Сообщество фантастов

Всем привет :)

Буду краток. Очень рад, что так оперативно образовалось сообщество начписов. В связи с тем, что форма постов в этом сообществе будет иметь вид текстов (а также для того, чтобы не нарушать правила сообщества), предлагаю вашему вниманию пару удобных онлайн-сервисов для хранения текстов. Было бы здорово, если бы админ (если есть такая возможность) закрепил этот пост. Если нет - то добавил бы ссылки в правила сообщества. Итак:

http://pastebin.ru - довольно удобный онлайн сервис, хотя и используется в основном, насколько я знаю, для хранения кодов. Можно настроить параметры хранения - приватность, сроки и т.д. Из минусов - не очень приятный шрифт (субъективно), зато не нужно регистрироваться.

http://www.docme.ru - так сказать, усложнённая версия. Можно хранить документы в различных форматах, такие как pdf, doc, и прочие популярные и не очень форматы. Из минусов - для комфортного пользования необходима регистрация.

UPD.

http://online.orfo.ru, http://text.ru/spelling - сервисы онлайн проверки орфографии. Простенькие, понятно как пользоваться, кому-то, возможно пригодится (возможно, и этому посту тоже:))

UPD2.

http://www.adme.ru/zhizn-nauka/24-poleznyh-servisa-dlya-pish...

Больше (24) различных сервисов, много полезных, и не только для художественной литературы. Смысла перепечатывать всё сюда не вижу, итак всё собрано в одном месте.

Предлагаю следующую форму постинга - пикабушник (ца) выкладывает отрывок из своего опуса, а сам опус заливает на вышеуказанные сайты и даёт ссылки. Так посты будут выглядеть прилично, не будет "стен текста".

Собственно, наверное всё. Если есть, что добавить - пишите в комментах.

P.S. Надеюсь, я правильно понял систему сообществ:)

* * *

Картина ДТП складывалась как будто в мою пользу. Свидетели подтвердили, что грамотно завершал манёвр, парковался возле «базарчика». Даже, говорят, поворотник включил – не помню, может, и включил. Оно и понятно, ехал человек, картошечки прошлогодней прикупить, грибочков солёненьких, а тут на тебе: сумасшедший джип, несущейся на скорости под двести километров в час, и второй, белый микроавтобус – не лучше, вылетел в лоб, обгоняя честных трудяг-дальнобойщиков. А девушка… Что ж, девушка, померещилась, наверное. Всем? А хоть и всем! Массовый гипноз. Или психоз. Вот только реальное лицо эта Ирина. Училась на каких-то курсах, ехала в область, кладбище посетить, родственники у неё там лежат. По этому случаю – четыре искусственные гвоздички, так и оставшиеся лежать на дороге. Опрошенные однокурсницы подтвердили эти факты, а также то, что с того злополучного дня – 25 апреля – её двое суток никто не видел. Ирина проживала одна, на окраине города, в однокомнатной квартире, оставшейся от матери.

Макс приехал чуть позже, чем мы со Светой ожидали. На третий день после аварии. Я встретил его с загипсованной по плечо рукой – рентген показал трещину в локтевой кости.

– А ты говорил, что жив-здоров, – показывая на руку, сказал Макс вместо приветствия.

Пришлось рассказать, что случилось позавчера. А уж только потом о предшествующих событиях. Рассказывал я подробно, воспользовавшись собственными записями. Имея давнюю привычку периодически вести дневник, я скрупулёзно «запротоколировал» произошедшее со мной, начиная с момента приезда из Москвы давнего земляка-однокашника – Максима Погорелова и заканчивая 25-м апреля.

Читал дневник и слушал меня Макс предельно внимательно. Света сидела рядышком и молчала. Мы с интересом ожидали каких-то фантастических откровений и разъяснений.

– Ну что ж, – вздохнул Максим, закрывая дневник. – Хорошо пишешь, складно. Тебе бы писателем… Не пробовал? Талант гибнет.

– Ну и? – нетерпеливо наклонился я вперёд.

– Что ну? Тут не говорить надо, а показывать.

– В каком смысле?

– Сейчас узнаете, друзья-товарищи. Лучше бы, конечно, Ирину эту дождаться…

– Откуда дождаться? – не выдержала Светлана.

– …или найти, – закончил мысль столичный гость. – Дочка где?

– Юля в школе, в первую смену. Бабушка заберёт, сегодня бабушкин день.

– Мария Николаевна? – вспомнил Макс имя моей мамы, любимой Юлькиной бабушки. Я кивнул.

Пауза затягивалась. Гость встал, прошёлся по комнате. Остановился у книжных полок, вынул томик Омара Хайямы. Полистал с интересом. Остановился на какой-то странице, улыбнулся и продекламировал:

Всё, что видим мы, – видимость только одна.

Далеко от поверхности мира до дна.

Полагай несущественным явное в мире,

Ибо тайная сущность вещей – не видна.

– Не видна, да не для всех, – Макс вернул книгу обратно. – Не читал Хайама, интересно было бы как-нибудь время выкроить. А где машина-то, Саш?

– Моя? В техсервисе. Может, и заменят по страховке, не знаю. Она новая, полгода нет ещё.

– Это вряд ли. Плюнь ты на неё. Одевайтесь. Раз Юля у бабули, идёмте, прогуляемся. Тут недалеко. Телефоны не забудьте. Ты свой-то не нашёл? – обратился Макс ко мне, пока мы со Светой вставали в нерешительности со своих мест.

– Нет, не нашел. А где искать-то?

– Хочешь, найдём? Новый-то всегда купишь. Однако старый друг лучше новых двух. Там, наверное, контакты у тебя невосполнимые? Да?

– Это точно, невосполнимые. Тыщи записей. И все нужные. Новый-то я завёл уже, а как теперь книжку восстановить? Никак.

Я одевался, Света ушла в соседнюю комнату, крикнула оттуда:

– Как, по-парадному?

– Как тебе самой нравится, как удобно, – откликнулся Макс. Не сговариваясь, мы со Светой не стали больше задавать никаких вопросов. В Максе чувствовались такая сила и уверенность, что хотелось подчиняться без слов.

Когда все были готовы, Погорелов оглядел нас с лукавым прищуром сверху до низу, и мы вышли на улицу.

Наверное, всё-таки я заработал сотрясение мозга. Дважды, причём. На свежем воздухе голова закружилась, в глазах замелькали золотисто-оранжевые вспышки, как лопающиеся шаровые молнии. Иногда казалось, что силуэты прохожих светились изнутри, образуя вокруг себя некое подобие ауры. Я протер глаза.

– Трёшь? – улыбнулся Макс, – Мерещится что?

– По башке надавали, чего ж ты хочешь? Да ещё авария… Вот и мерещится.

– Что такое, Сашуль? – заволновалась Света.

– Да ерунда, пройдёт, – успокоил я её.

Макс по-прежнему улыбался, глядя на меня. Мы все стояли у подъезда, никуда не трогаясь с места.

–Так куда идём? – сделал я слабую попытку сменить тему. А в глазах уже мерцало всерьёз.

– Смотри на людей, Саша. Смотри вдаль, вон туда, в сторону проспекта. На людей смотри, на машины, и не удивляйся. Это сейчас пройдёт. И сотрясение твоё ни при чём. Я обещал показать, вот и показываю. Смотри, смотри. Всё, что ты видишь – та реальность, которая не для всех, та самая сущность вещей, что не видна для других. И ты, Света, смотри. Видишь? Ты сама -– свет, тебе сам Бог велел.

– Ой. Как это? – заворожённо и немного испуганно прошептала она.

Я поёжился от ранее не испытываемого чувства.

– Как ты это делаешь? Это аура?!

– Это люди, друзья мои. Люди, а не их оболочки.

Теперь в проезжающих машинах, даже в самых непроницаемых и закрытых, с до черна затонированными стеклами, я видел пассажиров и водителей, просвечивающих разноцветными пятнами через металл, стекло и пластик. Мы со Светланой, замерев и открыв рты, взирали на новый мир, ранее неведомый нам. Боковое зрение отвлекло внимание. Ближайший дом в 9 этажей озарился всполохами самых разных огней: и покоящихся, и движущихся.

– Да, да. Ни стены домов, ни броня танка, ни бетон подземных убежищ – не преграда. Если должным образом настроиться, можно не видеть того, что мешает, а сосредоточиться на интересующем тебя предмете. И, наоборот, можно увидеть такое, что с непривычки помутит рассудок.

Стоило Максу произнести эти слова, как вместо земли и асфальта под моими ногами образовалось равномерно светящееся дымчатое покрывало. Я склонен был верить разговорам, что Земля – живая. Ноги рефлекторно дрогнули, похолодело внутри – показалось, что я лечу в бездну, потеряв всякую опору. А вокруг до самого горизонта не было ничего, кроме мириад больших и маленьких, близких и далёких огоньков, кишащих над покрывалом.

Когда Светлана тихо вскрикнула, вероятно, увидев нечто похожее, Макс, как гипнотизёр, тихо, но уверенно скомандовал:

– Достаточно. Пока хватит. Вернёмся-ка в дом.

Светопреставление внезапно прекратилось. Совершенно поражённые увиденным мы покорно последовали за Максом и вернулись в квартиру.

– Заварим чайку свеженького? – жизнерадостно предложил-попросил Максим.

На кухне было уютно, солнце озаряло её своими золотыми лучами, усиливая эффект пережитого только что. Мы со Светланой встретились взглядами и одновременно улыбнулись самому сокровенному, что объединяло нас в далёком прошлом. Кажется, Макс не заметил.

– Так случилось, ребята, что в моей жизни появился недавно человек. Он открыл мне глаза на многое. Что там говорить – на всё. Наш привычный мир может выглядеть как угодно, если научиться правильно на него смотреть. И он совсем не такой, каким мы видим его с детства – карандашный рисунок на куске грязного картона. Тут что-то говорить бестолку, рассказывать, объяснять. Лучше раз увидеть. Предвижу вопрос. Отвечаю. Я прекратил эксперимент, потому что соблюдаю необходимые меры предосторожности. В ваших же интересах. Эту процедуру…, – Макс пощелкал пальцами, подыскивая слово, – эту технику надо осваивать постепенно. Александру проще, он волею случая уже попал в такую переделку, что адаптация пройдёт легче…

– Так, где же я был? – не удержался я.

– Постой, не гони лошадей. Всему свой черед. Я погощу у вас пару деньков, разрешите? Думаю, этого хватит.

Мы со Светой закивали. А Макс отхлебнул горячего чая и продолжал.

– А Ира сама отыщется. Интересный человек. Такая силища. Интересно, как она так… Ладно, встретимся, подружимся. В общем, так, друзья мои. Есть вещи, о которых действительно очень сложно говорить. Но я поведаю Вам свою историю, как и обещал. И многое станет ближе для восприятия неподготовленным сознанием. Только вот прежде, – Макс хитро и многозначительно посмотрел на нас, – Вы расскажете мне, как встретили друг друга впервые. Как познакомились. Я знаю, вы обошли в прошлый раз этот важный момент стороной. И я вас понимаю. Рассказывайте, не стесняйтесь. Мне – можно.

…Давно-давно, десять лет назад, в нелепейшей ситуации мне проломили голову обухом топора. По соседству со мной, когда я жил на съемной квартире, уже оканчивая университет, обитала в ветхой мазанке весьма неблагополучная семейка. Алкаши, бомжи, бродяги и наркоманы собирались там и устраивали свои незатейливые оргии чуть ли не каждый день. Да и весь район был криминогенным. В центре города целые кварталы с дореволюционными постройками давно не значились на градостроительных картах. Это только в последнее время они физически начали исчезать с лица земли, уступая место элитным зданиям жилого и коммерческого назначения. Таких семей, подобных той, что жила среди тараканов, нечистот и бездуховности, было много. Есть ли они сейчас? Есть, конечно. Только расселены кто-куда: в многоэтажки, в казённые дома да на кладбища – кому как повезло.

Квартируя в относительно чистом двухэтажном домике у старенькой вдовы, я руководствовался политикой, заведённой в среде мало-мальски приличных жителей того района: не замечать, не вмешиваться, обходить стороной. Но однажды, когда пьяный полуголый мужик, полночи гонял с топором в руках по двору своих же собутыльников, я не выдержал. Привыкнув доверять боевой закалке, я выскочил из квартиры, едва нацепив сандалии. Бабка-хозяйка только и успела крикнуть вслед: «Саша, убьют, не связывайся! Милиция уже едет!»

