CreepyStory

Кирилл с размаху плеснул кипятком из дымящейся кастрюли в лица спящим родителям. Дикие крики взвились, ударили по ушам. Кирилл выплеснул остатки кипятка, попадая на дёргающиеся руки, трясущиеся головы и отбросил кастрюлю. Мать тонко визжала. Она упала на пол и слепо хваталась за обваренное лицо, суча ногами. Отец ревел, разметавшись на кровати, выгибаясь, как выброшенная на берег рыба. От тел поднимался пар с тошнотворным мясным душком.

Кирилл улыбнулся.

Он неспешно вышел из комнаты, спустился на первый этаж добротного дачного дома. Крики слышны были и отсюда, пробиваясь через крепкий деревянный пол второго этажа. Для Кирилла они звучали прекрасной музыкой. Они означали, что всё закончилось. Кирилл вышел на крыльцо, вдохнул холодный вечерний воздух. Свет у соседей не горел – в середине марта они редко наведывались на дачный участок. Кириллу было, в общем-то, плевать, но, с другой стороны, это давало небольшую передышку. Наверняка прибежали бы на вопли, хотя и приглушённые стенами, но отчетливо разносящиеся по округе, устроили неизбежную суету со скорой, полицией и прочим дерьмом. Не дали бы насладиться моментом.

Подняв лицо к вечернему небу, Кирилл выдохнул и закрыл глаза.

***

Это преследовало Кирилла, сколько он себя помнил. Покрывало его невидимой, но ощутимой плёнкой отчужденности, неправильности. В детстве он с трудом сходился с другими детьми, был замкнутым и стеснительным. Позже, вступив в переходный возраст, научился более-менее притворяться, что с ним все о’кей, скрывать странности от окружающих. Ещё позже – нашел в интернете определение своего недуга, испытав колоссальное облегчение от осознания, что он не один, не уникален. Подумал, с горькой иронией, что многие пытаются всеми силами выделиться из толпы, буравя тоннели в ушах, обвешиваясь пирсингом, крася волосы в яркие цвета, а он отдал бы что угодно, чтобы стать обычным. Нормальным.

В интернете его симптомы обозначались скучной аббревиатурой ОКР – обсессивно-компульсивное расстройство. Кирилл не мог выйти из дома без ритуалов «дотронуться до каждого выключателя, трижды», «дотронуться до кранов холодной и горячей воды, трижды», «провернуть ключ входной двери, трижды», «подергать ручку, проверяя, трижды» – иногда трёх раз не хватало, и приходилось повторять однообразные действия по пять, семь, иногда девять раз. Число должно было быть строго нечётным.

В детстве он не мог наступать на трещины в асфальте, а если такое случалось, приходилось возвращаться назад и стучать ногой по проклятой трещине ещё два раза. Снять негативное воздействие, обезопасить.

Кирилл отдавал себе отчёт в том, что такое поведение – ненормально, что эти ритуалы, по сути, бессмысленны, но перебороть себя не мог. Стоило не сделать того, что казалось необходимым, и наваливалось предчувствие неотвратимой трагедии. Он не мог думать ни о чём другом, постоянно возвращаясь мысленно к теоретически открытой двери или горящей конфорке, с каждой минутой убеждаясь, что сегодня его обворуют, квартира сгорит, вода из открытого крана затопит соседей, и всё по его, Кирилла, дурости.

Помимо этого, Кирилла одолевали навязчивые мысли – всегда неприятные, агрессивные или постыдные. В общественных местах его внезапно посещало желание вытворить что-то из ряда вон: раздеться и пробежать голым по аудитории в институте, дёрнуть за волосы незнакомку в метро, плюнуть в лицо кассиру. Дома, пока он жил с родителями, ему хотелось посреди ужина схватить со стола нож и воткнуть в горло матери, плеснуть отцу в лицо горячим чаем. Это было иррационально и дико – Кирилл любил родителей, не ссорился с ними, поэтому такие мысли его пугали.

Со временем он привык. Когда проводишь с заболеванием всю сознательную жизнь, поневоле приспосабливаешься. Кто-то болен диабетом, кто-то астмой, а кто-то – ОКР. Тем более, и интернет, и литература твердили об одном: единственный выход – не обращать внимания на навязчивые мысли. Позволить им свободно плыть, как упавший в реку осенний лист. В конце концов, ОКРщики никогда не делают того, что лезет им в голову, а зацикленность на ритуалах и навязчивостях только усугубляет страдания.

Наверное, психотерапевт помог бы лучше, но на него требовались время и деньги, которых не было, а главное – не хватало доверия к мозгоправам. Кирилл однажды сходил к психотерапевту в районную поликлинику, с боем выбив направление у невролога, и в итоге услышал сухое перечисление прописных истин, которые знал сам, после чего махнул рукой на походы к врачам. Не обращать внимания получалось не всегда, но Кирилл худо-бедно справлялся. До того времени, пока в его жизни не появилась Оксана, а позже – Пыльный человек.

С Оксаной – симпатичной брюнеткой с задорной улыбкой и короткой стрижкой – Кирилл познакомился в сети.

Он второй год работал на удалёнке – ситуация с ковидом потихоньку начала выправляться, но небольшая фирма, где Кирилл зарабатывал на жизнь, до сих пор придерживалась режима работы из дома, и Кирилла это вполне устраивало. Отпала необходимость каждое утро, проклиная всё и вся, садиться в метро, где толпы народа, суета и шум только усугубляли его состояние. Родители же, уехав на дачу в период первого и самого жёсткого локдауна, так там и остались, прижились – благо, в доме были и газ, и приличная канализация. Как ни крути, у пандемии оказались свои плюсы.

Закончив с ежедневным объёмом работы, который Кирилл заранее рассчитывал со свойственной ему педантичностью, можно было расслабиться и бездумно посёрфить в интернете, либо зависнуть в соцсетях. Там, «Вконтакте», его и нашла Оксана – они оба были подписаны на группу популярного фотографа, снимающего пейзажи. Он восхитился в комментариях красотой осеннего леса, она решила написать симпатичному блондину в личку.

Сначала они общались изредка, только перепиской, позже – по видеозвонкам, и, наконец, стали встречаться и в реале. С Оксаной было легко – она смотрела на мир позитивно и философски, многочисленные заскоки Кирилла её не смущали (разумеется, про агрессивные навязчивые мысли он умолчал, вскользь описав общие проблемы). Оксана увлекалась фотографией и мистикой, постоянно общалась на форумах, населённых «истинными целителями и прорицателями», и практиковала эзотерические ритуалы. Это, в свою очередь, не смущало Кирилла – к тараканам в голове ему было не привыкать, и он мудро рассудил, что у каждого они свои. Не приносят вреда – и ладно.

Пыльный человек впервые привиделся Кириллу в конце зимы. Начало февраля было лютым, Кирилл долго не выходил из дома даже за продуктами, пользуясь службой доставки. Выбравшись наконец на свежий воздух, а после – до ближайшего торгового центра, он ощущал лёгкую тошноту и головокружение. Людей в ТЦ была тьма – глядя на них, в пандемию не верилось. На носу был День всех влюблённых, и вокруг бродило много парочек, иногда просто держащихся за руки, а иногда откровенно тискающихся, совершенно не стесняясь окружающих. Шумная компания молодёжи облюбовала заснеженную террасу. Люди в пуховиках и куртках сновали вокруг, и Кирилл размеренно считал про себя от одного до десяти и заново. Проверенная техника, чтобы отвлечься от подступающей тревоги.

Он пришел в ТЦ за подарком для Оксаны – это было важно, а при заказе в интернет-магазинах раз на раз не приходится: несмотря на положительные отзывы, подарок могли прислать бракованным. В ТЦ же недавно открылся магазин принадлежностей для гаданий и всяких эзотерических штук – Кирилл узнал это из рекламы в интернете. Осталось найти его в четырёхэтажном здании, и Кирилл, вздохнув, направился к стойке инфоцентра, где была схема ТЦ. На полпути что-то отвлекло Кирилла, мелькнув сбоку. Он сбился с мысленного счёта и обернулся.

Справа от него, ближе к лениво крутящимся входным дверям, застыло нечто. Кирилл не мог толком разглядеть, что именно – это напоминало мушки перед глазами, которые никогда не можешь рассмотреть, стоит сфокусироваться, и они просто утекают за пределы взгляда. Нечто двигалось иначе, но всё равно неуловимо: будто трепетал летний раскалённый воздух над автомобильной пробкой, или те же мушки собрались в сгусток, отдалённо напоминающий сгорбленный человеческий силуэт. Кирилл несколько раз моргнул, но видение никуда не делось. Окружающие явно ничего не замечали, но неосознанно обходили фигуру. Кирилл сделал пару шагов вперёд, пытаясь разглядеть странное явление, как в него со всего маху врезалась немолодая полная женщина, на ходу разговаривающая по мобильнику.

– Итить! Парень, ты куда прёшь?! Совсем ошалели! Нет, нет, это я не тебе. Баран какой-то прёт, ничё вокруг не видит, – не извинившись и не снижая скорости, толстуха протопала дальше, оттеснив стушевавшегося Кирилла с дороги.

Когда он обернулся, непонятный силуэт уже исчез, будто его и не было. Впрочем, если мыслить трезво, его быть и не могло. Кирилл никогда не сталкивался и даже не слышал, чтобы ОКР сопровождалось галлюцинациями, но… «Но – хрен его знает», – Кирилл нервно сглотнул.

Заторопился на поиски магазина – встряска пошла ему на пользу, он сконцентрировался на решении проблемы, и дискомфорт от посещения людного места на время отступил.

В разрекламированном магазине торговали неоправданно дорогим барахлом: Кирилл скептически повертел в руках колоду коллекционных Таро за три тысячи рублей (он видел идентичную на «Вайлдберриз» в два раза дешевле), плюнул и вышел из магазина. Присел на одну из лавочек, расставленных вдоль внутреннего ограждения – эзотерический бутик «Всё для духа» («Всё для лоха» – мысленно окрестил его Кирилл), расположился на третьем этаже ТЦ, и через мелкие отверстия металлической ограды можно было частично разглядеть второй и первый.

На соседнюю лавочку усадила малыша запыхавшаяся молодая мама. Она что-то оживлённо рассказывала подруге, стянув вязаную шапку и утирая пот со лба. В голову Кирилла внезапно пришла одна из мыслей-обманок: ему резко захотелось подхватить ребёнка и перекинуть через ограждение. Он почти воочию увидел испуг на лице мамочки, как она кричит и бросается к ограждению, с ужасом смотрит вниз, на распростертое на кафельном полу первого этажа изломанное тельце… Кирилл заёрзал и попытался отвлечься. Ему практически сразу это удалось – сзади раздался едва слышный шорох – и Кирилл обернулся на звук. По внешней стороне ограждения ползло что-то серое.

Силуэт, который Кирилл видел на входе в ТЦ, теперь выглядел отчётливее, хотя полностью реальным его назвать было сложно – иногда он дрожал и искажался, как изображение на экране старого телевизора. Странное нечто было похоже на древнего старика. Субтильное тело, горбатое и будто ссохшееся. Лысая голова на тонкой птичьей шее, обтянутая пергаментной кожей, покрытой россыпью отвратительных пигментных пятен. Лицо, смахивающее на печёное яблоко. Одето существо было в мятые серые брюки и рваный серый жилет на голое тело. Из рукавов жилета торчали тонкие, но жилистые, на удивление крепкие руки. Создание покрывала пыль. Пыльная одежда, пыльные шея и руки, пыль въелась в глубокие морщины на его лице, припорошила неопрятные кустики бровей, тонкие губы. Серые босые ступни не были человеческими – пальцы были такими же длинными, как и на руках. Существо ползло по ограждению, как ящерица, направляясь к соседней лавочке.

Кирилл ошарашенно заозирался. Люди вокруг были либо погружены в разговоры, либо ковырялись на ходу в смартфонах, те же, кто смотрел по сторонам, очевидно, не замечали ничего странного. Кирилл перевёл ошалелый взгляд обратно на существо: оно уже доползло до соседней лавочки и застыло на месте, приподняв и высунув голову так, что над краем ограждения сверкали глаза, странные, тёмно-серого цвета, с чёрными вкраплениями, без белков, но с вертикальными чёрными зрачками. Существо смотрело на ребёнка.

Тот, совсем малыш, не старше года, вертел головой по сторонам, с открытым ртом наблюдая за окружающими, а его мама стояла к ограждению спиной, оживленно жестикулируя и рассказывая хмурой подруге про «козла, который ребёнка заделал, а обеспечить не может».

Кирилл, застыв, смотрел на существо, а оно вдруг явственно ему подмигнуло, и, перегнувшись через заграждение, потянулось скрюченной рукой к капюшону на курточке ребёнка. Лавочки стояли не впритык, но довольно близко к ограждению, и Кирилл, похолодев, осознал, что существу («Пыльный человек» – мелькнула непрошенная ассоциация), ничего не стоит, ухватив ребёнка за капюшон, перетащить его через ограждение и сбросить вниз. Будто уловив его мысли, Пыльный, растянув серые губы в гнусной ухмылке, став похожим на обезумевшего бомжа, схватил мальчика за капюшон и резко дёрнул на себя.

Ребёнок закричал, заваливаясь назад, и в тот же момент заорал Кирилл, подскочив и с бешеными глазами кинувшись к соседней лавке. В последний момент ему удалось подхватить ребёнка на руки, а Пыльный просто исчез, растворился в воздухе. На Кирилла налетела мать, вырвала малыша из его рук и заголосила на весь этаж. Её подруга схватила Кирилла за рукав куртки и громко и яростно пообещала вызвать то ли охрану, то ли полицию, перемежая угрозы многочисленными «вы с ума сошли» и «что вы творите?!». Кирилл молча вырвал рукав и бросился к выходу из ТЦ.

