Авторские истории

Не может рука, может нога – рушит носком кованного сапога только что построенные замки, заботится о том, чтобы было как можно меньше повторений старого в новых архитектурных решениях....

Читатели, из сети, приносят в собственные чертоги разума немного вывезенных автором в инет идей – мебелируют мозг кирпичами, вывезенными различными авторами на всеобщее обозрение.

Автор наливает себе пива, его "кирпичи", растасканные по чужим мозгам начинают светиться. От перегрева, читатели изрыгают кирпичи наружу...уже обожженными. Собрать их в кучу, и свезти на новый строительный объект, построить что-то еще, чтобы Жорик об это ногу сломал....

Снова выстрелы. Ближе. Я услышал, как звенят вышибаемые пулями стёкла. Затем раздалось жужжание, и прямо над нами завис квадрокоптер.

Прежде, чем мы успели отреагировать, Васкез вскинул пулемёт и разнёс дрон в клочья. Вокруг посыпались осколки. Джавад испуганно стряхнул с плеча кусок пропеллера.

— Слушайте внимательно! — рявкнул Васкез. — Сейчас выскакиваете и бежите в штаб! Со всех ног. Я прикрою!

Не дожидаясь ответа, он выскочил за угол и дал длинную очередь.

— Ну! — рявкнул он. — Пошли, пошли!

Мы побежали. И увидели, что от штаба к нам спешит папа с несколькими бойцами. Среди них я узнал долговязого Штейна.

— Никита! — крикнул папа. Снова взрыв. Я бросил взгляд назад и обомлел. Сквозь обломки поднятого из асфальта заграждения на плац выезжали грузовики с красными крестами. За грузовиками бежали в полуприседе люди в шлемах и бронежилетах. Васкез ощерился и снова дал очередь. В ответ засвистели пули.

— Отходим! — скомандовал папа. Мы добежали до входа, и уже оттуда я увидел, как крыша одного из грузовиков раскрылась, и оттуда выехало массивное орудие со спаренными стволами. Тихо прогудев, оно развернулось к офицерскому общежитию и дробно, страшно застучало: «ду-ду-ду-ду-ду». В ответ упорно отстреливались, и тогда один из атакующих вскинул на плечо тубус и шарахнул по общежитию ракетой.

Внутри полыхнуло, из окон вырвалось пламя. И я вдруг понял, что это война. Настоящая. «Ближе, чем кажется».

— Не смотри!

Папин голос вывел из оцепенения. Меня схватили меня за воротник ипротащили по коридору до лифта. Только в кабинке папа ослабил хватку и быстро нас осмотрел.

Васкез остался наверху. И офицеры остались, кроме Штейна и ещё пары других. Папа захлопнул тяжёлую дверь, задвинул засов и опустился за длинный Т-образный стол, уставленный телефонами. Штейн сел рядом и открыл блокнот. Офицеры рассаживались за изогнутый пульт с кучей кнопок, рычажков и несколькими рядами экранов.

Экраны засветились, на них проступили кадры боя. Кто-то стрелял — беззвучно, кто-то командовал. Внизу светились надписи: «Центральный плац», «Городок», «Стрельбища», «Мастерские».

— Что со связью? — бросил папа.

— Помехи ставят, — напряжённо ответил связист. — К нашим не пробиться.

Папа скрипнул зубами и сорвал с аппарата трубку. Подождал, затем принялся напряжённо докладывать:

— Штаб, «Рубеж-один», Наумов. У нас ЧП, нападение спецназа Управления. Выводят из строя РЛС, глушат связь. Прошу немедленного подкрепления. Никак нет. Так точно. Есть держать оборону.

Он положил трубку и нервно забарабанил пальцами.

— Что? — тихо спросил Штейн.

— Да всё то же, — невесело усмехнулся папа. — «Помощь идёт». А где она, эта помощь? Летели, да не долетели.

— Кобург молчит? — Штейн взял ручку и завертел её в пальцах маленьким пропеллером.

— Молчит, — подтвердил папа. — И, похоже, уже не ответит.

— Управление?

— А кто ещё? Ты посмотри, как воюют.

На экране то там, то здесь мелькали фигуры врагов. Папины бойцы отчаянно отстреливались, на одном из экранов бинтовали солдата в набухающей кровью тельняшке.

Я понял, что про нас забыли, отодвинул тяжёлый стул и уселся. Рядышком опустилась Маруська.

Потянулись тревожные минуты ожидания. Папа хватал трубки, пытаясь дозвониться до ведущих оборону офицеров. Иногда у него получалось, и тогда он всё больше мрачнел. Дело, похоже, было плохо.

После каждого звонка он тихо советовался со Штейном. Тот яростно листал блокнот, что-то записывал и шептал в ответ.

— А если подтянуть?.. — спрашивал папа.

Штейн качал головой:

— Не успеем. Вторая ещё держится, но патроны на исходе.

— А бункер? Пробиться к танкам?

— Не успеем поднять и вывести технику. Мало людей, дежурная смена полегла с отравлением.

