— Давай я сам догадаюсь: твой дед был одним из тех, кто хранил часть серебряных вещей Степана? А из-за его шаманского дара прожил столько лет. И умер только тогда, когда появился преемник. Но это не ты, его родной внук, так? Это я… Потому что тоже могу побывать в теле птицы, увидеть всё сверху. Только вот что: у меня дома мать, больной отец и прорва братьев. И в тайге я не останусь ни за что! И то, что ты сказал, делать не буду.
Даже в темноте расщелины Санёк смог увидеть печальный взгляд Деньки, который тоже после долгого молчания сказал:
— Значит, тебе плевать на справедливость? Ты не хочешь дать покой людям, которые давно умерли, но поднимаются каждый год и снова продолжают свои сражения?
— Ты нормальный или нет? О какой справедливости ты говоришь? Вот о такой: я бросаю свою семью, в которой очень скоро мои братья останутся сиротами? Мать тоже может загнуться от тяжёлой работы и всех бед. И братишки мои отправятся в детский дом. А помочь им и защитить, как я четыре года защищал тебя в ПТУ, будет некому. В задницу такую справедливость, если от неё пострадают мои родные. Для меня сейчас долг перед семьёй важнее. Повестку пришлют — пойду в армию, долг Родине отдавать. А призракам я ничего не должен.
В свете умирающего костра что-то сверкнуло, цокнуло возле самых Сашиных ног. Он поднял жёлтый кружок. Это была монетка. На одной стороне — профиль мужика с усами, на другой — двуглавый орёл.
Денька с презрением сказал:
— Вот видишь, это подачка тебе за такие слова от Плужникова. Это ведь он к костру приходил, просил серебряную вещь Константина. Наверное, она помогла бы ему в погоне.
Саша спокойно ответил после внезапного приступа злости на друга:
— Монету распилим, это справедливо: вместе за кладом отправились, стало быть, вся прибыль пополам. И это вовсе не подачка от Плужникова. Скорее, подарок от Константина. Он ещё раньше одарил того, кого посчитал нужным, и всякие поиски схронов ему не по нраву. А ещё может быть, это знак, что мы с его помощью скоро окажемся там, где были. Ведь перетащить сюда нас мог только его враг — Плужников.
Но друзья оказались настолько недовольны друг другом, что Денька бросил Сашино одеяло к костру, не захотел спать бок о бок с тем, кто вдруг перестал понимать его.
Однако проснулся Санёк от ликующего вопля товарища:
— Эй, засоня! Поднимайся давай! Мы дома!
Парень с трудом разлепил веки и первое, что увидел — обложенное камнями костровище с пеплом. Гора сушняка исчезла. Как и скала. А возле поклажи подскакивала невысокая фигурка в плащ-палатке и орала, размахивая руками: «Дома! Дома!» Санины виски сверлила боль, голова казалась неподъёмной, а тело — деревянным. Его всю ночь мучил непонятный, тревожный сон. Но всё же нужно вставать…
А Денька продолжал торжествовать: кричал, что они оказались возле того места, куда шли, только с другой стороны. И сейчас нужно всего лишь пройти с полкилометра, перебраться через Змеиный распадок, подняться на гребень обрыва, и будут на месте.
Саша прошептал непослушными губами:
— Вот видишь… Та монетка была от Константина…
И тут его снова повалил на одеяло приступ, при котором он всё видел сверху глазами орла. В этот раз он разглядел вчерашнюю троицу разбойных мужиков вместе с тем, кто подвозил их до поворота на совхоз. Охотники стояли по колено в плотнейшем тумане, так что их ноги казались обрубленными. Кое-где возвышались довольно большие валуны.
Санёк очнулся от того, в рот ему полился чай из фляги. Он откашлялся и сказал:
— Сдурел… что ли… Я чуть не захлебнулся…
Денька не дал даже пожевать чего-нибудь, заторопил в дорогу, по пути выпытывая, что товарищ увидел. Услышав про туман, стал удивляться, потому что поблизости никаких болот не было. Минут через пятнадцать ходьбы ветерок защекотал ноздри запахом родников. Денька побежал, остановился, раскинул руки и радостно закричал: «Вот он, Змеиный распадок!» Подошёл и Санёк.
