Данное произведение принадлежит не мне, а моей близкой подруге.
Часть 9
В ожидании судьбы
Смитт стоял перед зеркалом в прихожей и поправлял воротник водолазки. Стену напротив, скрестив на груди руки, с саркастичной усмешкой на лице, подпирала Марта.
- Значит, тебя пригласили на мальчишник?
- Да, и это сделал коллега по работе.
- Коллега?
- Да, представь себе. Люди иногда женятся. И время от времени отмечают этот радостный в своей жизни факт.
- И ты решил туда пойти?
- Не вижу ничего странного в моем намерении влиться в общество.
На это утверждение Марта фыркнула. Из своей комнаты выглянул иудей, державший в руках коробку с китайской лапшой из ближайшего фаст-фуда:
- Уходишь? Хорошо повеселиться!
- Постарайтесь не разнести дом, - быстро сказал Смитт, перехватив убийственный взгляд Марты.
- У него гигиенические привычки неандертальца, - прошипела женщина. – И ПУСТЬ УБЕРЕТ КОРОБКИ ИЗ-ПОД ПИЦЦЫ!
- У меня шабат, - быстро выпалил Иса и скрылся за дверью. Смитт приложил ладонь к лицу.
- Я постараюсь не задерживаться.
Марта в очередной раз фыркнула.
- И когда пойдете в стрип-клуб, постарайся не просадить на девочек всю наличность.
- Ты обо мне на столько плохого мнения?
- Стараюсь быть объективной.
Она подошла к нему, застегнула молнию на куртке, потом прижалась к его груди. Взглянула на него снизу вверх. От ее волос исходил свежий цветочный запах, и Джон с удовольствием прижал ее макушку к своим губам. Она легонько ткнула его кулачком в бок.
- Иди уже. Повеселись хорошенько там.
- Обещаю.
За окнами раздались резкие гудки машины.
- Это за мной.
Джон еще раз поцеловал Марту и вышел из дома. Марта видела в окно, как он сел во внедорожник, из которого раздавалась громкая музыка. Она улыбнулась одними губами, но глаза ее были грустные. Коснулась пальцами зеркала…
Когда Иса через пол часа пошел за чипсами на кухню, ему никого не встретилось. Дом был пуст. Иудей пожал плечами, забрал из холодильника пиво и вернулся к просмотру Друзей.
Веселая компания катилась от одного бара до другого. Как и положено всем порядочным жителем Чармвилля, разгулу предавались в соседнем Дейзи-тауне, являвшимся головной болью полиции всего округа. Пиво и коктейли перемешивались между собой, молодые люди всё больше разгорячались, разговоры становились откровеннее, а шутки, отпускавшиеся в сторону жениха – нейрохирурга, чья невеста была из семьи потомственных психоаналитиков, и с которой он был обручен с колледжа, всё сальнее. Время давно перевалило за полночь, но Джон особо и не следил за ним, мирно плывя в общем потоке веселья. В этот вечер он чувствовал себя обычным терапевтом, и его это более чем устраивало. А кто именно предложил заглянуть в заведение под неоновой вывеской в виде пышногрудой красотки, не имело ни малейшего значения.
Атмосфера внутри полностью соответствовала ожиданиям разгоряченной компании. Столики вокруг подиума, полутемный зал, удушливая атмосфера, меланхоличный бармен. Пока врачи усаживались и делали заказ у полуодетой официантки, не забывая отпускать шуточки в сторону будущего мужа, на что девушка старательно хихикала, предлагая самые дорогие напитки, задник сцены подсветил белый луч прожектора. Гул разговоров в зале притих. Смитт устроился поудобнее, попивая мелкими глотками пиво, и приготовился к зрелищу.
С потолка на сцену начали медленно падать перья. Они попадали в столб света, где медленно кружились и опадали вниз. Луч прожектора поднялся к потолку, а потом рухнул вниз, осветив появившуюся на сцене белую фигуру. Это была беловолосая девушка в белом широком одеянии, представляющим из себя длинную свободную мантию с разрезами по бокам. На ее голову был накинут капюшон. Она развела руки с широкими рукавами в стороны, и на них медленно опускались перья. Девушка взмахнула руками, приводя перья в движение, и начала танец, в котором движения ее тела, разлетающихся одежд, полет перьев и трепет луча света сплелись в сложном узоре. Её обнаженное гибкое тело под полупрозрачной тканью манило и давало надежду на призрачную мечту, ускользая от жадных рук в последний миг. Мягкая чарующая музыка завершала композицию, придавая ей целостность.
