CreepyStory

Бегство

Сегодня двадцать девятое апреля, значит, послезавтра выходной. Первомай - единственный день в году, когда приостанавливается работа на заводе, а часть рабочих выходит на демонстрацию. Думается, это не в честь праздника весны и труда, а в честь дня рождения основателя завода и всеобщего здешнего кумира Густава Карловича.

Густав Карлович и привел меня в Запрудный. Вернее не он сам, а странный частный заказ, поступивший откуда-то из Европы. Заказчик представился дальним потомком фон Бора и просил собрать максимально полную биографию своего предка. Непонятно для каких целей, но о целях у нас не принято выспрашивать, захочет заказчик, расскажет сам, не захочет, наше дело маленькое, знай копайся в архиве, снимай копии и подшивай в папочку. В ходе работы выяснилось, что большая часть прижизненного архива фон Боров ныне находится в Запрудном. Сумма, предоставленная на расходы заказчиком, с лихвой окупила командировку в Архангельскую область.

Работа не идёт, мысли витают где-то, вспоминается сегодняшний странный сон, я не могу сосредоточиться. Елена Борисовна куда-то запропастилась. Я варю кофе, включаю ноутбук и начинаю блуждать по страницам. Ввожу в строчку поисковика "Запрудный". В ответ открывается страница с добрым десятком однотипных заголовков "Пропал в городе Запрудном". Кликаю, читаю: "Семёнов Петр Ильич, 1990 года рождения, уроженец города Санкт-Петербург, пропал 1.05.2024, был одет..." Перехожу к следующей ссылке" "Павленко Константин Юрьевич, 1986 года рождения, уроженец города Самара, пропал 1.05.2023, был одет..., приехал в Запрудный к своей девушке..." 1 мая 22-го Климов Александр Евгеньевич, 1992-го, гостил у однополчанина. 1.05.21, Борискин Илья Ильич. И дальше, и дальше, и дальше. 1.05.20, 1.05.19, 18, 17, 16... Стоп. Вот о чем хотела предупредить меня Анна. Анна! Как она? Нужно найти ее телефон и позвонить, позвонить прямо сейчас.

Телефон Анны, данный мне услужливым Захаром, отвечает протяжными гудками. Ни о какой работе сегодня не может быть и речи, я засовываю ноутбук в рюкзак, и бегу к выходу. На лестнице меня останавливает голос Елены Борисовны.

—Куда вы так торопитесь, юноша, никак на пожар?

—Елена Борисовна, слава богу, вы-то мне и нужны. Будьте любезны, дайте мне адрес Аннушки. Я хотел бы ее навестить.

Из голоса старухи пропадает всяческое тепло. Она произносит, твердо чеканя каждое слово:

—Послушайте меня, Игорь Генрихович, Вам не стоит ходить к Анне.

Но я не слушаю. Я продолжаю требовать чертов адрес, а получив, бегу вверх по лестнице, торопясь, подгоняемый неясным предчувствием, нет, сознанием непоправимой беды. Вырываюсь на заводской двор, бегом пересекаю площадку, разделяющую крыльцо и проходную, бегу вниз по улице. Дома угрожающе сдвигаются вокруг меня, буравя слепыми стеклами окон (почему я раньше не обращал внимание на то, как непрозрачны окна в Запрудном, будто скрывают от любопытного взгляда страшное, творящееся в комнатах за ними?), ветви деревьев смыкаются над головой, топорща листву и являя на свет корявые, поросшие седым лишайником, узловатые сучья. Небо опускается ниже, ещё ниже, грозя раздавить меня как букашку, размазать, оставив на растресканном асфальте пятно цвета окружающих стен и тем самым привести гармонию безумия к абсолюту.

Нахожу дом Анны, взбегаю на второй этаж, долго барабаню в дверь. За дверью тишина, в которую я не хочу верить. Наконец, сдаюсь и, опустошенный, плетусь в гостиницу, уже не обращая внимания ни на кирпичные гробы-дома, ни на мертвенно-сизый, совсем не по-апрельски, небосвод, ни даже на то, как останавливаются встречные мне прохожие и провожают меня долгими свинцово-тяжелыми взглядами. Безмолвие мне спутник, ни одна ветка не колышется на весеннем ветерке, ни один птичий щебет не развеивает сгустившуюся тучу мрачной предопределённости. Я вхожу в гостиницу.

Связи нет. Шкала телефона показывает отсутствие делений, интернет просит повторить попытку позже. Хочу было спуститься вниз, к портье, но понимаю тщетность такого похода. Наливаю себе коньяка. Зажигалка заваливается за кровать, и мне приходится встать и отодвинуть ту от стены.

ПОЗДНО БЕЖАТЬ

ОНИ УЖЕ ЗДЕСЬ

СПАСЕНИЯ НЕТ

Нацарапано на бежевых обоях в цветочек. Я закуриваю и иду к окну.

“Танцы с чертями”

Это случилось в далёкие послевоенные годы, в Тульской области, когда советская власть только набирала обороты, уничтожая всё старое — церкви, веру, саму память о былом. Один из храмов, некогда величественный, с куполами, колокольней и золотыми крестами, был превращён в клуб: громкая музыка, танцы, смех, карты и крепкий самогон — вот что теперь наполняло его своды.

Моя тётя, родившаяся в 1927 году, тогда была молодой девушкой — жизнерадостной, бойкой, с озорными глазами и длинной косой. Она часто ходила туда с сёстрами и братьями — танцы, шашки, да просто отдохнуть от тяжёлых колхозных будней. Клуб был центром деревенской жизни, и в нём собиралась вся молодёжь.

