От Автора: Ни в коей мере не желаю никому провести предновогодние дни так, как провёл их герой повествования. Это всего лишь стёб, фарс, фантазия, выдумка.
Всех пикабушников и пикабушниц – с наступающим НОВЫМ ГОДОМ!
Насинячился я на работе до поросячьего визга. А потом, когда и этого показалось мало, выпил в баре так, что даже свинья внутри быстро сдалась – охрипла и замолчала, вместе со мной. Бармену толком объяснить свой адрес так и не смог, чтобы он вызвал такси. Остатки денег пытался достать из кармана пару минут, после чего вытащил всё одним мятым комом. Положил на липкую стойку, оставил, как есть, и сдачи не взял. Вышел из душной пивнушки наружу.
Холодный ветер. Впервые он не принёс желанного облегчения. Столько я не пил очень давно. Не помню точно, возможно, со свадьбы. Теперь же повод нашёлся. Попал на работе под плановое сокращение, и, как они объяснили, мне ещё очень повезло – дали возможность доработать целых два месяца. Не как с некоторыми, на коротком уведомлении. Вот и проставился перед коллегами, с которыми пробыл в одной упряжке долгих двенадцать лет. В жопу все эти государственные издательства! Давно надо было уйти. Самому.
Понял, что с телефоном не справлюсь и машину мне не вызвать. Тогда, тихими улочками, отправился пешком – ни одного такси, как назло, у обочины. Но было не очень далеко. И потянулся первый до бесконечности длинный дом.
Рукавом пальто сдирал со здания облупившуюся краску. Возле мусорных баков упал. Поднялся. Не надо было после застолья идти и пить одному, Димка ж предлагал довезти меня до метро. А, может, и хорошо, что отказался. Вот сейчас, только что, наблевал в подворотне с красивой белой аркой, слетелись клевать не спящие голуби. А так – насвинячил бы в вагоне метро: там обязательно укачало бы, ещё оправдываться потом перед сотрудниками безопасности. Мол, жена ушла, с работы ушли, отец умер недавно. И кошка в довесок сдохла – болела милая. Всё за каких-то полгода.
Старый глиняный кувшин, похожий на лепню молодого гончарного «мастера», я нашёл у своего подъезда. Опять прорвало канализацию, и текло потоком прямо мимо наших дверей. Видимо, кто-то уронил эту поделку в жижу, и поднимать из неё не решился. Но я-то не гордый. Остановился и по́днял.
Лифт, сука, взбесил. Приехал на этаж выше. И как я не тыкал кнопку, ко мне не спустился, зараза. Молча стоял наверху как королевский гвардеец.
Ещё раз переступил через собственную гордость и поднялся на пару пролётов сам. А он, сволочь, закрыл дрожащие створки, прямо перед моим носом, и поехал куда-то дальше. Второй, грузовой, не работал с неделю. Так и пришлось подниматься на девятый пешком.
Считал каждый пролёт. Радовался, наконец, преодолев подъём – неимоверный в моём состоянии, лёгкие после надрывались. А тварь стоял и ждал меня на этажной площадке, с открытыми дверцами, будто насмехался. Наблевать бы за такое в кабину, да было уже нечем.
С десятой попытки попал ключом в замочную скважину. Шагнул, резко захлопнул дверь. И чуть не вырвал косяк, потому что споткнулся о смятый порожный коврик и еле удержался за дверную ручку. Трезвел, раз не упал.
Прошёл в комнату, не разуваясь, скинул там же пальто и рухнул на тонкий двухслойный матрас. Жанна, стерва, вывезла наш пружинный, ортопедический, полгода назад покупали, последняя совместная покупка. Зато сервизов оставила целых пять штук. Стояли на балконе в громоздких коробках, ни одного приличного, все чайные – подарки от её дорогих друзей на годовщины. И чаю теперь хоть упейся – как лорд, по сервизу на каждый рабочий день…
Переставил рукой подобранный у подъезда кувшин с пола на прикроватный столик. Повернул к себе «фасадом» или «лицом», оценивающе посмотрел. А ведь и правда – ученик художественной школы старался, видно, что вылепил сам, без руководства наставника. Неровный, посередине с овальной вмятиной, украшенный подобием древней письменности. И сверху с тяжёленькой крышкой. Был закупорен как амфора, в которых греки хранили вино с оливковым маслом. Наверное, парень забросил учёбу, иначе б такое не выбросил, работа смотрелась довольно сносно, можно поставить на полку между книжками. Не из канализации же подняло этот кувшин. Внизу, у нашего дома, сильно воняло. Повезёт, аварийные машины за ночь разберутся, вроде уже подъезжали, когда я мотался возле подъезда.