Почти бегом он добрался до дома – благо тот был неподалеку. Кирилл лихорадочно запер дверь и рухнул в компьютерное кресло. Его трясло от пережитого, а ещё от всеохватывающего чувства беспомощности: он понятия не имел, что делать дальше. Если это глюки – всё очень плохо. Нужно срочно обращаться к врачу, который, скорее всего, пропишет сильные препараты с кучей побочек, а ещё – и это было куда хуже – поставит на учёт. Пятно, от которого непросто отмыться. Если же это не глюки – тогда вообще непонятно, что делать. Немного промаявшись, но чувствуя необходимость что-то предпринять прямо сейчас, Кирилл включил компьютер и пробежался по форумам, так или иначе связанным с обсессивно-компульсивным расстройством.

Нигде не встречалось ничего похожего – навязчивые мысли, обсессии, и навязчивые ритуалы, компульсии – да, про это информации было в достатке, как и про тревожность, панические атаки, невроз навязчивых состояний… Отчаявшись, Кирилл наспех зарегистрировался под первым пришедшим в голову ником и создал на форуме новую тему, описав произошедшее в красках – анонимность позволяла не стесняться и не сдерживаться. Пошёл на кухню заварить чай с ромашкой. Через полчаса начали появляться вялые комментарии, вроде «Автор, пеши исчо», «Тебе бы кино снимать» и «Чувак, это не ОКР, это шиза, тебе на другой форум!», Кирилл плюнул и свернул браузер.

Через две недели, которые он провел, не выходя из дома, Кирилл немного успокоился. Встречу с Оксаной, запланированную на День всех влюблённых, с сожалением пришлось отменить – Кирилл был не в состоянии никуда идти, и отговорился нездоровьем. Лёгкая температура, слабость – мало ли что, в доковидные времена на симптомы ОРВИ не обращали внимания, а теперь это стало адекватным предлогом, чтобы повременить со встречей. Скинул Оксане не крупную, но и не стыдную сумму на карточку – пусть сама выберет себе подарок. Она, вроде, не обиделась, хотя, наверное, чувствовала, что с ним что-то не так – тон переписки был взволнованным. Он решил пока что ничего ей не говорить – не хотелось выглядеть психом, да и мозг, надеясь на лучшее, отчаянно уверял, что произошедшее – просто плод разыгравшегося воображения.

В начале марта Кирилл, почувствовав себя достаточно спокойным, чтобы выбраться из дома, договорился с Оксаной приехать в гости. Она жила на той же ветке метро – к счастью, не придётся полтора часа болтаться в подземелье. Забежав по дороге в цветочный, Кирилл спустился в метро. Народу на станции, как назло, было много – видимо, поезд задерживался. Кирилл встал в конце платформы, рядом с тоннелем, из которого должен был появиться состав – там народу было поменьше, к тому же, Кириллу нужен был последний вагон. Посмотрел по сторонам – обратил внимание на парня, который, стоя на самом краю платформы, заглядывал в тоннель, будто надеялся, что от его нетерпеливого взгляда поезд приедет быстрее. В голове Кирилла зародилось желание подойти и толкнуть парня в спину.

Дальнейшее происходило быстро. Кирилл даже не успел сполна ощутить раздражение от очередной бредовой мысли, как мимо него, задев локтем, к краю платформы метнулся знакомый силуэт. Стены тоннеля уже озарялись фарами приближающегося поезда, и Пыльный, почти без усилия, походя, толкнул замершего на краю платформы парня.

Удар, визг тормозов, испуганные крики. Кирилл, бледный до синевы, присел на лавочку у стены. Рядом плюхнулась дама средних лет, в её глазах плескался ужас пополам с нездоровым возбуждением. Она что-то тараторила, и Кирилл не сразу понял, что она обращается к нему:

– Вот кошмар-то, Господи! Вы видели? На самом краю стоял! Самоубийца, что ли, а нам теперь тут сиди полчаса, пока рельсы отмоют. Не мог дома, что ли. И машинисту шок. Эгоист!

– Его же столкнули, – Кирилл не сразу узнал охрипший голос, кажется, ему не принадлежащий.

– Кто столкнул? Вы о чём? – женщина с подозрением покосилась на Кирилла, и даже немного отодвинулась. – Сам свалился, и не поймешь, специально или нет. Я прям за ним стояла, всё видела.

Кирилл замолчал. На него навалилось онемение, чувства притупились. Он почти лениво прикинул, как быть дальше: ехать на такси к Оксане или идти домой. Оставаться одному не хотелось, и он выбрал первый вариант.

Оксана уже всё знала – как почувствовав, пролистала ленту новостей, и Кирилла с порога накрыло её причитанием:

– На твоей станции ужас, что творится, ты на такси ехал? Парень на рельсы скинулся, представляешь, молодой совсем… – она осеклась, взглянув на изменившееся лицо Кирилла.

– Видел, – он сунул ей букет и начал разуваться. – Я там был.

– Офиге-е-еть… Проходи давай, тебе чая? Или покрепче? Давай покрепче, у меня коньяк остался, хороший, Маринка приходила на днях, всё не осилили.

Оксана, отложив цветы, живо стащила с Кирилла куртку, повесила её на крючок и упорхнула на кухню. Кирилл вымыл руки, умылся, хмуро взглянув на бледное лицо в заляпанном зеркале – Оксана уборкой особо не заморачивалась – и прошёл на кухню, отодвинув занавесь из крупных бусин. На кухне, как и во всей квартире, было сумрачно и пахло приторными благовониями. Оксана уже выложила на тарелку нехитрую закуску из колбасы и сыра и теперь наливала в стопки коньяк.

– Присаживайся. Давай, тяпнем – и всё пройдёт. В жизни всякое бывает, ты же знаешь!

– Да, бывает всякое, – глухо пробормотал Кирилл.

После третьей стопки ему стало легче. Алкоголь расслабил, отодвинул на задний план все навязчивые мысли, затуманил воспоминания о произошедшем в метро. Кирилл почувствовал, что даже сможет уверить себя в том, что ему все привиделось – парень и правда стоял слишком близко от края платформы, наплевав на ограничительную линию, а мозг Кирилла вполне мог спроецировать ситуацию в ТЦ, не до конца позабытую, и – вуа-ля! Кириллу даже захотелось рассказать всё Оксане, которая в этот момент как раз вернулась с букетом в вазе. Вазу она поставила на стол, чмокнула Кирилла в щеку, пропищав «ой, спасибо-спасибо», и потянулась за бутылкой.

– Оксан, тут такое дело… Ты только не пугайся, ладно? И психом меня не считай, я знаю, как это будет звучать. Но пока я понимаю, что это ненормально, я же не псих? – Кирилл неловко, без веселья, хохотнул и взглянул на Оксану.

Та разливала коньяк с непроницаемым выражением лица.

– Не псих… Давай только выпьем, а там расскажешь.

Они выпили, и Кирилл, уже слегка заплетающимся языком, рассказал о произошедшем в ТЦ и в метро. Замолчал – под конец рассказа он уже начал жалеть о том, что решился, и теперь нервничал. Он ожидал чего угодно, но только не того, что она выдала спокойным и будничным тоном:

– А я знаю, чё это. Это порча! У Маринки похожее было, видела всякое, сходила к нужной женщине, и ей помогли. Могу телефончик попросить.

– Оксан, – Кирилл осторожно подбирал слова, – Я не думаю, что это порча. Это, ну, галлюцинации, наверное. Наверное, к врачу мне надо. Хотя очень не хочется, честно говоря.

– Маринка всех врачей обошла: те антидепры прописали, и сказали, что она себя накручивает. А ей мерещилось, что за ней тварь увязалась, только не как у тебя, а черная, и на собаку похожая, а не на человека. Во всех углах её под конец стала видеть, собирались уже в дурку класть, но она к целительнице сходила – и всё само прошло, – Оксана наставительно подняла палец и опрокинула в себя очередную стопку. – А легла бы в клинику, обкололи бы всю, и один фиг – потустороннее химией не прогонишь.

Кирилл замялся, не зная, как реагировать. С одной стороны, он испытывал облегчение от того, что Оксана не выталкивает его из квартиры с криками «Чёртов псих!», а с другой, в порчу и целительниц он верил ещё меньше, чем в современную медицину.

– Ладно, я подумаю. Спасибо, Оксан… Телефончик попроси, пусть будет.

Оксана закивала, жуя колбасу, и разговор плавно перетёк на другую тему. Вечер закончился сносно, несмотря на выпитое, у них получился неплохой секс, после чего Кирилл вырубился, обняв сзади Оксану и на время обретя пусть мутный, алкогольный, но покой.

С утра Кирилла мучило похмелье – пил он редко, но похмелье ощущал каждый раз, видимо, благодаря расшатанной нервной системе. Отказавшись от кофе, он попрощался с Оксаной и двинулся к метро, чувствуя себя паршиво, но рассудив, что на такси каждый раз не наездишься. Вместо этого он решил позволить себе фастфуд, и, поколебавшись, всё же направился к ближайшему ТЦ. В голове гулко бухало, Кирилл с мукой представил себе скопление народа, шум и суету, но, стиснув зубы, настроился терпеть. Нельзя же вечно прятаться. «И к врачу всё-таки схожу. В конце концов, не я один с такими проблемами, просто надо их решать».

В ресторанном дворике было людно, но Кириллу удалось найти свободный стол ближе к стене и ответвлению коридора, ведущему в уголок с уборной. С другой стороны, за соседним столиком, поглощала бургеры из Макдональдса семья с ребёнком лет пяти. Ребёнок с шумом потрошил коробку «Хэппи-Мила», издавая невнятные восторженные вопли и одновременно жуя так, что крошки летели на стол и на не обращающих на него внимания родителей. Кирилл досадливо оглянулся по сторонам, но свободных столов в больше не увидел. Он принялся за куриный бургер и пиво, которое после недолгих колебаний все-таки взял в «KFC». Голова продолжала гудеть и начала неприятно пульсировать, казалось, всё сильнее после каждого детского вопля.

«Чтоб ты подавился!» – раздраженно подумал Кирилл. Эта мысль была наполовину из разряда его навязчивостей, а наполовину от простого раздражения. Через минуту вопли резко прекратились. Кирилл поднял голову от бургера, да так и застыл, глядя на происходящее за соседним столом. Рядом с ребёнком с перекошенным лицом стоял уже знакомый Пыльный человек, обеими руками сжав его шею с такой силой, что на серых жилистых руках вздулись мускулы. Малыш кашлял и задыхался, царапая ручками горло, подскочившие к нему родители трясли его и били по спине, явно не замечая существа, которое душило их сына. Их руки проходили его насквозь, не причиняя ни малейшего вреда, а Пыльный смотрел прямо в лицо Кириллу, бешено ухмыляясь. Ребёнок начал синеть.

Кирилл вскочил, смахнув со стола пиво, к которому едва притронулся, и бросился в уборную, сдерживая рвоту. Шумно проблевавшись прямо в раковину, он утёр холодное лицо и быстрым шагом, глядя под ноги, двинулся к выходу из ТЦ. Спускаясь на эскалаторе, он всё-таки поднял глаза, и голову наполнили непрошенные мысли, хаотичные и как никогда сильные – это уже было непохоже на обычные навязчивые мысли, мучившие его с детства.

«Чтоб ты свалилась», думал он, глядя в спину стоящей перед ним девушке, не державшейся за перила. Он отчаянно пытался не думать ни о чём, но это было всё равно что «Не думать о белом медведе» из старой шутки. Пыльный оказался тут как тут: его рука высунулась откуда-то спереди, из скопления людей, он ухватил девушку за шарф и резко дернул. Девушка, потеряв равновесие, повалилась на впереди стоящих, люди падали как костяшки домино, а в голове Кирилла вспышками мелькали мысли: «Чтоб вы кости переломали! Чтоб вы шеи свернули!». У подножия эскалатора, на человеческой куче-мале остервенело прыгал Пыльный человек, топча головы, наступая на шеи и ломая носы. Кирилл заорал во весь голос, развернулся и побежал вверх, хватаясь за перила и пытаясь преодолеть обратное движение эскалатора. В этот момент эскалатор резко остановился, и Кирилл, потеряв равновесие, полетел вперед – он почти добежал до верха, и полёт завершился уже на полу ТЦ.

На нижнем этаже раздавались мат и сдавленные стоны. Кирилл, падая, прикусил язык, и вспышка боли на время изгнала из головы все мысли. Вскочив, он несколько раз с размаху ударил себя по щекам, усиливая эффект, и бросился вниз по лестнице, избегая смотреть на поднимающихся с пола людей. Многие не могли встать самостоятельно. Кирилл громко считал вслух, пытаясь сосредоточиться, не давая мыслям вернуться. Вырвавшись из ТЦ на свежий воздух, он машинально двинулся ко входу к метро, но на полпути резко остановился. Он не знал, что делать дальше, как попасть домой, но спуститься в метро он точно не мог. Дрожащими руками он вызвал со смартфона такси.

Всю следующую неделю он пил, запершись дома. Алкоголь глушил сознание и притуплял нечто, поселившееся в его голове. Напившись до полубессознательного состояния, он тащился в минимаркет, расположенный в соседнем дворе, за следующей бутылкой, молясь, чтобы навстречу никто не попался. Увы, спиртное с доставкой не привозили. В кармане куртки, в кулаке, он держал осколок разбитого стакана, с силой сжимая руку пока общался с кассиром или если в маленьком магазине было людно. Резкая боль на время отвлекала, прогоняла морок. Через три дня ладонь загноилась, и Кириллу было достаточно просто сжать кулак, вызывая вспышку невыносимой боли.

Иногда всё проходило гладко, но однажды он столкнулся на лестнице с пожилой соседкой и мысленно пожелал ей скорейшего инсульта. Возвращаясь из магазина, он наткнулся на застывшую у подъезда машину реанимации.

