CreepyStory

Это перевод истории с Reddit

В каждой семье есть такой человек. У нас он появляется на День Благодарения: кепка дальнобойщика, потёртая рубашка, выцветшие джинсы. Каждый год мы слушаем его тирады про экономику, фальшивую высадку на Луну и то, как «Большой Брат» убивает нас, манипулируя погодой.

— Это ненормально, — говорит он, вцепившись в индюшиную ножку. — Видите белые следы в небе? Это контроль над населением. Кто‑то должен с этим разобраться.

Обычно такие разговоры недолгие. Семья научилась отвлекать его вопросами: «Ну как лодка, дядя Хэнк? Наслаждаешься пенсией? Бедро показал врачу?»

Но в тот злополучный День Благодарения всё вышло из‑под контроля. Дядя Хэнк перебрал, завёлся и никак не мог остановиться.

— Правительство вырастило новый вирус! — орал он. — Эбола покажется насморком! Он станет воздушным, истребит семьдесят процентов населения! Надо поднять восстание!

Бабушка разрыдалась — она только похоронила дедушку. Отец напрягся, вскочил.

— Хватит! — сказал он и вывел дядю из комнаты.

— Ладно‑ладно, прости, — извинился Хэнк. Но отец всё равно проводил его за дверь и захлопнул её.

С тех пор я почти не видел дядю. А пару лет спустя мы с моей девушкой Ванессой поехали на юг — смотреть университет, куда её приняли в магистратуру. Я гордился ею.

Мы ехали по безлюдной дороге, когда навигатор перестал работать. В итоге оказались посреди лесной грунтовки — кругом тьма.

— Видишь хоть какой‑нибудь знак? — спросила Ванесса.

— Нет, — я щурился. Сумерки сгущались. И тут…

…машину тряхнуло. Жёстко.

— Чёрт!

Я съехал на обочину и заглушил двигатель.

Из‑под капота повалил дым. Мы с Ванессой вышли; воздух был настолько холодным, что лип к коже. Мы натянули куртки.

Фонарика не было, Ванесса подсвечивала телефоном, пока я заглядывал под капот. Ничего не было видно.

Я позвонил в службу эвакуации. Там сказали: раньше утра не доберутся.

— Блин. — Я повернулся к Ванессе — холод пронзал до костей. — Похоже, придётся ночевать здесь.

Она сунула руки в карманы, дрожа. — Ты кого‑нибудь тут знаешь?

Я нахмурился. — Да, одного.

Я набрал номер.

Примерно через час на дороге показался пикап дяди Хэнка. Он припарковался позади, вышел — в ковбойских сапогах, как всегда.

— У‑у‑у! Что у нас тут? — присвистнул он.

— Привет, дядя Хэнк.

Я протянул руку, но он обнял меня так, что чуть рёбра не треснули, потом повернулся к Ванессе.

— А это кто?

— Ванесса, — сказала она, пожав ему руку. — Спасибо, что выручили.

— Рад помочь. Семья есть семья.

Хэнк заглянул в наш мотор, но тоже ничего не понял.

— Ладно, пусть механик разбирается, — стряхнул он руки. — Поехали ко мне. Утром отвезу вас в мастерскую.

— Было бы здорово.

Мы взяли сумки, оставили ключи в машине, сели в пикап.

Минут через пять Хэнк прочистил горло:

— Так где познакомились?

— В университете, — ответил я.

— А‑а‑а. — Он наклонился к Ванессе. — Универы — фабрика промывки мозгов. Люди‑ящеры пользуются ими для индоктринации.

— Люди‑ящеры? — переспросила она.

— Они правят миром.

Она кивнула, напряжённая.

— Определить ящера проще всего —

— Дядя Хэнк, а как лодка? — перебил я.

— А, старая корыта? Ничего. Только ломается… — и он увлёкся рассказом. Я расслабился: отвлёк.

Через полчаса мы добрались. Небольшой приземистый домишко на краю ничего: ни одного огонька вокруг.

— Проходите, — он распахнул дверь. — Только что‑нибудь сломаете — убью.

Мы переглянулись, смущённые «шуткой».

— Шучу! — он показал на комнату в конце коридора. — Гостевая ваша.

И на другую дверь:

— Там ванная. Моя спальня за углом. Услышите странные звуки — не ищите меня.

Мы опять переглянулись: «Что?»

— Размещайтесь, спокойной ночи. — Он скрылся.

Через пару минут Ванесса пошла в душ, я убирал вещи в шкаф, как Хэнк высунулся:

— Псс, Томми.

— Да, дядя?

— Твоя девушка… она плоскоземельщица?

— Что?

— Ну, верит, что Земля плоская или круглая? — он провёл рукой горизонталь.

Вопрос странный, но я подыграл:

— Не знаю. Спрошу.

— Обязательно.

Он стоял молча, пока из ванной не зашумела вода.

— Ладно, спать пора. Увидимся утром. И помните про странные звуки. — Он ушёл.

Один вечер, думал я. Переживём.

Ночью я лёг рядом с Ванессой, взял её за руку и начал дремать.

Позже — бог знает когда — меня растолкали.

Ванесса.

— Том!

— Что? — я протёр глаза.

