(извините за иллюстрацию, какая была в загашнике - давно уже не рисую)
Спасибо моему новому меценату @Mpower33
Право на последний звонок
Броневые листы бункера выгибались, раскрывались глубокими трещинами в половину своей толщины. Подразделения рубежников тащили огромные автоматические пушки, быстро пристреливали установочные лапы к бетонному полу, громоздкими промышленными установками ввинчивали защитные щиты. За их работой следили сотни глаз людей толпящихся у выходного шлюза, где технари-шлюзовики уже проверяли систему защитного обрушения свода.
Еще один удар по снаружи, густой визг разрываемого металла, и отколотый угол лопнувшей бронеплиты ввалился внутрь. Взметнулся под купол бункера испуганный выдох многих глоток – люди у шлюза закопошились, кинулись вперед, к медленно закрывающимся створкам: давка, крики, стоны – кто не успеет уйти, тот уже не жилец. Шлюзовики деловито откидывали колпаки заградительных зарядов, вкручивали детонаторы – включался обратный отсчет.
Только рубежники уже не спешили: автоматические пушки установлены, операторские кабины спрятались за тяжелыми лафетами орудий, заградительно-защитные листы установлены. Рубежники молились и матерились – все знали, на что идут, спасения у них не будет…
Кто бы не рвался оттуда, снаружи, в бункер – он замер, на короткий миг под высокими сводами отсека зазвенела тревожная тишина, такая тонкая, такая пронзительно-прозрачная, как ломкий ледок на черных дырах луж…
Тонкий писк детонатора, закладывающий уши выдох взрыва и тяжелый скрежет опускающихся бронеплит шлюза – теперь все, теперь есть только широкий язык серого бетона между глухими стальными стенами. Пока еще – это территория людей, но только пока.
Снаружи взвыла огромная глотка, наполняя пустоту бункера липким страхом, льнущим к рубежникам под защитные комбезы, как холодный тягучий пот. Еще секунда и удар – последний удар. Лопнувшая бронеплита с тяжелым визгом выгнула толстые крепежные анкеры и медленно, как поверженный титан, рухнула, взметнув матово-серое облако бетонной крошки.
И сразу же басовито загрохотали автоматические пушки, плюясь раскаленным металлом, мелкими трещотками затарахтели автоматы пехотных рубежников, широко ухнула ракета из переносной турели.
Вой, визг, скрежет огромных когтей о такую податливую плоть стальных бронеплит и под аккомпанемент непрекращающейся канонады в бункер хлынула живая волна.
Бесполезно выбирать цель, нет смысла искать слабое место, главное – давить и давить, не дать выплеснуться, не дать потоку тел хлынуть внутрь широкой волной – иначе все.
Переносные ракетные турели перестали скромничать: гулкое эхо взрывов ломко забилось бункере, расцвели огненными бутонами смертельные вспышки. Из-за ближайших к пролому защитных щитов ударили тугие струи огня, с какой-то остервенелой яростью из огненного клубка тел вырвались жирные хлопья черного дыма.
Но огонь не отбросил орду, струи липкого напалма разбивались огненными брызгами о живую стену – все ближе и ближе ярилось пламя на беснующихся телах нападающих. Огнеметчики, оставив мины, под прикрытием беспощадных плевков автоматических пушек, бросились за вторую линию обороны. Тут же тяжело ухнули мины: огонь с нападавших сдуло ударной волной, уже мертвые тела отбросило назад, крепко ввинченные в пол бронелисты разметало рваными ошметками, пригнуло к земле.
Орда, на секунду отброшенная взрывом, кинулась вперед, а над диким визгом мелких тварей нападавших прорезался трубный вой, песнь иерихонской трубы - призыв вожака.
В рваный пролом стены сунулась скрюченная клешня, со скрежетом впилась в бронеплиту и вырвала ее, только выгнутые анкера злобно щерились во внезапной пустоте.