По ночам, когда алкоголь ещё не выключал его мозг достаточно, чтобы заснуть мёртвым сном, он видел Пыльного человека, ползающего по потолку над кроватью. Он ехидно ухмылялся, подмигивая Кириллу, а его голова проворачивалась на триста шестьдесят градусов, напоминая Кириллу сцену из давно увиденного наркоманского фильма.

Родители не звонили и не писали, чему Кирилл был только рад. Сам он подумывал, не вызвать ли себе скорую помощь, чтобы ему что-то вкололи, но не был уверен, что первее врач не воткнет шприц в глаз себе или своему коллеге. Такая мысль пружиной свернулась у него в голове, готовая распрямиться и выскочить, как чёртик из коробочки, едва врачи перешагнут порог.

Наконец, проведя полторы недели в полубредовом пьяном состоянии, он почувствовал, что всё равно не сможет беспробудно пить всю оставшуюся жизнь, и решился написать Оксане. Она сразу перезвонила, но он сбросил, написал в вотсапе «Не могу говорить. Нужен телефон той целительницы, пожалуйста. Объясню позже». Оксана в ответ сбросила номер и без комментариев вышла из сети.

С целительницей, договорившись и внеся предоплату, он связался по скайпу. Едва видимый образ – то ли благодаря плохой видеокамере, то ли из-за недостаточного освещения – был размытым и нечётким, в отличие от маленького окошка, в котором Кирилл с отстранённой брезгливостью видел своё опухшее и заросшее щетиной лицо. Женщина, с которой он связался, была обвешана шалями: они покрывали её наподобие паранджи, и среди этого массива ткани горели чёрные глаза. Она представилась Лейлой, голос с прокуренной хрипотцой потёк из колонок, обволакивая и странно успокаивая. Сейчас Кириллу не хотелось думать ни о чём, он уже успел влить в себя достаточно алкоголя, и путанно, механически рассказал о происходящем с ним наваждении.

– Я знаю, что с тобой. Это непросто снять. Мать виновата, отец виноват, ты не виноват, – рубленые фразы проникали в затуманенный мозг, – Но способ есть. Сделать с родителями то, чего всегда боялся. Они ошиблись, когда наговор делали. Теперь расплата. Ты им даже не родной. Сам смотри.

Кирилл открыл рот, чтобы перебить поток дикой информации, но в этот момент в маленьком окошке скайпа, из-за его спины, возникли пыльные руки и закрыли ему глаза...

Продолжение первым комментом

Автор: Мария Синенко

Оригинальная публикация ВК

Погода выдалась красивая, но докучливая.

Пушистый снегодяй валил уже неделю, с самого тридцать первого, облепляя провода, голые деревья и людей.

Никита, загребая ногами, брел по скользкому тротуару. Новогодние каникулы прошли улётно, хотя большую часть праздников Никите вряд ли удастся вспомнить. В парне плескалось несколько "ершей" в компании одинокой "отвёртки" а так же фирменный Серёгин коктейль, рецепт которого он подглядел в одной известной российской комедии – "земля-воздух". Последнее было выжрано наспор, и добило наповал уже и без того бухого в хламину Никиту.

В голове плескался разжиженный алкоголем мозг вперемешку с обрывками дебильных песен.

"Выпей рюмку, жахни шот!

Нахер нужен Новый год!

Алко – девок лучший друг,

Приводи своих подруг!

На танцполе будет жарко,

Я жокей, а ты лошадка!

Я твой Санта, ты подарок,

На таких, как ты я падок.

Выпей рюмку, жахни шот!

Это лучший Новый год!"...

Тело двигалось в пространстве на автомате. Каким-то чудом парню удавалось лавировать между машинами, не сталкиваться с запоздалыми прохожими и не падать на  пути под колеса трамваев.

Никита завернул за угол своего дома и петляющей змейкой направился в сторону подъезда. Ну, приблизительно туда.

Парень дошел до двери, стянул зубами перчатку, благополучно уронил ее, и стал хлопать по карманам в поисках таблетки ключа, когда услышал, как со спины к нему кто-то быстро приближался. Никита крутанулся, чуть не потерял равновесие, закачался на месте, как ковыль на ветру, но сумел всё-таки устоять. Перед ним стояла женщина. Невысокая, лет пятидесяти на вид, в побитом молью сером пальто и замызганной трикотажной шапочке. Стояла, сверлила его взглядом, а на губах у нее пенилась слюна, свисающая с подбородка длинными вязкими нитками.

– Щ-щто такои-и-и?.. – попытался сформулировать вопрос Никита, но в следующий момент незнакомка кинулась на него и вцепилась в кисть руки зубами.

Парень замотал рукой, но тётка держалась крепко. Повисла, словно рыба на крючке и никак не хотела разжимать челюсть.

Никитос сбивчиво заматерился, закричал, после чего размахнулся и пнул женщину в живот носком задубевшего на морозе кроссовка. Та, наконец, отпустила окровавленную кисть, и, прихрамывая, скрылась в хлопьях снега.

Туман в голове Ника поредел в миг, он быстро нащупал в куртке ключ, открыл подъезд и заскочил туда, захлопнув за собой дверь.

Как до квартиры добрался, справился с замком, он даже и не заметил. Забежал в прихожую, скинул пуховик на пол и бегом в ванную. Подставил руку под струю холодной воды, зашипел. Белый акрил окрасился алыми струями. Никита почувствовал, как к горлу подступило. Он перегнулся через край ванны и его стошнило густым, кислым и обжигающим.

***

Проснулся Ник от тяжести в мочевом пузыре. Наверху соседи до сих пор гуляли. Барабанила музыка и раздавались радостные возгласы.

Никита аккуратно поднялся с кровати, задернул шторы, отрезая утренние лучи солнца от краснющих усталых глаз, и поплелся в туалет, шаркая босыми пятками по паркету.

Щелкнул выключатель, тесный клозет озарился желтоватым светом. Ник приспустил трусы, потянулся за своим достоинством, но пальцы схватили лишь только воздух. Он повторил попытку. Снова неудачно. Парень опустил глаза вниз и увидел вместо привычного товарища крохотный сморщенный отросток, длиной с наперсток.

Визг Никиты заглушил соседскую гулянку. Музыка стихла тут же.

Парень плюхнулся на кафель, выполз из туалета и уткнуться спиной в холодную стену.

В дверь позвонили. Ник услышал настойчивую трель только раза с пятого. Он поднялся с пола, и на ватных ногах двинулся в прихожую.

За дверью стоял сосед сверху.

– У вас тут всё нормально? – с порога поинтересовался он в лоб.

– Д-да?.. – больше спросил, чем ответил Никита.

– Помощь не нужна?

– Нет, все нормально...

– А кто ж тут тогда так орал? — не унимался сосед.

– Это й... Й-а-а, мизинцем о тумбочку ударился.

Мужик прищурил глаза, но лезть с расспросами дальше не стал.

Никита захлопнул дверь и прижался к ней спиной. Он оттянул резинку трусов и вновь осмотрел причинное место. Все так. Пениса как небывало, только крохотная кожистая шишечка. Все остальное, что положено иметь мужчине, тоже бесследно исчезло.

Зажав рукой рот, Ник тихо зарыдал.

***

К двум дня он по инерции собрался и двинулся в институт. В происходящее не верилось. Все эмоции как будто заморозились, мир вокруг крошился, был зыбким и нереальным.

На парах он сидел, не слыша лектора. Просто тупо смотрел в одну точку и пытался нащупать пропавший орган через карман джинсов.

В четвёртом часу он почувствовал странный спазм в животе. Отпросившись у препода, он поднялся с места и обнаружил красное пятно на матовой поверхности стула.

Досиживать все расписание он не стал. Понесся домой, что было мочи. Уже в квартире скинул с себя одежду и запрыгнул под душ. Мочалкой елозил по телу, пока не стало больно.

Ник вышел из ванной, мокрый, голый, и взглянул на себя в отражении старого советского трельяжа. Из заляпанного стекла на него смотрела миловидная девушка его возраста. Невысокая, с короткими каштановыми волосами, хрупкими плечами и маленькой аккуратной грудью. Смотрела большими испуганными глазами и плакала. По коже ее змеились капли воды, а по бедру тянулась тонкая кровава нитка.

Никита, напихав в трусы туалетной бумаги, плюхнулся на кровать и закрыл глаза.

Это просто сон, это просто херовый сон...

Звонок. Ник завернулся в одеяло, проковылял к двери и распахнул ее.

На пороге стояла та самая женщина в сером пальтишке. Увидев Никиту, она зажала рот рукой, сморщилась как урюк, стараясь не закричать, а затем бросилась на шею стоящей перед ней девушки.

– Дочка, доченька!.. – незнакомка размазывала слезы о Никитино одеяло, сжимая его новое тело в крепких объятиях. – Увидела тебя, родненькая! Как же я скучала!..

Никита извернулся из чужих рук, схватил тётку за шкирку и затащил в квартиру.

***

– Алиночка умерла в сентябре, – сбивчиво повествовала Рита, – избили до смерти двое пьяных отморозков. Поймали ее, когда она возвращалась с танцев домой, – женщина положила мимо кружки третью ложку сахара, помешала воздух и отпила несладкий чай. – Я ни о чем другом и думать не могла. Только одно: "Хоть разочек еще увидеть доченьку, хоть разочек!". На Новый год и загадала это... А в ночь после Рождества почувствовала неладное. Ноги понесли меня сами куда-то, а внутри будто голос какой:" Кусай. Кусай. Потом поймешь. Кусай, это для Алины". Потом я встретила у подъезда тебя... – женщина утерла выступившие слезы. – А теперь ты один в один моя доченька! – она с отчаянной любовью взглянула на Никиту. – И я, наконец, так счастлива! Увидела все-таки!..

Ссылка на 1 часть: Хранитель воспоминаний. Часть 1

Я, запинаясь и оступаясь, плелся через пустырь. Впереди маячили пряничные домики. Я повернул влево, не глядя по сторонам, перешёл дорогу и упёрся в крыльцо публички. Ступеньки её, протянувшиеся до середины тротуара, смотрели прямо на проезжую часть.

Я нервно хохотнул. Похоже, голова сбоит. Неужели смерть Кири так сильно сказалась на мне? Развернуться бы и бежать в психушку как можно скорее. Мне точно нужна помощь. Я мог поклясться, что ещё вчера вход в библиотеку был повернут в другую сторону. Я перевёл глаза влево. Пустырь, накануне ершащийся сухим бобылем и прошлогодней почерневшей крапивой, сегодня был полностью расчищен. Более того, на его месте высились бордовые дощатые стены одноэтажного домика. Крыши строение ещё не имело, зато окна – не новые, пластиковые, а деревянные, выкрашенные пожелтевшей эмалью – уже были на месте.

Я почувствовал, как падаю в тошнотворную черноту. Пошатнувшись, я все же устоял на ногах, мотнул головой и быстро взбежал по ступенькам библиотеки.

Публичка встретила меня все тем же тёмным коридором и звенящей тишиной.

– Ульяна Владимировна! – позвал я с порога. – Вы здесь?

В читальном зале послышалось шуршание невидимых страниц, затем глухой короткий удар, как будто захлопнули книгу. Из-за угла высунулась аккуратная голова библиотекарши.

– Руслан? – удивлённо проговорила она. – Вы пришли? Ах, простите меня за бестактность в прошлый раз. Вы меня совершенно неверно поняли, – женщина двинулась ко мне плавно, точно вскользь, волоча подол длинной клетчатой юбки по полу. Совершенно бесшумно. Никаких шагов, цокота каблуков, шарканья мягкой подошвы тапочек или носков. Как я не заметил этого вчера?

– Ульяна Владимировна, я вас не отвлекаю? Вы можете уделить мне буквально несколько минут? Мне нужно поговорить с вами. О Кирилле.

– О, конечно, – взгляд её стал обеспокоенным и тёмным, – проходи, дорогой. Я просто листала книгу. От скуки.

Я проследовал за ней.

В помещении сгустился холодный мрак, разгоняемый лишь теплым светом настольного светильника. Ульяна устроилась в кресле, жестом пригласила меня занять стул напротив. Я сел на самый край, нервно теребя рукава, и уставился на терпеливо поджавшую губы женщину, не зная, как начать столь странный разговор.

– Если все, что я скажу, покажется вам максимально странным, вызовите для меня, пожалуйста, соответствующих врачей.

Ульяна хохотнула, как мне показалось, с облегчением, снисходительно что ли:

– Начало интересное.

– Скажите, Кирилл рассказывал... Ему виделось когда-нибудь... – я чувствовал себя полным идиотом. – Что-то странное?.. Говорил ли он о каких-либо необычных вещах?

Библиотекарша пристроила на коленях беспокойные пальцы и задумчиво уставилась в пол.

– Ну... Можно и так сказать.

Я выдохнул. Оказывается, все то время, что она раздумывала над ответом, я не дышал.

– И... Чем же он с вами делился?

– Жаль, что я не согрела чаю, – вдруг выдала Ульяна Владимировна. – Может быть, я схожу за ним сейчас? – она попыталась встать, но я, схватив худую прохладную ладонь, удержал её.

Внимательно посмотрев в выцветшие глаза, я повторил вопрос более настойчиво:

– Расскажите мне. Что он вам говорил?

Женщина тяжело вздохнула и вновь присела на скрипнувшее кресло.

– Я даже и не знаю, с чего начать.

– Это мне еще как знакомо, – кивнул я. Теперь пришёл мой черёд улыбнуться.

– Твой брат... Я уже сказала тебе в прошлый раз, что Кирилл был необычным мальчиком.

Я закатил глаза. Всё, что затрагивало дебильную инфантильность Кири, бесило меня с пол оборота.

