Сообщество - CreepyStory

CreepyStory

16 472 поста 38 901 подписчик

Популярные теги в сообществе:

157

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори

Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory ! Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)

Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим.
Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.


1 место  12500 рублей от
канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @G.Ila Время Ххуртама (1)

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Drood666 Архивы КГБ: "Вековик" (неофициальное расследование В.Н. Лаврова), ч.1

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори
Показать полностью 1
19

Моя сестра умерла 6 лет назад… Но она до сих пор звонит каждую ночь в 3:15 утра

Это перевод истории с Reddit

Я знаю, как это звучит. Еще одна поддельная история о призраках. Еще одна отчаянная попытка привлечь внимание.

Моя сестра умерла 6 лет назад… Но она до сих пор звонит каждую ночь в 3:15 утра

Но я обещаю вам, если бы вы были на моем месте, если бы вам приходилось слышать то, что слышу я каждую ночь, вы бы не стали так быстро называть это фальшивкой.

Моя сестра, Эмили, погибла в автокатастрофе шесть лет назад. Ей было 19. Она была первокурсницей в колледже, полной жизни. Ее смех был громким, заразительным. Она была из тех людей, кто входит в комнату и делает ее теплее. Мне тогда был 21 год, я был ее старшим братом. Я должен был защищать ее.

Я не справился.

Это произошло в субботу вечером. Дороги были мокрыми после дождя, воздух был густым от тумана. Мы возвращались с вечеринки. Она была пьяна, а я был трезв. Я был ответственным.

До тех пор, пока не перестал быть.

Я не превышал скорость. Я не был под воздействием алкоголя. Но я совершил ошибку. Маленькую, глупую ошибку, которая длилась четыре секунды.

Я посмотрел на телефон.

Просто взгляд. Быстрый взгляд, чтобы узнать, кто мне написал.

К тому времени, как я снова посмотрел на дорогу, грузовик уже выехал на нашу полосу.

Удар был мгновенным.

Я помню, как разбилось стекло, как гнулся металл, как моя голова ударилась о руль. Я потерял сознание.

Когда я очнулся, вокруг была слишком тишина. Такая тишина, которая дает понять, что что-то ужасно неправильно.

Эмили не двигалась. Ее тело было скручено под невозможным углом, лицо залито кровью. Я не знаю, умерла ли она мгновенно или страдала. Парамедики сказали, что она уже была мертва, когда они прибыли.

Я сказал полиции, что не помню, что произошло. И они мне поверили.

Потому что водитель грузовика был пьян.

Вина легла на него. Дело закрыто. Никто не задавал вопросов.

Но Эмили знала.

Первый звонок

Звонки начались через неделю после похорон.

Было 3:15 утра, когда зазвонил мой телефон.

Я был еще наполовину во сне, дезориентирован, но все равно ответил.

"Почему ты позволил мне умереть?"

Ее голос был кристально чистым. Никаких помех. Никаких искажений. Просто она.

Я уронил телефон.

Это был первый раз. Но не последний.

Звонки продолжались. Каждую ночь. В одно и то же время. Один и тот же вопрос.

Я перестал отвечать, но это не имело значения. Она начала оставлять голосовые сообщения.

Некоторые были просто тишиной. Другие — дыханием. Медленным, влажным дыханием, как будто кто-то изо всех сил пытается сделать последний вдох.

Я сменил номер. Купил новый телефон. Даже переехал в другую квартиру.

Но это не остановилось.

Кошмары

Затем начались кошмары.

Сначала это были просто вспышки. Фары. Крики. Вкус крови.

Но потом они стали хуже.

Я начал видеть все с ее точки зрения.

Я чувствовал удар, слышал свои собственные крики. Я чувствовал, как стекло режет мою кожу, как вес машины давит на меня.

Но самое худшее?

Момент перед тем, как все погружается во тьму. Момент, когда она понимает, что умрет.

Чистый ужас в ее глазах.

Каждый раз я просыпаюсь, задыхаясь. И каждый раз звонит телефон.

СМС

Прошлой ночью все было иначе.

Я проснулся не от кошмара. Я проснулся, потому что не мог дышать.

Казалось, будто кто-то давил на мою грудь, выжимая воздух из легких. Я попытался сесть, но не мог пошевелиться.

Затем мой телефон завибрировал.

СМС.

"Посмотри в окно."

Я не хотел.

Я правда, правда не хотел.

Но я посмотрел.

И тогда я увидел ее.

Эмили.

Она стояла под фонарем, ее голова была наклонена под неестественным углом. Руки безвольно свисали по бокам, тело все еще было одето в ту одежду, в которой она умерла. Джинсы, пропитанные кровью, порванный худи.

Ее лицо было месивом изорванной кожи, раздробленных костей и ярости.

Но она улыбалась.

Мой телефон зазвонил.

3:15 утра.

Я не ответил. Я просто смотрел.

И затем она сделала шаг вперед.

Правда

Я не знаю, как долго я стоял там, замерший, наблюдая за ней. Но в конце концов мой телефон снова завибрировал.

Еще одно СМС.

"Время вышло."

Свет в моей квартире замигал. Телевизор включился сам по себе, показывая помехи на полной громкости. Экран моего телефона исказился, искажая ее последнее сообщение, пока слова не превратились во что-то новое.

"Я хочу, чтобы ты увидел то, что видела я."

Затем все погрузилось во тьму.

Когда я очнулся, я был уже не в своей квартире.

Я сидел в своей машине. В ту ночь, когда произошла авария.

Грузовик приближался. Я знал, что он приближается.

Я попытался пошевелиться, закричать, сделать что-нибудь — но не смог.

На этот раз я был не на месте водителя.

Я был на месте Эмили.

Я смотрел, как я взглянул на телефон, как фары становились ближе, как удар разорвал меня изнутри.

И затем я проснулся.

Снова в своей квартире.

Но теперь что-то изменилось.

Мой телефон больше не звонит в 3:15.

Потому что мне больше не нужны звонки.

Я помню все.

Я помню, что она видела.

И я думаю... Я думаю, я наконец понимаю, чего она хочет.

Я не думаю, что это конец.

Еще нет.


Подписывайся на ТГ, чтобы не пропускать новые истории и части.

https://t.me/bayki_reddit

Подписывайтесь на наш Дзен канал.

https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Показать полностью
67

Контракт

1

2

Контракт

3

Потрясение от произошедшего схлынуло, оставив после себя горечь опустошения и нервный тик в районе правого века. Паника и страх растаяли, как и последние проблески надежды на то, что ситуацию еще можно как-то исправить.

Лариса была мертва. Ни пульса, ни дыхания. Ее лицо побледнело, скулы заострились, а чувственные губы сжались в тонкую, упрямую ниточку, приобретя неприятный землистый оттенок.

Семен пребывал в глубокой прострации, не решаясь предпринять хоть что-то. Мысль-заноза вонзилась в мозг, причиняя почти физическую боль: как поступить правильно? Вызвать скорую? Полицию? Или...

Или что? Попытаться утаить случившееся, схитрить, прикрыть собственную задницу? Он понимал, что судебная экспертиза наверняка обнаружит следы неизвестного препарата. Того самого, что содержался в таблетках, которые он, по своей глупости, добавил Ларисе в чай. И которые, скорее всего, стали причиной ее скоропостижной кончины. А эти чертовы таблетки точно всплывут, как труп в мутной воде сточной канавы.

Можно, конечно, попробовать выкрутиться: сказать, что он тут ни при чем, что это она сама, без его ведома, что-то употребила. Но нет. В это вряд ли кто-то поверит. Эксперты не дураки — докопаются до истины и сделают соответствующие выводы. А будет только хуже, если выяснится, что таблетки — это какой-нибудь сильный возбудитель, запрещенное психотропное вещество или, например, крысиный яд. Вот тогда начнется настоящая веселуха! Так или иначе, но, поймав его на вранье, подозревать станут всерьез. И, что самое обидное, — с полным на то основанием.

Семен несколько минут бесцельно метался по квартире, хватаясь то за одно, то за другое. Заправил кровать, убрал разбросанные по комоду вещи, шире открыл окно, выстуживая и без того холодную спальню. Потом заставил себя вернуться на кухню. Постоял там, с каким-то полусонным отупением глядя на мертвое тело. Наконец, пересилив страх, осторожно поднял женщину и отнес на диван в гостиную. Устроил как положено: руки сложил на груди, под голову подсунул подушку, тело укрыл пледом.

Постоял немного, вглядываясь в застывшее лицо. Такое красивое и такое... неживое. Потянул плед выше, укрывая покойницу с головой, но при этом оголились ее ноги в модных черных полусапожках. Плед оказался коротковат. Семен подумал немного и вернул все как было, оставив лицо открытым.

— Прости меня. Я не думал, что так получится, — прошептал он и, с решительностью человека, ступающего на эшафот, взял в руки смартфон. Надо звонить в полицию. Рассказать все как было, предъявить таблетки и этот грёбаный рецепт. Повиниться, пока не поздно и пока ситуация окончательно не зашла в тупик.

На глаза навернулись слезы, предательски размывая картинку на экране и мешая найти значок вызова. Смахнул их рукавом, по-детски хлюпнув носом. И вдруг резко вздрогнул, когда громко и на удивление противно заверещал дверной звонок...

Смартфон выпал из ставших ватными пальцев и с глухим стуком упал на пол. В пластиковом корпусе китайского гаджета что-то громко хрустнуло — звук был подозрительно неприятный, словно устройство решило умереть вместе с Ларисой.

Прошло несколько секунд, и звонок повторился. Семен сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться и взять себя в руки. Кто бы там ни был, в квартиру он его не пустит. Если потребуется — пошлет куда подальше. А когда спровадит визитера, вызовет полицию и чистосердечно во всем признается.

Вот только в душе у мужчины все активнее ворочался клубок червей из сомнений и страха. Как сделать историю несчастного случая максимально правдоподобной, не вплетая в нее моменты взаимодействия с нечистой силой? Стоит ли рассказывать об этом? Петров еще не решил. Но подсознательно понимал, что без черта-адвоката в этой истории выйдет слишком много несостыковок. А если расскажет правду — его наверняка упекут в психушку.

Семен прильнул к глазку и замер. В подъезде стоял мужчина в черной кожаной куртке, с угрюмым лицом и взглядом, который, казалось, мог прожечь дверь насквозь. Рядом с ним маячила еще одна фигура — высокая, худая, в длинном пальто и шляпе, надвинутой на самые брови.

— Открывай! — негромко, но вполне отчетливо произнес мужчина в куртке. От его грубого голоса повеяло непреклонной решимостью. — Мы знаем, что ты дома!

Семен шарахнулся от двери, чувствуя, как бешено заколотилось сердце. Кто это? Коллекторы? Полиция? Новые соседи, которых он сейчас топит?

— Эй, ты там! — заговорил второй мужчина. Его голос был значительно тише, но от этого звучал не менее угрожающе. — Не заставляй нас ломать дверь. А нам придется это сделать, если ты не откроешь!

Семен оглянулся на квартиру, словно ища куда бы в ней понадёжнее спрятаться. Мысли путались, но он понимал, что игнорировать визитеров — не вариант. Как-то уж слишком правдоподобно звучали их слова, а внешний вид не оставлял сомнений: шутить эти люди не любят, да и, скорее всего, не умеют.

— Сейчас, сейчас! — пробормотал Семен, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Одну минуту!

Он сделал глубокий вдох, словно собираясь нырнуть в бездонный омут, и открыл дверь.

— Ну наконец-то, — проворчал мужчина в куртке, отодвинул плечом Семена и решительно шагнул вперед. — Мы тут по делу.

— По какому делу? — выдавил из себя хозяин квартиры, чувствуя, как ноги наливаются свинцовой тяжестью, а в висках вновь начинает пульсировать раздражающая своей тупой монотонностью боль.

— По твоему, — ответил второй мужчина, снимая шляпу. Под ней оказалось лицо, которое Семен узнал мгновенно. Это был Гозенталь. Тот самый черт. Только теперь он выглядел как обычный человек — никаких рогов, хвоста или копыт. И густой рыжей шерсти тоже не было. Лишь те же очки на носу и тот же раздражающий своей пронзительностью взгляд маленьких темных глаз с почти квадратными зрачками.

— Ты... Но как? Ты же исчез! — выдохнул Семен, медленно пятясь назад.

— Исчез? — Гозенталь усмехнулся. — Нет, дорогой мой человек, я просто сменил форму. Мы, знаешь ли, умеем быть... гибкими.

— Что тебе от меня еще надо? — спросил Семен, с большим трудом пытаясь сохранить в голосе уверенность.

— Я и мой товарищ пришли к тебе, чтобы помочь, — серьезно, почти официально заявил Гозенталь и кивнул в сторону большой комнаты. — Мы пройдем?

Семен замотал головой, всем своим видом показывая, как ему претит эта идея незваного гостя.

Чёрта это совершенно не смутило.

— Как знаешь, как знаешь... Тем не менее, спешу сообщить – я обладаю информацией, что у тебя, Семен Олегович, появились серьезные, требующие немедленного решения проблемы. Вольно или невольно, но ты... — черт распахнул пальто, извлек из кармана костюма тройки крупную золотую луковицу часов на длинной, золотой же цепочке и щелкнул крышкой, — всего каких-то двадцать пять минут назад собственными руками прикончил предмет своего обожания — Ларису Николаевну Пономаренко.

Гозенталь, не спуская глаз с Семена, спрятал часы обратно в карман и, покачав головой, со всей возможной серьезностью в голосе заявил:

— Ай-яй-яй! Плохой, Семен Олегович, плохой!

— Ну не дала тебе баба, зачем же сразу за это ее убивать? — пробасил второй визитер, обладатель классической бандитской кожанки.

— Я не убивал!.. — начал было оправдываться Семен, но Гозенталь его перебил.

— Давай все же, мой друг, пройдем в комнату и не будем вести наши серьезные разговоры у самого входа в квартиру. Твоя соседка по лестничной площадке — Лидия Павловна — так сильно старается нас подслушать, что скоро заработает изрядных размеров гематому на собственном ухе.

Спутник Гозенталя выглянул в подъезд и громко крикнул:

— Пшла вон, старая перечница!

За дверью у соседки что-то загремело, и почти сразу испуганно залаял мелкий гаденыш пес Тобби.

Громила в кожанке хмыкнул, вернулся в квартиру и захлопнул дверь.

Семен послушно поплелся в комнату. Весь его настрой никого в дом не пускать до приезда полиции бесследно испарился. Он за сегодня немало насмотрелся и уже устал удивляться, но стоило признать – его в очередной раз безжалостно и грубо приложили лицом о столешницу.

— Так, так! — Гозенталь замер возле дивана. Руки свои он скрестил на груди. При этом пальцы правой руки характерными движениями поглаживали мелкую, рыжую щетину на подбородке.

— Я так понимаю, Семен Олегович, вы все обдумали и приняли решение заявить о случившемся в правоохранительные органы?

— Я не виноват, и бояться мне нечего! — заявил Семен, но при этом голос его предательски дрогнул.

— Ну да, конечно. А я по воскресеньям лютеранскую церковь посещаю. И добровольные взносы в приюты для кошек делаю. Вам, Семен Олегович, пора прекращать жить иллюзиями и понять, что в вашей стране невиновными бывают только те, у кого достаточно и финансовых, и административных преференций. Денюжки у вас имеются в достаточном количестве? А знакомые судьи, адвокаты, а еще лучше — прокурор наличествуют? Нет? Тогда вы виновны, Семен Олегович. По всем статьям и даже с отягчающими обстоятельствами!

— Чего?! — речь Гозенталя вывела Семена из ступора, разозлив до дрожи в голосе. — Я не знал, что эти проклятые таблетки так на нее подействуют! И вообще, все случайно получилось. Я не хотел!

— Конечно, я тебе верю, — успокаивающе сказал Гозенталь. — Вот только тебе вряд ли так легко поверит следователь. И можешь быть на сто процентов уверены, что судья вашего округа — Суздальская Тамара Вениаминовна — полностью поддержит обвинение и влепит тебе, коварному мужлану и душегубу, на полную катушку. Лет десять, а то и двенадцать тебе легко впаять смогут. А если еще и докажут факт попытки изнасилования — то не меньше пятнадцати!