Однажды туда снова приехали шабашники — работяги, строившие коровники и сараи. Они всегда появлялись кучей — человек тридцать, не меньше. Красивые, высокие, как на подбор, с сильными руками и чуть чужими, нездешними глазами. Никто не знал, откуда они — только говорили, что “из соседнего района”. Но странно было то, что ни один из них не оставался ночевать у местных, не появлялся днём, а всегда приходили с наступлением сумерек.

Той ночью тётя пришла с сёстрами в клуб. Музыка, танцы, смех, жар от тел, гудящий зал. И всё бы ничего, но их двоюродная сестра — Полина, красивая девушка “на выданье”, — увязалась играть с этими шабашниками в карты. Играли азартно, смеялись громко, выигрыши крутились один за другим. Полина проигрывала, но глаза у неё горели.

Тётя звала её домой. Все уже устали, жара стояла, половицы скрипели под ногами, а из старой ризницы доносился странный запах — не то серы, не то гари. Полина махнула рукой: «Ещё одну! Сейчас отыграюсь!»

И тут — карта падает на пол. Полина наклоняется, чтобы поднять её. И… замирает.

Она вылезает из-под стола бледная, как полотно, глаза — пустые, без зрачков. Хватает тётю за руку и хрипит:

— Посмотри… под стол…

Тётя заглядывает — и не верит глазам. Из штанин этих “работяг” выглядывают копыта. И хвосты. Лапы тёмные, как уголь, под столом извиваются. В них не было ничего человеческого.

Тётя чуть не закричала, но сдержалась. Стиснула зубы и тихо прошептала:

— Бежим…

Полина не смогла. Вскочила и начала кричать:
— ЧЕРТИ!!! СМОТРИТЕ, ОНИ — ЧЕРТИ!!!

Музыка оборвалась. Все обернулись. И тогда они — эти “шабашники” — встали. Но лиц у них уже не было. Там, где только что были красивые мужские черты, теперь зияли безликие маски тьмы — с пустыми глазницами и ртами, растянутыми до ушей. Зал наполнился каким-то гулом — не звуком, а давлением. Люди начали кричать и бежать к выходу.

Тётя схватила младших — братьев и сестру — и со всех ног помчалась домой, пронеслась по улице, будто ветер её нёс. Километр пролетела, не чувствуя тела. Когда прибежали - рассказали родителям, мать схватила икону и святую воду — и вместе с отцом бросились обратно в клуб.

На улице паника — кто плачет, кто молится, кто не может сказать ни слова. Подбежав к клубу, они увидели, что дверь заперта, свет погашен, и ни звука. Будто всё исчезло.

Утром, с рассветом, вся деревня пошла туда. Пол в зале был земляной. И прямо в нём, как будто втоптана в саму землю, лежала мёртвая Полина. Её лицо было перекошено от ужаса. Руки сжаты в кулаки. Глаза открыты — как будто видели что-то, от чего можно сойти с ума.

Шабашники исчезли. Все. Как растворились. Ни следа. Никто их не видел уходящими. Ни на дороге, ни в лесу. Тридцать человек — и ни одного больше не нашли.

Клуб закрыли. Навсегда. Храм больше не открывался ни под видом клуба, ни под видом склада. Его потом разобрали по брёвнам, но многие говорили, что доски оттуда нельзя было жечь — воняли серой и визжали в пламени.

Моя тётя никогда не забывала ту ночь. Даже когда старела, даже перед смертью, она вспоминала об этом с тем же дрожащим голосом, как и тогда. А мы, слушая её, сидели тихо, будто снова видели тот тёмный храм и тех, кто пришёл танцевать в субботу — но не людьми.

Мир. Труд. Май.

В архиве меня встречает полный упрека взгляд Анны. Делаю вид, что не замечаю вопроса, застывшего в ее глазах, ставлю на стол коробку воздушных пирожных:

—Девушки, давайте пить кофе.

В полдень решаю устроить перерыв и приглашаю Аннушку на прогулку по заводу, в надежде вывести ее на откровенность. Если записку написала она, в чем я почти уверен, то нам есть о чем поговорить.

Завод огромен. Циклопические здания цехов, дымящие трубы обжиговых печей лишь часть огороженной территории, по которой снуют погрузчики. Площадь, сделавшая бы честь любому городу, занята пирамидами готового упакованного кирпича. С другой стороны от цехов, сколько хватает взгляда, тянутся ямы для вылежки глины. Сквозь открытые задние ворота медленно ползет бесконечная череда груженных породой КАМАЗов. За цехами выход к прудам, поросшим вдоль берегов невысоким ивняком. Неясное беспокойство, испытываемое мной при взгляде на кирпичные строения, усугубляемое серым небосводом, впечатывающим Запрудный в глиняные отвалы, как железное клеймо завода входит в мягкий бок сырого кирпича, достигает пика при взгляде на свинцовую матовую поверхность воды. Мне не нравится Запрудный, мне не нравится этот завод, ещё меньше мне нравятся эти пруды. Чёртов завод запускает щупальца в самое нутро, копается там, вытаскивает мысли и воспоминания, сдирает корочки с ранок, казалось бы навсегда замурованных рубцовой тканью. Что-то темное и вязкое копошится под тонкой слюдяной пленочкой памяти и не может выбраться на поверхность, дойти до точки невозврата, но это дело времени.

