Авторские истории

Предложила присесть, объясниться. Собственно, даже стул, который она вместе с собой подвигала вплотную к столу, жалобно подвизгивал.

- У меня дети! А пособия на них не выплачивают! - заорала она, - Я сколько могу ходить их выбивать?! Я напишу Президенту! Вы не имеете права так издеваться надо мной!

Женщина убедительно стучала по столу пластиковой папкой, кнопочка на которой немедля отлетела.

По опыту в таких случаях нужно либо остановить поток неожиданным вопросом, либо прям отвлечься на свои дела, продолжить печатать документ или читать чего-нибудь с монитора компа.

Потеря аудитории при исполнении заготовленной и тщательно отрепетированной драмы обескураживает, ибо в таких сценариях вообще не учитывается, что это смотреть не станут. Вот совсем. Ни выверенные мизансцены, ни мхатовские паузы, ни даже, прости Господи, кульминации.

Или вот внезапный вопрос. Тоже работает.

Конечно, спроси я, например, - А известно ли вам имя - Ибрагим?! - эффект был бы стопроцентный.

Но, увы, этику надо соблюдать, не менее, чем врачам деонтологию. Чего бы в моменте не хотелось высказать))) Поэтому в потоке возмущенного крика, примерно на пятой минуте, обычно просто спросишь, - А вы представьтесь, будьте добры!

Даже если имя заявителя секретарша уже написала на карточке приёма. Даже если гражданин уже представился - это работает, проверено.

Так и здесь, не стала выяснять про Ибрагима, спросила про неё.

Дама, оторопело замолчала, явно сбилась с домашних заготовок. И очень спокойно представилась. Достала изрядно растрепанные, видимо от неоднократных постукиваний по чиновничьим столам, документы. Из которых лишь несколько были документы- свидетельства о рождении тех самых детей, а вот остальные просто чистые листы формата А4. Для убедительного весу, полагаю.

Ладно, подумала я, всякое бывает.

Из распросов и уточнений (надо сказать в социалке не сильна, что б с полпинка отконсультировать граждан на приёме, так как больше по экономике специализируюсь последние годы) поняла, что местный территориальный отдел пособий и социальных выплат не назначает ей какое- то единое пособие на несовершеннолетних детей.

Вот сколько она не ходила туда, сколько не ругалась, бесполезно. Ничего не выплачивают.

Тут ремарка.

Иногда, вопрос обратившихся на прием граждан можно решить немедленно. Обычным звонком. Или получить от чиновников разъяснения, а их уже человеческим языком передать гражданину. Попутно предложив способ решения вопроса, например какую справочку донести необходимо, или почему прямо сейчас никто ничего не сделает, а только потом и отчего это зависит. Разное, в общем, бывает.

Но вот позвонить прямо в присутствии заявителя и проверить доводы жалобы, часто вполне достаточно, что б проблема была решена.

Так и в этом случае.

Ну, чего, - подумала я, - всего лишь назначение пособия. Если не выплачивают, значит есть причина, пусть скажут.

И позвонила.

Специалистка отдела, услышав фамилию заявительницы стала издавать в трубку какие-то малопонятные звуки. Помесь кудахтанья, стонов, плача и визга.

Мало помалу успокоившись и почти членораздельно специалистка пояснила, что дама ходит регулярно. Скандалит. Требует положенное по закону.

- А ей положено? - уже неувенно поинтересовалась я.

- Конечно!

- Так, а в чем дело то?

- Так там порядок заявительный! Заявление надо написаааать! Ей надо! Написать! Даже документы не нужны, ранее всё подавала, а часть вообще, сами собрали, лишь бы она не скандалила, - всхлипывала специалистка, - А она не пишет! Только скандалит!

Я слушала в трубку причитания всего отдела пособий, там явно наболело и прорывалось в мои уши благодарного слушателя.

И смотрела на даму. Дама не тушевалась. Упрямый подбородок, гнев в глазах и трое детей.

- Может через госуслуги как-то? - спросила я отдел.

- У неё их нет!!! Она отказалась от сервиса!!!

Штош, такое тоже бывает. Но дети пособия получить должны.

- А сами напишите? - придумывала я план-капкан.

- Заявление? От её имени?Да как бы не положено, -изумился отдел.

- Ну да. Пишите. Сейчас она к вам придёт.

Дама вслушивалась.

- Слышали, что говорят? - спросила её.

Кивнула отрицательно. Впрочем, так оно и было.

- Мы их обязательно накажем. Только вот вы сходите к ним, подпишите документ.