– Это совсем не то, что ты себе представляешь, Руслан. Не нужно думать об этом как о каком-то отклонении или о слабости. Нет, это совсем иное. Понимаешь, каждое поколение, каждое время хранит в себе уникальный опыт, знания, чувства. Совершенно неповторимые в будущем. Кирилл – особенный человек. Ему выпала... Да, не побоюсь этого слова, честь сохранить память о времени вашего с ним детства. А ещё о детстве тысяч мальчишек и девчонок, выросших одновременно с вами.

– Не пойму пока, к чему вы клоните.

– Исчезающие вещи? Из-за этого ты пришёл? Квартира пустеет на глазах, да?

– Да... – я удивлённо моргнул, не ожидая такого резкого перехода.

– Кирилл забирает с собой то, что было для него дорого в детстве. Забирает, чтобы сохранить навечно.

– Не понимаю, – я подался вперед, сверля свою собеседницу глазами.

– Твой брат не умер. Он изменился. В сентябре он рассказал мне, что воспоминаний в его голове становится все меньше. Они истончались, блекли. Каждый день он терял по зернышку памяти. И ему пришлось действовать, чтобы сохранить как можно больше.

Во рту внезапно пересохло.

– Что вы...

– Пойми, он не выбирал такую судьбу. Он таким родился. Он просто выполнил свой долг.

– Вы... Вы в секте какой состояли вдвоём? – еле ворочая языком, просипел я.

– Ну что ты, милый. Совсем нет.

– Вы говорите про тот свет, все дела?..

– Тоже нет. Ты можешь увидеться с Кириллом. Не сейчас, но очень скоро.

– Как это? – я вообще перестал понимать происходящее. – Это шутка какая?

– Сейчас он строит свою раковину. Собирает ценные вещи, воплощает воспоминания. Ещё чуть-чуть – и он закончит. Ты видел дом по соседству? Он не показался тебе... Знакомым?

Это слово кольнуло, точно ржавая булавка. Именно так. Знакомый. Знакомый дом. Это я и подумал, увидев свекольные стены и голубые ставенки, украшенные резными арфами.

– Возможно, – ответил я расплывчато.

– Теперь это Кирилл. Всё это.

– Простите, – я резко поднялся со своего места. – Это уже слишком. Я пришёл за ответами, а получил... Это какой-то бред, – я мотнул головой, пытаясь привести мысли хотя бы в относительный порядок.

– Ты уже второй раз пытаешься сбежать, – улыбнулась грустно Ульяна.

Я сжал губы до онемения и направился из читального зала. С меня хватит всех этих странностей. Можно было переночевать сегодня у тётки, а завтра рвануть домой. Основную часть вещей Кири я разобрал. Дальше пусть родственнички без меня управляются. Я устал, и, должно быть, стресс повлиял на меня сильнее, чем я мог подумать.

– Не веришь... – протянула Ульяна Владимировна мне в спину. – Но я могу доказать.

Я даже не замедлился. Прочь. Достаточно.

– До свидания, – бросил я и вышел из темного помещения.

Коридор был окутан густым мраком. Я чертыхнулся, положил правую ладонь на стену и небольшими шажками двинулся на ощупь. Левую я вытянул вперёд, водя ею перед собой, как слепец.

Я ожидал, что вот-вот наткнусь на дверь, когда пальцы врезались во что-то мягкое и прохладное. Я вздрогнул от неожиданности, отнял руку и тут же почувствовал на ней вязкую, липкую слизь.

– Руслан.

Вскрикнув, я отшатнулся назад, потерял равновесие и грохнулся на пол.

– Не пугайся, прошу тебя. Я не причиню тебе вреда, – раздалось из тьмы.

Я лихорадочно зашарил по карманам. Телефон нашёлся в нагрудном. Выхватил его, нажал на боковую кнопку и вытянул гаджет перед собой. Синеватый свет окутал стоящую перед дверью высокую фигуру. Она плавно колыхнулась, чуть приблизилась ко мне. На склизкой бугристой коже заиграли холодные переливы. Тварь склонилась ко мне, и я сумел разобрать на голове некое подобие рогов.

– Я обещала, что расскажу тебе, – произнесло нечто голосом Ульяны Владимировны. – Кириллу обещала, – рот у существа был большим, округлым и беззубым.

Я подскочил на ноги и, сломя голову, кинулся в читальный зал. Стоило мне переступить порог, как половые доски передо мной взбугрились, вздулись горбом, будто резиновые, и вытянулись вверх, приняв очертания той самой фигуры. Ещё миг, и дерево обратилось неровной коричневатой кожей. Существо уставилась на меня блестящими черными глазами, моргающими на концах «антенн».

– Остановись! – умоляюще воскликнуло оно.

Я, резко крутанувшись на пятках, бросился обратно в коридор, пронёсся по нему, выбил грудью дверь и кубарем скатился с низкого крыльца. Поднявшись на ноги, я побежал прочь, не ощущая боли от разодранных в кровь коленей.

Обернулся я лишь единожды. Оно стояло на пороге, вытянувшись из дверей вперёд, и хватало руками воздух.

***

Я, не чувствуя под собой ног, взлетел по лестнице на четвёртый этаж, дрожащими пальцами провернул ключ в замке и ввалился в квартиру. От вида тёмного коридора закрутило живот. Я лихорадочно ударил по стене, вновь попал выше выключателя, и только с четвёртого раза сумел зажечь свет. Меня встретили голые стены серого бетона. Ни трельяжа, ни старенькой вешалки с верхней одеждой. Даже советская зелено-белая плитка с пола пропала. На трясущихся ногах я вошёл в зал и рухнул на пол.

Что это вообще было? Я взглянул на свою руку, которой коснулся «этого». Слизь высохла, превратившись в тонкую белую плёночку. Я принялся тереть рукой о штанину.

Лишь когда кожа болезненно покраснела, мне удалось остановиться и подавить панику. Я затравленно огляделся. Вокруг сжалась та же, что и в коридоре, тесная коробка из ободранных стен. Мебели как не бывало. Голые полы, окна без штор, глядевшие своими черными глазищами. Я сидел посреди разоренной комнаты в полоске золотого света, льющегося из прихожей. На полу у дальней стены лежал мой рюкзак с вываленными наполовину вещами. То был багаж, который я привёз с собой. Я подскочил, трясущимися руками затолкал пожитки в сумку и вышел из опустевшей квартиры.

Через двадцать минут я сидел в пропахшем табачным дымом салоне такси, которое мчало меня прочь. Подальше от всего этого кошмара, который практически свёл меня с ума. От монстров и призраков, от загадок и горькой тоски.

До соседнего города добираться было около трех часов. Я расслабленно съехал по сидению, устало глядя на проносящиеся мимо оранжевые фонари. Вскоре в воздухе закружила мелкая белая крупа. Вот и снег пошёл... Бабье лето выдалось долгим и щедрым, но все хорошее рано или поздно заканчивается.

Страх схлынул, оставляя после себя лишь пустоту и...

Недосказанность. Кирилл тянул на дно, точно трехтонный якорь. Я закрылся носом в воротник, прикрыл глаза, пытаясь задремать. Почему? Почему?.. Вопрос не отпускал. Почему брат сделал это? Я закусил костяшки пальцев. Я уезжаю. Уезжаю все дальше. "Ты уже второй раз пытаешься сбежать".

Нет. Я обижен на брата. Обижен всей душой. Все, что касается его, вызывает у меня мерзкое раздражение. Он несправедлив ко мне. Он жестокий, безответственный, инфантильный недоумок. Эгоист и разгильдяй. Иначе как объяснить его поступок? Почему он не подумал обо мне, почему не вспомнил о брате?

Да, я несказанно зол. Ненависть переполняет меня.

"Он не выбирал свой путь. Он таким родился"

Ерунда. Сто тысяч раз ерунда. Он причинил мне столько боли своим ублюдским поступком. В миг перечеркнул жизнь, измазал грязной черной краской. Если бы я мог, о, если бы я только мог схватить его за шиворот, тряхнуть от души и выпалить в лицо это моё выжигающее душу "Почему?.."

– Разверните машину, – рявкнул я. – Пожалуйста, – добавил через миг мягче.

– Что? – таксист обернулся через плечо.

– Обратно в город, пожалуйста. Мне нужно кое-что закончить...

***

Над улицей, там, где теснились пряничные домики, рассвет растянулся над крышами. В окнах спящих пятиэтажек плясали зловещие отсветы.

Я кинул таксисту зелёную купюру и вылетел из авто. Быстро обогнув дом и пролетев базарный пустырь, я вывалился из кустов на узкую улочку. Здание музыкальной школы объял пожар. Алчные языки пламени с гулом вырывались из лопнувших окон, облизывая чёрной копотью стены. Валил густой дым.

Старая крапива и голые клены, что росли между музыкалкой и библиотекой, звонко трещали и сыпали яркими искрами. Дощатая стена публички уже покрылась багряными тлеющими трещинами. Из окошка по пояс высунулась перепуганная Ульяна Владимировна. Волосы её, обычно аккуратные и прилизанные, сейчас растрепались, очки совсем съехали и еле-еле держались на кончике носа. Она плеснула из небольшого ведёрка на разгорающуюся древесину и вновь пропала внутри здания. Вода задела пожарище едва ли, редкие капли жалобно зашипели.

Я схватился за телефон и мигом набрал сто двенадцать. После пары коротких гудков послышался сухой щелчок.

– Здесь по Пионерской пожар! – прокричал я в трубку.

– Музыкальная школа горит? – спросил спокойный женский голос, пропитанный безразличием.

– Да!

– Нас уже оповестили. Службы выехали, ждите.

– Поторопитесь!.. – выпалил я. Из окна опять показалась перепуганная библиотекарша с крохотным ведерком. – Ульяна Владимировна, вам нужно уходить, это опасно!

Женщина с ужасом взглянула на меня сверху вниз и одними губами прошептала:

– Я не могу...

– Не несите ерунды! – я начал злиться. – Немедленно выходите из библиотеки!

– Но я в буквальном смысле не могу! – вскрикнула она отчаянно, выплеснула воду на стену и вновь исчезла в окне.

Я кинулся было к входу в публичку, но замер перед самыми ступеньками в изумлении. По соседству на месте старого пустыря вырос домик. О, то был не просто старенький, заваленный на один бок пятистенок. Это был мой дом. Мой отчий дом, в котором мы с братом жили до смерти мамы. Низенький, выкрашенный свежей бордовой краской, с замшелым шифером на крыше и облетевшим кустом сирени под окнами. Из трубы его весело вился сизый дымок, точно внутри кто-то топил печь.

Пока я стоял, разинув рот, дверь библиотеки распахнулась, и на крыльцо вылетела растрепанная Ульяна Владимировна. Я попятился назад от неожиданности.

– Ки... Кирилл?.. – промямлил я, указывая на пятистенок.

– Что?.. – женщина, опешив, замерла на нижней ступени.

– Вы сказали тогда, что это Киря.

Она лишь коротко кивнула и махнула рукой:

– Отойди подальше!

Я сделал несколько нетвердых шагов на дорогу и остановился. Вокруг все скомкалось, стало нереальным. Как будто я смотрел странный фильм на старом рябом телевизоре.

Ульяна сжала руки в кулаки, подобралась и всем телом будто потянулась вверх и вперед. Пронзительно взвизгнули старые доски, дрогнули библиотечные стены. Публичка с протяжным скрежетом начала разворачиваться крыльцом к бордовому пятистенку. Женщина взмокла и раскраснелась от натуги. Тело ее начало вытягиваться, будто резиновое. Только сейчас я рассмотрел, что длинная юбка Ульяны как будто слилась с полом. Выцветшие клетки на шерстяной ткани плавно переходили в голубоватые доски крыльца, монолитные с ним. Голова женщины начала меняться. Кожа посерела, заблестела от слизи, глаза вытянулись вперед на длинных конусообразных антеннах.

Я медленно двинулся дугой по направлению движения публички, следя за странным существом. Фундамент библиотеки бороздил землю, оставляя глубокие рытвины в подмерзшем грунте.

Со стороны музыкальной школы раздался оглушительный треск – рухнула кровля. В воздух взвился столб пламени, заревел и рассыпался на ослепительные искры.

От неожиданности я присел, прикрыв голову руками, затем вновь подскочил и уставился на неведомую тварь, что медленно, но уверенно ползла прочь от страшного пожарища.

– Боже! – просипел я.

Огромная нелепая улитка уносила прочь свою раковину, так умело замаскированную под дом. Публичка, сантиметр за сантиметром, отдалялась от клокочущего пламени, оставляя за собой поломанные клены и голую землю. Ульяна вытянула вперед тонкие бугристые руки с полупрозрачными пальцами и схватилась за столбик на крыльце соседнего пятистенка. Подтянувшись, она придвинула свое крыльцо вплотную к дощатым, выдраенным дожелта ступеням маленького домика, нависнув над ним двухэтажной серой громадой.

Вдали послышалось завывание пожарных сирен, замаячили сине-красные огоньки мигалок. Я отбежал с дороги, привалился спиной к пьедесталу старого грифона и, обмякнув, осел на землю.

***

Рассвет замаячил над крышами розовой полосой. Я по-прежнему сидел подле каменного чудища, обхватив озябшие плечи побелевшими пальцами. Пожар давно был потушен, от пепелища тянулся вверх лишь полупрозрачный то ли дым, то ли пар.

Ульяна расположилась на краю крыльца прямо на полу. Ладонями она сжимала щербатую кружку. Вторая, такая же, стояла рядом с ней нетронутая и остывающая.

Библиотекарша отпила, не сводя с меня обеспокоенного взгляда.

– Замерзнешь, – негромко проговорила она. – Ты или сюда уже иди, или домой.

Я посмотрел на нее исподлобья. Ульяна закатила глаза. Нормальные, вполне человеческие, за толстыми стеклами очков. Если бы не эта уходящая в пол проклятая юбка, она бы выглядела вполне обычной дамой. Я перевел взгляд на бордовый домик.

– Как ты сказала? Хранитель?