Повышенная влажность мой враг. Для меня и в Москве слишком влажно, что уж говорить о Питере, где мне всё время чудится, что я ложусь в мокрую постель. Запрудный, конечно, не Питер, но и не Москва. На третий день в Питере, я начинаю пытаться нашарить взглядом топорик и идти мочить старушку. Запрудный взывает пойти дальше. Сделать из старушки чучелко, нарядить в шёлка и монисто, отвезти в самый дорогой ресторан, и распивать шампанское, обращаясь к ней "мадам". Словом, твори бардак, мы здесь проездом. Местные, кажется, исповедуют тот же принцип. Иначе, почему здесь не ремонтируют фасады?

Анна охотно отвечает на мои вопросы и даже оживляется, рассказывая про завод. Они все здесь свихнулись на этом заводе? Впрочем, немудрено. Завод, отец родной, кормит, поит и обеспечивает работой население Запрудного. Отцы, деды, прадеды, прапрадеды отдали жизни заводу, что делает это предприятие делом почти семейным, личным. Зарплаты, говорят, здесь платят по российским меркам сказочные. Отчего бы местным не любить завод. Но что-то смущает в этой воодушевленной преданности, в придыхании, с которым здесь произносят имя основателя. Не завод, а секта какая-то. Я решаюсь:

—Анна, зачем вы написали ту записку?

Анна бледнеет, но взгляда не отводит:

—Вам необходимо уехать. Сегодня же. Вечерним поездом.

—Может, вы объясните, что мне угрожает? Я впервые в Запрудном, у меня здесь нет и не может быть врагов. Я работник архива, Ань, я не Джеймс Бонд.

Анна берет меня за руку и тянет за вырастающую из земли трубу, уводя от возможных взглядов.

—Вы не понимаете, а я не в силах вам объяснить. Я просто не могу! Да вы и не поверите... — шепчет она, а я смотрю на свое отражение, купающиеся в ужасе, затопившем ее расширенные зрачки.

Девчонка и правда перепугана до полусмерти.

—Обещайте, что вечером вы уедете!

Я верю, что она напугана. Я верю даже в то, что сама Анна считает угрозу, чем бы она не была, реальной. Я верю в то, что это нездоровое местечко, населенное ебанутыми на всю голову заводопоклонниками. Но я действительно являюсь простым научным сотрудником историко-архивного института, с которым никогда и ничего не происходит. И я остаюсь. Дорабатываю день, ужинаю в кафе, неподалеку от гостиницы, принимаю душ, выпиваю две рюмки коньяка и ложусь спать.

Ночью меня будит далёкий шум откуда-то с соседних улиц. Видно плохо, но в просветах между домами я умудряюсь разобрать молчаливую процессию, движущуюся в сторону завода. Людская змея медленно ползет, озаренная отблесками чего-то вне моего поля зрения. Когда они взбираются на холм, к заводу, я замечаю то ли повозку, то ли движущийся помост, с водруженным подобием столба, к которому привязана пылающая кукла или чучело. Чучело начинает кричать и бьётся, не в силах сбросить, удерживающие его узы. "Что за чудной сон?" — думаю я, возвращаюсь в кровать досыпать и сплю до утра уже без сновидений.

На утро каждый дом, каждый перекресток Запрудного украшен флагами и транспарантами "Мир! Труд! Май!"

Анна на работу не выходит, видимо, заболела. Нужно узнать её адрес у ЕБ и навестить вечером.

Аннушка

Утром вызываю такси и еду на завод. Ужасно хочется кофе, но я пока не нашел ни одной кофейни поблизости. Издалека замечаю как людские ручейки стекают с дальних улиц, сливаются в большие потоки, которые, выплёскиваясь на Заводскую улицу, затапливают ее как в половодье и образуют затор у проходной. Выйдя из такси, вливаюсь в это человеческое море. Рабочие вокруг меня сосредоточены и молчаливы. Толпа практически не производит шума, это довольно необычно.

На заводском дворе поток снова делится на части по направлениям к разным цехам и зданиям. Мне нужно в административное, вон оно, неподалеку, сложенное из кровавого кирпича, как и все вокруг, но с широким крыльцом, навес которого поддерживают арки из того же кирпича, и башенками по углам островерхой крыши. Я оглядываюсь по сторонам. Площадь завода просто невероятна, нужно будет напроситься на экскурсию по местным достопримечательностям.

Архив, куда я прикомандирован, находится в подземелье под главным зданием. Менеджер Захар долго водит меня по длинным коридорам и лесенкам. Мы пересекаем какие-то высокие полутемные залы, минуем десятки закрытых дверей, снова спускаемся вниз на три пролёта, ещё два коридора, и мы на месте. Минус третий этаж, правое крыло, как сообщает Захар. Его ключ-карта в архиве не работает, он нажимает на плоскую металлическую пуговку, выступающую из стены слева. Где-то за дверью раздается надтреснутое дребезжание и шаркающие шаги.

—Елена Борисовна, к вам тут человек из Москвы, Игорь гхм...

—Генрихович. — помогаю я.

—Генрихович, — повторяет Захар, —командировочный, вас должны были уведомить, — произносит Захар, и поворачивается ко мне: — Елена Борисовна, заведующая архивом. По всем вопросам обращайтесь к ней. Елена Борисовна руководит архивом более тридцати лет, о заводе она знает абсолютно все. Поручаю вас ее заботам и убегаю! — Захар разворачивается и действительно бежит вверх по лестнице.

Я вежливо здороваюсь, пожимая протянутую мне сухонькую лапку, покрытую старческой пигментацией, тридцать лет руководит архивом, интересно, сколько лет этой Тортилле, и следую за ней в святая святых.

