Глаза его были пусты. Отец наклонился ниже, стараясь заглянуть в них, будто надеялся найти там искру, знак жизни. Всегда надеялся.
На стене комнаты то и дело высвечивались рекламные ролики. Один из них выделялся — яркие буквы кричали: «Новейшая клиника — путь к лучшему «Я»! Ваш ребенок сможет заговорить уже завтра!» Отец выключил экран приказом голоса, не желая больше смотреть на то, о чем уже давно принял решение. Раньше он не верил в такие вещи, но что-то изменилось.
Наступила та черта, когда отец смирился с неизбежной реальностью – его сын не просто отставал в развитии. Он был умственно отсталым. Надежды почти не оставалось. Джим понимал – если он не начнет рисковать, не предпримет отчаянных действий, то вся его жизнь полетит к черту. Больше детей у них не было. И не могло быть.
В общении с единственным сыном не было ни малейшей радости. Несмотря на то, что внешне мальчик был просто невероятно красив, существенное отставание в работе его мозга уже начинало сказываться и на его лице. Этот контраст между прекрасным, атлетическим телосложением его мальчика и доводившей до уродства движений умственной отсталостью был невыносим.
— Сколько великих свершений он мог сделать. Какую яркую жизнь мог бы прожить, – думал Джим, глядя на сына, не в силах сдержать слез.
Они прошли мимо девушки, лежавшей на диване. Она спала. Мария всегда засыпала, когда была очень расстроена. Защитная реакция психики. Их последний разговор с мужем о лечении сына чуть не свел ее с ума. Джим впервые заявил ей, что Дэнни – умственно отсталый. Он даже произнес «дегенерат». Причем, с такой злобой, какой она давно не слышала от него. «Давно», а не «никогда».
Только мать способна полностью понять, что такое, когда твой ребенок болен. Причем, не какой-то болезнью, у которой есть лечение. Беда умственной отсталости в том, что ты будто до конца не уверен, что это твой ребенок. В него будто кто-то вселился. И ты все ждешь, пока этот дьявол оставит его в покое, и твой истинный адекватный милый ребенок вернется.
Никто не способен понять жизнь с таким ребенком, пока сам этого не ощутит. Все подводные психологические и физические камни, которые неизбежно встречаются на пути родителей и делают всю их жизнь одним сплошным беспросветным испытанием – не видны человеку, которому повезло иметь здоровых детей.
В таких ситуациях родители часто ломаются. Кто-то просто забивает на все и живет своей жизнью. Мужья уходят, оставив мать жить одну с больным ребенком. Но мало кто говорит о том, что и матери не редко бросают своих детей.
В странах, где такое поведение возбраняется больше, чем обычно, и где мать просто физически не сможет существовать, если оставит ребенка с мужем, она находит другой выход – периодически избивать свое дитя.
Я извиняюсь перед читателем за то, что называю такое существо «матерью». Однако ребенок все равно считает ее своей мамой, даже после многократных избиений. Такое поведение родителей – явление довольно частое, хоть и не афишируемое.
Автор этой книги, к своему сожалению, часто был свидетелем этому, потому что находился в центрах отстающих детей не единожды. Он видел, как мама или отец приводили своего ребенка на очередное занятие к дефектологу и нещадно щипали или били его, пока снимали с него куртку.
За что? Они-то скажут, что за его поведение. Не стоял ровно, постоянно прыгал и кричал. Но на деле – просто за то, что они не считали его своим ребенком в полном смысле этого слова. Они, как уже говорилось выше, считали, что кто-то вселился в их дитя и пока это некий аватар, которым управляет какая-то сила. Следовательно, и насилие над таким ребенком нельзя по их логике считать делом бесчеловечным. В их ударах ощущалась вся их злоба на мир за свою неудавшуюся жизнь. Они-то были уверены, что пришли в эту жизнь для удовольствий.
К счастью, герои нашей истории были полной противоположностью описываемых животных, не имеющих права на родительство. Но ссоры, неизбежный спутник любого брака и уж тем более брака, в котором есть отстающий ребенок, были не чужды и им. Причиной последнего конфликта было как раз твердое решение отца отвезти их сына в клинику на какую-то сомнительную операцию.