Семен сейчас походил на большую рыбу, которую волей провидения и силой прилива выбросило на берег. Он таращил на черта глаза и при этом широко открывал и закрывал рот. Было непонятно, то ли он пытается что-то сказать, то ли ему просто катастрофически не хватает воздуха.

— Однако есть другой вариант развития событий, и он, как я думаю, станет для тебя отличной альтернативой.

Семен, видимо, уже понимая, куда клонит черт-обольститель, резко дернулся, отступая назад.

— В тюрьме очень плохо, Семен Олегович. Там скудное питание и очень много жестоких, озлобленных на весь мир людей. Они, в большинстве своем, постараются всячески тебе навредить и сделать больно. Я бы, на твоем месте, любым способом противился попаданию в такое место.

— Что ты предлагаешь? — промямлил Семен.

— Все очень просто и достаточно эффективно, — явно воодушевился Гозенталь. — Я со своим помощником помогу тебе избавиться от тела несчастной женщины. Затем мы так подчистим следы, что ни одна собака не учует даже намека на твою причастность к исчезновению Ларисы Николаевны. Более того, ее и искать никто не станет. Пара электронных писем, несколько смс подругам и друзьям — и о ней забудут. Уехала и уехала мадам в Турцию к мужчине, который покорил ее своей парадной феской и сладостными речами о вечной любви. С неделю посудачат, со скрытой завистью повспоминают и навсегда выкинут из головы.

В комнату вошел кожаный. Показал Гозенталю пузырек с таблетками и демонстративно медленно сунул его себе в карман.

— А что взамен? — тяжело проглотив тугой комок в горле, очень тихо спросил Семен. Но его услышали.

— Так как обстоятельства поменялись и, стоит заметить, вовсе не в твою пользу, контракт я вынужден кардинально пересмотреть. За оказанную услугу... Нет, не так. За чудесное и столь своевременное спасение ты, Семен Олегович, будешь должен мне два желания и свою бессмертную душу.

Повисла тишина, во время которой стало слышно, как помощник черта что-то там себе под нос напевает. Через пару секунд Семен готов был поклясться, что мотивчик ему хорошо знаком. И это не что иное, как "Владимирский централ" Михаила Круга.

— Издеваешься? — чувствуя, как от злости багровеет лицо, спросил Семен.

— Это почему же? — почти искренне удивился Гозенталь. — Утром я предлагал тебе на более выгодных условиях получить в свое полное распоряжение вот эту особу, — черт кивнул на тело на диване. — Случись это, и тебе даже в голову не пришло бы использовать какие-то стимулирующие препараты. Ты отказался. В силу обстоятельств произошло это несчастье, и теперь мои услуги стали дороже.

— Может быть, ее получится оживить? — робко предположил Семен. — Если Лариса... воскреснет, то я думаю — наша сделка состоится.

— Эко ты куда загнул, болезный! — Гозенталь закатил глаза и криво усмехнулся. — Я тебе кто? Маг, чародей, волшебник? Я так-то по основной специальности скорее погубитель, а не воскреситель. За фокусы и некромантию у нас другой отдел отвечает.

— Так ты же меня обманывал! С самого начала! Ты подослал какую-то рыжую ведьму к Ларисе, и та пыталась с ней договориться меня кинуть. Она никогда не должна была стать моей. Просто изобразила бы любовь, получила бы повышение и послала меня подальше! Ты забрал бы у меня душу, Лариса получила бы должность, а я — почетное звание "лох обыкновенный"!

Кожаный многозначительно хмыкнул, а Гозенталь пафосно заявил:

— Не доказуемо! Твои попытки скинуть цену мне понятны, но прошу не опускаться до голословных обвинений.

— А чертовы таблетки? — не собирался сдаваться Семен. — И дураку понятно, что это твоих рук дело, Гозенталь! Ты все подстроил, подвел меня к тем действиям, что привели ситуацию к этому!.. — он нервно ткнул пальцем в сторону дивана и лежавшего там тела. — К этой чудовищной трагедии!

Черт пожал плечами. Лениво, чуть ли не зевая, произнес:

— Понятия не имею, о чем ты. Никаких свидетелей, никаких доказательств. Одни эмоции и оскорбления.

Он повернулся к напарнику и распорядился:

— Серж, будь так добр — дай документы. Время идет, а клиент его совсем не ценит. Договоримся до того, что труп начнет коченеть, а это некоторым образом может помешать нам его комфортно утилизировать.

Семен вдруг представил, как Гозенталь и его помощник, которого, как оказалось, зовут Серж, с помощью большой зубастой ножовки разделывают бесчувственное тело Ларисы. Пила скрипит, вгрызаясь в кости, а потоки черной крови вязкими ручьями бегут прямо на пол.

Семену поплохело. К горлу подступила дурнота, в глазах предательски потемнело.

— Прошу!

Семен не заметил, как его усадили за стол, положили перед носом лист с контрактом, а в правую руку сунули странного вида перьевую ручку — тяжелую, с черным человеческим черепом на навершии.

— Хватит артачиться, — сказал Гозенталь и дружески похлопал Семена по плечу. — Ставь внизу документа свою закорючку, и мы тут же приступим к работе. Серж, подготовь пока инструменты.

— Нет, — тихо сказал Семен и аккуратно положил ручку на стол. Упрямая решительность медленно, но верно поднималась откуда-то снизу, добавляя мужчине смелости и злости. Адвокат обманет — это очевидно!

— Чего "нет"? — не понял Гозенталь. — Опять что ли? Ты, Семен Олегович, похоже, совсем страх потерял и берега попутал! Второй раз за одно утро я себя опрокинуть не позволю! Подписывай, давай!

— Не буду! — упрямо заявил Семен, встал, сгреб со стола лист с контрактом и попытался его порвать. Не вышло. Он его даже помять не смог.

— Шеф, — вмешался в разговор кожаный. — Дозволь я с ним потолкую. Он все подпишет и будет благодарить, что так дешево отделался.

Но черт инициативу не поддержал. Остановил подельника взмахом руки и негромко прошипел:

— Статья 15, будь она неладна: “Исключение прямого физического воздействия на клиента”.

Потом обратился к Семену:

— Если не подпишешь — я лично накатаю на тебя заяву в полицию и стану свидетельствовать, что убийство умышленное и спланировано заранее. А еще дам показания, что ты пытался нанять нас, чтобы мы избавились от тела.

На эти слова Семен лишь криво усмехнулся. Сейчас он готов был на что угодно, лишь бы поломать Гозенталю всю его игру. К тому же черт явно блефовал, и Семен это каким-то образом чувствовал.

— Убирайтесь из моего дома! — Он швырнул контракт в лицо адвоката, но не попал. Лист спланировал на пол и там медленно истаял, оставив после себя легкую серую дымку.

— Та-а-ак! — Гозенталь неуловимым образом преобразился. Он сильно ссутулился, стал каким-то угловатым и неправильным. Его напарник Серж хищно заскрипел зубами.

— Я могу и по старинке, — предложил Семен, поднимая руку для крестного знамения.

— Ой, да не работает это так! — раздраженно заявил Гозенталь и тяжело вздохнул, когда Семен все-таки его перекрестил.

— Дебил! — уверенно заявил черт. — А еще утверждал, что атеист. Вот и верь после этого людям!

Гозенталь повернулся к напарнику.

— Пошли отсюда, Серж. Пусть этот идиот сам выбирается из болота, в которое забрался по собственной дурости. Только учти, — он ткнул пальцем в Семена, — в следующий раз мои услуги станут еще дороже!

И они направились на выход. Но не в прихожую, как на это рассчитывал Семен, а к двери в углу комнаты, за которой была тесная, забитая всяким хламом кладовка. Семен только рот открыл от удивления, когда черт-адвокат и его помощник вошли в эту самую кладовку, где с трудом смог бы разместиться только один человек, и закрыли за собой дверь.

— Секретарь мне копыта солидолом смажет! — послышалось ворчание Гозенталя. Затем что-то глухо хлопнуло, и несильно запахло паленой шерстью.

Когда оцепенение прошло, Семен осторожно подошел к двери и приоткрыл ее. Внутри, не считая кучи всевозможных отложенных на потом вещей, никого не оказалось. Старая тумбочка под телевизор, лыжи, свернутый и поставленный в угол ковер, какие-то коробки с одеждой и книгами. Ни адвоката, ни его помощника внутри не оказалось.

— У меня дома портал в ад? — нервно усмехнулся Семен и поежился от пробежавшего по телу озноба.

В голове мелькнула мысль, что квартиру надо бы освятить. А то шляются тут всякие.

UPD:

Часть 4

Показать полностью 1
16

Похититель крови. Пепел прошлого

Ссылка на предыдущую часть Похититель крови: Тьма возвращается

Я оставил её лежать в грязи — Ладу, знахарку, что гнала меня своим ядом. Её кровь текла во мне, её красота горела в моих венах, её душа была моей, но не мертва — я дал ей тьму, что растёт в ней, как росла во мне у алтаря Даромира. Тридцать лет её травы, её слова были ничем передо мной — Кровяным князем, что стал бурей под его тенью. Она не знала, что станет мной, и я смеялся, уходя в лес, тени мои вились, как плащ, жажда моя горела ярче, чем когда-либо. Но месть моя была не полной — первая деревня ждала меня, та, что жгла меня в ящике, что сломала меня огнём. Я шёл к ней, и кровь их звала меня, как река зовёт утопленника.

Лес расступался передо мной, ночь укрывала меня, как мать укрывает дитя. Тридцать лет я учился у Даромира — скорость моя резала ветер, тени мои ломали камни, шепот мой гасил разум. Он выковал меня, дал мне силу, что сломала Ладу, и я знал: первая деревня падёт так же. Я помнил её — избы из дерева, часовенка без креста, крестьяне, что кричали, когда огонь лизал мой ящик. Их лица — Радомир, Иванка, Олена — горели во мне, как шрамы огня на моей коже. Я шёл к ним, и месть моя была сладкой, как кровь, что я пил.

Путь был долгим — реки текли, леса шумели, горы молчали. Я чуял их, далеко, за холмами, их запах — дым, зерно, страх — манил меня. Тени мои шевелились, как живые, когти мои росли, глаза мои горели, как угли. Даромир учил меня брать суть — память, страх, душу — и я брал её у зверей, что попадались мне. Олень у ручья пал под моим шепотом, кровь его текла в меня, память его леса грела меня. Волк в чаще рычал, но тени мои рвали его, я пил его силу, его гнев. Я шёл, и ночь была моей, как была его.

Я помнил тот день — ящик, что нашли в земле, холодный, ржавый, с рунами, что держали меня века. Они тащили его, кричали о сокровищах, но я шептал изнутри, звал их. Они открыли его, и я пил их — детей, мужиков, баб — пока они не поняли. Радомир, староста, велел жечь меня, Иванка, девка с острыми глазами, бросила факел, Олена пела их слова. Огонь лизал меня, слабил меня, но я выжил — тьма держала меня, как держит теперь. Я шёл к ним, и огонь их станет моим.

Тридцать лет изменили меня. Я был слаб тогда — тень моей силы, что пила кровь, что бежала от их огня. Даромир дал мне больше — тени мои были копьями, шепот мой был громом, кровь моя была ядом, что ломал их. Я пил Ладу, брал её суть, её красоту, и дал ей мою тьму. Теперь я шёл к первой деревне, и жажда моя была глубже, чем их страх. Я чуял их — детей их детей, избы их сыновей, — и знал: они не готовы.

Лес кончился, холмы легли передо мной, река блестела в ночи. Я видел её — первую деревню, что жгла меня. Она стояла, как прежде, но больше — избы росли, часовенка стояла с крестом, дым поднимался к небу. Они жили, не зная, что я иду. Я стоял на холме, тени мои вились, глаза мои горели, и я шепнул — тихо, глубоко: «Ваша кровь моя». Ветер нёс мой голос, и я знал: они услышат.

Я шёл к ним, шаг за шагом, ночь была моей. Воспоминания горели во мне — ящик, что держал меня, огонь, что ломал меня, их крики, что гнали меня. Радомир, староста, был стар теперь, если жив, Иванка, девка, что жгла меня, была бабой, Олена, старуха, что пела, была пылью. Я шёл к их детям, их сыновьям, и месть моя была тенью, что ломала их. Даромир учил меня брать всё — кровь, память, душу, — и я возьму их, как взял Ладу.

Река текла у их ног, я чуял их — их запах, их страх, их тепло. Тени мои рвались к ним, шепот мой гудел в ночи, и я знал: они падут. Я помнил их огонь, их крики, их силу, что сломала меня тогда. Теперь я был больше — Кровяной князь, что стал бурей, что стал тьмой. Я шёл к ним, и жажда моя была сладкой, как кровь, что я пил у алтаря. Они жгли меня, но теперь я сожгу их — их избы, их души, их мир.

Я спустился с холма, тени мои вились, как плащ, когти мои блестели в ночи. Деревня спала, но не надолго — я шёл к ним, и месть моя была близко. Их огонь стал их концом, их сила стала их слабостью, и я знал: они заплатят. Тридцать лет я ждал, и ночь эта была моей. Я шёл к первой деревне, и пепел их станет моим триумфом.

Я спустился с холма, тени мои вились, как плащ, глаза мои горели, как угли, что жгли меня тридцать лет назад. Деревня лежала передо мной — первая, что сломала меня огнём, что бросила меня в ящик и сожгла. Я чуял её — запах дыма, зерна, крови, что текла в их венах, манил меня, как река манит зверя. Ночь укрывала меня, и я шёл к ним, Кровяной князь, ставший бурей под тенью Даромира. Месть моя была близко, и я знал: их огонь станет их концом.

Деревня изменилась за тридцать лет. Избы выросли — крепкие, из дуба, крыши покрыты соломой, дым поднимался к небу из очагов. Часовенка, что стояла без креста, теперь блестела им, деревянным, грубым, но твёрдым. Амбары стояли у реки, полные зерна, их дети выросли, их сыновья стали мужиками. Я видел их — спящих, не знающих, что я вернулся. Они жили, как жили тогда, но я был больше — тени мои ломали камни, шепот мой гасил разум, кровь моя была ядом, что сломал Ладу. Я шёл к ним, и жажда моя была сладкой, как их страх.

Я стоял у околицы, тени мои шевелились, когти мои блестели в ночи. Воспоминания горели во мне — ящик, что нашли в земле, холодный, ржавый, с рунами, что держали меня века. Они кричали о сокровищах, тащили его к Радомиру, я шептал изнутри, звал их. Они открыли его, и я пил их — детей, мужиков, баб — пока огонь не лизал меня. Иванка бросила факел, Олена пела их слова, Радомир смотрел, как я горю. Теперь я вернулся, и их пепел станет моим триумфом.

Я шепнул — тихо, глубоко: «Ваша кровь моя», — и ветер нёс мой голос. Тени мои рванулись, твёрдые, как копья, ломали забор у околицы, рвали землю, что помнила меня. Первый — мужик, что стерёг амбар, — вышел, топор в руках, глаза его блестели в ночи. Я шепнул снова, голос мой гудел, как гром, и он замер, топор выпал, шаги его шатались. Тени мои держали его, как змеи, я рванулся — скорость моя резала ночь, когти рвали шею, кровь текла, горячая, солёная. Я пил его, брал его — память о зерне, гнев на ветер, страх перед тенью. Он упал, белый, с улыбкой, что я оставлял.

Деревня проснулась — крики, топот, факелы загорелись у изб. Я смеялся — тихо, холодно, как Даромир учил. Они думали, что их огонь держит меня, но я был больше. Тени мои рвались к ним, ломали двери, гасили факелы. Вторая — баба, что выбежала с ребёнком, — кричала, махала ножом, но шепот мой ломал её разум. Она упала, глаза её видели кошмары, что я дал ей, ребёнок кричал, но тень моя рвала его — ломала грудь, гасила голос. Я пил её, кровь её была мягкой, сладкой, я брал её тепло, её слёзы, её страх за дитя. Ребёнка я пил после — кровь его молодая, живая, память его игр текла в меня.