Орда расширилась, теперь уже ничто не могло сдержать ее, но нельзя - нельзя сейчас умирать! Вожак, чья клешня так легко сорвала многотонную бронеплиту, вожак, чья туша не могла еще протиснуться в двухметровый проем дыры, только вожак – он цель. Убить его и орда уйдет, бросится прочь и оставит в покое тех, кто спрятался за обрушенным шлюзом.
Рубежники отступали. Медленно, шаг за шагом орда приближалась к раскаленным пушкам, все чаще огненными цветами распускались посмертные заряды погибших, хрипели в иступленной ярости автоматные стволы, широкая липкая река напалма пролегла между ордой и рубежниками.
Громовой удар, от которого дрогнули невидимые массивные своды бункера, и громадина тела вожака, выворачивая вовнутрь остатки сводов, ввалилось в изувеченный бункер. Тут же вырвало огненным языком молчащее до того орудие малого тактического заряда – один единственный выстрел и время словно замерло.
Вспух нестерпимым белым светом шар безумного огня, воздух, превратился в беспощадный каток - смял, раскатал в кровавый в фарш и своих и чужих и грянул он – ВЗРЫВ! Всю узкую полосу бункера выжгло белизной огня…
В гулкой пустоте на выжженный до черноты бетон крупными седыми хлопьями медленно падал пепел.
Почему так тихо? Почему тишина звенит в самой голове? Почему так тяжело дышать скомканными легкими? Почему я жив?
Глаза открылись, но ничего не увидели кроме мрака, двигаться не было сил, но я чувствовал, чувствовал, что еще жив… Постепенно возвращались чувства, возвращалась боль: жгло, сжигало яростным жаром все тело. Я закричал спекшимися, сплавленными губами, по выжженной глотке сухо прокатился сиплый выдох – не закричал, захрипел…
Попытался двинуться – уперся, в другую сторону – невозможно, панически дернулся и нога прорезала пустоту – туда. Медленно, извиваясь как ящерица, задыхаясь от горячей боли, чувствуя как с кусками пригоревшего комбеза с меня клоками срывается склизкая, словно каша кожа - я вылез из под скомканного, оплавленного взрывом, бронещита.
Глаза видели, но плохо – все сливалось в размытые пятна, кружило голову, я не удержался, повалился на пол, тело выгнуло в болезненной судороге – вырвало густо-красным, внутри все жгло и обрывалось, так, будто выблевал свои внутренности.
Уселся, привалился спиной к искореженному бронещиту. Боль постепенно уходила – шок. Ну и хорошо: тело будто дубело, становилось бесчувственным и только бурая кровавая лужа в пепле, да вздувшаяся волдырями кожа на руках напоминала о только что пережитой боли.
Огляделся: толстый ковер мягкого седого пепла усеял все вокруг, причудливо изогнутые, искореженные стволы автоматических пушек, расплющенные и сплавленные в едино с людьми операторские кабины – крепкие все же они, не разметало их, а только сплющило. В огромный пролом стены светило солнце… Солнце - я то его и не видел вживую: фотографии, фильмы, проекции, но не солнце – только копии, подделки.
Поднялся на одеревенелые ноги, заковылял вперед, оставляя в толстом ковре пепла – в бывших своих друзьях и врагах, глубокие борозды и рифленые отпечатки подошв. Дошел до пролома, сил не хватило переступить через выступ бронеплиты, и я вывалился наружу – к солнцу, вывалился в мир, который люди оставили больше сотни лет назад, в день, когда генная инженерия совершила роковую ошибку. В день, когда в биотехнологической лаборатории, методом радиоактивного мутагенеза была получена колония трансгенных клеток, способная воздействовать на уже сложившееся ДНК организмов. Открытию прочили большое будущее: руководителю проекта, Фредерику Сенгеру, даже вручили Нобелевскую премию – уже третью за его жизнь. С тех пор и началось: множественные мутации, новые виды, новые создания, мутагенные изменения человека – старый мир развалился в труху за какие-то полгода. Сколько уже прошло лет? Сто, двести? Вроде двести семьдесят с чем-то, сейчас точно не вспомнишь.