Глава 2. Волшебная таблетка.
— Ты должен всё отменить! — В голосе Эмили прорезались истерические ноты. — Я не позволю отправлять нашего сына в какое-то... странное место, о котором ты даже ничего не знаешь!
Отец сидел за столом, стиснув зубы. В его руках всё ещё был этот листок — «Новая клиника: ваш ребенок заговорит!». Обещание звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой, но что, если это действительно работает?
— Мы перепробовали всё, — он говорил медленно, стараясь не повышать голос. — Все врачи, психологи, новые методики... И что? Ничего. Он не говорит, Эмили. Мы не можем просто сидеть и смотреть, как он увядает.
— Ты хочешь его отдать им, потому что тебе тяжело! Потому что ты не можешь справиться с реальностью! — Женщина схватила рекламный буклет и скомкала его в руках. — Это не решение.
Её лицо было бледным от волнения. Волосы растрёпаны, а в глазах стояли слёзы, но больше от злости, чем от горя.
— Я не отдаю его. Я… понимаю, что правила их кажутся безумием. Мы оставляем своего ребенка посторонним людям на целый месяц. Не имея возможности связаться с ним. Это риск. Это гребаное безумие! Но мы как раз в том положении, чтобы рисковать и безумствовать. Ему восемь лет! Восемь! Все остальное мы уже перепробовали.
Они смотрели друг на друга долго, пока Эмили наконец не опустила взгляд.
—Я…я не выдержу. Я не хочу его терять, — прошептала она.
— Мы не потеряем его, — ответил он твёрдо. — Мы должны попробовать, родная. Другого выхода нет.
Дорога к клинике была странно тихой. Дэнни сидел на заднем сиденье машины, неподвижный, как всегда. За окном серели деревья, а небо застилали тяжёлые облака. Мотор тихо урчал, а по радио играла какая-то однообразная мелодия, но отец её не слышал. Его мысли крутились вокруг одного: это должно сработать.
— Мы на месте, — прошептал отец, сам не зная, кому говорил: себе или сыну. Дэнни не отреагировал.
Высокое здание, с блеклыми стенами и окнами с металлическими решётками, оно скорее напоминало тюремный блок, чем больницу. Джим уже хотел развернуться и поехать домой, отменив операцию. Он вошел внутрь из чистого любопытства.
Контраст был невероятен. Интерьер существенно отличался от того, что было снаружи. Белые стены, чистый минимализм, убеждающий, однако, в том, что за всем этим что-то скрыто. Что-то крутое, хоть и мало изведанное.
— Привет, — голос женщины с ресепшена прозвучал неожиданно. — Вы по записи?
Отец кивнул. Женщина посмотрела на мальчика, её взгляд был пустым, почти как у его сына.
— Доктор скоро вас примет. Присаживайтесь.
Он сел. Сердце билось быстрее, чем обычно. Дэнни всё так же безразлично сидел рядом, уставившись в пол. В голове крутились вопросы.
— Мистер Уилсон, здравствуйте! Я – доктор Шерридан. — Голос врача был низким и веселым. Отец вздрогнул и поднял взгляд. Перед ним стоял мужчина в белом костюме, с хитро блестящими глазами. – Вы все-таки решились войти.
– Да, понимаете… Это некий психологический тест для наших родителей. Если они вошли внутрь, даже несмотря на то, что увидели снаружи, значит, они в самом деле настроены решительно. А значит, меньше головной боли для нас. Мы, в принципе не боимся этой боли. Лечить голову – это то, в чем мы мастера. Однако решимость родителя существенно экономит время. Потому что мы тут никого не уговариваем. За нас это делал маркетинг. Далее все просто. Человек приходит на операцию, и оплачивает всё, как только увидит результат.
Вы же помните правила? Конечно, помните! Ужас для всех родителей – оставить тут своего ребенка на целый месяц! Тем не менее, это неотъемлемая часть лечения. В течение тридцати дней никто, кроме врачей этой клиники, не имеет права входить в контакт с пациентом. Дэнни все это время будет проходить процедуры восстановления и обучения. На выходе – это будет полноценный умный ребенок.