— Ч-чёрт!

Маруська повела плечами: лёгкий пляжный сарафанчик не спасал от прохладного бункерного воздуха. В соседней комнате я увидел солдатские раскладушки. Притащил плед и накинул Маруське на плечи.

Мышка слабо улыбнулась, и я понял, что дрожит она не от холода. Надо чем-то её занять. Я придвинул валявшиеся на столе листы, достал из стакана ручку:

— Рисуй.

— Что?

— Что хочешь.

Маруська принялась рисовать домик и солнышко. Джавад подумал и тоже притянул к себе лист.

Я водил ладонями по блестящей столешнице и слушал, как в углу гудит вентиляция. Толька молчал. На экранах разворачивалось сражение.

Враги наступали. Окружив последнюю зенитку, они выволокли всех из кабинок и повалили на землю. Из общежития больше не стреляли. Грузовики расползлись по базе, помогая давить очаги сопротивления. За каждым тянулась цепочка бойцов в броне.

— В прежние времена их бы перещёлкали, — мрачно заметил папа.

Штейн дёрнул щекой:

— Некомплект состава, техники… Они всё просчитали.

— Я ведь говорил Валерьеву… — скривился папа. — И как он сейчас удачно пропал!

— Слишком удачно, — тихо сказал Штейн.

Папа бросил на него быстрый взгляд, но промолчал. Потом повернулся к сидящему за пультом офицеру:

— Что со связью?

— Не пробиться, — покачал головой тот. — Виноват, товарищ подполковник.

— Должно же быть что-то!

— Есть громкая, — подсказал Штейн. — Громкоговорители.

Вместо ответа папа вскочил, подбежал к пульту и взял в руки увесистый микрофон со спиральным, как у телефона проводом.

— Бойцы! Это Наумов! Держитесь, помощь близка! Враг будет уничтожен!

И мы увидели на экранах, как встрепенулись солдаты. Один из них поднял сжатый кулак: слышим, мол. Но и враги это услышали.

— К штабу стягиваются, — прошептал Штейн. — Готовимся.

На одном из экранов я увидел залёгшего на втором этаже Васкеза с парнями. Среди них я узнал Рокко и Джонни. Васкез улыбнулся и подмигнул в камеру.

— Держись, колониалы, — прошептал папа. — Будет жарко.

И тут вдруг Маруська спросила. Громко, отчётливо:

— Дядя Рома, они нас убьют?

Папа повернулся к ней. В глазах у него что-то мелькнуло, но он быстро взял себя в руки.

— Не убьют. Тут вы в безопасности.

Он попытался улыбнуться, но вышло натянуто. Толька фыркнул и уставился в столешницу, а я… Мне не страшно стало, нет. Даже не знаю, как это чувство описать. Поэтому я просто встал, подошёл к папе и крепко его обнял, уткнувшись носом в погон.

— Ты чего, чего? — Папа растерянно похлопал меня по голове. — Ну брось, люди же смотрят.

Но мне было всё равно, что смотрят. Поэтому я не отпустил, а наоборот — вцепился ещё сильнее.

И он вдруг понял. Прижался ко мне щекой, погладил — по затылку, потом по спине. И мягко отстранился:

— Всё будет хорошо, слышишь?

Я кивнул и виновато шмыгнул носом:

— Обещаешь?

Но тут нас прервали: наверху, в штабе завязался бой.

Вцепившись в столешницу, я наблюдал за жутким немым кино. Вот Васкез вышибает стекло и стреляет. В ответ в окно бросают гранату, но Васкез ловит её на лету и отправляет обратно. Взрыв, дым. Фигуры внизу разбегаются, оттаскивая раненого бойца. Затем внутрь влетает дрон, а потом изображение замирает и появляется надпись «No signal».

Но Васкез жив. И парни его живы. Они перебегают из комнаты в комнату, ведя отчаянную перестрелку. В какой-то момент Джонни дёргается и неловко оседает. Васкез и Рокко бросаются к нему и тут…

Наверное, это была ещё одна ракета, потому что потолок бункера чуть дрогнул, а на экране ярко вспыхнуло и пошли полосы. Хрустнув, сломалась в пальцах Штейна ручка. Папа привстал.

Мы беспомощно наблюдали, как готландские спецназовцы втягиваются в штаб и проходят по коридорам. Навстречу с поднятыми руками выходили офицеры. У них отбирали оружие, ставили на колени и перехватывали запястья пластиковыми стяжками.

— Всё, — мрачно резюмировал Штейн. — Отвоевались.

— Наши на подходе, — протянул папа. — Надо тянуть время.

— Они пропали… — начал было Штейн, но папа вскинул руку: в дверь бункера гулко постучали.

На одном из экранов я видел собравшихся с той стороны готландцев. Один из них посмотрел в камеру и указал на дверь. Папа нехорошо усмехнулся:

— Козлятушки-ребятушки, отопритеся, отворитеся…

Готландец словно услышал. Он жестом подозвал пару своих и что-то приказал. Те скинули ранцы и достали нечто, напоминавшее свёрнутую спиралью колбасу. Перекинули автоматы за спину, распрямили «колбасу» и принялись лепить её по косяку рядом с замком.