Мир снаружи был красив: зеленые моря травы стелились коврами вниз с обросшего холма, а там, внизу, высились развалины города, увитые лианами, теряющиеся в громадах раскидистых зеленых рощ. Только длинный язык выжженной земли от пролома в стене бункера был здесь не к месту, страшный и уродливый - такой же как я…
Спускаться вниз, к руинам, было легко: я упал и просто катился вниз по такой красивой и, наверное, душистой траве: из всех запахов, я чувствовал только свой – вонь сгоревшего мяса.
Почему-то вокруг не было ни одной живой души – ни намека на то обилие живности, что ворвалось в бункер, словно всё, что было живого сгинуло там, в те бесконечно длинные мгновения атаки.
В город я вполз. Уже не мог идти, не хватало сил, чтобы подняться. Взрыв меня пощадил, не сожрал, как остальных, но смерть не любит выпускать из своих костлявых рук ухваченную жертву. Лучевая болезнь не оставляет шансов – это дело времени, дело нескольких минут.
Я вполз на широкую улицу, упал у стены дома, перевернулся на спину. Красиво: высоко взлетающая стрела небоскреба, вонзившаяся в самую синь спокойного неба, и тонкие зеленые нити, словно обнимающие стены, льнущие к пустым провалам окон.
Тут раньше жили: по улицам проносились машины, по тротуарам неспешно прогуливались степенные люди, в зеленых и таких безопасных парках весело визжала беззаботная ребятня, а их мамы расположились в тени деревьев, на лавочках, читали пухлые книжки в мягких обложках – здесь ж-и-л-и.
В густой тишине, напоенной почти неслышимой песней ветра, шорохом листвы, поскрипыванием исполинских стволов деревьев, призывно заверещала отвратительная трель.
Я поморщился. Так не к месту, так не вовремя звук жизни пронзило этим мертвым механическим треньканьем, а так хотелось лежать вот так и ждать…
Повернул голову: открытая телефонная будка в высокой, пробившейся сквозь асфальт, траве – звонил телефон…
С трудом перевалился на живот, бесконечно медленно подполз к будке, цепляясь непослушными, бесчувственными пальцами об ее стенки дотянулся до тяжелой черной трубки.
- Да. – хрипло выдохнул я и не узнал своего голоса, будто ржавую железку гнут.
- Уолтер? Гилберт? Ты? – донесся еле различимый в треске помех голос. – Уолтер, это я – Фредерик! Я их создал! Я создал колонию!
- Какую? – тяжело прохрипел я.
- Уолтер, ты что? Как какую?! Ту самую, трансгенов – изменение ДНК зрелого организма. Ты понял, Уолтер, - я смог!
- Вы Сенгер? Фредерик Сенгер? – я не верил, не мог поверить, что мне звонит из прошлого тот, кто все это начал.
- Да… - голос смутился. – А вы кто?
- Лейтенант рубежной обороны периметра.
- Подождите, мне надо вам сказать…
- Пожалуйста! – с надрывом заорал я, трубка послушна притихла. – Ваши клетки, эта колония – она… Она погубит мир!
- Сейчас 2257 год. Остатки человечества живут в защитных бункерах, фауна мутировала и стала опасной. Людей все меньше, нас почти не осталось…
Я бессильно выронил трубку из рук, два коротких гудка и трубка замолчала навсегда. Лишь бы он услышал меня, лишь бы он поверил…
До смерти оставались секунды, я уже чувствовал ее липкий холод, накатывающий волнами, чувствовал ее костлявую руку на своем плече. Но все же, как приятно было вот так сидеть в высокой траве, смотреть на пушистые барашки, плывущие по безбрежному морю прозрачных небес, слушать шепот листвы…
В голове пронеслась глупая мысль:
- Человечество использовало право на последний звонок…
Фредерик Сенгер – английский биохимик, дважды лауреат Нобелевской премии (1958, 1980 гг.)
Уолтер Гилберт – американский биохимик, единомышленник Ф. Сенгера.