— Твой дядя…

Из коридора донёсся протяжный стон. Отчаянный, будто у человека припадок.

Я напрягся. Новый душераздирающий вопль, словно кого‑то живьём едят.

— Что это за чёрт? — выдохнула Ванесса.

— Не знаю. — Я подошёл к двери.

— Твоему дяде плохо?

— Думаю, да.

— Он умирает, Том.

Крики усилились; затем всхлип.

— Боже, сделай что‑нибудь!

— Он велел не трогать его!

— Просто проверь!

Я вышел.

— А‑а‑ай, помогите! — голос дяди срывался.

Я добежал до его двери, заколотил.

— Дядя Хэнк?! Что происходит?

Очередной вопль. Дверь заперта.

— Боже, нет! Помогите! — он будто сходил с ума.

— Я иду! — я отступил и ударил плечом. Бах! Ещё раз. Бах!

— Помогите! А‑а‑а…

Дверь поддалась…

…В спальне было темно, лишь лунный луч скользил по полу.

Хэнк сидел на краю кровати, задыхаясь.

А на его плечах… что‑то небольшое, с бульдога размером, шептало ему в ухо.

— Нет, пожалуйста… я больше не выдержу… — умолял Хэнк.

Голос существа был мягким, зловещим, почти ласковым, но слов я не разобрал.

— Твои лжи… так больно… — нашёптывало оно.

У меня перехватило горло. Слово вырвалось само:

— Дядя Хэнк, вы в порядке?

Он обернулся. Голос холодный, угрожающий:

— Я велел не входить.

— Прости…

Он вскочил и ринулся ко мне.

Я попытался отступить, но он схватил меня за руку, прижал потной ладонью рот, вжал в стену.

Я дёрнулся, но хватка была стальной.

Он прошипел в лицо:

— Надо было слушаться, Томми.

Я кивнул, умоляя.

Существо всё ещё сидело у него на плечах. Светились жёлтые глаза, исходил мерзкий запах.

— Ты никому не расскажешь, что видел, — прошептал дядя.

Я едва дышал, в панике кивал.

Он убрал руку.

— Ложись спать, Томми.

Я попятился в коридор, пошатнувшись.

Добрался до нашей комнаты, захлопнул дверь.

Ванесса сидела на кровати, белая как простыня.

— Что там было?!

— Не знаю.

— Серьёзно, Том, что?

— Не знаю!

— Он жив?

— Не могу сказать!

Я упал на кровать, молча.

— Почему не скажешь?

— Поверь… не могу.

Она отвернулась. Я провалился в тревожную дрему.

Спал я мало.

Утром по дому разносился бодрый свист дяди.

Пять минут спустя:

— Завтракать будете? — постучал он.

Мы уже собрали вещи и оделись.

— Нет, спасибо.

— Ладно, выходите — отвезу.

Скоро мы были у мастерской. Поговорили с механиком, расписали неполадку.

Дядя отвёл меня в сторону:

— Слушай, Томми, о прошедшей ночи…

— Не обязательно…

— Нет, нужно извиниться. Понимаешь, у меня есть кот.

Кот?!

— Когда мне страшно, он приходит, садится на плечо и утешает.

Я стоял, потеряв дар речи.

— Ночью он напоминал мне о прошлом… — голос дяди уплыл мимо моего сознания.

— В общем, прости, что так вспылил. Давай никому, ладно?

— Хорошо, дядя.

Он махнул Ванессе:

— Береги племянника!

— Обязательно! — ответила она с облегчением.

Пикап развернулся и скрылся.

Ванесса нахмурилась:

— Ты всё ещё молчишь?

Я пожал плечами. Как объяснить то, чего сам не понял?

Я посмотрел вслед уезжающему пикапу.

В заднем стекле я едва различил —

— небольшое существо размером с бульдога, сидящее у дяди на плечах… жёлтые глаза упёрлись в меня…

Что это было — понятия не имел. Но одно я знал точно:

…чёрт возьми, это точно был не кот.

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Но не всё прошло так гладко, как на то рассчитывал Камил. Едва князь Цветан отправился давать свою клятву верности некроманту – некоторые дружины принялись в спешке разворачиваться и покидать лагерь. Знамёна их удалялись прочь.

-- Верни их, -- сказал Камил, и князь, разозлённый предательством, ринулся к своему посыпавшемуся лагерю под охраной богатырей.

-- Вот собаки! – возмущался Искро. – Идут против нас! Они все за это поплатятся! Надо же, с каким удовольствием они роют себе же могилы, ты только посмотри! Скоморохи!

Покидали лагерь далеко не все дружины. Большая часть объединённого войска осталась на месте – возражать сразу двум князьям осмелились лишь немногие. Бежали только самые фанатичные христиане, для которых было неприемлемо святотатство, случившееся под стенами.

Князь Цветан принялся строить своё войско и войска оставшихся баронов в боевые порядки, разворачивая их в обратную сторону. Он с яростью носился между палат и шатров, выкрикивая имена предателей и осыпая тех проклятиями. Но предатели уходили достаточно быстро – они уже построились за время, пока вдруг рехнувшийся Цветан ездил на поклон. Беглецы никому не позволили задержать себя, да и дружинники с гвардейцами расступались перед их колоннами, ибо положение было крайне неопределённым и никто не хотел брать ответственности за возглавленную атаку. И когда оставшиеся войска Цветана построились в боевые порядки, то было уже поздно бросаться в одну решительную атаку – беглецы отошли уже достаточно далеко.

