Пятьдесят два года. Ещё жить и жить. Но что это за жизнь?
Поезд проехал участок, где деревья росли особенно густо, и на секунду Анатолий Петрович увидел своё отражение. Располневший, облысевший. Разведенный. Детей нет и уже не будет. По службе он сумел подняться на несколько ступеней, благодаря педантичности и пунктуальности. Но смелости и решительности, необходимых, чтобы добраться до карьерных вершин ему так и не хватило. Из всех радостей у него остались только футбол по телевизору да пиво с Семёнычем по выходным.
А ведь было время. Он играл в волейбол, ходил в походы, целовал девушек. Казалось, что это только начало и вот-вот начнется что-то по-настоящему интересное.
И вот он здесь. Трясется в электричке по бессмысленному поручению конторы. И впереди его ждут только одиночество и тоска.
Поезд остановился на очередной станции, двери распахнулись. Из вагона никто не вышел, зато в тамбур вошла шумная дородная баба с ведром земляники. За ее спиной виднелся зеленый цветущий лес, в который вела извилистая тропинка.
– Там такая весна! – с широкой улыбкой кивнула она на тропинку, ведущую от платформы в заросли леса. – Бросайте все к чертовой матери! Идите по лесу гулять! Никогда такого больше не увидите!
Пассажиры в тамбуре заулыбались и обменялись насмешливыми взглядами.
– Да едрить твою налево… – вполголоса пробормотал Анатолий Петрович, подхватил портфель и выскочил на полустанок. Ровно за секунду до того, как двери сомкнулись.
Поезд поехал дальше, унося с собой табачную вонь, повседневные горести и заботы, и бабу с ее весной. А он остался посреди незнакомых зарослей. Из следов цивилизации вокруг были только платформа под ногами да крошечная точка самолета в небе, за которой тянулись две белых полоски.
Оказавшись на платформе, Анатолий Петрович рассудил так. В конторе его никто не хватится. На предприятии, куда он был откомандирован, его особенно не ждали. Завтра можно будет сказать, что так, мол и так – ехал в электричке, стало плохо, пришлось выйти. И это ведь даже не будет ложью, по большему счету.
«А раз так, – думал он, спускаясь с платформы, – то не грех подышать свежим воздухом и часочек прогуляться по лесу».
Тропинка петляла среди деревьев. Пели птицы. Тоскливая горечь в глубине сердца потихоньку таяла. Мешал только неуместный портфель в руке. Да туфли быстро запылились. А в остальном Анатолий Петрович чувствовал себя беззаботным, как в детстве, когда изредка сбегал с уроков, чтобы поглазеть на пластинки в магазине. Как и в школьные годы, удовольствие оттеняла легкая горчинка вины.
Вдалеке послышалось пение. Приятный девичий голос выводил простенькую мелодию без слов. Тропинка вывела Анатолия Петровича к полянке, на которой собирала цветы девушка лет двадцати на вид, в венке из одуванчиков. Она заметила его, улыбнулась и сказала с легким укором:
Анатолий Петрович от неожиданности растерялся.
Девушка расхохоталась, будто он спросил нечто настолько очевидное, что даже маленький ребенок бы понял, о чем идет речь.
– Пойдем. Я провожу тебя к остальным.
– Вы меня с кем-то путаете, – осторожно произнес он. У него возникли неприятные подозрения, что девушка принадлежит к движению «хиппи» или к какой-нибудь секте. А может быть вообще наркоманка или сумасшедшая. – Я оказался здесь случайно…
– Никто не попадает на праздник случайно, – бесцеремонно перебила его девушка. – Я пойду вперед.
Она неторопливо зашагала по тропинке. Анатолий Петрович некоторое время переминался с ноги на ногу. Возвращаться к полустанку казалось глупым. Ради чего он тогда пустил псу под хвост командировку? Чтобы отойти от платформы на два шага и тут же вернуться обратно, поджав хвост? Да и что с него взять? Семь рублей в кошельке и наручные часы?