— Вышибать будут, — прокомментировал Штейн. — Дети, отойдите подальше и зажмите уши.

Он это странно сказал: отсутствующим голосом. Словно не здесь был и не с нами.

Мы испуганно вскочили и сгрудились в дальнем углу. Я увидел, как папа достаёт из кобуры пистолет.

— Зачем, Роман Андреевич? — Голос Штейна звучал всё так же отстранённо. — Мы сделали, что могли.

Папа смерил его взглядом и вжался в стену. Готландец на экране ещё раз посмотрел в камеру, а потом махнул рукой.

Грохнуло сильно, тяжёлая створка распахнулась. От едкого дыма мы закашлялись.

— Бросайте оружие!

Штейн поднял руки. И офицеры подняли. Они так и стояли возле пульта, боясь пошевелиться.

Готландцы входили не спеша, поводя по сторонам стволами. Нас они увидели сразу, и старший поманил к себе пальцем в чёрной перчатке:

— Вы. Ко мне. Без резких движений.

А потом он увидел папу: бледного, вспотевшего, оскаленного. И сказал — спокойно, как ребёнку:

— Убери оружие, подполковник. Ты проиграл. Объект взят.

— Не дождётесь, — зло рявкнул папа.

— На подкрепление надеешься? — уточнил старший. — Они сейчас будут. Только зачем, ты думаешь, мы вышибали зенитки?

Я ничего не понял. А папа…

— Роман Дмитриевич, не надо! — предостерегающе начал Штейн.

Папа не ответил. Трясущейся рукой он вытер лоб, виновато на меня посмотрел, словно прощения просил… и вскинул пистолет.

Автомат готландца сухо стрельнул. Папа схватился за грудь и медленно опрокинулся назад.

— Дурак, — сочувственно протянул спецназовец. — Говорили же тебе по-хорошему.

Что было дальше, я помню плохо. Помню, что кричал, рвался, что меня оттаскивали назад — кажется, Штейн. Бледный как полотно Джавад закрывал Мышке глаза. Последнее, что врезалось в память, это как старший готландец устало сказал:

— За мной. Не бойтесь. Солдат ребёнка не обидит.

А Толька вдруг вскинулся, прищурился и спросил:

— Дядя Петя?

— Не сегодня, — сказала. — Сегодня облачно.

Сухая и прохладная, нежная ладонь матери коснулась щеки. Элара отвела взгляд. За спиной — она чувствовала лопатками — висела фотография: старая, но чёткая. Молодые лица, яркие краски.

— Почему ты так думаешь? — удивилась мама. — Ливи, милая. Сегодня точно будет солнечно.

Элара не стала говорить, что в их городе солнца нет, а любимое мамой озеро далеко. Она оправдалась:

— Прогноз неясный, — и поднялась.

«Неясный» — это слово стало девизом их жизни. На терминале Элары мигал значок входящего сообщения от клиники. Она открыла его в десятый раз. «Пациент: Лина. Приём: невролог. Дата: Среда. Время: между 10 и 14». Между десятью и двумя часами дня. Четырехчасовое окно неопределённости. Маршрут общественного автоматона, который должен был их отвезти, имел «вероятность прибытия: 78%». Двадцать два процента на то, чтобы остаться здесь, в этой комнате, и смотреть, как ускользает очередной шанс.

Она попыталась забронировать медицинский транспорт — более надёжный, с повышенным приоритетом. Система думала несколько минут, а потом выдала холодный вердикт: «Ошибка 7.3: Недостаточно ресурсов разрешения для подтверждения маршрута».

Спасибо, что хоть ошибку назвали.

Мама вдруг поймала и стиснула её руку, и Эларе захотелось накричать на неё.

— Я помню, ты моя дочь, — сказала мама. Элара стиснула зубы; глаза защипало. — В тот день было так ясно, так красиво. И я помню, как твой отец разливал нам вино. Мне и Ливи.

Про себя Элара продолжила: «Он сказал, что этот день такой совершенный, что…»

— Он сказал: «Этот день такой совершенный, что его внесут в Пергамент как эталон счастья». А альба пахла так, словно сам мир решил подарить нам свои лучшие духи. Каждая травинка, каждый блик на воде... я помню всё.

Почти дословно.

Мама говорила, и прошлое становилось реальным. Эларе било в глаза солнце, до которого из Дамбы ехать было не меньше суток; она чувствовала вкус вина и запах цветов. Воспоминание матери было настолько ярким и ресурсоёмким, что, казалось, оно вытягивало всю чёткость из настоящего. И Элара поддалась: всего на минуту прикрыла глаза, чтоб атлас помидора под рукой сменился шёлком неба и альб.

*

Она должна была выйти на работу между одиннадцатью и двенадцатью. Между половиной двенадцатого и двенадцатью, когда Элара уже стояла у двери, пришёл ответ от врача:

Раздался резкий сигнал терминала. Элара вздрогнула и отобрала руку у матери.

