CreepyStory

Ливень заливал глаза, а и без того тяжёлая одежда промокла насквозь, да стала просто-таки тянуть к земле, словно на нем был не ватный сюртук под изрубленной, и уже ни на что не годной дубленой кожей с шерстяным плащом, но полноценный воинский доспех. Ощущения были странными, потому как от целых доспехов у него остался лишь уже побитый в сражениях дубовый щит, да верный, почти древний топор, чье лезвие было испещрено десятками рытвин и сколов. Его давно пора было сменить, но не знал он оружия вернее, потому-то точил, пока железо позволяло и терпело удары. Кисть всегда гладила обух, будто тот был её продолжением, сейчас бы он сделал тоже, но рука безвольной плетью висела вдоль правого бока, ударяясь о бедро каждый раз, когда он неудачно поворачивал коня, объезжая стволы деревьев. Добрый конь, наверное, справился бы и сам, но привычка вечного контроля всего и вся, вынуждала смотреть сонными и залитыми теперь уже не кровью, но каплями дождя, глазами, перед собой. Полная луна, ярким белым диском освещала путь даже сквозь кроны деревьев этого темного леса, в котором странным образом перемешались сосны и дубы, а внизу их могучих стволов не росло ни кустов, ни травы, и лишь бесконечное море опавшей хвои застилало землю, по которой морями разбегался в разные стороны мох и средь него росли гроздьями разные ягоды. Именно сегодня пришёл первый морозец. Прелый запах забивал нос, несмотря на температуру и отчего-то согревал неким теплом воспоминаний о костре и чае из лесных трав. Это было единственное, что его сейчас согревало. Тело почти онемело, и без того покрытое ссадинами, гематомами и кровоподтёками, из-за постоянной пульсации которых, он не чувствовал порой и собственных пальцев.

Луна на несколько ударов сердца скрылась за циклопическими кронами вековых дубов, но вскоре показалась вновь, когда конь, извергая из ноздрей груды пара, вышел на редкий подлесок. К дождю добавился снег, и теперь холодная водяная масса ещё большим грузом оседала на плечах. Гадкая и грязная мысль, что он не дотянет и до утра, пронеслась в голове. Конь, словно почувствовав, заржал, топнул копытами и двинулся быстрее. На краю опушки, в лунном свете он увидел, что ни есть - чудо, абрис небольшого дома. Ни света в окнах, ни дыма из трубы. В такую-то погоду, да у кромки леса, где дров с избытком, не топили бы лишь самые немощные, или просто духи, обитающие в доме, всё ещё не оставившие тела погибших, тех, кем когда-то были они сами. Здоровой рукой, он ударил стременами и конь, как будто только и ожидал этого, сразу поддал к дому. Умное животное.

Подъехав, и небрежно соскользнув с коня, он всё же завёл его в пустой навес, что стоял сбоку, да просвечиваллся насквозь, через часть превратившихся в труху досок. На удивление, кое где под крышей была рассыпана прелая солома, а поилка до краев заполнилась дождевой водой, через протекающую крышу. Дом же стоял, как мёртвый, и скорее всего, внутри ждала давняя разруха, но всё лучше, чем замёрзнуть в первые дни зимы под открытым небом. Обойдя чуть накренившийся сруб по краю, он оказался у двери и с удивлением отметил, что хижина обитаема. Слегка стукнув ногой по древесине, он ожидал, что кто-то ответит, но дверь со скрипом просто подалась внутрь, медленно отворив для него темное, будто зево огромного монстра, нутро. Резко пахнуло сухой затхлостью и одновременно сыростью, говоря это том, что дом топили редко. Он вошёл и чертыхнулся, обнаружив, что оставил топор висеть на коне. Сил хватило, только слезть, да кое как привязать животное, пусть он и знал, что тот не уйдёт, пока хозяин не помрёт своей или от чужой руки, смертью.

- Хозяева! Есть кто? - крикнул он в пустоту и остался пошатываясь стоять в дверях, освещаемый лунным светом. Выбор у него был воистину невелик. Ответом поначалу послужила тишина, он вошёл чуть дальше, чтобы стук капель дождя отвлекал не так сильно, и вслушался. Осторожно прикрыл дверь здоровой рукой и, наконец, до него донесся скрип половиц.

- Есть, - ответил приглушенный старческий голос, - дверь закрой за собой плотно, путник, и я приючу у себя на ночь. И так холодно, не видишь что-ли?

- Да, бабушка, закрыл, - ответил он и чуть расслабился. Что ему может сделать обладательница голоса столетней старухи?