Перед ним был каменистый склон пологой горы с узкой долиной, которая и называлась в этих местах распадком. Что-то показалось ему знакомым: большие камни, тающая в солнечных лучах дымка над множеством ручейков. Денька ловко стал спускаться, Санёк попытался не отстать. Но под ноги не особо глядел, потому что напротив распадок упирался в чуть ли не отвесную стену горы с проплешиной спуска-подъёма. Вот она была поистине устрашающей. Даже представить было невозможно, что придётся карабкаться вверх. Поэтому Саша пропустил тот момент, когда на Деньку накинулся вороватый мужик. И к Саниной спине кто-то приставил ружьё, а противный голос старика, ехавшего на телеге с дроблёнкой, произнёс:
— Только шевельнись, враз пальну.
Саша чуть не застонал от того, как он легко попался в ловушку: не догадался, что дымка над ручьями и есть бывший туман, а за громадными камнями и кустарником прячутся враги. Не догадался и товарища подставил. Причём троица охотников им не простит побегушек от призрачных медведей. Скорее всего, сейчас их точно убьют.
Тот из бандюков, который сутки назад был самым добродушным и не собирался губить ребят, сейчас рукой в охотничьей рукавице держал за голову громадную чёрную гадюку. А старик, стоя за спиной у Саши, науськивал его на бледного, как снятое молоко, Деньку:
— А ну, куси Шитиковское отродье! Когда этот говнюк мальцом был, у него двух дядек змеи покусали. Одному из-за гангрены ногу отрезали, другой вовсе помер!
Денька затрясся и тоненько заскулил. С Саней что-то произошло. Ярость и лютая злоба на этих людей так саданули в голову, что мир потемнел.
Исчез Змеиный распадок с ручейками и солнечными лучами, выпившими всю влагу из воздуха.
Исчезла крутая стена горы напротив.
Осталась ослепительная ненависть к подлым людишкам.
— Куда, тварь! Стоять! Убью! — захлебнулся злобой старик.
Саша спокойно повернулся к нему и смерил тяжёлым взглядом.
Старик затрясся и опустил ружьё.
Саша зашагал к человеку, державшему гадюку, схватил её за хвост, бросил на землю и каблуком башмака расплющил ей голову. Потом взял у друга лопаты, потянул за рукав:
— Пошли, Шитя, куда хотели.
Через несколько шагов обернулся, ещё раз обвёл взглядом застывших с открытыми ртами бандюков-охотников. Он заметил то, что осталось скрытым для них. Изо всех расщелин, из-под камней и трухлявых обломков дерева, из кустов выползало множество змей. И ядовитые твари, извиваясь, словно стекались к неподвижным людям. Саша улыбнулся. Больше он не оглядывался, но слышал крики бандюков.
Сам подъём Санёк не запомнил. То он помогал Деньке, то друг тащил его за руку. Ребята пришли в себя только на вершине горы, поросшей соснами-гигантами. Товарищ с устатку сразу повалился на бок и засопел носом, а Саша встал на четвереньки, осмотрелся. Площадка меду сосен серела скудной почвой, а почти рядом росли богатые таёжные травы. Видимо, здесь часто перекапывали землю, пробовали найти Константинов клад. Но почему людям не пришло в голову, что никакие схроны не нужны человеку, который больше золота ценил свободу? И не прятал его от других людей, наоборот, раздавал.
— Здесь есть золото. То, которое мне не принадлежит. Но с тобой поделюсь, — раздался голос.
Рядом со спящим Денькой сидел Константин. Он был точно таким, каким его увидели ребята в первый раз — в старых, но ухоженных сапогах, в дырявых штанах. В кафтане и фуражке, из-под которой торчали кудлатые волосы.
— Это золото, наверное, было у Белого шамана? — догадался Саша.
— Не обижайтесь, не возьму, — отказался Санёк.
— Не чудачь, возьми. Вы же за ним в тайгу полезли?