Мужики выбежали, топоры в руках, кричали, как кричали тогда. Я помнил их — их отцы жгли меня, их деды кричали, их огонь ломал меня. Теперь я ломал их. Тени мои рвались к ним, как копья, ломали руки, гасили крики. Третий — высокий, с бородой, — махнул топором, но скорость моя била его, когти рвали грудь, кровь текла рекой. Я пил его, брал его силу, его гнев, его память о сыне, что спал в избе. Он упал, и я шёл дальше, тени мои вились, шепот мой гудел в ночи.

Часовенка стояла передо мной, крест её блестел, и я смеялся — их бог был слаб, как их огонь. Я шепнул, тени мои рвали её — дерево трещало, крест падал, пыль поднималась к небу. Четвёртый — старик, что вышел с посохом, — пел их слова, как Олена пела тогда. Я помнил её — старуху, что гнала меня, что жгла меня. Теперь я гнал его. Шепот мой ломал его разум, тени рвали посох, когти рвали шею, кровь текла, горькая от старости. Я пил его, брал его память о песнях, его страх передо мной, его слабость.

Деревня кричала, избы горели, люди бежали, но я был быстрее. Пятый — женщина, что пряталась в амбаре, — кричала, держала дитя, но тени мои рвались к ней, ломали стены, гасили её крик. Я пил её, кровь её текла, я брал её тепло, её любовь, её слёзы. Дитя кричало, но шепот мой гасил его, тени рвали его, и я пил его кровь, молодую, живую, память его матери грела меня. Я помнил их — их отцы жгли меня, их огонь был их силой, но теперь он был моим.

Я стоял у реки, тени мои вились, как плащ, кровь их текла во мне. Воспоминания горели — ящик, что держал меня, огонь, что ломал меня, их крики, что гнали меня. Они думали, что победили меня тогда, но я вернулся — Кровяной князь, что стал больше, чем был. Их защита — их топоры, их слова, их огонь — была ничем передо мной. Я ломал их, как Даромир учил, брал их суть, их страх, их души.

Деревня падала, крики гасли, тени мои рвались к небу. Я шёл дальше, жажда моя была сладкой, месть моя была близко. Они жгли меня, но теперь я жгу их — их избы, их детей, их мир. Я был тенью, что стала бурей, и знал: это только начало. Их пепел станет моим триумфом, и я возьму всё, что они мне должны.

Деревня кричала подо мной, и я наслаждался — их страх был сладким, как кровь, что текла в моих венах. Первая деревня, что жгла меня в ящике, падала, и я был её бурей. Тридцать лет назад они сломали меня огнём, но теперь я ломал их — Кровяной князь, выкованный Даромиром, с его скоростью, что резала ночь, и шепотом, что гасил их волю. Они сопротивлялись, как могли — топоры, обряды, огонь, — но я смеялся, наслаждаясь их слабостью, их криками, их концом.

Я стоял у реки, кровь первых жертв грела меня, память их жила во мне. Избы горели, часовенка лежала в пыли, крест её сломан. Они выбежали ко мне — мужики с топорами, бабы с ножами, старики с их словами, что пела Олена. Я чуял их — их гнев, их страх, их тепло — и наслаждался, зная, что они мои. Я шепнул — тихо, глубоко: «Идите ко мне», — и голос мой гудел, как гром, ломал их разум, гнал их ко мне. Они шли, шаги их шатались, глаза помутнели, и я знал: они не могут сопротивляться.

Первый — мужик, крепкий, с бородой, — держал топор, кричал их слова, но шепот мой звал его. Он бросил топор, шёл ко мне, руки его дрожали, воля его гасла. Я рванулся — скорость моя была молнией, что резала ночь, — когти рвали шею, кровь хлынула, горячая, терпкая от его силы. Я пил его, наслаждаясь — его гнев, его крик, его жизнь текли в меня, и я смеялся, зубы мои блестели в ночи. Он упал, белый, с улыбкой, что я оставлял, и я знал: это сладость мести.

Они окружили меня, топоры поднялись, факелы горели, но я был быстрее. Я шепнул снова, голос мой гудел, как буря: «Идите ко мне», — и они шли, бросая оружие, ломая их обряды. Вторая — баба, что махала ножом, — кричала, звала их бога, но шепот мой гасил её. Она бросила нож, шла ко мне, глаза её видели кошмары, что я дал ей. Я рванулся, скорость моя била её, когти рвали грудь, кровь текла, мягкая, сладкая от её тепла. Я пил её, наслаждаясь — её слёзы, её страх, её душа были моими, и я смаковал каждый глоток.

Мужики рвались ко мне, топоры блестели, но я был тенью, что резала ночь. Я шепнул, и они шли — третий, четвёртый, пятый — бросали оружие, кричали, но не могли сопротивляться. Я рванулся к третьему, когти рвали горло, кровь хлынула, я пил его, наслаждаясь его силой, его гневом на их бога. Четвёртый упал передо мной, шея открыта, я рвал его, пил его, смаковал его память о сыне, что спал в избе. Пятый кричал, но шепот мой гасил его, я рвал его грудь, пил его кровь, наслаждаясь его слабостью, его криком.

Старик вышел, посох в руках, пел их слова, как Олена пела тогда. Я помнил её — старуху, что гнала меня, что жгла меня. Я шепнул, голос мой ломал его разум, он бросил посох, шёл ко мне, глаза его помутнели. Я рванулся, скорость моя била его, когти рвали шею, кровь текла, горькая от старости. Я пил его, наслаждаясь — его песни, его страх, его слабость были моими, и я смеялся, зная, что их обряды — ничто.

Они жгли факелы, махали ими, как жгли меня тогда. Я помнил огонь — жар, что ломал меня, крики, что гнали меня. Теперь я гнал их. Я шепнул, и факелы падали, руки их дрожали, они шли ко мне. Шестая — женщина, что держала факел, — кричала, но шепот мой звал её. Она бросила огонь, шла ко мне, я рванулся, когти рвали её, кровь текла, я пил её, наслаждаясь её теплом, её слёзами, её памятью о дочери. Я смаковал её, как смаковал Ладу, и знал: это месть.

Мальчишка выбежал, нож в руках, кричал, как кричали их дети тогда. Я шепнул, голос мой гасил его, он бросил нож, шёл ко мне, глаза его видели тени, что я дал ему. Я рванулся, скорость моя резала ночь, когти рвали грудь, кровь текла, молодая, живая. Я пил его, наслаждаясь — его страх, его игры, его душа были моими, и я смеялся, зная, что их дети мои, как были тогда.

Они окружили меня, топоры, ножи, факелы, но я был быстрее, сильнее. Я шепнул, и они шли — седьмой, восьмой, девятый — бросали оружие, ломали их слова, их огонь. Я рвался к ним, скорость моя била их, когти рвали шеи, груди, кровь текла рекой. Я пил их, наслаждаясь — их гнев, их страх, их сила были моими, и я смаковал каждый глоток, каждый крик, каждый взгляд, что гас подо мной. Они сопротивлялись, но не могли — шепот мой был громом, воля моя была их концом.

Деревня падала, крики гасли, избы горели. Я стоял у колодца, где нашли мой ящик, кровь их текла во мне, память их жила во мне. Я помнил их — Радомир, Иванка, Олена — их лица, их крики, их огонь. Теперь я был их огнём, их тенью, их смертью. Они сопротивлялись, как могли, но я наслаждался — их топоры падали, их обряды гасли, их факелы были ничем. Я шептал, и они шли ко мне, я рвал их, и они падали, белые, с улыбками, что я оставлял.

Я шёл дальше, жажда моя была сладкой, месть моя была полной. Они жгли меня, но теперь я жгу их — их кровь, их души, их мир. Я был Кровяной князь, что стал больше, чем был, и знал: их пепел станет моим триумфом.

Деревня лежала в пепле, и я наслаждался — их крики угасли, их кровь текла во мне, их страх был сладостью, что грела мои вены. Первая деревня, что жгла меня в ящике, стала ничем — избы её горели, часовенка лежала в пыли, их дети, их сыновья падали под моими когтями. Я был Кровяной князь, выкованный Даромиром, с его скоростью, что резала ночь, и шепотом, что ломал их волю. Они были моими, и месть моя была полной, но пустота грызла меня, как холод ящика грыз меня века назад.

Я стоял у реки, где бросили мой ящик, пепел кружился в воздухе, кровь их текла в траву. Последние остались — горстка, что пряталась, что кричала, что держала их жалкие топоры и слова. Я шепнул — тихо, глубоко: «Идите ко мне», — и голос мой гудел, как гром, ломал их разум, гнал их ко мне. Они шли, шаги их шатались, глаза помутнели, и я наслаждался — их слабость, их страх, их конец были моими.

Первый — старик, что прятался у амбара, — кричал их слова, как Олена кричала тогда. Я помнил её — её песни, её травы, её тень, что гнала меня. Теперь я гнал его. Шепот мой звал его, он бросил посох, шёл ко мне, руки его дрожали, воля его гасла. Я рванулся — скорость моя была молнией, что резала ночь, — когти рвали шею, кровь хлынула, горькая от старости. Я пил его, наслаждаясь — его память о песнях, его страх передо мной, его слабость текли в меня, и я смеялся, зубы мои блестели в огне. Он упал, белый, с улыбкой, что я оставлял, и я знал: это сладость мести.

Вторая — баба, что кричала у реки, — держала нож, махала им, но шепот мой гасил её. Она бросила оружие, шла ко мне, глаза её видели кошмары, что я дал ей. Я рванулся, скорость моя била её, когти рвали грудь, кровь текла, мягкая, сладкая от её тепла. Я пил её, смаковал — её слёзы, её страх, её душа были моими, и я наслаждался, зная, что её крик мой. Она упала, и я шёл дальше, пепел хрустел под ногами, жажда моя горела ярче, чем их огонь.

Мальчишка — последний, что прятался в избе, — кричал, держал топор, но шепот мой звал его. Он бросил его, шёл ко мне, глаза его помутнели, воля его гасла. Я рванулся, когти рвали шею, кровь текла, молодая, живая. Я пил его, наслаждаясь — его страх, его память о матери, его душа были моими, и я смеялся, зная, что их дети мои, как были тогда. Он упал, и деревня стихла — пепел, дым, кровь, и я, стоящий над ними.

Я смотрел на них — их избы, их реку, их пепел. Воспоминания жгли меня — ящик, холодный, ржавый, с рунами, что держали меня века, их крики, их огонь, что ломал меня. Радомир, Иванка, Олена — их лица, их тени жили во мне, и я знал: я сломал их. Я пил их кровь, брал их суть, их страх, их души, и наслаждался — их конец был моим триумфом. Но пустота грызла меня — их пепел был моим, но что дальше? Я стоял, и ветер нёс их дым, их крики, их память, и я чуял: месть моя была сладкой, но горькой.

Даромир учил меня брать всё — кровь, память, душу, — и я взял их. Я был больше, чем был — тень, что стала бурей, что стала огнём. Они жгли меня, ломали меня, гнали меня, но я вернулся, и их огонь стал моим. Я рвал их, пил их, и наслаждался, но ящик стоял передо мной — холодный, ржавый, в памяти моей. Я помнил его — железо, что держало меня, руны, что ломали меня, огонь, что гасил меня. Теперь я гасил их, но пустота осталась — их пепел был моим, но не заполнил её.

Я стоял над пеплом, кровь их текла во мне, память их жила во мне. Лада была моей — её красота, её душа, её тьма, что растёт в ней, — но здесь, в первой деревне, я взял всё. Я наслаждался — их крики, их страх, их слабость были моими, и я смаковал каждый глоток, каждый взгляд, что гас подо мной. Но Даромир гудел в ночи — его зов, его тень, его воля. Он дал мне силу, сломал меня, выковал меня, и я знал: он ждёт.

Я повернулся, пепел кружился под ногами, кровь их текла в траву. Месть моя была полной — их избы, их дети, их мир стали ничем. Я был Кровяной князь, что стал больше, чем был, и их пепел стал моим триумфом. Но путь мой не кончился — Даромир звал меня, его голос гудел в ночи, и я знал: есть большее. Я шёл к лесу, тени мои следовали за мной, шепот мой гудел в ветре, и я чуял — новый путь ждёт меня, новая кровь, новая тьма. Их души были моими, но я шёл дальше.

Продолжение следует…

Показать полностью
236
CreepyStory
Серия Гниль

Гниль. Глава 28

Влюблённая парочка забралась уже достаточно далеко от начала своего маршрута – от небольшого сибирского села, располагавшегося на отшибе цивилизации. Гигантские туристические рюкзаки за спинами покачивались в такт шагам. Константин иногда швырял перед собой петарды, но медведей и даже их следов видно не было, хоть сельчане и пытались перед походом напугать их рассказами о том, как в этих краях каждый куст кишел медведями и волчьими стаями – бывало, что даже опытные охотники пропадали в этих дремучих лесах без вести. Возможно, навесить лапши на уши городским деревенские посчитали своим долгом, особенно после того, как увидели в Танином носу кольцо, а на горле спереди – разноцветную татуировку. Таких здесь очень не любили.

Таня то и дело ныла от усталости, жары и комаров, что налетали из теней целыми тучами, едва солнце скрывалось за облаками.

Лесные дороги заросли травой – по ним почти никто не ездил – и парочка брела по этим едва заметным дорогам и тропам.

Сплошные леса, изредка сменялись открытыми полянами, каменистыми быстрыми речками или небольшими озёрами с кристально чистой водой. На горизонте виднелись горные гряды.

Заветная скала на берегу озера располагалась далеко впереди – к ней влюблённая парочка и держала путь вдоль реки Урумкун.

Таня была инициатором этого похода. Многие месяцы и даже годы она вынашивала эту идею -- добраться до скалы, и всё сомневалась, откладывая поход. Прошлым летом они всё распланировали и взяли отпуска, но погода тогда их «обрадовала» проливными дождями и поход к заветной скале пришлось отложить до лучших времён.

Таню до щенячьего визга интересовали подобные загадочные вещи, пребывающие на грани теорий заговора, но вот дальние броски по тёмным лесам, полных комаров и мошки, она терпеть не могла. Таня ненавидела многочасовую ходьбу и кропотливое превозмогание. Косте же, которому увлечения красавицы были абсолютно до лампочки, приходилось теперь выслушивать нытьё и, зачастую, даже обвинения в свой адрес, что тот её не переубедил. Девица была раздражена и почти пожалела, что отважилась на поход. К тому же, у неё начались месячные раньше положенного…

И всё же поход этот Косте нравился куда больше, чем Тане, хоть изначально он собирался в глухомань с большой неохотой – лишь бы любимая от него отстала со своими стандартными обвинениями, будто он совершенно не уделяет ей внимания, пропадая на своей стройке сутками напролёт.

Высокие древние лиственницы возвышались над их головами. В синем небе плыли белые кучевые облака. Жара на солнце чередовалась с прохладой в тени. Едва заметные тропы тянулись вдоль каменистых берегов рек и ручейков. Прекрасное предзакатное небо и чистый воздух… Иногда всё же следовало умчать из города, сбежав от работы – а ведь на телефоне, пока он был в зоне покрытия, уже скопилась куча пропущенных от таджикских бригадиров, главного инженера и снабженцев – начались какие-то бесконечные проблемы. Ничего без него не могут сделать. Но Костя решил всех игнорировать. Не маленькие дети – сами разберутся. Останься он в городе – его бы потащили обратно на работу прямо посреди заслуженного отпуска.

Тайга казалась бесконечной. Костя и Таня забирались всё дальше и дальше от цивилизации. Становилось не по себе от осознания масштабов незаселённых и неосвоенных людьми областей. На этой планете ещё сохранились места, куда не ступала нога человека.

-- Какая прелесть! – завизжала измотанная Таня, когда они всё таки добрались до той самой скалы на берегу озера. – Всё-таки они и правда существуют!

-- Было бы обидно, если бы петроглифы не существовали. И мы бы пёрлись сюда зря, -- сказал Костя.

-- Это же что получается! – восхищалась Таня. – И вправду есть что-то такое!... но не могли же всё это люди нарисовать!