Последний звук, и танцовщица падает на сцену, вместе с последними перышками. Зал дружно выдыхает, и в следующий момент подсветка взрывается буйством цветов, музыка меняется на громкую и ритмичную. Танцовщица поднимается, вскидывает вверх руки, и по ее телу струятся разноцветные огоньки. Толпа в ответ на это взрывается восхищенным ревом.
- Моя дорогая, - к сцене подошел молодой человек с открытым улыбчивым лицом
в сером с искоркой костюме. В руках он держал огромный букет роз. – Сегодня у тебя особенный день, и я хочу разделить его с тобой и твоими друзьями!
Из-за кулис вышли остальные танцовщицы и принялись аплодировать девушке. Музыка сменилась на стандартное «С днем рожденья тебя», и официантка вынесла бутылку шампанского, в крышку которого были воткнуты горящие бенгальские огни. Молодой человек в это время накинул ей на плечи дорогой халат с меховой оторочкой.
- Я угощаю, и тебя, и девочек. Пойдем, - он увлек ее за свой столик. Смитт, прищурившись, расслабленно наблюдал за этой сценкой. Его компания решила незамедлительно выпить за день рождения столь очаровательного существа, чем порадовали обслуживавшую их столик девушку, предвкушавшую крупные чаевые. На сцену вышла новая танцовщица, и всеобщее веселье продолжилось.
Внимание Джона привлек к себе мужчина, сидевший за барной стойкой, и не разделявший царившую атмосферу вечного праздника. У стойки стояла трость, а когда он выходил в уборную, Смитт обратил внимание, что его левая нога не сгибается. Лицо мужчины показалось ему знакомым, и он чуть нахмурился.
- Вот уж кого не ждал увидеть здесь, так это его, - сказал ортопед. Смитт вопросительно посмотрел на него.
- Тин Солджер. Проходит у меня курс реабилитации. Ветеран войны в Заливе, имеет награды, но посттравматический синдром, увы.
- Каждый имеет право на личное время.
- Пожалуй. Говорят, он был единственный выживший из взвода после операции в горах. Его нашли страшно израненным, а в сердце застрял осколок, который невозможно изъять, не убив его. Но ногу он потерял. Как он живет – это чудо. Но после возвращения он сильно переменился.
Смитт продолжил наблюдение за инвалидом, не упустив из вида, что тот пристально следил за столиком, где праздновали день рождения танцовщицы. Она принимала ухаживания молодого человека, который не отходил от нее ни на шаг, обхаживая со всех сторон.
- Везет некоторым, - с обидой произнесла официантка, приносившая очередную порцию спиртного. – Этот счастливчик – представитель табачной корпорации, денег куры не клюют. Прилип к ней, подарками задаривает.
Она надула губки и удалилась. Между тем, за столиком танцовщицы ситуация накалилась. Ему несколько раз позвонили по телефону, и после одного из звонков он переменился в лице, что-то резко ответил одной из девушек, сидевших с ними, потом наклонился к героине вечера:
- Меня срочно вызывают. Прости, я так надеялся провести эту ночь здесь, с тобой… Ничего без меня не могут! Я быстро решу все вопросы и вернусь, к тебе…
Он просительно заглянул ей в глаза, но блондинка оставалась безучастной. Она лишь протянула руку для прощанья, и он жадно впился в нее губами. Девушка вяло улыбнулась, позволяя ему уйти. Он подошел к стойке, бросил бармену сверток купюр:
- Столик и ее вечер оплачены. Не беспокой её.
Бармен сгреб купюры и продолжил свою работу, а молодой человек поспешил по своим делам. Ночь шла своим чередом. За столиком Смитта у жениха на коленях сидела роскошная брюнетка, и, поощряемая подвыпившими приятелями, старательно извивалась, с хохотом не давая к себе прикоснуться. Смитт лениво наблюдал за этим зрелищем. Инвалид за стойкой продолжал угрюмо напиваться. Именинница пила коктейли, принимала поздравления от почитателей и перешептывалась с подружками. В стратегически подходящий момент, когда жениха начали тянуть за собой в сторону уборной пара девушек, наиболее трезвые из приятелей решили, что пора и честь знать, отогнали коллективными усилиями красоток, вызвав их неудовольствие, и тяжело пошли к выходу. Ночь встретила их дрожью и осенним дождем в лицо. Смитт дотащил жениха до машины и устроил его там поудобнее.