- Какой?! - вскинулась дама, - Не буду я ничего писать! Мне положено по закону, пусть платят!

- Ну как какой, что вот сейчас им звонили из прокуратуры, вы же видели, что звонила?

Кивает согласно.

- Значит вы свидетель, правильно? А вдруг они завтра соврут, скажут не звонили им. Вам же и соврут. Правильно?

Кивает согласно.

- Вот езжайте, подпишите у них документ, что звонок был. Они вам копию дадут.

Ахинея полная. Но она работает, как не странно. Доводы по существу не работают, их просто не хотят слышать. А такое вот срабатывает. Ну, или как вариант, ехать прямо с гражданином за ручку до чиновничьего кабинета. И такое бывало, но это другая история.

Пока она ехала в отдел пособий, проинструктировала их написать заявление от её имени и подсунуть ей на подпись. Справились.

Преисполнившись любопытством и некоторыми опасениями, позвонила в опеку и оказывается дама известная в узких кругах. Совершенно нормальная, без психических заболеваний, хорошая мать, работает швеёй в ателье.

Единственно, абсолютно не приемлет какую-либо цифровизацию.

У неё нет госуслуг, её детям не ставят оценки в электронном дневнике, она была ярый противник термометрии детям в школе во времена ковида, не позволяет использовать электронные задания, поэтому педагоги отдельно распечатывают рабочие тетради, методические материалы, и вместо дистанта, приходят на дом. И прочее в том же духе. Список цифровых аскез длинный, это я только на вскидку чего запомнила.

При этом она не пишет заявлений или жалоб, просто ругается на всех и вся. И всё работает.

Выслушав опеку, вдруг поняла, что и у нас то она тоже ведь письменную жалобу не написала, а желаемое получила)))

Впрочем, иногда справедливость — это не когда правила и порядок торжествуют, а когда ребёнок получает свой бутерброд.

А за такими "громкими" приёмами, довольно часто, на самом деле — тихие истории обыденного абсурда.

— Наконец-то! Выйди же, ты должна это видеть! — Кассандра, моя неугомонная тень и отныне соседка, уже кружилась на месте. Её тёмная фигура казалась всплеском жизни на фоне каменного безмолвия. — Смотри! Это же готический идеал! Чувствуешь, как время впиталось в эти камни?

Я вышла. Платье — чёрное, высокое до подбородка — не дрогнуло складкой. Движения мои были отточены десятилетиями: осанка, замороженная в позапрошлом веке, взгляд, сканирующий периметр.

— Я чувствую запах старой пыли, полированного дерева и большого капитала, — ответила я. — И хватит называть меня Кейт. Мы не в пансионе для благородных девиц.

Кассандра лишь фыркнула, её димидианские глаза сверкнули азартом.

— Соседки — это куда серьёзнее, чем подруги, дорогая. Привыкай к близости.

Наша комната оказалась в башне, что выходила окнами в лес. Пространство было просторным, пахло пылью и старым деревом. Пока Касс возилась с сундучком, развешивая пёстрые ткани и расставляя кристаллы, я одним движением поставила свой чемодан у дальней кровати — спиной к стене, с видом на дверь. Инстинкт.

— Надеюсь, тебя не смутят мои ночные прогнозы, — тараторила она. — Видения иногда прорываются наружу. Я могу говорить во сне. Бессвязно.

— Меня не смущает ничего, что происходит во сне, — сказала я, подходя к окну. За стеклом густела лесная тьма. — У меня своих видений достаточно наяву.

Их прервало едва уловимое движение воздуха. В центре комнаты материализовалась фигура в мантии. Ни лица, ни намёка на личность — просто форма. Служитель. Он парил в сантиметре от пола, протягивая ладони. На них лежали два амулета.

Кассандра ахнула от благоговения и взяла свою подвеску — серебряную спираль. Я медленно протянула руку. Моё кольцо было чёрным, холодным и невероятно тяжёлым для своего размера. В тот миг, когда кожа коснулась металла, сила, дремавшая в глубине, сжалась и отпрянула. Ошейник. Ярлык. Напоминание.

Призрак исчез. На столе с шуршанием появились два свёртка.

— Расписание! — Касс развернула свой, глаза бегали по строчкам. — «История искусств», «Алхимия для начинающих»... О! «Защита и самоконтроль». Обязательный курс. Интересно, кто ведёт?

Я взяла свой свёрток, даже не глядя.

— Какая разница? Всё это сводится к одному — как лучше притворяться, чтобы нас не прикончили.

— Не знаю... — голос Кассандры стал тише, её взгляд ушёл куда-то внутрь. — Мне кажется, этот курс... он окажется важным. Особенно для тебя.