—Наш завод уникален во всех отношениях. Это единственное предприятие подобного толка в России, с момента основания ни разу не прекращавшее работы и не менявшее своего профиля. Густав фон Бор построил завод на богатейших залежах поистине уникальной глины, не требующей добавок, что позволяет вырабатывать кирпич наивысочайшего качества, — все это я, конечно, знаю из Википедии, но бабка оседлала своего конька, ее сейчас сам чёрт не остановит. Она поправляет очки в тонкой золочёной оправе и продолжает: — отличительной особенностью нашего предприятия является способ изготовления. При появлении новых технологий, все более-менее крупные предприятия перешли на машинную штамповку. А что хорошего может, скажите мне, наштамповать машина? Наш завод продолжает использовать ручную формовку кирпича, по укладу, заведённому при самом фон Боре. И у нас нет конкурентов, молодой человек! — Елена Борисовна часто дышит, глаза блестят, мне остаётся поддакивать и вовремя кивать головой, — Есть, конечно кустари, работающие по старинке, небольшие цеха ручной формовки при крупных кирзаводах, но это не то, поверьте, совсем не то. Наш завод, используя слегка модернизированные конвейеры, закупленные фон Бором в Англии в 1861 году, производит в день до шести миллионов кирпичей! И это не предел! Заказчики месяцами готовы ждать своей очереди на наш кирпич!

Из когтей заведующей архива меня спасает хлопнувшая дверь. В кабинет входит высокая бледная женщина с собранными в пучок темными волосами.

—А это наша Аннушка. Прошу любить и жаловать, — бабка кивает пришедшей брюнетке, — Анют, тут сотрудник из Москвы. К нам в архив. — И, повернувшись ко мне, — А что привело вас в нашу скромную обитель...

По интонаци я понимаю, что из бабкиной головы напрочь вылетело мое имя, что неудивительно и прихожу ей на помощь:

—Игорь Генрихович. Можно просто Игорь. — И выкладываю цель своей командировки.

Дело в том, что завод, сколь величественен бы он не был, как и редкие глины, и кирпич любого рода и качества, меня не интересуют, о чем я, конечно, умалчиваю, в отличии от личности его основателя, Густава фон Бора. Он то и является предметом моих изысканий. И за месяц работы в заводском архиве, я надеюсь отыскать и ознакомиться с документами, которые помогут пролить свет на некоторые неявные и малоизвестные факты биографии этого весьма примечательного господина.

Аннушка предлагает мне кофе, я с благодарностью соглашаюсь, пробуя, признаю, что кофе совсем не дурен. Мне выделяют рабочее место, и я теряю счёт времени, с головой погружаясь в изучение исторических документов. Выныриваю от протяжного надсаднного рева какого-то доисторического монстра, призывающего своих сородичей следовать за ним, на новые пастбища, или, наоборот, стремящегося предупредить тех о грядущей опасности. Но это моя разыгавшаяся фантазия и заводской гудок, возвещающий о конце смены.

Прибираюсь на столе, складываю бумаги, прощаюсь с любезной Еленой Борисовной, надо ей завтра торт что ли принести, прошу Анну устроить мне завтра экскурсию по заводу, получаю согласие, какое-то время петляю по коридорам, переходам и лестницам и, наконец, выхожу на свежий воздух. Закуривая, решаю прогуляться до гостиницы.

По дороге захожу поужинать в небольшое кафе, совмещённое с пекарней. Что-что, а выпечка в Запрудном бесподобна. Выбираю окрошку на кефире, большой пирог с картошкой и курицей, и ещё один с ежевикой. Запиваю двумя чашками ароматного чая. В Москве мне, почему-то, никогда не бывает настолько вкусно, как вот в таких простеньких полупустых кафешках, спрятавшихся в тени лип и тополей, на улицах городков, в которых стоянка поезда никогда не превышает двух минут.

Сытый и умиротворённый иду в гостиницу, отмечая диссонансы в своем восприятии Запрудного. Хорошенькие старинные, но несколько обветшалые дома, много зелени. Машин немного, но все из хороших. Больше половины встретившихся мне людей пьют пиво, но не одного откровенно пьяного за два дня мне не попалось. На улицах чисто и непривычно тихо. Горожане на редкость нелюбопытны, даже таксисты. Выслушивают, кратко отвечают на вопросы, готовы прийти на помощь недотёпе москвичу, но сами никакого интереса не проявляют. Но странность не в домах и не в жителях. Что-то гнетущее есть в вечернем небе, то ли сила тяжести в Запрудном больше, то ли мрачные тени, запрятанные среди резной весенней листвы яблоневых садов, следят пристально со своим, недобрым, тяжёлым как ртуть, интересом.

Сую руку в карман за пачкой сигарет и натыкаюсь на листок бумаги, незамеченный мной ранее. Всего одна строчка, два предложения, выведенные красивым округлым почерком: "Срочно уезжайте. Вам грозит опасность". Дважды перечитываю и прячу записку обратно в карман.

"Куршавельские сыры в Запрудном" — кому могло прийти в голову соединить эти два слова в одно предложение? Захожу. Сыров мне не нужно, ни куршавельских, ни российских, я покупаю сигареты, бутылку коньяка и лимон. Войдя в гостиницу, здороваюсь с портье и поднимаюсь в свой номер. Думаю, кальянный рэп должны были изобрести здесь, в Запрудном. Если не в, то для.

Часов в десять вечера мое внимание привлекают голоса с улицы и я подхожу к распахнотому окну. Наблюдаю такую сценку. Папа кричит шестилетней дочери, вцепившейся в руль: "Иди на пассажирское сиденье". Та кричит в ответ: "Сам иди, я поеду". Он: "За городом поменяемся, иди!"

Я, слушая всё это с балкона третьего этажа думаю: чудны дела твои, Господи. Мой взгляд падает на подоконник. На подоконнике нацарапано "Они следят". И чуть ниже "бежать, бежать, бежать".

