Авторские истории

-Да ладно, уж тебе, ошибаюсь иногда.

-Это только еще больше подтверждает мои слова. Я иногда даже думаю, что тебе надо было в политику идти. Ладно, моя, побежал я, сегодня шабашка есть, Лёхе надо помочь с ремонтом.

-Иди, иди, конечно.

Люба проводила мужа и присела на диван - еще раз прокрутила в голове его слова. Задумчиво поправила складочки на халате, опять улыбнулась и пошла чистить картошку. Только через пару часов вспомнила про старые сапоги и вслух матернулась.

-Ах он, ловкач! Заговорил мне зубы, негодник, как всегда. И как только у него получается? Вот вернется, выскажу все!

Максим всю жизнь мечтал о своем автомобиле. В детстве смотрел с завистью на ребят у кого был целый автопарк, с открывающимися дверцами и резвыми моторчиками, а у него только кусок пластмассы, топорно напоминающую машинку, у которой даже колеса не крутились.

Мама растила его одна, денег на игрушки не было, и мальчику приходилось играть с тем что есть. Правда однажды, он накопил немного денег - то тут копеечку тетушка даст, то там бабуля покинет на мороженное.

-Мам, купи мне на эти деньги набор гоночных машин. Я видел в киоске продается, разноцветные.

-Хорошо сынок, давай деньги, уберу в сумку.

Максим с нетерпением ждал вечера, смотрел в окно, пытаясь разглядеть маму, и когда заскрипели входные двери, чуть не свалился с табуретки. Он кинулся встречать её и, украдкой, поглядывал на сумку, в надежде увидеть заветную коробочку. Сразу, сходу спрашивать про покупку он не стал, чтобы мама не обиделась, что он совсем не интересуется её делами и самочувствием.

-Как дела, мам? Как поработала? Устала? Давай я тебе помогу.

Он взял тканевую авоську из рук матери и заглянул внутрь - кроме пакета молока, хлеба и синюшной курицы в сумке ничего не было. Он не смог сдержать разочарования.

-А машинки?

-Сынок, извини, не купила. Сегодня ходила платить за квартиру и у- меня осталось денег меньше, чем я рассчитывала. Пришлось на твои накопления купить нам еду на вечер.

Максим как мог держался, чтобы не заплакать и кивнув головой ушел в туалет. Там он тихонько поплакал и пропитав слезы туалетной бумагой, весь оставшийся вечер молча просидел у телевизора.

***

Жена Люба была простая и добрая женщина. Когда Максим предложил копить на автомобиль - поддержала идею и остатки с зарплаты отдавала мужу. Тот складывал всё в коробку и по несколько раз в неделю пересчитывал бюджет. После года таких накоплений, Люба стала немного возмущаться.

-Хочу нормальной колбасы поесть, конфет шоколадных. Детям в конце концов купить побольше одежки. Может хватит заниматься ерундой? Не такая уж у нас большая получка, чтобы еще отщипывать от неё.

-Любаша, ну что ты! Там уже много собралось, осталось совсем чуть- чуть. Буду подрабатывать по вечерам. Представь картину - ты такая красивая выходишь из дома, я подъезжаю к тебе и галантно открываю двери, ты садишься в мягкое кресло, (а не стоя едешь в автобусе) и под завистливые взгляды соседей мы едем на своей машине!

Люба даже закрыла глаза, так хорошо представила себя страшно деловую, в комфортном автомобиле, вкусно пахнущем, а не уткнувшуюся в чью-то подмышку.

Выросла в деревне, в многодетной семье - из транспорта только папкин рабочий трактор, вечно стоящий в разобранном состоянии, да лошадь с телегой. Конечно, она даже и не мечтала о таком - разъезжаться на личном автомобиле, как принцесса.

-Шут с тобой, давай копить. А завтра вечером схожу к Тамаре, сменщице своей, она обещала одежку для мальчишек отдать не нужную, на улице таскать-самое то, где подошью, может перекрою что-то.

-Любонька, ты у меня такая мастерица! Так сошьешь, что и глаз не оторвать.

После таких слов от мужа, Люба готова была сама идти на шабашки и добывать деньги. К концу второго года накоплений, у них уже была неплохая сумма, осталось только выбрать нужный автомобиль. Максим каждые выходные ездил на рынок, тщательно выбирал, придирчиво осматривал каждую царапинку и возвращался без покупки.

Шли месяцы, Люба уже и не мечтала, что когда-нибудь, муж повезет её на работу как королеву, и она гордо выйдет из личного авто перед коллегами. Жаловалась матери, приехавшей из деревни.

-Сил больше нет, замучил своими копилками. Мы уже до дыр заносили все свои вещи, в холодильнике вечно шаром покати, дети только каши и видят. В итоге - ни машины, ни чего.

-Так возьми и потрать. Ты же знаешь где лежат деньги?

-Знаю. Но как так - потрать? Мы же вместе копили. Как я без него это сделаю?

-Просто возьми и купи детям приличную одежду, себе самое необходимое, холодильник затарь на недели две. Ну поорет немного, да успокоится, когда сам вдоволь мяса наестся, да сметанкой на десерт угоститься. Весь худющий сам и вас мучает. Сдалась вам эта машина? Не жили богато, не фиг начинать!

-Не знаю, мам. Он же обидится, столько лет насмарку.

-Смотри сама. А он так и будет в кубышку собирать, не успокоится. Помяни мое слово. И не купит ничего, тип характера такой, жадный он.

Люба убрала со стола, отмыла сковороду от жира, на которой жарили картошку с салом -их извечное блюдо и сделав все дела, легла спать. Сон не шел, она представляла, как берет эту пачку денег, идет в магазин и покупает, покупает, ни в чем себе не отказывает – и носки, и сапоги, и куртки детям, и колбасу разную.

В мечтах даже зашла в кондитерскую, накупила там пирожных, каждому по штуке. Представляла, как это здорово, когда сыновья подходят к холодильнику, открывают дверцу и удивляются, как много там вкусного.

Она убедилась, что все спят, не включая свет, подошла к шкафу и пощупала коробку, завернутую в её старые колготки.

«Может и правда, взять и потратить? Пока он завтра будет на дежурстве?»

Несколько дней Люба подходила к шкафу, брала пачку денег, складывала в сумку, потом вытаскивала обратно. Один раз даже вышла в магазин, постояла немного в очереди и вернулась обратно домой. После недели таких страданий плюнула на всё и решила оставить эту затею - не поднялась рука уничтожить мечту мужа.

Она немного успокоилась, продолжила варить варить супы на самом дешевом костном наборе и даже хвалила себя, что не поддалась искушению - обижать мужа она не хотела, жили они ладно, дружно и ругались очень редко.

Первый их серьезный скандал произошел после того, как одним днем деньги обесценились и того, что они накопили, хватало на треть нормального автомобиля. Разговоры об этом начались за недели полторы, Максим кинулся на рынок и готов был взять то что хотел и с царапинами, и ржавчиной, но хитрые продавцы просто не вышли на рынок, опасаясь кризиса.

Люба впервые кричала на мужа, не стесняясь детей, плакала и несколько часов не могла успокоится. Припомнила ему и ношенные- переношенные детские кеды, и путевки в лагерь, о которых так мечтали мальчишки, а уж свои рваные колготки несколько раз доставала с полки и тыкала в лицо поникшему мужу. Когда она перестала плакать, он потихоньку начал оживать и подбадривать Любу.