Она сказала это странно, словно не ей. Я резко обернулась, но она уже сияла прежней улыбкой, тяня меня к двери.

— Пошли! Бал в честь начала года! Танцы, знакомства...

— Социализация не входит в мои планы, — отрезала я, глядя в тёмное окно. Лес был таким тихим. Таким безопасным.

— Но она входит в наши правила, — её голос прозвучал мягко, но неумолимо. — Такова цена входа, леди Вейл.

Я сжала челюсти. Именно этого я и боялась. Не охотников с серебром, не открытой битвы — этого утончённого насилия, завёрнутого в правила и улыбки.

С обречённостью, которую не смогла скрыть даже от себя, я повернулась к ней. Свет лампы поймал мои глаза — жёлтые, с железным отливом.

— Хорошо, — сказала я, и в голосе прозвучала холодная, отточенная резкость. — Покажем им, на какого монстра они так любезно пригласили в свою гостиную. Но только на один танец.

/с помощью ии/

"Божемой, горы" - я выдохнула, снижаясь над окрестностями Махачкалы на закате, в шесть вечера.

"Божемой, ночь!" - удивилась я пятнадцать минут спустя, сидя с эспрессо на шитой подушке, под картинами напротив парковки.

На соседней подушке сидел котенок и мурчал, не поворачиваясь. Тому, что я его гладила, он не удивлялся, а смотрел без отрыва в жёлтые стекла аэропорта.

Есть, спать и забыться - план был гениален до момента, когда таксист высадил меня на улице Коминтерна. Как бы эту улицу описать: больше всего она похожа на ущелье, в которое там и тут стекают из темноты узкие длинные лестницы. Это полсуток спустя я буду весело уточнять у местных дедушек, поднимусь ли вооон-там на улицу Буйнакского - а сейчас мне незнакомо и темно.

- Мадина, мне здесь страшновато, - признаюсь я по телефону хозяйке, - со мной точно ничего не случится?

- Лампочка что ли не горит? - удивляется Мадина, - спустись по лестнице и ключ возьми в кадке, под шишкой!

В самом низу черной мглы я нашла пальмы, тахту со столиком, свой номер и косую тайскую кошку Мадины, которая залезла ко мне на колени еще до того, как я разобралась с ключом. (с Мадиной мы болтали уже ночью под пальмами: в вышитом платье, красных лаковых балетках и красном платке с вооот-такими кистями она рассказала мне о своем доме и саде там, в горах).

Махачкала купила меня черным кофе. Везде, на каждом углу. Кофе, настоящий джелато, любимая гвоздичка на столе и охапка современного искусства , вписанного в каждый второй интерьер. Я шатаюсь по улицам, рассматривая ковры и глазастых кудрявых детей. Из открытого магазина игровых консолей вываливается сытая кошка. Половина одиннадцатого, вечер. Мимо плывет девушка без просвета укутанная в чёрное - до низа икр вся в черном шифоне. Ниже шифона длинные точёные молочные лодыжки звенят над шпильками босоножек. Это жуткая эротика.

Девушки и дедушки - вот мой электорат. "Я разоружу твои печали. Пойдем-ка на лавочку, поговорим" - крупноносый дед выводит меня на солнечную набережную, велит смотреть на Каспий. Начисто расходясь в мировоззрениях, мы соглашаемся на том, что жить надо ради себя, но замечая других, а также что лучших времен не бывает.

Я фоткаю дореволюционный дом - на его барельефах танцуют женщины, а мужчины пасут овец и еле сдерживаются, чтобы тоже не заплясать. "И напишите там: с этого балкона выступала сестра Ленина!!!" - нервный дедушка кричит, пролетая мимо. Фигня вопрос: вот, написала. (автор не несёт ответственности за достоверность информации: факты предоставлены народным источником Один Дедка Сказал. Возможно, имелась в виду Ленина сестра, но кто такая Лена, я так и не успела узнать.) Д

евушки в вышитых черных футболках и серебряных украшениях желают мне хорошего путешествия и расспрашивают о поездке. "Одна? К нам?" - девушки делают Специально Большие Глаза - "Вы не боитесь всякого, что про наш регион рассказывают?" А потом смеются вместе со мной: "И правильно не боитесь, наши люди не такие".

Наши люди в Дербенте взяли меня в плен: на тротуаре напротив хаммама, сидя на раскладных табуретках, они расспрашивали меня - женщины про работу, мужчины про семью. Мне отдали пахлаву и весь вечерний Дербент. Кофейни, аллеи, пальмы в ягодах, тую, которую в детстве показывала мама, котят, сигающих по деревьям вместо белок, голос муэдзина, каштаны в огромных шипастых плодах. Отдайте мне всё, я забираю с благодарностью.