Камил вывел из города часть Дружины Смерти, в том числе и чудовищ и, было, бросился в преследование. Перед тем, как пуститься вскачь он ещё повстречался с Цветаном.

-- Они ушли, -- констатировал тот, стараясь сохранять спокойствие перед господином. – Но я догоню их и разобью. Лишь дайте мне время.

-- Сколько всего их ушло? – спросил Камил.

-- Трое. Завида Неманич бежит к своей крепости на берегу. За ним бегут епископы двух монастырей – Златко и Драгослав. Они все уводят за собой почти тысячу. Они хотят развязать междоусобицу – не иначе… Их нужно покарать!

Камил задумался, глядя вслед уносящимся прочь войскам. Тысяча уносила свои ноги необычайно быстро. Узкое ущелье не позволит обогнать их с флангов и окружить, а значит придётся разбиваться о копейщиков, которых те непременно будут оставлять за собой для того, чтобы отступили остальные. Дружина Цветана вполне могла обрушить на них свою гвардию, но сколько она при этом потеряет? Преследование не принесёт плодов в виде новых мертвецов – трупы замёрзнут, если Камил будет гнаться за ними со своими мертвецами. К тому же стены Перевала могут подвергнуться опасности со стороны Поморича и монастырского войска… Камил вспомнил недавнее преследование варягов, продлившееся несколько дней и пришёл к выводу, что не хочет тратить на Неманича и епископов своё драгоценное время.

-- Пусть бегут, -- сказал Камил, разворачивая мёртвую лошадь обратно к воротам.

-- Оставлять предателей? – удивился Цветан. -- Мятежники уйдут к своим монастырям и замкам, которые потом придётся брать штурмом…Отдыхайте, мой господин, но я могу их всех догнать!

– Ими мы ещё успеем заняться. Главное, что все остальные с нами. Сейчас куда важней защититься от других угроз… -- Камил протянул Цветану колбочку со «слезами радости». – Держи.

-- Что это? – не понял князь.

-- Твоя награда за упорство. Пей. Ты ведь и вправду мог бы броситься за ними вслед и всех догнать… Я ценю это.

-- Благодарю вас… -- Цветан вертел в ладонях колбочку со странной жидкостью, и даже не подозревал, что уже успел недавно её испить – этим и была обусловлена его столь резкая перемена в поведении, которую он ошибочно принял за божественное прозрение.

Камилу недолго пришлось убеждать Вольгу Святославича пойти на этот достойный сказаний подвиг. Воитель сперва не очень-то и хотел вредить Цветану Дальничу, о котором был хороших мнений. Но слова Камила о том, что поступок этот спасёт многие тысячи жизней, в том числе и жизни врагов, убедили Вольгу взяться за дело.

Единственным условием Святославича было – держать этот неприятный для него «подвиг» в тайне, ибо дружинники вряд ли оценили бы подобную подлость.

-- Не подлость, а военная хитрость, -- возразил тогда Камил. – К тому же очень благородная, если учитывать все беды, которые нас постигнут, если бы ты отказался.

-- А мог ли я отказаться от твоего приказа? – спросил Вольга.

-- А я не хочу тебя заставлять, -- ответил Камил и добавил. – Я хочу добиться взаимопонимания между нами. Ты очень ценен, а между нами и без того было немало дерьма, чтобы создавать ещё больше нового.

-- Я польщён, -- сухо ответил Вольга.

-- К тому же твоё видимое согласие ещё не означает, что ты возьмёшься реализовать задумку. Ты можешь ещё напридумывать тысячи отговорок. Надеюсь, ты так не поступишь. В конце концов, ты оборотень, а для войска палачей из Престола это ничуть не лучше, чем некромант. Мы с тобой в одной лодке. И мы оба заинтересованы в том, чтобы объединить хотя бы два княжества для борьбы с иноземными захватчиками.

Вольга Святославич, способный вселяться в животных, принял облик серой и неприметной крысы и проник в лагерь Цветана с колбочкой в зубах. Волков отстреливают, птицы и кошки слишком заметны, а вот юркая крыса, способная к тому же прогрызть пробку, лучший выбор для оборотня, если цель – скрытность.

Вольга добрался до княжеского шатра и спрятался в тенях среди бочек. Он сначала дождался обеда, но вдруг оказалось, что князь трапезничает среди сотников прямо у костров, где еда и готовилась – подсыпать в еду содержимое колбочки было при таком раскладе невозможно: мешало и полуденное солнце и открытая местность, где крысу тут же заметили бы и попытались прогнать или убить.

Затем Цветан расхаживал по лагерю и окрестностям, лично контролируя строительство осадной башни и прочих сооружений. Иногда он подходил к кострам, где просил у дружинников кипятка для согрева на морозе – князь и его воители беседовали и отшучивались, а подобраться к их кружкам было непросто.