«Срочное уведомление. Для пациента Лина открылось окно в программе экспериментальной терапии. Место одно. Возможность действительна в течение следующих нескольких дней. Требуется немедленное подтверждение и прибытие в чётко назначенное время. Любое отклонение от графика аннулирует возможность».

Элара перечитала сообщение. Потом ещё раз. Слова «чётко назначенное время» горели на экране, насмехаясь над ней. Это был спасательный круг, брошенный в болото. Элара даже не была уверена, что это уведомление пришло вовремя. Хватило ли на это уделённых ей ресурсов?

— Дорогая моя, что-то случилось?

Элара набрала на терминале: «Да».

— Нет, — ответила матери.

— Это хорошо, — улыбнулась мать. — Принеси мне ещё вина. Посмотри, как блестит озеро. Ветви деревьев зелёные, но в воде они кажутся золотистыми — это потому что их подсвечивает солнце. Хочешь, совьём из них венок?

«Слот подтверждён. Временной маркер: 320 день, 11:00:00. Статус: Предварительный. Для финализации требуется физическая верификация генетического паспорта пациента Лины (ID 774-Б-91) в Центральном Архиве Сектора. Требуется личное присутствие пациента для подбора оптимального метода и финальной диагностики. Нынешний диагноз временно считать недействительным. Крайний срок: сегодня, до 18:00».

Элара сняла руку с ключа.

Работа отменялась. Она написала в терминал короткое: «Сегодня меня не будет», зная, что за это с её потока срежут вычислительные мощности, но лечение — лечение на мощностях мамы. До него надо только добраться.

— Мы едем в Центральный сектор, — сказала Элара, едва зайдя в комнату.

— Ливи? — мягко отозвалась мама. — О чём ты?

Элара не позволила себе чертыхнуться.

— Пойдём к Озеру, Лина, — сказала так ласково, как только могла. Лицо матери озарилось светом. Она поднялась со своего кресла и покачнулась: ноги едва держали. Элара метнулась ближе, подхватила под локоть. Неуклюжая, с тонкими пальцами рука мамы стиснула плод слишком сильно, и показался сок. Элара заискала глазами салфетку.

— Кажется, я сегодня устала…

— Мы пойдём медленно и осторожно, — ответила Элара. — И будем останавливаться, чтобы ты смогла отдохнуть.

— А Хальв? Хальв уже ждёт меня там? Я должна выглядеть красиво.

— Ты выглядишь красиво, — Элара метнула взгляд на фотографию. Отец — обнимает маму за плечи, галантно подаёт цветок альбы тётушке Ливи, улыбается так, что и у Элары бы подкосились колени — умер три года назад. — Хальв будет в восторге.

— Точно? Ты всегда разбиралась в моде лучше, чем я, — мама заглянула Эларе в глаза снизу вверх. — Ему нравится подземный стиль. Знаешь, много карманов, стягивающие ремни… так только в Дамбе носят...

— Он оценит тебя любой.

Элара, поддерживая мать под локти, повела её к двери. Впереди ждала длинная лестница наружу, потом — автоматон в период с 13:00 до 14:00; может быть, он уезжает сейчас.

Погодите, что она должна сделать?

— И запах альбов… — он пробивался в ноздри, был таким чётким. Руки мамы — ломкие, как шёлк; запах — как шёлк, гладок. Атласный плод остался на полу квартиры. Мама вытерла руки хотя бы об одежду?

— Идём, идём вниз, — бормотала Элара, кое-как переставляя ноги.

Когда дошли до остановки, мама наконец перестала говорить про альбы и Озеро. Она оглянулась, спросила:

— Где мы?

— За нами приедет Хальв, — заверила Элара. — Нужно только подождать. Садись. Вот скамейка.

И достала терминал.

«Приезд автоматона — с 13:00 до 17:30. Вероятность прибытия — 66%».

Ей понизили приоритет? За невыход на работу система автоматически урезала её права доступа.

— Я так люблю прикладывать лепестки альбов к щекам. Они на ощупь как вода, милая Ливи. Знаешь, что? — мама по-девчачьи хохотнула. — По секрету. Я попрошу Хальва сделать мне ванну с лепестками. Мы сядем в каверну с горячей водой недалеко от спуска в землю. А там… я хочу его поцеловать, и...

Элара её почти не слышала. «Запрос на повышение разрешения». Ответ системы был мгновенным и безжалостным: «Недостаточно кредитов. Текущий баланс: -14% от необходимой суммы».

А ведь она не умела копить: для этого нужно планировать. Звёзды, какая ирония: чтоб купить, надо копить; чтоб копить — надо планировать, чтоб планировать, надо…

— Он много говорит, что хочет работать с ядром системы. Что он столько учился и хочет в лучшем месте. И что хочет под землю, Ливи. Под землю, представляешь? В Дамбу! Я говорю ему, что это бред. А он — всё своё. Я подумала, что хочу родить ему дочку. А для этого нужно… — мама снова хихикнула. Хлопнула в ладоши, размазывая сок. — Нужна ванна с лепестками альбов! И несколько поцелуев! Ты ведь уже целовалась? Расскажи, как это...