Джим не верил в положительный эффект от этого безумия. Ну, не бывает такого! Нет какой-то волшебной таблетки! Это знают все родители таких детей. Но каждый из них в глубине души мечтает ее найти…
Глава 3. Тридцать дней.
За все прошедшие годы Джим не раз встречался с шарлатанами, умеющими хорошо болтать. Отстающих детей в мире становилось все больше, и соответственно начало расти и количество так называемых «супер методик», которые обязательно вылечат.
Что немного подкупало его в этом случае? Это был первый раз, когда врач сказал, что возьмет деньги только за результат. Где тут мог быть подвох? Джим не удивится, если подвох все же будет. Но его отцовское сердце твердило только одно: «Создавай причины и уповай на Бога».
— Мы готовы начать, — сказал доктор, проводя ладонью по своей идеально выбритой голове. — Ваш сын заговорит, мистер Уилсон. Он... станет другим. Поверьте мне.
Доктор произнёс это так, как будто слово «другой» значило нечто большее. Джим кивнул, хотя внутри что-то протестовало, кричало. Он поднялся, в последний раз бросив взгляд на сына. Дэнни всё так же сидел неподвижно, не проявляя ни малейших эмоций. Но когда они последовали за доктором в длинный коридор, ему показалось, что мальчик посмотрел на него по-другому, как будто понял что-то, что прежде не мог.
Внутри клиники было тихо. Звук шагов отдавался эхом от холодных стен. Отец не мог отделаться от странного чувства, что с каждым шагом они удаляются не только от выхода, но и от чего-то важного, что нельзя вернуть назад.
Когда двери закрылись за ними, отец почувствовал странную тяжесть на сердце, но назад пути уже не было. Он всю ночь проходил около больницы, пытаясь заглянуть в окна. Джим понимал, что это глупо, но ничего не мог с собой поделать. Глупость – неизменный спутник любви.
Какие бы эпитеты Джим ни находил, чтобы убедить жену в правильности его действий, сам он в душе переживал, быть может, даже больше нее.
Наутро он получил от врача смс, что операция прошла успешно. Все остальные контакты с клиникой в течение целого месяца – строго запрещены. Находиться даже на территории клиники было строго запрещено по контракту.
Он поехал домой. Что им делать целый месяц? Как прожить?
– Безумие, – проворчал Джим, засыпая в своей кровати. – Но именно от этого я и хочу спасти своего сына. От проклятья безумия. От бесцельного бездумного существования. Уж лучше смерть, чем жить вот так.
И Джим поймал себя на страшной мысли – если операция не прошла успешно, если его сын так и останется умалишенным, то лучше бы он умер…
– Лучше бы, чтоб кто умер? – Спросила Эмили, когда Джим для чего-то озвучил ей эти мысли. – Ты или Дэнни?
– Дэнни, – ответил Джим, как не в себе.
Эмили смотрела на него диким взглядом. Джими казалось, что она сейчас всадит в него свой кухонный нож. Она молча медленным шагами подошла к нему и тихо произнесла:
– Любимый, я еле сдерживаюсь, чтоб не закатить тебе самый страшный скандал в твоей жизни. Прошу тебя, все эти тридцать дней не говори со мной ни слова о нашем сыне. Ни единого словечка. Иначе…иначе…
Джим не дал ей договорить. Он обнял ее, и она расплакалась на его плече, бросив нож на пол. Он тоже плакал, прекрасно понимая, какую глупость сказал. Но он так чувствовал. Отец представлял своего сына в возрасте лет двадцати и не понимал, что он будет с ним делать, если его Дэнни останется таким же.
Это сейчас он милый и тихий. Но даже в этом возрасте мальчик порой закатывал такие истерики, что это запоминалось надолго. Что если он захочет закатить их, когда будет уже взрослым мужчиной? Кто его сможет остановить, когда родители постареют?
– Нет, операция однозначно должна пройти успешно… – шептал себе под нос Джими каждый вечер.
Весь месяц они с женой спали отдельно. У них не получалось находить друг в друге успокоение. Напротив – они только срывались при каждом удобном случае. Тягость неизвестности разрывала им сердце. Что же там с их сыном?