Начало тут - Главарь (рассказ, часть 1 из 2)

Он заметил, что многие адепты опустили руки и повернулись к нему. Почти все. Гроб наклонился к микрофону, хотел что-то сказать. Но в тот же момент на сцену запрыгнул Илья, что принёс вчера буклет и с удивительной ловкостью выхватил микрофон из рук Гробсконоскина. Тот удивленно посмотрел на него и беззвучно открыл рот и тут же закрыл. Илья сильно толкнул его и Гроб кубарем покатился со сцены. Никто из сектантов даже не попытался поймать или как-то подстраховать, они расступились, даже не посмотрев в его сторону. Он упал на пол, выложенный серой плиткой, и так и остался лежать, уткнувшись лицом в пол.

- Выкиньте его отсюда! - Распорядился Андрей. - Он не должен своим присутствием осквернять храм Ихтипода.

В ту же секунду двое желтохламидных подхватили под Гробсконоскина под руки и потащили к выходу. Он не сопротивлялся, ноги безвольно волочились по полу, из-под хламиды виднелись дешевые кроссовки, такие же как у Ильи. Когда они проходили мимо Андрея, так и стоявшего около дверей, Гроб поднял голову и посмотрел на него снизу вверх.

- Я изменился, когда принял Ихтипода хозяином… Я не тот, каким ты знал меня. - Тихо проговорил Гроб, но Андрей хорошо расслышал его.

- Да? - издевательски усмехнулся Андрей. - Я и не знал, что можно так опуститься...

Один сектант попытался ногой открыть дверь и задержать её, чтобы протиснуться, получилось у него не с первого раза. Андрей и не подумал помочь, не гурское это дело.

Андрей отвернулся от Гроба и посмотрел на толпу последователей Ихтипода. Они смотрели на него, все до единого. Кажется, с какой-то щенячьей преданностью. Надо признать, это вдохновляло, и он продолжил говорить, продвигаясь к сцене, через караул из желтых хламид и лысых голов.

- Он не приведёт вас к цели. Он не знает пути...

Андрей забрался на сцену, забрал из рук Ильи микрофон.

- Ихипод указал на меня. Гроб вам врал, Ихтипод хочет совсем другого. - Андрей мысленно пожал плечами, можно подумать он сам знает, чего хочет усатый космический таракан, нарисованный позади на стене. - Он присвоил себе лавры Великого Гуру Ихтипода. Мы изгоняем его! Мы больше не примем его! Забудьте имя его!

Толпа одобрительно загудела. Андрей поднял руки и широко улыбнулся. А ведь совсем неплохо выходит.

- Друзья! - Андрей пока точно не знал, как правильно будет называть желтую массу перед сценой. Может быть братья, так вроде верующие друг к другу обращаются. – Братья! С этой минуты ваша жизнь изменится. Вы пойдёте по истинному пути к цели, к Ихтиподу.

Он заметил, что сектанты опять выстраиваются в правильный квадрат, и опять появляется гул. Илья каким-то образом тоже успел присоединиться к единомышленникам, и Андрей остался на сцене один. Он на физическом уровне чувствовал себя выше каждого из стоящих перед сценой, и не в отдельности, а над всеми сразу. Необыкновенный подъём сил и духа. Казалось, что в состоянии свернуть горы, пройти по воде и возможно накормить голодных. Немного кружилась голова, как бывает от переизбытка свежего воздуха. И ему нравилось это чувство, настолько, что появились мысли, что задержаться здесь подольше, не такая уж плохая идея. И только слабенький голосок здравого смысла, приглушённый нарастающим гулом желтохламидной толпы, тщетно пытался докричаться до хозяина - здесь что-то не так, давай пойдём домой, пожалуйста. Андрей совсем не слышал. Так же, как и забыл, о том, что через пару часов должен подойти Санёк.

- Илья, верный служитель Ихтипода. - Андрей безуспешно пытался найти взглядом в толпе одинаковых лысых голов знакомого сектанта. - Ты мне нужен, покажешь мне здесь всё, а остальные пока могут самостоятельно славить Ихтипода.

Андрей сошёл со сцены, лысоголовые расступились, пропуская его, только один остался стоять на пути — Илья. Он послушно склонил голову и жестом указал на небольшую дверь в противоположной стороне от основного входа в конференц-зал. Андрей направился к ней, Илья последовал за ним, семеня маленькими шажками и держась не менее чем в метре от нового гуру. Жёлтый квадрат за их спинами смыкался в первоначальный вид.

Миновав простенькую пластиковую дверь, они оказались перед лестницей, ведущей вниз.

- Я покажу вам жилые помещения. Спускайтесь, осторожно, ступеньки скользкие. - Произнес Илья.

- Ступай первым. - Пафос не должен снижаться, ситуация обязывает.

- Слушаюсь.

Илья ещё ниже склонил голову и засеменил вниз по лестнице.

- Рассказывай. Что здесь и как. - Требовательным тоном сказал Андрей, когда они спустились в цокольное помещение. - Уверен, что у Гробсконоскина своя отдельная комната. Келья, так правильнее.

Они шли по длинному узкому коридору, с дверьми по обеим сторонам.

- Это называется ячейка. У каждого своя ячейка. - Ответил Илья. - Единственное отличие наших ячеек — Мы живем по несколько последователей, а гуру вынужден жить один, чтобы ему не мешали осуществлять прямой контакт с Ихтиподом.

- И сколько вас всего здесь?

- Семьдесят три… – Он сделал паузу. - Семьдесят четыре.