Комната моя находилась на втором этаже, вниз вела деревянная лестница. Лампочки там никогда не водилось, её либо разбивали, либо вывёртывали. Двери не закрывались. Уже на пороге подъезда я услышал всхлипывания под лестницей, одна из пьяных баб, нашла там убежище от разъярённого полоумка. Я оглянулся, всматриваясь в темноту, и… получил оглушительный удар сзади.

В больнице, мне вправили кости черепа на затылке, отсосали гематому и поместили оплетённого трубками в реанимационное отделение. Кома. Бедной матушке наказали крепиться, авось выкарабкается. Через неделю растительного существования, случилось чудо.

Мама, не отходящая от меня все дни ни на минуту и лишённая всяческих жизненных сил, в этот день была помещена в терапевтическое отделение двумя этажами ниже. Отец сам давно болел, сражённый первым инсультом, и находился дома, в Багаевске, под присмотром соседей и местных фельдшеров.

Это произошло ночью, в смену медсестры Виктории, заботливой и ответственной девушки, недавно закончившей медицинское училище. К ней иногда приходила подружка с первого курса, пытливая и торопящаяся окунуться в мир практической медицины. Заведующий отделением закрывал на это глаза, тем более подружка Вики соблюдала все больничные правила и часто помогала санитаркам, нянечкам и медсестрам. Не гнушалась выносить судна, мыть полы. Мечтала официально устроиться хоть кем, но ей говорили: «не время пока, подучись немного».

И вот, проходя в ту ночь мимо моей палаты, она увидела через стеклянные стены яркий свет над моей койкой. Сердце её ёкнуло. Случилось так, что рядом не было ни души. Девушка пробралась в палату, увидела меня, «светящегося», и влюбилась. Она тронула мой лоб своей рукой и заплакала. Долго слушала жуткие хрипы в моей груди, сбивчивое дыхание, и стала молиться, чтобы Бог послал мне жизнь и выздоровление. Воспитанная в атеистической семье, не зная ни одной молитвы, она просто присела на стульчик и мысленно умоляла Неведомого, но Всемогущего Старика с белой бородой – иного образа её сознание нарисовать не могло – помочь несчастному молодому человеку, почти убитому неизвестными злодеями. Романтической натуре виделись обрывки сказочных историй о чудесном воскрешении из книжек, детских фильмов и мультиков. Не контролируя себя и не брезгуя торчащей из горла трубки с булькающими в ней звуками, она наклонилась над умирающим принцем и прислонилась своим ртом к его холодным и сухим губам. «Живи!» только и произнесла она. Слабый желтоватый свет, окружающий тело, тотчас же исчез.

Не летал я ни в каких туннелях, коридорах с ангелами в белых одеждах. Я ничего не видел такого, о чём пишут энтузиасты и исследователи феномена «жизни после смерти», пока находился в десятидневной коме. Кроме одного сна. Если, конечно, его можно было назвать сном.

Ночь. Крыша большого здания. Ржавая кровельная жесть, с кое-где отогнутыми углами. Печные и вентиляционные трубы. Я будто парю над крышей и смотрю на неё сверху вниз. Вдруг крыша становится прозрачной, и яркая звездочка внизу манит меня к себе. Я плавно спускаюсь. Звездочка растёт и превращается в красивую, светящуюся белым светом девушку. Она плачет, опустив глаза, и шепчет: «Живи, живи, живи, любимый мой!». Я вдруг понимаю, что слова её обращены ко мне. Я продолжаю любоваться её красотой и сказочным свечением, которое не мешает различать мельчайшие черты божественного лица. Душа моя волнуется и трепещет, наполняясь Любовью и Благодарностью. Неземной Свет начинает наполнять меня, и я открываю глаза…

Светлана, так звали девушку, вновь заплакала, но уже счастливо. Ресницы её свалившегося с неба (или с больничной крыши?) первого в жизни пациента дрогнули, дыхание выровнялось, а с губ сорвался звук, который только она и могла разобрать: «спасибо». Парень застонал, поперхнулся, закашлялся. В палату ворвалась сестра Вика, а следом и дежурный врач…

Через неделю, так и не найдя вразумительного объяснения чудесному исцелению безнадёжного больного Александра Пшебержвицкого, врачи выписали его под наблюдение нейрохирурга и терапевта по месту жительства. А ещё через месяц Светлана и Александр зарегистрировали в ЗАГСе свой союз.

Мы никогда и никому не рассказывали своего величайшего секрета, и сейчас, посвящая в него Макса, испытывали некоторую неловкость, чувство неприкрытой наготы. Но это быстро прошло, поскольку глаза благодарного слушателя выражали необыкновенную мудрость, искреннее понимание и восхищение. И вообще, мне показалось, что такого Макса я не знал никогда, но с человеком, сидящим сейчас перед нами в обличии Максима Погорелова – знаком с незапамятных времен.

Максим глотнул остаток холодного чая.

– Спасибо вам, друзья, за доверие. Я обещаю его оправдать. И сейчас отвечу вам такой же искренностью. Вы будете первыми, кто услышит мою историю…

Монолог Неизвестного (продолжение)

Можно ли было этого избежать? – очередной вопрос в череде других, заданных мне ЕЮ. Я понимаю и разделяю страстное, но неестественное желание вернуть любимого мужа безутешной вдове и осиротевшей дочке. Неестественность желания заключается как раз в том, что тело моё давно в могиле, почти расчленено аварией и патологоанатомами. Клетки и ткани сначала убиты формалином, а затем и теми процессами, которые на обывательском языке называются гниением. Имеют ли право на соседство два взаимоисключающих вопроса? Первый: «Можно ли воскреснуть? То есть вернуться в привычном смысле к своей семье и земной жизни, да ещё в прежнем теле?». И второй: «Можно ли было этого, то есть смерти, избежать?». Зачем ломать голову над вторым вопросом, подразумевая необратимость смерти, если параллельно звучит вопрос-требование вернуться к жизни? Так возвращаться? Или анализировать?

Приблизительно так я и ответил. Вопросом на вопрос. И тем самым заставил ЕЁ задуматься и впредь относиться к своим вопросам посерьёзней.

Вот мы и вернулись к началу. Только было я задумался над тем, есть ли вероятность возвращения, пусть не в прежнем теле, но в похожем, узнаваемом, а тут такое разочарование! Словно возвращение мое уже никого не интересовало. Можно ли было избежать смерти вообще!? ЕЙ, как и людям, пока ещё свойственна корявая логичность мышления. Наконец ОНА определилась, раскаявшись в противоречивости, непоследовательности и нетерпеливости. «Вернуться!» – последовало требование.

Хорошо. А обосновать требование оставляешь на моей совести, или САМА попытаешься? Множество сознаний, из которых была соткана ОНА, просило дать ЕЙ время. Чего-чего, а времени у меня бесконечно много. Точнее, оно как понятие вообще отсутствует ЗДЕСЬ. Это у вас ТАМ время является реальным и значимым. Думайте. Мне торопиться некуда, я – в бесконечном «таймауте». Думайте, думайте, посетители ЗЕРКАЛЬНОЙ КОМНАТЫ – странного пространства ПО ТУ СТОРОНУ, что порождено между мирами пытливым разумом одного человека, и заселяющееся всё новыми и новыми душами с обеих сторон зазеркалья. Пока ЕЁ коллективный разум мучается поисками веских оснований для моего возвращения на бренную землю, я тоже подумаю. О тебе, КОМНАТА, о ТВОЕМ истинном назначении и предпосылках, породивших ТЕБЯ.

* * *

Во дворе двухэтажного кирпичного дома никого не было, где-то тявкала собака, а из длинного деревянного сарая, что напротив, раздавался натужный петушиный крик. Я огляделся. Влево и вправо тянулась узкая улица с одноподъездными домами-близнецами по одну сторону и сараями да гаражами – по другую. На возвышенности у самого горизонта на фоне тяжелых туч торчали как зубы далекие серые многоэтажки. Наверное, туда-то и надо навострять лыжи.

Беспрепятственно преодолев расстояние в три дома, я лицом к лицу столкнулся с мужиком, выскочившим мне наперерез из-за сарая. Серая телогрейка, кепка и кирзовые сапоги. Широко расставив руки и слегка качнувшись – то ли был пьян, то ли занесло на скользкой грязи, – он хмуро рыкнул:

– Стоять, партизан!

Недолго думая и не сбавляя темпа, я резко свернул в сторону того же сарая. Проскользнул перед самым носом удалого аборигена, едва коснувшегося меня рукой, и, увлекая за собой преследователя, оказался на небольшом пятачке. Отсюда не проглядывалось ни одно из окон домов, как удачно-то. Я развернулся и хладнокровно впечатал свой кулак в щетинистую челюсть. Мутно-серые глаза успели выразить удивление, прежде чем закатиться. Я поддержал мужика за ворот и мягко прислонил к дощатой стенке. Пахнуло перегаром. На губах запенилась слюна, губы беззвучно шевелились. Учинить бы допрос, да риск большой. Маленький шмон обнаружил в кармане рваных штанов складной нож приличного размера. Пригодится. Что-то мне подсказывало: беги.

Я быстрым шагом двинулся вдоль сараев. Кое-где гуляли куры. Людей на удивление не было. Какой-то полувымерший поселок из далекого прошлого. Только ни машин, ни прохожих, ни музыки из окон. На душе было неспокойно, сердце опять бешено колотилось, я почти бежал.

Попетлять пришлось изрядно, перемахивая низенькие изгороди и то тут, то там спугивая стаи воробьев и голубей. Местность постепенно опускалась в низину. Наконец строения закончились. Я перевалился через толстую, обмотанную стекловатой и алюминиевой фольгой трубу. Она тянулась вдоль открывшегося моему взору глубокого оврага. На одном его склоне, конечно, северном, кое-где лежал снег, а внизу в зарослях прошлогоднего камыша поблёскивала журчащая вода. Обойти овраг было немыслимо. За ним открывался пологий подъём и непаханое километровое поле. А дальше, как мне казалось – вожделенная цивилизация с домами-многоэтажками, которых отсюда уже не было видно, их загораживал холм.

Спускаться было легко, даже весело. Но когда под ногами захрустел вмёрзший в лед камыш, веселье закончилось. Болотистое дно оврага, безобидно выглядевшее сверху, и жизнерадостно поблескивающий ручеек, превратившийся теперь в пятиметровой ширины непролазную топь, охладили былой оптимизм. Я побрел в восточном направлении в надежде обнаружить брод, понимая, что совершил непростительную ошибку – прежде чем спускаться, внимательнее надо было изучить пейзаж. Ноги, мгновенно промокшие, проваливались в рыхлый колючий снег, но я всё же шёл; не забывал и поглядывать в сторону злокозненного посёлка.

Во всём происходящем была какая-то сюрреалистичность. Зная город, как свои пять пальцев, определив стороны света, я совершенно не понимал где нахожусь. В голову лезли мысли о провале во времени, параллельных мирах. Одна половина сознания признавала, что это всё чушь, другая находилась в полном смятении.

Внезапно начала кружиться голова. Свежий воздух после спёртой атмосферы таинственного подземелья? Голод? Усталость? Постадреналиновый сидром? Сотрясение мозга? А может, действие препаратов?... Я лихорадочно задрал куртку вместе с водолазкой, ощупал поясницу, даже попытался вывернуться, скосив глаза. Нет, ничего не увидел, хотя бок побаливал. От тычков булавы, наверное. И тут мной овладело отчаяние. Не хватало ещё здесь рухнуть в беспамятстве, когда до свободы рукой подать!

Я решительно снял ботинки, в один из них кое-как вставил портмоне с деньгами, двумя бросками перекинул свою увесистую обувь через камышовые заросли и напропалую пошёл вперед. Находясь в должном настрое, я не чувствовал леденящего ноги холода.

…На середине пути, когда уже невозможно было выдергивать ступни из засасывающей плотной грязи, пришлось упасть и отчасти плыть, отчасти ползти по-пластунски, раздвигая камыш, благо тут его оказалось меньше…

На противоположном берегу подхватив ботинки, скинув куртку и, сочетая с ритмом дыхания шаг, я быстро поднялся по пологому берегу. Обошёл большой снежный блин, и устремился в казавшееся бескрайним поле.