- Я кое-что забыл. Езжайте, я доберусь, - сказал он приятелям, отправляя машину, полную врачей, обратно в Чармвилль. Сам же он устроился в переулке напротив входа в бар и приготовился ждать.
Прошло около часа, и на восходе засияла утренняя звезда, предвещая скорый восход дневного светила. Смитт потер плечи, спасаясь от зябкости осени. Он взглянул на часы, нахмурился.
- Я не мог ошибиться…
Он двинулся, собираясь уже уходить, но в этот миг здание бара ярко вспыхнуло. Закричали женщины. Заметались тени. Из бара начали выбегать посетители и полуодетые девушки. Завыла сирена пожарной машины. Паника, суета, неразбериха. И посреди этого мелькания теней, языков пламени, отблесков и искр, одинокий черный человек тихо стоял и провожал того, кого должен был проводить, выполняя своё предназначение. Ветер пожара тихо раздувал его черные волосы, сажа падала на черную одежду, сливаясь с ней. Приехала полиция, оцепила улицу. Пожарные безуспешно боролись с огнем, пожиравшим здание. В сторонке всхлипывали девушки, которым выдали одеяла, защищаться от сырости. Одна из них что-то вспомнила, закричала, и ее крик подхватили остальные. Полицейские принялись успокаивать их, одновременно передавая пожарным, что кто-то остался внутри, но те лишь покачали головами: здание уже догорало, и входить в него было бы самоубийством.
Наконец, вода и пена победили огонь. Над тлеющими головешками поднимался пар, смешанный с дымом. Смитт воспользовался всеобщей суматохой и проскользнул в здание. Он уверенно пробирался по пожарищу, и наконец добрался до того места, которое когда-то служило раздевалкой девушек. Он остановился, осмотрелся по сторонам, наклонился и, откинув тлеющие тряпки и остатки мишуры, поднял с пола горячий кусочек металла. Смитт поднес его к глазам. На его ладони тускло светилась большая капля олова. Джон сжал ее в руках. Что-то еще было на полу, что привлекло его внимание. Он присел, чтобы рассмотреть это поближе. На полу, в грязи, лежали несколько сломанных и обгоревших перьев и обугленная серебряная ленточка, вшитая когда-то в шейный шарф танцовщицы.
Розовело зарево над остывающим после пожара зданием. Розовел восток. Смитт вышел из черного хода и уверенно зашагал вперед. Там, за мусорными баками, он увидел двоих. Первый мужчина: высокий крепкий блондин с волосами, рассыпанными по плечам, методично бил второго лицом об стену. Заметив Смитта, он на минуту оторвался от своего занятия, помахал ему рукой, после чего вернулся к стене и лицу оппонента.
- Тор, ты не мог бы на минутку прервать своё развлечение? – по возможности вежливо поинтересовался Смитт. Тот пожал плечами и швырнул на землю своего приятеля, который уселся и начал вытирать кровь с лица.
- Так ты пришел за ним? Давно пора, - Тор пнул сидящего ботинком в бок.
- Ну что ты… Я здесь совсем по другой причине. Кстати, а зачем ты бил Локи на этот раз?
- Потому что этот ублюдок на ровном месте решил устроить пожар. Его не так обслужили, видите ли.
- Почему я не удивляюсь… - Смитт приложил ладонь к лицу. – Впрочем… Ты можешь быть спокоен. Пожар бы всё равно случился, не по этой, так по другой причине. Вы всего лишь оказались в нужном месте в нужное время.
Локи выплюнул кровь и злобно уставился на Тора:
- И пиво здесь было дерьмовым.
- Это не повод жечь всё подряд. Тут что-то вроде цивилизации, придурок.
- Кто бы говорил, тугодум.
- Кто тут тугодум?
- До тебя что, сложно доходит?
Смитт оставил скандинавов выяснять отношения, а сам поправил куртку и взглянул на часы. Он как раз успевал на рейсовый автобус, и до возвращения домой у него были кое-какие дела.