Да, зрелище действительно впечатляло. Костя долго разглядывал ровную наклонную скалу, которую некий гигант будто бы использовал в качестве письменного стола. Ровный почти полированный склон по которому можно было скатиться, как на горке, уходил ввысь на метров пятьдесят – в высоту и в ширину, будто толстый столб, срезанный гигантским ножом по диагонали. На склоне были высечены странные символы и фигуры вычурной геометрии, которые вряд ли бы явились в голову древним людям. Они бы и современным-то вряд ли пришли.

Да и Костя, как строитель, представить себе не мог, какими приборами можно было так чётко, точно и ровно вырезать крепкую горную породу. Увиденное действительно впечатляло. Древние люди строили пирамиды, высекали истуканов Пасхи, возводили Стоунхендж – и даже в глухой Сибири они сделали чудо.

-- Вот мы и увидели урумкунские петроглифы! – радовалась Таня. Она набросилась на Костю с объятиями и они долго целовались под этой фантастической скалой. Наконец она была довольна этим путешествием.

Таня принялась изучать петроглифы, фотографировать их на зеркалку, каждый символ по отдельности, в мельчайших подробностях, чтобы потом можно было рассматривать детали и предполагать, каким образом можно было всё это высечь. Она осторожно лазила по склону, производя замеры и  что-то записывая в блокнот – и всё это для чудаков, с которыми она то и дело общалась по сети.

Костя тем временем занимался обустройством лагеря: поставил палатку, притащил брёвна и хвороста, разжёг костёр, повесил котёл с водой и закинул удочку в кристально чистое озеро – быть может повезёт ещё на уху. И, что особенно обрадовало – рыба клевала. Пусть и не так много, как хотелось бы.

Восторженная Таня не отлипала от петрографов. Костя поглядывал в её сторону, ухмыляясь. Какая же она всё-таки милая, когда чем-то серьёзно увлечена…

Линии на скале были понятны только их авторам. Выдалбливать столько всего на одной скале, настолько плотно, при этом ничего не сколов и не испортив общую картину – всё это действительно было удивительно. Почему же эти петроглифы не на слуху? Затруднён туризм? Казалось, что урумкунские петроглифы достойны куда большего внимания, большего общественного резонанса.

-- Фракталы не могли быть известны древним людям! – заверяла Таня. – Фракталы изобрели всего лет пятьдесят назад! Это понятие из современной математики! Но эти символы явно высечены тысячи лет назад! А эта скала – это прямое доказательство существования внеземных цивилизаций!

-- Да-да, -- во всём соглашался Костя, помешивая уху в котле. Спорить с Таней было себе дороже – она не воспринимала аргументы об изобретательности древних людей, недостижимой для закосневших смартфоновых умов; зато злилась, когда с ней не соглашались – и остановить спор будет потом очень тяжело – в конце концов, она на него обидится и перестанет разговаривать на несколько часов.

-- Древние люди не могли нарисовать ТАКОЕ, -- продолжала Таня. – От нас очень многое скрывают. И я в этом убеждаюсь всё больше! Не зря же спутниковые карты этого места так замазаны! Хотя скала огромная, всё видно из космоса. Будто кто-то пытался связаться с космосом при помощи этой наклонной скалы! Отправить послание! Вот только кому выгодно давать нам такую ложь? Кому выгодно обманывать нас?

-- А что говорят официальные представители? Археологи?

-- Что всё это – древняя культура каких-то местных аборигенов, которые железа не знали даже когда сюда пришли наши – русские! Чего уж говорить про тысячи лет назад…

-- А почему не запретят подходы сюда? Если они что-то скрывают. Мы же сюда легко добрались. Никто нас не остановил.

-- Да кто сюда попрётся! В такую даль?

-- Такие же психи, как и ты.

Таня разозлилась и набросилась кусаться.

-- Ой всё, отстань!

-- Сам ты псих!

Они повалились на землю. Долго барахтались, щекоча друг друга и смеясь, пока уха в котелке кипятилась.

-- Эй, ты чего? У меня же… -- засмущалась Таня.

-- Настоящего пирата не пугает Красное Море, -- ответил Костя. – В озере потом помоемся. Воды в котёл я уже, слава богу, набрал.

-- А завтра утром чай же будем пить? – смеялась Таня.

-- А завтра утром вода в озере волшебным образом очистится.

-- Гадость! – засмеялась Таня, однако больше возражать не стала – позволила стянуть с себя трусики.

Чудесный был вечер. Настолько романтичный, что ещё романтичней даже сложно представить: они наедине друг с другом, посреди тайги на берегу чистого озера, да под скалой со странными, возможно даже инопланетными, барельефами…

-- Я тебя люблю! – сказала Таня за ужином.

-- И я тебя, милая.

-- Но уху твою я есть не буду! -- заявила она. – В этих реках и озёрах навалом всяких паразитов! Читал в интернете? Самый эпидемичный уголок планеты. Даже африканские реки уступают!

-- Я долго варил эту рыбу, -- сказал Костя. – Так что все паразиты уже давно сдохли. Смотри, какое разваристое мяско… а как пахнет!

-- Фу!.. – поморщилась Таня. – Меня сейчас вырвет! Я лучше съем тушёнку со сникерсом…

-- Ну и ладно. Мне больше достанется... М-м-м! – Костя отхлебнул ухи, театрально зажмурив глаза от удовольствия, а Таня изобразила приступ рвоты – ей представилось, что он отхлебнул бульон не из рыбы, а из глистов.

Но уха была действительно расчудесная и ароматная. Тем более на свежем воздухе и из походного котелка.

Рыба только вот действительно была немного странная. Похоже, что с паразитами. Их Костя старательно выпотрошил и швырнул обратно в реку, чтобы брезгливая Танюха не увидела, но та всё равно отказалась от ухи. Улов получился небольшим, но чего поделать – сильно хотелось чего-то нормального, а не консервов, которыми они питались уже несколько дней. Хотелось бульона, не зря же он тащил с собой приблуды для рыбалки? Следовало только очень хорошо всё прокипятить. И всё будет нормально. Он так делал уже много раз, и никаких паразитов ещё не подцепил. Да и какой же паразит способен пережить большие и длительные температуры? Белок, как говорили на уроках биологии, деградирует уже при семидесяти градусах, чего уж говорить о клетках и, тем более, о целых паразитах, подвергнутых стоградусному кипятку?...

Настроение было великолепное. То был один из лучших вечеров в жизни. Солнце закатывалось за горизонт. Зажигались первые звёзды. На следующий день они отправятся в обратную дорогу на пути к цивилизации, а через несколько месяцев начнётся война…

Костя очнулся в темноте. Лицо было каким-то засохшим, липким. Ладони тоже стянуло сухой коркой. Рёбра ныли.

Темнота. Кромешная темнота.

Где же он? Костя осознал, что лежит на полу незнакомой квартиры. Рядом с собой он нащупал осколки стекла, разлетевшиеся ещё при взрыве. Из разбитого окна веяло холодом – Костя замёрз, пролежав неподвижно… сколько он здесь пролежал, чтобы так замёрзнуть?

Как он здесь вообще оказался?

Как сюда попал?

Костя с некоторым трудом поднялся, облокотившись о стену. Было ощущение, будто по нему проехался трамвай.

Он ничего совсем не помнил. Вынырнув из забытья, он смог с горечью воспроизвести только недавние события, разразившиеся в городе – в черноте забытья же ему было спокойно и даже радостно, он бы предпочёл там и остаться, но цепляющееся за жизнь сознание снова вернулось в реальный мир, оставляя один на один с бесчисленными бедами.

Кажется, в бою его пронесло. Пули попали в броник, смяв пластины. Боль не была сильной – получалось и дышать и даже шевелиться. Судя по ощущениям, пули нанесли всего лишь ушибы. Обошлось без переломов рёбер и без внутренних кровотечений. Чудеса, однако даже осколки его не задели, хоть штаны и были все в мелких дырочках. Костя провёл ладонями по бёдрам и не испытал никакого жжения. Только на шее слабо сочилась кровью царапина, но это были пустяки.

Могло быть гораздо хуже.

Тошнило. Но не так, будто отравился, а будто бы сожрал чрезмерно много. Живот распирало от еды. Когда же он жрал в последний раз? Уж не в той избушке на горе с Владом за «егерем»? Или когда пил чай в квартире?... Костя не помнил. Но в желудке было странное ощущение. Очень странное.

Они выдвинулись в рейд с пикапами. Рассчитывали перебить наёмников. Взрыв пятиэтажки. Дроны-камикадзе. Влада убили. Их позиции накрыли плотным огнём, перестреляв половину отряда в считанные мгновения – кажется, Косте удалось вовремя впрыгнуть в окно первого этажа. Что же было потом…

Сделалось страшно. Вспомнился тот самый страх. Ужас выглянул из глубин сознания...

Раздались шаги. В соседней комнате. Шаги, сопровождаемые звяканьем ремешков автомата.

Костя шарахнулся, выискивая укрытие – оружия под рукой почему-то не оказалось. Убегать было некуда. Надеяться оставалось только на свои кулаки.

-- Эй, ты чё! Это я!  – раздался громкий шёпот. – Очухался?

Костя сжал кулаки, готовый биться хотя бы в рукопашную. Но увидел в проходе мужичка. Один из добровольцев.

Неужели выживший? Тот самый, что отстреливался за углом вслепую?

-- Твою мать, это ты… -- с облегчением выдохнул Костя. – Я уж думал, что культисты.

-- А ты пришёл в себя, -- заметил мужичок, присаживаясь на пружинный диван. -- Эко тебя носило-то… на измене был весь. На панике. Метался туда-сюда. Психовал. Бледный был весь и в крови. Щас вроде спокойней.

-- Я ничего не помню. Как я здесь оказался? Стрельба, стрельба, а потом…

-- Не помнишь? – удивился мужичок. – Может это и к лучшему. Так с какого момента мне тебе всё рассказывать?

-- Мы пошли в рейд… и… взрыв. Дроны.

-- Да… я думал мы все там ляжем… -- помрачнел мужичок. – Нас зажали. Стрельба. Одного, второго, третьего… я один остался. Дом взорвали с моими… -- мужик шмыгнул носом, кажется, он успел вдоволь наплакаться. -- …Отстреливался. Взрывы кругом. Стрельба. Крики. Думал тоже буду труп. Но всё стихло быстро. Всё стихло. Я думал, что странно как-то. А они молчат. Наёмники. Высунулся даже когда – всё равно ничего не прилетело по мне. Я всё равно стал ждать сидеть. Боялся долго, думал, они зайдут ко мне. Потом… потом твой голос услышал. С пятиэтажки взорванной. Ты кричал.

-- Я кричал?

-- Я тоже охренел, когда подошёл к завалу. Наглухо их всех придавило. И не слышного никого. Полный пиздец…

-- Мы пытались хоть кого-то достать? – спросил Костя. Он вообще ничего не припоминал.

-- Невозможно. Нужна техника и много людей. Да и бульдозеры… только раздавят тех, кто мог выжить. Но я сомневаюсь, что там кто-то уцелел… -- мужик не выдержал и разрыдался. – Прости!… я не могу сдержаться… это пиздец… пиздец! -- мужик рыдал, обливался слезами. Он потерял всех своих близких. Как и Костя. Костя тоже едва не расплакался, но эмоции его были притуплены, выжаты. Он испытывал больше злобы, чем скорби, но немедля затолкал новую зарождающуюся ненависть обратно в самый дальний уголок души. Хотелось спокойствия. Он устал от раздирающих эмоций.

-- И что потом? – спросил Костя. – Я вообще ничего не помню.

-- … потом мы собирали с наёмников патроны. Ты мало соображал, но сильно параноил. Нёс какой-то бред. Я хотел прятаться, но ты говорил, что надо всё отобрать… Я вот ПНВ отжал, -- показал он на лоб.  – Хорошая штука, кое-как разобрался только. Хорошо что взял. Сейчас же ничего не разглядеть – темнота, смотри, какая за окном… Потом мы тащили пушку – как там её… гранатомёт.

-- Где АГС? – спросил Костя.

-- Внизу.

-- Внизу?

-- Мы не стали его сюда тащить. Спрятали под лесенкой, чтоб никто не спёр.

-- А где мой автомат?

-- Я его отобрал у тебя, пока ты спал. От греха подальше.

-- Не делай больше так.

-- Да ты бы меня застрелил!

Возможно, насчёт этого он был прав.

-- Гранат у нас – завались, -- сказал мужичок. – К обороне готовы. Продержимся долго. Патронов тоже дофига. На двоих-то…

Костя обтёр лицо грязными руками. Тяжело выдохнул, запрокинув голову. Горе. Сплошное горе. Они потерпели полное поражение. Костя не смог спасти свою семью. Не смог обеспечить спасение гражданских. Не смог продержаться до прибытия армии. Наёмники побеждены каким-то образом, но и что с того? Какой толк?

Судя по виду за окном, спрятались они в здании с разгромленной крышей.

-- Как тебя зовут хоть, скажи?

-- Толя.

-- Меня – Костя.

-- Это ты их всех перестрелял? – спросил Толя. – Один?

-- Это я у тебя спросить хотел.

-- Совсем ничего не помнишь? Всех же перебили наших, только мы двое остались. А ребята во дворах лежат. Мёртвые. И наёмники тоже все мёртвые. Кто-то их убил. Я видел разорванные трупы, когда мы с тобой их обирали.

-- Не знаю. Я плохо помню. От переизбытка адреналина мне обычно память отшибает. И ничего не помнишь потом.

Такое уже случалось тогда – в окопах. Красная пелена, после которой Костю охватил сильнейший страх, когда хотелось бежать. От себя бежать было некуда. Он чудом выжил, чудом взял вражеский опорник, преодолев и артиллерийские разрывы, и пулемётный огонь, и дроны-камикадзе. Он не знал, как он это сделал. Поэтому ссылался на одну лишь удачу, фортуну. И вспоминать те события он очень не любил. Ведь там был страх. Не просто страх от артобстрела или стрелкового боя – страх перед чем-то ещё, более кошмарным.

Страх приходил к нему с запозданием – после подобных битв, полных ненависти. Страх, видимо, и отшиб память о последних событиях.

За полчаса такого оголтелого страха можно было постареть лет на десять...

-- Ты не заметил чего-нибудь странного? -- спросил Костя.

-- Например? – не понял Толя.

-- Ну, чего-нибудь.

-- Мы выжили в том бою. Я думал мы помрём все… Но мы выжили. А остальные… умерли…

-- Понятно, -- кивнул Костя. Значит, Толя ничего не заметил.

Может тогда и ему всего лишь показалось? Всего лишь приснилось? Почудилось?

По голове крепко настучали. Она будто раскалывалась пополам.

Но как они тогда победили пятнадцать наëмников из самого боеспособного подразделения на планете, при этом оказавшись в полной заднице, в проигрышном положении? Костя не стал отвечать себе на этот вопрос. Не хотел этого делать. Он предпочёл оглядеться по сторонам, сконцентрировавшись на настоящих проблемах.

Солнце закатилось за горизонт. Из окна дул холодный, почти морозный, осенний ветерок. Улицы Каменска, лишённые любого освещения, погрузились в такую темноту, какой Костя ещё никогда здесь не видел. Никаких источников света в ближайшие километров десять уж точно. И чёрное безлунное небо, испещрённое зелёными россыпями звёзд. Четырёхглазый прибор ночного видения замечал куда больше звёзд, чем можно было рассмотреть собственным зрением, даже привыкшим к темноте.

Вите бы точно понравилось это зрелище. Не успел Костя показать младшему брату ночное небо в ПНВ…

В горле застрял тяжёлый ком из печали и ненависти.

Скопления, галактики, яркие планеты… Млечный Путь был прекрасен и, одновременно, космически безразличен к кошмарам, происходящим под его сводами.

Из густой темноты продолжали доноситься крики.

На улице не стихали ритуалы – культисты вершили своё кровавое дело, продолжая резать людей на части, потрошить животы мирных жителей, но, по всей видимости, они больше не пытались гоняться за ними. Культисты пытались поскорее завершить Приношение.

Почему они не гонялись за ними? Больше не хватало сил?