-Ну ладно, Любань. Что теперь поделать? Не вернуть назад, ошибок не исправить.

Вдохновленный её молчанием, продолжил уже смелее.

-С такой женой как ты не страшен никакой кризис. И как ты, вот объясни мне, как ты умудряешься при таком скромном бюджете и дом содержать и готовит вкусно и сама выглядишь как кукла? Я поражаюсь! Бог дал мне такое сокровище, а я не ценю это должным образом.

-Идем ужинать, балабол, все уши мне уже обвешал, а верю тебе как дурочка, постоянно.

-Клянусь тебе, говорю от всего сердца!

***

Ночью опять Любе не спалось - думала, как завтра пойдут на рынок, закупят одежды себе и детям. "Максиму надо две пары ботинок взять, старые совсем уже неприличные на вид, себе тоже пуховик присмотрела на зиму, детям кучу всего. Потом на продуктовый, мяса хорошего взять, фарша накрутить, всю морозилку заполню котлетами и пельменями."

Утром, в приподнятом настроении Люба делала на завтрак блины и подольше не будила своих мужчин. Уже продумывала маршрут и была уверена, что Максим строит такие же планы. Муж вышел к завтраку с горящими глазами и огорошил её своими мыслями.

-Любань, я всё же хочу машину и сегодня во чтобы то ни стало, куплю. Наша мечта исполнится...

-Всё, хватит, не болтай. Иди уже покупай хоть самолет, хоть вертолет, хот корабль.

Ближе к вечеру пришел возбужденный и счастливый. Улыбка не сходила с его лица.

-Любань, поздравляю тебя, теперь ты обладатель своего автомобиля! Завтра же отвезу тебя на работу, а на выходные мы едем к твоей маме!

Она зарядилась настроением мужа, они позвали сыновей и в радостном предвкушении спустились вниз, посмотреть на свое новое имущество. Люба стала глазеть по сторонам, пытаясь угадать, какая же машина теперь станет их верным другом. Муж взглядом показал на ржавую ОКУ, а она приложила ладони к щекам, помотала головой, развернулась и направилась домой.

-Это уже слишком, Максим.

Две недели Люба не разговаривала с мужем, игнорировала и жаловалась на него при каждом удобном случае каждому встречному.

-Ты представляешь меня, видную женщину ростом под два метра в этой чудо-машине? Да соседи со смеху помрут, когда я туда забираться начну, а на работе и вовсе, выбегут все смотреть на то, как я в три погибели сложилась. Никогда в жизни я туда не сяду! Лучше всю жизнь пешком ходить.

Максим ходил как в воду опущенный - мечтал, как будет с женой ездить, подвозить её сам, а она нос воротит. Замкнулся, перестал улыбаться, говорить жене приятные слова, сидел либо дома, молча смотрел телевизор, либо ремонтировал свою ласточку. Люба терпела, терпела, да и соскучилась по прежнему Максиму. Утром разбудила мужа, притворно-строгим голосом позвала завтракать.

-Давай ешь и отвезешь меня на работу. Чего пешком ходить, да в автобусе толкаться когда дома агрегат такой пропадает.

Максим растянулся в улыбке, стал быстро собираться, на ходу допивая чай.

-Конечно, Любань! Правильно! Такая женщина должна ездить как жена дипломата, с комфортом и личным водителем!

-Ну ладно тебе...Скажешь тоже... Только ты это, подальше от дома и окон соседских встань. Мне надо как-то приловчится к комфорту этому...

Лайк, если родились в СССР)

Мои хорошие и любимые читатели, а вы помните эти времена? Я родилась в СССР и мне почему-то запомнилось время, когда хлеб серый, кирпичиком стоил 1700 рублей, а молоко 2500 руб) Мне кажется в то время было много миллионеров...

"Здравствуй, Сестра, я, как и ты,
здесь никому не нужна,
Просто, северный ветер погнал меня дальше.
Если спросят, я бы многое могла рассказать,
Но - нельзя. Я всегда должна улыбаться..."
(с) Кошка Сашка

"Мы пойдём с тобою дикими степями,
И никто нас не узнает,
И никто о нас не вспомнит,
И никто нас не поймает никогда..."

(с) Ягнята Бродвея

Марго всегда поднималась на крышу перед закатом.

Старый дом на улице Ленина, в самом центре, со стёртыми ступенями и облупившейся краской на стенах. Дверь на чердак не запирали — замок сломали ещё лет десять назад, и никто не удосужился починить. Через чердак, пахнущий голубиным помётом и старой пылью, по шаткой металлической лестнице — и ты наверху. Над городом.

Сегодня она поднималась в последний раз.

За плечами рюкзак с самым необходимым. Смена белья, две толстовки, джинсы, зарядка для телефона, блокнот, ручка. Гитара в потёртом чехле висела на левом плече и стукалась о рюкзак на каждой ступеньке. Пятнадцать тысяч рублей в кармане пальто. Всё, что она смогла унести из дома, не разбудив родителей.

Ветер на крыше был резкий, ноябрьский, пах снегом, который ещё не выпал, но уже висел где-то в низких облаках над Енисеем. Марго прошла к самому краю, туда, где оцинкованные листы крыши переходили в дождевой отлив, и села, свесив ноги. Внизу, на шесть этажей ниже, текла улица — редкие машины, спешащие люди, автобус, тяжело выдыхающий на остановке.

Красноярск раскинулся перед ней, разрезанный надвое тёмной лентой Енисея.

Она помнила этот город таким всегда — огромным, холодным, чужим. Правый берег, левый берег, мосты между ними, как нити, связывающие два мира, которые на самом деле не хотят быть связанными. Панельные многоэтажки на окраинах — серые, одинаковые, бесконечные. Сопки на горизонте — Караульная, Николаевская, Афонтова — тёмные силуэты, которые зимой сливались с небом.

С крыши всё казалось почти красивым. Почти.

Солнце садилось за Столбами — далёкими каменными исполинами, к которым Марго всегда мечтала поехать, но так ни разу и не решилась. Родители обещали свозить её туда, когда она была маленькой. Но потом всегда находились дела поважнее: отец готовил лекции, мать работала в две смены, а она росла тихой девочкой, которая не просила лишнего.

Небо окрасилось в медь и розовое золото. Енисей внизу стал ртутным, почти чёрным, с бликами заходящего света. Коммунальный мост зажёгся подсветкой — голубые огни, отражающиеся в воде. На правом берегу загорались окна в панельках — тысячи квадратных светлячков, за каждым — чья-то жизнь.

Марго закрыла глаза и попыталась запомнить этот момент. Ветер, холодный и чистый. Запах реки, долетающий даже сюда. Далёкий гул города — машины, сирена скорой, чей-то смех внизу, на улице. Это уходило. Всё это — уходило.

Она открыла глаза и посмотрела на свои руки. Пальцы покраснели от холода. На левом запястье, под рукавом толстовки, она чувствовала старые шрамы — тонкие линии, которые она наносила лезвием два года назад, когда не знала, как ещё выпустить боль наружу.

Катя. Всё началось с Кати. Кейт, как называла она себя на английский манер, или Кэти, как ласково звала её Марго.