У этого бара не было названия, но тем, кто нуждался, был прекрасно известен этот подвальчик. Джон знал отношение к нему завсегдатаев бара, но их мнение интересовало его в последнюю очередь. И сейчас, войдя внутрь, он не теряя времени направился к столику, за которым сидел пожилой араб в белом одеянии. Черты его сморщенного от возраста лица носили следы былого величия, а осанка выдавала царственное положение. Араб пил кофе. Китаец сел напротив него, некоторое время молча смотрел на мужчину, потом положил перед собой на стол кусочек олова. Лицо араба приняло брезгливо-насмешливое выражение.
- Ты беспокоишь меня по таким пустякам?
- Может объяснишь причину прежде, чем уйдешь туда, где тебя давно заждались?
Араб откинулся на спинку стула:
- Почему бы и нет?
Он закрыл глаза, и на Смитта нахлынули чужие мысли и воспоминания. Желтое. Много желтого и грязно-белого вокруг. Белое раскаленное небо над головой. Желтые с серым скалы вокруг. Желто-белый песок под ногами. Вечная песня песка и ветра, музыка без слов. Долгая, длинной в бесконечность. Ночная стужа. Обжигающий зной. Пересохшие глотки, в которые льется долгожданная ледяная вода горных потоков, стекающих вниз, чтобы испариться и вознестись вверх. И люди, обожженные этим солнцем.
- Это моя страна. И дети моей земли. Я был с ними, существовал рядом, служил для них гневом и благом. Они выросли рядом со мной. А потом они выросли, и я отпустил их делать свои ошибки и обрел покой в горах. Мой сон был долгим, и длился бы до окончания веков, но его прервали. Чужаки, жадные, уверенные в своей единственной правоте, в том, что только им ведомо как надо жить на земле народам, пришли к тем, кто был мне детьми, нарушили привычный ход вещей, бездумно разрушая все, что противоречило их видению мира. Те, кто поколениями жил на этих прокаленных солнцем землях, противились чуждым порядкам, но что они могли против силы? И когда земля содрогнулась, и на место моего сна пала кровь моих детей, я очнулся от забытья, и увидел, что стены моего убежища рухнули, а среди тел павших слабо шевелится один. Он выжил, но раны его были смертельны. Жизнь еле теплилась в его теле. Я спросил его о цели. Зачем он пришел в мою землю. В чем был его путь. Но он упрямо полз к далекому выходу, не отвечая мне. Чужак, которого никто не звал, уверенный в своем праве быть там и делать всё, что делал он и его погибшие соратники, так как только это и было правильным. И я решил дать ему второй шанс.
- У тебя своё чувство справедливости, дэв… - медленно произнес Смитт. Араб рассмеялся.
- Не спорю, забрав его сердце, я дал вместо него право жить, но жить до того момента, как он встретит кого-то, кто растопит его душу. Я дал ему право умереть рядом с тем, кто ему дорог. Как умирали те, кто был дорог мне, из-за действий таких, как он. Разве это не равноценный обмен, проклятый?
- Я не судья, я инструмент. Ответь на последний вопрос. Почему ты здесь?
Араб презрительно усмехнулся:
- Эта нация несет себя, как вершину цивилизации, но никогда не забывает о личной выгоде. Нашлись те, кому приглянулись черепки в разрушенной гробнице. Контрабанда, несколько антикваров, и я здесь. Всё просто.
Смитт поднялся.
- Нам пора.
Араб неспешно допил кофе. Поставил чашку на блюдце.
- Не переживай, я не причиню тебе хлопот. Мир меняется, и я рад, что вернусь туда, где я начинался.
Двое мужчин направились к выходу, и все присутствующие вставали, провожая идущих жертву и палача.
- Ах доктор, Вы совершенно не заботитесь о себе! – Мэри-Энн вертелась вокруг доктора, подавая ему по очереди то чашку кофе то пачку аспирина. Вид у Смитта был помятый, хотя подобным видом могла похвастаться половина мужского врачебного персонала госпиталя. Так что Смитт страдал от головной боли, усугублявшейся стараниями медсестры улучшить его положение. Между попытками проявить участие, Мэри-Энн не забывала сообщить последние новости.
- А у Сьюзи, из лаборатории, ее дядюшка, не тот, который этот, а который второй муж тетки, у него еще лавка на Мэйн-стрит, так он приходит, представляете, а там ваза, древняя, больших денег стоила, привезли ему с Востока, а она взяла, хрусть, и пополам! И на полу только осколки. Уж он так убивался, так убивался!
Смитт страдальчески прикрыл глаза. На следующую ночь у него уже был готов план. И в этот план входили кровать, подушка и длинный сон без сновидений.