И меня посчитал, подумал Андрей, как же иначе. Значит в зале были не все, или глазомер немного подводит. Коридор казался бесконечным, как и двери по обеим сторонам. Складывалось ощущение, что они уже давно вышли за периметр здания. Видимо, служители самостоятельно расширили подземную часть здания. А может и во времена конторы здесь были технические помещения и так было изначально. Он начинал немного волноваться, несмотря на яркий свет и довольно спокойную обстановку вокруг. Гул стих и голосок здравого смысла сделался немного громче.

- В зале были не все, многие спят после ночной службы. Ихтипод не приемлет невнимательного отношения к себе. - Илья, как будто подслушал его мысли и постарался одновременно не только успокоить, но и не дать здравому смыслу достучаться до хозяина.

- Понятно. Планируется ещё больше последователей, как я посмотрю. Конец вообще будет у этого коридора, или как?

- Да. Ваша ячейка в самом конце. Так устроено, чтобы вы, как верховный гуру, были в изголовье энергетического потока от наших общих молитв и через вас передавалось Ихтиподу. Так лучше и проще устанавливать контакт с великим.

Андрей так и порывался спросить, кто в конце концов такой Ихтипод, но каждый раз одергивал себя. Негоже избраннику звезд, не знать какими звездами он был избран.

- Все ячейки, кроме вашей всегда открыты. Вы в любой момент можете зайти, если что-то понадобилось, или если почувствовали, что от кого-то исходит неверная энергетика. Даже если последователь отслужил ночную службу, он сделает всё что попросите. Мы все в полном распоряжении Великого Ихтипода и его представителя в этом мире.

- Как скажешь, Илюх. - Андрей немного смягчился.

В конце коридора оказалась массивная железная дверь. Илья поковырялся в складках хламиды и достал небольшую связку ключей. Он ловко вставил ключ в узкую скважину и повернул влево. Дверь беззвучно открылась. Илья пошарил по стене внутри комнаты, в поисках выключателя, и комната озарилась мягким светом. В личной ячейке Гробсконоскина светодиодное освещение, в отличии от других помещений. Может это ничего и не значило, но Андрей обратил на это внимание.

- С вашего позволения, я оставлю вас. Мне необходимо, направить мысли братьев в верном направлении, они немного растеряны сейчас, я уверен. Несмотря на общий позитивный настрой, многие не до конца понимают, что происходит.

- Я так понимаю ты правая рука Гробсконоскина, или как тут у вас это называется…

- Да, я старший служитель. - Илья склонил голову.

- Понятно. - Андрей махнул рукой. - Занимайся своими делами, только не долго, а я пока осмотрюсь. Если вдруг ты мне понадобишься, мне на сотовый звонить? Или в колокольчик?

- Возле кровати есть кнопка звонка. Если я не услышу, мне передадут. Сотовые в жилище не работают.

- Я обязательно позвоню. Жди... А пока можешь идти.

Илья ничего не ответил и развернувшись, засеменил в обратную сторону. Андрей некоторое время смотре ему вслед. Вроде неплохой парень, что он вообще забыл в этом месте. Никак он не выглядит ровней Гробсконоскину. Первое ощущение от встречи с Ильёй, когда он принёс ему брошюру совсем не соответствовало тому, что оказалось в итоге.

Андрей закрыл дверь и огляделся. Вполне аскетичное помещение. Не каменная келья монаха, конечно, но и излишеств нет. В дальнем углу металлическая кровать, прикрытая серым, скорее всего, колючим пледом. Рядом небольшой журнальный столик, на котором лежит огромная книга. По правую руку простенький шкаф без дверей. Полки пустые. Андрей присел на кровать, панцирная сетка жалобно заскрипела под его весом. Это тебе ещё повезло, что ты не застала Гробсконоскина в его лучшие времена. Под его весом ты бы и скрипеть не смогла. Он взял со столика книгу, тяжелая, на обложке само собой изображение божества всех униженных и оскорбленных. Открыв наугад, Андрей удивлённо хмыкнул, страницы пустые. Он полистал, открыл титульную страницу, но все так же белели чистые листы. Странно, конечно. Но объяснений этому может быть предостаточно. Может Гробсконоскин решил начать новую книгу Ихтипода, но не успел, в связи с известными обстоятельствами, может, это для него предназначалось и он, новый гуру, должен начать новую историю.

Что-то пискнуло в углу за кроватью. Андрей обернулся. В тот угол практически не попадал свет. Он заметил крупную, размером с человека тень.

- Это кто? - Его голос так громко прозвучал в комнате, что он сам вздрогнул.

Ответа не последовало.

Андрей аккуратно положил книгу на место. Стараясь шуметь как можно меньше, поднялся на ноги, но панцирная сетка предательски скрипнула. Мысленно выругавшись, он подошел к тени, оказавшейся куклой в человеческий рост. Физическое воплощение Ихтипода. Довольно жуткое зрелище. Удивительно, что сразу её не заметил. Наверное, он, как и полагается таракану, пусть и космическому, стоило зажечь свет, бросился наутёк и спрятался в темном углу. Но сделано на совесть, лапки свисают вдоль тела, топорщатся длинные усы, длинные жвала прикрывают рот, глаза закрыты. Как будто спит. Андрей прикоснулся к морде куклы, холодная, резиновая. Немного влажная, должно быть конденсат, в комнате было довольно тепло.