Они сидели за одной партой в десятом классе. Катя — высокая, с длинными рыжими волосами и россыпью веснушек на носу, смеялась громко и легко, и будущая жизнь представлялась ей путешествием, сулящим много открытий. Марго завидовала этой лёгкости. Сама она всегда была слишком серьёзной, слишком тихой, слишком запертой в своей голове.

Они стали друзьями постепенно. Марго давала списывать алгебру, Катя помогала с сочинениями. Вместе ходили в библиотеку, пили чай в кафе на Мира, где подавали дешёвые пирожки и официантки не гоняли школьников. Катя рассказывала о парнях, которые ей нравились, о ссорах с родителями, о мечте поступить в театральный, куда она ходила на подготовительные курсы.

Марго часто бывала у Кати дома — небольшая двушка на Взлётке, где мать Кати, фельдшер скорой помощи, почти не бывала из-за смен. Они делали уроки на кухне, пили чай с печеньем, смотрели сериалы на ноутбуке, закутавшись в один плед на диване. Читали по ролям пьесы. Несколько раз Марго отпрашивалась у родителей остаться на ночь — «готовимся к контрольной», «доделываем проект». Родители разрешали, доверяли.

Эти ночёвки были сладкой пыткой.

Они ложились спать в Катиной комнате — Катя на кровати, Марго на раскладушке рядом. Перед сном Катя переодевалась, стаскивала джинсы и свитер, оставаясь в майке и трусах, потом натягивала пижаму. Делала это легко, естественно, не стесняясь. Для неё Марго была подругой, почти сестрой.

А Марго смотрела — украдкой, сквозь ресницы, делая вид, что листает телефон. Смотрела на изгиб Катиной спины, на длинные ноги, на кружево бюстгальтера под майкой. Чувствовала, как внутри всё сжимается, как становится трудно дышать. Хотела прикоснуться — просто коснуться рукой плеча, провести пальцами по руке. Но не могла. Боялась.

Что, если Катя поймёт? Что, если увидит этот взгляд, это желание, которое Марго пыталась спрятать? Что, если испугается, отстранится, перестанет быть подругой?

По ночам Марго лежала на раскладушке в темноте, слушая Катино дыхание в метре от себя, и думала: «Я ненормальная. Со мной что-то не так». Пыталась заставить себя перестать, забыть, но эти мысли, эти чувства не уходили. Только крепли.

А Марго слушала и чувствовала, как что-то внутри неё медленно, мучительно ломается.

Она влюбилась где-то между октябрём и декабрём. Не заметила как — просто однажды поняла, что думает о Кате постоянно. Что ждёт её сообщений. Что хочется касаться её руки, когда они сидят рядом. Что когда Катя смеётся, мир становится чуть менее страшным.

Несколько месяцев Марго жила на грани. Дружба, которая была чем-то большим — для неё. Только для неё. Катя ничего не замечала, продолжала говорить о мальчиках из театральной студии, и каждое такое упоминание было как занозой под кожей.

В марте, после школы, они сидели в парке на скамейке. Снег уже почти растаял, весна была в воздухе, и Катя рассказывала, что они будут ставить "Бурю" Шекспира, и ей нравится парень, играющий роль Алонзо.

Марго слушала, смотрела на её профиль, на веснушки, на изгиб губ — и вдруг сказала. Просто сказала, не подумав, не взвесив: «Знаешь, Кэти? Мне кажется, я влюблена в тебя. За время нашего знакомства ты стала мне больше, чем просто подругой. Давай встречаться?»

Тишина после этих слов длилась с полминуты, показавшиеся Марго вечностью.

Катя была ошеломлена, но сумела взять себя в руки. Она глубоко вдохнула, задержала дыхание, выдохнула.

Взяла руки Марго в свои. Посмотрела глаза в глаза.

«Марго, ты очень дорога мне. Но - только, как подруга. Мне нравятся парни, прости. Нам лучше не общаться какое-то время. Я знаю, тебе будет больно. Но, оставаясь рядом со мной, тебе будет больнее во сто крат», - Катя встала. - «А сейчас мне... мне нужно идти».

И ушла, быстро, почти бегом.

После этого они больше не разговаривали. Катя избегала её взгляда в классе, пересела за другую парту, перестала отвечать на сообщения. Не рассказала никому — Марго была благодарна хотя бы за это. Но молчание Кати было хуже любых слов.

Марго полосовала себе лезвием бритвы руки в ванной, зажав полотенце в зубах, чтобы не кричать. Пыталась вырезать эту боль, вытащить её наружу, сделать хоть что-то с тем, что разрывало изнутри.

Носила кофты с длинным рукавом, чтобы родители не заметили шрамы. Когда родители заметили, повели к психологу.

«Это пройдёт, — говорила психолог, женщина лет пятидесяти с усталым лицом и профессиональной улыбкой. — Подростковый кризис. Гормоны. Нужно просто переждать».

Марго тогда кивала, соглашалась, говорила то, что от неё хотели услышать. А потом, в отчаянии, призналась. Сказала, что её не интересуют мальчики. Что она думает о девушках. Что влюбилась в подругу. Что, наверное, она... такая.

Психолог перестала улыбаться. Позвонила родителям. «Нам нужно поговорить».

После этого начались визиты к другим специалистам. «Корректирующая терапия», как это называлось. Разговоры о том, что она «запуталась», что это «влияние интернета», что «все через это проходят». Отец водил её к священнику — хотя семья никогда не была религиозной, вдруг вера должна была помочь. Священник говорил о грехе, о покаянии, о правильном пути.

Марго сидела, смотрела в пол и думала: «Я не могу быть неправильной. Я просто не могу».

Но с каждым днём становилось яснее: она не та, кем хотят видеть её родители. Не та дочь, которую они растили. Не идеальная отличница с правильными желаниями и предсказуемым будущим.

Последний разговор случился неделю назад. Мать плакала на кухне, закрыв лицо руками. «Мы так старались, — повторяла она сквозь слёзы. — Дали тебе всё лучшее. Образование, музыка, книги... А ты...»

Она не договорила. Не нужно было.

Отец стоял у окна, отвернувшись, и молчал. Это молчание было хуже любых слов.

Марго поняла тогда, что они любят не её. Они любят образ — идеальную дочь, которая выйдет замуж, родит внуков, станет врачом или учителем, будет приходить на семейные обеды по воскресеньям.

Её настоящую они не хотели знать.

Солнце почти скрылось за сопками. Небо потемнело до фиолетового, и первые звёзды пробились сквозь городское свечение. Холод стал нестерпимым — Марго поднялась, отряхнула джинсы, сунула замёрзшие руки в карманы.

Красноярск внизу жил своей жизнью, равнодушный к тому, что она уходит. Город не заметит её исчезновения. Никто не заметит — кроме родителей, которые найдут записку утром.

«Простите. Я не могу быть той, кем вы хотите меня видеть».

Она написала эти слова ещё вчера, несколько раз переписывала, пытаясь найти правильные. Но правильных слов не было. Были только эти — честные, страшные, окончательные.

Марго развернулась и пошла к люку, ведущему вниз, на чердак. Подняла рюкзак с крыши, где он лежал рядом с ней всё это время, закинула на плечи — тяжёлый, но не неподъёмный. Взяла гитару. Не оглядывалась. Если оглянуться — можно передумать. Если оглянуться — страх победит.