Раздался ещё скрип, где-то в темноте открылась другая дверь, судя по всему из зимника. Старуха, видимо, спала там, оставляя малые крупицы тепла. Шаги почти не были слышны, или вовсе их было не слышно, так ходили умирающие от старости. Неделя-две, или месяц, но доживающие свой век, редкие старцы этого мира, коим и правда осталось немного, которые и так прожили в разы больше остальных, умирали почти всегда в одиночестве.

- Назовись, - тихо спросила старуха.

- Гунхад я, бабушка. Наемник с города Урванкила, что близ Нерейского пика, - ответил он без утайки чистую правду. Силы постепенно оставляли его и единственное, о чем он мечтал - снять мокрую одежду, бросить снасти и оружие, да лечь хотя бы грязную солому. Просто отвлечься ненадолго в забытье, отпустить этот длинный день, унесший с собой его товарищей, и оставив его самого на грани жизни и смерти.

- Ах, знаю такое место, слышала. Ну ты заходи. Места у меня не много, уюта тут ты тоже не найдешь, но по голосу слышу, что тебе бы и сухая нора стала за счастье.

- Так и есть, бабушка. Мне бы просушить одежду и просто смежить веки.

- Поспишь ещё, успеется. Коли ты тут, зажги печь, сама я не могу. Руки настолько слабы, что поленья мне словно наполненный чугунный котел, а уж если нагнусь, так спину и десяток таких, как ты не разогнут.

- Таких, как я?

- Как ты, милый. Добрых крепких воинов. Вижу, досталось тебе, но без ран и в здравии, ты могучий рубака. Поверь, на своем, да и чужом веку я многое и многих повидала.

Слова старухи его удивили, ибо в избе тьма была непроглядной, несмотря на полную луну на улице. Неужели не было окон? Быть не может, он видел одно снаружи. Только сейчас обратил Гунхад внимание, что оно заколочено изнутри, и лишь тонкая полоска света, еле заметной чертой сияет с краю забитого окна.

- Как же ты разглядела, бабушка, при заколоченных-то окнах? - спросил он удивлённо, снимая с себя плащ, дёрнув петлю, и тот с громким шлепком грохнулся на пол, окатив старые доски ручейками воды. Наверняка, внизу они растеклись и осталось большое мокрое пятно, что ещё не скоро впитается в древесину и без того насыщенную влагой неотапливаемого дома.

- Ты раздевайся, а то пуще прежнего задрогнешь и топи печь. Хоть немного, милый. Всё я тебе расскажу. Не часто ко мне гости. Агатка только с гостинцами, да и та всё реже заходит. Быть может, оставит уже меня одну во смерти. Сейчас зима начнётся, дай бог поживу ещё немного, может и увижу помимо неё кого. Вот ты гостем стал, для меня это целое событие, - Голос старухи был вязким, тягучим, будто она в бреду говорила заклинание. Он знал, что это точно не заклинание, ведь такие древние старухи, как она, не смогли бы и строчки простого колдовства выдержать, слишком слабо её тело, слабее, нежели он сейчас.

Гунхад снял с себя остальное, что, как и плащ, грузно упало на дощатый пол. Обнаружив кровоточащую рану на левом боку удивился, ибо абсолютно не чувствовал боли в том месте, но с осознанием, боль эта пришла, колющая, где-то глубоко, противно скрипя на костях. Скорее всего тонкий кинжал легко проколол дубленую кожу, прошел через кожу человеческую и легонько тронув внутренности, мгновенно был выдернут из его тела. Чёртовы лесные духи решили порезвиться, да так, что от всего отряда остался он один, еле живой. Наемники унесли с собой в могилу четверых из восьми нападавших, после чего те отступили, но ушли не от поражения, а потому как никто из противостоявших им уже не стоял на ногах. Пойманные врасплох, падающими на голову с деревьев камнями, и молниеносно избитые дубинами с такой силой, что казалось били их ветвями и корнями сами деревья, наемники полегли быстро. Это было не сопротивление, скорее наказание невесть за какие проступки и то, что смогли они заколоть четверых духов являлось некой долей везения, помноженной на отточенные их умения, которые, впрочем, ничем не удивили лесных обитателей, кои были быстрее, сильнее и яростнее. Он не долго размышлял, почему его оставили в живых, ибо уходил по их территории. Быть может, и сами духи считали, что он не доживёт до утра. Больше заботило, почему лесные решили напасть, что стало причиной? Забава ли, месть за нарушение негласных и никому не обозначенных границ? Тем не менее он жив, еле стоит на ногах, всё тело пульсирует, словно единая большая шишка, нутро его колотит от холода, но он жив.

- Не бойся, глаза привыкнут. Всегда привыкают. Чуток, да будешь видеть, и капли света хватает человеческому глазу. Печь тут, рядом с дверью в зимник. Дрова, да огниво там же, внизу. Растопи, милый, я за дверью буду.