Расслабился, наконец, плотно закрыл глаза. Тошнило, но нужно было уснуть. Завтра в одиннадцать собеседование на новую работу. Седьмое за месяц. Кому был нужен пятидесятитрёхлетний дед? К тому же перед Новым Годом. От таких как раз тридцатипятилетние жёны и уходят. И кошки дохнут, не вынеся разочарования.
Вот, чего было на самом деле искренне жаль – ухода Маркизы. Ни удобного матраса с неудобной женой, ни новых занавесок, шёлковых покрывал и привычной моей работы. Кошки – те самые твари, которые любят беззаветно, привязывают твою душу к себе узлами намертво. Даже когда уходят, невидимый узел остаётся надолго. Будто фантомная рука после ампутации. Дурак только верит, что в кошках не бывает души, что все они рождаются взбалмошными, с «комплексом Бога», бездушный и распоследний дурак. Само ж по себе звучит противоречиво – не иметь души, но быть уличённым в некоем подобии Творцу Всех Душ. Как глупо даже подумать такое…
Кажется, я начал засыпать. Замельтешили цветные единороги.
"Ну?.. – раздалось вдруг громко, точно в моей голове. – Нашёл – открывай и пользуйся. Чего разлёгся?.."
Вскочил. Надо же, мысль разбудила! Домой-то зачем принёс – что б так вот и стоял? А вдруг там сокровища? Сильно много в кувшин не влезет, но всё же…
Полез за отвёрткой, нашарил рукой под кроватью. И начал расковыривать сургуч или клей. Крепко ученик художественной школы запечатал своё послание крышкой. Глупое любопытство не дало уснуть, как в детстве. Хрен же уснёшь, пока не прокрадёшься ночью из спальни в зал и не вскроешь тайком подарки под ёлкой, от бабушек и родителей.
Расковырял кувшин, снял крышку. Заглянул.
И вдруг... кто-то там зашевелился на самом дне. Достаточно крупный, как маленький котёнок. Я тут же отпрянул. А он негромко откашлялся и… послышался голос.
– Пароль... от вай-фая... дашь?
Чихнул, откашлялся снова.
Два глаза. Светятся и смотрят на меня. В глупом колпаке, сюртучке как на куколке, распахнутом наподобие халата. Ботиночки с загнутым носом, но широкие, дутые. Игрушки со мной разговаривали?
– Чего уставился? – спросил коротыш, похожий одновременно на смешного чертёнка или уродливого человечка. И раздражённо уже добавил: – Пароль говори. Мобила тут у меня. В чате, наверное, потеряли... И да – с меня три желания. Загадывай, что хочешь. Потом опять замажь кувшин и выброси в воду.
Я оторопел. Белочки, как говорят, приходят иначе. К Димке приходила, рассказывал. Но не после же единственного за пару лет возлияния.
– Ты… кто? – спросил я его, заглядывая снова робко и стараясь не напугать. Всё-таки малыш, хоть и голос скрипучий, почти как у старичка-соседа сверху.
– Джинн, – ответил сморщенный коротышка с волосатыми ушами, торчащими смешно из-под колпачка. – Если интернет в квартире не оплачен, можешь загадать первое желание. Мигом оплачу. На год вперёд. И посоветую стабильного провайдера…
Потом, помолчав немного и помявшись, он вытащил в кувшине из-за спины телефон. Огромную для его роста мобилу. Показал.
– Видал? Самсунг! Всё, что за несколько тысяч лет для себя выпросил. Кинь сюда, кстати, провод. Надо подзарядить...
Кажется, у меня наступил шок. Я сел. Потом снова посмотрел внутрь. Человечек никуда не делся. Буднично подмигнул мне.
– Так что с паролем и подзарядкой?
– Ты... кто? – снова спросил я, надеясь на другой ответ. Вернее, на то, что сознание моё воспримет его иначе, и я услышу нечто другое.
– Я – Д-Ж-И-Н-Н, – повторил он громче. – Можешь, после пароля с подзарядкой, загадать три своих желания. Исполню. Потом продолжишь «лотерею»; закупоришь меня, как Гвидона, и выбросишь в воду. Да хоть опять в канализацию – мне всё равно. Главное, мажь плотнее, что б не воняло стоком. Три месяца – и снова кто-то подберёт... Так уже тысячи лет…
– Джинн... – повторил я, поглаживая подбородок. И думал, что, наверное, схожу с ума.