— Мне дороже золота моя семья и товарищ. Их ни на что не променяю. Глупо, конечно, но это я понял, только когда сюда полез и чуть жизни не лишился. А вы ведь не просто так богатство предлагаете. Я до конца своих дней буду тайге за него обязан. Таким же постом, как деда Шитикова, наградить хотите? Или взять с собой по тайге носиться, от Плужникова убегать?
— А ты смышлёный парнишка, — невесело усмехнулся Константин. — Плужникова уже нет. Твой товарищ металлом со своей кровью навсегда отправил его в тот мир, который он жертвами и предательством кормил.
— Это консервной банкой, о края которой он порезался?
— Да уж поверь, бывает и такое… И люди, и не совсем люди частенько гибнут от того, что любят больше всего, — высказал довольно туманную мысль Константин. — Я всё равно хочу тебя наградить. Возьми моё золото. Да не хмурься и губы-то не поджимай. Оно тебе для друга пригодится. И семье достанется. А у тебя и без золота много всего, чего у других сроду не бывает.
Саша посмотрел на Деньку. Он давно слышал хриплое дыхание друга, а сейчас заметил бледность и проливной пот, который струйкой тёк по его скуле. Уж не заболел ли товарищ? Коршун схватил за руку своего Шитю — она была горяча. А вот вторая опухла и вздулась тёмными валиками по краям бинта. Санёк чуть слезу не пустил — такое может быть из-за заражения крови. Нужно скорей доставить Деньку в Залари, районную больницу. Хорошо, если ему в детстве делали прививку от столбняка. А если нет — это верная смерть за неделю. Или меньше.
Саня даже не заметил, как Константин исчез. Но рядом с поклажей он увидел кожаный мешочек. И взял его — потому что золото для друга. Крикнул в жаркое небо: «Спасибо!..» и тотчас занялся Денькой. Растормошил его, заставил попить и принять сразу две таблетки просроченного аспирина, который медсестра из училища пожертвовала им вместе с бинтом и ватой. Друг пожаловался на сильную головную боль, дёрганье в руке и слабость. Коршун показал ему мешочек с монетами, чем очень обидел — ну как так-то? Саня копал без него! А ещё друг называется… Но Денька очень легко утешился рассказом о том, что Константин снова их навестил.
Саша бросил лопаты возле сосен, навесил на плечи оба тюка и велел Деньке шагать за ним, не отставать и подавать сигнал голосом, если ему станет хуже. Друг продержался полдня, но всё время просил то пить, то лекарство. А потом стал бредить, разговаривать с кем-то, спотыкаться и падать. Десять таблеточек в картонной коробочке быстро кончились. Деньку вырвало чаем и кровью, лицо отекло. И вот пойми: то ли с аспирином переборщили, то ли зараза добралась до желудка и почек. И тогда Саша решился на отчаянный шаг — свернуть вправо к дороге, которая шла от дальних сёл к совхозу и далее к Заларям, и ловить удачу, то есть случайную машину. За золотишко-то, поди, люди согласятся подвезти больного парнишку к районному центру. Он вытащил горсть монет, высыпал их в кепку, скомкал её и сунул в карман. Еле-еле сумел объяснить другу свой план. Денька норовил завалиться на землю, бормотал, что он остаётся на посту вместо деда. Уже в сумерках на двух плащ-палатках, с поклажей в обнимку, друг был доставлен к дороге. Совсем в отключке, сотрясаемый крупной дрожью даже под двумя одеялами. Саня поволок его по гравийке.
И вот вдалеке засветились фары. Коршун встал на колени на дороге, замахал руками над головой. Если не остановится грузовик «ГАЗ», пусть давит его к чертям. Другу не пережить ночь без помощи врачей. А грузовик не только не остановился, но даже затарахтел сильнее. Саша поднялся и зажмурился, приготовившись к удару.
Грузовик резко остановился. Открылась дверца, и на дорогу спрыгнул совсем молоденький водитель. От него разило спиртным. Он стал сыпать ругательствами, даже двинулся к Саше, чтобы «сопатку ему расквасить» за то, что выскочил на дорогу чуть ли не перед колёсами. Санёк разрыдался от облегчения, что остался жив. А теперь ещё нужно было уговорить парня довезти друга до больницы.