Элара набрала воздуха в грудь.

— Лина, — сказала. Когда она в детстве обращалась к матери по имени, мама ругалась. "Не слушай эти глупые традиции, — говорила. — Там, где я родилась, всегда было: мама". — Понимаешь, я сейчас занята. Я подбираю тебе хорошую одежду, чтобы встретить Хальва. Можно я займусь?

Мама посмотрела на неё.

— Я хотела бы, чтоб моя дочь была похожа на тебя, — сказала. — Ты самая лучшая.

— Спасибо, Лина.

Элара открыла чат с коллегой.

«Что с маршрутизацией F-G до Центрального? Вижу огромную потерю пакетов», — напечатала она.

Ответ пришёл почти мгновенно.

«Весь трафик перенаправлен на рендеринг переговоров в центре. Все некритичные процессы, включая твой, переведены в очередь с низким приоритетом».

Элара стиснула зубы. Она сама занималась распределением этих мощностей. Каждый день она видела системные лазейки, отчёты о мошенничестве с низкоприоритетными узлами и знала, что «низкий приоритет» означает «никогда». Мелькнула отчаянная мысль — взломать? — но она не вышла на работу, и ежедневного кода доступа у неё не было.

«Можешь пропихнуть мой запрос на транспорт в защищенный канал? Как системный сбой», — набрала она.

Молчание. Ответ пришёл с задержкой, словно его тоже затормозила система.

«Это подделка системных логов. Трибунал. Не могу».

Элара закрыла терминал и осмотрелась так, будто видела родной район впервые. Прибытие автоматона теперь значилось с 14:00 до 18:00. А ведь Эларе было даже тяжело продумать путь по Центральному сектору до нужного дома — это было слишком подробно, дальше её горизонта планирования…

Она опустилась на корточки перед смирно сидящей мамой и заглянула ей в глаза.

— Лина, — сказала доверительно. — Я сейчас отойду. Ты — оставайся здесь и никуда не уходи. Хорошо?

Мама кивнула.

Элара поднялась. Когда она оглядывалась, она увидела вывеску: «Кредиты в кредит». Туда она и направлялась.

*

— Зачем вам? — протянул человек за стойкой. Его голос, его фигура были нечёткими, но вёл он себя так, будто был чем-то лучше Элары. Таким был отец: вечно смотрел сверху вниз.

— Выкупить больше разрешения, — сказала Элара. Нервничая, она то и дело оглядывалась на дверь: уже жалела, что оставила маму одну на остановке. — Мне очень нужны деньги в долг. И сразу же на вашей бирже купить.

— Ну можете попробовать, — ответил человек. Он двинул рукой, и на экран вылезли цены. Подсчитав, Элара подумала: может, болезнь — не так уж и плохо?.. — Что вы так смотрите? — спросил человек. — Нынче дорого. Ресурсы уходят на приезд…

— Слышала! — крикнула Элара. Облокотилась на стойку. Опустила голову. Обняла её руками. Зажмурилась. — Но мне нужно чуть больше...

— Зачем вам? — спросил человек.

Его разрешение совсем низкое, вдруг поняла Элара. Она поняла моментально. Ей приходилось работать с такими. И ей приходилось читать про мошенничество в газетах.

— У вашего узла... — начала Элара, и голос предательски дрогнул. Она сглотнула. — Рассинхронизация. С главным сервером.

Человек за стойкой лениво поднял на неё глаза.

— Какая ещё рассинхронизация? У меня всё работает.

«Провал», — мелькнуло в голове Элары. Она метнулась взглядом к экрану биржи, к идентификатору — и то, каким нечётким, заляпанным он был, вернуло ей силы.

— Это плановая проверка целостности данных, — отчеканила она уже твёрже. — После последнего обновления ядра у низкоприоритетных узлов вроде вашего наблюдаются потери.

Человек моргнул. Его лицевые анимации явно не справлялись с обработкой удивления.

— Какая… проверка?

— Проверка целостности данных, — Элара посмотрела прямо ему в глаза. Облокотилась на стойку, принимая вид системного администратора. — Наблюдаются потери пакетов при транзакциях. — она несла первую приходящую в голову чушь, но говорила уверенно. — Вы же не хотите, чтобы ваши кредиты просто испарились в системной ошибке? Ваш терминал. Быстро.

Он растерянно протянул ей устройство. Элара увидела на экране открытое окно с примитивной игрой. Он перепроходил простой уровень в тридцать первый раз.

Пальцы Элары замелькали по экрану. Она даже не взламывала ничего — да чёрт подери, она бы и не смогла, собственный разум едва выдерживал многозадачность лжи. Просто открыла стандартное приложение контроля финансов, вбила свой ID. На экране горело окно перевода средств.