- А чего за дверью-то ждать, бабушка? Неужто стесняю тебя? - спросил он.

- Чем? Наготой своей? Я и поинтереснее видала. Хворь у меня, милый. Нет, не бойся, для тебя не заразна, лишь меня трогает. Как чистый свет кожи или глаз моих коснется, так болью режет меня, словно ножом вострым, - ответила старуха, - и солнце режет, и луна, и даже огонь в печи, потому и пойду в комнату, а ты позови, как заслонку захлопнешь. Единственное, что не так больно, так малую лучину в углу зажечь, да и то, когда далеко от неё сижу. Агатка порой так делает.

Силуэт старухи, больше нарисованный воображением, нежели зрением, проковылял в зимник и за ней медленно закрылась дверь, легонько так, чтобы слышно было, чем он занимается.

Гунхад разделся до гола и попытался осмотреть в темноте своё побитое тело, быстро бросил затею - глаза ещё не привыкли, и он толком ничего не видел. Подойдя к белым очертаниям печи, он рукой нащупал заслонку и открыл. Внизу обнаружил дрова в подпечеке, немного бересты и огниво. На удивление, справился быстро и вскоре в печи заполыхало. Дров было не много, но все сухие и протопить, да подкидывать понемногу до утра хватит, а потом, будь силы, может он и нарубит ещё в подлеске.

Старуха молчала, и даже дыхания её не слышал Гунхад на фоне дровяного треска и ветра, завывающего снаружи. Бедный конь, подумал он, и тут же одернул себя, потому как почти потерял сознание, навалившись на печной шесток, обдаваемый приятным жаром, что полыхал внутри. Подняв голову, он осмотрел помещение, освещаемое всполохами огня, что тут и там выхватывали из темноты детали почти аскетичного интерьера. Вон висит редкая снедь с сушеным чесноком под потолком, вон стоит у входа небольшой топор с обожжённой черной рукоятью, будто тот уже хотели сжечь от нужды, но оставили, вон в углу одинокий стул у такого же одинокого стола, где и стояла малая лучина, да висело на этом стуле пара каких-то грязных тряпиц, что сейчас вполне бы сошли и за простыню, и за одеяло. Силы оставляли его, клонило в сон. Заслонка заняла своё место.

- Готово, бабушка, - сказал он и сел, прислонившись спиной к ещё не нагревшейся стенке печи, и вскоре сполз по ней вниз, где холод витал ещё сильнее. Тело жадно хватало тепло, что излучало от топки, и чем больше его было, тем тяжелее становились веки.

Через некоторое время дверь резко отворилась и в губы ему ударила деревянная кружка.

- Пей, милый, попить нужно, хоть холодненькой, а потом уж спать ляжешь.

Он медленно приоткрыл тяжелые веки, не успев окончательно провалиться в дрёму. Вода была ледяная и обжигала нутро при каждом глотке, смущал лишь затхлый гнилостный запах. Из дверного проёма тоже пахнуло гнилью, но тело и разум в миг обессилили и Гунхад уснул.

Ему снилась Агатка, в месте, где на его отряд напали лесные духи. Вокруг, под тусклыми лучами солнца, валялись вспухшие трупы товарищей, неспешно пожираемые насекомыми, но глаза каждого, целые и наполненные вечной болью, смотрели на него. Отчего-то винили и требовали воздаяния за свои смерти. Он не знал, кто она, как выглядит на самом деле, и зачем появилась в его сне. Единственное, в чём был уверен – перед ним точно Агатка, та самая, о которой говорила старуха. Только была она мерзкая и липкая, ужасная тварь, с телом изуродованного человека. Голова, руки, ноги. Разница лишь в том, что человек этот отвратителен во всем. Куски мерзких наростов по всей коже, кровоточили и гноились, из них лезли личинки и, падая на мягкий мох, ползли в его сторону, оставляя за собой дорожки кровавой слизи, от которых исходил едко пахнущий дым. Множество суставов на руках и ногах сгибались в любом направлении, и оттого постоянно движущаяся и дёргающаяся Агатка выглядела странной и совсем неуместной средь спокойного леса. Позади неё стояла старуха, лица которой он не мог рассмотреть и управляла существом, будто куклой на нитях. Бабка вертела пальцами податливое жуткое тело и та, дергаясь и рывками переставляя длинные тонкие ноги, приближалась к нему.