– А... как тебя зовут... джинн?
Тот почесался. Взглянул на меня. Снова скребнул затылок.
– Тоник, – ответил он будто не хотя.
Услышав, я был в растерянности. Не знаю даже, от чего больше. От имени или...
В общем, не к месту, но я расхохотался.
– Чего гогочешь, дурень? – с некой обидой и злостью запыхтел на меня коротконогий. – То, о чём ты подумал, пишется с одной буквой «н» – джин-тоник. А я –ДЖИНН! Понял?
Прикрыв ладонью рот, я замолчал.
– А потому, – перебил он меня, – что двадцать четыре хозяина назад мне достался один распоследний алкашина! Ему, видишь ли, показалось смешным переименовать меня – на это он и потратил своё последнее желание. Я теперь даже представиться не могу так, как меня назвали шесть тысяч лет назад – забыл напрочь! Никто не хочет вернуть мне исконное имя...
Он выглядел совсем расстроенным. По-настоящему. И мне стало жаль его, чуть пьяные слёзы на глазах не случились.
– Хочешь, – предложил ему, – я использую одно из своих желаний?
Почему бы и нет, если это просто сон или начало моего сумасшествия? Всё ж не взапрадву. Помочь понарошку – тоже помочь, хорошие намерения засчитываются на Небе…
– Я правда помогу. У тебя будет прежнее имя. Только сначала...
– Ага!!! – раздалось громким эхом из кувшина. – Вот так и знал! Двадцать два раза слышу это самое "сначала"! И как только сообразят, что желания работают по-настоящему – хрен бедному Тони. Всё только себе. Неблагодарные! А я – как сапожник без сапог... Как скульптор без мрамора!.. Как винодел без виноградника!..
Жалость жалостью, а чтобы покончить со всем этим «беличьим» безумием, я кинул обещанный провод в кувшин, записал на листочке пароль и бросил в горлышко вместе с наушниками.
– Захочешь послушать музыку, – сказал, – надевай…
Как ещё всё прекратить? Выспаться.
Нашарил там же, где лежала отвёртка, маленькую «стограммовочку». Выпил её тремя бульками. Отрыгнул. И вытянулся на кровати снова. На всякий случай лёг набок, что б не захлебнуться во сне собственной рвотой.
– Постой!.. – завопил голосок, ставший вдруг тонким. – А как же три желания? По одному на каждый день, такие правила. Желания наперёд – до полуночи…
– Хочу стать директором издательства… – пробормотал я сонно, лишь бы глюки оставили меня, наконец, в покое.
Эллочка, секретарша, стояла надо мной у стола. Бледная и красивая, как всегда.
– «Утренний чай»? – пыталась она до меня докричаться. – Всё как обычно?..
Я лишь растерянно кивнул.
И тут она, хитро сверкнув глазами, опустилась на пол. Полезла под стол, чем заставила меня растеряться ещё больше.
Потом я услышал звук расстёгиваемой на штанах молнии. И следом, разлетаясь в стороны, щёлкнули по голой спине бретельки тугого лифчика. Почувствовал, а не увидел, качнувшиеся тяжёлые груди – картинки всплыли не из моей будто памяти.
Резко дёрнув ногами, я отстранился.
– Ты там… чего? – спросил её, стесняясь глазами спуститься вниз. – А ну вылезай оттуда!..
– Ну, вы же сказали «чай»… – прозвучало буднично и немного обиженно. После чего Эллочка вылезла из-под стола, послушно, без дальнейших разговоров, и изящно отряхнулась как кошка – разве что не зашипела. Успела снять блузку полностью и вытереть платком на губах помаду. Шустрая и проворная. Только такая могла угодить Семёну Марковичу со всей его требовательностью к работникам.
Стоп-стоп… Семёну Марковичу? Но этим же именем она только что назвала…
– Выйди! – велел я девушке быстро. – Выйди немедленно!..
Сконфуженно, она ловко разместила в бюстгальтере груди, натягивала обратно лёгкую блузку, и та сопротивлялась ей, липла к взмокшему от расстройства тела. Хозяйка же надула красивые губки.
И, справившись, она выпорхнула из кабинета.