Градус безумия зашкаливает, конечно. Похоже на символ, наподобие распятия у христиан. Они, наверное, вытаскивают куклу в зал по особым случаям и молятся на неё. А может в каждой комнате стоит такая. Андрей покачал головой, удивляясь насколько далеко могут зайти люди в своих…

Ихтипод покачал головой в ответ. Андрей замер на мгновение. Тишина обрушилась густым покрывалом. И в туже секунду пасть насекомого распахнулась, растопырив жвала в разные стороны. Андрей успел уловить жуткое зловоние, не удержался и вдохнул полной грудью. Лёгкие обожгло, казалось, что огонь бежит вместе с кровью по каждой вене. Он попытался отстраниться, но существо моментально отреагировало, схватив его лапами и сильно, до боли, прижало к себе. Андрей пытался закричать, вместо громкого вопля из груди вырвался только сдавленный хрип. Он сопротивлялся, пытался вырваться, но хватка лап только усиливалась, а из пасти вырывалось всё больше зловонного дыхания. Дышать стало практически невозможно.

Андрей обмяк, мешком повиснув в объятиях насекомого.

Свет в комнате погас.

-----------

Сильный удар по щеке, не первый, судя по тому как горело лицо, привел в чувство.

- Очнулся?

Голос пробивался через завесу шума в голове. Андрей с трудом открыл глаза. И хоть свет тусклый и не направлен в лицо, глазам было больно. Голова кружилась. Он быстро закрыл глаза и опустил голову, стараясь справиться с подступающей тошнотой.

- Он такой слабенький, оказывается.

- Все они такие…

- Я не пойду за водой

- И не надо. Сам очухается

Андрей совсем не понимал, что происходит. Он очень плохо помнил, последние несколько часов или даже дней, очень сложно сконцентрироваться и собрать мысли в кучу. Помнил большое количество народу, как-то связанное с жёлтым цветом. Ещё гадкий запах, окутавший его и что кто-то крепко держит и не даёт отойти в сторону за глотком чистого воздуха. Словно сон, что никак не получается вспомнить после пробуждения. Тошнота потихоньку отступала и Андрей медленно, с усилием открыл глаза. Он попытался сфокусировать взгляд на мутных силуэтах, стоявших перед ним, изображение медленно становилось четким, словно догрузка текстур в компьютерной игре. Вместе со зрением возвращалась боль. Жуткая ломота во всём теле, словно каждый сустав зажали в тиски и постепенно усиливают давление. Очень трудно дышать только через нос, но рот был намертво заклеен скотчем.

- Ты с нами, Варфоломеев? - Силуэт приблизился, и Андрей почувствовал сильный удар по лицу. Во рту появился солоноватый привкус и слизистый сгусток. На автомате попытался сплюнуть, но пришлось проглотить, что вызвало сильный приступ тошноты. Он несколько раз сглотнул, проталкивая слизистый комок через гортань и постарался не блевануть. Столько ему не проглотить при всём желании.

Андрей замычал, бешено вращая глазами. Попытался встать, но в кожу тысячами лезвий вонзилась проволока, опутавшая его руки и ноги.

- Не трать силы, говорить и ходить тебе больше не придётся. Надеюсь ты запомнил свои последние слова, хотя, это вряд ли.

Зрение совсем прояснилось, и Андрей узнал говорившего. Гробсконоскин. И как только он узнал его, вернулись воспоминания. Выступление на сцене, квадрат из жёлтых сектантов, старший помощник Илья, огромный резиновый таракан в комнате, книга с чистыми листами.

Илья, тоже в комнате, но стоит чуть поодаль.

Выглядят они не так как он запомнил. Никаких жёлтых хламид. Гробсконоскин в белой футболке, голубых джинсах, на лысой голове красная кепка с символикой клуба НХЛ, вроде бы Красные крылья Детройта. Илья, одетый в белую рубашку и классические черные брюки, всё так же сверкает лысиной, в которой отражается лампа, болтающаяся под потолком.

Андрей в очередной раз попытался открыть рот.

- Настойчивый. - Усмехнулся Гробсконоскин и потрепал Андрея по волосам. - Знаешь, какой главный минус всего этого мероприятия? Прическа. Как же достало быть лысым, ты просто не представляешь.

Андрей сверлил его яростным взглядом, ему хотелось плюнуть в эту самодовольную рожу. Хотелось в кровь разбить кулаки, втаптывая тело Гроба в пол комнаты.

- Он не до конца понимает, что происходит! - Илья сделал несколько шагов к Андрею и наотмашь ударил по лицу. Сильный удар откинул голову Андрея назад и ему стоило немалых усилий, чтобы вернуть её в исходное положение. В глазах опять помутнело, а боль шипом пронзила голову от уха до уха.

- Илья не торопись. У Варфоломеева наверняка множество вопросов. Пусть останется в сознании.

Илья достал из кармана большой смартфон, проделал несколько манипуляций и обратился к Гробу.

- Почти все в сборе, до начала трансляции пятнадцать минут.

- Наконец-то

Илья недобро улыбнулся и вышел из комнаты. Андрею гораздо больше нравился вариант, когда старший помощник носил жёлтое одеяние. Вернулся Илья практически сразу, держа в руках штатив с прикреплённой видеокамерой, за которой волочился черный провод, исчезавший в недрах коридора, и прозрачную пластиковую коробку. Илья установил штатив и принялся возиться с камерой. Коробку он поставил на пол рядом. Гробсконоскин подошёл к нему, они коротко и тихо посовещались и Гроб вернулся к Андрею.

- Знаешь, раньше мне доставляло удовольствие слушать как вы умоляете. Как зовёте мамочку, пускаете кровавые пузыри. Кто-то обещает убить, кто-то деньги. Некоторые извиняются, клянутся, что такого больше не повторится. И тут они не врут. Действительно не повторится. - Гроб опять посмотрел в телефон и продолжил. - Но, когда слышишь одно и тоже из раза в раз, сначала надоедает, потом уже просто бесит. Где же все эти крутые парни из школы. Куда только девается фантазия, с которой они портили жизнь таким как я… Каким я был.