Гунхада словно придавило чем-то тяжелым и подняться на ноги он мог, не хватало сил. В груди и боку тянуло, а больная рука почти не двигалась. Он полз назад, пока не упёрся спиной в дерево. С ужасом наблюдал Гунхад, как тварь движется к нему, готовая острыми зубами вонзиться в плоть и грызть её вместе с воняющими личинками. Знал – обглодают до голых костей, да и те потом рассыпятся в прах, и только пустые глазницы нетронутого черепа напомнят, что здесь погиб человек. Лёгкой смерти не будет, его ждёт ужасающая боль, от которой он, возможно, сойдёт с ума, мысли и чувства, само осознание, исчезнут за миг до гибели. Воин посмотрел вверх и с кроны могучего дерева падали на него кости. Несчётное количество людских костей. Больно било, ударяясь о голову, кости эти рассыпались в прах, и вскоре стало больно дышать. Знакомый сухой гнилостный запах забил нос.

- Тихо-тихо, всё хорошо, - проворчал старушечий голос, - уснул у печи, как младенец в люльке, только храп и слышала. Но мне оттого только веселее, чай не одна в доме, спокойнее.

Пробудившись, Гунхад больно ударился головой о печь, та была теплой, а значит проспал он не так долго. Голова сразу загудела, а забывшее на время сна о боли тело, заболело и запульсировало вновь.

- Надо бы дров подкинуть в топку, милый. Я пыталась, но мне сил не хватает. Каждый раз пробую сама, каждый раз не выходит. Ты бы хоть пару у топки оставил.

- Сейчас подкину, бабушка. Только встать нужно, собраться с мыслями, кошмар мне снился.

- Кошмары часть нашей жизни, они всегда с нами. Ну или по голове тебя кто приложил. Ты не тяни, милый. Пускай прогревается дом, погода нынче не зима лютая, но ветер северный, и уж слишком влажно. Когда влажно я до самих костей промерзаю, даже если тепло за окном. Давай, чтобы горячо было, и сам отоспишься, а уж утром поедешь дальше, если сможешь, - ответила старуха, ступая обратно в зимник, и Гунхаду показалось, будто она выделила эту фразу «до костей» и усмехнулась, но он уверил себя, что это лишь последствия кошмарного сна.

С трудом встав на ноги, Гунхад открыл топку и обнаружил там тлеющие угли. Ещё с половину часа и разжигать пришлось бы заново. Из зимника раздался храп, и он позавидовал старухе, которая так быстро уснула. Важно ли, что он снова не услышал, как древняя бабка прошла до постели? Или на чём она там спала. Гунхад положил коры на угли и по одному накидал сверху дров - до утра их должно хватить. Комната почти не прогрелась и остатки тепла витали вокруг самой печи. Впрочем, у проема в зимник было гораздо теплее. Наверное, большая печь, крупной своей частью стояла именно там, в бабкиной комнате, как про себя назвал её Гунхад.

Странное место, странный дом и странный сон. Правда, ничего лучше всё равно не было, и он заставил себя не реагировать на нарастающее волнение. Нужно было осмотреть раны, промыть в конце концов порезы и ссадины. Выпить, если получится, горячего травяного настоя и снова ложиться спать. Сон всегда помогал ему, пусть даже дурной.

Он хотел бы управиться быстро, но рука почти не слушалась, а действовать оставшейся выходило скверно. Закончив, и ощутив немую ломоту в мышцах, Гунхад подошёл к лучине в углу комнаты, чтобы забрать примеченное ранее тряпьё. Там, за маленьким столом, прикрытым неказистой скатертью, освещаемые точкой тусклого света, разбросанная лежала колода истёртых карт. Сразу вспомнилось, как мать, покуда была жива, говорила ему маленькому, что чужие карты трогать нельзя. Она не разделяла их на игральные или гадальные. Просто запрещено - табу, что он запомнил на всю жизнь, даже не задавая вопроса «почему?». Эти точно были гадальными. Он схватил лохмотья, и было собрался отойти, но взгляд остановился на картах, точнее рисунках, которые были изображены на лицевой стороне. Часть их будто кинули сверху, совсем разочаровавшись неудачным раскладом. Горящий крест, паук на горе из костей, яркое солнце на фоне чистейшего синего неба, нагая девушка во тьме под луной, рыцарь в латах на коне и, наконец, старуха в сером одеянии с перевязанными соломой глазами. Было согревшееся тело охватил озноб, Гунхад развернул голову в сторону зимника, откуда по-прежнему доносился старушечий храп. Огонек лучины отпечатался на сетчатке и словно прыгал на глазах с места на место, и там, где только что плясал свет, оказывалась чёрная точка. Удар сердца, два, три. Желтые точки исчезали, а чёрных становилось всё больше, сотнями воображаемых пауков они плясами на полу, потолке и стенах, всё ближе подбираясь к нему. Голова закружилась и Гунхад с грохотом упал посредине комнаты. Последнее, что он помнил – вонь, от пола пахло всё той же гнилью и сыростью, перемешанными с древней пылью. Глаза тяжело закрылись.