А я быстром шагом прошёл к внутренней комнатке с санузлом. Рванул на себя дверь, шагнул, остановился. Заглянул в зеркало и… оторопел на мгновение. Оттуда, будто из другого мира, на меня смотрело лоснящееся лицо. Немного моложе моего, но гораздо упитанней. Большая голова с залысиной, огромные хрящи ушей, масляные бегающие глазки и крупная мерзкая родинка на носу, похожая на лягушачью бородавку.
– Грёбаный джинн… – первыми вспомнили губы. – Тоник… Джинн-Тоник…
Да я вообще не понимал, как оказался здесь, на своей старой работе. Должно же было с утра состояться собеседование. Помнил, что накануне напился, отправился пешком домой. Ободрал все стены и трижды целовался с асфальтом.
Да, у подъезда затем подобрал эту «амфору». Дома разговаривал сам с собой, бичевался, и зачем-то совал в свою находку провод. Видел какого-то мужичка с ноготок, в странной такой, сказочной одёжке. У него ещё мобила была с него же ростом, «самсунг», модель как у меня. Привиделось же?..
«Номер!..» – осенило вдруг.
Парень из моего сна, представившийся джинном, сунул мне его и сказал: «Звони, если будет что не понятно...» Бумажку я вроде скомкал и положил утром в свои новые джинсы, в задний карман. А вот теперь она лежал в брюках не моего костюма, который был почему-то на мне, как и чужое тело, обволакивавшее мой мечущийся разум. Я весь, и вся моя суть оказались заперты в теле Семёна Марковича. Прямо как джинн в кувшине!
«Сучий же Тоник!..» – выругался я, начав набирать номер.
Сначала была тишина. Доносилось привычное пиликанье – попытки установить соединение.
«Абонент не абонент…» – послышалось трубке.
И тут он неожиданно перезвонил сам. Я даже не успел толком разъяриться.
«Алло!..» – закричал ему в трубку.
«Подожди… – перебил он сразу, – я тут немного занят…»
Этот офонаревший гном ещё и затыкал меня в моём же доме, из кувшина на прикроватном столике!
И, кстати, чем или кем он был занят там?..
«Тобой же… – ответил Тоник. – Вернее, тело-то твоё, а вот сознание – Семёна Марковича. Дрыхнет на твоей постели. Бормочет что-то об интересных буднях. Слушаю вот. Ты, кстати, пробовал уже… «утренний чай»?.. Познакомился с бл… Эллочкой?..»
Мерзко и злорадненько при этом хихикнул.
«Да ладно, не дуйся! – упредил он, не дав мне выговорить сло́ва. – Тебе не обязательно проводить время так, как делал это он. Просто пользуйся его возможностями. Ведь… ты доволен? Теперь ты директор. Как и хотел».
«Ах, ты!..» – с натугой запыхтел я, чувствуя, что в новом теле одышку вызывать совсем не нужно. И так имелась сполна.
«Стоп-стоп-стоп! – сразу засигналил мне мой собеседник. – Ты думал, кто я? Гендальф или Мерлин? Волшебник из страны Оз, великий и ужасный Мудрый Гудвин?..»
«Ты – … Гудрый Мудвин!..» – передразнил я его.
«Комплимент, – согласился он, – хотя необычный. Но… Как ты думаешь – сколько всего человек работает в вашем издательстве?»
«Сто двадцать шесть…» – на автомате ответил я, потому что точно знал цифру.
На что в ответ собеседник опять засмеялся. И снова ехидно и гаденько.
«Сто двадцать пять. Забыл? Тебя вчера уволили… Так вот представь теперь, назначил бы я тебя директором по бумагам, всё как положено. Но целых сто двадцать пять человек с работы прекрасно помнят, что ты – это ты, в их память я не залезу…
Я – сраный джинн, а не маг и волшебник. Джинны – категория намного проще и примитивней. Мне легче поменять вас на время сознанием, такое – по силам, как видишь. Закончится рабочий день, и его тело вернётся домой. А ты вернёшься в своё. Компрендэс, хозяин?..»
Значит, сумасшедшим я не был – первое, что пришло на ум, прежде чем что-то ответить. И джинн тоже был настоящим. Только работало всё не так. Со следующим желанием следовало проявить осторожность.
«Ну, ладно… – заторопился вдруг Джинн, и в это же время в ухе послышалось параллельное пиканье – звонили ему. – Тут срочно, вторая линия. С телепередачи. До вечера тогда, пока!.. И пиццы закажи! За его счёт, разумеется. С газировкой! Попроси Эллочку отправить на твой адрес. Дверь будет открытой…»
Я остался стоять посередине кабинета. Ошарашенный, почёсывал правый бок, в котором покалывало. Кажется, печень или поджелудочная. Не лучшая «амфора» была у Семёна Марковича. Скажем так – порядком изношенная, поесть и выпить он любил с излишествами. Как-то надо притерпеться. Сел, чтобы немного поразмыслить.