Спустилась по лестнице, прошла сквозь чердачный полумрак, вниз по лестничным пролётам. У парадной остановилась, поправила лямки рюкзака, перехватила гитару поудобнее.

Последний взгляд на подъезд, на облупленные стены, на почтовые ящики с выцветшими фамилиями.

Потом — шаг наружу, в ноябрьскую темноту.

Автобус по Северному шоссе до трассы М-53, а дальше автостопом. Встать на освещённую фонарями обочину, вскинуть руку, поймать легковушку, или, если повезёт, дальнобойную фуру, и - на запад. Оставляя за спиной тёмную ленту Енисея, потом, по левую сторону, залитые ночными огнями взлётные полосы аэропорта, в сторону Ачинска, и дальше, всё дальше, пока Красноярск не останется где-то позади, в прошлом, в той жизни, которая больше не её.

Санкт-Петербург был в четырёх тысячах восьмистах километрах.

Марго шла к остановке, чувствуя, как сердце бьётся часто и больно. Страшно. Невыносимо страшно. Но возвращаться было ещё страшнее.

Город прощался с ней холодным ветром и редкими снежинками, которые начали падать откуда-то сверху, из чёрного неба. Первый снег в этом году.

Марго подняла воротник пальто и пошла дальше, в ночь, в неизвестность, туда, где, может быть, она сможет, наконец, стать собой.

Новый хаос происходил каждое утро, а горожане придумывали тысячу и одно объяснение происходящему. И лишь когда «авторы» снов узнали в происходящем несколько своих творений и смогли донести до окружающих свое открытие, все стало на свои места. Большинство горожан по ночам спят и видят сны, и один из этих снов определяет, каким будет наш следующий день. У этого явления нет никакой явной закономерности: некоторые жители уже «подарили» родному городу не один десяток веселых деньков, сны других так и остались их личной тайной.

Никто точно не знает, почему с нашим городом начало все это происходить. Мне больше всего нравится следующий слух: за день до начала этого безобразия в одном из заведений города бармен не отдал туристу сдачу за выпивку. На справедливые возражение клиента бармен грубо ответил: «Могу предложить вместо сдачи сны моей бабки, а спит она постоянно, так что в накладе не останешься». Приезжий косо улыбнулся и вышел из того бара, растворившись в темноте улиц, а скучные дни навсегда покинули это место.

С тех пор к каждому новому дню невозможно подготовиться. Поначалу я пытался: собирал «тревожный рюкзачок», старался быть в курсе основных популярных сюжетов снов. Но за все время эти приготовления помогли всего пару-тройку раз. И как, например, вы подготовитесь к извержению вулкана или приходу в город огромных быков высотой с многоэтажный дом каждый? Однажды меня разбудила уродливая голова диплодока, просунувшаяся сквозь окно. Динозавр тогда сжевал мои шторы и принялся за ковер.

Но сегодня, кажется, был куда более спокойный случай, по крайней мере пока. Море, вид на которое открывался с моего крыльца, было спокойным, его волны лениво лизали берег. Солнце над ним было похоже на оранжевый желток яйца всмятку. Сходство усиливали окружающие его блестящие белые облака. В этом сезоне «съедобность» окружающего мира почему-то стала модной среди сновидцев. Только за последний месяц постройки города несколько раз оказывались то пряничными, то леденцовыми, а морская вода становилась сладкой газировкой на радость детворе. Однажды тела всех горожан превратились во вкусное ароматное тесто, но это уже совсем тяжелый случай, породивший акты каннибализма. Некоторые сомнологи связывают растущую частоту подобных снов с ухудшающейся ситуацией с продовольствия, но я считаю это простым забавным совпадением. Вот и сейчас я решил, что еда станет лейтмотивом сегодняшнего дня. Но ошибся.

На моих глазах солнечный диск немного увеличился в размерах, покраснел – и вдруг начал медленно стекать в море. Струя густой, как смола, жидкости дотянулась до поверхности воды, которая сразу же начала испаряться, плотные клубы пара принялись затягивать город и потянулись наверх, к низким облакам. Морская пена, которую прибивало к берегу волнами, загорелась. Пламя перекинулось на деревянный причал, дым смешался с паром испаряющегося моря. Стало очень душно, я мгновенно вспотел, губы пересохли.

Горячая волна пара хлынула и на мою улицу. Белоснежные клубы медленно двинулись ко мне вдоль домов, по пути проникая в незапертые двери и окна. В одну из закрытых дверей пар, кажется, постучался – я отчетливо слышал стук дверного молотка. Я поспешно развернулся, намереваясь отсидеться сегодня дома: уж очень мне не понравился полуразумный пар, который появился из кипящего моря. Но моего дома не было: на его месте на улице зияла пустота. Видимо, в доминирующем сегодня сне моему жилью просто не нашлось места. Я решил уходить от паровых облаков и быстрым шагом отправился в сторону ближайшей площади, чтобы найти там хоть каких-нибудь людей. Бежать я не решался: не хотелось спровоцировать нападение горячих струй пара, уже почти достигших ног.

Тем временем огромные белые облака испарений достигли неба, и оно обрушилось на город ледяным дождем. Этот ливень остудил пылающую звезду и остановил ее стекание в море. Теперь струи Солнца напоминали огромные оранжевые сосульки или причудливые сталактиты, упирающиеся в поверхность воды. Плотные тугие струи дождя прогнали с улиц белоснежный туман, по тротуарам зажурчали ручейки, объединявшиеся тут и там в потоки. Их становилось все больше и больше, городская канализация явно не справлялась с грядущим потопом. Может быть, сегодня ее и вовсе не существовало. Ноги почти сразу промокли.

Вода быстро прибывала. Вот она уже достигла коленей, а вскоре и пояса, двигаться стало совсем сложно, каждый шаг давался с трудом. Я добрался до пустой площади, на которой продолжал работать полузатопленный фонтан. Попробовал взобраться на него, но вода уже достигла подбородка. Никогда не любил плавать, но сегодня, похоже, придется спешно учиться. В окна первых этажей хлынули мутные потоки, вынося на улицы мелкие вещи, одежду и детские игрушки. Мимо меня сиротливо проплыл выцветший пластиковый крокодил.

Вода достигла моего рта. Я инстинктивно закричал и сразу же поперхнулся, глотнув ледяной воды, и начал медленно погружаться. Наверное, это конец. И тут я вспомнил, что всегда был рыбой – и позволил холодному потоку унести меня по улицам родного города.

Сестра превратилась в почти безжизненную куклу, раздираемую кошмарами и днём и, особенно, ночью. Лекарства лишь немного унимали её страдания. Делали её жизнь сносной, но едва ли счастливой.

Ксюша неоднократно пыталась покончить собой, пока Константин – единственный, чьё присутствие её действительно успокаивало – находился на работе, занятый борьбой со злом.

Младшая сестрёнка целыми днями сидела дома под присмотром заботливых сиделок, успокаивающих её после панических атак или подмывающих ей зад по нескольку раз в день – отсутствие воли к жизни было столь фатальным, что бедняжка была прикована к постели.

Теперь же Ксюша была прикована к стене цепями.

Ублюдки похитили и её, перебив всех сиделок, перебив и охрану дома.

Сестрёнка даже не плакала. Её взгляд потух. Она предвкушала повторение кошмаров.