Снова снилась Агатка. И он опять знал, что это она – Агатка. В столь разных обличиях первого и этого снов. На этот раз пред ним предстала молодая девушка в белой открытой тунике. Лицо, словно покрытое вуалью под лунным светом, он не смог разглядеть, как ни пытался. Бледная, как снежное покрывало, чистая и спокойная, будто гладь горного озера средь скал, что закрывают его от дуновений ветра. Она пахла ромашкой и лавандой. Запах этот был столь сладок, что за мгновение заменил собой гниль и пыль, которыми он дышал ранее. Гунхад жадно вдыхал, вздох за вздохом, и также жадно смотрел, любуясь красотой девушки. Та теперь брела среди высоких деревьев, покачивая бедрами и звонко смеялась, каждый раз, когда называла его имя.

- Гунхад! Иди же за мной! –не поворачивая головы говорила она.

- Почему ты стоишь, Гунхад? Иди за мной. Я приготовила тебе подарок. – девушка удалялась, и порой петляла между толстыми стволами, то исчезая за ними, то вновь появляясь чистым белым пятном, средь всё более чернеющего леса.

- Я могу быть твоей, Гунхад. Иди за мной. Иди же, милый!

Гунхад остался на месте. Он в красках помнил первый сон, он помнил кости, валящиеся на него с деревьев, даже чувствовал отголоски фантомной боли. Он, наконец, просто боялся, что милая Агатка превратится то страшное чудовище, что он видел ранее и не желал, чтобы девушка исчезла. Хотел её, нестерпимо хотел и вожделел, сам не понимая, в какой момент желание заполонило всё его нутро, но так и не двинулся с места. Смех удалялся всё дальше, уже не видно было белого силуэта, и лес покрылся сизой дымкой.

Совсем стемнело и Гунхад развернулся, чтобы уйти в никуда своего сна, но как только он повернулся и сделал шаг, пред лицом его возникло лицо другое. Лицо старухи, с перевязью на глазах. Руки её, мёртвой хваткой обвили тело, когда он попытался убежать. Подул сильный ветер, унося с собой все картины леса, оставляя кромешную тьму. В ночном небе над головой, перестали светить все звезды, потухли в миг. Вдруг, сильным порывом унесло и повязку с глаз старухи, открыв взору ещё и чернь пустых глазниц.

Веки открылись совсем тяжело и сильно болели, как и глаза. Так тяжело, как не было никогда, когда он порой напивался до потери сознания, просыпаясь сидя спиной к таверне, в каком-нибудь захудалом городишке, расположенном на тракте. Но голова была чиста, мысли ворохом роились внутри, каждая заставляя одновременно обдумывать и то, что с ним произошло и то, что приснилось. Ярче других звенела одна – что за расклад он увидел на столе у лучины? Поворот на спину стоил ещё некоторых усилий. С удовольствием Гунхад отметил, что перед тем, как потерять сознание, он почти дошёл до печи и сейчас ему было тепло. Не резало тело холодными потоками сквозняка по полу, ни единого намека, что буквально несколько часов назад, он мог умереть в лесу, покрытый снегом и инеем, заживо замерзший и покалеченный. И тепло это ещё сильнее выдувало из зимника, вместе с въедающимся и всепоглощающим дрянным запахом. Лучина не горела и глаза почти моментально привыкли к тьме, мозг же дорисовывал очертания, кои успел запомнить за время, проведенное в доме.

Карты! Карты, вдруг возникли в голове, и Гунхад резко попытался вскочить с пола, вновь ощутив, что тело вовсе не исцелилось, а только лишь на время сна упало в сладкую и теплую негу расслабления. Он смог встать на колени, и голова на миг закружилась. Глубокий вздох помог бы больше, если бы не чёртов запах, который, казалось, стал сильнее. Где-то глубоко внутри него боролись две противоположности, одна кричала спешить и уходить, другая же томным голосом убеждала остаться, обещая великую награду. Сложно, но именно так ощущал он эту борьбу. И победило волнительное желание узнать ответ на несказанную загадку, увидеть какой-то незримый секрет, что, возможно, сотни лет скрывается в этом доме. Гунхад не знал, почему эта мысль засела в голове, и откуда вообще там взялась, но поднялся на ноги и тихо двинулся ко входу в зимник.