(ещё больше историй)

Мы боимся её, как черт ладана. Потому что, когда включается этот внутренний сервер, на экране сознания вместо котиков и биржевых сводок начинают всплывать неудобные вопросы. Крупным планом, с зернистостью, как в старом кинохронике: «Кто ты такой?», «Зачем ты коптишь это небо?», «В чём твой смысл, если убрать фильтры?».

Скука — это не отсутствие дела. Это присутствие себя. А современный человек — это такой стартап, который панически боится аудита. Ему проще получить разряд в 120 вольт, чем на секунду остаться наедине с главным инвестором — собственной душой. Боль от тока понятна, она оцифрована, у неё есть начало и конец. А экзистенциальная тоска — она как степь за окном вагона: бесконечная, пыльная и пугающая.

Но парадокс, мой друг, в том, что именно в этой пыльной степи и зарыт клад.

Ты становишься депрессивным овощем, потому что никогда не скучаешь по-настоящему. Ты забиваешь эфир шумом, чтобы заглушить тихий голос внутри. А этот голос, может быть, единственное, что в тебе есть настоящего. Все великие идеи, все прорывы, все стихи, от которых мороз по коже, рождались не в скроллинг-ленте, а в той самой вязкой, тягучей, невыносимой скуке. Когда мозг, отчаявшись найти развлечение снаружи, начинает генерировать смыслы изнутри.

Мы бежим от скуки, как белые офицеры от красных в Крыму, но бежать-то некуда. Пароход ушел.

Надо иметь мужество сесть на стул, убрать руки от кнопки с электрошоком и просто позволить тишине зайти в комнату. Пусть она сядет напротив, нальет себе чаю и посмотрит тебе в глаза. Сначала будет страшно. Потом станет тоскливо. А потом, если не сбежишь, начнется самое интересное. Прогрузится текстура реальности.

Потому что смысл жизни — он ведь не в Википедии написан. Он проявляется в тишине, как изображение на фотобумаге в красной комнате. Медленно. Неотвратимо.

Так что, когда тебе в следующий раз станет скучно, не тянись к телефону. Это дьявол предлагает тебе леденец, чтобы ты не плакал. Потерпи. Поскучай. Дай своему внутреннему проектору разогреться. Глядишь, и увидишь своё кино, а не чужую рекламу.

Только в тишине слышно, как тикают часы твоей настоящей жизни.

Смотри. Ты идешь по бульвару. Навстречу тело. Костюмчик сидит плохо, лицо лоснится, в глазах — тоска по упущенной марже. И твой внутренний прокурор тут же стучит молотком: «Жирный. Скучный. Не наш. Зачем он коптит мое небо?» Ты думаешь, ты его судишь? Черта с два. Ты просто загружаешь в оперативную память вирус. Ты укололся собственной желчью и на секунду поймал кайф: «Я-то лучше. Я-то в белом пальто посреди этой помойки».

Но дофамин — штука предательская, как поставщик с Малой Арнаутской. Через минуту кайф сгорает, и остается скука. Мир становится серым, потому что ты сам заляпал объектив грязными пальцами.

— Мир — зеркало, — кивает Петрович, поправляя черные очки. — Ты ему рожу — он тебе кирпич. Реальность нейтральна, как дерево. Вон, посмотри на тополь. Ему плевать на котировки биткоина, на твою подагру и на концепцию добра и зла. У него нет понятийного аппарата. Есть фотосинтез и ветер. А ты — ты вешаешь на него ярлыки, как игрушки на ёлку.

Счастье — это не дар богов и не бонус за выслугу лет. Это настройка оптики. Выбор. Жёсткий, как утреннее похмелье.

Люди хотят рецепт. «Дай нам, Витя, скрипт, чтобы было красиво». А скрипта нет. Я не могу за тебя переварить твой обед. Я могу сказать: «Не жри гвозди», но жевать придется тебе. Нужно перестать быть собакой Павлова, у которой течет слюна на любую гадость. Нужно поверить, что ты можешь переписать код.

— Это труд, — говорю я, наливая по второй. — Это как тащить бидюжник в гору. Но вид сверху того стоит.

— Абсолютно, — Петрович усмехается. — Главное, не забыть, что гора тоже нарисована. Но карабкаться надо всерьёз. Иначе зачем нам выдали эти ноги?

Тот, кто красит забор в черный цвет, всегда сам испачкается в краске первым.