«Мы отпустим её с тобой. Но при одном условии. Ей нельзя иметь детей. Никогда.» -- таково было условие Мистера К. Обычно ведь с заражёнными Хворью не церемонились, а сразу уничтожали огнём, чтобы остановить распространение заразы, но им сказали лишь выполнять особые предписания.

-- Ну, что ж, -- хохотнул Браун. Он уже пытался убедить Константина переметнуться на их сторону и даже пытался чем-то отравить… но ничего у этого ублюдка не вышло. – Скоро мы приступим к экспериментам. Мне очень жаль, что мы вынуждены быть врагами. Ты очень заблуждаешься, Константин, на наш счёт. Впрочем, неважно. Ты поможешь человечеству чуточку по-другому. Ты – и твоя хвореватая сестрёнка.

Константин дёрнулся.

-- Бесполезно. Эти цепи выдержат стаю бешеных собак.

В помещение вошёл Юра. Развязанный. Константин удивился. Почему это его боец свободно расхаживает в логове врага? Следом за Юрой вошли Федя, Паша… С оружием в руках.

-- Пристрелите этого ублюдка! – приказал Константин. – Убейте его, чего стоите?!

-- Зря вы так, командир, -- сказал Юра. Что-то в его взгляде было не так. – Движение борется за правое дело.

-- Что ты несёшь?!!

-- Он прав, -- вмешался и Паша. – Нам всё рассказали. Всю правду. Мы теперь не можем работать на тоталитарную Организацию. Её методы дикие и неприемлемые!

Константин потерял дар речи. Это всё походило на страшный сон.

-- Перешли бы вы тоже на нашу сторону… -- буркнул Федя. – Зачем вам всё это? Строишь из себя…

-- Они сошли с ума, -- констатировал пленник. – Или вы их… зазомбировали?…

-- Все, узнав правду, перешли на нашу сторону. Ребята имеют мозги. В отличие от тебя.

-- Я никогда не перейду на вашу сторону. Вы – ублюдки.

-- Забавно слышать это от тебя! -- рассмеялся Браун. – От перевоплощения Дылды Грега – лучшего друга Камила Миробоича. Что? Мистер К не рассказал тебе подробности? Очень зря! Многое упускаешь, -- Браун потерял к пленнику интерес и подошёл к Ксении. Присмотрелся к ней, словно к препарированному насекомому. – Красавица. Очень жаль, какая судьба её постигла. Она явно не заслужила всего этого – всех этих мучений… Не бойся, бедняжка, не дрожи. Мы не сумасшедшие культисты Плесени. И не ублюдки из лабораторий Организации, терзавшие тебя... Мы сделаем всё так, чтобы ты не почувствовала боли.

Ксюша вдруг встрепенулась, ожила. Глаза её распахнулись от ужаса. Она завопила от очередного приступа, словно раненное животное.

Константин взревел так, что бойцы вздрогнули.

-- Шумно здесь… -- поморщился Браун и направился к выходу. – Присмотрите за ними. Скоро придут лаборанты.

Ксюша была заражена Хворью – это и послужило причиной её похищения, за что Константин и корил себя.

Как так вышло, что заразилась именно его сестра? Он порезался во время готовки пищи и его кровь попала на еду? Или, быть может, они случайно перепутали зубные щётки? Отпили из одной кружки или бутылки? Всё произошло всего за те несколько дней перед кошмарными событиями в Каменске, что уже и не вспомнить…

За что всё это ей? За что всё это и ему? Почему мир настолько несправедлив?

Константин лязгал цепями, вопя от бессильной ярости, но он не мог вырваться.

Он снова не способен помочь сестре – единственной, кто у него остался в этом беспощадном мире.

Кошмары не закончились – они продолжаются.

***

Данилыч смеялся и плакал. От счастья. Волна непреодолимой эйфории вдавила его в бетонный пол, впечатала в холодную стену. Враждебная обстановка казалась необычайно приветливой. Враги казались друзьями. Где же несчастье в этом мире? Его не существовало! Никогда! Вся эта боль, страдания – всё это лишь сон, выдумка, бред сумасшедшего.

Данилыча распирало изнутри неведомой силой – он не мог сдержать своих эмоций и выражал их благодарностями к Всевышнему, мёртвой матери и всем, кого только знал. Он был невообразимо рад тому, что просто дышит. И холодный бетон казался уютней лучшей кровати.

Сложно сказать, сколько времени продлилось это ощущение неизмеримого счастья, но, в конце концов, Данилыч проснулся – после сна, в котором он и все его боевые товарищи были живы: смеялся Коба, улыбался Ярослав, и живой Гитарист в тысячный раз играл «долгую счастливую жизнь» в блиндаже перед Злым, Коммандосом и Лопатой…

Он обнаружил себя всё там же. Но на сей раз не был скован. Данилыч вскочил на ноги, но чуть не упал – он пролежал слишком долго. В глазах потемнело. Этого хватило, чтобы девушка, дремавшая в кресле перед ним, проснулась от шорохов и потянулась к автомату.

Данилыч не успел чего-то предпринять. Он был остановлен вовсе не автоматом девушки. А её взглядом.

Данилыч был ошарашен.

-- Стой на месте, -- сказала она. Галина. Водительница. Но что-то в ней серьёзно изменилось.

-- Галя, какого чёрта, -- сказал Данилыч. – Почему…

-- Не называй меня больше так! – прервала она. – Меня зовут не Галя. Какое дурацкое имя вообще, тошнит… Меня зовут – Элиза.

-- Красивое имя, -- сказал Данилыч и осёкся. Что за бред он несёт?

Светловолосая Элиза будто излучала ангельский свет. Этот свет обезоруживал. Этот свет вдохновлял, воодушевлял. Данилыч вдруг осознал, что несмотря на то, что развязан, что несмотря на то, что он точно сильнее этой блондиночки – он не сможет прорваться к выходу. Он не просто не сможет – он не хочет этого делать.

Ведь это явно разочаровало бы Элизу, а он никак не мог допустить того, чтобы она разочаровалась.

Данилыч испугался собственных мыслей.

Что, чёрт возьми, происходит?

Это была не просто любовь – всеобъемлющее уважение. Желание защитить. Желание идти следом, хоть в самое пекло, во что бы то ни стало. Желание сделать так, чтобы Элиза была счастлива.

Данилыч едва не пришёл в панику. Он не мог контролировать те странные вещи, что происходили в его голове. Поэтому перед Элизой он мгновенно почувствовал себя уязвимым – будто стоял не перед девушкой, а перед целым отрядом головорезов.

На шум разговора явился Браун. Он ухмыльнулся.

-- Ну? Пришёл в себя твой подчинённый?

-- Да.

-- Слушается?

-- Сейчас проверим. На колени, -- сказала Элиза.

Данилыч фыркнул.

Но глаза его расширились от удивления. Он ничего не смог с собой поделать. Он удивился, когда вдруг осознал, что преклонился перед какой-то бабой, пусть и безумно красивой, словно ангел, спустившийся с небес…

-- Работает, -- убедилась Элиза.

-- Конечно работает, -- ответил Браун. – «Слёзы радости» -- вариант железобетонный. Этот боец теперь полностью твой.

-- Вставай на ноги, чего разлёгся, -- сказала Элиза, и Данилыч мигом исполнил очередной приказ.