В кабинет стали стекаться люди. Многие из них мне были известны, но видел их раньше исключительно в наших коридорах – когда сам, под различными предлогами, выглядывал из любопытства за двери общего кабинета. Так, посмотреть на сильных мира сего, вдохнуть запах денег и дорогих французских парфюмов, стоимостью с мою зарплату за месяц. Теперь они шли на приём ко мне.
Первым заявился Бухнинский Роман Аркадьевич, главный технолог «ВРОТВСЕМПРОМА» – крупнейшей региональной компании газа и нефти. Приехал с помощником и собственным ювелиром, ввалились втроём. Пока один разливал принесённый с собой коньяк, а ювелир доставал что-то из маленького, но удобного ручного кейса, Бухнинский расселся по-свойски в кресле напротив. Эллочка сразу принесла шоколад – знала, что подавать для каждого гостя. В этом я для себя видел только спасение – не надо напрягаться, когда есть обученный персонал. Гость бесцеремонно хлопнул её по попке. Она же лишь наигранно охнула, слабо отбилась от его ручищи беленькой аккуратной ладошкой. Видимо, Семён Маркович позволял, и всех всё устраивало.
– Сто штук, попрошу, – произнёс первый гость, когда помощник подал нам изящные рюмки. – Конференция через три часа. Прибыли гости из… Издалека, в общем – всё ради них. Не ждали-с.... Успеем?..
– Конечно, – пожал я плечами и улыбнулся – для этого, собственно, сел в это кресло.
Бухнинский, приняв мою улыбку за самый зелёный свет, взглянул на ювелира.
– Эллочка вас проводит, – сказал он ему. – Поспешите…
А нужно было Роману Аркадьевичу сделать сотню дорогих визиток. Не на простой элитной бумаге, а на мелованном итальянском глянце, плотном, как кожа; ещё и вытеснить всё особой нитью – самой что ни на есть золотой. После чего совершить вдобавок посыпку – мелко толчёной бриллиантовой крошкой. Для этого и приехал его ювелир, видимо, собирался наблюдать за процессом сам, что б не ушло ни грамма, ни сантиметра ценного материала сотрудникам подпольного цеха. После его ухода Бухнинский самолично заказал завтрак из французского ресторана. Потом же приступил к демонстрации – ещё несколько проектов буклетов и карточек для важных закрытых встреч их огромной кампании. Всё, разумеется, при срочном подходе, вне очереди и за особую «благодарность». Собственно, она и легла в конверте на стол, откуда незаметно перекочевала в мой ящик. Вернее, в ящик стола Семёна Марковича. Жизнь директора начинала мне нравиться. А к концу рабочего времени, после седьмой и последней на этот день встречи, я, можно сказать, был даже в неё влюблён. Главное, что Эллочка знала всё про таблетки, вовремя успевала подавать то одни, то другие, когда бок начинало сильно прихватывать.
Однако часам к восьми настало время уходить. Визиты в издательство прекратились. Что ж, можно подумать о точно таком же завтрашнем дне. К тому же радость бытия под самый вечер сменилась вернувшейся брезгливостью, когда я снова увидел своё отражение в зеркале. Домой, скорее домой! Эллочка позвонила шофёру, машина меня ждала возле здания. Впервые я уходил с работы с желанием поскорее вернуться...
Первым делом, когда забежал в квартиру, – ну, так мне показалось, что забежал, стоял-то я сначала за дверью у порога, и вдруг уже поднялся с постели внутри, – то сразу осмотрел обе комнаты. Вот только ничьих больше тел, ни на кровати, ни на диване, я не увидел. Сам был уже в своём любимом и собственном – не жирном и обрюзгшем Семёна Марковича, оставшемся, вероятно, стоять снаружи. В комнатах, похоже, всё было без изменений.
Зато на кухне царил беспорядок. Дверца холодильника оказалась открытой, и на полу была разлита сметана. Целая лужа. В спальню вели отпечатки маленьких ног. Будто прошёл игрушечный карлик.
