала кошка. И весь мир казался живым. Как будто он дышал рядом с ней.
А тем временем...
За лесами, болотами, за старой просёлочной дорогой, в деревне по имени Чернолесье жил человек, которого никто не называл по имени.
Просто — Старик. Или Тот, кто остался.
Он жил в доме с обгоревшей крышей, у которого не росли травы. Кошки обходили его стороной, а птицы летели выше, будто не хотели касаться тени, что стелилась у порога.
Старик варил зелья, собирал корни в полнолуние и разговаривал со шепчущими тенями, что жили у него под полом. Он был колдуном. Старым. Сильным. Одиноким.
Когда-то, много лет назад, он пытался взять Белоярку.
Дарья и Лида не дали.
Две ведьмы — две реки, что сомкнулись в плотину. Он ушёл с проклятием на губах и чёрной землёй в след. С тех пор время скручивало его, но не ломало. Он ждал.
Он знал, что силы не вечны.
Когда весенний ветер донёс к нему шёпот о смерти Дарьи он знал.
Когда лес принёс запах свежей крови — он понял.
Когда тень птицы прошла по его крыше в полдень — он усмехнулся.
— Новенькая… — прохрипел он, сидя у очага. Пальцы его были тонкие, как корни. — А ведь молодая ещё. Не знает ничего. Не умеет. Только книгу держит, будто щит.
Он встал, подошёл к полке, достал коробочку. Внутри — Старый зуб, замотанный в чёрную ткань, и горсть сухих чешуек.
— Вот мы и посмотрим, что она стоит.
Он бросил зуб в огонь. Пламя зашипело, и дым стал густым, как болотная вода.
— Белоярка, ты опять дышишь. Но дыхание твоё — слабое.
Он провёл пальцем по полу, нарисовал круг и встал в него.
— Моя земля — темна. Но я несу свет. Мой свет — это огонь. Мой огонь — это месть.
Пламя подпрыгнуло, и в нём мелькнуло лицо — девичье, испуганное, но уже иное. Сильное.
Алена.
Старик скривился. Лес шептал, что она не такая простая. Что в ней от Лиды больше, чем от Дарьи. Что у неё душа — не только жрицы, но и путницы. Той, кто может идти между.
— А это опасно, — прошипел он. — Такие могут не только хранить. Такие могут менять.
Он вышел на крыльцо.
Ночь была глухой. В небе — ни звезды. Только ветер, и в нём — имена.
Он поднял руки. Где-то в глубине леса зажглись глаза.
— Слушайте меня, кто спит в корнях. Кто пил из ручьёв и полз по спинам мёртвых. Она пришла — новая. Мы идём к ней.
Не сразу. Не открыто.
Сначала — шепот.
Потом — сон.
А после — боль.
Он спустился с крыльца, и земля под ногами застонала.
Старик улыбался.
— Белоярка… открывай ворота.
Первые странности начались незаметно.
Не громом, не кошмарами. А как будто в старом доме кто-то тихо переставил чашку на полке.
Сначала — ветер.
Он стал другим.
Не страшным, не резким. Просто… будто знал, куда дуть. Открывал форточку ровно в тот момент, когда Алена проходила мимо. Колыхал занавеску ночью, когда окна были плотно закрыты.
Потом — птицы.
С утра они больше не пели возле её дома. Не улетели, нет — просто пересели ближе к лесу. Как будто дали ей пространство. Или — как будто ждали чего-то со стороны деревни.
Алена чувствовала: воздух стал тише.
Не глухой, не тяжёлый — просто внимательный. Как будто сама земля затаила дыхание.
— Не знаю, Марфа, — говорила она, размешивая чай на крыльце. — Будто что-то двигается. Не плохое, просто… не моё.
Марфа отхлебнула и кивнула.
— Земля отзывается. Может, тебе знак посылает — поглубже в книгу глянуть. Или в сны.
— Сны?
— Мы сны не зря видим. Особенно такие, что остаются с утра в пальцах, как песок.
Алена засмеялась, но потом замолчала. Потому что — действительно.
Сны стали другими. Не пугающими, но цепляющими. Она будто шла босиком по росе. Или стояла в воде, а к ней медленно плыла лодка.
И в ней кто-то был.
Старик? Женщина? Тень?
Она не видела лиц. Но чувствовала — кто-то смотрит. Не с ненавистью. С ожиданием.
На третий день кошка, что обычно приходила к крыльцу, не появилась. Алена позвала её, налила молока — но чёрно-белая Мурка не пришла.
Ночью она услышала шорох под полом.
медленный, длинный.
Будто кто-то водил пальцем по доскам снизу.
Она лежала, не двигаясь. Не от страха — от сосредоточенности.
Прислушивалась.
Но звук исчез так же, как пришёл.
Через день Василий снова стоял у колодца. Он кивнул ей, но лицо его было хмурым.
— Что-то не то в лесу. Тишина не та. Собаки не бегают туда. У воды ряска чёрная пошла.