-- Охренеть… -- только и проговорил ошарашенный Данилыч. – Просто… что это? Почему? Как?!..

-- Не сопротивляйся, -- порекомендовал Браун. – Отдайся внутренним позывам. Избегай лишних рассуждений поначалу, а дальше будет гораздо легче. Иначе сойдёшь с ума. От диссонанса. В конце концов, не всё ли равно? Ведь все мы выполняем благое дело, а тебе досталась в хозяйки такая вот красотка!

Данилыч, однако, изо всех сил пытался вернуть «себя», но получалось неважно – мысли сами собой складывались определённым образом. На одно логически выверенное возражение возникали сразу несколько нелогичных, но крайне убедительных мыслей.

И это действительно причиняло боль. Данилыч паниковал.

Его поработили.

Во всём виновата та сама я «клятва»…

«Не сопротивляйся».

И вправду. Какой смысл?

Ведь всё уже кончено…

-- Не бойся, -- сказала вдруг Элиза, заглянув прямо в глаза Данилычу, отчего у того перехватило дыхание. – Я нормальная. И всё понимаю. Я не причиню тебе зла. Если сам не будешь нарываться... Теперь ты – один из нас, бойцов Движения. Ты вступил в нашу ячейку. И ты нам очень сильно пригодишься. Прости, что нам пришлось так поступить. Нам с Дианой показалось, что ты и Юра будете гораздо сговорчивей… Но Брауну пришлось применить лекарство…

Эти слова смели все опасения, будто метла сметает мусор.

Вот новый смысл!

Движение Сопротивления.

Он ведь и раньше сомневался в Организации, и раньше сознавал, что Движение, возможно, делает правильное дело.

Его лишь немного подтолкнули в верном направлении. При этом ему подарили истинное концентрированное счастье, какого он вряд ли смог бы отыскать в былой серой жизни, полной уныния и отсутствия смысла.

Кажется, это не конец!

Это началась новая жизнь – яркая и насыщенная, полная приключений и радости от компании прекрасной Элизы!

-- Да, -- кивнул Данилыч. – Теперь я один из вас. Спасибо.

-- За что? – спросила Элиза.

-- Сам бы я ни за что не решился примкнуть к вам.

Данилыч осознал, что, похоже, влюбился в свою хозяйку.

Как давно он не испытывал подобных чувств?

И почему он раньше не проявлял к ней внимания?

Он чувствовал себя живым. Окрылённым. Он столько времени мотался по женщинам, и все ему быстро надоедали, даже самые красивые и хорошенькие; но здесь он совершенно внезапно нашёл ту, кого полюбил вот так безоговорочно.

-- Чего уставился? – спросила Элиза.

– Ты такая красивая… -- сказал он, волнуясь, словно впервые разговаривал с женщиной.

-- Заткнись, -- Элиза оставалась холодна. – Лучше займись делом.

-- Каким?..

-- Вникай в дела. Это пригодится. Чем больше вникнешь, тем больше от тебя будет толку.

Данилыча освободили.

Макс и Маркус – бойцы, которые заставили его выпить странную жидкость – выдали ему оружие и снаряжение из местной оружейной. Со словами, что в любой момент сюда может нагрянуть Организация.

-- Не дрейфь, салага! -- смеялся Маркус. – Меня тоже сюда завербовали! Раньше я так же, как и ты, служил в Организации! Но потом Браун открыл мне и Максу глаза! Нас много таких – перебежчиков. Браун собирает серьёзный отряд. Мы одни из лучших на планете ячеек! А скоро так вообще станем главным кулаком, ударным звеном!

Кажется, Данилычу полностью доверяли.

Подвал был переоборудован под лаборатории и под укреплённый пункт – всюду были расставлены пулемёты, огневые точки, пробиты в стенах дыры для ведения стрельбы – участники словно готовились к скорому вторжению.

-- А где мы находимся? Под землёй? В каком городе?

-- Не торопись, со временем всё узнаешь, -- ответил Макс.

Кроме ответов на многочисленные вопросы Данилычу хотелось снова испытать тот самый эйфорический катарсис.

-- А можно, -- замялся он. – Снова выпить ту… гадость?..

-- Ты о «слезах радости»? – спросил Маркус. – Это к своей хозяйке обращайся! За надлежащее исполнение приказов она наградит тебя колбочкой. А если провинишься… ух, лучше тебе не знать, что будет! Полезешь на потолок…

-- Данилыч! – воскликнул Юра. Данилыч обернулся. Он увидел так же свободно расхаживавшего по коридорам громадного подвала Юру.

Бойцы радостно обнялись, словно не виделись целую вечность. Все они были целы.

-- И Паша и Федя – всё нормально! – смеялся Юра. – Все живы! Теперь у нас новая жизнь! Знаешь, будто пелена с глаз слетела! Как мы были такими тупыми, что служили на Организацию? Это же полный бред, ёпта!

-- Согласен, -- кивнул Данилыч. Возражения ещё теплились где-то в глубине головы, но уже не были такими явными, как в самом начале. Постепенно он принимал новую реальность, которая и вправду казалась гораздо светлее предыдущей – позади осталось безрадостное и бесцельное существование, совершенно нелепое и омерзительное, а впереди – была Элиза и мировая справедливость.

-- Федю теперь курирует Диана, -- ржал Юра. – Они нашли друг друга. Э, как Федя переменился! Теперь смотрит на эту Диану, как на свою старшую сеструху. Меня вот к Бханте прицепили. Офигенный сновидец. Реально святой! Я его уважаю, внатуре. Из Тибета сюда приехал, ради общего дела. Я его типа охраняю теперь и выполняю поручения. Пашу к Тимуру определили – тот тоже сновидец, но не такой невьебенный. Он типа ученик Бханте. В общем, всё не так хреново, как мы думали! Ещё бы командир перешёл с нами вместе… Эх, ну не будем о плохом!

Бойцы пресмыкались перед своими хозяевами, словно потеряв всякую гордость. Данилыч же осознавал всё это, пытался себя контролировать, хоть это и было чертовски сложно. Почти невозможно. Внутренние порывы преодолевали любую гордость. Разум отныне не принадлежал ему…

Данилыч решил последовать совету – и начал вникать во всё. Со своими бесконечными вопросами он подошёл к Брауну. И глава ячейки охотно согласился на разговор. Он позвал его за собой по коридорам подвала.

-- Тут все «на слезах»?

-- Нет, ты что! Большинство, но не все. Самые проверенные – свободны. Например, твоя Эльза. И наши сновидцы тоже не на слезах – тем более на них они не сработают. Бханте слишком свят, чтобы его могли одолеть какие-то там «слёзы»... Но вы радуйтесь, бойцы. Без «слёз» вам был бы конец. Слёзы радости защищают от сновидцев Организации. Они блокируют вход в сон человека. А, поверьте, сновидцы Организации – это самые подлые ублюдки во всём мире!

-- Вот как…

-- Они проникают во сны людей и сводят их с ума. Вы слышали об Одержимых? Так вот – это их излюбленный приём, превращать людей в Одержимых! Так они устраняют врагов Организации. А поверь мне, Данилыч, лучше быть под защитой «слёз», дарящих радость, чем очутиться в Зазеркалье среди астральных тварей! Они бы сожрали тебя в три счёта. Верность и безопасность – залог успеха в нашем деле, тем более когда ячейка слишком сильно разрастается и увеличивается риск внедрения агентов в наши ряды.