Тогда Вольга покинул тело крысы, ибо не мог спать настолько долго. Он отправился просить у Камила совета – что, если сбросить колбочку прямо в общий котёл с чаем, для чего он бы мог принять облик птицы, ибо крыса не могла дотянуться через пламя костра. Но пирующий и веселящийся Миробоич сказал, что вся колбочка должна угодить в рот лишь одного князя. На все возражения Вольги он ответил лишь, чтобы тот пытался дальше – иного выхода у них нет. Камил верил, что хитрый Вольга найдёт способ справиться.

И Вольга, разозлённый, отправился снова в свою опочивальню. Вскоре он вновь принял облик крысы, и снова проник в шатёр.

Ужин князь провёл так же – среди бойцов. Но к вечеру он вошёл в шатёр в окружении баронов, где все принялись обсуждать ход штурма, какой они планировали начать на следующий день. Бароны, епископы и князь хлестали горячее пиво, собравшись вокруг стола с дубовыми кружками, то и дело прикладываясь к ним. Вольга, уличив момент, когда бароны отвлекутся на вошедших в шатёр командиров с докладом, бросился к столу. Он быстро вскарабкался по ножкам, взобрался на стол и ринулся к княжеской кружке, готовый выплеснуть содержимое колбочки… но перед ним громыхнуло широкое лезвие боевого топора, сверкнувшее в свете лучины. Крыса едва не лишилась носа.

-- Бей гадину! Грызун в шатре!

И Вольга бежал из шатра, едва не настигнутый пьяными и развеселившимися баронами, увлёкшимися погоней, будто на какой-то охоте.

Ночью, когда в лагере сделалось тихо и все легли спать, кроме караульных, Вольга уже уверился, что ничего не получится. Он сидел в тенях и отогревал теплом крысиного тела злополучную колбочку. И вскоре он заметил, как одолеваемый ночной жаждой после пива, князь зашевелился, как встал на ноги и заглянул в кружку с замёрзшим пивом на донышке. Ударом об стол, он выбил лёд, хмыкнул, поставил кружку обратно и отошёл за шатёр, чтобы отлить. Вольга взобрался на стол и выплеснул содержимое в кружку, справедливо полагая о дальнейших действиях Цветана. Князь вернулся в тёмный шатёр, взял свою кружку и отправился к кострам ближайших караульных за растопленной водицей.

-- Плесните мне, чего у вас осталось, -- пробормотал сонный Цветан дружинникам, и те охотно плеснули к нему в кружку дымящегося кипятка. Некоторое время они стояли под звёздами и беседовали. Цветан сделался необычайно радостным после того, как осушил свою кружку до дна. Он вернулся в шатёр и там уже едва ли мог сдержать своих чувств… Дальнейшие события были сокрыты от глаз Вольги – тот предпочёл вернуться в своё тело и, наконец, отдохнуть. А вскоре слуги принялись носиться по коридорам дворца, чтобы рассказать о Цветане, прибывшем к воротам…

Теперь же смятённые и растерянные бароны, готовившиеся к битве, а не к объединению с врагом, кланялись Миробоичу и приносили клятвы, опасаясь идти поперёк сразу двух князей, странно поддержавших нового и невесть откуда всплывшего Царя, фамилию которого припоминали лишь старожилы, прошедшие войну Распада. Бароны присягали к новому государю и боялись того, что будет дальше – будущее виднелось им как бы в густом тумане. Камил разговаривал с баронами жёстко, но любезно – показывая им, что он вполне благороден, если не быть его врагом.

Камил не только выиграл несколько дней, но и обзавёлся немалым войском и почти целым княжеством, за исключением земель воспротивившихся.

-- Иные государства насчитывают куда более богатые армии, -- подметил Корнелий. -- Всё таки Лесная Даль – самое захудалое их всех княжеств Царства, служившее раньше окраиной, щитом и от Королевства и от Края. Пусть ты так легко обзавёлся тремя тысячами, но в Лунном Герцогстве и в, тем более, Долине Ветра с её богатым Ветроградом дружины куда больше.

-- Остальное сделают мертвецы, -- ответил Миробоич.

Лесная Даль действительно не обладала особыми богатствами ввиду того, что располагалась в местах ещё более суровых, чем Горная – тайга и болота, комары и мошкара делали жизнь в тех землях нелёгкой. Хуже было только ещё севернее – на территории варварской Дикой Тайги, или ещё северней – на территории Края, где обитали, во льдах, изгнанные и побеждённые вампиры.

Единственное, что вызволяло Лесную Даль из крайней нищеты – это очень выгодное расположение Порта, располагавшегося в северном заливе на берегу океана и, одновременно, в устье широкой реки-Смородины – естественной границы между Царством и Королевством, по берегам которой с обеих сторон ощетинились крепости, и по водам которой плавали купцы, облегчая себе путь. Вдоль этой реки на самом юге княжества крестьяне получали урожаи достаточные, чтобы компенсировать глухую и дремучую северную часть княжества.

Цветан проклинал сбежавших епископов и барона Завиду Неманича, предвкушая кровопролитные штурмы стен монастырей и крепости. Предатели могут, если промедлить, погрузить Лесную Даль в раздор, нанять кондотьеров из Королевства и оказать затем сильнейшее сопротивление. Камила же больше волновали другие проблемы – например войско Поморича и монахов по другую сторону Перевала, а так же Хартвиг фон Нойманн со своим двухтысячным железным войском, подступающий к его родовому имению. Эти проблемы были куда ближе, а за двумя зайцами не угонишься.