Ульяна, подливающая себе чай из термоса, коротко кивнула:

– Хранитель воспоминаний.

– И что Кирилл такое теперь?

– Сходи, да сам посмотри. Это не опасно, – она стукнула чашкой по блюдцу, – он все так же твой брат, Руслан.

– Он больше не человек... – прошептал я сипло.

– Он теперь человек больше, чем кто-либо.

Я встал. "Боже, что же я делаю?" Ватные ноги понесли меня в сторону знакомого крыльца. Две потемневшие ступеньки, просторное крылечко с желтой скамейкой, заросшее пожухлым хмелём. Картинки перед глазами сменялись, точно слайды диафильма. Я протянул руку, толкнул дверь. Она отворилась со знакомым коротким вскриком...

Я вошел в бабушкину прихожую. Серые обои, изодранный котом угол, старое трюмо. И запах. Тот же самый запах...

Я пересек коридорчик и оказался в зале уже своем, домашнем, деревенском. Бубнил негромко черно-белый телевизор – по ТВ-6 шел рекламный блок. Картинка дернулась, по экрану пронесся красивый желтый конь с белоснежной гривой – Таура. Снова вспышка помех – королева воинов, сверкая синими глазами, ловит шакрам. Волевое лицо Зены рассыпалось на мураши серой ряби, комнату затопил белый шум. Я клацнул по кнопке выключения. Экран погас, шелест оборвался.

Я подошёл к деревянной светло-зеленой двери и, приоткрыв ее, осторожно заглянул в щель.

Вместо детской, которая должна была там находиться, я напоролся на стремительно убегающие в темноту грязные бетонные ступени. Лестницу с двух сторон стискивала пыльная кладка почерневшего от времени кирпича. Одинокая шестидесятиватка, болтающаяся на коротком оголенном проводе, разливала по верхней площадке тусклый оранжевый свет.

Я с опаской перешагнул порог. Пахнуло сыростью, потянуло промозглым сквозняком. Я медленно, держась за стену, принялся спускаться. Ноги, дрожащие, непослушные, неуверенно нащупывали узкие ступени. С каждым шагом все крепче становился запах пыли и плесени. Внизу меня встретил коридор, резко уходящий вправо. Земляной пол, кирпичные стены и множество ржавых дверей по обе его стороны, убегающие вдаль. Тусклое освещение делало и без того узкий туннель ещё теснее.

Погреб. Да, точно, это был он. Общественное овощехранилище, находящееся когда-то у бабушки во дворе. Насколько я знал, его закрыли много лет назад из-за угрозы обрушения. Будочку, в которой располагался вход, снесли, а лестницу засыпали.

Я прислушался. Где-то впереди звенела редкая капель. Кроме нее – тишина, давящая на голову мокрой отяжелевшей периной. С трудом проглотив соленый ком, ставший в горле, я медленно зашагал по коридору, осматривая старые запертые двери. Какая же из них была нашей?

Стены словно съеживались, стараясь стиснуть мои плечи. Стало тяжело дышать. Я никогда не любил это место. Все уже и уже... Или то было только мое разыгравшееся воображение?

Слева. Точно. Наша дверь была слева. Черная, не закрывающаяся до конца. Между стальным полотном и косяком всегда оставалась щель в пол-ладони. Замок с длинной дужкой стягивал проушины, не давая проникнуть посторонним вовнутрь.

Двери мелькали передо мной, одна за одной. Кажется, их было куда больше, чем на самом деле – столь длинным, бесконечным, погреб был только в ночных кошмарах. Я уже не шел – бежал. Воздуха не хватало до хрипа. Мимо смазано пронеслось жирно выведенное мелом число четырнадцать, и меня точно током ударило. Оно! Я остановился, поднимая ботинками в воздух мелкую кирпичную взвесь. Черное железо. Щель. Замок с тонкой стальной дугой.

Я схватился за ручку и дёрнул. Дверь задребезжала, лязгнул металл о металл. Закрыто. Непослушными пальцами залез в карман куртки. Холодным грузом легла в ладонь связка бабушкиных ключей. Я поднял ее к глазам и удивлённо замер – нужный ключ, ржавый и простецкий, по-прежнему позвякивал на ней.

В скважину попал раза с десятого – руки трусило. Откинув замок, я распахнул дверь.

Белая комната. Без окон, мебели и других дверей. А посреди на полу мальчик, лет десяти. Он сидел ко мне спиной, окружённый чистыми листами бумаги, и время от времени всхлипывал. Я перешагнул порог и остановился в нерешительности. Ребенок и я сам выглядели здесь будто нарисованные чистыми яркими цветами, без теней и мелких деталей. Плоские, мультяшные. Я удивлённо оглядел свои гладкие руки и вновь перевел взгляд на мальчишку.

– Кир, – голос мой прозвучал глухо, без эха, будто стены были обиты мягким рыхлым поролоном.

Мальчик резко обернулся, утирая кулаками набрякшие слезы.

– Я не помню! Я забыл! – с отчаяньем воскликнул он и скомкал ближайший к розовым коленкам лист.

– Что ты забыл? – осторожно спросил я и чуть приблизился.

– Рисунки из стола! Помнишь? Мы рисовали и складывали их в один ящик. Что там было?

Подойдя к нему, я присел на корточки и мягко улыбнулся. Сердце в груди отбивало быструю чечётку. Взяв один лист, я взглянул на него и, потерев подбородок, задумчиво произнес:

– Я помню пейзаж с динозаврами. Огромное солнце на фоне, три птеродактиля в небе и стадо бронтозавров у реки.

Лицо Кирилла просияло.

– Точно! – он радостно захлопал в ладоши. – Я тоже вспомнил!

Лист в моих руках пошел цветными разводами, и через миг на нем проявилась та самая картинка с древними ящерами.

– А ещё что? – Кир схватил меня за рукав и потянул.

– Ещё лошадь... Единорог. С хвостом, как у коровы. Помнишь, мы прочитали, что у них именно такие хвосты?

Брат задумчиво нахмурился.

– Да, – протянул он. – Было!

На бумаге проявился красивый волшебный конь с развивающейся гривой.

– А ещё мы часто рисовали по клеточкам! – затараторил вдруг я. – Котят и мороженное. А ещё слонов и человечков. Нам показала учительница во время продленки. И черепашки-ниндзя – я же нарисовал про них целый комикс! И зубастики из фильма. Для них мы делали бумажные плоские домики – рисовали разные комнаты!..

Кирилл бросился вперёд и повис у меня на шее. Я тоже порывисто обнял мальчишку. Плоть сошла с меня слоями, растаяла, как многолетняя наледь. Теперь я сравнялся с братом в росте. Отстранившись, я взглянул в его заплаканное лицо – точное отражение моего.

– Мне тебя не хватало, Рус, – хлюпая носом, пробурчал Кирилл.

– И мне тебя! – я снова притянул его к себе, комкая в кулаках светло-голубую ломкую рубашонку.

– Я очень многое забыл, знаешь... – брат запнулся, всхлипнул и продолжил, – Я не помню, что нам дарили на Новый год. Ни одного подарка! Я совершенно позабыл поездку в летний лагерь и кружок рисования. Как звали учителя?

– Александр Сергеевич же. Как Пушкина.

– Да! – вздрогнул Кир. – Так же точно!

Я выпустил его из своих объятий.

– Ты мне нужен, – брат стиснул мою руку. – Вместе мы обязательно все вспомним, все вернём!

Я помрачнел. Годы вновь обволокли меня тяжелым мясом. Макушка Кирилла ушла вниз. Я тяжело взглянул на него сверху и прошептал:

– Я не могу...

– Почему? – брат поднял на меня огромные темные глаза.

– У меня... Сын родился, Кир...

– Ого... Когда?

– Две недели назад.

– У нас было такое счастливое детство! Что может быть лучше него? Останься, мы всегда-всегда будем вместе, будем маленькими! Ни печаль, ни невзгод – детям они ни к чему, ведь так? – Кирилл настойчиво потянул меня за край куртки. – Оставайся, ну? Как раньше – ты и я. Денди, «Юппи», фишки, любимые фильмы и книги, бабушкины булки с курагой. А?

– Не могу! – я, смахивая слезы, отступил к двери. – Мне нужно жить!.. Меня ждут!..

– Но жить так страшно... – брат поник головой и упёрся взглядом в свои клетчатые кеды. – Прошлое – оно уже было, там безопасно... А будущее. Оно же такое... Жуткое... Кто знает, что там впереди? Какой ужас?

– Ну и пусть, – я вновь попятился. – Но там ждет не только горе, уж поверь. Мы назвали сына Лёшей. Вот, гляди! – я вытащил из кармана телефон, и, разблокировав экран, показал фото. На нем совсем ещё крошечный младенец щурил темные глазки и растягивал губешки во влажной беззубой улыбке. – Он копия меня! И тебя тоже...

Кирилл, покраснев, сморщился в беззвучном рыдании.

– Ты останешься?! – надрывно воскликнул он.

– Не останусь, – одними губами проговорил я. – Я уже взрослый... Я ответственен за других... Я им нужен.

Мальчик отвернулся, сгорбился. Его плечи мелко задрожали.

– Люблю тебя, – сказал я севшим голосом. – Всегда буду любить... Теперь мне пора...

Развернувшись, я вылетел из комнаты и понёсся по темному коридору. Лестницу преодолел в четыре прыжка. Зал, бабушкина прихожая...

Вывалившись на улицу, я рухнул с крыльца на влажную землю.

Ульяна Владимировна, по-прежнему сидевшая на крыльце, с грустью и пониманием посмотрела на меня.

– Вы это... – прохрипел я, поднимаясь. – Приглядывайте за ним. Ладно?

Женщина молча кивнула.

Я отряхнул колени и быстро зашагал прочь. Больше меня ничего не держало в городе детства.

Я толкнул дверь. Она бесшумно распахнулась, и меня тут же окутал знакомый до боли запах. Детство. Лето. Беззаботная радость и предчувствие приключений. Я даже порог переступить не успел, как меня словно бы откинуло на двадцать лет назад. Почудилось вдруг, что вот-вот вынырнет из-за угла бабушка, курчавая, невысокая и крепкая, с вафельным полотенцем через плечо.

«Привет, привет! – улыбка, светлый передник, тёплые морщинистые руки. – Ой, как вы выросли-то! Эх, малые будут рубашки. Я вам ещё зимой брала...»

Тишина. Я сделал шаг вперёд, в темную тесную прихожую. Медленно закрыл дверь. Да, в детстве тут было куда просторнее. Сейчас коридор сузился и укоротился. Ну, нет, конечно. Это просто я стал больше.

Пальцы зашарили по стене в поисках выключателя. Отыскался он куда ниже, чем мне запомнилось. Удивительные метаморфозы.

«...Алиса открыла его – и там оказался пирожок, на котором изюминками была выложена красивая надпись: "СЪЕШЬ МЕНЯ!"

– Ой, все чудесатее и чудесатее! Прощайте, пяточки!

Она взглянула на свои ноги, а они были уже где-то далеко-далеко внизу, того и гляди, совсем пропадут...»

Прихожая озарилась приглушенным светом. Знакомые серые обои с пожелтевшим узором. Я опустил глаза. Вот и угол, который так любил драть пушистый ворчливый кот Маркиз. Ошмётки бумаги, заботливо подклеенные.

Куртка опустилась на старое трюмо, ботинки отправились в угол. Я вошёл в зал. В этот момент забили старые настенные часы.

– Один, два, три, – произнёс я вслух, как мы делали всегда, – четыре, пять, шесть.

Сверился с наручными часами. Все верно. Звон постепенно утих, круглый маятник продолжил деловито цокать.

Я огляделся. Сердце сдавило. Киря что, так ничего и не поменял, как въехал сюда после кончины бабушки?

«...В десять часов утра первая из всех Машин Времени была готова к путешествию. В последний раз я осмотрел все, испробовал винты и, капнув немного масла на кварцевый стержень, сел в седло. Я вздохнул и, сжав зубы, обеими руками надавил на рычаг-отправитель. Боюсь, что не сумею передать вам своеобразных ощущений путешествия по Времени...»

Напротив входа, занимая всю стену, громоздился гэдээровский гарнитур «Ратенов», поблескивая паутинкой трещин на сверкающем лаке. На полках его, как и много лет назад, выстроился ряд потрепанных книжных корешков. Строго по цветам. За стеклянной витриной серванта была расставлена коллекция нарядных сервизов. Глаз уцепился за хрустальный рог, из которого я всегда мечтал испить, и чайник, что тоненько посвистывал, когда в него наливали кипяток.

У балконной двери, на низкой тумбе, раскинув хромированные усы антенны, стоял старый японский телевизор «Sharp». Под ним, в тёмной нише, видеомагнитофон. Ещё ниже – чёрные кирпичи кассет с потертыми этикетками.

Дальше мой взгляд скользнул на продавленный диван с подушками-думками в лоскутных наволочках и на кресло с накинутой на спинку кружевной салфеткой. Все, как и было. Совершенно все.

Поддавшись внезапному порыву, я шагнул к стенке и распахнул одну из дверец. Скрипнули старые петли. По загривку пробежал табун мурашек. Звук совсем не изменился.

Я не поверил своим глазам: шкафчик был забит огрызками цветной бумаги, скорлупой от грецких орехов, бусинками и пуговками, радужными фантиками и рассыпающимися сухими листочками.

Это было наше с братом место. То, в котором хранилось детское барахло для различных поделок и игр.

Неужели за столько лет все это добро так никто и не выкинул?

Я, не закрывая шкаф, шагнул назад, упал на диван и устало растер подушечками пальцев виски. Стоило мне смежить веки, как из багрового мрака вынырнуло лицо брата. Один в один мое, только... Чуть желтоватое. Слишком худое. Слишком спокойное. Темные волосы, тоже как у меня, рассыпанные по белоснежной шелковой подушечке, впалые глаза, синеватые сухие губы.