— Брат… Мы золото в тайге искали… Но товарищ мой поранился, в горячке и беспамятстве у дороги лежит… В Залари, в больницу нужно, а то помрёт… — с мольбой обратился Саня к пьяному водиле.
— Пошёл ты туда, откуда вылез! — разъярился парень. — Я родню со свадьбы в совхоз везу, не по пути!
Санёк достал кепку и снова взмолился:
— Нашли мы схрон, нашли… Но я всё отдам, чтобы ты сначала в Залари ехал, а потом в совхоз. Ведь человек умирает!
Водитель прищурился на золото, а потом позвал:
— Евсеевич! Евсеевна! Тут, кажись, новые пассажиры с золотишком. Клад, говорят, нашли.
Из кузова вылез грузный невысокий мужик, встал на колесо, спрыгнул. За ним сиганула такая же дородная бабёнка. В свете фар Санёк увидел их взгляды — настороженные и… почему-то очень похожие на взгляды тех, которые, наверное, валяются сейчас закусанными змеями в распадке.
Евсеевич толстыми пальцами взял монету, сжал зубами. Обернулся к бабёнке и сказал: «Полуимпериалы… Николаевские».
— Всё возьмите, только довезите товарища до больницы!
— Что скажешь? — спросил шофёр у Евсеевича.
— Так чё тут говорить… Выручать нужно болящего. Спасать жисть, так сказать. Давай, паря, свою находку сюда, — ответил Евсеевич и подставил свою кепку. — Гони, Володька, в Залари. Золотишко поровну.
Пока шофёр орал, что это несправедливо, Саня уже тащил Деньку к грузовику. Его устроили в кузове, и Коршун положил Шитину голову себе на колени. Он не дал выбросить ни плащ-палатки, ни одеяла, укрыл этим рваньём товарища.
В больнице на него наорали санитарки, медсёстры и высокий молодой врач. Товарища увезли на носилках, а Саньку вытолкали на улицу. Он улёгся спать на ближайшей лавке. Когда рассвело, стал ломиться в больницу. Ему не открыли, а он не перестал стучать и кричать. Вышел врач, сел на лавку покурить и принялся расспрашивать, как друг получил такую травму. Санёк засыпал врача своими вопросами:
— Жить будет? А руку не отрежут?
Оказалось, что с Денькой пока всё нормально, температуру сбили, состояние стабилизировали. Судьба руки решится после консервативного лечения, хотя раны от зубов хищника всегда заживают плохо. Санёк пробормотал:
— Это порез. Просто порез от консервной банки.
— Ага. Навидался я таких «порезов». Рана неглубокая, но воспаление сильное. Его могли вызвать только слюна зверя и бактерии с его зубов. Сегодня привезут вакцину против бешенства. Точно не можешь сказать, какой зверь чиркнул клыком по руке больного? И кстати: сбегай по адресу, который мы взяли из его паспорта. Он же местный, пусть родственники придут. А вещи свои в больнице за дверью в приёмном оставь, — сказал врач и протянул Саньку бумажку.
Шитин дом Санёк нашёл только часа через три. На стук и бешеный лай пса вышла его мать, как две капли воды похожая на сына. Но насколько эмоциональным был друг, настолько же невозмутимой оказалась низенькая светловолосая женщина. Саша пересказал ей их приключения и сообщил: пока всё хорошо, Денька в больнице, руку ему отнимать не собираются.
— Вот клад, его Денька нашёл, — сказал Коршун и протянул женщине кожаный мешочек.
Шитина мать сказала, что придёт к сыну после обеда, подумала и спросила:
— А себе сколь золота взял?
Саша остолбенел. Показалось, что люди сходят с ума, заслышав про клад, сразу теряют все чувства, кроме жадности. И ещё его укусили в самое сердце слова, что он мог взять хоть монету из дара Константина герою, остановившему призрак кровавого убийцы.
— Я ничего не взял. Подожду вас у больницы. А потом уеду домой, — сказал Саша, развернулся и зашагал, спотыкаясь, прочь.