Дверь не заскрипела, когда он открыл её сильнее, а внутри не было видно ровным счетом ничего. Большая, вечно чёрная тьма вокруг. И только запах, этот мерзкий запах сладкой гнили человеческой плоти, всё сильнее проникал в лёгкие, обволакивал нагое тело, впиваясь в каждую пору кожи. Он знал, что отмыть его, стереть с себя, будет непросто, почти невозможно. Не раз встречал подобное на поле боя, где воины сотнями лежали под палящим солнцем, пожираемые ордами стервятников и полчищами копошащихся насекомых. Шаг, второй, и босой ступней он почувствовал то, о чём уже подумал ранее. Кости. Множество костей, часть из которых рассыпалось под его весом, превращаясь в невесомый прах.

- Зачем вошёл сюда? – раздался недовольный голос старухи, - Не должен был ты этого видеть. Теперь участь твоя предрешена.

Именно в эту секунду Гунхад осознал, что давно не слышал храпа старухи. В полной темноте, сознание теперь рисовало её иначе, она почему-то казалась тучной, взлетевшей над постелью, а после, парящей над ковром из человеческих костей, ровным слоем рассыпанными по деревянному полу зимника.

Перед лицом, почти как в недавнем сне, оказалась старуха. В кромешной тьме, он всё-таки видел её очертания. Дряблая, в одной ночной сорочке - порванной, изрезанной, да испачканной, в пятнах давно высохшей и поменявшей цвет крови. На её лице отразилась вековая усталость и грусть, а в белесых глазах он увидел почти вечное горе. Тело её парило над полом, а дряблые руки и ноги были связаны накрепко железными цепями, ни одна из которых не издавала ни единого звука, даже стуча звеньями друг о друга.

- Ты мог просто уйти, воин, - сказала она почти равнодушно.

Сердце бешено застучало в груди, и Гунхад попятился назад, здоровой рукой пытаясь нащупать оружие на голом теле. Чертыхнулся, укорил себя за непозволительную ошибку, что совершил. Он сделал несколько шагов назад и вылетел из зимника в комнату, споткнувшись о высокий порог, но удержался на ногах. Глаза, подпитываемые адреналином в крови, выхватывали всё новые и новые детали и очертания комнаты, которая оказалась много больше, нежели он думал.

Старуха вылетела за ним, через проход и словно стала больше, а потом она в недоумении посмотрела куда-то ему за спину.

- Беги же, покуда есть силы сопротивляться, - гаркнула она и в миг замолчала, вскинув голову вверх, будто сжимали шею невидимые крепкие руки.

- Посмотри лучше на меня, милый, - нежный голос раздался с другой стороны комнаты, столь чистый и звонкий, как ручей, как музыка для его ушей.

Гунхад обернулся и разглядел, сидевшую за столом прекрасную девушку в лёгком летнем платье. Кожа её сияла в темноте, лунным светом, переливалась снежными искрами, а чёрные губы улыбались, улыбались именно ему.

- Нечего бежать. И некуда, - говорила она и скидывала по одной на пол гадальные карты, что падая превращались в яркую пыльцу.

Старуха хрипела за спиной, задыхаясь, пыталась что-то сказать, но безуспешно.

- Кто ты? – вырвалось из груди. Гунхад попытался сделать шаг, но не смог, что-то держало его. Ноги, словно скованные железом, стояли на месте.

- Ты уже знаешь кто я, - улыбнулась девушка, - твоя новая судьба.

Красивая и грациозная, она встала со старого стула, проведя рукой по столу и скинув оставшиеся карты. Пыльца повисла в воздухе перед ней, медленно занимая окружающее пространство.

- Я не понимаю, - бормотал Гунхад.

- Поймёшь, - девушка щёлкнула пальцами и сзади упали оковы на конечностях старухи. Та закричала.

- Мы так не договаривались! Не так должно быть! Это обман! Обманула меня!

Ещё щелчок и комната наполнилась бежевым тусклым светом. Гунхад видел пол и стены, чёрную кровь на них, новую, но и засохшую, кажется, пол века назад или больше. Видел сажу под потолком, и видел неизвестные ему следы, видел разрезы от когтей, столь грубые и длинные, что ни одно известное ему животное таких оставить не могло. Бешеный стук в груди, в крови, в висках - неожиданно сменился спокойствием и смирением перед неизбежной участью. Он крепко закрыл глаза и сделал глубокий вздох, жалея о том, что втягивает в легкие перед смертью не холодный лесной, пахнущий травами, воздух, а снова дышит гнилостной затхлостью этого дома.