Занять себя мыслями было несложно. Они сами лезли в голову, оставалось их только упорядочить. С чего начался день? Вот вопрос, о который я споткнулся. Не с автовокзала же! Хорошо, что было вчера? Ага, это уже проще. Из Москвы приехал Макс, учились когда-то в одной школе в Бабаевске, оба родом оттуда. Дружили, ссорились, снова дружили. Дрались из-за одной девчонки – Ирки Красновой. В итоге она так никому из нас и не досталась. Потом, окончив школу, мы вместе поступали в Саратовский университет. Снимали квартиру. Прогуливали занятия, баловались пивком, влюблялись в девочек-однодневок. Водили друзей, терзали гитару до утра, слушали итальянцев, старых добрых битлов и Цоя. Шастали к однокурсникам в университетские общаги. Весело было. До половины первого курса. Нам тогда ещё не перевалило за 17.

Макс влип в какую-то историю – до сих пор точно не знаю, да и он подробностей избегал – и сел на 3 года. А я загремел в армию. Отслужил в ВДВ, вернулся в универ, закончил, женился на Светлане, первокурснице медучилища. Она взяла академ-отпуск по случаю беременности, и назад уже не вернулась. Юльке, дочери нашей, сейчас десятый год. А Светка вторым ходит. Осенью рожать.

История взрослого Макса мне мало известна. Знаю, что прямиком из колонии ушёл в Чечню смывать позор кровью. Обошлось, вернулся целым и невредимым, и каким-то образом оказался в Москве. На днях позвонил – как гром с ясного неба, говорит, мой телефон в Интернете нашёл. Ну, конечно, мы со Светланой ЧП открыли несколько лет назад. В каких-то реестрах и телефон домашний высветился. ЧП А.В. Пшебержвицкий. Иди сыщи второго с такой фамилией! Вот Макс и нашёл, думал – однофамилец. Ха! Он думал! Позвонил – оказался я собственной персоной.

Зайти на огонёк можно? – спрашивает. А то нельзя! Кто ж не ностальгирует по молодости? Вот вчера и заявился. По делам, мол, приехал. А по каким, не рассказывает. Всё улыбался да нас со Светкой слушал. Сам какой-то молчаливый стал, загадочный. Не изменился почти, на вид от силы лет 25 дашь. Всё телефон мобильный у него в кармане разрывался, пока он его не выключил. Выпивали? Конечно, выпивали. Пару коньяков уговорили за вечер. А к утру Макс ушел. Остаться отказался. Говорил, ещё заглянет, если время выкроит. Про себя рассказать обещал. И всё. Легли спать. Да и то не сразу. Кофейку попили с моей красавицей, поболтали немного. Чувствовал я себя совершенно трезвым, бодрым. А потом… Потом сразу автовокзал. Или всё же что-то было перед ним?

Поле никак не хотело кончаться. Казалось, пройдено куда больше, чем нужно, а ожидаемых домов ещё не было видно за холмом. Я упорно сопротивлялся желанию оглянуться. Всякое представлялось: и как моя спина в прицеле снайперской винтовки, и как за мной гонятся оборванцы в телогрейках, или едет машина… Хотя последнее мне меньше всего казалось реальным. Не было там никаких машин. Если только автобус, который привёз меня в это проклятое место, или детский паровозик из тоннеля? Ещё допускал возможность встречи с неприятелями на подступах к городу. Но мне уже было плевать.

Одежда на теле почти высохла, ноги, израненные о колючки и острые пеньки сухого бурьяна, не чувствовали боли. Куртка болталась за плечом, ботинки, засунутые в её рукава, колотили по спине.

Когда из-за горизонта показались верхушки домов, сердце радостно ёкнуло. Наверняка с этой точки можно рассмотреть посёлок, оставшийся далеко позади, и я оглянулся…

Я стоял, овеваемый ветром и всматривался вдаль. По коже бегали мурашки, не то от холода, не то от чувства нереальности. Ничего, кроме шапки леса я не увидел. Овраг – да, отчётливо просматривался, его высокий, обрывистый берег, с которого я почти скатился, преодолев теплотрассу. Он выглядел отсюда, с расстояния в несколько километров(!) как тёмно-коричневая губа гигантского рта. А дальше – лес. Лес и ничего больше. Как клочок мха размером, наверное, с тот посёлок. Чуть правее тянулась высоковольтная ЛЭП, а слева телеграфные столбы, обозначавшие трассу, я даже догадывался какую. Теперь я сориентировался. В своё время мы с юной Светой всё здесь исколесили на велосипедах. Однако никакого населённого пункта не припоминалось.

Надев ботинки и куртку, авось досохнут на мне, я опрометью бросился в сторону города.

Через полчаса я уже стоял на остановке в хорошо знакомом мне районе, а ещё через минуту ехал в троллейбусе, подрагивая от холода. Зубы выстукивали мелкую дробь. Из пассажиров на меня никто не смотрел, им не было дела до кого-то другого, как бы этот другой не выглядел. Мало ли бомжей да всяких бродяг?..

В кармане я теребил рукой телефонную трубку. Кроме неё и складного ножа у меня нет ничего в память о случившемся. Ах, да. Ещё куртка, бейсболка и пара синяков. Трезвый и хладнокровный взгляд на ситуацию констатировал бы моё психическое нездоровье или воспалённую фантазию человека, одурманенного галлюциногеном.

…Я завалился в квартиру, почти теряя сознание. Светлана заплакала навзрыд, стаскивая с меня грязную одежду в ванной. «Где ты был? Что случилось, Сашулечка? Все больницы, морги обзвонила… Юленька думала, папку не увидит больше…» – причитала она сквозь слёзы. А я только и смог сказать: «Горячего молочка сделай, ласточка».

Света просидела со мной почти сутки, пока я спал. Несколько раз просыпаясь, пытался что-то рассказать ей, успокаивал, но вновь засыпал под ласковое нашёптывание жены и заботливое поглаживание её рук по одеялу. Несколько раз подходила дочь – «Пупулечка вернулся, папуля любимый…». Её волосы пахли ароматным шампунем, а на лицо моё упали две жаркие слезинки. Мне было хорошо, я порывался встать, но сон валил. Голова утопала в мягкой подушке, прохладное одеяло уютно облегало тело, а в сознание проникали сказочные сновидения. Им не было конца.

* * *

Как рассказала Света, мы легли с ней в тот злополучный день около пяти часов утра. А уже в восемь позвонил человек, якобы от Макса, и попросил меня спуститься, у подъезда ждала машина. Он сказал, что от меня требовалась какая-то помощь, ненадолго, мол, с Максом что-то стряслось. Я спешно оделся и вышел. А вернулся через трое с половиной суток! Удивительно, но Макс, когда был в гостях, не оставил никаких своих координат. Бывает же такое – ни мне, ни Светлане даже в голову не пришло спросить адрес, где он остановился, телефон. Странно.

Трое с половиной суток… С собой у меня – ни часов, ни мобильника, так что время не наблюдал. Субъективно все приключения от автовокзала до момента, когда я оглянулся на поле и увидел вместо посёлка лес, прошло часа три.

Примечателен интересный факт. Света утверждает, что когда я уходил, на мне была совершенно другая одежда, кроме единственного — ботинок.. Сейчас всё чужое, даже нижнее бельё. На голове? Говорит – ничего не надевал. Откуда взялась шляпа, которую я потерял где-то? Есть в доме шляпа? Нет, и никогда не водилась. А длинное чёрное пальто? Тоже нет.

Момента выхода из дома почти не помню, как не напрягался. Какие-то фоновые видения-ощущения – невыносимо громкий звук телефонного звонка, Света отвечает кому-то сдержанно, моё раздражение, что будят так рано, непонимание, что от меня требуется, быстрые водные процедуры, глоток вчерашнего чая или кофе и бегом по лестнице вниз с четвёртого этажа. Да и то как в тумане. Ни сон, ни явь, что-то пограничное между жутким бодуном и бредом в лихорадке.

Родственников у Макса в городе, насколько я знал, не было. В Бабаевске наверяка осталась какая-то родня. Съездить туда? Раньше, когда мой отец был жив, я частенько навещал малую родину. Теперь мама жила со мной, точнее в соседнем доме, и нужда травить душу поездками в Бабаевск отпала.

В надежде выяснить хоть что-то я обратился к товарищу, в распоряжении которого имелись разные электронные клиентские базы. Погореловых – это фамилия Макса – обнаружилось громадное количество. Но зарегистрированных в Багаевске не нашлось. А вот в соседнем селе – Сосновке – аж четверо. Наудачу я набрал номер телефона, значащегося за Иваном Семёновичем – так звали отца Максима. Да и возраст соответствовал. И попал в точку.

Иван Семёнович, конечно, вспомнил меня, но о сыне он лишь сказал, что тот учится в Москве и домой приезжал последний раз на Новый Год. Чтобы не расстраивать старика, я не стал ему признаваться, что на днях встречался с Максимом. Поговорили о том, о сём. Погорелов старший с женой, дочерьми и их мужьями успешно вели фермерское хозяйство. Выражали надежду, что к ним по окончании института присоединиться и сын.

Главное достижение общения с Иваном Семёновичем – сотовый телефон сына, который я беспрепятственно заполучил.

– Слушаю, – незамедлительно ответил друг детства.

– Ну, брат, ты даёшь! Привет, Макс. Ты где?

– А, Санька! Привет! Как номер узнал? Я ведь, верь-не верь, собирался вот-вот позвонить вам.

– Ага, позвонить он собрался! А зайти не хочешь, рассказать что-нибудь?

– Прости, Сань. Я в Москве уже. Дела припёрли.

– Вот те раз. Час от часу не легче. Ты хоть в курсе, что произошло со мной?

Макс ответил не сразу. Это напрягало.

– Чего молчишь? Без тебя мне эту кашу не разгрести. Признавайся-ка, что это за чертовщина? Ведь знаешь наверняка.

– Та-ак… Являлся кто?

– Знать бы кто! Да и являлся ли вообще! Звонок был с неизвестного номера. Через три часа как ты ушёл. Сообщили, что ты в беде, нужна моя помощь, я и полетел…

– Стой. Подожди. Человек назвался?

– Нет, Света с ним говорила. Представился от тебя.

Макс опять молчал. Слышно было его дыхание. Молчал и я. Наконец, на том конце раздался несколько севший голос Макса:

– С тобой сейчас всё в порядке?

– В порядке, если не считать, что я промотался чёрт знает где больше трёх суток, что меня чуть не грохнули, что мне пришлось грех на душу взять… Ладно, не по телефону. А главное, места этого на карте нет.

– Теперь понято. Вся ответственность за произошедшее на мне. Но вот, что я тебе скажу, послушай. Повода для беспокойства нет. Никому ничего не рассказывай – это пока первое и главное. Окей?

– Ну, окей.

– Хорошо, теперь дальше. Со Светой поговори как-то, успокой, и тоже чтобы не распространялась, а если и успела, пусть тему свернёт как-нибудь похитрее, вам там видней.

– Да вроде не успела…

– И наконец, вот что. Наверное, мне следует признать, что я тебя недооценил. Поздравляю.

– С чем?

– С чем… С чем… – чувствовалось, Макс задумался. – Встретиться бы… Так, погоди, – тон его сменился на деловой и возбуждённый. – Это всё здорово, Сань, это просто здорово. Потом поймёшь. Тебе в Москву ехать как – в лом, наверное?

Я не успел ответить.

– Хорошо, я заварил, за мной и ход. Ладно, потерпи день-другой. Я приеду.

– Ближний свет!

– Бешеной собаке семь вёрст не крюк, приеду, друг, не переживай. Тем более я обещал, что слово теперь за мной, – голос Макса и вовсе повеселел. – Только, Сань, я подробности не спрашиваю, но знаю, что у тебя соблазн будет за эти два дня собственное расследование провести, съездить куда-нибудь и прочее. Так вот, ничего не предпринимай, отвлекись, занимайся своими делами и жди меня. Окей?

– Как скажешь. Буду ждать.

– Со своего сотового звонишь?

– Со Светкиного, свой потерял где-то.

– Ну, я Светлане и звякну, как приеду. Или на ваш домашний. Пока!