«Как он мог так поступить с ним? С нами…. – Думала Эмили, плача в свою подушку темной ночью. – Как он мог пойти на такой риск?»
Тридцать дней длились вечно. Это было мучительно и больно. Вот, что творит порой настоящая любовь к своему ребенку с бедными родителями. Однако Создатель не возлагает на человека больше, чем он способен вынести, сколько бы человек ни уверял себя в обратном. Он кричит «Я этого больше не выдержу!» Но он выдерживает. Месяц наконец прошел.
Глава 4. МАМА
В воздухе чувствовалась напряженность. Это было тихое утро, солнечные лучи пробивались через облака, бросая свет на дорожку перед домом. И вот, вдали, Эмили увидела знакомый силуэт машины, подъезжающей к дому. Сердце ее сжалось. Она выскочила на крыльцо, не думая, просто поддаваясь порыву.
Дверь машины открылась, и первым она увидела мужа. Он выглядел уставшим, но что-то в его лице было другим — напряжение ушло, но оно заменилось чем-то ещё. Эмили не могла понять, что именно, пока не увидела сына. Дэнни медленно вышел из машины и остановился на мгновение, словно раздумывая, что делать дальше.
— Дэнни, — прошептала Эмили, её голос дрожал.
Мальчик поднял глаза на неё. В них было что-то новое, что-то человеческое, то, чего она не видела раньше. Он сделал шаг вперёд, потом ещё один, его лицо оставалось спокойным, без прежней пустоты. И вот, он уже перед ней, его руки обняли её, прижали к себе. Эмили застыла на мгновение, не веря в реальность происходящего.
— Мама, — голос его был тихим, но отчетливым. — Я... я так устал.
Эмили еле устояла на ногах. Она и подумать не могла, что он заговорит. Его осознанного взгляда и понимания обращенной к нему речи – уже хватило бы ей для счастья на тысячу жизней вперед. Но он произнес слово… И какое…
— Как… Как ты меня назвал, сынок? — Обратилась она к нему.
Но вопрос был риторическим. Мальчик еще обнял ее. Эмили не могла сдержать слёз. Они хлынули рекой, смывая всё её напряжение, все страхи. Она целовала его, вдыхая запах его волос, ощущая его тепло. В этом моменте было что-то волшебное, невозможное. Месяц назад она не могла бы и мечтать, что её сын вот так, просто, скажет ей эти слова.
— Ты говоришь... ты... — Эмили смотрела на мальчика, её руки дрожали. — Как ты себя…
— Всё хорошо, мама, — Дэнни посмотрел ей прямо в глаза.
В его взгляде было что-то неуловимое, но Эмили была слишком захвачена эмоциями, чтобы заметить это сразу.
— Это чудо... — прошептала она, глядя на мужа, который стоял чуть позади, наблюдая за ними.
Он не улыбался, в его глазах отражалась какая-то внутренняя тяжесть. Эмили решила, что это просто усталость. Конечно, они все были измотаны.
Они стояли так несколько минут, пока Эмили не отстранилась, чтобы лучше рассмотреть сына. Что-то заставило её невольно провести рукой по его волосам, взъерошить их. И тут её пальцы наткнулись на неровность, чуть ниже затылка. Шрам. Узкая линия, скрытая под волосами, но слишком заметная, чтобы её можно было не почувствовать. Холодок пробежал по её позвоночнику.
— Дэнни... — она попыталась улыбнуться, но голос предательски дрогнул. — Что это у тебя?
Мальчик не ответил. Он посмотрел на неё с таким же спокойным выражением лица, но теперь в его глазах было что-то странное, почти неуловимое.
— Это ничего, мама, — сказал он, не двигаясь. — Ничего.
Но её сердце вдруг ускорило ритм. Слова сына отозвались эхом в её голове, и взгляд снова вернулся к мужу. Тот молчал, смотрел куда-то в сторону, избегая её взгляда.
Эмили не знала, что сказать. Она не могла понять, что именно вызвало в ней это странное чувство тревоги. Всё было как в тумане: сын, муж, дом. Но этот шрам, как невидимая трещина на поверхности её счастья, уже не давал ей покоя.