Он решил рискнуть и двинулся следом за девицей, выдерживая разумную дистанцию. Она была в коротком платье, облегающем стройную фигурку. Что-то было странное в её походке. Будто она шла на каблуках.
Он хотел бы взглянуть на ее ноги, но тут тропинка резко свернула и вывела их к широкому полю, заполненному людьми. Повсюду были разноцветные шатры. Играла музыка. Горели костры.
– Алевтина! – окликнул девушку вышедший им навстречу молодой человек. – Ты куда пропала?
Заметив Анатолия Петровича, он радостно заулыбался.
– Ааааа… Вот оно что. А мы уже заждались. Веди его сразу к Михаилу.
Юноша развернулся и быстро зашагал прочь. Алевтина и Беликов двинулись следом.
Вокруг шумела толпа, пахло жареным мясом, где-то неподалеку звенели гитарные струны.
– Заходи! – Алевтина взяла Анатолия Петровича за руку и завела в просторный шатер. Внутри были расстелены ковры и разбросаны подушки на восточный манер. В этой обстановке странным образом гармонично смотрелся письменный стол, за которым в кресле расположился светловолосый мужчина в круглых очках.
– Михаил Афанасьевич, встретила и проводила. – Отрапортовала девушка и уселась на подушки.
– Умница, – кивнул хозяин шатра и с улыбкой обратился к Беликову. – Вы, наверное, думаете, что это здесь за сборище такое? Что за праздник у людей? Для первого мая поздновато. Для дня Победы тоже.
Анатолий Петрович нерешительно кивнул.
– Дело в том, что это неофициальный праздник, – объяснил Михаил Афанасьевич. – Каждый год в этот день здесь собираются бывшие ученики цирковой школы всемирно известного иллюзиониста Муслима Марцындаева. Вы же помните его выступления по телевизору?
Беликов готов был поклясться, что впервые слышит это имя, но снова кивнул.
– Мы собираемся здесь в день его рождения и отдаем дань памяти великому учителю. А заодно обмениваемся своими профессиональными идеями и демонстрируем другу новые вершины нашего мастерства. А поскольку для неподготовленного человека это зрелище может показаться странным и даже подозрительным, я попросил Алевтину встречать случайных прохожих и провожать ко мне, чтобы я мог объясниться.
Человек за столом говорил убедительно и вполне искренне, но Беликов чувствовал какую-то лукавую искорку в его глазах за линзами очков.
«Да он же чушь тебе плетет, – услышал Анатолий Петрович свой внутренний голос: «Врет с три короба и даже не краснеет».
Михаил Афанасьевич смотрел на него, ожидая ответа, и Анатолий Петрович открыл было рот, еще сам точно не зная, что собирается сказать. Но тут его взгляд упал на ноги Алевтины, и он оцепенел.
Короткое платье открывало упругие округлые девичьи бедра, коленки и гладкие персиковые икры. А вот чуть ниже кожа становилась грубой, желтой и морщинистой. Непропорционально длинные пальцы заканчивались острыми когтями. Беликову вспомнились куриные лапы в витринах универсама.
Алевтина встала, потянулась и вышла из шатра все той же неровной походкой.
– У Алевтины редкое генетическое заболевание, – раздался голос хозяина шатра совсем рядом Анатолием Петровичем. – Специфика циркового искусства. В эту профессию часто попадают люди непохожие на остальных. Я понимаю, что на первый взгляд это немного шокирует, но постарайтесь отнестись с пониманием.
– Знаете, я, наверное, пойду. – наконец сказал Беликов, когда немного пришел в себя.
– Идите, конечно. Если хотите. Но я приглашаю вас остаться. Наш праздник открыт для всех желающих. Вы такого нигде больше не увидите. Отдохните.
– Боюсь, у меня с собой не очень много денег…
Михаил Афанасьевич улыбнулся. На этот раз лукавая искорка из его глаз куда-то испарилась. Улыбка вышла теплой и искренней.
– Не нужно никаких денег. Отдайте только ваше имя.
– Мое имя? – нахмурился Анатолий Петрович. – Как я вам могу отдать свое имя?
– Да вот же оно. У вас в руке.
Беликов обнаружил, что действительно держит в левой руке своё имя. Буквы дымились и переливались красными огоньками.
– Давайте-давайте. Или так и будете в руке держать? Что вы с ним делать, в конце концов, собираетесь?
Он машинально протянул левую ладонь Михаилу Афанасьевичу.
– Ну вот и славно! – обрадовался тот, забрав имя и положив в карман пиджака. – Добро пожаловать на праздник!
Когда (…) вышел из шатра, народу вокруг существенно прибавилось. Музыка играла громче. Рядом он обнаружил Алевтину.
– Давай провожу тебя немного, – предложила она. – Пока осваиваешься.
(…) согласно кивнул, и девушка взяла его под руку. Они прошли немного вперед и оказались рядом с галдящей толпой, собравшейся вокруг низкой ограды, окружавшей пятачок земли, по которой носились мелкие черные тени. Поначалу казалось, что это мелкие крысы, но приглядевшись, (…) понял, что это маленькие чертята. Точь-в-точь такие, какими их рисуют в книгах – с рожками и хвостами, заканчивающимися стрелками. Они гоняли по земле крошечный футбольный мячик и переругивались писклявыми голосами, когда кто-то из них нарушал правила.
– Ты не голодный? – спросила Алевтина.
– Нет., – покачал головой (…). – Но пить хочется.
Они подошли к шатру, от которого пахло камфорой.
– Сейчас принесу, – сказала девушка и исчезла в шатре. (…) с интересом оглядывался по сторонам и все больше радовался, что ему хватило духу выскочить из электрички и пойти по тропинке за Алевтиной. Футбольный матч чертей! Где бы он ещё такое увидел? Только на празднике иллюзионистов. В нос бил острый свежий запах.
(…) понял, что стоит, облокотившись на огромную деревянную кадушку. Он заглянул внутрь. В мутно-белом рассоле среди пучков зелени плавали огурчики. (…) протянул было руку за одним из них, но тут жидкость забурлила, и на поверхности показалось зеленое и покрытое наростами рыло.
– Только попробуй! – пробулькало оно, и от раздутых ноздрей забили сердитые фонтанчики.
– Не зли его! – вовремя вернувшаяся Алевтина отдернула его за рукав и протянула ему высокий стакан. – Ему и так досталось! Жабой попал в рассол, да там и зацвел бедненький.
В стакане плескалась янтарно-желтая жидкость, которая на вкус ощутимо отдавала анисом. «А я ведь уже пил это, – пронеслось в голове у (…), – это же мой любимый напиток». Как ни силился – он никак не мог вспомнить его название.
Они подошли к большому яркому костру. Гремела музыка. Все по очереди прыгали через огонь и с хохотом пускались в пляс. Среди тел мелькали чешуйчатые гребни, мохнатые спины, хвосты и крылья.
– Ну чего ты стоишь? – толкнула его в бок Алевтина. – Прыгай и давай плясать!
Она разбежалась и, оттолкнувшись когтистыми лапами, прыгнула высоко над пламенем. Метрах в трех над землей, она зависла в воздухе, и её платье на спине разорвали два больших могучих крыла. Толпа восторженно загудела.
(…) собрался с духом, набрал скорость, но вместо того, чтобы прыгнуть, забежал в самый центр костра и остановился. На поле вокруг костра воцарилась тишина, нарушаемая только треском поленьев. Пламя скользило по его телу, и он чувствовал, как черная кровь закипает и разгоняется в венах. Как же он заждался праздника!
Он вышел из огня, растираясь могучими лапами.
– Вся шкура зудит! – пожаловался он. Шутка была старой. Он говорил это каждый раз вылезая из огня. Но толпа всё равно рассмеялась.
Присоединившись к компании за ближайшим столом, он слушал рассказы друзей о прошедших с последнего праздника днях и делился своими историями. В сумерках настало время настоящей трапезы, и он насладился вкусом своего старого обличья. Нелепый толстяк, лишившийся сущности, глупо таращил глаза, пока его жрали, и прижимал к груди свой потертый портфель.
А после еды ВиИхКхад предложил ему побороться, и они остервенело дубасили друг друга, под возбужденные крики толпы, сотню лет ожидавшей этого поединка.
Бой прервала невовремя появившаяся жена. Она зализала его раны, и они говорили и никак не могли наговориться. А когда слова иссякли, они взмыли в ночное небо и уединились на мертвой планете, где любили друг друга, зарываясь спинами в теплый марсианский грунт.
А потом она убежала сплетничать к подругам. А он хлестал мед и нефть, помирившись с ВиИхКхадом. И лица собеседников сменялись, и музыка не смолкала, пока он не почувствовал, что его клонит в сон. И тогда он нашел чудесное мирное озеро, где тина убаюкала его, и он погрузился в сладкий сон. И только он выспался так, что дальнейший сон мог пойти во вред, а не на пользу, он медленно начал открывать и глаза и перебирать руками…
…мелкий щебень, который впивался в ладони. Что-то протяжно гудело. Он поднял голову и обнаружил, что пытается подняться по железнодорожной насыпи к рельсам, по которым мчится поезд. Он отпрянул назад от громыхающих колес. Ноги заскользили по щебню, но каким-то чудом ему удалось не упасть.
Поезд проехал, и стало тихо. Жмурясь от невыносимой головной боли, он огляделся. Было раннее утро, но на железнодорожной станции, метрах в ста от него, уже были люди. Он не столько увидел, сколько почувствовал, что они настроены к нему враждебно.
«Думают, что я пьян. Или что наркоман», – подсказал внутренний голос. Способность связно мыслить медленно возвращалась в больную голову. Все тело ломило, будто его всю ночь колотили палками. Синие штаны («Джинсы?», – удивился внутренний голос) были мокрыми до колен от утренней росы. Его трясло от холода.
За стеклом кассы было темно, и он смог увидеть свое мутное отражение. Отросшие волосы. Юная фигура, которая еще недавно была мальчишеской. Лицо хоть и основательно припухшее, но кожа гладкая. На подбородке пробивается щетина.
Подошла электричка. Судя по электронному табло, она шла до Самары, и он интуитивно понял, что именно туда ему и нужно. Он зашел в вагон, упал на сиденье и когда вагон тронулся, почувствовал, что начинает согреваться.
Из тамбура на другом конце вагона вышли двое парней. Тот, что повыше нес за спиной чехол с гитарой. Тот, что пониже держал полупустую полторашку пива. Они уселись через проход от него.
Порывшись в карманах, он обнаружил смартфон с сеткой трещин на экране. Ему повезло: телефон включился, хотя индикатор зарядки показывал всего два процента. Тут же посыпались уведомления о пропущенных звонках и сообщениях. В принципе, ничего удивительного.
Он мельком глянул свой профиль в социальной сети. Никита Малышев. 2006 года рождения. Город Самара. Тут аккумулятор сел и он принялся нажимать и удерживать кнопку включения.
– Банку дать? – громко спросил высокий парень.
– Держи. – Гитарист вручил ему массивный пауэрбанк. – Тебя как звать?
Они пожали друг другу руки. Невысокий парень с пивом представился Егором.
– Я смотрю: похмелье тебя мучает, Никита?
– Есть такое. С друзьями отдыхали. Я лишнего хлебнул и отбился случайно.
– Будешь пиво? – Егор протянул ему полторашку. – Чуть полегче станет.
– Спасибо. – Никита сделал большой глоток. Пиво было невкусным, но жить действительно стало чуть легче. По телу потихоньку разливалось тепло.
– В общем, Берлин, – начал Никита. – Мужик сидит дома и тут в дверь стучат. Он открывает, а там другой мужик. И он говорит: «Слоны идут на север…».
Электричка тряслась. Из тамбура тянуло сигаретным дымом. За окнами проносилась пожухлая сентябрьская листва.