Костя был уверен – группа Музыканта являлась главной силой культа. И теперь сектанты лишились своего главного оружия, единственных, кто действительно умел воевать. Остались только сумасшедшие головорезы и чудовища.

-- И как теперь быть… -- всхлипнул Толя. Горе разрывало его ничуть не меньше. – Я хочу их всех убить… мне всё равно, что будет со мной…

Костя поднялся на ноги. Голова немного кружилась. Всё-таки наёмники его сильно помяли. Он чувствовал себя неважно. Но не мог оставаться на месте.

-- Куда ты? – спросил Толя.

-- Мне надо кое кого спасти…

-- Я с тобой.

-- Это моё дело. Ты можешь погибнуть. Хватит уже с меня смертей по моей вине.

-- Я не останусь здесь. В одиночестве. Я рехнусь. От страха рехнусь. И от мыслей в голове… вся моя семья мертва под завалами… Я не останусь здесь. Я пойду с тобой.

**

Жосска от души всем, кто задонатил, я рад что вам понравилась предыдущая глава и постараюсь выкладывать главы чаще. Спасибо! Прикуплю себе всяких астрономических приблуд)

Юрий Сергеевич 3000р "Влада жаль... А хворь теперь за наши?))" Ответ: хворь теперь наш слон!

Виктор Ш. 1200р

Евгений Сергеевич 1000р "Вот это поворот, моё почтение"

Дарья Ф. 1000р "Кааак ты это делаешь?!"

Зачисление Банк 1000р

Maew 500 р "ну нихуя себе!"

Зачисление Банк 500р

Мой телеграм канал: https://t.me/emir_radrigez

«Гниль» на АТ: https://author.today/work/404509

Показать полностью
28

Пустая колыбель

Скрипнула калитка, оповещая о приходе социальной работницы. Елена вздрогнула, нервно одернула халат и поспешила открыть. В глазах молодой женщины, державшей в руках потрепанный портфель, читалось сочувствие, смешанное с профессиональной отстраненностью.

"Елена Петровна, здравствуйте. Я пришла навестить Ваню. Как он?", - ее голос звучал мягко, словно стараясь не спугнуть.
"Ванечка спит, - прошептала Елена, пропуская гостью в дом. - Устал очень. Мы с мужем его с катка еле увели."

Комната Вани была на втором этаже. Пока они поднимались по лестнице, Елена рассказывала, как мальчик меняется, как расцветает в их семье. Как будто пыталась убедить в этом не только социальную работницу, но и саму себя.

Ваня и правда спал. Щеки горели румянцем, светлые волосы разметались по подушке. Социальная работница наклонилась, чтобы лучше его рассмотреть.

"Какой красивый мальчик," - прошептала она. - "А вы знаете, что он вам совсем не родной?"

Елена напряглась. Эта фраза звучала как-то… зловеще.

"Да, конечно, мы его из детского дома взяли. Он сирота..."
"Не совсем так," - перебила ее гостья и, достав из портфеля старую, перевязанную бечевкой книгу, начала читать: "Жили-были муж с женой. И все у них было, только вот детей…"

Елена хотела было возмутиться, но слова застряли в горле. Голос женщины звучал странно, завораживающе, а в комнате, казалось, становилось все холоднее.

"И вот взмолилась баба: "Хочу ребеночка! Хоть из муки, хоть из теста!.."

Она читала сказку, но Елене казалось, что каждое слово отзывается болью в ее собственной душе. Вдруг она ясно увидела: не милый мальчик лежит перед ней, а румяный, аппетитный пирожок.

"Не бойся, Ванечка, я тебя съем," - прошептала социальная работница, и ее лицо исказилось в хищной улыбке.

Елена в ужасе закричала, попыталась оттолкнуть женщину от Вани, но та словно приросла к полу. Ее глаза горели недобрым огнем.

Вдруг Ваня открыл глаза и, как будто не замечая происходящего, произнес: "А можно мне на улицу? Я вам песенку спою."

"Конечно, иди," - промурлыкала социальная работница, все еще не отрывая от него взгляда.

Ваня выскользнул из-под одеяла и, напевая незатейливую детскую песенку, побежал вниз по лестнице. Елена бросилась следом, но на пороге столкнулась с пустотой. Ни Вани, ни социальной работницы, ни старой книги не было. Лишь морозный ветер, ворвавшись в дом, перелистнул страницы оставленной на столе папки с документами. На первой странице, под фотографией улыбающегося Вани, чернела надпись: "ОСОБЫЕ ПРИМЕТЫ: склонен к побегу."

Показать полностью
7

ДОМ, КОТОРЫЙ ПОМНИТ

ДОМ, КОТОРЫЙ ПОМНИТ

Катя выдохнула, стоя перед домом. Он выглядел хуже, чем на фотографиях: покосившийся, с обгоревшими бревнами, словно его пытались сжечь, но он отказался гореть. Легенда гласила, что в нем жили люди, но все они исчезли. Очередная страшилка, которыми пугают детей.

Она проверила камеру — запись шла. Поднесла ко рту диктофон.

— 23 октября. Я, журналистка Екатерина Морозова, провожу ночь в так называемом «доме забытых». Здесь, по слухам, пропадали люди. Легенда гласит, что стены запоминают каждого, кто здесь жил, и… забирают. Посмотрим, так ли это.

Катя толкнула дверь.

1

Дом встретил ее затхлым запахом пыли и гнили. Лунный свет проникал сквозь выбитые окна, рисуя на полу узоры из теней. Катя шла вперед, записывая:

— Пол воняет сыростью, мебель перевернута… Похоже, здесь кто-то был недавно.

Она зажгла фонарь. В его свете проступили странные отметины на стенах. Не просто пятна — вытянутые тени, похожие на фигуры людей. Она провела по ним рукой: шершавая поверхность, как засохший воск.

Стало холодно.

— Прямо как… — пробормотала она, но договорить не успела.

Скрипнуло.

Не двери, не половицы. Стены.

Катя резко развернулась. На мгновение ей показалось, что одна из теней шевельнулась.

2

Она села на пыльный диван, проверила камеру. Та исправно снимала, но диктофон захрипел, а потом издал глухой, будто пробирающийся сквозь толщу воды, голос:

— …часть…

Катя застыла.

— Диктофон ловит помехи, — вслух сказала она, хотя в голосе проскользнула неуверенность.

Тени на стенах стали темнее.

Она перевела взгляд на зеркало у стены. Ее отражение казалось чуть-чуть… не таким. Оно было размытым, будто пленка на воде. Катя шагнула ближе.

Ее отражение не двигалось.

— Так, стоп… — прошептала она, и в этот момент зеркальная Катя сделала шаг вперед.

Но это не было отражением. Оно вышло из зеркала.

Катя сделала шаг назад, чувствуя, как ее охватывает холод. Зеркальная фигура смотрела на нее, слегка наклонив голову, потом прошептала:

— Ты теперь часть этого дома.

И улыбнулась.

Катя замерла.

Она не могла пошевелиться, не могла закричать. Фигура протянула руку, и Катя ощутила, как ее кожа покрывается ледяным потом. Внезапно ее ноги ослабли, тело задрожало, а затем…

Она исчезла.

3

Наутро съемочная группа приехала за ней.

Дверь в дом была открыта.

На полу лежали включенные камера и диктофон.

Запись на камере шла всю ночь, но в объективе была лишь пустая комната. В последний момент перед выключением камеры на стене проступил новый силуэт.

Высокий. С длинными волосами.

Силуэт Катерины Морозовой.

Показать полностью
24

Тень Велеса

Глава 1. Зов леса

Древняя Русь, 863 год. Леса, раскинувшиеся от края до края, шептались ветром, а реки несли свои воды, словно живые существа, знающие тайны мира. В небольшой деревне на берегу реки Ловати, окружённой вековыми соснами, жил молодой парень по имени Радомир. Ему едва минуло восемнадцать зим, но в глазах его уже читалась тоска, словно он искал что-то большее, чем могла дать ему жизнь среди рубленых изб и дымных очагов.

Радомир был сыном кузнеца, человеком сильным и молчаливым. Его отец, старый Гордей, всю жизнь ковал оружие и орудия, веря, что железо — это дар богов, который нужно чтить. Но Радомир не разделял этой веры. Его тянуло к лесу, к шороху листвы, к запаху мха и сырости, что поднималась от земли после дождя. Там, среди деревьев, он чувствовал себя живым. Мать Радомира умерла, когда он был ещё ребёнком, и с тех пор он рос под суровым взглядом отца и под неусypным присмотром деревенских старейшин, что следили, чтобы юноша не сбился с пути.

В тот день, когда всё началось, небо было серым, словно покрытым пеплом. Радомир, как обычно, ушёл в лес с луком и несколькими стрелами — проверить силки, что он расставил накануне. Деревня уже привыкла к его отлучкам, хотя старейшины ворчали, что парень слишком много времени проводит вдали от людей. "Лес — место духов," — говорил старый жрец Вратислав, чьи глаза были белёсыми от старости, но голос всё ещё звучал властно. "Там Велес ходит, и не всякий возвращается таким, каким ушёл."

Радомир не боялся этих рассказов. Он слышал их с детства: о Велесе, боге-хозяине лесов и болот, о его двойной натуре — то щедрой, то коварной. Говорили, что Велес охраняет скот и дарует богатство, но забирает души тех, кто осмелится нарушить его законы. Радомир не верил в эти сказки. Для него лес был просто домом, где он мог дышать свободно.

Он шёл по тропе, проверяя силки, когда заметил, что птицы вдруг замолчали. Тишина упала на лес, как тяжёлый покров. Даже ветер, казалось, затаил дыхание. Радомир остановился, прислушиваясь. Где-то вдалеке послышался треск веток, слишком громкий для зверя. Он сжал лук и медленно двинулся вперёд, стараясь ступать бесшумно.

За поваленными деревьями, в низине, он увидел фигуру. Это был не человек и не зверь — нечто среднее. Ростом выше любого воина, с телом, покрытым бурой шерстью, существо стояло на двух ногах. Голова его напоминала бычью, с длинными изогнутыми рогами, а глаза горели красным, словно угли в костре. В руках оно держало посох, вырезанный из чёрного дерева, и тихо бормотало что-то на языке, которого Радомир не понимал.

Сердце Радомира заколотилось. Он слышал рассказы о лесных духах, о слугах Велеса, но никогда не думал, что встретит одного из них. Существо повернуло голову, и их взгляды встретились. Радомир замер, чувствуя, как холод пробирает его до костей. Но вместо того чтобы броситься на него, существо вдруг указало посохом в сторону густого ельника и исчезло, словно растворилось в воздухе.

Радомир долго стоял, не решаясь двинуться с места. Наконец, любопытство пересилило страх, и он пошёл туда, куда указал дух. Пройдя через колючие ветви, он оказался на поляне, которой раньше здесь не было. В центре её возвышался старый дуб, чья кора была покрыта странными знаками, похожими на руны. У подножия дерева лежал рогатый череп быка, а рядом — груда камней, сложенных в круг.

Радомир подошёл ближе и заметил, что земля под дубом дрожит, словно что-то живое дышит под ней. Он опустился на колени, чтобы рассмотреть руны, и вдруг услышал голос. Глубокий, низкий, он шёл откуда-то из-под земли, вибрируя в его груди.

"Ты пришёл, смертный," — сказал голос. — "Ты искал меня, хоть и не знал этого."

Радомир отпрянул, оглядываясь по сторонам, но никого не увидел. "Кто ты?" — крикнул он, сжимая лук.

"Я тот, кого зовут Велес," — ответил голос. — "Хозяин этого леса, страж путей между мирами. Ты ступил на мою землю, и теперь твой путь связан со мной."

Радомир не знал, что ответить. Он не просил этой встречи, не искал богов. Но голос продолжал: "Твоя деревня в опасности. Тени прошлого пробуждаются, и только ты можешь остановить их. Возьми череп и принеси его к реке. Там я дам тебе знак."

Голос стих, и дрожь земли прекратилась. Радомир смотрел на череп быка, не решаясь прикоснуться к нему. Но что-то внутри подсказывало, что это не просто слова. Он протянул руку и поднял череп. Тот оказался неожиданно лёгким, словно высушенным ветром столетий.

Солнце уже клонилось к закату, когда Радомир вернулся к реке. Он положил череп на берег и стал ждать. Вода в Ловати начала темнеть, и вскоре из глубины поднялся туман. В его клубах Радомир увидел фигуру — высокую, закутанную в плащ из звериных шкур. Лицо её было скрыто, но глаза сияли, как звёзды. Это был Велес.

"Ты сделал первый шаг," — сказал бог. — "Но впереди тебя ждёт испытание. Тьма, что спала под землёй, пробудилась. Если не остановить её, она поглотит всё, что ты любишь. Иди на север, к болотам, и найди Ключ Мёртвых. Только он может запереть её вновь."

Радомир хотел спросить, что это за тьма, о каком ключе идёт речь, но Велес исчез, оставив лишь шёпот ветра. Юноша смотрел на реку, чувствуя, как его жизнь меняется навсегда.

Глава 2. Путь на север

Ночь опустилась на лес, как чёрный плащ, усыпанный звёздами. Радомир сидел у костра на берегу Ловати, глядя на угли, что тлели красным светом. Череп быка лежал рядом, его пустые глазницы словно следили за юношей. Слова Велеса всё ещё звучали в его голове, тяжёлые и неотвратимые, как рокот далёкого грома. "Иди на север, к болотам. Найди Ключ Мёртвых." Но что это за ключ? И какая тьма угрожает его деревне? Радомир не знал ответов, но чувствовал, что пути назад нет.

Он вернулся домой под утро, когда первые лучи солнца окрасили небо в бледно-розовый цвет. Деревня ещё спала, лишь петухи перекликались вдалеке. Радомир прошёл к своей избе, стараясь не разбудить отца. Гордей спал у очага, его широкая грудь поднималась и опускалась в такт храпу. Юноша собрал немного припасов — сушёное мясо, краюху хлеба, кожаную флягу с водой — и спрятал их в холщовый мешок. Лук и колчан со стрелами он повесил на плечо, а нож заткнул за пояс. Череп быка он завернул в тряпку и уложил на дно мешка. Перед уходом Радомир бросил последний взгляд на отца. "Прости," — прошептал он, зная, что Гордей не поймёт его решения.

Тропа на север вела через густой лес, где сосны сменялись берёзами, а затем — низкими, кривыми ольхами. Радомир шагал быстро, стараясь не думать о том, что оставил позади. Он не сказал никому о встрече с Велесом — ни отцу, ни старейшинам, ни даже своему другу Бериславу, с которым они вместе охотились с детства. Как объяснить то, что он сам едва понимал? Бог явился ему, дал задание, и теперь судьба деревни лежала на его плечах. Это было слишком тяжело для простого кузнецова сына.

К полудню лес начал меняться. Воздух стал гуще, пропитанный запахом сырости и гниющих листьев. Земля под ногами стала мягкой, пружинила при каждом шаге. Радомир заметил, что деревья вокруг стоят голые, хотя осень ещё не вступила в полную силу. Их ветви были покрыты чёрной коркой, словно обожжённой огнём, а трава пожухла и превратилась в серый пепел. Он остановился, оглядываясь. Тишина давила на уши — ни птиц, ни шороха ветра. Лишь слабый гул, идущий откуда-то из глубины земли, нарушал мёртвую пустоту.

Радомир достал нож и сделал зарубку на стволе ближайшей берёзы, чтобы не сбиться с пути. Но когда он отвернулся и прошёл несколько шагов, зарубка исчезла, словно дерево проглотило её. Сердце юноши сжалось. Он слышал рассказы о лесах, что живут своей жизнью, о местах, где Велес ставит ловушки для непрошеных гостей. "Это знак," — подумал он. — "Тьма, о которой говорил бог, уже здесь."

Солнце клонилось к закату, когда Радомир заметил первый явный след беды. Ручей, что тёк вдоль тропы, стал чёрным, как смола. Вода не отражала света, а на её поверхности плавали мёртвые рыбы, их белёсые глаза смотрели в небо. Радомир присел на корточки, протянул руку, но тут же отдёрнул её — от воды веяло холодом, пронизывающим до костей. Он вспомнил слова жреца Вратислава: "Когда земля плачет чёрными слезами, знай — беда близко."