Восточные врата открылись. И воинство длинной колонной вошло в Серебряный Перевал.

Несмотря на ночь, улицы тут же заполнились обеспокоенными горожанами. Все удивлялись, как же это Цветан Дальнич так легко и без боя пробрался за стены. И ещё больше удивлялись, когда узнавали, что Цветан сдался Миробоичу. Это лишило сна весь город сразу. Горожане галдели, обсуждая случившееся, и спорили друг с другом, как оно всё было на самом деле. Происходившее больше походило на чудаковатый сон, поэтому некоторые хлестали себя по щекам, чтобы проснуться.

Даже ленивые бояре выбежали на Тракт, чтобы убедиться в правдивости слухов. Увидав счастливого Цветана – присягнувшего к некроманту по примеру своего не менее счастливого брата Искро – они и сами начинали подумывать, уж не баснословно ли повезло им, что Камил пришёл ко власти. И точно ли он «темнейший», если все, кто идёт за ним – светлеют от улыбок?

Отдельно от всех стояли имперские послы. Антоний, кажется, оценивал численность проходившей по Тракту дружины, увлечённо разглядывая каждого бойца, тогда как его напарник о чём-то возмущался и причитал.

Дружинники гарнизона же радовались, приветствуя примкнувших соседей. Кто-то горлопанил о возрождении Царства, о том, что все они вновь объединяются – и всё это благодаря величайшему и мудрейшему Камилу Миробоичу – этим голосистым Камил заплатил ещё вчера, чтобы те занимались восхвалением. И голоса их, помноженные на эффект от неожиданного присоединения Лесной Дали, были подхвачены обычными горожанами.

-- Царство возродится вновь! Хвала Миробоичу! – кричали некоторые, кому Камил точно не платил.

Западные ворота открылись. Из них хлынула бурным потоком гвардия Цветана. Пять сотен отборных конников издавали воинственный клич, бросаясь в атаку. За ними вышла и Дружина Смерти с огромным Кентавром, ужасной Химерой и устрашающим Трубадуром.

Садко Поморич и епископ Старого Капища вполне ожидали вылазки. Но никто не был готов к тому, что из врат выйдет сам Цветан со своей гвардией. Именно поэтому в рядах их возникла суматоха: собирать ли свои отряды в боевой порядок или же готовиться радостно встречать неожиданного гостя, должно быть, разгромившего некроманта.

Лишь выскочившие следом за гвардейцами мертвецы вызвали у сотников ещё большее недоумение. Лагерь на небольшом холмике проснулся. Воители сбегались в отряды, выставляли вперёд копья. Но каждый терзался одним вопросом – что же происходит, чёрт возьми?

Никто не предложил им очередных переговоров – Миробоич приказал нанести удар.

Тяжёлая гвардия обрушилась на едва сформированные построения. С противоположной стороны и в то же самое время нанесла удар железная мёртвая конница во главе с Кентавром. Мертвецы сокрушали неуверенный строй перед собой с той же лёгкостью, с какой топор разламывал трухлявые поленья.

Железяки насаживали врагов на длинные кавалерийские копья, закованные в доспехи мертвецы кололи монахов. Кололи, а не рубили – чтобы сохранить трупы в целости, и чтобы потом некромант поднял их всех.

Монашеская конница не успела оседлать лошадей в загонах – к тому времени костяк Дружины Смерти пронзил лагерь насквозь стремительной стрелой. Камил следовал сразу за Кентавром в гуще сражения, управляя мертвецами едва не в каждой стычке, поэтому оборона была легко прорвана.

Пехотинцы, обнаружившие, что враги уже пробились в центр лагеря, хотя битва едва только началась, дрогнули и обратилась в бегство.

Гвардия князя Цветана хлынула добивать оставшихся – так же вооружённая клевцами и копьями по приказу Миробоича.

Битва быстро сделалась расправой.

Железяки настигли Поморича и сотников, пытавшихся вырваться из окружения – мертвецы убили лошадей под всадниками, и некоторые командующие сломали себе шеи или ноги при падении на землю.

Садко Поморич проглотил язык, когда Камил встал перед ним.

-- Где же твоя былая дерзость? – насмехался Камил, с большим удовольствием отвешивая беззащитному барону позорные и звонкие оплеухи. – Куда девалась? Кто тут выродок тьмы? И кто тут чьи будет крики слушать с удовольствием во время расправы? Чего молчишь, трусливый червь?

Но Садко даже не огрызался.

Епископу Старого Капища повезло гораздо больше. Его труп откопали в кольчуге и зерцалах среди трупов братии, отважно сражавшейся под натиском гвардейцев.

Сдавшихся и недобитых бойцов сводили в круг.

-- Ваше Темнейшество, почему бы не пощадить хотя бы тех, кто сложил оружие? – спросил один из баронов Цветана.

-- Я пытался их пощадить уже дважды. Но они отказывались, -- отвечал Камил, ухмыляясь. – Третьего раза не будет!