— Так и думала. Конфликт запросов, — бормотала она, — Требуется принудительная синхронизация кошелька. Приложите палец для верификации, — она развернула к нему терминал.

Человек не читал. Он был перегружен её техническим жаргоном и авторитетом. Он видел только слово «Верификация» и испуганно прижал палец к сканеру. Раздался тихий звон.

— Синхронизация завершена, — Элара вернула ему терминал. — Больше сбоев быть не должно. Работайте.

Человек благодарно закивал ей; Элара вышла из «Кредитов в кредит» и прислонилась к стене, затылком прижавшись к холодному камню. Голова раскалывалась. Мир на секунду потерял чёткость, превратившись в знакомое размытое пятно. Она потратила на этот обман почти весь свой дневной ресурс планирования и концентрации. Осознать произошедшее не оставалось сил.

Она зашла обратно через минуту или пять.

— Я хочу купить больше разрешения через вашу биржу, — сказала.

*

Когда она вернулась на остановку, с её мамой кто-то разговаривал. Кто-то объяснял ей что-то…

— Кто вы! — воскликнула Элара, подходя.

— Я? — мужчина рядом с мамой вскинул брови. Он выглядел чётко. С неожиданной для себя ясностью Элара осознала: это ведь... частая проблема. И с ними уже такое было. Она просто забыла. Поэтому копить было так сложно.

— Это же Хальв, Ливи, — ответила мама.

— Наш транспорт будет с вероятностью 98% в период от 15:30 до 16:00, — отчеканила Элара. — Отойдите от моей матери.

— Мы всего лишь разговаривали. Она рассказывала мне такую интересную историю.

— Отойдите от неё, или я подниму тревогу.

Она направила почти всё разрешение на проезд, но всё-таки могла… могла подумать: чёрт подери, как глупо. Её разрешение было средним, но она смогла легко обмануть человека с совсем низким. Этот мужчина непременно бы обманул её маму, если бы только Элара не носила её терминал с собой, не отдавая в руки ни на секунду. И она поняла, что эта проблема относится и к ним, только сейчас.

Если бы она могла планировать на неделю вперёд, если бы она могла думать на неделю вперёд… какой бы она была?

— Тебе не о чем волноваться, Ливи…

Элара положила одну ладонь на терминал. Мужчина отступил на пару шагов, улыбаясь и поднимая руки.

Когда автоматон подъехал, Элара помогла матери сесть, сама — опустилась на сиденье рядом. Закрыла глаза. «Улица Эон, дом №73», — она посмотрела по карте и чётко представляла себе путь.

Она взяла руку мамы в свои. Элара сразу поняла, когда за окном начался Центральный Сектор: каждая трещинка на камне, каждая проросшая через мостовую травинка была видна. Каждая морщинка на руке матери, каждая вздувшаяся венка. Элара наклонилась и поцеловала костяшки.

Они были под нужной дверью в 17:21, и Элара, кажется, даже слышала где-то вдали праздник.

*

— ID 774-Б-91, — окликнули их.

Врачом оказался высокий, опрятный мужчина. Он сидел перед терминалом, и Элара подвела к нему беспомощно озирающуюся мать; усадила в кресло.

— Вы на диагностику и подтверждение? — спросил врач.

— Да, — откликнулась Элара.

— Что происходит?.. — озиралась мама.

— Лина недееспособна. Я… её представитель на протяжении последних трёх лет. Ей назначена экспериментальная терапия...

— Вижу, — пробормотал врач. — Приложите её руку сюда.

Элара подняла руку матери за запястье и положила на сканер. Врач наклонился к экрану.

— Спасибо, валидация завершена, — сказал. Элара подумала: неужели она тащила сюда маму только для этого?.. — Вижу. Вижу…

— Ей недоступны её вычислительные ресурсы, — робко сказала Элара. — Она живёт в совсем низком разрешении, хотя её тело в высоком, и она заслужила высокое…

— Нет, нет, — ответил врач. — Ей всё доступно.

Элара нахмурилась.

— По её собственной воле, заявление от 230 дня 120 года, все её ресурсы направлены на поддержание воспоминания от 122 дня 98, туда же направлены ресурсы, завещанные ID 781-Б-82, — сказал врач. — За ней закреплены все ресурсы, необходимые ей. Она не нуждается в терапии.

— Но мне сказали…

— Её осматривали без доступа к логам?

Элара кивнула.

— Вот вам и сказали, — ответил врач. — С вашей матерью всё в порядке. Я могу осмотреть её физически, но в её логах указано, что она получает достаточно пищи, достаточно жидкости, что она в сознании. Она даже употребляет староорганическую пищу.

Элара молчала.

— Разрешение вашей матери покрывает в том числе этот приём, — сказал врач. — Вам не о чем беспокоиться.

— Ей нужна помощь, — выдавила Элара. — Она не в реальности… она недееспособна...

Врач посмотрел на неё исподлобья и улыбнулся с толикой сочувствия.

— С системной точки зрения, ваша мать — самый здоровый человек в этом здании. Она находится в стабильном, самостоятельно выбранном и полностью обеспеченном ресурсами состоянии счастья. Терапия не требуется. Следующий!