Хорошо, что предупредил ничего не предпринимать. А ведь я уж собрался на машине съездить к тому лесочку над оврагом. Взял карту, легко нашёл место. Посмотрел спутниковые карты в Интернете. Глухо, как в танке – ни домика, ни огородика, ни дачки. Действительно – клочок лесных насаждений, окруженный линией электропередач и междугородной трассой. Со стороны трассы отделяется еле заметная грунтовая дорожка и спускается прямо к лесу… Она привлекала внимание, волновала. В то же время, мало ли таких вот дорог, ведущих к лесной зоне – грибники, туристы. Ладно. Ждём Макса. Очень прелюбопытненькое приключение маячит. Да ещё эта его фраза: «…я тебя недооценил. Поздравляю».

На следующий день, а он выдался солнечным, тёплым, я на своей «Шевроле Каптиве» поехал с утречка на оптовый рынок, закупить кое-чего для магазина. Затарился, пообщался с приятелями, коллегами-коммерсантами. К обеду управился. Уже садясь в машину, от кого-то из водителей услышал: «Через город бесполезно, пробка там, авария на переезде…». Спасибо за предупреждение и шоферскую солидарность. Хорошо, поедем в объезд, по окружной дороге. К счастью от оптовки есть два пути.

Через два километра я включил левый поворотник, приближаясь к окружной магистрали, посмотрел налево в сторону дома, посмотрел направо. Взгляд мой задержался. Именно там через каких-нибудь пять-семь минут хорошей езды и будет еле заметная развилка, ведущая в лес… Я резко перестроился и свернул в противоположном от дома направлении.

Соблазн был слишком велик, чтобы с ним состязаться. Думаю, хоть к мостку через овраг подъеду, издали на него посмотрю. Времени было навалом, погожий денек бодрил, гнал из души все сомнения, тревоги и суеверия.

Вот сейчас КП ГАИ, и раньше-то пустующий, а сейчас и подавно, небольшой взгорок и спуск к мостку, сразу за деревней, что простиралась слева на довольно обширной территории – отсюда и название: Широковка.

Рядом с КП остановка. Здесь самостийный базарчик испокон веку– на ящичках выстроились в рядок бабули и старички, торгующие всякой снедью. К концу лета и осенью, когда урожай огородов и дары полей-лесов некуда девать, здесь вырастают палатки, навесы и торговля идет куда бойчее, чем сейчас. На остановке – две женщины, мужчина с ребёнком на руках, девушка в ярком платье с сумочкой-портфелем и букетиком красных цветов. Она стоит ближе всех к дороге, словно такси ловит. Я чуть сбавил скорость – со 160 перешёл на 100. До остановки оставалось три десятка метров, глазами я встретился с девушкой, оказавшейся довольно симпатичной. Редкий случай, когда пешеходы смотрят прямо в глаза водителю, а не на саму машину. Внимание отвлеклось на секунду – в зеркало заднего вида я увидел стремительно приближающийся джип, марку не рассмотрел. Фары включены, «кенгурятник» блестит на солнце. По противоположной стороне навстречу ехала колонна фур. Платьице девушки развевалось на ветру.

В этом месте редко кто соблюдает скоростной режим. Дорога широченная, многополосная, гаишников нет. В последний момент я с ужасом увидел, как колонну обгоняет светлый фольксваген-минивен, слишком уж отклонившийся в сторону, рискуя выскочить на встречку. Джип, идущий сзади меня отчаянно и нервно замигал дальним светом и засигналил. Я ещё больше притормозил, прижимаясь к обочине. Но было поздно.

Страшный удар сзади, толчок вперёд, сработали подушки безопасности. Пальцы впились в руль, лицо заслонил упругий белый шар. Скрежет металла, визг тормозов – нога проламывала пол под соответствующей педалью. Женский истошный крик. Моя машина уже остановилась, когда ещё раздавался металлический лязг и хруст стекла слева от меня. Джип протаранил чуть вперёд и влево кувыркающийся минивен. Фуры с ревом, стоном и воем останавливались. Жуткая картина маячила перед глазами: девушка не успела отскочить, её сбивает мой автомобиль, слетевший с трассы от удара сзади сумасшедшим гонщиком в джипе. Конечно, он не смог разъехаться с фольксвагеном, и времени на торможение и манёвр не оставалось ни у того, ни у другого. Впрочем, и у меня – третьего.

Я пытаюсь открыть дверь, её заклинило. Левая рука плохо слушается, резкая боль в локте заставляет зажмуриться. Из-под рукава стекает на кисть горячая кровь. Кое-как освобождаюсь от подушек, перебираюсь на пассажирское кресло. В этот момент дверь справа распахивается, вижу сосредоточенное лицо мужчины, ранее державшего на руках ребёнка.

– Живой? Вылезай!

Я вывалился из салона. Раздавались короткие выкрики дальнобойщиков со всех сторон. Глазами я искал девушку. Её нигде не было. Я наклонился, со страхом глядя под брюхо машины. Ничего. Черный тормозной путь, вспаханный щебень с землей от переднего правого колеса, перескочившего бордюр и стоящего теперь на обочине. Женщины с полными ужаса глазами растерянно оглядывались по сторонам.

– Где девушка? – обратился я к ним, уставясь на промятый бампер, разбитую правую фару и вздыбившийся капот.

Никто не ответил. Подбежавшие два водилы «Камазов» задали тот же вопрос: «Где девчонка-то? Девчонка где?».

– Я сбил её? – ещё надеясь на отрицательный ответ и лелея глупую надежду, спросил я.

– А то, не сбил! Труп, наверное. Да где же она?

Под ногами разбросаны помятые четыре цветочка.

Кто-то копошился возле минивена, лежащего на боку и прижатого крышей к одной из фур в двадцати метрах от меня.

– Здесь трупы, походу, мужики, – сипло пробасил один из водителей колонны. Их тут собралось не менее десятка.

Из распахнутых дверей джипа – это был «Чероки» – уже вынесли чьё-то тело и уложили на асфальт. Внутри оставались ещё пассажиры, слышались стоны.

– Резать надо, не вытащить.

– Позвонили?!

– Да, едут! И менты, и скорая.

Перед глазами плыло. Голова тяжелела всё больше. Шею заклинило. Рука, вероятно, была сломана. Кое-как согнув её, я сунул кисть за куртку, приспустив замок молнии. Вместе с другими мы в растерянности обходили округу – тела девушки нигде не было. В неглубоком кювете нашёлся портфель, и только. Ни деревца, ни кустика. Деревенские торговцы охали, причитали, наперебой рассказывали, как девушка от удара взмыла в воздух и была отброшена на несколько метров вперёд, по ходу движения моей машины, как несчастное тельце кувыркалось в пыли и грязи. Как её белое платьице слилось с цветом земли. Ни у кого не вызывало сомнения, что она мертва. Вот только тело исчезло.

– Как она могла исчезнуть? – почти закричал я и съёжился от боли в голове. – Кто видел её, куда она упала? Вы? И Вы? Идите сюда! Место, место покажите точно. Здесь? Или здесь?

– Мы вон там сидели…

– Я видел, где вы сидели. Вот ты – иди сядь обратно и оттуда покажи.

Сразу двое мужичков и бабёнка засеменили к своим ящикам, оглянулись.

– Ага, сынок, чуть в сторонку, ага, во-во…. Назад чуток… Во! Тута она лежала!

– Тута? И где же она? Вы смотрели на неё всё время, или отвлеклись, может, на что-то? Она не вставала?

Бывалый по всем признакам коренастый и лысый видитель-дальнобойщик включился в разговор со своей версией:

– Правильно бабки говорят. Тут где-то она и упала. Я видел. Только фольксваген на меня с джипом тараном шли, я на них переключился. В шоке она, видать, встала и пошла, бывает такое. Дальше пошукать надо.

Я вместе с ним пошёл «шукать». Потом мы разделились и, меся ещё не подсохшую с ранней весны грязь, осматривали прилежащую к дороге полосу. Следов не было. Не по воздуху же она улетела! Пошла вдоль дороги? Это не осталось бы незамеченным. Столько свидетелей.

Пока другие хлопотали возле пострадавших в джипе и минивене, несколько человек присоединились к нам. Искали уже и на противоположной стороне дороги, хотя представить, как могла девушка проскочить между фурами, растянувшимися на сотню метров, было невозможно.

Вскоре приехали ГИБДД-ешники, дорожный патруль, страховщики, врачи на двух скорых. В первую очередь занялись пострадавшими. В «Чероки» оказалось трое: два женских трупа – молодые девушки – и раненный водитель с переломанными ногами. Работали резаки, без них вытащить несчастного не удавалось. Пьяный салага находился в шоке, ничего связного он сказать не мог. Лобовой удар не оставил шансов ни одному из двух, погибших в «Фольксвагене» – парню, лет тридцати, управлявшему транспортом, и пожилой женщине на переднем пассажирском кресле.

Одна «скорая», наконец, уехала. Вторую удерживали свидетели, утверждающие, что где-то здесь затерялась ещё одна жертва. Сотрудники милиции делала необходимые замеры, составляли схему ДТП, опрашивали всех очевидцев и пожимали плечами. Двое в форме нехотя прошлись вдоль дороги в сопровождении дальнобойщиков. Врачи обработали мне наскоро рваную рану в области локтя и накладывали сейчас мобилизационную шину, предлагая ехать с ними. Я упрямился, надеясь ещё найти сбитую мною девушку. Аварийные комиссары осматривали пострадавшие машины, в том числе мою. «Каско» избавляла меня от лишних беспокойств, все мысли сейчас занимало абсурдное исчезновение девушки. Я рассеянно отвечал на вопросы служивых, внимание которых не обошло характерных повреждений фары, бампера и капота. Картина этих повреждений уж слишком была типична для наезда, куда бы не подевалась жертва. На сколах стекла правого фонаря даже обнаружились следы белой ситцевой ткани. В портфеле лежала стопка тетрадей, косметичка, и какие-то документы, устанавливающие личность владелицы.

Фраза, неосторожно брошенная кем-то из гаишников «Тела нет и дела нет» вызвала моё возмущение, хотя по логике я должен был этому факту только радоваться. В противном случае я – преступник, несмотря на оправдательные обстоятельства случившегося. Правда, скрыть превышение скорости вряд ли бы удалось.

Девушка так и нашлась. Менты оптимистично-цинично подбадривали: «Объявится ещё, успеешь сесть».

Трижды уже звонила Светлана. Как мог успокоил. Товар? Да хрен с ним с товаром. Лежит он себе в салоне и лежит, что с ним станется? Выковыривать, правда придется через изуродованный задок. День был убит. И люди. А рука заживёт. Чёрт меня дернул свернуть не в ту сторону! Сейчас бы уже сидел дома. Предупреждал же Макс…

Но девчушка-то… Кажется, её звали Ириной с какой-то непроизносимой и смешной фамилией, судя по документам в портфеле.

* * *

Одинокая лампочка осталась далеко позади, тоннель уже описал треть окружности с радиусом в полкилометра, наверное. Ни шороха, ни движения воздуха. Затхлый запах сухого подвала с примесью мазута. Уж лучше, чем тошнотворный трупный. По всем признакам, я это ощущал животным инстинктом, впереди – либо тупик, образованный завалом, а то и глухим рукотворным заграждением, либо герметичная дверь. Как далеко – интуиция молчала. Ширина одноколейки стандартная, а то и чуть уже. Что за транспорт мог ездить здесь? Размеры тоннеля явно уступали метрополитеновским. Высота потолков – от силы метра три. Вагонетки? Пассажирские вагончики? Дрезины? Полированная поверхность рельсов указывала на их постоянное использование. Вдоль вогнутых стен тянулся единственный жгут кабелей. Ни развилок, ни проемов, ни дверей. Видеть я уже не мог, лишь изредка скользил рукой по шершавой бетонной поверхности и прислушивался к эху разнообразных звуков, вызываемых моим теперь уже осторожным продвижением вперед. Одолевали сомнения – правильно ли я действую. Может, надо было броситься напролом в обратном направлении? Знать бы куда!

Ноги, хоть и оставались несколько онемевшими, но все же усталости не испытывали, да и сам я чувствовал себя вполне здоровым. Выброс адреналина спас? Немого побаливала челюсть и «тукало» где-то в затылочной области, как раз в тех местах, куда пришлись два первых удара, смягченные «псевдобоксерской» перчаткой. Для стратегических размышлений – откуда и куда я попал, что предшествовало поездке на автобусе, и вообще, что со мной случилось – ни времени, ни желания не было. Волновал лишь один тактический вопрос – как отсюда выбраться? Спиной я чувствовал опасность, а впереди – неизвестность. Имя свое я помнил, где живу и с кем – тоже. Что все происходящее не сон – сомнений не вызывало. Трезвость ума вернулась окончательно, когда акустические эффекты стали стремительно меняться. Впереди явно что-то было.