Когда он вернулся и снова попытался войти в больницу, его вытолкала санитарка. Саша уселся на лавочку. Через какое-то время вышла та же санитарка, вынесла ему кружку чая и кусок хлеба с маслом. А он, будто не видя протянутую еду, спросил, как чувствует себя раненый друг.
— Да орёт, чтобы тебя к нему пустили, — улыбнулась санитарка. — Но пустят только родственников.
К обеду подъехал битый «Запорожец», из него выбрались Шитина мать и, наверное, отец. Женщина сделала вид, что не узнаёт Сашу. Родительское посещение больного закончилось довольно быстро, и Коршун сам подошёл к ним, поинтересовался состоянием друга.
— Да чё с ним сделается-то? Такой же оглашенный, — сказала женщина, огляделась и вытащила из кармана пятирублёвку: — Вот тебе… за помощь сыну.
— Мне ничего не нужно, — ответил Саша.
Но уходить не стал. Когда «Запорожец» уехал, он внаглую прошёл в приёмник и сказал санитарке и медсестре:
— Передайте, пожалуйста, Шитикову Денису, что Коршун отдал клад его матери.
— Какой клад? — живо заинтересовались женщины, но Санёк только махнул рукой и горько проговорил:
— Главное, скажите, что я его передал.
Саша добрался на автобусе до вокзала, взял билет в общий вагон до Бегета.
Уже дома он обнаружил, что тяжеленные, со всякими узорами на ручках ложки, Денькина фляжка и золотая монета, кинутая ему под ноги в колдовском месте, сохранились в его рюкзаке. А когда вытрясал загаженную болоньевую куртку, нашёл ещё один полуимпериал в кармане. Видимо, он выпал из кепки. То, что Саня остался не в убытке, его не обрадовало. Слишком уж тягостным оказалось всё, связанное с кладом.
Он съездил с матерью в областной центр, обратился с ложками и фляжкой в комиссионку. Продавец позвал директора магазина, они переглянулись, поинтересовались, откуда вещи. «Семейные ценности», — ответил Саня. Вещи взвесили и предложили за них сумму, от которой мать сначала побледнела, а потом раскраснелась. А Саша возразил: «А как же историческая ценность?» И директор добавил ещё столько же. Он сам проводил их до выхода из магазина и шепнул: «Если у вас найдётся ещё что-то семейное, то всегда к вашим услугам». И тогда Санёк сглупил, спросил, сколько буду стоить два полуимпериала николаевского времени. Директор подхватил его и мать под локти, увёл к себе в кабинет. Подробно рассказал, сколько монеты будут стоить, если они найдены, а они точно найдены, у него на такое чутьё, — всего лишь десять процентов стоимости, потому как всё, что есть в земле, принадлежит государству. А он может предложить побольше…
Это уже выходило за рамки Сашиного терпения. И он сказал: «Я пошутил». Потом он поступит, как положено: напишет заявление в милицию о найденном кладе в виде двух монет, сдаст их на экспертизу, будет ходить по инстанциям, но через год получит сумму, которой хватит на покупку частного домика в городе для всей семьи.
Главное, что отравляло его жизнь, — отсутствие писем от Деньки и то, что друг в августе не вышел на работу. На ноябрьские праздники Саша отправился в Залари, но в доме Шитиковых жили другие люди. Семья срочно съехала. Сосед напротив сказал, что Деньки с родителями не было. Он куда-то подался раньше, как только вышел из больницы. И Санёк, его верный друг, без всякой подготовки к походу рванул следом. Ему повезло: он сразу же поймал попутку и доехал до того места, где летом затаскивал товарища в грузовичок. Оттуда он добрался до заброшенного Малинового. Но дома Дмитрия Шитикова не нашёл. Зато вспомнил слова охотника-бандита из совхоза, что этого дома никто никогда не видел и не заходил в него.
Саня на три раза прошёл деревню и понял: Денька заступил на пост, оставленный его дедом. Когда Коршун шагал по заснеженной дороге назад, весь мир расплывался перед его глазами. Он думал о том, как же легко исчезают из жизни самые лучшие люди на свете.