– А кто говорил, что я не могу покинуть кувшин?.. – раздался из сосуда на тумбочке голос. – Одна проблемка – всегда на десять секунд. Потом возвращает Силой обратно…
Он, видимо, решил продемонстрировать, как это делает. Быстро показалась голова. При свете я увидел его впервые. Маленький, сморщенный, перемазанный весь сметаной, в потёртом коричневом сюртучке и с длинной смешной бородёнкой. Помятый колпачок.
– Масло не успеваю достать… – пожаловался он. Вылез целиком, спрыгнул на пол, и шустро мимо меня протопал к холодильнику.
Мысль хоть как-то замстить недомерку за то, что провёл целый день в ненавистном, страдающем хворями теле начальника, явилась ко мне внезапно. Когда увидел сковородку. Новая, купил только пару дней назад, валялась тут же, на полу. У кровати. Быстро поднял её и накрыл кувшин.
С кухни раздался свист. Закончились отведённые десять секунд. И маленький джинн полетел обратно. Успел на этот раз обшарить камеру – пачку масла и батон зажимал в своих ручках. Заказанной пиццы видать не хватило, обе коробки валялись пустыми. В последний миг он заметил, к какой преграде его несло волшебным ветром. Выпучил глаза.
– Сука!.. – успел он со злостью выругаться.
Гад сделал дыру в моей сковородке. Ровную и круглую, хотя сам был колченогим, квадратным и нелепым. Пробил в полёте насквозь, ойкнул громко от боли. И стоял теперь, почёсывался, когда я заглянул в кувшин, на донышке. Заставил меня почувствовать себя идиотом. Так я остался без новой посуды. Из ладони выскользнул жалкий обломок с ручкой.
– У тебя же остались желания. Можешь заказать целый набор. Чугунных, несгораемых. В миг будут здесь…
Ну, ладно, не знал – сам виноват, значит. Башкой пробил дырку! Впредь буду умнее.
– Но в целом же… всё хорошо? – заискивающе спросил пленник кувшина, чавкая громко и уже уплетая масло.
– А деньги? – взвинтился я сразу, найдя, за что зацепиться. – Взятки весь день приносили. За монографию – аж тысячу долларов! Выйдет послезавтра, вне очереди!..
День в целом прошёл неплохо, чего уж греха таить. Обед из ресторана помогли переварить таблетки. Затем – интересные встречи, разные люди, что раньше меня не замечали, но льстиво улыбались теперь, заискивали, отпускали комплименты, говорили, как я похудел. Пахли все, как один, приятно – духами, и приносили в мой кабинет дары. Давали на лапу. За день в рублях набралось тысяч на двести – четыре моих прежних зарплаты! И четверть из них принёс заведующий кафедрой; уж очень ему нужна была его книга к концу недели, в твёрдой обложке, перед каким-то выборным конкурсом.
Вот только кануло всё. Сначала лежало в столе кабинета, потом перешло в карман пиджака, на теле настоящего директора. Наверное, потоптавшись бесцельно за дверью – вряд ли он знал, чья была эта квартира, – владелец тела и денег поплёлся к машине, оставшейся у подъезда. Будет до утра вспоминать, где был и что делал. Не вызвал бы полицию и скорую...
Однако джинн успел успокоить.
– Не вспомнит, – сказал он. – Ему снились сны, что он у себя на работе. А завтра – ну, если захочешь опять «порулить», – деньги можешь отправить с посыльным домой. Пусть бросят в ящик. Ведь будут новые взятки?.. Или по почте – конверт до востребования...
Я выдохнул. Ведь прав коротыш. Так можно хоть всю редакцию вынести, частями, никто потом концов не найдёт. Прихватить пару принтеров, ксероксов, кофе-машину и новый немецкий кулер. А также – коробки с хорошей бумагой, печатать свои рассказы. Буду читать друзьям, писателя ведь из меня не вышло.
Постояв немного, я вернулся на кухню и вытер за джинном пол. Нашёл ещё пачку масла за банками, целую, непочатую. Отнёс ему сам. Потом уже рухнул на кровать, словно не я тут валялся весь свой рабочий день. И начал засыпать потихоньку. День в чужом теле утомил как неделя в своём...
– Ты ничего не забыл? – напомнил мне постоялец амфоры, пока в моей голове ещё шевелились мысли. – Желание. До полуночи…
– Хочу быть снова директором. По полной. Пусть будет на всю катушку…
– Ты сам пожелал… – был тихий ответ после молчания.
В тот самый момент меня не смутили ни пауза перед словами, ни вкрадчивая интонация джинна. Сознание быстро угасало. И сладкие грёзы о новом полезном дне пленили почти мгновенно…...