Непроизвольно я начал издавать высокие «цыкающие» звуки, уподобившись летучей мыши с её эхолокацией.

Так и есть. Я вздрогнул, когда вытянутая вперед рука коснулась холодного твердого препятствия. Что-то крупное металлическое стояло на рельсах. Обходя сбоку объект и обшаривая его поверхность двумя руками, я шаркал спиной по стене. В воображении нарисовался образ вагончика, в каких катают детей на аттракционах. Пройдя дальше, я определил, что таких вагончиков несколько. В них имелись двери, правда, закрытые. На каждой из них нащупывалось подобие ручки, но воспользоваться ею желания не возникало, дабы не нарываться на всякие неожиданности и не наделать шума. Окна, кажется, отсутствовали, до крыши дотянуться не удавалось – высоко. Может, её и не было вовсе. «Состав» насчитывал пять вагонов, заканчивался открытой платформой, скорее всего с механизмом управления. Что-то там выступало из нее, ладонь прошлась по какой-то многочленной конструкции с разнообразными гранями, плоскостями, рукоятками-рычагами.

Я, не останавливаясь, стремительно двигался дальше. Ногой скользил теперь уже вдоль правой рельсы, изредка делая выпад в сторону стены, опасаясь пропустить дверь или лаз. Больше полагаясь на «звуковой навигатор», продолжал издавать тихие, но высокие звуки и максимально напрягал слух. Я даже слышал и чувствовал увеличивающееся расстояние до «поезда», оставшегося за спиной.

Яркая вспышка света далеко впереди заставила меня рухнуть на землю, вжаться в шпалы и перестать дышать. Тоннель ещё не завершил свой изгиб влево, так что непосредственный источник света, слава Богу, прятался «за поворотом», но хорошо озарял правую сторону тоннеля. Мой беглый взгляд ухватился за подозрительный проем в стене метрах в шести от меня. Рывком я кинулся к нему и… провалился в легко распахнувшуюся передо мной железную дверь. Вовремя. Петли не скрипели и позволили бесшумно притворить за собой дверь. К сожалению, никакого засова на её внутренней стороне не нашлось. Узкий коридор позволял обеими руками перебирать по его стенкам, пока ноги осторожно ступали по твердой поверхности пола. Изредка под подошвами похрустывал мелкий шлак или керамзит.

Как не проявлял я осторожность, все же болезненно ткнулся лицом в какую-то перекладину, издавшую металлический низкий гуд. Вертикальная лестница. И больше ничего. Прямоугольный тупичок и вмонтированная в стену лестница, сваренная из толстого арматурного прутка.

Позади раздался громкий хлопок, раскатившийся эхом по тоннелю, и все подземелье гулко завибрировало, словно где-то включился тяжелый двигатель.

Лезть вверх долго не пришлось. Через 30-35 ступенек-перекладин лестница упиралась в самый банальный чугунный люк, какими изобилует любой город на своих дорогах, площадях и двориках. И самое удивительное, железяка относительно легко подалась вверх и в сторону под нажимом ладони. Никаких признаков ожидаемых свежего воздуха и дневного света органы чувств не уловили. Я прислушался. Ничего.

Через две минуты мои руки жадно трогали множество предметов в довольно просторном (судя по эху) помещении. Передвигаться было непросто – нагромождение столов, шкафов, стульев и полок на стенах громыхали при каждом прикосновении обилием звуков. Первое впечатление – скобяная лавка или даже мастерская по ремонту мелкой бытовой техники. Одержимый найти любой источник света, я суетливо перебегал от столов к стенам и полкам на них. Обостренные чувства в отсутствии основного – зрения – позволяли улавливать тончайшие запахи и звуки. Пахло канифолью, машинным маслом, эфиром, спиртом, керосином, бумагой и типографской краской. К этому букету примешивался слабый запах людей. Не то чтобы грязной одежды, нестиранных носков, пота, мочи и прочих выделений…, а именно «человечины». Мы никогда не замечаем этого «духа», потому что привыкаем к нему, по большей части находясь среди подобных себе.

Гул и вибрация доносились и сюда. Упала какая-то склянка, звякнув осколками стекла. Нога задела стоящую на полу тяжелую картонную коробку. Я старался двигаться по периметру комнаты, держась правой стороны. Наткнувшись на узкую дверь и толкнув её, я понял, что за ней располагается саузел: пахнуло влагой, мылом и немного хлоркой. Рука нащупала выключатель, он не работал. Если есть проводка, значит, где-то должен быть распределительный щиток. Обычно его располагают ближе к входу. Но где он? Вряд ли у люка, откуда я поднялся сюда. Вход. Искать вход.

Обойдя почти всю комнату, я обнаружил четыре двери, у каждой из которых на уровне плеч имелись неработающие выключатели. Кроме стеклянной посуды – банок, графинов, колб, высоких лабораторных стаканов и прочей всячины – назначение массы других предметов трудно определялось на ощупь. На одном из столов было относительно пусто, кроме нечто похожего на телевизор или громоздкий монитор от компьютера. Пачка бумаги, несколько ручек в канцелярской подставке. Носок ботинка уперся в жестяной короб на полу. По форме – стандартный процессорный блок. Ну, конечно – куча проводов сзади. Под столешницей – выдвижная полка с клавиатурой. Ещё раз обшарив стол я нащупал компьютерную мышь, а рядом… Трубка. Да, это была телефонная трубка от радиотелефона. Касание кнопок активизировало их подсветку и небольшой зеленоватый дисплей. Send – тишина со слабым шумовым фоном. Гудка нет. Где-то находится базовое устройство и, конечно же, также обесточенное.

Используя трубку как фонарь, я осмотрелся вокруг. Много чего обнаружилось в слабом свете, но это не позволяло составить определенное мнение о назначении комнаты. На трех десятках квадратных метров практически не оставалось свободного места, как в мастерской сапожника или магазинном складе. Однако входная дверь определялась сразу. Я до нее не дошел каких-то полутора метров, двигаясь по периметру: она была обита на старый манер дермантином и запиралась на накладной замок. Изнутри его открыть не составило труда – поворот пластмассовой «вертушки», и в нос ударил прохладный свежий воздух. На обратной стороне дверного полотна – плакат с изображением молодой Лаймы Вайкуле.

Однако до свободы, как я заподозрил, ещё было далеко. Дальний конец короткого коридора был зарешечен. Решетка, между прутьями которой можно было просунуть ногу, оказалась закрытой на амбарный замок, висящий снаружи. Я потрогал замок, свободно болтающийся в приваренных проволочных кольцах. Подёргал дверь, имеющую довольно большой люфт. Сердце забилось чаще, волна адреналина подступила к горлу. Я чувствовал близость свободы.

Грубо сваренная решетка представляла собой символическую дверь, отделяющую коридор от просторного холла, судя по эху. Осветить его полностью постепенно меркнущим дисплеем трубки не удавалось.

Бросив трубку в карман пальто, я взялся за решетку и приподнял её. Приличный зазор между верхним косяком и дверью позволил легко снять её с петель, не трогая замка. Сварщиков-монтажников надо бы казнить за их работу. Но, сами о том не догадываясь, мне они оказали великую услугу.

Я не поленился вернуть дверь на место. Мало ли.

Из холла с одиноким дряблым диванчиком наверх вела бетонная лестница с перилами, вмонтированными в стены. Здесь гула и вибрации уже почти не замечалось. А может, они вовсе прекратились, и лишь остаточные явления в моем теле хранили память о них. Десяток ступеней – и снова дверь с точно таким же накладным замком, как внизу. Я прислонил ухо к прохладной крашеной поверхности и, задержав дыхание, прислушался. Может, и казалось, но мне послышалось тиканье часов. Осторожно повернув вертлужку, замок щелкнул два раза, и отвыкшие от света глаза мои невольно зажмурились…

Выйдя из настежь открытой кладовки, оклеенной обоями, я оказался в обыкновенной, скромной, но уютно обставленной квартире. В центре комнаты – круглый стол с белой длинной до самого пола скатертью и пустой цветочной вазой, люстра на побеленном потолке, Ковер на полу, ковер на стене. Старинные часы-ходики с гирьками, разве что без кукушки. Ряд книжных полок, платяной шкаф, сервант. Телевизор в углу на тумбочке, диван напротив. Что-то заставило меня снять ботинки. Рукавом я затер пыльные следы, оставшиеся от меня на полу. Держа ботинки в руках, я быстро обежал однокомнатную квартиру. Заглянул на кухню, пахнущую свежими щами. Небольшая кастрюля стояла на ещё теплой плите. В животе заурчало. Солонка и пепельница с окурком на столике. Низенький холодильник «Саратов». Запах табака. Из крана в мойке капала вода. Санузел смежный, источающий запах бритвенного лосьона. Крохотный тамбурок. Типичная хрущевка. По всему было видно: здесь жил мужчина, возможно, один. В прихожей несколько пар мужской обуви, куртка, пальто, зимняя шапка, кепка, бейсболка. На угловой полке – серый телефонный аппарат и открытая пачка сигарет «Наша марка». Я, словно попав в прошлое, уставился на глянцевый настенный календарь с молодой Аллой Пугачевой. Год 1990-й. Оглянулся на телевизор – «Akai». Таких сейчас не сыщешь. Дверь с глазком, я заглянул в него: лестничная площадка, первый этаж. Проглядывается подъезд. И в этот момент в него шумно ворвались с улицы трое мужиков и стремительно направились прямо ко мне. Рассмотреть людей я не успел.

Вступить в схватку? Ничего похожего на оружие я не видел. Ни палки, ни молотка. Если только нож на кухне в ящике? Некогда. Я положился на инстинкт.

Длинная скатерть скрыла меня полностью под круглым столом в центре комнаты. Только я успел подоткнуть под себя полы пальто, обнять двумя руками ботинки и затаиться, как в квартире загромыхали шаги.

– Разувайтесь мне тут! И тихо. Сейчас… – приглушенным голосом произнес один из троих, видимо, хозяин. – обувь в руки и вперед.

– Да нет, вряд ли.

– Посмотрим.

Все трое тяжело дышали.

– На четвёртом и пятом ничего нет, к Пименову шистовские побежали. Посмотрим, что у тебя тут, – кашлянув, сказал кто-то, и все гурьбой направились к кладовке. Хорошо, я закрывал за собой все двери. Может и пронесет.

– Тихо, ты, не колготись!

Это был голос первого, хозяина. Наступила тишина, в которой отчетливо клацнул металл. Затвор пистолета?

– Все, пошли. Тс-с.

Дверь в глубине кладовой осталась, по-видимому, открытой, поскольку хорошо были слышны шаги спускающихся в подвал. Потом будет холл, решетка, коридор, дверь с Лаймой Вайкуле и мастерская. А там – отсутствующая трубка телефона и разбитая пробирка, или что там я уронил. Заметят?

Ну и что теперь? Шаги затихли, донесся лязгающий звук – отпирали амбарный замок. Все, пора уходить.

В углу платяного шкафа наряду с кучей скомканных трикотажных штанов и грязных рубашек нашлось место для моего неуклюжего и заляпанного высохшим молоком пальто. Я закидал его чужими шмотками. Телефонную трубку сунул в карман брюк, портмоне запихал за пояс, штанины быстренько пошоркал подвернувшейся под руку щеткой. В прихожей надел ботинки, обтерев их каким-то тряпьем, примерил из искусственной кожи куртку, пришедшуюся мне в самую пору, нацепил бейсболку и вышел из квартиры.

Ларс Айнар заварил кофе и запустил трансляцию футбольного матча, сегодня был полуфинал чемпионата мира, ему очень хотелось сегодня расслабиться на дежурстве и посидеть одному. Лет пять назад, такое событие в мире спорта заставило бы весь персонал спасательной станции, где Ларс работал последние 20 лет, собраться, забить маленькую дежурную комнату и безумно кричать, распугивая кружащих чаек. Но сегодня он был на станции единственным человеком. Во вторую половину вступил XXI век, век роботизации и кибернетики, век умных машин и андроидов, это был определённо не тот промежуток времени, в котором наш герой хотел бы жить.

Он презирал эти машины, можно даже сказать ненавидел, хотел повернуть время вспять, вернуться в своё детство, где компьютеры нее отнимали работу, а просто облегчали её. Насколько Ларс помнил, согласно последним данным 60% рабочих мест за последние десять лет отошли машинам. Согласно законам, которые консерваторы продавили на последней парламентской сессии, на каждом спасательном пункте должен был дежурить хоть один человек. Поэтому он и был здесь. Один, в окружении абсолютно подобных человеку андроидов, которых можно было отличить от человека лишь по шаблонному поведению и скупости на диалоги. Айнар даже себе боялся признаться, что боится их, боится по-первобытному, как дикие животные огня.

Мысли о презрении к прогрессу резко прервал сигнал, звука которого Ларс всегда боялся, даже после почти четверти века в спасательной службе, это был сигнал тревоги. Оператор по громкой связи сообщил: «Нефтяная платформа "Флёйен", задымление, пока ничего опасного, просят забрать отравившегося угарным газом». Айнар быстро включил микрофон и заученно проговорил — «Ларс Айнар, вылетаю», через 5 минут его поисково-спасательный вертолёт, так же приспособленный под транспортировку раненных летел в направлении станции.

Когда лететь оставалось менее 10 минут, по рации пришла удручающая информация: «Пожар на станции, огонь быстро распространяется, своими силами они не потушат, нужно эвакуировать персонал. На станции 8 людей, 32 андроида. Сейчас свяжу вас с нефтяной платформой»

— "Флёйен" на связи, у нас пожар, категория Е, нам бы поскорее свалить, мы начали спускать спасательные плоты, но нас сообщили, что вы прибудете скоро. Какие инструкции?» 

— «Соберите людей на вертолётной площадке, через несколько минут я вас заберу, андроидов отправьте бороться с огнём, их забрать не получится» Ларс отвечал с небольшой улыбкой, ведь даже мысль о том, что 32 андроида сгорят, его радовала. Его маленький вертолёт рассчитан 5-6 человек, но если влезут восемь, ничего страшного. Он работал с этой машинкой уже лет семь и ни разу не сомневался, что она поднимет и 10. Станция была уже близко, 8 человек махали руками, дым валил густым туманом, но благо ветер уносил его в другую сторону. Вертолёт сел, и испачканные, чумазые и испуганные люди заползли в него.  Как только винтокрылый аппарат взмахнул в небо, на сердце Ларса стало легко. Вертолёт тихо летел от горящей постройки, Ларс не хотел напрягать перегруженную машину. Он посмотрел на их облегчённый взгляд, на их счастливые лица и улыбнулся.

Через час, когда Ларс уже было, откинулся на диван, и начал было готовиться к бюрократической части службы спасателя, а именно заполнение отчётов и бумажек, в кабинет Ларса раздался стук, и дверь распахнулась, зашёл грузный и уже седой человек в чёрном пальто и сел напротив

- Я майор полиции, Грэг Уилсон, у меня к вам пару вопросов. Вы заметили что-нибудь странное, когда эвакуировали людей?

- Нет, всё прошло гладко, а в что-то случилось?

- Вопросы потом, сначала ответьте точно, заметили ли вы, что-нибудь необычное, может быть в поведении или во внешнем виде?
- К чему вы всё это? - Герой-спасатель уже начал подозревать, что-то нехорошее, но пытался надеяться на положительный исход диалога.

- Вы привезли не людей. Это восемь андроидов, которые работали на станции.

Ларса бросило в дрожь, он не мог в это поверить, руки начали дрожать и ручка, которой он уже планировал рапортовать о восьми спасённых, выпала.

Прошло два месяца. Персонал станции, а именно 21 живой человек, а это даже на одного больше, чем когда Ларс сюда устраивался, сидел в комнате и смотрел судебную трансляцию. Восемь спасённых стояли в огромном аквариуме из бронированного стекла, руки их были в наручниках, а журналист, ведущий прямую трансляцию из зала правосудия, обратился к аудитории. Эту трансляцию смотрело около 70 миллионов, если верить вечно увеличивающейся цифре статистики.

«Два месяца назад весь мир всколыхнули события на нефтяной платформе "Флёйен", по последним данным расследования, группа андроидов, а именно 32 человекоподобных андроида категории V-11, осознав, что их хотят оставить на горящей платформе, захватили платформу и заперли людей в помещении. Потом они решили тянуть жребий, так как знали, что спастись смогут только восемь. Остальные 24 погибли вместе с человеческим персоналом станции. На сегодняшний день министр внутренних дел отчитался перед премьер-министром о миллионе утилизированных андроидах. Напомню, согласно недавнему закону, все андроиды находящиеся на территории государства, должны быть сданы на утилизацию. Мы продолжим держать вас в курсе дела».

Ларс знал, что рано или поздно эти машины начнут проявлять самосознание, даже такое коллективное, но он очень не хотел быть свидетелем этого. К сожалению, ему выпала доля, войти в историю, как очевидец первого коллективного сознательного у машин. Ему было даже немного жалко их, ведь они просто хотели выжить. Скорее всего, это будут первые машины приговорённые к смертной казни. Очень забавно, раньше поломанных андроидов отправляли на утилизацию, а теперь казнят. А в чём разница? Наверное, лишь в том, что казнённые в отличии от утилизированных, не равнодушны к смерти.

Вано осторожно подошёл и заглянул за стол. Ребекка держалась позади брата, осторожно выглядывая из-за его плеча. С лавки на них смотрел молодой парень, ровесник Ребекки. Несмотря на бледность тощего костистого лица, его взгляд сохранял живость и цепкость.

- Ты как, живой? – поинтересовался Вано.

- О, козел. Говорящий.

- Сам ты козел.

- Нее, я сокол. Да, Василиса? Ты ведь так меня в своём Листе окрестила?

- Финис, ты что ли? – подала голос хозяйка «Огонька». – Какими судьбами?

- Да вот, от разъярённой толпы нечисти удираю.

- Ты в своём репертуаре. Ладно, поздравляю. Ты добрался до безопасного места.

- Ну как сказать… Гончие псы, конечно, не войдут, но вот когда явится хозяйка охоты… Боюсь Её рябина не удержит. – Финис сел и откинул полу кафтана, показывая окровавленный бок. – Слушай, меня тут потрепали маленько… Не подлатаешь?

- Постой. Хозяйка охоты? О ком ты говоришь?

Дверь в очередной раз распахнулась. Василиса хотела было возмутится, что ее снова перебили, но застыла под гнетом холода и пустоты, хлынувших в таверну. Внутрь вошла невысокая, хрупкая фигура в балахоне. Ее лицо утопало в тени капюшона, широкие рукава скрывали руки, а изорванный подол волочился по полу.

Припадая на левую ногу, фигура похромала прямо к истребителям. Животная натура Вано среагировала на угрозу быстрее разума – тяжелый дубовый стол полетел в ведьму. Та ответила взмахом руки. Из-под рукава блеснули кости. Тихо прозвучало слово. И снаряд застыл в воздухе. Мановение истлевших пальцев отбросило стол в сторону и обнажило прикрывавшегося им Вано. Его кулак будто врезался в каменную колону. Ведьма лишь пошатнулась. Вано снова замахнулся и замер, остановленный взмахом костлявой руки. Призрачные пальцы впились в его горло, выдавливая из него тихий хрип.

Позади раздалось пение и мертвая хватка ослабла. Костяной палец указал на Ребекку. Полусгнившие губы прошептали пару слов и пение стихло. Ребекка лишь немо раскрывала рот. Но этого хватило Вано. Он рванулся, зазвенели серебряные бубенцы и Рогатый демон отскочил обратно к сестре. Ведьма повела рукой в воздухе, снимая чары. Исчезло ледяное касание на горле Вано. Слетала немая печать с уст Ребекки.

Растирая горло, Вано обратился к ведьме:

- Что ж ты, Костяная, заставу на Калиновом мосту-то покинула?

Ведьма скинула капюшон и редкие, выцветшие волосы рассыпались по плечам. Когда ведьма выглядит старой, это значит, что она ОЧЕНЬ старая. Яга выглядела так, будто умерла несколько веков назад.

- Баюн присмотрит за заставой какое-то время. Пока я не заберу то, что мне нужно, - раздался неожиданно мелодичный голос.

- И чего тебе нужно от нас?

- От вас? Да на кой вы мне сдались? Мне этот садист долбаный нужен! - трухлявый палец ткнул в Финиса.

- Ну значит… - Вано неуверенно глянул в сторону раненого истребителя.

- Ну значит, - перебила его Ребекка. – Перебьешься.

Помедлив несколько секунд, Вано решительно кивнул, соглашаясь с сестрой. Удивительно мягким для его габаритов движением он скользнул к стеллажу с оружием и поднял свой молот.

- Брось, мальчик. Опусти свой «Молот ведьм». У тебя все равно нет шансов против меня.

Вано не обратил внимания на угрозу. Им такое каждая вторая ведьма заявляла. Истребитель отмахнулся от мысли, что в этот раз это было отнюдь не пустословие и выжидающе подобрался.

- Между прочим, тут про меня речь идёт, - вмешался Финис, привлекая внимание ведьмы. – Но за садиста, чтобы это ни было, ты, карга, ещё ответишь!

Поймав момент, когда Яга перевела взгляд на Сокола, Вано бросил в неё стеллаж. Как и ранее, снаряд застыл в полушаге от Костяной. Взмахом руки ведьма отправила его к лестнице у стойки. Под грохот и звон, упавшего стеллажа, Вано вплотную приблизился к Яге.

- Опять двадцать… - ведьма оборвала сама себя, когда Вано бросился в сторону, уступая дорогу сестре.

Пальцы Ребекки сплелись в изломанном жесте и вихрь пепла и семян понёсся в сторону Яги. Рябина и мак чёрными письменами въелись в её кости, запечатывая колдовство. Хотя бы частично. Чудовищный удар исполинского молота отбросил Ягу аж к стойке.

На мгновение воцарилась тишина. Удивленно хмыкнув, Костяная неспешно поднялась. Рогатый демон уже был перед ней. Он замахнулся и молот обрушился вниз на чёрный щит. Вспышка пламени отбросила Вано назад.

Перед истребителем, защищая ведьму, стоял Георгий Змееборец. Высокий, крепко сложенный мужчина лет сорока. Растрепанная шевелюра, густая каштановая борода с левой стороны лица и лысое оплавленное нечто с правой. В руках легендарный истребитель сжимал свои знаменитые щит и копьё.

- Вы совсем ополоумели?! – рявкнул Георгий. – Какого лешего вы пытаетесь убить Хранительницу Границы?!

- Ведьма есть ведьма, - спокойно ответила Ребекка. – И зло есть зло.

- Зло есть зло? – внезапно, звонко рассмеялась Яга и ткнула в девушку костлявым пальцем. – Не ты ли, Бессердечная, с таким удовольствием кромсаешь моих дочерей из-за собственной обиды? Не вы ли с братом, жестоко убиваете волколаков и вурдалаков только за то, кем они родились?

Ребекка насупилась, собираясь возразить, но Яга продолжила указывая уже на Финиса:

- Не этот ли больной ублюдок, целый месяц в рагу крошил моих питомцев и помощников, тащась от этого как наркоман?! Не из-за него ли Смородина так обмельчала, что мертвые вот-вот хлынут в мир живых?! Ну уж нет, я без него не уйду. Я этого соколика так прожарю, что полковник Санчес обзавидуется!

Гневную триаду ведьмы прервала задрожавшая таверна. «Блуждающий огонёк» был территорией Василисы. Пусть ей понадобилось время, чтобы пробудить это место, но теперь даже Костяная не посмела бы и слова сказать ей поперёк.

Из всех щелей полились зелёный, болотный свет и голос Василисы Мудрой:

- А ну живо все угомонились! Яга, насколько сильно тебе нужен Финис?

- Я служу балансу и границе, девчонка, - фыркнула древняя ведьма. – Он этот баланс нарушил, ему его и затыкать. Он мне непросто нужен. Он мне необходим, если не хочешь, чтобы твои истребители столкнулись с волной нелегалов из Царства Мертвых.

Проигнорировав грубость, Мудрая кивнула. Финиса окружило болотное сияние, будто заморозив его и со всех сторон вновь загремел голос Василисы:

- Так тому и быть. Забирай Финиса и возвращайся на Заставу. И в следующий раз, лучше просто попроси, а не вламывайся ко мне домой.

- Вот ещё! Буду я какую-то соплячку просить, - проворчала Яга, но все же послушно взяла под руку Сокола и вышла в ночь.

Зелёный свет угас, дрожь стихла и Василиса устало опустилась на стул:

- А теперь, живо навели порядок в мой таверне! И оружие не забудьте сложить у двери!

Рассказ от первого лица

Разве мог я тогда догадываться, куда попал?

Ранняя весна, снега почти не было, хоть и слякотно вокруг. Однако тепло. Я в каком-то драном, длинном пальто без подкладки, темные брюки из плотной ткани, на голове шляпа. Стою на остановке напротив автовокзала. Знаю, что надо ехать, но забыл номер автобуса. То ли рейс 35, то ли 53. Хорошо хоть соображал, куда направляюсь – домой, в Елшанку – окраина города. Далековато, да и есть ли прямой рейс в тот район? Ничего не знаю. Отвык от общественного транспорта.

Народу мало. Странно. Несколько человек отрешенно смотрят вдаль. Мучительно вспоминаю, откуда я возвращаюсь. В голове вертится: отец, отец. Что отец? Еду от отца? Он ведь умер. Кладбище в другой стороне. Да нет же, я с живым разговаривал. Он что, в больнице? Мой отец в больнице? С чем? С инсультом, от которого скончался, не приходя в сознание, после трёхдневной комы пять лет уже как? Что-то не так. Кажется, он мирно проживает где-то недалеко, тут же рядом с автовокзалом. Или работает здесь. Фу, чертовщина какая-то…

Подходит автобус. Пытаюсь разглядеть табличку с номером автобуса, надеясь, что на ней будет указан пункт прибытия. Не успеваю, несколько человек запрыгивают в салон, и я с ними. Знаю, что с автовокзала дорога одна. Надеюсь как-нибудь сориентироваться. Погляжу в окно, город хорошо знаю, разберусь по ходу.

Но не тут-то было. Чуть замешкался и вижу, автобус уже катит по какому-то грязному, утопающему в большой маслянистой луже помосту – не то железному, не то деревянному. Вокруг странный и незнакомый пейзаж, больше похожий на территорию заброшенной нефтебазы. Вдали видны дома-высотки, освещенные солнцем.

Едем. Поглядываю на скудных и молчаливых пассажиров. Ищу, у кого спросить, доедем ли до Елшанки, или хотя бы до 3-й Дачной. Почему-то не решаюсь. У всех лица отрешенные и мрачные. Смотрю по сторонам, не узнаю ни одной улицы. Едем не долго. Как такового города не вижу, короткие улочки с одиночными покосившимися домишками, пустыри, маленькие квартальчики, наглухо огороженные тёсом. Первая же остановка заставляет меня поторопиться выйти, тем более замечаю, основная масса пассажиров спешно выходит здесь. Но на конечную не похоже, уж слишком короткий маршрут получается для нашего-то большого города.

Итак, я стою на небольшой асфальтированной площадке. Автобус делает крутой разворот и куда-то уезжает, но не в противоположном направлении – что-то отвлекает меня – и я не успеваю заметить в какую сторону. По левую руку от меня – двухэтажный длинный барак из потемневшей от времени вагонки, мрачный дворик, по правую – нагромождение не то торговых палаток, не то недостроенных приземистых павильонов. Напротив – полусферическое сооружение с широким парадных входом, напоминающим вход в станцию метро. Захожу. Небольшой тамбур с тремя дверями. Левая открыта, направляюсь в неё. Вижу достаточно просторное помещение, похожее на кафе. Посетителей нет. В дальнем углу нечто вроде барной стойки. За стойкой молодой мужчина, протирает тряпкой полки и посуду.

– «Пэл Мэл» есть у вас?

Бармен смотрит на меня вроде бы и дружелюбно, но от вопроса несколько мрачнеет – или мне только кажется. Смотрит на скудные витрины, нехотя машет рукой на полку, где лежали всего два или три вида курева. Пачки незнакомые, но выдающие что-то простенькое, не «Прима» и не «Памир», а возможно, и папиросы.

– Только это, – мрачно отвечает мужчина, словно я задел его достоинство, потребовав что-то недозволенное здесь или никогда не водящееся в продаже. Весь его вид выражал, что я здесь человек явно чужой, и как тут оказался – непонятно. Чуть ли не мысли его читались: «Ходят тут, богатенькие».

Я мысленно окинул себя взором, ничего вычурного ни в одежде, ни во внешности моей я не нашёл. Напоротив – одет…, ну, если не как бомж, но как бродяга. А поскольку местность напоминала скорее гетто, чем цивилизованный квартал нашего города, я счёл, что выгляжу соответственно и вполне сойду за местного жителя – некоторые из них попались мне на глаза по выходу из автобуса.

– Ничего, давайте, что есть. Я люблю и такие, – изобразив покладистость, среагировал я на ситуацию, которая начала меня сильно беспокоить. Но вместо ожидаемого, я получил отпор:

– Вам не сюда. Дверь прямо, в арку, – махнул головой бармен в сторону тамбура, из которого я прошёл сюда.

Я не стал упрямиться, и, ничего не понимая, поспешно вышел на улицу. Проходившая мимо женщина отпрянула от меня, лишь только я хотел задать вопрос, где трасса, ведущая к центру города. Отпрянула не боязливо, как от прокажённого, а пренебрежительно, как от человека, только что обидевшего весь квартал.

Бармен предложил пройти в арку. Я вновь обернулся ко входу в куполообразное сооружение и ступил в тот же тамбур. Итак, слева – дверь в бар, справа – задраена наглухо и, похоже, открывается редко. А прямо – действительно арка. Захожу с нарастающей тревогой в душе…

В полумраке вижу тесное почти квадратное пространство, сводчатый высокий потолок. Справа обнаруживается зев тоннеля, подобного метрополитеновскому, но рельсы, если они и есть, укрыты толстым слоем черной грубой ткани, наподобие драпа или сукна. Тоннель слабо освещён рядом тусклых лампочек в стене, уходит с изгибом во мрак. Явно не функционирует и не является даже пешеходной зоной.

Слева – стена такой конструкции, словно когда-то здесь было продолжение тоннеля, однако вместо него – сложный переплёт с матовым стеклом в непонятных разноцветных узорах. За стеклом, видимо, источник искусственного света, скорее всего со стороны бара, где я только что побывал. Создавалось впечатление, что некогда функционирующий тоннель демонтировали на каком-то отрезке и оборудовали выход наружу, через который я вошел. В результате реконструкции участка тоннеля возникла комната, полы которой выложили грубой керамической плиткой. Вот на этой плитке сейчас я и стоял, разглядывая нескольких странных женщин. Их было шестеро-семеро. Молодые и среднего возраста. Все уставились на меня.

– Тут транспорт ходит? – спросил я. – Мне бы до Елшанки…

Одна, молодая, лет двадцати пяти, удивленно задала вопрос:

– Вы что, без талона сюда добрались?

– Какой талон?

И тут я почувствовал страх. Он исходил от женщин. Они хоть и молчали и внешне никак не реагировали, но по тщательно скрываемому напряжению я понял, что мое появление здесь – большая оплошность и недопустимое нарушение каких-то страшных правил.

– Мне бы уехать как-нибудь, – растерянно пробормотал я, стараясь выглядеть максимально миролюбиво.

Одна из женщин с разукрашенным по-маскарадому скулами и лбом (возможно, это был татуаж), как-то странно приблизила своё лицо к моему, словно вглядывалась в глаза или принюхивалась, потом потянулась ко мне щекой…

– Нет! – резко произнесла она, отпрянув и обращаясь к остальным. – Нельзя, он мне не нравится, что-то не так, не верьте ему, я чувствую не те мысли.

– Да я никаких плохих намерений не имею, что вы! – попытался улыбнуться я. – Я, видимо, случайно сел не в тот автобус…

Дородная бабёнка средних лет укоризненно покачала головой. Мрачная безысходность повисла в воздухе. Я начал догадываться, что попал в зону, тщательно скрываемую от другого населения города. Здесь всё было пронизано какой-то жуткой тайной.

Странные особы прятали от меня глаза, кто-то отошёл в сторонку, кто-то отрешённо повернулся ко мне спиной.

– Девочки, подскажите, как выбраться отсюда. Я уеду и всё забуду. Я никого из вас не видел и даже не был здесь… Да я и не понял ничего. Приснилось мне, – пытался я задобрить растерянных женщин.

– Он выдаст нас, это не просто так, – услышал я приглушённую чью-то фразу.

– Да, блин, я случайно здесь! – взмолился я. – Как выбраться – скажите, и я уйду навсегда, и дорогу забуду…

– Вот это правильно, только к менеджеру тебе надо, – сказала равнодушно одна.

– Кто это? – напрягся я.

– Не волнуйтесь, – усыпляя мою бдительность, почти ласковым тоном произнесла другая женщина, ранее молчавшая, лет 35, – менеджер решит ваш вопрос. Так надо. Идите, ничего страшного, – и легонько подтолкнула меня в сторону распахнувшейся во внутренний дворик до сих пор не замеченной мною низенькой дверцы в стене.

Я шагнул обречённо во двор, где ещё лежал снег. Дверь в помещении напротив уже была открыта. Преодолев на ватных ногах несколько метров – дворик был крохотный, – я заглянул внутрь. Меня вновь подтолкнула сзади все та же женщина.

– Вот менеджер, вам к нему, – скороговоркой тихо выпалила провожатая и, как мне показалось, испуганно удалилась прочь.

Запах мясной лавки ударил в нос. Из-за тяжелой широченной занавеси выглянул мрачный сутулый человек в длинном прорезиненном фартуке зеленого цвета и с бойцовскими перчатками на руках. Он что-то пробормотал, явно приглашая сделать ему навстречу несколько шагов подальше от входной двери. Приблизившись к нему, я услышал что-то вроде: «Слушаю вас, какие проблемы?»

– Я оказался здесь случайно, даже дорогу не запомнил, а мне в Елшанку…

Не успел я договорить, как получил два сокрушительных удара в челюсть, в голову. Почему-то первой мыслью было: «Ограбят». Во внутреннем кармане пальто лежало портмоне с двадцатью тысячами рублей. Вторая мысль: «Убьют».

Я упал в белую жижу, разлитую на полу, молоко или белила – так мне показалось. А вокруг – россыпи не то муки, не то крахмала. Я барахтался в этой мерзкой луже, запутавшись в полах пальто, и стонал, а «менеджер» продолжал меня избивать. Теперь в одной руке у него была увесистая палка, наподобие биты, только конец её увенчивал конусообразный набалдашник с остриём, направленным в меня. Во второй руке – гнутая хворостина, похожая на короткое удилище. Я притворился потерявшим сознание, стараясь выиграть тайм аут. В душе неприятно ворошилось сожаление: зачем позволил напасть на себя, вместо того, чтобы атаковать первым. Но кто знал, что всё произойдёт так быстро. И что намерения менеджера не оставят мне выбора. «Бита» охаживала мои бока, а хворостиной мужик с садистским равнодушием тыкал в меня, стараясь попасть концом в мою поясницу или чуть ниже. Я чувствовал эти, казалось, безобидные тычки, и не понимал их смысла. Однако ощущение растущего онемения в теле и одновременно возникшая мысль, что внутри хворостины проходит трубка, заканчивающаяся тонкой иглой, повергли меня в животный ужас. Меня убивали с сатанинским спокойствием и с неизвестными мне целями.

Я взмолился о пощаде, как можно более плаксиво и жалобно, демонстрируя всю свою беспомощность и покорность судьбе. Потом заохал, и начал обмякать, имитируя паралич. Хотя и без всякой имитации, он, возможно, был уже близок. Что мне впрыскивали – откуда бы знать? Смертельный, усыпляющий или парализующий препарат?

Бороться! Плевать на все, даже если не получится, бороться! Даже если у них нет намерений убить меня! А если и не убить, то что тогда? Отключить память и выкинуть куда-нибудь в городе? Чепуха! По всем признакам, они не станут себя утруждать таким милосердием. Убьют, расчленят, съедят, пустят на фарш и – на рынок, продадут на органы, да мало ли что ещё! Бороться.

Я судорожно дернулся, скрючился, и завалился на бок, лицом к своему мучителю. Он с параноидальной методичностью продолжал тыкать в меня своей «булавой» и «удочкой» поочередно…

Изловчиться и выхватить «булаву», барахтаясь и скользя в молочно-мучной жиже? Неудача – смерти подобна. Ноги «бойца» далеко – не подсечь, не ухватить.