*

Доведя мать до дома — разрешение заканчивалось около 22:00, и Элара отлично успевала, — Элара села на кровать. Она смотрела на фотографию. На высокомерную — теперь казалось так — улыбку отца, на цветок альбов. На тётю Ливи, оставшуюся на поверхности, далеко от Дамбы. Тётя была умнее мамы и папы.

— Ливи, я приготовлю нам ужин, — позвала мама из гостиной, и Элара не откликнулась.

Она думала, и мир выстраивался перед ней с удивительной ясностью.

Сегодня — она ещё может планировать. Интересно, сколько у неё разрешение в обычном состоянии? Она ведь даже не спросила. Раньше ей не казалось это важным. И грабя того человека в Кредитах в кредит — не подумала, что, конечно, за такое последует наказание. Она перевела деньги себе напрямую. Её вычислят с лёгкостью. Она виновата...

...и она забудет об этом сегодня в 22:00, поняла Элара. Забудет, и когда к ней придут наказывать, то даже не поймёт, за что.

Она поднялась с кровати и прошла к маме. На кухне всё ещё валялся помидор — на него явно наступили несколько раз.

— Расскажи мне ещё раз об Озере, — попросила Элара. Она знала, подтверждение чему хочет услышать в этом рассказе.

*

— …и я точно знала, что хочу дочь. Такую, как ты. Всю жизнь знала. Ещё девочкой… Хальв, конечно, дурак, что собирается под землю, но он романтик. И он мне так нравится. Но он хочет под землю — он говорит, там интересно. Он говорит, ему обещают, что сделают всё, чтоб его жизнь никак не поменялась. Он говорит, его компетенции очень нужны…

— А ресурсы?

— Какие ресурсы?

— Памяти.

— Зачем? Какие?

Элара поджала губы.

— Спасибо, — сказала она. — Спасибо, Лина. Подождёшь меня дома? Я вернусь к ужину.

Элара не знала, сколько у неё времени. Но знала, что автоматон до Сектора Распределения будет здесь с 19:20 до 19:30 и знала, что она — законный представитель своей недееспособной матери.

И, глядя в окно автоматона на нечёткие фигуры людей и трещинки в камне, Элара кусала щёки изнутри и думала о том человеке, которого обворовала. Ему не будет плохо от этого. Его обеспечивают едой и водой, у него есть всё, что ему нужно. Он живёт настоящим моментом. Он… наверное, счастлив, если у него кто-то есть. Кредиты для него — лишний ресурс, и он даже не может накопить на что-то. Если смотреть с такой точки зрения, она не сделала ничего плохого. Пнула беспомощного, но что с того? Её пинок не поменял ничего в большем масштабе.

Но если подумать чуть глубже, чуть дольше, чем она была способна раньше, становилось горько.

*

На часах было 21:33. Подошла очередь Элары в Секторе Распределения.

— Имя? — спросил её клерк.

— Элара.

— ID?

— 999-B-92, но здесь я как законный представитель ID 774-Б-91.

— Цель визита?

— Перераспределение ресурсов.

Клерк постукал по кнопочкам.

— Откуда куда?

— С воспоминания от 122 дня 98 моей подопечной на моё планирование, прорисовку моего будущего и мои мыслительные затраты. Сколько там выйдет?

— Около года, — сказал клерк. Постукал по кнопочкам ещё. Элара не удержалась.

— Какой ваш личный ресурс?

— Это не протокольный вопрос.

— Но всё же. Я волнуюсь перед операцией.

— Две недели, — ответил клерк. — Хватает, чтоб съездить в отпуск.

Элара кивнула.

— Поставьте подпись здесь, пожалуйста, — сказал клерк.

Элара посмотрела на бланк. Он был заполнен. На часах было 21:42. Ещё восемнадцать минут, и она не смогла бы сделать того, что делает.

Может, это было бы и к лучшему.

— Скажите, если вы ездили в отпуск, — сказала Элара, держа ручку над бланком. — Вы, наверное, были за Дамбой?

— Да, — ответил клерк.

— И как там?

— Хорошо. Но кто-то же должен поддерживать стабильность.

Сказал бы он это, если бы его вычислительные ресурсы были больше? Элара не знала. Её ресурсов пока не хватало.

Но ведь её отец выбрал это место. Наверное, у него были причины поменять хорошо прорисованный, проработанный внешний мир на нестабильный узел расчётов.

Она поставила подпись.

— Подождите около пятнадцати минут, и операция будет завершена, — сказал клерк. — Вы можете посидеть там, на диванчике. Вам принесут воды.

Элара кивнула. Прошла в указанное место, села. Пила стакан долго, маленькими глоточками, а когда пятнадцать минут прошли — посмотрела на часы, поднялась и направилась к выходу из здания. Совесть не грызла её.