Глава 5. Если мать спрашивает о своем ребенке, лучше ей ответить.
Эмили смотрела на сына. Он сидел за кухонным столом и спокойно ел свой завтрак, не поднимая на неё глаз. Всё было идеально: он был тих, вежлив, говорил ясными, полными предложениями. Всё так, как она мечтала много лет. Но что-то её не отпускало. Едва ощутимое беспокойство, как слабый ветер перед бурей. Взгляд снова возвращался к шраму на затылке.
— Ты хорошо спал, дорогой? — спросила она, пытаясь сохранять спокойствие.
Дэнни поднял на неё глаза и слегка улыбнулся. Это была улыбка, но не его улыбка. Как будто её сын только изображал эмоции, словно повторял за кем-то.
— Да, мама, — ответил он с такой размеренностью, что её пробрал озноб. — Я спал отлично.
Его голос звучал почти идеально, но лишён был той мелодии, которая свойственна детям. Как бы она ни старалась убедить себя, что всё это — результат лечения, нарастало нечто более тёмное.
Позже в тот же вечер, когда Дэнни уснул, Эмили подошла к мужу, который сидел за столом, листая какие-то бумаги. Внутри неё уже давно зрело подозрение, но она боялась его озвучить. Однако она не могла больше молчать.
— Нам нужно поговорить, — сказала она тихо, присаживаясь напротив.
Муж поднял глаза, и на мгновение в его взгляде мелькнуло что-то, что она не могла сразу распознать. Что-то, что всегда скрывалось за его уверенным и твёрдым поведением.
— О, наше молчаливое презрение наконец окончено? — Спросил он, откладывая бумаги в сторону.
Эмили долго собиралась с мыслями. Наконец, она выпалила:
— Что они сделали с нашим сыном? Что это, черт возьми, за шрам на его затылке? Говорилось, что будет произведена легкая операция по введению стволовых клеток, используя его собственную пуповинную кровь! Всё! Точка! Так откуда, мать твою, этот шрам!?
Муж хмуро взглянул на неё, будто пытаясь понять, о чём она говорит.
— Ты ведь сама видишь, — начал он. — Он заговорил, Эмили. Он нормальный, как все остальные дети.
Она покачала головой, её сердце начинало биться быстрее.
— Я тебе задала совсем другой вопрос, чертов придурок! Отвечай!
Тут Джим пристально посмотрел на нее и произнес:
— Дорогая, я провел очень большую работу над собой, чтобы превратиться в нормального сдержанного человека. Я и правда был придурком в свое время. В этом я с тобой согласен. Ты прекрасно помнишь, как я бил тебя за каждое слово, как принимал наркотики и спал с тобой в таком состоянии. Ты точно не забыла, как я мучил тебя своим ужасным характером во время беременности. Твой мозг стопроцентно не дал тебе забыть то, как я изводил тебя во время твоего токсикоза, который длился, чтоб его, чуть ли не всю беременность!
И мы с тобой понимаем, что весь этот стресс и стал с большой вероятностью причиной тому, почему у нас родился именно такой сын. Теперь уже не проверишь, стал он таким еще при зачатии или когда рос в твоей утробе, или в первые годы жизни. Тогда у нас тоже ссор-то было немало. Есть, как говорится, что вспомнить! И во всем этом виноват я. Я до сих пор не понимаю, почему ты, такая красотка и умница, говорю без сарказма, не ушла от меня тогда. У тебя на это было миллион причин.
Он остановился, поняв, что увлекся самобичеванием, теряя нить, забыв, что хотел сказать. Ах да, жена оскорбила его, и он начал с того, что провел над собой большую работу.
— Так вот, — продолжил он. — Раньше, назвав меня придурком, ты была бы на сто процентов права. Но сейчас, вот уже много лет, ты на сто процентов ошибаешься. И сейчас я не заслуживаю такого к себе обращения. В твой адрес я себе такого не позволяю. Поэтому прошу тебя, следи за своим языком, пока я его к чертям не вырвал…
Эмили закрыла глаза и тихо повторила вопрос:
