Авторские истории

За окном, на жестяной отлив, села ночная птичка: попрыгала, стукнула клювом, подняла красивую головку, повернула её на бок, прислушалась. Она услышала, как внутри, за стеклом, снова, как сегодня днём, заиграла музыка, хором запели робкие, но весёлые голоса. Все эти звуки многократным эхом пронеслись по пустым коридорам, залетая во все углы через внезапно открывшиеся двери.

Всё здание словно медленно вздохнуло, ещё раз пропуская через себя события этого дня. Раз в год, как сегодня, оно провожало их навсегда — в другую жизнь, в новый мир.

За сорок два раза — а именно столько раз повторялся этот день — оно так и не смогло к этому привыкнуть. Ему было тяжело отпускать их. Но рано или поздно это приходилось принять.

Что интересно — оно помнило их всех за эти сорок два года. Всех — и в лицо, и по именам. Помнило, как они приходили утром — кто обычно, кто нехотя. Помнило, как они копошились днём на улице, как потом дружно сопели через час в кроватях. Помнило все утренники, весёлые, с упоением игры. Помнило унылые взгляды на пенку в кружке горячего молока, помнило горы мокрых варежек на батареях зимой. Помнило дружный звон горшков и стук дверок в раздевалке. Помнило ту искреннюю радость, что бывает только у детей, и теплые взгляды воспитателей…

Оно помнило о них - о своих звездочках…

Ему было немного грустно сегодня. Но надо уметь отпускать.

Они всё равно вернутся, оно это знало. Они всегда возвращались — даже на несколько минут, даже проходя мимо по улице, но они возвращались…

В эти моменты оно радовалось, тихонько расспрашивало, как дела, а потом долго смотрело вслед, вспоминая.

Здание снова вздохнуло, немного улыбнулось себе внутри: уже очень скоро ему снова встречать. Новые косички и новые носики в маленьких конопушках несмело войдут в раскрытые двери, чтобы скоро стать его друзьями…

Птичка взмахнула крылышками и перелетела на край форточки. Сунула любопытный клювик в зал.

Напротив, на большом, в пол стены, составном зеркале скотчем были приклеены разноцветные бумажные буквы: «До свидания, детский сад».

Ночная гостья пару раз прыгнула на раме окна, коротко чирикнула, вспорхнула и умчалась по своим делам.

Больше рассказов в группе

https://vk.com/goodcat_stories

Очень рекомендую, кстати, посмотреть стендап Кости Пушкина. Он идеально сочетает две крайности, этот баланс, со времён игры в КВН.

Но чём выше ты поднимаешься по лестнице КВН, тем меньше свежести и свободы ощущаешь. Из матёрого шутника ты превращаешься в актёра, которому режиссёр говорит, что тебе нужно делать и когда.

Шутки, которые вы писали с командой режет цензура, оставляя только то, что подойдёт, по мнению «знатоков», для зала и телезрителя. Этот «покос» убивает целые сценарии. Это офигенные идеи, которые могли разорвать зал, но их положили пылиться на полку. До кучи, запись игры также режется и по телевизору показывают такую шляпу, что хочется переключить на «Играй гармонь!».

Да, кстати, ты больше не пишешь шутки и сценарии (ну или почти не пишешь). За тебя это делает команда сценаристов, которые сделают это лучше. А у тебя нет времени на это, ты должен репетировать и бесконечно прогонять сценарии. До автоматизма. Что выжигает натурализм постановки.

Да, ещё, мы решили задвинуть тебя и ещё пару старых ребят на второй план, Миша более качественно сможет подать этот материал (читай: кривляется больше и внешностью вышел). Гонорар, кстати, мы платим ему, он же всю команду тащит. И на разминке он даже если пошутит не смешно, народ всё равно посмеётся.

По итогу это превращается в гонку «у кого круче спонсор, который дал больше денег на самых дорогих авторов-писателей, которые смогли написать самые смешные шутки и Мишу, который, кстати, земляк одного из членов жюри и сможет выбить нам балл побольше».

И когда на это смотришь со стороны, хочется плакать, но не от смеха или обиды, а от того, в какое говно способны превратить эту шедевральную игру.

Именно поэтому, ТС, настоящий КВН жив, но он не живёт на уровнях лиги и страны, он процветает в провинциях и на уровне школ-ВУЗов, максимум — регионов. Там до сих пор шутки пишут сами школьники-студенты, ошибаются, перегибают, исправляются, но не сдаются.

Всем добра)

Утром, буквально перед восходом солнца, она выходила на берег, ждать. Там на горизонте, где море незаметно переходило в небо, она каждый раз надеялась увидеть знакомый парус.

Обычно он уплывал в Поход на неделю, реже на две. Ближе к сроку возвращения, она начинала по утрам ходить на мыс, и это быстро становилось привычным ритуалом. Рано или поздно, в какой-то из дней, на горизонте появлялась точка, которая медленно росла. Она наблюдала за ней со счастливой улыбкой, потом радостно бежала домой, готовиться ко встрече.

В этот раз паруса долго не было. Прошел месяц, ее ритуал давно стал ежедневным. Некая смутная тревога, поначалу сидевшая в далеком уголочке, последние дни мрачно ворочалась в груди, иногда сжимая сердце своими когтистыми лапами. После этого у нее часами все валилось из рук, хотелось все бросить и снова бежать на мыс.
Беспокойства добавил разговор с соседями. Олафсоны жили примерно в двух милях, если идти на запад по старой дороге вдоль Крайнего леса. Никто не знал точно, почему лес так назвали. Возможно, потому что за ним, и до моря была только холмистая пустошь, поросшая редкой травой с хаотично разбросанными большими гладкими валунами.

Ингрид, хозяйка, радушно встретила, усадила за стол, поставила перед ней миску горячей похлебки с сухарем, да чашку сиры. Ее муж, Колльбейн Олафсон по прозвищу Окунь, плотный и кряжистый дядя с короткой седой бородой, тут же предложил заменить сиру на кружку доброго эля. Само собой, этот хитрый тактический прием - легально достать заветный кувшин из погреба, был сразу раскушен Ингрид. Та зашумела, перечисляя все давние и не очень прегрешения супруга, закончив гневную речь упоминанием старого забора, со стороны скотника, что с весны так и не отремонтирован. Расстроенно махнув своей большой как тарелка ручищей, Колльбейн, накинул на плечи старый, подбитый мехом фалдон, и вышел во двор.

Ингрид была хорошей собеседницей и ее подругой, не смотря на большую разницу в возрасте. Хоть и редко, они ходили к друг другу в гости, скоротать долгие вечера Темной Зимой. Сегодня поговорили о том, о сем: хозяйство, дети, погода. У самой Ингрид дети давно стали взрослыми и разлетелись кто куда, но она всегда давала молодой матери весьма дельные советы на тему воспитания и здоровья близняшек.

Честно говоря, в этот раз беседа едва клеилась. Хозяйка, которая знала про ее беду, тут же попыталась как-то утешить недавним известием от своего брата, жившего в деревне, что была к западу, через горы. Два драккара Торвуда Свенсона, по прозвищу Синяя шея, из того поселения, так же задерживаются почти на месяц. «Да не бойся ты, девочка, всякое бывает. Я по молодости, даже по полгода ждала Колле с Походов, и он всегда возвращался, да еще и с добычей».

Тепло с ней попрощавшись, она быстрым шагом возвращалась назад. Не выдержав, на развилке свернула к мысу. С некоторым трудом взойдя по скользкой от полуденного дождя тропинке, она долго стояла наверху, всматриваясь в горизонт. Несколько дней была ветреная погода, это бывало перед Темной Зимой. Море, недоброго, холодно-серого цвета, казалось покрытой сеткой светлой пены, с белыми барашками на кромках волн. Оно злилось, разбуженное ледяным северным ветром и совсем не обращало внимание на женскую фигуру что, приподняв руки с раскрытыми в его сторону ладонями, что-то долго едва слышным шепотом просила, прикрыв мокрые глаза.

Вечер прошел как обычно. Дети после ужина захотели сказку на ночь. «Про могучего Эрика и горного тролля!» - хором запищали оба. Ну хорошо. Пусть будет про тролля. Десятки раз слышанная ими, незамысловатая, в общем-то, история скоро усыпила близняшек. Погасив светильник, легла и она рядом. Очаг на полу давно прогорел, оставив только кучку едва подмигивающих угольков. Невидимый зверь, как всегда неслышно подошел в темноте и привычно положил свою тяжелую когтистую лапу на грудь. Надо как-то с этим засыпать… Снаружи ветер усилился. К его непонятному завыванию добавилась редкая дробь, будто кто-то большой, как тот тролль из сказки, швырял в стены горсти крупы. «Первый снег», подумала она и провалилась в тревожном черном забытье.

Тропинка за ночь подмерзла и покрылась тонким белым слоем. Она бежала, и легкий снежный наст под кожаными башмаками жалобно хрустел, ломаясь. Платок сбился на плечи. Пару раз поскользнувшись, а потом уже хватаясь руками за остатки мокрой травы, она взобралась на мыс…

Сегодня было тихо, высокий слой серых облаков привычно смыкался вдали с морем в пустую, безжизненную полосу, где ничего не было… Она опустила голову. Медленно развернулась и пошла назад. У самого края мыса, там, где был сход на тропинку, ее что-то остановило.

Оглянулась. Тонкий луч света, в разрыве облаков, почти над водой, от пробудившегося солнца указывал на нечто крошечное на горизонте. Еще не веря себе, она сделала несколько шагов вперед, к обрыву. Голубые глаза ее ярко сверкнули и медленно стали расширяться, дыхание вдруг перехватило. Две мокрые дорожки, поползли вниз по лицу, мимо крепко сжатых губ, уже расплывавшихся в счастливой улыбке.

Подняв голову вверх, она что-то коротко прошептала небесам, и быстро развернувшись, легко побежала назад, уже совершенно не замечая дороги…

Будильник зашелестел в шесть утра, когда даже в детской царило сладостное безмолвие. Ни одна ручка, ни одна маленькая ножка еще не высунулись из-под одеялка по собственной воле. Любопытные носики уютно сопели в подушки, дожидаясь, когда заботливая мама передаст их на руки сердобольной бабушке. А мне пришлось вставать, умываться, вливать в себя кофе и ехать в аэропорт.

Алена поднялась, когда я чистил зубы. Она сварила мне кофе, достала и подогрела вчерашнюю запеканку, и без остановки зевала, пока я клевал картофель с яйцами и сыром и швыркал кофеём. Сегодня прилетала Саша, а я, надевая кроссовки в прихожей, задавался вопросом: почему старые друзья любят приезжать так рано?

По дороге в аэропорт я снова подумал о своих мечтах. Где бы я был, если бы ничего не хотел? Радовался бы тому, что имею? Не знаю – где, но меня бы это точно не волновало. Я бы уж точно не думал, а каково бы мне жилось, будь у меня мечты. Я бы просто жил.

– Эти размышления ни к чему тебя не приведут, – тихо сказал я себе.

Мне стало страшно. А вдруг, столько лет я бежал не туда? Вдруг, эта машина, квартира и куча полезных знакомых, с которыми мы обмениваемся одолжениями – не то, чего я хотел, не то, что мне действительно нужно?

Это вопросы, на которые ни у кого нет ответа. Кажется, что сам Господь Бог не сумеет на них ответить. Просто пожмет своими монументальными плечами и опустит взгляд. Если бы я мог прожить одновременно две жизни – одну с мечтами и их покорением, а другую без навязчивых желаний – тогда бы можно было об этом рассуждать, а сейчас…

Традиционная утренняя каша в моей голове перестала кипеть и булькать ближе к аэропорту. А когда в толпе заспанных пассажиров появилась чуть уставшая Саша, моя каша и вовсе подсохла, а я потерял всяческое желание ковыряться в ней ложкой.

Сашка улыбалась своей лучистой улыбкой, катила за собой чемодан с вещами и торопилась мне навстречу, раскинув руки для объятий. Высокие каблучки постукивали по кафельному полу, челка то и дело спадала на глаза.

– Никита! – пропищала она, подбежав почти в плотную, а затем мы обнялись.

О чем я никогда не мечтал, так это о таких вот друзьях. Они просто однажды появились в моей жизни.

– Ты подстриглась! – я оглядел Сашку, когда она отстранилась. – Ну-ка покажись!

Саша покрутилась, снова заулыбалась и спросила:

– Нравится?

Прическа была очень короткой, под мальчика, но ей она шла. Ее мальчишеская фигурка, слегка «подпорченная» женственными бедрами после родов, много лет требовала такой длины волос. И наконец, получив ее, радовалась каждым скупым изгибом.

– Да, еще бы! Дай телефончик мастера, я себе такую же сделаю.

– Ах ты!.. – Сашка ткнула меня кулаком в плечо и засмеялась.

– Шучу, тебе правда идет.

Всю дорогу до дома мы болтали, как болтают обычно старые друзья. То и дело вспоминали что-то, громко смеялись, спорили, подначивали друг друга. С Сашкой мне всегда было легко, почти так же, как с Костиком… И снова я задумался, почему они так и не сошлись. Я любил Сашу, как младшую сестренку, и мне всегда хотелось, чтобы она была с кем-то настолько же светлым и беззаботным. Хотя… теперь ее беспечность словно стала иной, контролируемой, направляемой, вызываемой по желанию. Сашка вела себя деловито, говорила и двигалась иначе. Это совсем не отталкивало, но создавало ощущение, будто ускользнуло нечто важное, какая-то деталь, о которой ты будешь жалеть.

***

Когда мы приехали, Алена уже отправила наших сорванцов к бабушке и готовила завтрак. Они с Сашей громко охали и ахали, оглядывая друг друга, без остановки обнимались и смеялись. Гостья расточала комплименты по поводу того, как у нас тут все обустроено, а хозяйка с благодарностью принимала их. Я же просто ходил за ними и время от времени вставлял удачно подвернувшуюся шутку.

Они соскучились друг по другу, по долгим, откровенным разговорам на кухне за чашкой чая, пока я работал в другой комнате или сидел в баре с коллегами, по совместным прогулкам, да и просто друг по другу. В этот момент я снова отошел на второй план. Мне отвели роль наблюдателя, пока старые подруги наверстывали упущенное время.

К вечеру все лимиты общения были исчерпаны, и Саша, устроившись с удобствами и приведя себя в порядок после дороги, решала какие-то дела по телефону.

После легкого ужина сообразили небольшое застолье. Достали хорошее вино, сыр и другие закуски, сели на кухне и сделали пару десятков фотографий на двоих. Я все это время негодующе взирал на жену и подругу. Когда самые лучшие снимки отправились в социальные сети, мы, наконец, открыли вино.

– А помните, как мы раньше у вас собирались, – начала Саша, пока я разливал чилийское красное полусухое, – и только вскрывали бутылку, как в дверь кто-то из наших звонил?

– Обычно Игорёк или Костик! – поддержала подругу Алена.

Мы не сговариваясь повернулись к двери, прислушались, не поднимается ли кто на лифте, но услышали только громкий и весьма злобный лай собачки, живущей двумя этажами выше – ее как раз выводили на прогулку.

– Горизонт чист, можем приступать! – я поднял бокал, произнес тост, выпил и завязалась беседа. Слова впархивали в пространство между нами экономно, зависали там, давали себя рассмотреть, и только после этого сменялись новыми, обдуманными, а потому важными и приятными глазу. Но длилось это недолго. В дверь позвонили.

– Костик! – взвизгнула радостная Сашка.

– Игорёк, – поспорила с ней Алена.

– Лишь бы не Свидетели Иегова, – мрачно добавил я.

За дверью стояли Вадим и Игорь. Они широко улыбались и держали по пакету в руках, где нечто продолговатое томно позвякивало.

– Не ждали? – засмеялся Игорёк.

– Как раз вас-то и не хватало! – ответил я, пропуская их в прихожую.

Последовали шумные приветствия, крепкие объятия и шутки родом из прошлого.

– Сашуля, – восклицал Игорёк, – да тебя не узнать совсем! Или мне тебя теперь называть Санёк?

– Если только разрешишь называть тебя Игорина, – отвечала Саша под громкий, одобрительный смех.

– Вы как нюхом чуете, что мы тут вино пьем! – Алена проводила гостей на кухню.

– Ну что ты! – пробасил Вадим. – Вы же сами в инете спалились!

Когда все расселись, кухня показалась в два раза меньше. Разлили вино, заговорили о пустяках, начались тосты из студенческих времен («За ИБиСО!») и не прошло пяти минут, как в дверь снова позвонили.

– Это точно Костик! – подскочила Саша. – Давай я открою.

Я, уже было поднявшийся с места, сел обратно, а Сашка поскакала в прихожую. По новому взрыву смеха и неразборчивым восклицаниям мы поняли, что это и правда пришел Костик. В дверях они показались в обнимку, сели рядом, Саша поставила перед ним бокал и налила вино.

– Ого, сколько вас тут! – Костик оглядел присутствующих. – Я думал, первым приду.

Затихшая на время пустая болтовня возобновилась с новой силой. Посыпались тосты, воспоминания как из рога изобилия, всё более бессвязные речи.

Я сидел в сторонке и смотрел на своих друзей, как они общаются, смеются, смотрят друг на друга – с интересом, ожиданием, живостью. Но было во всем этом что-то неправильное. Не в ситуации, а в тех, кто ее наполняет. Словно нечто внутри них надломилось, дало трещину, которая со временем только расширяется, а они тратят все свои силы, чтобы удержать два края вместе. При этом каждый из них понимает, что эта борьба проиграна – трещина разойдется и разлом уничтожит их изнутри. Это обстоятельство превратило тех самых моих друзей, в новых, незнакомых мне людей. Я никогда не видел их такими. Может, они никогда такими и не были.

Взрыв смеха вернул меня в реальность и наваждение исчезло. Они снова стали теми, кого я знал и любил все эти годы. И только, когда каждый из них знал, что на него не смотрят, разлом проявлялся вновь.

Наконец, вечер растерял бодрость, становился степенным, более вдумчивым, как и разговоры за столом. Игорёк набрался быстрее всех и разоткровенничался.

– Вот знаете, все эти годы, пока мы не общались, я чувствовал, что теряю какую-то частичку себя, – мы слушали его внимательно и серьезно, потягивая вино и понимая, что с глубин того раскола, который я заметил недавно, прорвалось что-то значимое. – И вот в такие минуты, когда мы с вами встречаемся, я будто заново обретаю эту частичку.

Мы все согласно покивали, грянул новый тост, а Игорь ненадолго притих, посматривая на нас украдкой, будто из укрепленного убежища, словно ожидал нападения.

Я в этот момент узнал о нем две новые вещи: что Игорь способен на такие глубокие переживания; и что мы столько для него значим. Он ведь, как принято говорить, состоялся в этой жизни. Собственный автосервис – один из крупнейших в городе, пусть открытый на родительские деньги, но работающий благодаря его предпринимательской сметке, – хорошая машина, семья, дети, влиятельные друзья… а тут такое. Как говорил наш преподаватель по экономике: «Деньги – это еще не всё. Когда вы это поймете, ваше дело по-настоящему пойдет в рост».

– Я тут подумал, – заговорил Вадим, задумчиво переводя взгляд с одного на другого, – что после распада нашей компашки все события в жизни стали какими-то…

– Блёклыми? – подсказала Саша.

– Да, – Вадим оживился. – Что-то случается, и даже часто, но всё это какое-то запланированное, серое, бесцветное, будто читаешь недельный отчет по работе. И абсолютно не запоминается, слилось всё, как поток машин на две-над-ца-ти-полосной магистрали в час пик.

– Может это потому, – снова заговорила Саша, – что ты уже все испробовал, многое повидал и тебя уже не удивить ничем? Это ведь раньше любое мало-мальски заметное происшествие казалось ярким и врезалось в память.

Я окинул взглядом присутствующих и, кажется, все поняли, что Сашка сейчас говорит о себе. Одна она еще не догадалась об этом.

– А может мы просто постарели? – улыбнулась Алена. Я погладил ее по спине.

– Только не я! – запротестовал Игорёк. – Я еще молод и полон сил, как годовалый кабанчик в период гона!

– Ты-то как раз уже старпёр! – смеясь, осадил его Вадим. – Это вон Костик у нас молодится.

Все посмотрели на присмиревшего Костю.

– Столько лет прошло, а ты всё такой же! – продолжил Вадим не совсем хорошим тоном. Казалось, его что-то гложет изнутри, заставляет лезть под кожу другу. – И как тебе удается – ума не приложу! У тебя ведь и друзья все, так сказать, по любви. Это мы все больше с «человечками», да с «кентами» общаемся.

Вадим подмигнул Игорю и посмотрел на меня. Мне стало не по себе – вспомнил любимое свое слово из тех времен, когда только начинал налаживать полезные связи: кент.

Есть у меня один кент, я тебе его телефончик скину… Я своему кенту в банк позвонил, он мне все сделал…

А у Игоря все полезные связи были «человечками».

Хорошо, брат, позвоню сегодня своему человечку в страховой, он все разрулит…

Однако Костик не заметил моего смущения и непонимающего взгляда Игорька. Он спросил вполне серьезно, будто этот вопрос давно его волновал:

– Почему ты с ними тогда общаешься?

Вадим задумался.

– Видишь ли, – по-отечески заговорил он, – со временем планка при выборе друзей падает. В какой-то момент становится достаточно, чтобы люди к тебе просто хорошо относились или были полезными. И не важно, каковы они сами.

Вадим говорил откровенно. Так откровенно, как не говорил многие годы. Не знаю, что именно заставило его раскрыться, но мне стало страшно. Я поспешил отшутиться:

– Это затягивает, – я улыбнулся Костику. – Сначала ты кого-нибудь просишь об одолжении, затем он тебя. И вот, тебе уже снова нужна его помощь, и всё – ты на крючке. А дальше начинает крутиться колесо «ты мне – я тебе», и соскочить с него, не испортив отношения с человеком, невозможно, а в какой-то момент даже опасно, ведь ты можешь себе врага нажить.

– Тут главное – не просить первым, – заулыбался Игорёк, – тогда и соскочить будет проще.

– Я бы так не смог, – Костик опустил глаза, принялся ковырять большим пальцем стакан с вином и катать его между ладоней. В этот момент он показался мне ребенком на взрослых посиделках. Он даже внешне уменьшился, будто его посадили на детский стульчик и налили вишневой газировки. И ощущение это, судя по взглядам остальных, возникло не только у меня.

– Это не так уж и сложно, – принялся наставлять его Вадим, покровительственно положив руку ему на плечи. На лице Саши промелькнуло недовольство. – Надо просто быть полезным человеком для других, тогда весь этот обмен услугами будет в порядке вещей.

– А если я не хочу? – упрямился Костик.

– Чего не хочешь?

– Быть полезным. Икать «кентов». Поддерживать дружбу ради возможности получить что-то на халяву.

– Ну нет, – встрял в разговор Игорь, – на халяву тут ничего не получишь!

– Тем более, – Костик совсем раскраснелся. Саша смотрела на него с беспокойством. – Может, мне важнее, какой человек на самом деле, какие эмоции он во мне вызывает и есть ли у нас общие интересы…

– Ну, это детсад совсем, – прервал его Вадим, сняв руку с плеча. – Если хочешь чего-то добиться в этой жизни, надо вертеться, налаживать связи. Каждый человек в твоем окружении – это ступенька к более высокому социальному положению или кирпичик в фундаменте здания, которое ты всю свою жизнь строишь. Я говорю о карьере, деньгах, семье, о будущем, наконец.

– Как там говорят, – хмельно улыбнулся Игорёк, – у каждого должен быть друг-врач, друг-прокурор…

Ему не дали договорить.

– А если я не хочу бросать себе под ноги людей и идти по ним к своему будущему? – запальчиво и тяжело дыша проговорил Костик. Он чувствовал себя униженным, хотя и сам не понимал, почему.

– Тогда так и будешь в техподдержке до пенсии сидеть.

Это уже было через-чур. Мы дружно запротестовали, а Вадим, смутившись, принялся оправдываться.

– Да вы не так поняли! – пытался он перекричать наш гомон. – Я имел в виду, что человек должен быть полезен.

– А Костик полезен! – вступилась Алена, но ее никто не услышал – почти все в этот момент спешили высказаться.

– Да и вообще, что в этом плохого – иметь связи? Ты так говоришь, – Вадим указал на Костю, – будто мы на панели себя выставляем!

– А может и так, – тихо вставил Костик.

– А на этом, на полезных связях, то есть, все в мире держится. Повзрослей уже! Если ты никому не нужен, то что это за жизнь?!

– Ненужный человек – этот тот, кому никто не звонит, – холодно произнесла Саша, – а не тот, от кого нет коммерческой выгоды.

Вадим сдался. Он скривил лицо в виноватой улыбке, водил взглядом по комнате, стараясь на нас не смотреть, а потом допил вино, достал сигареты и позвал Костика курить. Они говорили долго, я даже сходил проверить, не ругаются ли они там. Вадим пытался загладить вину, предлагал Костику организовать пару встреч со знакомыми, они бы могли его пристроить на хорошую должность, но Костик отказывался от любых предложений. Когда же Вадим стал назойливым, он согласился подумать.

Раскрасневшийся Вадим вернулся на кухню и долго молчал, потягивая вино. Саша незаметно вышла. Я услышал, как мягко захлопнулась дверь в лоджию.

Напряжение спало, мы заговорили о пустяках, но разговор не клеился. Алена предложила показать старые фотографии, и пока я рылся в шкафу в нашей спальне, подслушал часть разговора через открытое на лоджию окно.

– А почему нет? – преувеличенно громко вопрошала Саша. – Приезжай! Поживешь у меня…

– А муж твой как? – в голосе Костика сквозила язвительная насмешка. Он уставился невидящими глазами на иссякающий поток транспорта за окном.

– У меня есть своя квартира. Поживешь там недельку, я тебе город покажу!

– Нет, Саша, не могу.

– Если дело в деньгах, то не волнуйся! Я тебе билеты куплю, – Сашка даже приобняла закаменевшего Костю, но тут же отдернула руку, взглянув в его лицо. – Извини, – поспешила добавить она.

– Спасибо, я хорошо зарабатываю.

Костик закурил еще одну сигарету, выпрямился и всем своим видом показывал, что говорить им больше не о чем. Саша недолго переминалась с ноги на ногу, а затем ушла. А я вдруг осознал, что стою в пустой спальне с зажженным ночником и держу в руках альбом с воспоминаниями, а за окном только что случилась трагедия. Мне стало стыдно и страшно. Не столько от того, что я невольно подслушал разговор, сколько от ощущения необратимости перемен, которые вскоре случатся. В какой-то миг я даже попросил высшие силы, чтобы они отвели эти перемены от нашей компании.

Высшие силы меня не услышали.

Когда я вернулся на кухню, разговор совсем потух. Мы дружно посмотрели старые снимки, а затем все разошлись. Костик ушел первым. Его глаза отливали сталью, когда он появился на кухне, чтобы попрощаться. За ним ретировались и Игорёк с Вадимом. Саша поблагодарила нас за вечер и приют, и тихо ушла к себе. Я не сомкнул глаз полночи. Мы шепотом переговаривались с Аленой, пока оба не задремали.

Утром мне снова пришло письмо. В нем были координаты и дата извлечения капсулы.

Было там и еще кое-что.