Ночь застала его в пути. Радомир решил не разводить костёр — слишком много глаз могло следить за ним из темноты. Он забрался на толстую ветвь старого дуба, привязал себя ремнём к стволу и попытался уснуть. Но сон не шёл. Вместо этого он видел тени — длинные, извивающиеся, словно змеи. Они ползли по земле, поднимались по стволам деревьев, тянулись к нему. Радомир сжал нож, готовый спрыгнуть и бежать, но тени исчезли так же внезапно, как появились.

Утро встретило его серым туманом. Радомир спустился с дерева и продолжил путь. К полудню лес окончательно уступил место болотам. Земля чавкала под ногами, а воздух стал тяжёлым, пропитанным запахом гнили. Впереди виднелись кочки, поросшие мхом, и редкие кривые деревья, похожие на скелеты. Радомир знал, что болота опасны — один неверный шаг, и трясина засосёт навсегда. Он вырезал длинную палку из ольхи и пошёл вперёд, проверяя каждый шаг.

Через несколько часов он заметил движение. Вдалеке, среди тумана, мелькнула фигура. Сначала Радомир подумал, что это зверь — может, лось или медведь. Но фигура двигалась слишком плавно, слишком осмысленно. Он спрятался за кочку и натянул тетиву лука, готовясь к худшему. Фигура приближалась, и вскоре он разглядел её: это была старуха, высокая и худая, с длинными седыми волосами, что свисали до пояса. На ней был плащ из птичьих перьев, а в руках она держала посох, увитый сухими травами. Её глаза, ярко-зелёные, блестели в полумраке, как у кошки.

"Кто ты?" — крикнул Радомир, не опуская лук.

Старуха остановилась и усмехнулась, обнажив щербатый рот. "Тот, кто ищет, должен знать, кого зовёт," — сказала она скрипучим голосом. — "Я Змеяна, служительница Велеса. А ты, видать, тот, кого он прислал."

Радомир медленно опустил лук, но не расслабился. "Откуда ты знаешь?"

"Лес говорит," — ответила Змеяна, постучав посохом по земле. — "И Велес шепчет. Ты идёшь за Ключом Мёртвых, да? Храбрый мальчик. Или глупый."

"Мне нужно его найти," — сказал Радомир. — "Велес сказал, что тьма пробуждается. Что это за тьма?"

Змеяна подошла ближе, и Радомир почувствовал запах трав и болотной воды, исходящий от неё. "Тьма старая, как мир," — начала она. — "Чернобог её зовут. Давно, ещё до твоих пращуров, Велес и Перун заточили его под землю, в царстве мёртвых. Но Чернобог хитёр. Он ждал, копил силу. Теперь земля слабеет, и он рвётся наружу. Если вырвется — всё живое станет его добычей."

Радомир сглотнул. "А Ключ Мёртвых?"

"Ключ — это рог," — сказала Змеяна. — "Древний, вырезанный из кости первого зверя, что ходил по этой земле. Он запирает врата в подземный мир. Но найти его нелегко. Тот, кто его стережёт, не отдаст просто так."

"Кто стережёт?" — спросил Радомир.

Змеяна улыбнулась, и в её улыбке было что-то зловещее. "Увидишь скоро. Иди дальше, к сердцу болот. Там, где вода кипит, а земля дышит. Я дам тебе кое-что."

Она сняла с шеи амулет — маленький камень с вырезанным знаком, похожим на спираль. "Это глаз Велеса," — сказала она. — "С ним ты увидишь то, что скрыто. И возьми вот это." Она протянула ему пучок сухой травы. "Сожги, если тени придут слишком близко. Они боятся дыма полыни."

Радомир взял амулет и траву, кивнув в знак благодарности. "А ты? Пойдёшь со мной?"

"Моё место здесь," — ответила Змеяна. — "Но Велес следит за тобой. Не подведи его, мальчик."

Она повернулась и ушла в туман, оставив Радомира одного. Он посмотрел на амулет, чувствуя тепло, исходящее от камня. Затем поправил мешок и двинулся дальше, к сердцу болот, где его ждало неизвестное.

Глава 3. Испытание в болотах

Туман сгущался, обволакивая болота, словно живое существо. Радомир шёл вперёд, опираясь на палку, которой проверял трясину. Каждый шаг отдавался чавканьем грязи, а в воздухе висел тяжёлый запах гниющих водорослей и сырости. Амулет Змеяны, висящий на его шее, слабо пульсировал, будто подсказывал путь. Он не знал, сколько прошёл — время в болотах текло иначе, растворяясь в серой дымке. Но слова старухи не выходили из головы: "Иди к сердцу болот, где вода кипит, а земля дышит."

Солнце, если оно вообще было за этим плотным покровом, скрылось, и мир вокруг стал сумеречным. Радомир заметил, что кочки под ногами начали дрожать, а из-под земли доносился низкий гул, похожий на дыхание огромного зверя. Он остановился, вглядываясь в туман. Вдалеке что-то шевельнулось — тёмная тень, слишком большая для человека или животного. Юноша сжал лук, но не стал доставать стрелу. Змеяна предупреждала, что здесь правят духи, а против них железо бессильно.

Тень приблизилась, и Радомир разглядел её. Это был лесной дух — высокий, с телом, сплетённым из ветвей и мха. Лицо его было похоже на маску из коры, а вместо глаз зияли чёрные провалы. В руках дух держал длинный посох, увитый лианами, и медленно двигался к Радомиру. Юноша отступил на шаг, но дух поднял руку, словно призывая остановиться.

"Кто ты, смертный?" — голос духа был хриплым, как шелест сухих листьев. — "Зачем пришёл в сердце болот?"

Радомир собрался с духом. "Меня зовут Радомир. Я ищу Ключ Мёртвых по воле Велеса. Он сказал, что тьма пробуждается, и я должен её остановить."

Дух наклонил голову, будто прислушиваясь к чему-то невидимому. "Велес," — повторил он. — "Хозяин путей. Да, я чую его знак на тебе. Но болота не отдадут Ключ просто так. Здесь правит древняя сила, и она голодна."

"Какая сила?" — спросил Радомир, чувствуя, как холод пробирает его.

"Ты узнаешь," — ответил дух. — "Иди дальше, к кипящей воде. Но будь осторожен — тени Чернобога уже здесь."

Дух отступил в туман, и Радомир остался один. Он двинулся вперёд, следуя гулу, который становился всё громче. Через несколько десятков шагов он вышел к странному месту: посреди болот раскинулся круглый пруд, чья вода бурлила, как котёл на огне. Пузыри поднимались с глубины, лопались, выпуская едкий пар. Земля вокруг пруда дрожала, и Радомир заметил, что трава здесь не просто пожухла — она была выжжена, словно огнём.

Он подошёл ближе, и амулет на его груди вдруг нагрелся, обжигая кожу. Радомир сорвал его с шеи и посмотрел на камень. Спираль на нём засветилась слабым зелёным светом, и через неё он увидел мир иначе. Туман расступился, открывая тени, что скользили вокруг пруда. Они были похожи на людей, но их движения были рваными, неестественными. Глаза их горели красным, как у того рогатого существа, что он встретил в лесу. Это были слуги Чернобога, пробудившиеся от его зовущего шепота.

Радомир вспомнил слова Змеяны и достал пучок полыни. Он поджёг его кремнем, и едкий дым поднялся в воздух. Тени отпрянули, шипя, как змеи, но не ушли далеко — они кружили на границе света, ожидая момента. Юноша понял, что времени мало. Он подошёл к краю пруда и заглянул в воду. На дне, среди бурлящих пузырей, что-то блестело — рог, чёрный и гладкий, словно вырезанный из обсидиана. Это и был Ключ Мёртвых.

Радомир снял мешок и вытащил верёвку, что взял из дома. Он привязал к ней нож и бросил в воду, надеясь зацепить рог. Но едва верёвка коснулась поверхности, как вода взорвалась фонтаном. Из глубины поднялась тварь — огромный змей, чья чешуя переливалась чёрным и зелёным. Его глаза были золотыми, а пасть усеяна зубами, острыми, как кинжалы. Это был страж Ключа, о котором говорила Змеяна.

Змей изогнулся, глядя на Радомира. "Смертный," — прошипел он, и голос его был похож на скрежет камня о камень. — "Ты пришёл за тем, что мне поручено стеречь. Уходи, или я заберу твою душу в трясину."

Радомир отступил, но не ушёл. "Мне нужен Ключ," — сказал он твёрдо. — "Велес послал меня. Если я не возьму его, тьма уничтожит всё."

Змей рассмеялся, и от его смеха задрожала земля. "Велес? Он не хозяин мне. Я служу древним законам. Хочешь Ключ — докажи, что достоин."

Змей бросился вперёд, и Радомир едва успел отпрыгнуть. Тварь ударила хвостом, разбрасывая грязь и воду. Юноша натянул тетиву и выпустил стрелу, но она отскочила от чешуи, не оставив и царапины. Змей снова атаковал, и Радомир упал, провалившись по колено в трясину. Он чувствовал, как болото тянет его вниз, но сумел ухватиться за кочку и выбраться.

"Ты слаб," — прошипел змей, обвиваясь вокруг пруда. — "Твоя кровь станет платой за дерзость."

Радомир понял, что силой змея не одолеть. Он бросил лук и достал амулет, подняв его перед собой. "Велес!" — крикнул он. — "Если ты слышишь, дай мне знак!"

Земля дрогнула сильнее, и из-под неё раздался знакомый голос: "Ты выбрал путь, смертный. Используй то, что тебе дали."

Радомир вспомнил про полынь. Он схватил тлеющий пучок и бросил его в пасть змея, когда тот снова кинулся на него. Тварь взревела, отшатнувшись, дым заполнил её глотку. Змей начал кашлять, извиваясь в агонии. Радомир воспользовался моментом — он прыгнул к пруду, нырнул в бурлящую воду и схватил рог. Вода обжигала, как кипяток, но он стиснул зубы и вынырнул, держа Ключ в руке.

Змей яростно взревел, но его движения стали медленнее. Полынь ослабила его, и Радомир понял, что это его шанс. Он побежал прочь от пруда, крепко сжимая рог. Тени вокруг зашипели громче, но дым всё ещё держал их на расстоянии. Змей погнался за ним, но туман сгустился, и вскоре его силуэт растворился в серой мгле.

Радомир бежал, пока не рухнул на сухую кочку, задыхаясь. Рог в его руке был холодным и тяжёлым, с вырезанными знаками, похожими на те, что он видел на дубе. Он сделал это — Ключ Мёртвых был у него. Но радости не было. Он чувствовал, что змей не отступит, а тени Чернобога всё ближе.

Поднявшись, Радомир посмотрел назад. Туман дрожал, и в нём проступали очертания огромной фигуры — не змея, а кого-то большего. Голос Велеса снова зазвучал в его голове: "Ты взял Ключ, но путь не окончен. Возвращайся, смертный. Тьма ждёт."

Радомир кивнул, будто бог мог его видеть, и пошёл обратно, к деревне. Он знал, что впереди его ждёт битва, и Ключ в его руке был лишь началом.

Глава 4. Возвращение и битва

Обратный путь через болота был тяжёлым. Туман не рассеивался, а тени Чернобога следовали за Радомиром, держась на границе видимости. Их красные глаза мелькали в серой мгле, и юноша чувствовал, как холод их взглядов пробирает его до костей. Ключ Мёртвых, крепко зажатый в руке, казался живым — он пульсировал, словно сердце, и излучал слабое тепло. Радомир не знал, что с ним делать дальше, но слова Велеса звучали в его голове: "Возвращайся. Тьма ждёт." Он ускорил шаг, надеясь, что успеет до того, как силы Чернобога настигнут его.

К вечеру второго дня болота начали редеть. Земля под ногами стала твёрже, а кривые ольхи сменились соснами. Радомир вышел к знакомому лесу, но радости от этого не почувствовал. Лес выглядел больным: деревья стояли голые, с обугленной корой, а воздух пропитался запахом гари. Ручей, что тек вдоль тропы, снова был чёрным, и мёртвая рыба покрывала его берега. Тьма, о которой говорил Велес, уже добралась сюда.

Когда Радомир приблизился к деревне, его сердце сжалось. Издалека доносились крики, перемешанные с треском ломающегося дерева. Дым поднимался над крышами изб, а небо, обычно чистое в этот час, было затянуто чёрными тучами, в которых мелькали багровые всполохи. Он бросился бегом, сжимая рог в руке, и вскоре увидел свою деревню — или то, что от неё осталось.

Избы вдоль реки Ловати горели, их соломенные крыши пылали ярким пламенем. Люди метались в панике: женщины уводили детей в лес, мужчины пытались тушить огонь или отбиваться от теней, что выныривали из дыма. Эти тени были похожи на тех, что Радомир видел в болотах, но теперь их было больше — десятки, сотни. Они двигались быстро, хватая людей когтистыми лапами и утаскивая их в темноту. Скот в загонах лежал мёртвым, его шерсть покрылась чёрной слизью.

Радомир увидел отца. Гордей стоял у кузницы, размахивая молотом. Его лицо было покрыто сажей, а глаза горели яростью. Перед ним извивалась тень, высокая и худая, с длинными руками, что тянулись к старику. Радомир крикнул: "Отец!" — и бросился к нему. Он выхватил нож и ударил тень, но лезвие прошло насквозь, не причинив вреда. Тень повернулась к нему, её красные глаза сузились, и она издала звук, похожий на смех.

Гордей заметил сына и рявкнул: "Радомир! Где ты был, проклятый мальчишка?" Но в его голосе была не только злость — облегчение тоже. Он ударил тень молотом, и на этот раз она отшатнулась, шипя. "Железо их не берёт, но огонь боятся!" — крикнул Гордей, указывая на факел, что горел рядом.

Радомир схватил факел и поднёс его к тени. Та завизжала, отступая, и вскоре растворилась в воздухе. Но это была лишь одна из многих. Деревня кишела ими, и люди проигрывали бой. Радомир увидел Берислава — тот отбивался топором от двух теней, но одна из них схватила его за ногу и потащила к реке. Радомир бросился на помощь, но не успел — друг исчез в чёрной воде, оставив лишь крик.

"Что это за напасть?" — прохрипел Гордей, тяжело дыша.

"Чернобог," — ответил Радомир, поднимая Ключ Мёртвых. — "Велес послал меня за этим. Он сказал, что тьму можно остановить."

Гордей посмотрел на рог, затем на сына. Его глаза расширились. "Велес? Ты связался с богами? Дурак, что ты натворил?"

"Не время спорить!" — крикнул Радомир. — "Где Вратислав? Может, он знает, что делать!"

Старейшина-жрец был у реки, на холме, где стоял деревянный идол Перуна. Вратислав, опираясь на посох, выкрикивал заклинания, размахивая веткой можжевельника. Его белёсые глаза были широко открыты, а голос дрожал от напряжения. Радомир и Гордей пробились к нему через дым и тени, отгоняя их факелами.

"Вратислав!" — позвал Радомир. — "Я нашёл Ключ Мёртвых! Что с ним делать?"

Жрец повернулся, его лицо было бледным, как смерть. "Ключ?" — переспросил он, задыхаясь. — "Покажи!"

Радомир протянул рог, и Вратислав схватил его дрожащими руками. "Да, это он," — прошептал жрец. — "С ним можно открыть врата в подземный мир. Там Чернобог заточён. Но открыть их — значит столкнуться с ним лицом к лицу."

"Тогда открой!" — сказал Радомир. — "Я пойду туда и закончу это!"

Вратислав покачал головой. "Ты не понимаешь, мальчик. Чернобог не просто дух. Он — сама тьма. Даже Велес и Перун вместе едва заточили его. Ты не выстоишь."

"У меня нет выбора," — отрезал Радомир. — "Смотри, что творится! Если я не попробую, мы все погибнем!"

Гордей положил руку на плечо сына. "Если ты идёшь, я с тобой. Не отпущу тебя одного к этому проклятому богу."

Вратислав вздохнул. "Будь по-вашему. Но знайте — Ключ не только открывает врата, он их и закрывает. Если сможете запереть Чернобога снова, тьма отступит. Идите к дубу в лесу, где руны вырезаны. Там вход."