Открыв глаза, он видел, как во свете, раскинув руки в стороны, горит старуха, а девушка в стороне смотрит на это ясными глазами и улыбается, смеётся дивным голоском. Поймав его взгляд, та подмигнула ему и свет сделался ярче. Девушка исчезла, а месте её возникло чудовище. И чем больше освещало его, тем более видел Гунхад гнусь и уродство каждого сантиметра этого существа. Девичий смех сменился утробным клёкотом, от которого кровь леденела в жилах. Сознание кричало в панике, пытаясь забиться в дальний угол, но Гунхад смотрел не отводя глаз, на которых появились слезы. От беспомощности, от того, что не может прекратить смотреть, от того, что стыдливо, изгадившись на месте и даже не попытавшись справиться с самим собой, он умрёт. Бесславно и нелепо, безызвестный, сожратый самым страшным кошмаром его жизни, оставит он после себя одни обглоданные кости.

Щелчок. И всё прекратилось. Ушёл свет, исчезло в кромешной тьме существо, погас огонь и старуха, обожженная, тлеющая и чуть живая, с грохотом упала на доски. Не исчез только его страх и вновь появившийся звонкий смех, раздающийся с разных углов комнаты одновременно. Гунхад дрожал.

- Не верь ей, воин. Обманет, погубит, - хрипя, медленно протянуло сзади опаленное тело.

- А он очень красив, ты не находишь? Не отвечай. Ох, знаю, я тоже ему понравилась, до ужаса понравилась, - забавлялась девушка.

Загорелась лучина и тусклый свет охватил очертания фигуры. Кожа постепенно приобретала белый оттенок. Необычайно красивая и вдруг желанная, она наклонилась и Гунхад увидел груди в разрезе платья. На стыд себе он почувствовал возбуждение. Девушка загребла горсть пыльцы, что осталась внизу от колоды гадальных карт и двинулась к нему, высвобождаясь из платья. Встала напротив и скинула его вниз. Гунхад почувствовал, как набухли его чресла, десяток-два ударов сердца, и он не сможет сдержаться. Возбуждение, будто заменило собой весь ужас последних минут. Ладонь её легла ему на грудь и медленно спускалась вниз, другую же она поднесла к его лицу и тихонько подула. Пыльца окутала его и её с головы до ног, щекотала тело, даже немного жгла. И более всего жгло внизу, возбуждение достигло пика, когда она воскликнула.

- Он мой, он весь мой. Весь и навсегда.

Тело отпустило, Гунхад смог сделать шаг, увидел тонкий луч солнца, призрачной нитью пробивающийся через щель в забитом окне. Хромая, на ватных ногах, он двинулся к двери. Там день, там свет и свежий воздух, подумал он, стараясь постоянно оглядываться на девушку, чей лик он не забудет теперь никогда. В буквальном смысле никогда. Оба её прекрасных лика.

- Знай, ты пожалеешь об этом, воин! Это всё пыльца, её мерзкий яд! Она сама тьма, сама чернь души, что поглотит тебя без остатка, - бормотала истошно старуха из последних сил, и с каждым словом голос становился тише, угасал, как и она сама, - ты получишь долгую жизнь и бесконечные годы без белого света и боли, но во свете будешь жить с этой тварью, коих не так и много в этом мире, тварью от вида которой многие сразу сходили с ума. Годы её вечности станут твоей тюрьмой.

Его наполняли чувства. Нежность, преданность, страсть и даже, наверное, любовь. Да, любовь, это точно была любовь, с первой секунды, как он увидел её, и до сего момента, до любого момента в будущем. Он любил её, даже тогда, когда не знал, любил и готов был вверить ей всего себя и свою жизнь. Он еле слышал слова старухи и лишь любовался девушкой, его Агаткой, его новой жизнью. И Гунхад ответил.

- Я знаю. Впереди сама тьма и я её приветствую. Всей своей сущностью приветствую и поклоняюсь ей. – Сказав слова, он улыбнулся, открыл дверь и свет моментально охватил комнату.

“Любая наша заявка, может быть последней” — говорил Фима. Спокойно трудись, спокойно отдыхай, спокойно принимай пищу, спокойно умри. А путь, до работы и назад с работы, это символ бессмысленной суеты и не имеет никакого значения. Ты же не запоминаешь все свои походы в туалет по утрам? Ты не замечаешь как чистишь зубы, одеваешься, обуваешься, ковыряешься в носу, как почёсываешь место, которое зачесалось? Значит, это не важные для тебя процессы. Спокойный труд и созерцание — вот “Главное Счастие”.