Она точно знала: она уедет из Дамбы. Уедет туда, где не нужно так распределять ресурсы, туда, где когда-то в детстве мамы её воспоминания и её будущее прорисовывались по умолчанию. Она заберёт с собой маму, уедет в те места, стабильность где поддерживает Дамба ценой своего узла — теперь она понимала папу и его ошибку: он думал, что в месте, которое на мир влияет, можно что-то изменить…

Она уедет к Озеру. И вдохнёт запах альбы.

телеграм-канал с рассказами и больше о мире. интерес к миру и к проекту -- самое приятное для автора <)

– “Я”, “я”! Как же задрало! Ты все время говоришь только о себе! Ты просто конченая эгоистка, знаешь? Тебе плохо, а обо мне ты подумала? Отвали уже, я правда хочу спать.

Закрытые глаза не отражают ничего. Так даже лучше: звуки осядут и растворятся, а его злой взгляд будет преследовать меня даже во сне. Андрей прав, ему надо отдохнуть. И я аккуратно, стараясь не помешать ни единым движением, ложусь рядом, подминаю под плечо подушку и, едва дыша, смотрю на него. О чем сейчас он думает? Коснуться бы его мыслей…

Поутру кофе без сахара горчит, как и сообщение от мужа: “Развода не будет”. Мне кажется, эту фразу он говорил мне чаще, чем банальное “Я люблю тебя”. Возможно, это его способ выразить чувства. Главные три слова наших отношений имеют всегда разный оттенок. Сейчас от них сквозит раздражением. И мне это… Безразлично? Наступает момент, когда понимаешь, что даже твоему терпению пришел конец… А слезы – они текут по привычке.

Час за часом проходят в ожидании, пока наконец душную тишину не разрывает звонок.

– Анна Валерьевна? Это вы? У нас важная информация!

В звенящей голове потоком несутся мысли. Такое только в сериалах бывает, да? Где драмы, месть, перерезанные тормозные шланги…

– …авария. Ваш муж сильно пострадал, но нам удалось стабилизировать его состояние. Сейчас он в коме.

Я проглатываю подступивший к горлу комок и бормочу в ответ что-то нечленораздельное.

– Если вам понадобится медицинская или психологическая помощь, вы всегда можете…

Телефон летит на кровать, а моя жизнь – в новый поворот судьбы.

В этот день я не поехала в больницу – не было сил. Да и кто бы меня пустил в реанимацию?

Засыпать одной в огромной постели оказалось настоящим удовольствием. Жара спала, и под вентилятором, который я впервые могла направить на себя, было даже прохладно. Он навеял мне воспоминания о морском бризе и нашей поездке в Кабардинку. Мне снились мы с Андреем, счастливые, как на фото с книжной полки. Беззаботные, влюбленные друг в друга и в жизнь. Тогда мы еще не знали, что буквально через пару недель все пойдет под откос: во время очередной ссоры Андрей неудачно оттолкнет меня, а я упаду. Это бы ничего, но я уже была беременна, и это падение стало роковым. Боль, врачи, исколотые вены и постоянные слезы Андрюши – он был испуган до чертиков и во всем винил себя. Мои чувства словно попали в заморозку: я ничего не понимала и ничего не испытывала. А когда пришла в себя, все уже было сломано.

Зато сейчас во сне я возвращаюсь назад, только без груза прожитого. Андрей, такой знакомый и родной, протягивает мне руки, приглашая пойти с ним. И я соглашаюсь на прогулку по кромке воды: волны лижут ноги, нагретый за день песок мягко касается стоп, а поцелуи – без привкуса разочарования друг в друге.

Теперь Андрей каждую ночь приходит ко мне во сне. Причем не важно, ездила я навещать его в этот день или нет – он возвращается, чтобы заново пережить лучшие моменты нашей истории. Все сны повторяют какой-то счастливый эпизод из прошлого. Правда Андрей никогда не разговаривает со мной во снах – он может смеяться, целовать до беспамятства, заниматься любовью, но никогда не произносит ни слова.

Так было, пока врачи не сказали, что отек мозга спал. Теперь есть шанс на операцию, а значит, на восстановление мозговых функций. Частичное, но все же. Андрей из моих снов совсем не похож на эту восковую фигуру, лежащую среди нездоровой белизны больничных простыней. Что если он придет в себя? И мне придется сидеть с ним, утирать лоб, кормить с ложечки, учить заново всему.

В эту же ночь он заговаривает со мной.

– Аня, выслушай меня!

Он несется за мной по парку, а я все убегаю и смеюсь – мне это кажется веселой игрой, пока я не оборачиваюсь и не вижу, как аллейки сжимаются и превращаются в глухие стены за спиной Андрея. У него синие губы, по лбу течет струйка крови.

– Аня, – все не может отдышаться Андрей. – Я почти уверен, что меня хотели убить. Ты знаешь, как я слежу за машиной. И как аккуратно вожу. Аня! Что-то не так было с тормозами. Пожалуйста… Аня!

Молчание хуже жестоких слов. Молчание – апогей равнодушия.

Меня не волновало, что я практически убила своего мужа. Меня волновало, что он выжил.