Жрец начал читать заклинание, держа рог перед собой. Земля задрожала, и река Ловать вспенилась, выбрасывая чёрные волны на берег. Тени закричали, сжимая кольцо вокруг людей. Вратислав закончил, и рог засветился тусклым светом. "Берите его и идите!" — крикнул он. — "Я задержу их здесь!"

Радомир кивнул, забрал Ключ, и они с Гордеем побежали к лесу. Позади них Вратислав бросил можжевельник в огонь, и дым поднялся столбом, отгоняя теней. Но их было слишком много, и Радомир знал, что жрец долго не продержится.

Они добрались до дуба, того самого, где Радомир впервые услышал Велеса. Руны на коре светились красным, а земля под деревом раскололась, открывая чёрный провал. Из него веяло холодом и запахом смерти. Радомир посмотрел на отца. "Готов?"

Гордей стиснул молот. "Идём, сын."

Они спустились в провал. Тьма сомкнулась вокруг, но Ключ в руке Радомира светился, освещая путь. Они шли по узкому туннелю, чьи стены были покрыты костями и мхом. В конце туннеля открылась пещера, огромная, как небо. В центре её стоял Чернобог.

Он был гигантом, сотканным из мрака. Его тело клубилось, как дым, а глаза горели багровым огнём. Руки заканчивались когтями, длинными, как мечи. "Смертные," — прогремел его голос, сотрясая стены. — "Вы пришли ко мне? Смелость или глупость привела вас?"

Радомир поднял Ключ. "Я пришёл запереть тебя снова. Твоя тьма не заберёт мой мир."

Чернобог рассмеялся, и пещера задрожала. "Ты слаб, как все вы. Велес дал тебе игрушку, но она не спасёт тебя."

Он махнул рукой, и тени бросились на Радомира и Гордея. Юноша уклонился, а отец ударил молотом, разбрасывая их. Но Чернобог наступал, и каждый его шаг был как удар грома. Радомир понял, что бой не выиграть — нужно закрыть врата. Он крикнул отцу: "Держи его!" — и бросился к центру пещеры, где на полу был вырезан круг с рунами.

Гордей встал между Чернобогом и сыном, размахивая молотом. "Иди, Радомир!" — рявкнул он. Тьма сомкнулась вокруг старика, но он держался.

Радомир вонзил Ключ в центр круга. Руны вспыхнули, и земля затряслась. Чернобог взревел, бросаясь к нему, но свет от Ключа стал ярче, отталкивая его. "Нет!" — крикнул бог тьмы, но его голос слабел.

Врата закрылись с грохотом, утянув Чернобога обратно в глубину. Тени исчезли, и пещера начала рушиться. Радомир схватил отца, и они побежали к выходу. Едва выбравшись, они упали на траву под дубом. Тьма отступила, небо очистилось, и крики в деревне стихли.

Но победа далась дорогой ценой.

Глава 5. Цена победы

Тишина упала на лес, как тяжёлое покрывало. Радомир лежал на траве под старым дубом, тяжело дыша. Рядом, опираясь на молот, стоял Гордей, его грудь вздымалась от усталости. Ключ Мёртвых, всё ещё зажатый в руке юноши, больше не светился — рог стал холодным и тёмным, словно впитал в себя всю тьму, что они только что одолели. Небо над ними очистилось, чёрные тучи рассеялись, и первые звёзды проступили на закатном небосводе. Деревня вдалеке затихла — ни криков, ни треска огня. Чернобог был заперт, а его тени исчезли.

Но что-то было не так. Радомир чувствовал это в груди — пустоту, холод, который не уходил даже в тепле вечернего воздуха. Он сел, глядя на отца. Гордей выглядел старше, чем утром: морщины на его лице углубились, а в глазах появилась тень, которой раньше не было. "Мы сделали это, сын," — прохрипел он, кашляя. — "Тьма ушла."

Радомир кивнул, но слова застряли в горле. Он поднялся и помог отцу встать. Вместе они побрели обратно к деревне, молча шагая по тропе. Лес вокруг оживал: птицы запели, ветер зашумел в ветвях, и ручей, что ещё недавно был чёрным, снова стал прозрачным. Но эта жизнь казалась Радомиру чужой, далёкой, словно он смотрел на неё сквозь стекло.

Когда они вышли к Ловати, деревня предстала перед ними в новом свете. Многие избы сгорели дотла, оставив лишь обугленные остовы. Люди собирались у реки, подсчитывая потери. Радомир увидел старейшину Вратислава — жрец сидел на берегу, опираясь на посох. Его лицо было серым, как пепел, а руки дрожали. Рядом лежали тела тех, кого тени утащили в темноту, — среди них был Берислав. Его глаза были закрыты, а на лице застыло выражение ужаса.

Вратислав поднял взгляд на Радомира и Гордея. "Вы вернулись," — сказал он слабым голосом. — "Врата закрыты?"

"Да," — ответил Радомир, показывая Ключ. — "Чернобог снова заперт."

Жрец кивнул, но в его глазах не было облегчения. "Ты сделал, что должен. Но боги не дают ничего даром. Велес взял свою плату."

"Плату?" — переспросил Гордей, нахмурившись. — "Какую ещё плату?"

Вместо ответа Вратислав указал на Радомира. "Посмотри на него. Видишь?"

Гордей повернулся к сыну, и его лицо побледнело. Радомир опустил взгляд на свои руки — они были такими же, как всегда, сильными и мозолистыми. Но когда он поднял глаза, то заметил, что тень его на земле дрожит, извивается, словно живая. Она не повторяла его движений, а двигалась сама по себе, то вытягиваясь, то сжимаясь. Холод в груди стал сильнее, и юноша вдруг понял, что не чувствует биения своего сердца.

"Что это?" — прошептал он, отступая.

"Ты отдал часть себя," — сказал Вратислав. — "Когда ты взял Ключ и закрыл врата, Велес привязал тебя к своему миру. Ты теперь не совсем живой и не совсем мёртвый. Между."

Гордей схватил жреца за рубаху. "Что ты мелешь, старик? Мой сын жив, он здесь!"

"Жив," — согласился Вратислав, — "но не так, как раньше. Велес — хозяин путей между мирами. Он дал тебе силу одолеть Чернобога, но забрал часть твоей души. Теперь ты его слуга."

Радомир молчал, пытаясь осознать услышанное. Он вспомнил голос Велеса в пещере: "Ты выбрал путь, смертный." Тогда он не понял, что это значило. Теперь понял. Холод в груди был не просто усталостью — это была пустота, где раньше жила его человеческая сущность. Он посмотрел на отца, и в глазах Гордея увидел боль.

"Я не хотел этого," — тихо сказал Радомир. — "Я хотел спасти вас."

"Ты спас," — ответил Гордей, сжимая его плечо. — "Деревня стоит. Люди живы благодаря тебе. Но проклятые боги… Почему они всегда берут больше, чем дают?"

Вратислав поднялся, опираясь на посох. "Таков их закон. Радомир, ты теперь отмечен. Ты будешь видеть то, что скрыто от других, — духов, тени, пути мёртвых. Велес будет звать тебя, и ты не сможешь отказать."

Радомир сжал Ключ в руке. "А если я отдам его обратно? Откажусь?"

"Ты не можешь," — сказал жрец. — "Ключ теперь часть тебя, как тень, что следует за тобой. Но он даст тебе силу. Используй её мудро."

Ночь опустилась на деревню. Люди начали разбирать завалы, тушить последние очаги огня. Радомир помогал, но чувствовал себя чужим среди них. Когда он проходил мимо, дети шарахались, а женщины отводили взгляд. Его тень двигалась за ним, извиваясь, как змея, и это пугало всех. Даже Гордей смотрел на сына с тревогой, хотя старался не показывать этого.

Позже, у реки, Радомир услышал шорох. Он обернулся и увидел фигуру в плаще из звериных шкур. Это был Велес. Его глаза сияли, как звёзды, а голос был глубоким, как земля. "Ты сделал, что я просил," — сказал бог. — "Тьма заперта, но её время ещё придёт. Ты будешь моим стражем, Радомир."

"Я не просил этого," — ответил юноша, сжимая кулаки. — "Ты забрал часть меня. Зачем?"

"Таков путь," — сказал Велес. — "Ты хотел спасти своих людей, и я дал тебе силу. Но сила требует жертвы. Теперь ты связан со мной. Когда Чернобог снова шевельнётся, ты будешь первым, кто встанет против него."

Радомир хотел возразить, но Велес поднял руку. "Не бойся. Ты не один. Я буду рядом." Бог шагнул в туман и исчез, оставив за собой слабый запах мха и земли.

Радомир вернулся к отцу. Гордей сидел у костра, глядя в огонь. "Что он сказал?" — спросил старик.

"Что я теперь его," — ответил Радомир. — "Страж. Между мирами."

Гордей долго молчал, затем кивнул. "Ты всегда был упрямым. Если это твоя судьба, прими её. Но знай — я с тобой, пока дышу."

Показать полностью
7

Глава 27. Огонь над перевалом

Ссылка на предыдущую главу Глава 26. Пыль и голоса

Хродгар стоял на вершине холма, его тёмно-зелёный плащ с оторочкой из волчьего меха развевался на резком ветру, что нёс с гор запах сырости, железа и смерти. Перед ним лежал Речной Оплот — маленький городок, притулившийся к подножию холмов, его стены из серого камня, потрескавшиеся от времени и поросшие мхом, дрожали под натиском армии Эрденвальда. Тысячи воинов в тяжёлых кольчугах, их доспехи тускло поблёскивали под низким серым небом, окружили город плотным кольцом осады, их шаги гудели по земле, как рокот далёкого грома. Знамена с чёрными орлами хлопали на ветру, их резкие звуки напоминали крики хищников, готовых вцепиться в добычу. Тараны — массивные стволы дуба, обитые грубыми железными полосами, — били по воротам с ритмичным, оглушительным грохотом, каждый удар отдавался в груди Хродгара, как биение его собственного сердца, полного ярости и жажды. Его тёмно-карие глаза, горящие смесью гордости и гнева, следили за штурмом, широкие плечи напряглись под кольчугой, а рука сжалась в кулак так сильно, что ногти впились в ладонь, оставляя багровые следы на коже, из которых медленно сочилась кровь.

Речной Оплот не был готов к войне. Его защитники — жалкая горстка стражников в потёртых кожаных куртках, вооружённых ржавыми мечами и копьями с кривыми наконечниками, да крестьяне, схватившие вилы, топоры и даже серпы, — выстроились на стенах, их лица были бледны от страха, руки дрожали от холода и ужаса, но в глазах тлела отчаянная, почти безумная решимость. Они видели, как тень армии Хродгара легла на их поля, как дым от её факелов поднялся над горизонтом, и понимали, что этот день станет их последним. Первый таран врезался в ворота с оглушительным треском — деревянные доски прогнулись, петли заскрипели, как ломающиеся кости, и второй удар выбил створку из пазов, щепки взлетели в воздух, как сухие листья, подхваченные бурей. Тяжёлая створка рухнула внутрь, подняв облако пыли, и воины Эрденвальда хлынули в город, их крики — дикие, звериные, полные жажды крови — заглушили звон колокола на башне, что отчаянно бил, пока стрела не вонзилась в грудь колокольщика. Его тело свалилось вниз, ударившись о камни с глухим стуком, кровь брызнула на мостовую, растеклась в трещинах, и звон стих, оставив лишь гул битвы, что нарастал, как рёв разъярённого зверя.

Бойня вспыхнула мгновенно. Узкие, кривые улицы Речного Оплота, вымощенные скользким булыжником, превратились в мясорубку, где кровь лилась рекой. Молодой стражник — едва ли старше двадцати, с короткими русыми волосами, слипшимися от пота, и веснушками на щеках — бросился вперёд, сжимая копьё. Его голос дрожал, когда он выкрикнул: "За наши дома! За детей!" С силой он вонзил копьё в грудь первого воина Эрденвальда. Остриё пробило кольчугу с хрустом рёбер, и горячая, липкая кровь хлынула на руки стражника. Но в тот же миг другой солдат Эрденвальда взмахнул мечом и рубанул стражника по шее. Голова юноши отлетела в сторону, словно мяч, подпрыгнув на камнях с влажным шлепком. Кровь брызнула фонтаном, заливая мостовую. Тело стражника рухнуло — руки всё ещё цеплялись за древко копья, пальцы судорожно дёрнулись в последний раз и замерли. Крестьянин, высокий и жилистый, с мозолистыми руками, привыкшими к мотыге, а не к бою, рванулся на врага с вилами, его глаза пылали яростью отца, что защищает семью. Он пронзил одного из солдат в живот, острые зубья вил вышли из спины с влажным хрустом, кровь полилась на землю, заливая его сапоги, но тут же копьё вонзилось ему в грудь, пробив рёбра, как сухую кору, и вышло через спину. Он упал на колени, захлёбываясь кровью, что пузырилась на губах, его взгляд остекленел, уставившись на дом, где пряталась его жена, чьи крики уже доносились сквозь шум, пока жизнь покидала его тело.

Дома, сложенные из потемневшего дерева и серого камня, с крышами из соломы и глины, вспыхивали один за другим. Воины Хродгара швыряли факелы в окна, их смоляной запах смешивался с треском горящих занавесок, что тлели, как сухая трава, и пламя взрывалось вверх, пожирая балки с оглушительным рёвом, от которого дрожали стены. Молодая женщина в сером платье, с длинными светлыми волосами, выбежала из горящего дома, её лицо было чёрным от сажи, в руках она сжимала ребёнка — мальчика лет пяти, чьи глаза были широко распахнуты, полные ужаса и слёз. Она кричала, её голос срывался на визг: "Пустите нас! Пощадите, умоляю!" Но воин, коренастый, с бородой, спутанной от пота и крови, схватил её за волосы, рванул назад с такой силой, что она рухнула на колени, ребёнок выскользнул из её рук, ударившись о камни с глухим стуком. Его тонкий крик оборвался, когда копыто лошади размозжило ему голову, мозг брызнул на мостовую, смешавшись с кровью, а мать завизжала, её голос перешёл в вой, полный боли и безумия. Меч опустился на её шею, кровь хлынула, как река, заливая тело сына, её руки дёрнулись в последней попытке дотянуться до него, прежде чем она рухнула, её пальцы замерли в грязи, сжимая пустоту.

В переулке старик с длинной седой бородой, опираясь на кривую палку, ковылял прочь, его ноги подгибались, дыхание вырывалось хрипами, как у загнанного зверя. Он шептал молитву, голос дрожал: "Свет спаси нас, свет укрой…" Молодой воин, с лицом, ещё не тронутым шрамами, догнал его, меч рубанул по спине, разрубив позвоночник с хрустом, как сухую ветку под топором. Старик рухнул, его палка покатилась по земле, кровь растекалась вокруг, как тёмное пятно на холсте, а воин, вытерев лезвие о его рваную рубаху, пошёл дальше, его глаза были пусты, как у человека, что забыл, зачем он здесь. Рядом другой солдат, высокий и худой, с шрамом через щеку, ворвался в дом, где пряталась семья — отец, мать и двое детей. Отец схватил кухонный нож, его руки дрожали, но он бросился вперёд, крикнув: "Не трогайте их!" Нож вонзился в плечо воина, оставив кровавую полосу, но тот лишь оскалился, выдернул лезвие и рубанул мужчину по груди, разрубив рёбра с влажным треском. Кровь хлынула на пол, мать закричала, её голос сорвался на визг, она закрыла собой детей, но копьё пронзило её спину, вышло через грудь, задев девочку, что упала с пробитым лёгким, её тонкий стон утонул в шуме. Мальчик, лет десяти, рванулся к окну, но меч рассёк ему затылок, череп раскололся, как глиняный горшок, мозг смешался с кровью на полу, его тело рухнуло, дёрнувшись в агонии.