«Оставайся у нас сегодня? – тётя треплет рукав чёрного платья. – Я тебе на кухне постелю. А то в такой день, да одному...» «Все нормально. Я хочу поскорее разобраться с Кириными вещами. Быстрее начну – быстрее вернусь домой». «Ключи возьми, – протягивает. – Если что – зови. Помогу»

«Что ж ты, Кирюха, наделал? Не верю. Страшно идти на кухню. Вдруг там ты? На перекладине. Только пальцы ног едва касаются пола».

С протяжным стоном я поднялся и, пока сомнения вновь не накатили, вышел из зала, повернул вправо по коридору. И остановился, как вкопанный. Вот он, этот турник. Крепкий, хороший. Дед делал, пока живой был. На славу, для внуков же. В конце тёмной кишки коридора, над распахнутой кухонной дверью, из которой сочился красноватый закатный свет.

Я, полный решимости, отвернулся, опустился возле трюмо и достал из-под него ящик с инструментами. Как я и думал, на месте. Отыскался и молоток с загнутым крюком гвоздодера. Десять минут работы – и проклятая перекладина была вырвана из стены с «мясом». Думаю, дед не обиделся бы.

***

Я вынырнул из подъезда в солнечный октябрьский день. Ощутил себя после душной квартиры младенцем, вытолкнутым материнской утробой на свет божий.

Осень буйствовала. В ослепительное золото нарядились березы и дички с меленькими яблочками.

Я неспешно двинулся вдоль дома, загребая ногами прелые листья. Солнечный свет, рябящий через спутанные ветви тополей, мягко скользил по лицу. Мне сразу бросилось в глаза – хоть день и был погожий, нигде не было видно детей. Помнится, мы никогда не упускали возможность побеспределить на улице. А тёплые деньки осени ловили с особой жадностью. Сейчас же на месте хоккейной коробки теснились автомобили. Только еле заметная разметка напоминала о том, чем являлось это место раньше. Давным-давно, когда-то в прошлой жизни.

Я прошёл через пустырь, что пестрил раньше торговыми столиками, шумел разговорами и пах самыми вкусными пирожками на свете. Двадцать лет назад здесь был стихийный рынок. Стакан семечек – три рубля. «Тебе в кулёк?» «Не, прямо в карман» Чай с лимоном – полтора вечнодеревянных. Беляш – шесть.

Вынырнув на тротуар, я осмотрелся по сторонам. Рядом со мной на кирпичном пьедестале восседал каменный грифон. Сейчас он был выкрашен потускневшей серебрянкой, а раньше его всегда густо белили известью.

– Старый друг, – прошептал я еле слышно и чуть склонил голову, приветствуя волшебную тварь.

На противоположной стороне узкой дороги выстроились старые двухэтажные домики персикового цвета, похожие друг на друга, как близнецы. Штукатурка тут и там облупилась, металл на крышах пошел ржавыми пятнами. Но, черт возьми, они по-прежнему выглядели для меня пряничными сказочными избушками. Вон в том – фотокружок. Едкие реактивы, старые камеры, кассеты черно-белой пленки, которую Михал Михалыч, руководитель кружка, раздавал детям за просто так.

В том, соседнем доме, музыкальная школа.

А вон туда, в крайнее правое строение, я и направлялся сейчас. Здание отличалось от других. Оно было гораздо меньше, обшито почерневшей сосновой вагонкой. Стояло с краю, сморщенное, как абрикосовая косточка. Стыдливо отвернув окна от дороги, домик прикрывался голыми кленовыми ветками да сухой крапивой.

Прежде чем двинуться дальше, я опустил глаза на свою ношу. Книга. С потертой чёрной обложки в разводах на меня прикрытым глазом смотрела половина солнца. Часть лица оно прятало за тканевый корешок. Крупными белыми буквами было выведено название книги – «О чем рассказал телескоп».

«А сколько вам лет?». «Пять», – с гордостью вытягиваю вперёд растопыренные пальцы. «Ага! – вторит мне Кирилл, – вчера у нас День Рождения было!» «Был... Хотя, не важно... О, – женщина в невыразительной серой кофте и с тугим пучком на голове опускается передо мной на корточки, – вы, получается, у нас самые юные читатели. Вам, наверное, подыскать интересные сказки?» «Нет, – Кир морщит облезлый от солнца нос, – я не люблю сказки. Мне бы что-нибудь про космос»

Я раскрыл книгу на форзаце и вгляделся в неприметную наклейку – «Контрольный листок. Книга должна быть возвращена не позднее указанного здесь срока» В самом верху списка аккуратным почерком было выведено «Наумов К. / 16.07.97»

Затем следовало ещё пять строчек, которые я вскользь пробежал глазами. «Зуева Ж. / 99, Ананьев М. / 02, Бережная К. / 06...» и в самом конце чёрной гелевой ручкой снова «Наумов К. /10.10.21» Кир взял эту книгу вновь две недели назад. Спустя двадцать два года, как прочел ее впервые. И просрочил сдачу на четыре дня, оболтус.

Я почувствовал, как мои глаза заволокло мутной пеленой слез. В этот день брат совершил непоправимое.

Сердце кольнуло.

Зачем? Вот зачем? Это именно то, что я бы спросил у него, окажись он сейчас здесь. Выплюнул бы этот вопрос в лицо жгучим ядом. Нахрена он так поступил со мной? Как он посмел? Я до сих пор до конца не мог поверить в происходящее и осознать его. Я чувствовал себя преданным и раздавленным. Почему он не связался со мной? Почему не попросил о помощи? Мы бы могли все решить, как-то разрулить то, что навалилось на него...

Самым ужасным была непоправимость ситуации. Уже ничего не могло быть как прежде. Я ни черта не мог сделать, чтобы все починить, собрать осколки и соединить их во что-то внятное. Реальность сыпалась сквозь пальцы, как песок, и я не был способен удержать ее. Совершенно бессилен.

Я со злостью захлопнул книгу, вытер намокшие глаза и, не оглядываясь по сторонам, перебежал разбитую дорогу.

Вскоре я уже брёл вдоль деревянной стены здания библиотеки. Удивительно, насколько же ненадёжны наши детские воспоминания. Спроси меня кто, я бы с уверенностью заявил, что вход публички расположен со стороны улицы. Но нет, он был отвернут влево от нее, и выходил на неухоженного вида пустырь, коих в этом городе было пруд пруди. Ничегошеньки не изменилось с девяностых.

Я остановился возле покосившегося крыльца. Когда-то оно было выкрашено яркой голубой краской, но теперь от неё остались только потускневшие отваливающиеся чешуйки. Над входом по-прежнему висел фанерный щит с яркой надписью «Детская библиотека». Хоть сама табличка пошла волнами и расслоилась от времени и влаги, разноцветные буквы выглядели свежими. Должно быть, кто-то их регулярно подводил.

Я поднялся по скрипучим ступеням, отворил дверь и вошёл в библиотеку. Меня встретил тесный тамбур и узкий коридорчик, который после солнечной улицы был непроглядно темным. Я протопал по нему до конца и остановился на развилке. Направо раздевалка, налево читальня и абонемент в одном лице. Я вошёл в просторный зал и удивлённо огляделся. Это место осталось совершенно таким же, каким я его запомнил в своё время. Те же металлические стеллажи с деревянными полками, выстроившиеся по периметру зала. Старые, но чистенькие, заботливо выкрашенные глянцевой половой краской. Те же низкие столики, стоящие один за другим по три в два ряда посреди зала.

На одном из них был развернут ватман, через который пухлыми округлыми буквами протянулась надпись: «28 октября – международный день мультиков!» Ниже выдержка из БЭС, раскрытый том которой лежал здесь же: «"СОЮЗМУЛЬТФИЛЬМ" – студия мультипликационных фильмов. Основана в Москве (1936) на базе различных мастерских. Среди фильмов: «Серая шейка», «Конек-Горбунок», «Золотая антилопа»...» Дочитывать я не стал. Переписанную от руки справку окружали ещё не докрашенные карандашные мультяшки.

На стене слева от входа расположилась необычная выставка. «Музей варежки» – белыми, вырезанными из бумаги буквами. И ниже на просторном щите всевозможные рукавички. Большие, маленькие, с рисунками и в полосочку. Мой взгляд упал на одну из них, красную, с косовато вышитой снежинкой и россыпью цветного бисера. Наша! Я вспомнил, как мы с братом во время новогодних каникул загорелись поучаствовать в этой выставке. Бабушка связала саму варежку, мы же украсили ее бусинами и узорами.

Я стоял, как заворожённый, воспоминания вереницей проносились в голове. Новый Год, советская елка с редкими растопыренными веточками, поезд из бабулиных венских стульев и мой собственный детский голос: «Чух-чух!» Игра в настольный эрудит, запах конфет, блеск мишуры и бой курантов.

В углу щита я заметил приклеенный прямо к фанере листок, изрядно истрепавшийся и посеревший. «Отзывы о выставке» В самом низу вереницы гуляющих строчек, написанных детскими руками, аккуратно были выведены слова: «Варежки все так же хороши. С наступающим 2021! Счастья в Новом году! Кирилл Н.».

Я дотронулся до букв кончиками пальцев и ощутил, как погружаюсь в темные и холодные зыбучие пески. Да уж, братец. Осчастливил так осчастливил. Теперь надпись выглядела как злая ирония или глупая, жестокая шутка. Слова жгли кожу, оставляя невидимые глазу, но ощутимые пузыри и шрамы на моей руке.

– Добрый день!

Голос за моей спиной раздался так внезапно, что я чуть не подскочил на месте.

– Добрый, – я обернулся и увидел ту самую библиотекаршу, что работала здесь больше двух десятилетий назад. Причём, казалось, она вообще не изменилась. Та же мягкая серая кофта, украшенная бусинками. Тугой пучок на голове, добродушные ореховые глаза с паутинкой морщин в уголках. Ей было лет пятьдесят-шестьдесят на вид, чуть меньше, чем могло бы быть сейчас маме.

– О... – она замерла, увидев мое лицо, как-то испуганно и растерянно. – Руслан?.. Руслан Наумов?

– Да, – я попытался улыбнуться.

– Я так... соболезную вашей утрате, – чувствовалось, как она старалась подбирать правильные слова.

– Спасибо, – торопливо кивнул я.

– Мне сначала показалось, что это Кирилл. Когда вы только развернулись. Вы так похожи.

– Мы близнецы.

– Я помню, конечно же! Как забыть таких смышленых и любопытных мальчиков. Давненько вы не были в нашем городе, Руслан. Брат рассказывал про вас.

– Он часто заходил? – я почувствовал, как руки вмиг похолодели и стали влажными.

– Да, достаточно, – она нервно заправила за ухо выбившуюся прядь. – Кириллу нравилось это место. Он вообще любил все, что напоминало ему о детстве, – библиотекарша грустно улыбнулась и взглянула на меня. – Может быть, чаю? Я не знаю, уместно ли это будет сейчас.

– Вполне, спасибо, – я посмотрел на книгу, уголок которой все это время нервно теребил. – Эм... Я принёс... Вот. Кир должен был ее сдать, но... – я сник, не находя, что ещё сказать.

Женщина понимающе кивнула, освобождая меня от дальнейших разъяснений, и осторожно, словно бы это была хрустальная ваза, а не книга, взяла издание из моих рук.

– Присаживайтесь, – она указала на читальный столик. – Я сейчас принесу сервиз.

Библиотекарша двинулась прочь, а я только сейчас заметил, какая длинная юбка была на ней надета. Коричневая, в неброскую клетку, она опускалась до пола так, что даже каблуки не выглядывали. Походка женщины, несмотря на возраст, была плывущей, лебединой.

Я с трудом оторвал от неё взгляд и направился к столику.

***

За окном сгустились сумерки. На улицах зажглись редкие фонари. Их желтый свет косыми лучами сочился в небольшие окна с деревянными рамами, золотыми лужами растекался по дощатому полу.

Чай уже давно остыл. Я держал в руках чашку, будто бы прикрываясь ею. К губам почти что не подносил. Нет, шиповник был ароматным и приятным на вкус. Просто в глотку ничего не лезло. А Ульяна Владимировна все рассказывала и рассказывала.

Оказывается, последние пару месяцев мой брат регулярно захаживал в библиотеку и проводил здесь дни напролёт. Он подрядился чинить потрепанные книги и развлекать одинокую библиотекаршу разговорами. Да, публичка нынче совершенно не пользовалась спросом. С тех пор, как в домах массово появился... на этом моменте Ульяна Владимировна замялась, задумалась, а затем произнесла, будто пробуя незнакомые звуки на вкус:

– ...интернет? Так это называется?

Я удивился. Все же ей было не так много лет, чтобы не знать о всемирной паутине.

– Да, интернет.

– У меня-то здесь нет его... Не хватает финансов, чтобы наладить это чудо в библиотеке. Да и не смыслю я в этом ничего. Так, Кирилл рассказывал кое-что. Даже немного показывал в телефоне, – она смущенно рассмеялась. – Ух, и космическая технология – этот его телефон! Телевизор в кармане! Ещё и цветной. До чего прогресс дошел!

Я вспомнил старенький «Samsung» брата с исцарапанным экраном, найденный мною на полу возле его кровати. Старичок со вспухшей батареей и камерой на полтора мегапикселя. Такой себе кандидат в передовые разработки.

– А дома у вас что, тоже интернета нет? Может у кого-нибудь из детей... – я осекся, осознав, что лезу уже не в своё дело.

Ульяна нервно моргнула, выдавила из себя ещё одну учтивую улыбку.

– Это мой дом, – она обвела чашкой зал. – Немного стыдно в таком признаваться, но... с недавних пор я перебралась сюда. А детей у меня нет. Так уж вышло. Да... – тяжело вздохнула она.

– Простите, – я почувствовал, как запылали мочки ушей.