— Думаете — опасность?
— Думаю, кто-то будит то, что должно спать.
Он вытащил ведро и посмотрел ей в глаза.
— Ты чувствуешь, да? Не бойся. Но не молчи.
Алена кивнула.
Вечером она снова открыла книгу Дарьи — и страницы на этот раз перелистывались сами.
Утро было пасмурным, но тёплым. Воздух пах влажной землёй, и в нём уже чувствовалась первая тяжесть.
Алена шла к магазину — за солью и мылом. Обычное дело.
Но с каждым днём всё вокруг обычного казалось чуть-чуть… тоньше. Будто привычный мир стал прозрачнее, уязвимее. Видишь — ту же дорожку, ту же скамью. А ощущаешь — как будто за ними прячется что-то живое.
Наблюдающее.
— О! Алёнка! — голос Марфы, как всегда, крепкий, как её руки. — И ты в магазин?
— Угу, — кивнула Алена. — А вы чего не на месте? Я уже привыкла, что вы у калитки сидите.
Марфа усмехнулась и кивнула на сумку:
— Да вот, пирог на заказ. Тёплый. Люди вдруг есть начали, как будто кто разбудил аппетит.
Обе рассмеялись. Но Алену что-то не отпускало. Она замедлила шаг.
Пауза повисла между ними — плотная.
— Марфа… а можно я спрошу?
— Ну спрашивай.
— Откуда вы… всё знаете? Про Лиду. Про Дарью. Про силу. Вы ведь… ну, вроде как, не ведьма?
Марфа остановилась. Не сразу, но явно почувствовала серьёзность вопроса. Она глянула в сторону деревни, потом — в глаза Алены.
— Я — не ведьма, да. Никогда не звали. И тетрадей у меня нет. Но я — память.
— Память?
— Да. Есть те, кто держит силу. А есть те, кто держит истории. Я с малых лет всё слушала, глядела, запоминала. Лида мне доверяла. Даже Дарья. Не говорили прямо — но... знали, что я несу.
— Несёте?
— Связь. Ведьмы приходят и уходят. Но между ними — нити. Если не помнить, как держали силу те, кто были до тебя — можно остаться слепой. Я просто ношу зеркало. Не магическое. Обычное. Чтобы ты могла в него глянуть.
Она сказала это спокойно. Не с гордостью. С уважением.
Алена чуть покраснела.
— Спасибо. Я… рада, что вы рядом.
Марфа кивнула.
— И я. Ты — как родная. Только не закрывайся. Вопросы — это не слабость. Это путь.
Они дошли до магазина. Пожелали друг другу хорошего дня.
Алена взяла соль. Мыло забыла. Но не заметила.
Ночь.
Она уснула поздно — листая книгу Дарьи, но мысли не цеплялись. Всё как-то рассыпалось.
Когда глаза закрылись — тишина вокруг стала глубже.
И сон пришёл сразу.
Сначала — лес. Только не как обычно. Он был мокрый. Чёрный. Густой.
Ветви тянулись сверху, как пальцы. Листья хрустели под ногами, как кости.
Алена шла босиком. Не боясь, но с ощущением, будто она — гость. Или — добыча.
Впереди показался огонь. Неровный, коптящий. И за ним — фигура.
Старик.
Спина согнутая. Волосы редкие, седые. Одет в старую рубаху, но от него тянуло холодом, как из погреба.
Он не поворачивался.
— Ты слишком светлая, — сказал он. — Но свет не защищает. Он привлекает.
Алена хотела что-то сказать, но не смогла. Слова в горле застряли.
— Ты будешь ошибаться, — продолжил он. — Ты испортишь то, что хранишь. И тогда все отвернутся.
Он повернулся — глаза его были пустыми. Не слепыми. Просто — бездонными.
— А я подожду.
И исчез.
Огонь потух.
Ветер зашептал слова, которые Алена не знала, но понимала.
Она проснулась — резко.
Сквозь окна пробивался рассвет. Но в комнате было холодно очень.
Она натянула одеяло и медленно села на постели. Сердце билось глухо.
В голове — только одна мысль:
Он идёт. И я это чувствую.
Ветер переменился. Не сильный, но колючий — он шёл не с полей, как обычно, а откуда-то из глубины леса. Тот самый, живой, могучий лес — теперь казался чуть отстранённым. Будто что-то пробиралось по его венам.
Алена почувствовала это утром, когда вышла за водой — земля под ногами была влажной, но не после дождя. А будто что-то снизу дышит.
Она прислушалась. Лес — молчал. И это молчание было тревожнее, чем любой крик.
К обеду в ворота постучали.
— Это я, — сказала Марфа. Лицо у неё было усталое, будто она всю ночь не спала. — Можно?
— Конечно. Что-то случилось?
Марфа не села, как обычно. Стояла, сжимая руки в карманах кофты.
— Слушай. Не хочу пугать. Но я чувствую… что-то пришло. Или приходит.