-- А как же вы? Тоже пьёте эту дрянь, чтобы сновидцы вас не убили?

-- Нет, -- ответил Браун. – У нас другие способы. В том числе и шифровка – никто попросту не знает наших личностей. Это ваши Двери уже были давно разоблачены, как и Двери всех штурмовиков вашей конторы…

-- Но тогда они знают личность Элизы и Дианы! Они могут быть в опасности. Их нужно защитить!

-- Правильно мыслишь, -- кивнул Браун. – Но не парься. У нас есть свои методы. К тому же мы под защитой собственных сновидцев.

Они шли по коридорам, и Браун отвечал на все вопросы.

-- Спонсоры – это обычные люди или какие-то высшие существа? – спрашивал Данилыч. -- Или может они потомки первых людей? Хотелось бы про них узнать поподробнее…

-- Это обычные люди, дорвавшиеся до великих знаний и постигшие бессмертие! Они сильны. Очень сильны. Лучшие астральные симбионты легли в их души, но при этом они не выпивают их жизнь за несколько лет, сводя в могилу – Спонсоры знают методы продления жизни. Они самые продвинутые на планете операторы Изнанки. Все ресурсы Земли принадлежат им. Они знают всё. Даже мы в сравнении с ними – школьники, в сравнении с профессорами.

Бойцы Движения сновали по освещённому подвалу, каждый занятый своим делом. Они готовились к обороне.

-- В том и сложность нашего предприятия. Нам приходится биться с почти всемогущими противниками. У нас нет права на ошибку. Малейшая оплошность и неточность – смерть. Когда противник умнее тебя в разы – это очень сложно… -- Браун вертел в руках кинжал с символами, похожими на те, что были у Олега Крюкова. -- Но радует, что Спонсоры – это обычные люди. Они вовсе не высшие существа. И не потомки первых людей – самому старому из них всего-то девять сотен лет, но это при условии, что Аша Друдж действительно мёртв, в чём я сомневаюсь!

-- Аша Друдж?

-- Неважно… Потом прочитаешь его мемуары… Быть может, мы не знаем ещё чего-то… во всяком случае, Спонсорам не больше нескольких сотен или тысяч лет. Они точно не потомки первых людей, как, например, из Библии, где вначале люди и жили по тысяче лет, прежде чем Бог не сделал их век гораздо короче.

-- А есть ли кто-то выше Спонсоров?

-- Конечно, -- кивнул Браун. – Но то мы уже не можем объяснить. Мы слишком мало знаем о Хозяевах. И у нас нет доказательств, что они управляют происходящим на Земле – только смутные догадки.

-- Кто такие Хозяева?

-- Никто не знает. Но Хозяева и есть – создатели Хвори, -- ответил Браун и они вошли в комнату, где был прикован к стене цепями Константин. – А вот и оно. Хворь. Гибрид Хвори и человека. Вершина земной эволюции…

Константин рычал. Или, скорее, клокотал.

И клокот этот, доносившийся из под маски, был уже нечеловеческим.

-- Похоже, мы спровоцировали очередную активацию Хвори, -- сказал Браун. – Нам удалось сделать то, чего не смогли сделать в лабораториях Организации. И это успех. Ведь мы думали, Хворь почти мертва. Чтож, так оно почти и есть – у Константина ведь не отросли руки и ноги… Но регенерация запущена. Скоро у него снова отрастут конечности. Особенно если кормить его мясом. Желательно, человеческим.

-- Почему человеческим?

-- Генетика. Нужно, чтобы материал было легко встроить в организм. Хворь не просто поедает, а встраивает материал в себя, адаптирует его и адаптируется под него сама, копируя ДНК, чтобы выжить в условиях нашей планеты. Судя по всему, Константин уже не в первый раз отращивает себе конечности. На фронте, когда он бежал под артобстрелом через поле до опорника врага – ему оторвало руку. Раны он залечил, сожрав убитых врагов. Это и стало для него жесточайшей психотравмой, которую он пытался изо всех сил отрицать, от которой пытался убежать. Всё произошло спонтанно, он не был к этому готов. Поэтому Константин не полноценный гибрид. Он словно скандинавский берсеркер – убивает не только врагов, но и всех, кто подвернётся под руку. Мы же хотим исправить этот серьёзный недостаток. Все подопытные в этом подвале пройдут «проект ускоренной человеческой эволюции», и станут осознанными гибридами. Возможно, даже ты, Данилыч. Если покажешь себя с лучшей стороны… Это будет идеальным оружием в руках Движения Сопротивления.

-- Не опасно ли его держать прямо вот так?

-- В Организации позаботились о том, чтобы он носил маску, -- усмехнулся Браун. – Но и наши цепи – вряд ли ему по силам.

Данилыч подошёл чуть ближе к своему бывшему командиру – или к тому, что некогда им было. Сердце опутывала тоска, словно колючая проволока.

Снова стали возвращаться сомнения, мысли о прошлом.

А ведь они воевали бок о бок.

Как же так получилось?...

-- Прости, братан, -- сказал Данилыч. – Это всё полный пиздец…

Константин в ответ лишь дёрнулся, заклокотав в ещё большей ярости.

-- Преимущество Ксении в том, что она была подвергнута Плесени и Хвори одновременно, -- добавил Браун. Данилыч только заметил, что в помещении есть ещё кто-то.

-- Вы притащили сюда сестру Константина?!

-- Она тоже заражена Хворью. И она тоже – жива. Зараза не захватила её. Почему? На это у нас уже есть ответ. Потому что Хворь столкнулась в её организме с Плесенью.

-- Что это значит?

-- Сущность Плесени очень ревнива – она сопротивляется другим болезням и другим сущностям. Она исцеляет от недугов, пусть и ценой порабощения… Хворь не исключение. Ксению изнасиловали. Возможно, Константин уже рассказывал вам об этом… Заражённое Плесенью семя оплодотворило её яйцеклетку. Но в то время за организм Ксении уже боролась Хворь, которая не могла допустить зарождения в чреве девушки какой-то посторонней гадости. Между двумя сущностями возник конфликт, приведший к вот такому весьма любопытному результату, -- Браун показал на живот пленницы. – Матка Ксении способна рожать в этот мир только кошмарных чудовищ.

Данилыч выругался. Это всё ему очень не нравилось.

Хотелось уйти из этого проклятого помещения, где, казалось, сконцентрировалась вся душевная боль Земли.

-- И это мы тоже планируем использовать в своих целях, -- продолжал Браун. -- Высокие биоинженерные технологии Хозяев здесь слились с мощью Изнанки. Мы даже не знаем, кого именно она будет рожать: плесенных тварей или хвореватых уродцев. Или что-то совершенно другое… Это нашим ребятам из киберотдела выяснить не удалось – эти эксперименты находились за семью печатями и являлись запретными даже для руководителей отделов. Что ж, со временем мы всё выясним. И совершим переворот в противостоянии с Организацией!

-- Вы серьёзно думаете, что сможете победить Организацию?