И Железяки пронзали десятки пленников копьями прямо в сердце—у всех на виду. Не каждый барон был способен смотреть на эту бессмысленную резню…

-- Я совершаю вполне справедливое правосудие над мятежными собаками, -- оправдывал свои деяния Камил. -- Эта бойня послужит уроком всем прочим, кто вздумает идти против Царства! Кто пойдёт за мной – обретёт счастье и процветание; иные же сдохнут.

Пленных сотников и выжившего барона увели в темницы.

Возводились столбики, натягивались канаты. Вновь в вёдра с журчаньем лилась кровь из распахнутых кинжалом артерий, а символы на мёрзлой земле сверкали слабым светом.

Дружинники наблюдали со стен Серебряного Перевала, как их Царь Камил Миробоич снова поднимает себе армию мертвецов. Но в этот раз никто и не думал роптать.

**

А спонсорам сегодняшней главы выражаю благодарность!)

Сергей Лукьянчиков 500р

Кирилл П 500р "Спасибо за главу! Не думал сделать бусти на ежемесячной основе рублей за 500, я бы подписался 100% думаю таких как я человек 100 будет" Ответ: хызе ток какой там контент выпускать елитарный. вцелом, можно и ВКонтакте оформить подписку ежемесячную, некоторые так и делают, но канеш лучше напрямую переводить, ибо и ВК и Бусти дерёт комиссию конячью)

Мария Александровна 500р "Пеши исчо)"

Захар Евгеньевич 500р "За Темнейшего"

Константин Викторович 300р "на Камила"

Мой телеграм канал: https://t.me/emir_radrigez

Темнейший II на АТ (с вас лайки))): https://author.today/work/442378

Мертвец

"Перед ним, во мгле печальной, Гроб качается хрустальный". Только не хрустальный, а железный, изрезанный вязью узоров, и вряд ли внутри него спит красавица-царевна.

Мои слова разрушают наступившую тишину и, отразившись от стен, возвращаются искаженным эхом.

—Это он? — спрашиваю я.

—Он, — кивает Любовь Самуиловна. — Густав фон Бор. Пришло время познакомиться с дедушкой. Точнее, с нашим с тобой общим прапрапрадедушкой. — Она кивает, и повинуясь ее приказу, помощники тянутся к ящику, нажимая на какие-то, известные им одним выступы тошнотворного орнамента, тем самым приводя в движение скрытый механизм запоров. С громким шипением крышка приподнимается и сдвигается, но прежде чем отказаться перед открытым гробом своего нового, чудесным образом обретенного предка, я пячусь назад, пытаясь отгородить себя вытянутыми руками. Все это уже немного чересчур.

—Не-не-не. Я не готов! О таком предупреждать надо. Я бы надел парадный костюм, стишок бы выучил. Закрывайте обратно, ребят. В другой раз как нибудь познакомимся.

Пощёчина застаёт меня врасплох:

—Паяц! Щенок! —Презрительно суженные глаза бухгалтерши оказываются прямо перед моими, охреневшими от происходящего. Она отрывисто выплёвывает сквозь зубы: — Никогда бы не поверила, что в нас течет одна кровь! Ничтожество! Размазня! Да что ты вообще знаешь? Такие как ты не стоят и ногтя дедушки! Это был величайший человек и провидец...

Я стою и слушаю, как в минуту смерти моего предка, сотня лучших из людей, вызвавшихся пожертвовать собой, добровольно вошли в заводской пруд, где были утоплены своими товарищами. И именно это самопожертвование, в совокупности с древним обрядом, секрет которого фон Бор обнаружил в затерянных городах Африканского континента, позволило скрепить контракт с самим мирозданием. Но все это было бы невозможно без уникального минерала, содержащегося в местных глинах, и открытого промышленником. Сам Густав навсегда становится залогом в этой сделке, вынужденный пребывать меж двух миров — миром живых, и миром мертвых, принеся тем самым наивысшую жертву из возможных. Я слушаю, а крышка ползет и ползет а сторону, обнажая тайну, притягательную и отталкивающую одновременно, скрытую до поры в гробу. Мне страшно и интересно, я бы и рад не смотреть, но смотрю, смотрю во все глаза.

Что я знаю о живых мертвецах? Мне известны несколько разновидностей упомянутых в классике и растиражированных Голливудом. Зомби там, вампиры, гоголевская паночка. Вроде все? Ожившим мертвецам вечно что-то нужно от живых: кровь, мозги, души. Мертвые, пребывая в не слишком комфортном, беспорядочном и вымороченном состоянии, видимо, завидуют живым с их простой и понятной жизнью, и всячески на эту самую жизнь покушаются. В том смысле, что мертвое это же всегда противоложное живому, да? У мертвых не может быть общих с живыми интересов и целей? Значит, и от знакомства с предком хорошего ждать не приходится.

Густав фон Бор не похож ни на одно описание живого мертвеца, из тех, что мне попадались. Гроб едва вмещает в себя чудовищно разбухшее, словно желейное, испускающее тусклое бурое сияние, тело покойника. Губчатая кожа с порослью рыжих кристаллов пребывает в постоянном движении. По поверхности пробегают волны судорог, морщат кожу, растягивают ее, выпирают шишковатыми буграми и опадают. Гнилостный запах отсутствует, вместо него над гробом стоит глубокий земляной дух с нотками плесени и затхлости. Мертвец наг, пах и подмышки усеяны гроздьями пульсирующих наростов. Все вместе содержимое домовины лишь отдаленно смахивает на человеческий труп, которым, несомненно, является. Не успеваю я привыкнуть к этому зрелищу, как меня поражает ещё больший шок. Густав фон Бор, умерший более века назад, открывает глаза. Обычные серые выцвевшие глаза старика, в этих глазах понимание смешано с невыразимой, нечеловеческой мукой.