– Руслан, – вдруг Ульяна Владимировна взглянула на меня серьезно и как-то виновато, – по поводу Кирилла...

Я подавился чаем, настолько резко свернул разговор в сторону.

– Знаешь, твой брат – очень необычный мальчик. Самый удивительный из всех, что я встречала. Ты сам, наверное, понимаешь, о чем я говорю.

– Не совсем, если честно.

Она поставила чашку на блюдце и сцепила пальца на коленях, собираясь с мыслями.

– Воспоминания – очень эфемерная вещь. Со временем они тускнеют, стираются. Но случается так, что воспоминания становятся смыслом жизни человека. И он просто не может позволить себе терять те бесценные крохи, которые ещё остаются с ним. Вы с братом одинаковы лицами, но такие разные по сути. Ты быстро вырос, вырвался из нищего городка, умчался в поисках своего самого волшебного цветка за чужой перевал. А Кирилл... Его душа осталась прежней. Детской. Разве не так?

Я слушал Ульяну внимательно, не сводя глаз с ее сосредоточенного лица.

Кирилл всегда был таким. Эмоциональным, непосредственным, мечтательным. В детстве с ним было весело, но чем ближе мы приближались к подростковому возрасту, тем сильнее меня начинало это раздражать.

Все вокруг взрослели. Брат – нет. Он играл с воображаемыми друзьями и разукрашивал на балконе раскраски, пока мы с мальчишками прыгали по гаражам и гоняли мяч на футбольном поле. Он продолжал смотреть мультфильм про бурундучков-спасателей и мышей–байкеров, когда все фанатели от Фредди Крюгера и хотели стать брутальными, как терминатор.

Мне было странно.

Мне было стыдно.

В последний раз, когда я приезжал к нему два года назад, он первым делом предложил мне зарубиться в черепашек-ниндзя на «Денди». А когда наткнулся на мою недовольную мину, наивно пообещал не претендовать на Леонардо, которого мы никак не могли поделить в детстве.

Я пытался убедить его, что так не может больше продолжаться. Что нужно куда-то двигаться, чего-то добиваться. Что жизнь проходит. Я предлагал ему поехать со мной в большой город, обещал помочь с нормальной работой. Но он только добродушно хлопал глазами и глупо улыбался, видимо, боясь меня расстроить или обидеть.

– Я называю это инфантильностью, – откинувшись на спинку стула, я скрестил руки на груди.

– Нет, вы знаете, это нечто большее, – Ульяна Владимировна, прищурившись, заглянула мне в глаза.

– И что же?

– Вы наверняка считаете вашего брата... скажем, не очень далеким человеком? Простите за несколько бестактный вопрос, – поспешила она извиниться.

– Возможно, – сознался я, впрочем, оставляя себе пространство для маневра. – Он очень добрый человек. Но несколько наивный. Кирилл слишком много витает в облаках.

– Друг мой, но ваш брат совсем не дурак. Просто... Он другой. И вы не совсем верно интерпретировали то, что с ним происходит.

– И к чему вы это все? – я напрягся, не понимая, куда она ведёт меня столь извилистыми тропками.

– Если ваш брат... – она пожевала губу, подбирая слова. – Если Кирилл что-то и сделал, не думал ли ты, что у него была на то веская причина? Резон от этого поступка? Может быть, все произошло именно так, как и должно было произойти, и более того, случилось к лучшему?

Дождевые капли стекают по заострившемуся лицу брата, по прозрачной коже, больше напоминающей папиросную бумагу.

Молоток глухо стучит по бархатной крышке, вгоняя длинные гвозди, один за другим.

Гроб медленно ныряет в прямоугольную яму, с чавканьем опускается на размокшую глину.

Я подскочил со своего места так резко, что чуть не опрокинул лёгкий столик. Чашки испуганно звякнули, но устояли.

– Что значит, к лучшему? – задохнулся я от возмущения. – Какой у человека может быть резон в... – я запнулся. Горло сдавило, я с трудом втянул воздух и просипел, – в том, что он вот так... Поступил с собой и со мно...

– Постой, прости! Ты меня не так понял!..

– Даже не собираюсь, – я отвернулся и направился прочь.

– Руслан, прошу!

– До свидания, – бросил я и вылетел из читального зала.

***

Ночь была беспокойной. Я ворочался на скрипучей бабушкиной кровати, не мог заснуть. По беленому потолку то и дело скользили полосы света от проезжающих за окном машин. Из приоткрытой форточки тянуло влажным холодом, но стоило только закрыть ее, как дышать становилось совершенно нечем. Шумела вода в батареях, поскрипывали и вздыхали старые стены. В грубо сколоченном стенном шкафу что-то время от времени тихо шуршало. Не знаю, откуда это пошло, но в детстве мы верили, что то скребется барабашка. А как иначе? Тот самый, который воровал мелкие вещички прямо из-под носа. "Чертик, чертик, поиграй и отдай".

Я сел, уставившись на покосившиеся дверцы. Ну, мышь. Это же просто мышь. В груди засвербела злость и раздражающий детский страх. Накатило чувство того, что в спальне ещё кто-то есть. Противное и липкое. Я с опаской взглянул на проступающий во мраке прямоугольник выключателя. Совсем недалеко, у двери со стеклом, что выходила в зал. Встать, сделать пару шагов, включить свет. Не сложно.

Я посмотрел на пол. Тьма из-под кровати протянула свои рыхлые щупальца. Того и глядишь, ухватить за пятку. Я подобрал ноги под одеяло и перестал дышать. В шкафу продолжало настойчиво скрестись. С кухни раздалось тихое бряцанье грязной посуды, которую я составил после ужина в раковину. Да, он не любил немытых тарелок.

Мы называли этого барабашку Фатима. Черт знает почему. Он приносил тревожные сны, поутру взбирался на грудь и давил тёплой вязкой тушкой. Бабушка иногда стонала посреди ночи. Как будто звала на помощь. То Фатима душил её. Я всегда в такие моменты прятался под одеяло в ужасе, а Киря, смелый Киря, бежал к ней, хватал за плечо и тряс, пока старушка не просыпалась.

Теперь брата рядом не было. Я укрылся с головой и забормотал "Отче наш".

В зале забили часы. Четыре звонких высоких удара.

"Питер Венкман приоткрывает пианино и бряцает по двум последним клавишам. Высокие приглушенные звуки заполняют просторную квартиру Даны Баррет. "Они этого не выносят. Это для них пытка. Правда, ребята?" Охотники за привидениями врать не будут.

Я высунулся из-под одеяла и оглядел комнату. Ни звука. Быстро спрыгнул с кровати, добежал до выключателя и клацнул по нему раскрытой ладонью.

Спальню затопил желтоватый спокойный свет. Я выдохнул. Мне стало стыдно перед самим собой за свою детсадовскую трусость. Что за ерунда, в самом-то деле? Схватив телефон, я врубил на нем фонарик и, распахнув дверцу, заглянул в стенной шкаф. Несколько бабушкиных шерстяных кофт на плечиках. Пара выцветших пластиковых пакетов на полу. Потертые ботинки брата в самом углу. Я поддел ногой завязанные кульки. Какие-то тряпки внутри. Ничего необычного. Никакого зловредного Фатимки.

Утерев взмокшее лицо, я захлопнул дверцу и отправился на кухню. Хотелось воды.

Вышел в зал и замер.

Телевизор. Где он?

Я растерянно уставился на пустую тумбу. Видеомагнитофон и кассеты тоже пропали. Странно. А были ли они, когда я приехал? На грязной столешнице чётко обрисовался прямоугольник, чистый от пыли. Как будто совсем ещё недавно здесь что-то стояло.

Я фыркнул, выйдя из ступора, наконец, и затопал по коридору. Должно быть, и не было телевизора. Так, воспоминания спутали картинку. Не мог же он, в конце концов, взять – и испариться? Определённо не мог.

***

Весь следующий день я разбирал вещи брата и бабушки, фасовал их по коробкам, купленным с утра в ближайшем строительном магазине. Нашёл много интересного. Старое лото, набор цветастых деревянных кубиков, голубого пластикового ослика на оранжевых колёсиках, россыпь советских монет в жестяной банке. Каждый из этих предметов навевал воспоминания, призрачные, эфемерные. Как будто то было совсем не со мной.

После быстрого перекуса я вытащил на свалку кое-какой хлам, а когда вернулся...

Старый великан "Ратенов" испарился. Сразу вспомнилось ночное происшествие с телевизором. По загривку пробежали неприятные мурашки.

Выудив из кармана телефон, я быстро набрал номер тётки.

–...нет, конечно, не забирали. Я на работе, муж тоже.

– Ну, ладно тогда. Разберёмся, – я сбросил звонок.

Старенькие обои, что раньше скрывались за стенкой, были куда ярче, чем все остальные, выцветшие и потертые. Я упал на диван и прикрыл глаза. Ну не могла ж мебелина раствориться вдруг в воздухе? Может, Киря оставил кому ключи, перед тем как...? Меня не было сейчас минут десять. Можно ли за такое время вынести четыре здоровенных шкафа? Да ещё и наполовину набитых вещами?

Я поднялся, вышел на лестничную площадку и постучал в дверь напротив. После нескольких секунд тишины до меня донеслись шаркающие шаги. Тихо брякнула закрывашка глазка, затем щелкнул замок. В темноте приоткрытой двери показалась курчавая седая голова. На миг почудилось – бабушкина. Но нет. Соседка подняла на меня подслеповатые глаза, удивлённо вздернула брови и улыбнулась.

– Русланчик, ты! – больше воскликнула, чем спросила она.

– Я, здравствуйте, – никак не удавалось вспомнить имя приветливой старушки. Лицо знакомое. Внучка – Инна. Большие голубые глаза, круглое лицо в веснушках, русые волосы до лопаток с цветными прядками. А ещё сборник японских сказок, который эта соседка давала почитать нам с братом как-то. Больше никаких ассоциаций. – Скажите, пожалуйста, может быть вы видели или слышали? К нам сейчас никто не заходил? Ничего не выносили?

– Ой, нет, я ничего не заметила. Я на кухне была, у меня котлеты на плите шкворчат сильно.

– Хорошо, спасибо, – кивнул я, и уже было направился назад в квартиру, когда соседка... баба Катя?.. схватила меня за локоть.

– Русланчик... – она замялась, – ну, ты как вообще?

– Да нормально, спасибо, – торопливо кивнул я.

– Такое горе, такое горе, – затараторила она, глядя себе под ноги. – Кирюша такой тихий был, такой вежливый. Никого не водил к себе, не шумел. Жил-поживал спокойно себе, а тут...

– Да-да, спасибо, – я высвободил руку из вялой старушечьей хватки и быстро скрылся за дверью.

Войдя в зал, краем глаза успел заметить сверкнувшее марево, тут же расползшееся бледными туманными лоскутами. Ровно в том месте, где ещё пару минут назад стоял диван.

Русалка. Часть первая

Русалка. Часть вторая

Русалка. Часть третья

Русалка. Часть четвёртая

Русалка. Часть пятая

Русалка 2. Ритуал (часть первая "Погоня")

Русалка 2. Ритуал (часть вторая "Поместье")

Русалка 2. Ритуал (часть третья "Исчезновение Сергея")

Русалка 2. Ритуал ( часть четвертая "Барин")

Русалка 2. Ритуал ( часть пятая "Расправа")

Русалка 2. Ритуал ( части 6 "Пробуждение" и 7 "Монстр")

Русалка 2. Ритуал (часть восьмая "Откровение")

Русалка 2. Ритуал (часть девятая "Морок")

- Как вы понимаете, сударыня, в тот день я умер. По крайней мере, уставившись затуманенным взором на волны, с остервенением разбивающиеся о маленький остров посреди безбрежного океана, я и сам уверовал, что это конец.

Но впоследствии тьма удивительным образом расступилась, а мои глаза открылись вновь. Я лежал на кровати в помещении насквозь пропахшим чистотой и лекарствами. Рядом стоял невысокий, пожилой мужчина в белом халате и пенсне с золотой оправой на горбатом носу. Он пояснил, что на меня, единственного выжившего в кораблекрушении, случайно наткнулся военный корабль. Что прямо сейчас я содержусь в вверенном ему, судовом лазарете. Успокоил, сославшись на моё завидное здоровье. И удалился, повелев ближайшие пару дней воздержаться от каких-либо физических нагрузок.

Оставшись в полном одиночестве, я ещё долго перебирал в голове обрывки последних воспоминаний. Старался убедить самого себя, что действительно являюсь баловнем судьбы. А деревня и всё то, что там произошло, не что иное, как посттравматические галлюцинации. Иллюзия, созданная мозгом, с целью не позволить мне, в виду чрезмерного нервного истощения, элементарно умереть.

Беспрестанно внушая себе одну и ту же мысль, я всё больше смирялся с внутренними противоречиями, пока окончательно не уверовал в то, что случившееся со мной и вправду выдумка измученного сознания.

Стоило данному факту свершиться, как я испытал неподдельное облегчение и, мысленно поблагодарив провидение за спасённую жизнь, тотчас провалился в глубокий сон.

Следующие два дня я либо выполнял назначенные доктором, предписания. Либо просто дремал, восстанавливая силы, вставая с кровати лишь ради того, чтобы поесть или оправиться. По ночам же и вовсе спал как ребёнок. Настолько крепко, что и выстрел из палубного орудия навряд ли нарушил бы мой сон. Казалось, жизнь возвращается в своё обыденное русло, все опасности позади и можно вздохнуть полной грудью. Но как же жестоко я ошибался…

На самом деле кошмар и не думал меня отпускать. С наступлением третьей ночи он вернулся в мою жизнь со свежими силами и одной единственной целью - окончательно её уничтожить…

Дана явилась ко мне во сне. Заявила, что я её предал. Оскорбил. Что в наказание теперь проклят. Что уже в ближайшем будущем подвергнусь влиянию звериного голода. Начну мучительно сходить с ума, постепенно обращаясь в чудовище. А облегчение, хотя и ненадолго, мне будет приносить лишь свежая, ещё тёплая кровь.