-- Разумеется! Ведь это будет серьёзный шаг к нашей победе! И Спонсоры это понимают лучше всех! А поэтому возьмутся за нас всерьёз, -- Браун коварно ухмыльнулся. – Они вряд ли отправят сюда свои штурмгруппы – слишком ответственное и секретное дело. Да и ни один отдел не способен нас отследить доступными ему методами… Скорее всего, они придут сюда сами. Потому что только Спонсоры способны следить за нитями судьбы. Готовьтесь к бою. Вряд ли они заставят себя долго ждать.

Предыстория Константина и Ксении: https://author.today/work/404509

**

А спонсорам сегодняшней главы выражаю благодарность!!)

Зачисление Банк 500р

Зачисление ВТБ 500р

Ликвидаторы на АТ: https://author.today/work/433407

Мы измерили АД своим аппаратом. Так и есть, стрелка показывала за 200. Я пока снял ЭКГ. Плёнка, к счастью, не показывала явных признаков острой сердечной катастрофы.
Дали нитроминт под язык, сделали все нужные инъекции. Подождали, пока АД будет снижаться. Женщина, несмотря на свой возраст и состояние, оказалась, что называется, «в трезвом уме и твёрдой памяти». Рассказала, что подобное с ней бывает крайне редко, но в последнее время участилось.

— Наверное, всё! Прошла молодость, начинаются старческие проблемы! — пошутила она.

Женщиной она вообще оказалась улыбчивой и жизнерадостной. Мало таких людей, особенно в её возрасте. А ещё успела рассказать про сына, какой он у неё заботливый и отзывчивый, и часто приезжает и проведывает её со всей своей семьёй. И дети-то у него хорошие, и внуки (её правнуки) и жена. Показывала на стены комнаты, где среди множества фотографий были и портреты её маленького сына в смешной матроской форме. Где он вместе с мамой и с папой с серьёзными лицами (раньше было не принято улыбаться на фотокарточку).

Между тем у неё боль в груди, даже после нитроминта, полностью не отпустила. Имел смысл везти в больницу с «нестабилкой».

— Анна Петровна, нужно съездить в больницу, под наблюдение! — объявил ей Игорь.
Женщина лишь молча кивнула, смотря на сына. Тот сразу засуетился.

Кирилл помог матери одеться, собрал в старенькую сумку необходимые документы, паспорт, полис, положил бутылку с водой.
Процесс спуска со второго этажа давался непросто — Анна Петровна шла медленно, опираясь на нас, осторожно переставляя ноги с ступеньки на ступеньку.

— Я на своей машине за вами! — крикнул Кирилл, и побежал вниз, чтобы успеть завести автомобиль.

Мы с Игорем, поддерживая пациентку под руки, наконец-то выбрались из подъезда на свежий вечерний воздух. И тут началось самое интересное...
Сын уже ждал нас у подъезда, но вид у него был странный, немного растерянный. Увидев нас, он совершил резкое движение — будто бы швырнул что-то небольшое себе за спину, в сторону кустов.

И в этот момент его мама, которая, казалось бы, должна была думать только о своём здоровье, пронзительно и чётко произнесла:
— Кирюша! Ты куришь что ли?!

На лице мужчины мгновенно отразилась паника школьника, пойманного с сигаретой за углом школы. Он вытянулся в струнку:
— Нет, мама, с чего ты взяла?

— А я видела, ты что-то бросил за спину! — не сдавалась Анна Петровна, её взгляд стал пристальным и подозрительным.

— Да это так… бумажка из кармана, чеки всякие, — залепетал Кирилл, избегая смотреть ей в глаза.

— А почему тогда над тобой дым табачный стоит? — продолжила допрос мать, и в её голосе зазвучали стальные нотки.

— Мама, это, наверное, из окна кто-то курил! Я просто неудачно встал тут рядом, — отчаянно выкручивался сын.

— Ну смотри у меня! — пригрозила ему Анна Петровна, снова превращаясь в хрупкую больную старушку.

— Что ты, мама, как можно… — пробормотал он.

Заметив наш с напарником понимающий взгляд, Кирилл лишь развёл руками. Мол, вот так вот, бывает. Взрослый мужчина, пенсионер, а перед своей мамой — всё тот же провинившийся мальчишка. 72 года «мальчику» на минуточку.

Наверняка этот же разговор был и ранее много много лет назад на том же месте, когда этот же старый дом был новым, только что построенным. 92-летняя пациентка была молодой и цветущей женщиной, а её 72-летний сын — безмятежным подростком, гонявшем на велосипеде. Её Кирюша, пусть и седой, всё так же нуждается в её взгляде. Всё так же её маленький мальчик. Много воды утекло с тех пор, и многое изменилось. А что-то, как видно, осталось вечным.

Мы помогли Анне Петровне погрузиться в машину и отвезли в районный стационар. В приёмном отделении её осмотрели, сделали дополнительные анализы, прокапали. Уже к вечеру того же дня её отпустили домой, к своему бдительному сыну.

Эта история не о болезнях и не о работе скорой. Она о гораздо более важных вещах.
Неважно, сколько лет вашим детям — семь, сорок два или семьдесят два. Неважно, сколько у них седин на висках, внуков или жизненных достижений. Для матери они остаются теми самыми детьми, за которыми нужен глаз да глаз.

ВСЕМ ЗДОРОВЬЯ! 💗 БЕРЕГИТЕ СЕБЯ И СВОИХ БЛИЗКИХ! 🙏

С наступающим Днём матери, дорогие мамы! 😘

══════◇══════

(Ещё больше авторских медицинских историй и видео в моём телеграм-канале Истории Чумового доктора, а также в Дзене Истории Чумового доктора)

Комната оказалась скромной, но честной. Кровать, душ, свет — всё, что нужно человеку, который сутки ехал через степь. Контраст с алматинским комфортом был ощутим, но я за годы поездок ночевал и в менее презентабельных местах. Заплатил, поднялся, закрыл дверь и почти рухнул в постель. Как же приятно было просто лечь горизонтально.

Но едва глаза начали слипаться — снизу раздался звон. Тот самый колокольчик на двери магазина, который, по идее, должен радостно звенеть при встрече клиента. Я бы и не заметил его, если бы за ним не последовал хор голосов. Покупатели вошли шумно, как буря. Разговаривали громко, спорили ещё громче.

Казахская речь лилась внизу сплошным потоком — я не понимал ни слова, но и не особенно хотел. Мой мозг был занят более важным делом — борьбой за сон. Однако спор снизу явно набирал обороты. Дебаты за выбор напитка для вечернего раута были весьма ожесточенными. Казалось, что вот-вот начнётся баталия.

Наконец, гул смолк. Видимо, договорились — и ушли праздновать. Судя по голосам, ушли не далеко. Осели где-то на лавке прямо под окнами. Стены «гостиницы» были тоньше картона, и я чувствовал себя не постояльцем, а гостем их вечеринки.

Минуты текли, я снова начал клевать носом. Но чем ближе стрелка приближалась к полуночи — тем оживлённее становился первый этаж. То одинокие шаги, то громкий смех, то очередной звонок. Магазин жил своей бурной жизнью.

А я лежал наверху, глядя в потемневший потолок, и ловил себя на странном ощущении: будто город не спит, наблюдая за мной. Как будто сама ночь в Семее дышала рядом. Тревожно и чуть насмешливо.

В тот момент я ещё не знал, что самое интересное- впереди. Но где-то внутри уже чувствовал. Спокойное путешествие закончилось.

Продолжение следует...