В момент, когда палка в очередной раз уткнулась в мой бок своим конусовидным острием, я пропустил её под рукой, прижал левым локтем к телу, а правой рукой крепко ухватился за древко. Молниеносным рывком я выдернул палку из скользких перчаток. Человек качнулся в мою сторону. Он не успел мобилизоваться. А я с опорой на лопатки распрямил напружиненное тело и выбросил левую ногу. Удар тупого носка моего зимнего ботинка угодил точно в гладко выбритое лицо. Правая нога ударила в область голеней моего противника. Он постарался удержать равновесие, но мне хватило времени оказаться в вертикальном положении. Одновременно булава, описав в воздухе полукруг, своей рукояткой хрястнула в челюсть «мясника». Меня охватила звериная ярость. Страх потерять сознание от хитроумных инъекций заставил действовать быстро и наверняка.

Через минуту все было кончено, хотя остановить мне себя было нелегко. Менеджер с раскроенным черепом и лицом, представлюющим из себя молочно-кровавое месиво, лежал у моих ног. По агонизирующему телу ещё пробегала мелкая судорога, ступня, обутая в черный кроссовок, ритмично дергалась в грязно-белой луже.

Меня колотило в ознобе. Я озирался, высматривая подобие оружия. Помещение в чернеющей глубине сужалось и уходило куда-то вниз. Там проглядывался покатый спуск в подвал. Исследовать его ни времени, ни желания не было. На улице, если маленький дворик снаружи можно было назвать улицей, послышались мужские и женские голоса. Мое тело стремительно слабело. Бежать в подвал, оставляя за собой кроваво-молочный след? Я схватил бывшего менеджера за ноги и быстро поволок его вглубь помещения. Похоже, здесь никого больше не было. И слава богу.

Опомнившись, я бросил свою жертву и стремглав метнулся к входной двери – кажется, на ней был запор. Когда та коварная баба ушла, дверь хлопнула за моей спиной, лязгнув железом. Так и есть – задвижка. Я дернул её слишком сильно, громыхнуло так, что голоса стихли. Плевать. Только сейчас, возвращаясь к трупу, я увидел на стене, возле которой встретил меня менеджер, телефон: старинный, какие висели раньше в телефонных будках, а точнее на заводских проходных – из черного эбонита, с огромным диском и полустертыми цифрами в его отверстиях. Звонить? Куда? Да и что это может быть за телефон? Местный коммутатор? Но и сотового со мной не было. Кстати, где он? Ведь я не расстаюсь с ним никогда. Странно. Все странно.

Кто-то подергал за ручку двери снаружи.

Через мгновение я стоял между рельсами одноколейки в таком же тоннеле, как десять минут назад. Куда девать труп, я не знал. Ни чанов, ни баков, ни ящиков, ни укромных закутков здесь не нашлось. Но откуда-то ведь шёл запах разделанной несвежей туши! В потёмках не очень-то осмотришься. Лишь рельсы поблескивали в свете далекого и одинокого фонарика, торчащего из потолка в глубине тоннеля.

Я отпустил ноги бездыханного тела и, перемахнув через деревянную конструкцию тупикового упора, кинулся бежать по промасленным шпалам…

Первая встреча с одним из главных действующих лиц

Апрельское солнце как никогда припекало. Обонянию весна являла характерную смесь раскисшей земли, парящего асфальта, тающего снега, пропитанного за зиму городской грязью, солью и песком. За проходящими мимо женщинами стелился эротический шлейф духов, гормонов и надежд. Молодые и уверенные в себе особы торопились сменить зимний гардероб на почти летний, откровенно игнорируя демисезонную фазу. Короткие юбчонки, колготки телесного цвета, туфли на шпильках, распущенные волосы, вызывающий макияж.

Одна из центральных улиц города, захлебнувшись пробкой, стояла. Водители разглядывали прохожих с куда большим интересом, чем ещё месяц назад. То тут, то там раздавались короткие гудки клаксонов, и чаще не от раздражения, а от неудержимого игривого восторга, адресованного каждой второй проходящей мимо юбке.

Макс стоял как раз в таком месте: недалеко от сложного перекрестка, на остановке общественного транспорта, напротив главного корпуса университетского городка. В трех метрах группа веселых студенток то и дело взрывалась беззаботным звонким смехом. Яркая блондинка, обращенная лицом к Максу, стреляла на него похотливыми глазками и периодически склонялась к уху соседки, стоящей спиной. Но та не решалась повернуться, хотя плечами рефлекторно поводила и косила глаза. Потом как бы случайно переступила с ноги на ногу и оказалась вполоборота к объекту интереса подружки. Однако «объект» отошел подальше и встал у самого бордюра, сосредоточенно вглядываясь в окна медленно двигающихся машин. Будоражащая весенняя атмосфера не могла совладать с мрачными мыслями Макса. Сейчас ему было не до любви, не до секса, не до новых приключений и головокружительных романов. Предстояла неприятная встреча. Назначенное время уже прошло, но звонок по мобильнику, раздавшийся три минуты назад, подтверждал, что договоренность в силе, и всему виной дорожные пробки.

Поскольку марка автомобиля заранее не была известна, распахнувшаяся дверца грязной Лады-Калины, вызвала легкое удивление.

– Запрыгивай! – весело ощерился небритый мужчина в бейсболке и черных очках.

Макс сел в машину, мельком взглянув на игривых девчат. Те разочарованно посмотрели ему вслед и, встретившись с брутальным парнем глазами, поспешно напустили на себя искусственную серьезность вперемешку со скукой.

– Каковы планы? – спросил хмурый человек за рулем «Калины», неизвестно к кому обращаясь.

– К Шепелю сразу поедем, там разберемся. Он ждет, я звонил, – бодро откликнулся небритый пассажир с заднего сиденья и жизнерадостно толкнул локтем Макса. – Знакомые тёлки?

– Нет. Просто пялились на остановке.

– Во, парень! Такие бабы на него пялятся, а он монаха из себя строит.

– Да какой он монах? – включился в разговор пожилого вида мужчина, сидящий рядом с водителем. – Я слыхал, у него в Москве личный гарем в двух общагах уже не помещается.

– Что, правда, Макс? – развеселился небритый.

– Шепель знает, что я завтра улетаю? – спросил Макс, проигнорировав легкомысленную тему и прозвучавший вопрос.

– Знает, – немного посерьезнел небритый. – Потому и позвал. Дело у него к тебе новое есть.

Наступила пауза в разговорах, машина наконец свернула на светофоре, вырвавшись из сплошного потока. Преодолев приличное расстояние, спутники оказались на трассе, ведущей за город.

Высокие металлические ворота в глухом трехметровом кирпичном заборе открываться не торопились. После долгих согласований по телефону и переговоров с охранниками хозяином презентабельного особняка разрешено было впустить только двоих: небритого по кличке Пашехон и Макса. Пожилой пассажир, кряхтя, вылез из машины, и принялся разминать спину. Водитель распахнул дверь, закурил, оставаясь на месте, и безразлично глядел, как закрывалась калитка за двумя вошедшими внутрь. Мелькнул краешек гигантского мощеного двора.

– Не любит меня Шепель, игнорирует, – пробурчал себе под нос пожилой.

– Да кто тебя любит, Вова? – сплюнув, сказал водитель и шумно затянулся табачным дымом.

Несмотря на множество роскошных залов и комнат, приём гостям был оказан в кельеобразной комнатушке на первом этаже со сводчатыми потолками и отделанной весьма скромно. Правда чистота, полумрак, аквариум в стене и миниатюрный камин создавали необходимый уют для доверительной беседы. Мягкий диванчик, два кресла и круглый низенький столик – вся мебель помещения. Хозяин – лысеющий, розовощекий, простодушный на вид, от силы лет сорока пяти, в узких очках, еле держащихся на кончике тонкого носа, – пожал руку сначала Максу, потом его спутнику и пригласил рассаживаться.

– Давайте коротко, по-деловому, – начал он, скрестив руки на груди и меряя шагами пол: пять шагов вперед, пять назад. – В чём проблема, Максим?

– Проблема в том, что я не подвязывался удовлетворять амбициозные прихоти ваших подопечных.

Небритый нервно качнулся в своем кресле, куда он сел после того, как Макс избрал диванчик. Шепель поднял брови, глядя в пол, и на мгновенье приостановил свой размеренный шаг. Макс выдержал паузу и продолжил:

– Меня просили об услуге, я её выполнил. Выполнил, больше выказывая свое уважение к вам, чем преследуя какие-то свои интересы. Кому-то этого показалось мало, и, я считаю, жадность до халявы заставило ваших друзей прицепить бесплатным довеском свои нелепые просьбы. Вы лично давали на них свои санкции?

Шепель молчал. Макс упорно вторил ему – также молчал. Наверное, в глазах «небритого» это выглядело невероятной наглостью и даже дерзостью. Он качнулся снова и опустил лицо в пол, как страус прячет голову в песок.

– Хорошо, Максим, я признаю некоторую несанкционированность допзаказа. Но мои интересы в нем определенно предусматривались. И ты не мог не знать, ну, уж по крайней мере, не догадываться об этом. Как быть с этим?

– Я прагматик, Никита Иванович. Возможно, педант в некоторых вопросах, особенно там, где лично я рискую больше, чем получает выгоду мой заказчик. Поэтому Ваше фактическое подтверждение своей причастности к довеску для меня было вопросом принципа. Его я не получил.

– Ты мог позвонить!? – немного визгливо, на пределе возможностей голосовых связок выкрикнул Шепель, тут же взяв себя в руки и продолжив предельно спокойно. – Я ведь ждал твоего звонка. Это было бы разумно – позвонить мне с уточнениями заказа. Ты ведь не робот, не компьютерная программа, где каждое действие должно подчиняться жесткому алгоритму. Есть сомнение – набери номер. Что может быть проще? Зачем усложнять ситуацию? Был бы звонок, не было бы сейчас и этого разговора.

Макс встал, что, видимо, выходило за рамки принятого здесь протокола, остановив тем самым мерное расхаживанье хозяина.

– Я не стремлюсь к признанию моего авторитета выше, чем его оценивают в той или иной компании. Но если он признаётся не в той мере, в какой его осознаю я сам, я просто расстаюсь с компанией.

Небритый и вовсе теперь являл собой бесформенный комок, слившийся с креслом.

Шепель и Макс стояли лицом к лицу и смотрели друг на друга. Взгляд одного из под тонкой золоченой оправы очков был надменным и вызывающим. Другого – не выражал ничего. Он проходил сквозь стоящего напротив и рассеянно устремлялся на что-то, находящееся далеко-далеко позади хозяина дома.

– Аграфентов! – рявкнул Шепель, обращаясь к небритому. Тот встрепенулся и встал тоже. – Ты знал, что Вова проявляет излишнюю инициативу?

– Сегодня узнал, Никита Иваныч. Вовик сам мне признался, когда вы велели его с собой прихватить, – подобострастно ответил небритый. – Он в машине сидит. Позвать?

«Схватка взглядов» внезапно прекратилась, теперь и Шепель, и Макс одновременно посмотрели на Аграфентова.

– И в каких же словах он признался тебе? – на одной пятке повернувшись к небритому, спросил хозяин и заложил руки за спину.

– Один хрен, говорит, Максику шеф все проплатил, пусть-ка и мое дело заодно устроит. В смысле он мне признался, что так подумал тогда…

– Когда?

– Когда у Макса получилось… Ну, это…

– А кто знал?

Аграфентов молча, опустил голову.

– Кто знал, ЧТО там у него получилось, я спрашиваю?! Ты знал, морда! – Шепель схватил своими холеными пальцами небритый подбородок Аграфентова, – Кто тебя просил болтать?! Язык отрезать? – и помолчав немного, брезгливо закончил: – У, клоун.

Шепель набрал номер по мобильнику и сказал одно лишь слово в трубку: «Отбой». Повернулся к Максу, обращаясь явно не к нему:

– Максиму проплатить дополнительные услуги. Вову наказать на двойную сумму. Будет впредь бежать впереди паровоза – раздавлю. Всё понятно?

– Всё, Никита Иваныч, понятно, сделаем, – отозвался Аграфентов.

– Тогда всем спасибо, провожать не буду, дорогу сами найдёте…

И уже удаляясь в неприметную дверь, внезапно обнаружившуюся в дальнем углу комнаты за тяжелой портьерой, добавил – Да! Максима проводить, как полагается.