«В мучениях твоих, есть суть возмездия моего!» - заявила она тогда.

Поначалу я не воспринял её угрозы всерьёз. К тому же озвученные в кошмарных снах. Продолжая упорно отвергать саму мысль, что она реальна, я гнал прочь любые доказательства присутствия потустороннего в моей жизни. И даже когда на судне обнаружили мёртвого, обескровленного матроса, из тех, что ухаживал за мной в лазарете, особого значения произошедшему не придал. Как впоследствии не обратил внимания и на растерзанную клыками неизвестного животного, лошадь, что должна была увезти меня из порта на постоялый двор. А позже, пускай уже и не столь уверенно, проигнорировал окровавленный платок в одном из карманов. С крохотными инициалами милой особы на отвороте, что любезно согласилась показать мне дорогу.

Однако, так или иначе, момент, когда подверженный нескончаемым потусторонним влиянием и страхом, я таки лишился самообладания, позже всё же настал.

Из-за постоянных ночных кошмаров я тогда уже толком не спал пару дней. Стал раздражительным, мнительным. Боялся надолго оставаться один. Неудивительно, что добравшись до родного города, я первым делом отправился в церковь. Хотел поговорить с тамошним батюшкой, покаяться. Испросить совета. Объяснить, что не по собственной воле стал заложником нечистой силы.

Но стоило мне ступить на порог храма, как впереди будто выросла невидимая стена. Преодолеть которую, я оказался не в силах. Этот факт окончательно привёл меня в состояние крайнего отчаяния. И раздавленный, не видящий выхода из расставленной вокруг меня, западни, я отправился в бесцельное путешествие по улицам города. Не разбирая дороги. Наугад.

Просто машинально переставлял ноги, погружённый в безрадостные мысли и неизвестно чем бы всё закончилось, если бы спустя несколько часов на моём пути не возникло здание иного типа.

Муниципальный архив.

Я знал, что в его недрах хранились всевозможные исторические документы и летописи. И предположив, что это, возможно, единственный на тот момент шанс отыскать ответы на мучавшие меня вопросы, тут же ухватился за него, словно утопающий за спасительный прут.

Меня устроил бы любой, пускай даже крохотный намёк на то, что же со мной произошло? Какие ждут последствия? И, что самое главное - существовала ли вероятность избежать предсказанной мне, незавидной участи.

Испытав в связи с этим некоторый душевный подъём, я безотлагательно вошёл внутрь.

Высокое положение в обществе и достаточный финансовый ресурс, без труда открывали большинство дверей на моём жизненном пути. Не было сомнений, что и в этот раз я получу доступ к любым данным, каким только пожелаю. Но даже при столь благоприятных условиях поиски оказались долгими и утомительными.

Прежде чем судьба сжалилась и вознаградила меня, в хранилище я провел не один день. Но в итоге, в одной из древних рукописей наткнулся на письмена, свидетельствующие, что давным-давно, когда люди ещё поклонялись языческим богам, наши предки восхваляли и некую повелительницу морей, по имени Дана. Высшее существо, способное принимать обличие как человека, так и любой живущей в воде, твари. Особенно излюбленным у неё считался образ русалки. И хотя слыла она богиней высокомерной, при должном отношении могла и приласкать, и щедро одарить дарами. Богатым урожаем, например, или солидным уловом. А в случае проявления неучтивости, наоборот, с лёгкостью утащить провинившегося человека в воду.

Поговаривали, в таких случаях она пила у людей кровь. Кого-то убивая мгновенно, а кого-то щадя. Вот только участь этих выживших ждала намного хуже смерти. Потому как, обращала она тех бедняг в полуживых мертвецов, вынужденных регулярно пить чужую кровь, ради поддержания собственной жизни.

То были преданные слуги богини. И если в положенный срок люди с дарами к ней не приходили, или каким другим способом вызывали её гнев, отправляла она тех слуг на охоту.

«…Дабы напомнить презренным, кто есть высшее создание среди них, и с коим благоговением должно к нему относиться…»

Так что, сударыня, сказки о милой русалке, что вам рассказывали в детстве, весьма далеки от истины. Поверьте на слово, воспринимать это существо, как нечто доброе и волшебное - большая ошибка. Ибо сверхъестественная сущность, обладающая огромной силой, и предпочитающая утолять жажду человеческой кровью, попросту не знает, что это такое.

Ну да, я снова отвлёкся.

В одном из моих снов Дана приказала выкопать карьер рядом с поместьем и наполнить его водой. Далее произнести над поверхностью особое заклинание. А после, каждую ночь приходить к озеру, чтобы напоить её свежей кровью. Чужой или собственной, значения не имело. Но на случай если пропущу хотя бы одну, пригрозила извести всю мою семью.

Я сделал всё, как она велела. Карьер наполнился. Портал открылся.

Первое время, будучи не в состоянии убить живого человека, днём я с трудом сдерживал тягу к крови, а ночью уходил в лес. Выпивал повстречавшихся животных, рвал птиц десятками, а после полуночи отправлялся на озеро, дабы напитать Дану собственной кровью.

И каждый раз… Каждый чёртов раз! Умолял её не мучить меня и просто прикончить. А она, в свою очередь, оставаясь непреклонной, лишь молча улыбалась в ответ.

День за днём жизнь внутри меня таяла, словно свеча. Дана высасывала её с кровью, словно древесный сок. По той же причине контролировать чудовище, уверенно овладевающее моим сознанием, также давалось всё сложнее.

Моё поражение виделось очевидным и представлялось лишь вопросом времени. Так что немудрено, что день, когда я окончательно сдался, впервые осознанно напав на человека, в скором времени настал.

Им оказался случайный путник, на свою беду забредший в наши края…

Той же ночью я притащил его бессознательное тело к озеру. Терпеливо дождался Дану и, наблюдая, как она кормится кем-то кроме меня, впервые за долгое время испытал чувство непередаваемого умиротворения. Облегчения даже. Будто, наконец, лишился тяжких оков, мешающих мне вдыхать воздух полной грудью.

В тот момент я испытывал поистине умопомрачительный восторг. Какое-то особое ликование. Я менялся, перерождался. Называйте, как хотите. Становился кем-то иным. Не человеком. И совершенно не подозревал, что вместе со мной омерзительное зрелище созерцает ещё один человек.

Моя жена…

До этой минуты мне и в голову не приходило, что она вздумает следить за мной. А когда её присутствие вскрылось, было уже поздно. Супруга увидела, каким отвратительным существом я стал. Сильно испугалась и хотела сбежать. Но не смогла. Я не позволил…

От вида крови потеряв контроль, я всего на миг упустил связь с реальностью. Но этой, едва заметной паузы, хватило с лихвой. Словно обезумевшее от голода животное, я набросился на близкого мне человека и жестоко убил. Высосал у неё всю кровь до последней капли. Пил жадно, не в состоянии прекратить, прерваться. Наслаждался тёплой жидкостью на своих губах! Вожделел вкус. Трепетал от одного запаха манящего лакомства. И вместе с этим, обновляясь, моя собственная кровь неистово бурлила в жилах, проясняя сознание и наполняя мышцы поистине демонической силой. Поверьте, сударыня, в тот момент я смог бы всё. Вырвать с корнем дерево или порвать на части волка…что угодно.

Когда позже очнулся и обнаружил мёртвое тело прямо перед собой, первой мыслью было - наложить на себя руки. Клянусь, я предпринял дюжину попыток, не меньше. И все без толку. Я пробовал топиться, прыгать с обрыва. Стрелялся. Даже дважды подпаливал себя. Но не смог причинить ни телу, ни сознанию и толики вреда. Любые, даже самые страшные раны затягивались прямо на глазах. Кожный покров восстанавливался в считанные секунды. Живой мертвец, как и предрекала Дана. Но, что самое ужасное, всякий раз, когда моё тело возвращало себе прежний вид, голод принимался терзать меня с удвоенной силой…

Пока не поглотил целиком.

В тот день я позволил тёмной сущности взять вверх над остатками души, что ещё теплились где-то глубоко, и навсегда перестал считаться человеком.

Думаю, вы понимаете, что по этой причине в наших краях вскоре начали пропадать люди. Далее, замечая раз за разом различного рода странности, связанные с этими исчезновениями, соседи принялись шептаться, подозревая мою причастность. А догадавшись о причинах, и откровенно сторониться поместья.

Благодаря вышеперечисленным обстоятельствам, заманивать очередную жертву на территорию имения получалось всё тяжелее. Требовалось постоянно расширять охотничьи угодья. Что, конечно, не могло работать вечно. И вполне закономерно, однажды по мою чёрную душу пришли…

Эти лапотники умудрились применить языческий ритуал. С чьей помощью отделили дух от тела. Само тело закопали, не зная, как уничтожить. А непосредственно дух заточили в пределах этого самого имения. Предварительно опоясав «тюремные» стены надписями, сплошь составленные из древних символов.

И метаться бы мне неприкаянному ещё сотни лет внутри, но благодаря силе времени, вкупе с воздействием природной стихии, часть стены обрушилась. Цепь из замысловатых знаков разомкнулась, тем самым предоставив нам с вами шанс на знакомство…

Здесь стоит заметить, сударыня, что признание тёмной стороны не прошло для меня даром. В процессе выяснилось, что я приобретаю способности, которые обычному смертному и не снились. Чтение мыслей, телекинез. Прибавьте к этому возникшее на благодатной почве желание могущества. Жажды возмездия. Терпение и неограниченное свободное время. И вот сейчас, спустя более, чем век, я, наконец, владею потенциалом, позволяющим мне избавиться от незримых оков самовлюблённой богини! Более того, я рьяно мечтаю отплатить надменной суке той же монетой!

С последними словами Сергей поднёс к Машиным губам ёмкость, наполненную тёплым напитком, и наклонил, вынуждая проглотить содержимое. От неожиданности она подавилась и закашляла, пролив часть жидкости на исписанную чернилами, грудь.

- Не волнуйтесь, сударыня. – Сергей отодвинул чашку и поднялся. – Всего лишь травяной отвар, удерживающий вас в пассивном состоянии. Нам ведь случайности не нужны, верно?

Маша услышала, как он снова отходит, и в сотый раз попыталась открыть глаза. С неимоверным усилием левое веко приподнялось наполовину, правое чуть меньше. Вяло повернув голову сначала в одну сторону, а затем в другую, ей удалось разглядеть, что лежит она на плоской, каменной плите. Внутри небольшого грота. Полностью обнажённая. Руки вытянуты в стороны, а ноги связаны между собой. Практически всё тело, как и старые, каменные стены вокруг, буквально испещрены символами неизвестного языка.

Повсюду были расставлены горящие свечи. Непосредственно впереди, в метрах пяти от её импровизированного ложа, раскинулся небольшой водоём.

Приподняв голову, насколько хватило сил, она увидела, что Сергей теперь стоял возле самой его кромки и что-то тихо нашёптывал. Невольно прислушавшись, Маша различила короткие слова:

- Я в пучину воззрю очи… ты услышь меня, открой… спишь на дне, под пледом ночи… море, озеро с тобой… ты проснись, внемли молитве… покажись на белый свет… вознесись, размыв границы… после стольких долгих лет… покоряя силу бездны… в чём-то тёмной… в чём-то злой…разорвав оковы смерти…

Каждое следующее слово он произносил всё громче и громче, пока громко не выкрикнул финальную фразу:

- Ты взойди пред мной и спой!

Супруг замолчал, продолжая напряжённо изучать водную гладь. Воцарилась звенящая тишина. На минуту даже показалось, что воздух вокруг от напряжения стал заметно плотнее. Но затем поверхность воды натянулась, словно покрылась тонкой плёнкой. Поверх рваными хлопьями застилился густой туман, медленно выползающий тонкими нитями из всех возможных щелей. В разных местах что-то громко булькнуло, отчего по воде побежали круги. А после, то тут, то там, с небольшой задержкой всплыли россыпи воздушных пузырьков.

Под водой мелькнула большая тень и в это же время, сразу со всех направлений полились слова красивой, мелодичной песни:

«…вот забрал ты моё сердце, молодец,

И любовь забрал.

Обещал, что вместе будем.

Оказалось – врал…»

- Слышите? А вот и она… - Сергей обернулся. С довольным выражением лица кивнул в сторону воды и взволнованно растёр ладони. – Наконец-то.

Вода заволновалась, вспенилась. Забурлила, будто закипая. Центр её поверхности покрылся всплывшими наверх пепельно-русыми волосами. Разметясь по сторонам, они образовали своего рода ковёр, и вскоре их центр начал медленно подниматься, планомерно вытягиваясь вверх. Постепенно под мокрой завесой проявился контур головы, а за ним и очертания женского силуэта.

Незнакомка всплыла по пояс и ненадолго замерла, внимательно осматривая внутреннее убранство грота. Пение при этом не прекращалось и без конца повторялось, словно на зацикленной плёнке. Но стоило ей увидеть на берегу Сергея, слова песни резко оборвались.

Какое-то время гостья из озера с интересом разглядывала мужчину перед собой. После грациозным движением руки убрала часть волос, освобождая половину лица и, не сводя с него пристального, хищного взгляда, тихим, чарующим голосом произнесла:

- Должна заметить, смертный, довольно смело с твоей стороны произносить слова призыва, не звучавшие много лет. Но более занятно другое. Ты не подвластен моим чарам… Кто ты?

Сергей воодушевлённо вскинул вверх подбородок.

- Моя богиня, не беспокойся. Я – твой слуга. Воззвал к тебе с одной единственной целью - покорно служить. – Харитонов приклонил одно колено, одновременно указав правой рукой в сторону беспомощной Маши. - Будь благосклонна. Прими скромный дар, в знак повиновения и смирения перед могуществом твоим.