—Спасибо, что пришел, мой мальчик. — говорит мертвец.

Вонь стояла неимоверная. Смесь гнили и мочи, от которой передёргивало. Игорь поморщился, стараясь дышать через рот. Хуже всего было то, что он уже привыкал. Чёртов подвал стал его домом, клеткой, могилой – всем сразу.

Три недели назад всё было иначе. Обычный кишинёвский вечер, пиво с друзьями в «Ла Плэчинте», разговоры о бабах и ценах на газ. Потом – темнота, удар по голове и вот это. Подвал.

Он огляделся. Полумрак, сырые стены, поросшие плесенью. В углу – ржавая труба, к которой он прикован цепью. Больше ничего. Кроме Него.

Он всегда был там, в тени. Сначала – просто силуэт. Потом Игорь начал различать детали: высокий, худой, лицо скрыто капюшоном. Но глаза… Эти глаза он видел даже в темноте. Холодные, пустые, как у мёртвой рыбы.

Первый день прошёл в молчании. Игорь пытался кричать, звать на помощь. Бесполезно. Подвал, казалось, поглощал все звуки. На второй день Он заговорил. Голос – тихий, скрипучий, как старая дверь.

– Ты здесь, чтобы понять, – сказал Он.

– Понять что?! – заорал Игорь, дёргая цепь. – Кто ты такой, утырок?!

Он не ответил. Просто смотрел. И Игорю становилось страшно. Не от угрозы, а от этой всепоглощающей пустоты в Его взгляде.

На третий день началось.

Сначала – вопросы. О жизни, о мечтах, о страхах. Игорь отвечал, пытаясь понять, чего Он хочет. Но вопросы становились всё более личными, болезненными. Он копался в его душе, вытаскивал наружу всё самое грязное и мерзкое.

– Ты боишься смерти? – спросил Он.

– А кто не боится? – огрызнулся Игорь.

– Ты врёшь. Ты боишься не смерти, а забвения. Ты боишься, что тебя забудут. Что ты проживёшь жизнь зря.

Игорь замолчал, понимая, что Он прав.

Потом пошли пытки. Не физические. Пока. Он играл с его разумом. Показывал ему картины. Сначала – обычные. Лес, река, солнце. Потом – всё более странные, пугающие. Лица, искажённые болью, тела, изуродованные до неузнаваемости.

– Что ты видишь? – спрашивал Он.

– Я… я не знаю, – бормотал Игорь, отводя взгляд.

– Ты видишь правду. Ты видишь то, что скрыто от других. Ты видишь мир таким, какой он есть на самом деле.

Игорь начал сходить с ума. Он не мог больше различать реальность и галлюцинации. Он слышал голоса, видел тени, чувствовал прикосновения. Он превращался в животное, загнанное в угол.

Однажды Он принёс нож.

– Сегодня ты сделаешь выбор, – сказал Он. – Ты можешь умереть сейчас. Или ты можешь стать другим. Ты можешь увидеть больше. Ты можешь понять.

Игорь смотрел на нож. Лезвие блестело в тусклом свете. Он чувствовал, как внутри него что-то ломается. Что-то человеческое.

– Что я должен сделать? – прошептал он.

Он улыбнулся. Впервые Игорь увидел Его улыбку. Она была страшнее всего, что он видел до этого.

– Ты должен убить, – сказал Он. – Ты должен убить того, кто внутри тебя.

Игорь взял нож.

…

Неделю спустя в Кишинёве пропала молодая девушка. Её звали Алина. Она работала официанткой в «Ла Плэчинте». Той самой, где Игорь пил пиво с друзьями.

Её тело нашли в лесу, недалеко от города. Она была изуродована до неузнаваемости. Следователи сказали, что это работа маньяка.

Игорь стоял у окна своей квартиры и смотрел на город. Он чувствовал себя другим. Он видел мир иначе. Он понимал.

Он больше не боялся смерти, не боялся забвения. Он стал частью чего-то большего. Чего-то, что скрыто от глаз обычных людей.

Он улыбнулся.

В подвале было пусто. Только ржавая цепь и лужа крови на полу. И тихий, скрипучий голос, разносящийся в темноте:

– Ещё один готов…

…

Старый следователь Петрович сидел в своём кабинете и перебирал фотографии с места преступления. Алина, другие жертвы… Все они были убиты с особой жестокостью. Но что-то в этих убийствах было странным. Что-то, что не давало ему покоя.

Он достал из ящика старую папку. «Дело Даббе». Двадцать лет назад в Кишинёве орудовал маньяк, который убивал молодых девушек. Его так и не поймали.

Петрович открыл папку и начал сравнивать фотографии. Почерк убийцы. Он был уверен, что это один и тот же человек. Или… что-то другое.

Он посмотрел в окно. На город, спящий под покровом ночи. Он чувствовал, что зло где-то рядом. Что оно ждёт своего часа.