Гробсконоскин ходил перед Андреем из стороны в сторону, сложив руки за спиной.

- Ты думаешь, вот же Гроб заморочился, секта, Ихтипод. Тебе возможно кажется излишеством то, что здесь происходит. Гораздо проще поймать тебя ночью в подворотне и избить до полусмерти… Ну или до смерти. А что ещё ожидать от человека с твоим уровнем интеллекта, Андрей. Кстати, оценил ловушку с резиновым Ихтиподом? Неплохо, правда. Но больше всего мне понравился твой душевный подъем, когда ты стоял на сцене. Каково это за один день так высоко взобраться и кубарем скатиться с вершины.

Андрей смотрел на него исподлобья. Да ты мне рот заклеил потому, что правду про себя боишься услышать, жирный урод. Даже не надейся, что мы будем квиты, когда всё закончится. Санёк и я… А где Санёк? В соседней комнате? Он совсем забыл про приятеля.

- Знаешь, я искренне надеялся, что в вашей школе всё будет по-другому. Но ты и твои одноклассники стали той самой чертой, за которой уже не было прежнего меня. Многие на моём месте попытались бы покончить с собой или волочили бы жалкое существование на отшибе нормальной жизни. Но мне повезло. Я встретил Илью.

- Звучит по-гейски. - Усмехнулся Илья. Он закончил возиться с камерой и присоединился к Гробу.

- Да пофиг, как звучит. Не это важно. Важно, что у него был план. Гениальный план. Ведь это так нелепо просто мстить. Куда интереснее заработать на этом неплохие деньги. Ты же понимаешь, что секта — это не более чем прикрытие. Верить в путь, что диктует тебе насекомое, пусть и с человека размером. Пожалуй, глупее может быть только вера в то, что кто-то может в это верить. Официальная религия — лучшее прикрытие для незаконного бизнеса. Два в одном, и моральное и материальное удовлетворение. Ну не мечта, ли? К тому же совесть за таких как ты совсем не мучает.

Гробсконоскин медленно обошёл стул, потянул за проволоку, проверяя надежность крепления. Андрей громко застонал от боли.

- В мире очень много больных ублюдков. Даже не знаю откуда столько. Может быть это последствия издевательств в детстве. Как думаешь... - Гроб сделал паузу, как будто давая Андрею время для ответа и продолжил: - Есть два вида больных ублюдков. Те, кто любят причинять боль и не бояться признаться в этом и те, кто любят причинять боль, но боятся это делать и предпочитают смотреть. Мне не стыдно признаться, что я отношу себя к первому виду. Я из тех, кто любит причинять боль и не скрывает это.

На несколько секунд происходящее вокруг перестало казаться чем-то реальным. Только спокойный голос Гробсконоскина уверенно возвращал в действительность.

- Видишь камеру? Конечно, видишь. На другой стороне будет человек, ублюдок второго типа, из тех, кто любит смотреть. Он будет не один. Ублюдков второго типа гораздо больше, чем первого. Они заплатили, чтобы увидеть, как ты мучаешься. Всё, что тебе остаётся это молиться о его милосердии, в данном случае о милосердии быстрой смерти. Но это такая редкость.

У Андрея опять закружилась голова. Он краем уха слышал о развлечении богатых извращенцев, готовых платить бешеные деньги за просмотр издевательств над людьми, за возможность указать палачу, что ещё сделать с жертвой. За возможность увидеть смерть в прямом эфире, выбрать какой смертью умрёт жертва. Но разум отказывался верить. Так не бывает в реальной жизни.

- Пять минут, Илья.

- Прекрасно. Почти все комнаты заполнены. Я ушёл. Как только зажжётся красный свет, начинаем, как обычно.

- Хорошо. - Ответил Гробсконоскин. - Илья у нас что-то вроде технического директора, сам не участвует, зато может видеть много, как никто другой. - Зачем-то объяснил Гроб, наверное, посчитал, что Андрею это знание необходимо.

Илья вышел, плотно закрыв за собой дверь. Гробсконоскин наклонился к коробке и достал черную маску, беспроводные наушники и резиновые перчатки.

- О, прости, чуть не забыл. Не достаю сразу, чтобы сохранять надежду до последнего.

Гробсконоскин быстрым шагом обошёл стул и выкатил, из-а спины Андрея металлическую тележку на резиновых колесиках, накрытую белой простынёй.

- Догадываешься, что там?

Андрей задергался, пытаясь выбраться, громко замычал, почувствовав, как кровь течёт по запястьям. Он попытался расшатать стул, но тот оказался намертво приделан к полу.

Простыня полетела в сторону. На блестящем металлическом поддоне расположился набор инструментов. Большей частью медицинские, многие из которых Андрей видел впервые и мог лишь догадываться об их предназначении. Но сейчас и не надо быть медиком, чтобы понять, как будут использованы скальпели, щипцы, пилы для костей, маленький блестящий коловорот.

- Это далеко не всё, - успокоил Гроб. - Иногда фантазия клиентов удивляет. Но мы готовы практически ко всему.

Что-то громко щёлкнуло, комната окрасилась приглушённым красным светом. Гроб вставил наушники и посмотрел на Андрея, слегка наклонив голову. Он улыбнулся.

- Не держи на меня зла, Варфоломеев...

Гробсконоскин надел маску — лыжную шапочку с прорезями для глаз и повернулся к камере.

- Какое будет ваше первое желание?

Андрей выгнул спину в отчаянном рывке и беззвучно закричал.

Конец

Авторский канал - t.me/writer_path