На главной улице бой продолжался — стражник в рваной кольчуге, с длинной бородой, махал мечом, его голос ревел: "Держитесь, братья!" Он зарубил одного воина, лезвие вонзилось в шею с хрустом, кровь брызнула ему в лицо, но тут же топор врезался ему в бок, разрубив рёбра и лёгкое с влажным хрустом. Он упал, хрипя, его меч звякнул о камни, пальцы судорожно сжались в последний раз, кровь текла изо рта, смешиваясь с грязью. Крестьянин с серпом, низкий и коренастый, бросился на врага, его оружие вонзилось в бедро солдата, оставив глубокий разрез, но копьё пронзило ему горло, кровь хлынула, как из пробитого бурдюка, и он рухнул, его серп выпал из рук, звякнув о булыжник. Дома горели, их деревянные стены трещали, как кости под молотом, солома вспыхивала, как факелы, дым поднимался столбом, закрывая небо, а крики тонули в рёве огня, что пожирал всё на своём пути.

Когда последние защитники пали, воины Хродгара согнали пленных на главную площадь — около сотни человек, что ещё дышали, их руки были связаны грубыми верёвками, что врезались в кожу до крови, оставляя багровые полосы. Мужчины с разбитыми лицами стояли сгорбленные, их одежда была разорвана, кровь запеклась на щеках и лбах. Старики шептали молитвы, их голоса дрожали, как листья на ветру, слёзы текли по морщинистым лицам. Женщины цеплялись друг за друга, их волосы были растрёпаны, платья изодраны, глаза блестели от ужаса и отчаяния. Молодой парень, с разбитой губой и синяками на щеках, плюнул в сторону Хродгара, его голос сорвался на крик: "Ты проклят, Хродгар! Свет покарает тебя за это!" Хродгар спустился с холма, его шаги гулко звучали по камням, кольчуга звякала, как цепи судьбы, что сковывали его душу. Он остановился перед толпой, его взгляд прошёл по лицам — страх, ненависть, отчаяние смотрели на него в ответ. Он махнул рукой, и приказ вырвался из его горла, резкий и холодный, как удар хлыста:

— Убейте всех.

Воины заколебались — их руки, покрытые кровью, дрогнули, взгляды метались от короля к пленным. Это были простые парни из горных деревень, что верили в Хродгара, как в отца, что ведёт их к славе. Молодой солдат с веснушками и светлыми волосами сглотнул, его меч дрожал в руке, пот стекал по виску, но вера в короля была сильнее страха. Он шагнул вперёд, клинок вонзился в грудь старика, что шептал молитву, кровь брызнула на его лицо, горячая и липкая, старик рухнул с глухим стоном, его пальцы сжались в последней судороге. Другой воин, с короткой бородой и шрамом на лбу, рубанул женщину, её крик оборвался, когда лезвие рассекло ей горло, кровь хлынула на камни, тело упало на колени, руки всё ещё тянулись к ребёнку, что лежал в грязи, уже мёртвый, с пробитой грудью. Мечи поднимались и опускались, как косы на жатве, кровь текла по камням, собираясь в лужи, что отражали багровый свет факелов, горящих в руках солдат. Молодой парень, что плюнул в Хродгара, рванулся вперёд, верёвки впились в запястья, оставляя кровавые следы, он крикнул: "Ты сгниёшь за это, ублюдок!" Копьё пронзило его грудь, пробив лёгкое с влажным хрустом, он захрипел, кровь пузырилась на губах, и рухнул, его глаза остекленели, уставившись в небо, где облака закрывали звёзды.

Женщин увели в сторону — их крики рвали воздух, их платья рвались под грубыми руками солдат, что хохотали, как звери, почуявшие добычу. Молодая девушка с тёмными волосами билась в руках воина, её ногти царапали его лицо, оставляя кровавые полосы, её голос сорвался на вопль: "Отпусти, сволочь!" Он ударил её кулаком в живот, она согнулась, задыхаясь, её платье задрали, крик перешёл в стон, что тонул в шуме толпы, пока другой солдат не вонзил меч ей в спину, пробив сердце, кровь хлынула на землю, её тело рухнуло, дёрнувшись в агонии. Женщина постарше, с сединой в косе, молилась, её голос дрожал: "Свет, спаси нас…" Но меч оборвал её слова, вонзившись в спину, лезвие вышло через грудь, кровь брызнула на её руки, что всё ещё были сложены в молитве, и она упала, её глаза замерли, глядя в пустоту. Насилие длилось недолго — затем мечи снова взлетели, головы падали с глухим стуком, кровь текла рекой, смешиваясь с грязью и пеплом, и тишина опустилась на площадь, тяжёлая и мёртвая, как могильный камень, положенный на грудь умирающего.

Хродгар смотрел на это, его грудь вздымалась, дыхание было тяжёлым, как у зверя после долгой охоты. Гордость кипела в нём, как огонь в горне, но зависть — чёрная, липкая, как смола — грызла его сердце, шептала о Всеволоде, о его Вальдхейме, о славе, что затмевала его собственную. Он отвернулся, его шаги были резкими, когда он спустился к лагерю у границы Альтгарда, оставляя за спиной дым, что поднимался над городом, и запах крови, что висел в воздухе, как густой туман.

Лагерь Эрденвальда гудел, как улей перед роением. Воины сидели у костров, их лица, покрытые грязью и кровью, блестели в свете пламени, руки двигались уверенно, но глаза выдавали усталость. Молодой парень, худой, с веснушками на щеках, точил меч, его пальцы дрожали, но он стиснул зубы, шепча себе: "За короля, за славу." Другой, постарше, с сединой в бороде, чистил копьё, тихо напевая старую песню о горах — его голос дрожал, но вера в Хродгара, что вёл их через победы, держала его на ногах. Факелы лежали в кучах, ожидая новой ночи, их смола пахла резко, смешиваясь с запахом жареного мяса и пота. Женщины у костров пекли лепёшки, их руки, покрытые мукой, двигались быстро, а дети, босые, с худыми лицами, таскали хворост, их глаза блестели от голода и страха. Хродгар шёл мимо, его шаги гулко звучали в грязи, кольчуга звякала, как цепи, что сковывали его разум, полный ярости и жажды мести.

Он остановился у шатра, глядя на свои земли — горы, что вставали стеной за лагерем, их вершины терялись в облаках, как молчаливые стражи его королевства. Вспомнил победы — как его копья пронзали врагов на перевалах, как его знамёна с орлами поднимались над дымящимися полями, как кровь врагов текла под его сапогами. Но каждый раз, закрывая глаза, он видел Вальдхейм — город Всеволода, чьи стены были выше, чьи сундуки ломились от золота, чья слава гремела громче его собственной. Его грудь сжалась, дыхание стало тяжёлым, гордость кричала в нём, как раненый зверь, но зависть шептала тише, глубже, острее, вгрызаясь в его душу, как ржа в железо.

Из теней выступил высокий мужчина в тёмном плаще — его острые скулы казались вырезанными из камня, глаза блестели жёлтым огнём под глубоким капюшоном. Это был Заркун, Бог Зависти, чьи крылья из чёрного огня скрывались под тканью, но его голос, мягкий и ядовитый, как ветер, что несёт пепел, резал слух, как нож:

— Красивый лагерь, Хродгар. Твои воины сильны, их мечи остры, их руки покрыты кровью. Но что это рядом с богатством Альтгарда? Всеволод сидит в своём замке, его торговые пути текут золотом, его люди пьют вино из серебряных кубков, пока твои жуют чёрствый хлеб и пьют воду из луж. Его слава — это тень, что закрывает твоё солнце, его имя звучит в песнях, а твоё шепчут в углах.

Хродгар стиснул зубы, его пальцы сжали рукоять меча так, что суставы побелели, металл холодил кожу, но внутри его жгло пламя. Гордость вскипела в нём, как огонь в горне, но слова Заркуна были солью на рану, что не заживала, открытой и кровоточащей.

— Всеволод смеётся надо мной? — прорычал он, голос дрожал от ярости, как раскат грома перед бурей. — Тогда пусть его люди горят! Пусть его золото станет пеплом, а его слава — прахом под моими ногами!

Заркун улыбнулся, тонко, как лезвие, что режет горло, его глаза сверкнули, как угли в ночи, и он кивнул:

— Перережь его пути, король. Пусть его купцы кричат в ночи, пусть его города задыхаются без хлеба и стали. Ты достоин большего, чем он — ты должен стать тем, чьё имя будут бояться, а не славить за слабость.

Хродгар повернулся к военачальникам, что ждали его у шатра — крепкие мужчины в кольчугах, чьи лица были высечены из камня гор, их глаза блестели от усталости, но в них горела преданность. Он рявкнул, его голос разнёсся над лагерем, как гром, что катится по долинам, отражаясь от скал:

— Собирайте отряд! Идём к перевалу — сожжём мосты, убьём всех, кто встанет на пути! Альтгард задохнётся без своих путей, и я увижу, как Всеволод падёт, как его люди будут ползать в грязи, моля о пощаде!

Бранн, широкоплечий, с рыжей бородой, что свисала до груди, шагнул вперёд, его кулак сжался, как молот перед ударом:

— Прямо сейчас, мой король! Ударим быстро, пока они спят, пока их купцы пьют вино в своих шатрах. Кровь их зальёт землю, их золото сгорит в огне!

Торвальд, крепкий, с короткими русыми волосами, что слиплись от пота, нахмурился, его голос был низким, как рокот земли:

— Спешка нас погубит, Хродгар. Они могут ждать у перевала, их копья уже наточены. Дай мне людей, я проверю тропы, узнаю их планы.

Рагнар, тощий, с длинной седой косой, что болталась за спиной, фыркнул, его тон был резким, как удар клинка:

— Осторожность — это трусость! Бейте их с моря, с перевала — разом! Пусть горят их корабли и мосты, пусть их крики заглушат ветер!

Вульф, грузный, с короткими чёрными волосами и шрамом через бровь, буркнул, скрестив руки на груди:

— Торвальд прав, мой король. Без разведки мы слепы. Один неверный шаг — и мы в ловушке, как волки в яме.

Хродгар ударил кулаком по столу в шатре, дерево треснуло под его рукой, карта задрожала, как лист на ветру, его глаза пылали, зависть ослепила его, как дым закрывает небо:

— Нет! Мы идём к перевалу! Бранн, бери пять сотен воинов — жги мосты, режь всех, кто дышит! Всеволод узнает, что я не тень его славы, а огонь, что спалит его мир! Торвальд, хочешь разведку? Бери сотню, но не смей медлить — к утру я увижу дым над перевалом!

Бранн оскалился, кулак стукнул по груди, его голос гремел:

— Их кровь станет рекой, мой король! Они будут проклинать день, когда родились!

Торвальд вздохнул, его плечи опустились, но он кивнул:

— Сотня будет у перевала к ночи. Если они ждут, ты узнаешь первым.

Рагнар усмехнулся, скрестив руки, его длинные пальцы постукивали по ножнам:

— А я готовлю корабли. Увидишь, как они горят с моря, Хродгар. Их паруса станут их саваном.

Вульф покачал головой, его голос был тяжёлым, как камень:

— Это безумие. Но если ты решил, мой король, я поведу своих людей за тобой.

Хродгар кивнул, его грудь вздымалась от ярости и предвкушения, зависть гнала его вперёд, как ветер гонит огонь по сухой траве. Он вышел из шатра, глядя на воинов, что сидели у костров, их лица — простые, усталые — смотрели на него с верой, что он нёс им победы. Но внутри него зависть грызла сердце, голос Заркуна эхом звучал в ушах: "Ты достоин большего." Он не видел, как некоторые солдаты отводили взгляды, как их руки дрожали, когда они чистили оружие, как вера в него трещала под тяжестью крови, что они проливали по его приказу.

К утру отряд Бранна достиг перевала — узкой тропы между отвесными скалами, где река текла под деревянным мостом, что скрипел под ветром, как старые кости. Купцы с телегами, везущие шерсть, зерно и бочки с вином в Альтгард, двигались медленно, их голоса смешивались с ржанием лошадей и скрипом колёс. Они не успели понять, что их ждёт. Воины Хродгара ударили молча — мечи вонзались в груди, копья пронзали спины, кровь текла по земле, смешиваясь с грязью. Молодой купец, с тонкой бородкой и в синем плаще, крикнул: "Пощадите!" — но меч рассёк ему грудь, рёбра треснули, как сухие ветки, кровь хлынула на его товары, заливая мешки с зерном. Женщина, что ехала с ним, с длинными тёмными волосами, бросилась бежать, её платье цеплялось за колёса телеги, но копьё вонзилось ей в спину, пробив лёгкое, она упала, хрипя, её руки царапали землю, пока жизнь не покинула её. Старик-возница, сгорбленный, с седыми волосами, поднял посох, его голос дрожал: "Дети мои, бегите…" — но топор опустился на его голову, расколов череп, как глиняный горшок, мозг брызнул на телегу, кровь смешалась с вином из разбитой бочки. Телеги горели, их деревянные борта трещали в огне, груз тлел, дым поднимался вверх, чёрный и едкий, как дыхание смерти.

Бранн, стоя на краю моста, поднял факел, его рыжая борода блестела в свете пламени, глаза пылали дикой радостью. Он швырнул факел на деревянные доски — дерево вспыхнуло, как сухая трава, языки пламени взметнулись вверх, пожирая балки с треском, что эхом отдавался от скал. Но этого было мало. Он повернулся к своим людям, его голос прогремел, заглушая шум огня:

— Найдите всех, кто прячется! Пусть ни один не уйдёт живым! Хродгар хочет крови — дайте ему море!

Воины бросились вдоль реки, их сапоги топтали траву, мечи сверкали в свете пожара. В кустах у воды пряталась семья — отец, мать и двое детей, их одежда была пропитана грязью, лица бледны от страха. Отец, худой, с редкой бородой, поднял палку, его голос дрожал: "Не трогайте их!" — но воин с длинной косой рубанул его по шее, голова отлетела в реку, кровь брызнула на жену, что закричала, закрывая детей собой. Её крик оборвался, когда копьё пронзило её грудь, вышло через спину, задев мальчика, что упал с пробитым животом, его тонкие пальцы сжали траву, кровь текла изо рта. Девочка, лет семи, бросилась прочь, её босые ноги скользили по грязи, но солдат догнал её, схватил за волосы, рванул назад и вонзил меч ей в спину, лезвие вышло через грудь, кровь хлынула на землю, её тело рухнуло, дёрнувшись в последний раз.

Бранн шагнул к горящему мосту, его лицо было искажено яростью и восторгом. Он заметил купца, что полз прочь, его нога была сломана, кровь текла из раны в боку. Бранн схватил его за горло, поднял над землёй, как мешок, и прорычал: "Моли своего Всеволода о спасении!" Купец захрипел, его глаза вылезли из орбит, но Бранн не дал ему шанса — он швырнул его в огонь, прямо на горящий мост. Пламя охватило его мгновенно, одежда вспыхнула, кожа зашипела, его крики рвали воздух, пока огонь не пожрал его лёгкие, оставив лишь чёрный, дымящийся силуэт, что рухнул в реку, шипя, как уголь под водой.

Дым поднимался к небу, чёрный и густой, как предвестие смерти, что шло за Хродгаром. Воины смотрели на Бранна, их лица были бледны, руки дрожали, но вера в короля гнала их вперёд. Он поднял меч, его голос разнёсся над рекой, как вой ветра:

— За Хродгара! Пусть Альтгард задохнётся в пепле! Пусть их кости станут мостом под нашими ногами!

Хродгар стоял на холме у лагеря, глядя на дым вдали. Его грудь распирало от гордости, но зависть всё ещё жгла его изнутри — он видел Всеволода в каждом клубе дыма, слышал его смех в каждом крике, что доносился с перевала. Заркун стоял рядом, его тёмный плащ сливался с тенями, улыбка кривила губы, как лезвие, что ждёт крови.

— Это только начало, король, — шепнул он, голос был как яд, что капает в вино. — Скоро его слава станет пеплом, а его люди — мясом под твоими сапогами.

Хродгар кивнул, его пальцы сжали меч, глаза пылали. Он не видел, как воины у костров отводили взгляды, как их вера трещала под тяжестью смерти, что он им приказал сеять. Он слышал лишь голос Заркуна и видел лишь дым, что поднимался к небу, как знамя его зависти, окрашенное кровью и огнём.

Продолжение следует…

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!