И он знал, что остановить его будет невозможно.

Потому что зло не имеет лица. Оно – внутри нас.

История эта передается в нашей семье из поколения в поколение вот уже более века. На мне, к сожалению, эта цепь прервется. Люди перестали верить в такое, а если и верят, то не придают историям значения. Моя младшая сестра, к примеру, считает ставку по ипотеке куда более ужасным событием, чем факт, что мать нашей прабабки похоронили заживо.

Случилось это на маленьком хуторке, где-то у границы с Польшей. Жил-был мельник. Была у мельника жена красавица, семнадцати лет от роду, и две белокурые дочери-близняшки, Марья и Вера, одинаковые настолько, что различить их не мог никто, включая родителей. Дела у мельника шли хорошо, дел было много, поэтому на хуторе постоянно проживали трое наемных работников. В 1916 году, жена мельника умирает родами, оставив на руках скорбящего супруга двух годовалых девчушек и новорожденного мальчика.

Женился мельник поздно. Не мог никак выбрать невесту себе по душе. Но, когда виски покрылись серебром, а он сам и думать перестал о женитьбе, увидел на ярмарке девушку, да какую там девушку, девчонку совсем. Босоногая, она за гроши помогала торговать тем, у кого не хватало своих рук. Разузнал. Звали девчонку Шуркой. Шура была старшей в семье бедняков, отца ее задавило деревом, вот она с десяти лет и помогала матери тянуть шестерых младших, и бралась за любую работу, за которую платили хоть копейку. В тот год Александре исполнилось пятнадцать, по тем временам в селе, самый возраст для свадьбы.

Долго думал наш мельник. Куда ему, почитай старику, на девчонке женится? Но не смог забыть Шуру, заслал сватов, и не прогадал. Зажили как в сказке: безбедно, в любви и согласии. А уж в народившихся близнятах, с крутыми завитками белых волосиков, точно таких же как у него самого, мужик души не чаял, вили из него девочки веревки. Но счастье оказалось скоротечным. Похоронил мельник Шуру свою на обрыве, над рекой, запряг кобылу, да поехал в деревню за кормилецей мальчугану.

То ли ребенок родился слабым, то ли лишенный материнской заботы, нелюбимый отцом, зачах в заботливых, но неродных руках чужой тетки, то ли была ещё какая-то причина, но в одно утро младенчик не проснулся, и мельник решил хоронить его в одной, с матерью, могиле.

Похороны вышли скорыми, да и людей-то хоронить пришло всего ничего: сам отец, два батрака с лопатами, да кормилица с виноватым лицом, утиравшая слезы концами цветастого платка. Крохотный гробик, сколоченный на скорую руку ждал, установленный на табурет, а мельника охватило страшное желание вырвать гвозди, снять крышку и взглянуть в последний раз в лицо Шурочке, единственной своей любви. Сказано-сделано. Работники не стали упираться и исполнили желание хозяина. Некоторые мысли нам сам чёрт в ухо нашёптывает, ей-богу.

Одежда покойной была в страшном беспорядке. Окровавленные, стесанные до мяса пальцы, с содранными ногтями, сжимали русые пряди, выпачканные запекшейся кровью. На раздувшемся до неузнаваемости, лице застыла маска невыразимой муки. Глаза Шуры вылезли из орбит, а шею и грудь покрывали глубокие царапины. Шуру закопали живьём.

Это сейчас медицина с точностью определяет смерть пациента, а вскрытие и прочие процедуры делают погребение заживо практически невозможным. В те времена, особенно в деревнях такое случалось часто, и при переносе старых кладбищ можно наблюдать, как много страдальцев очнулось в своих могилах, замурованными под двухметровой толщей земли. Несчастные бились о стенки своих гробов, рвали на себе волосы, царапали лица и погибали жутко, задыхаясь, и понимая при этом безысходность своей участи.

Мельник обезумев сначала, быстро затих, превратившись в угрюмого и нелюдимого отшельника. Через несколько лет новая власть наречет его кулаком и кровопийцей. Солдатик-балагур сведёт моего предка за сарай и пустит в расход на глазах у пятилетних девчушек. Самих близняшек посадят в поезд, где они станут неделями голодать и заболеют тифом, но выживут и доберутся до далёкой Мордовии. В Мордовии они станут жить в хлеву и ходить за чужой скотиной, пока немного не подрастут и не начнут, каждая свою, долгую, переполненную приключениями и страшными событиями, но, тем не менее, яркую жизнь.

В моей семье считают, что на каждом из нас, особенно на девочках, лежит проклятие Шурочки, которая, дойдя до высшей точки безумия, не в силах больше терпеть, нестерпимые муки, отказалась от надежды на спасение своей души, предалась злу и прошептала ужасные слова проклятия, обращённые на своих детей и потомков. Кто знает, может, так оно и есть.

Мне десять, я рассказываю эту историю Таньке, своей подружке в Мурюке. Она верит, но не видит в ней ничего необычного. Подумаешь, живьём закопали! У нас, бывает, мертвые встают, выламывают доски гробов и идут по своим домам. А проклятье, дело хоть и серьезное, но поправимое. Да и есть ли оно, проклятье это? Может, и врут.