Собаки воют по ночам. Кошки не заходят в дома. У Веры в погребе капуста почернела вся — за ночь. В церкви икона перекосилась. А я ночью…
Я слышала, как кто-то ходил по двору. Но никого не было.
— Это он? — тихо спросила Алена.
Марфа не ответила, только кивнула. Медленно.
— Ты ведь тоже чувствуешь?
— Да. И этой ночью… я попрошу о помощи.
Марфа впервые испугалась по-настоящему.
— Ты уверена?
— Я приняла силу. Значит, имею право звать тех, кто дал её.
Ночью Алена открыла книгу. Свеча коптила. Тени от мебели казались живыми, шевелились в такт её дыханию.
Страница нашлась сама — тёмная, с выцветшими знаками. Внизу: «Призыв хранителей. Только если сердце чисто, а душа — в долгу.»
Она прочитала слова, которых не понимала. Они выходили сами. И с каждым — воздух густел, как мёд.
В доме потемнело. Стало тихо. Очень тихо.
И тогда они пришли.
Тени.
Те самые, что были с Дарьей в её последнюю ночь. Высокие, безликие. Сделанные из праха, дыма и времени.
Алена стояла в центре круга. Её голос дрожал — но она говорила:
— Я — та, кто приняла силу. Я Хранительница. У меня есть право.
Они молчали, но вокруг завибрировал воздух.
— Скажите мне. Кто он? Почему пришёл?
Одна из теней шагнула ближе. Из груди вышел звук. Голос, как лесной ветер, прошедший через костяной свисток:
— Он был трижды отвергнут.
— Он хочет силу, чтобы открыть.
— Он тянет смерть в жизнь.
— Он был званым, но стал падшим.
Алена сделала шаг вперёд:
— Что он хочет?
— Власть.
— Тело.
— Ключ.
— Ты — ключ.
Она сжала руки:
— Дарья и Лида… они держали порог?
Тени зашевелились. И заговорили все сразу — многоголосо:
— Да. Они сдерживали. Порог между Миром и смертью. Между тем, что под землёй, и тем, что дышит.
Он трижды пробовал.
Один раз — через болезнь.
Второй — через страх.
Третий — через огонь.
Теперь — через тебя.
Алена ощутила, как холод пронёсся по позвоночнику.
— А если я не справлюсь?
Ответ был коротким.
— Он пройдёт.
Она кивнула. Медленно.
Дрожь исчезла. Страх тоже.
— Тогда… я стою. На пороге. С этой книгой. С этой землёй. С этим именем.
Если он идёт — я встречу его.
Тени отступили.
Одна наклонилась ближе и прошептала:
— Мы рядом. Зови, если путь потемнеет.
Мы — память. Мы — тьма, что не предаёт.
Они исчезли.
Алена осталась одна. Вокруг снова был дом. Огонь в печи. Стук сердца.
Но внутри — что-то новое.
Не просто сила.
Ответственность.
Утро было мутным. Свет проходил сквозь туман, будто сквозь молоко. Лес за домом стоял неподвижно — даже птицы не пели.
Воздух был плотным, вязким. Как перед грозой. Только гроза была не на небе.
Алена проснулась до рассвета. Тело знало раньше ума — сегодня.
Она вышла на крыльцо, глядя в сторону леса. И увидела — далеко, на опушке — фигуру.
Старик.
Он стоял, как часть пейзажа: неподвижный, чёрный, узкий, будто вытянутый из самой ночи.
Он не приближался.
Он ждал.
Алена не пошла к нему. Не было нужды. Она знала — встреча будет. Но не сейчас. Он придёт вечером. Когда земля остынет. Когда границы ослабнут.
Днём она готовилась.
Разложила травы. Развесила над дверями обереги. Начертила круг — не для боя, для памяти.
Книга лежала на столе, открытая на нужной странице.
Проклятие, которое должно быть для встрече,и защита, которая должна удержать.
Марфа пришла с полдником — не как помощница, как часть дома.
— Всё ощущается, — сказала она, — будто дрожит где-то под корнями. Я воды утром набрать не смогла. Ведро всплыло само.
Алена ничего не ответила. Только кивнула.
Ближе к вечеру она снова вышла к лесу. Но на этот раз — не на границу.
Она знала: встреча будет внутри. В самом сердце. У древнего круга камней, где Дарья однажды сказала: "там проходит граница, не глазами видимая, но кровью узнаваемая."
Ветер усилился. Ветки зашептали. Сухая трава шуршала под ногами, как перешёптывание старух.
Она надела плащ, собрала волосы в косу. На поясе — нож, пучок трав, книга.
Сердце билось ровно.
Сегодня — вечер ожидания.
А завтра — она пойдёт в лес.
И встретит того, кто уже трижды приходил. И не пройдёт четвёртый раз.
Тут все мои истории включая первую часть!
https://youtu.be/RZ7ZFRChR8k?si=1T8MR5xyu1mSZRFY