Ну, насчёт походов в туалет, это он загнул. Попробуй-ка просто так сходить в туалет на нашей работе? Живо запомнишь как это делать не надо. Сначала нужно выбрать пустой туалет, проверить каждую кабинку и только потом, спустившись и заблокировав входную дверь, приступить к опорожнению. При этом технику безопасности нужно соблюдать неукоснительно: потолочная плитка над кабинкой, должна быть открыта и верёвочная лестница всегда под правой рукой. И не сидеть на унитазе более двух минут. Я каждый свой поход по большому наизусть помню. Самое главное: нужно избегать женских туалетов. Только мужской и уж совсем на крайняк - общий, но тогда строго вечером, когда мало народа. Чем выше этаж - тем туалеты опаснее. Только дураки и самоубийцы пытались попасть в женский. Те кто выжил, рассказывали жуткие и непостижимые для разума вещи. Я, не то что бы верю, но проверять не собираюсь. Потолочники в туалетах наиболее уязвимы для…Для всего, в общем-то. Офисные церемонится не будут, а уж женщины, тем более в самом интимном для них месте. От любопытного потолочника станется только кровавая дрисня.

Мне вот всё интересно — а как сантехники выживают? Они же вынуждены там бывать по заявкам. Хотя, с другой стороны, они и по человечески не разговаривают. Спросишь бывало — как дела? А они тебе в ответ — буль-буль.

Фима говорит, что они не совсем люди и вполне возможно освоили маскировку. Иначе не было бы у нас сантехников. В любом случае они не потолочники, они другие. Плесенью от них воняет, болотом. Спецуха влажная. Встретишь, бывало, такого на узкой дороге и такое чувство, когда он мимо проползает будто бы рядом жаба вонючая. Не, я плохо про них не думаю, мы же все, вроде бы в одной лодке и уж лучше они чем офисные, но дрожь пробирает когда они рядом. Вглядываюсь в их лица, пытаюсь найти в них хоть что-то родное и знакомое, а сам дрожу. Почему так? У них же тоже браслеты как и у нас, значит они люди. У офисных, ни у одного, браслета в виде змеи нет. Только у нас. У обслуживающего персонала.

Вон они — в зале на первом этаже собрались. Новая партия. А мы с Фимой на них с потолка зырим. Заявку закончили и зырим. У Фимы монитор с щупом-видеокамерой есть. Мы через дырочку в потолке и подсекаем. Зал большой. Высота до нас, метров пятнадцать будет, но нам и так прекрасно слышно как они орут. Их менеджер по персоналу выстроил рядами и заставляет исполнять гимн корпорации. Человек двести собрал. Только эти, новенькие, не видят, то, что можно увидеть только находясь наверху. Они все, стоят ровненько на линиях хитрой пентаграммы, а все линии сводятся к менеджеру, который руководит новичками. Они не видят на чём стоят, думают, что это обычная узорная плитка. Сначала они шумели, галдели в разнобой, а потом начали исполнять гимн и вот тут уже происходят изменения. С этого момента их уже можно пропавшими. Души забирают, а вместо них появляется неведомая потусторонняя гнусь. Фима хихикает и щёлкает пальцами в такт гимну.

— Отречемся от старого миииииира

— Там, за дверью нас ждёт мир чудес

— Нам враждебны златые кумииииры

— Мы приветствуем новый прогресс.

Я шикаю на него, но он только отмахивается и подбородком показывает мне на экран. Мол, подпевай, давай. Ага, сейчас! Ещё чего не хватало. Я показываю ему кулак.

— Не грусти, улыбнись на прощаание

— Мы к голодному люду пойдём.

— Пожелай исполненья желаниииий

— Всех врагов до кусочка сожрём.

Фима артистично закатывает глаза и стучит себя пальцем по виску намекая. Да знаю я, знаю, что он мне хочет сказать. Давно знаю всё про этот гимн. Дальше, они будут маршировать и под музыку менеджер будет распределять их по этажам. Он будет дирижировать размахивая руками, а они зашагают в сторону лифтов. Их там восемь штук, в конце зала. Каждый лифт особенный. Везёт только на свой этаж. С третьего по десятый. На втором этаже общая кухня и залы для приёма пищи. Туда, можно попасть только в строго определённое время. Один из самых поганых этажей в бизнес-центре. Хуже, только тринадцатый. Там, где корпоративный ресторан и ритуальные залы. Отвратительное место. Да о чём я? Весь этот бизнес-центр, всего его тринадцать этажей, самое отвратительное место в мире, а я и Фима, его заложники.

Змея на запястье зашевелилась, намекая — пора идти и нам пришлось закончить свои наблюдения. Всё равно мы ничего не увидели.

— Смешать две песни “До свиданья наш ласковый Миша” и “Отречёмся от старого мира”, что бы получить демонический гимн, это насколько надо быть не от мира сего? — рассуждал Фима осторожно поднимаясь по металлической ферме.

— Ты же, ещё вчера хвалил корпорацию? Ты уж определись: ты - за или - против?

— Я не то имел в виду. Некоторые их действия, действительно вызывают моё одобрение, но не гимн. Уж точно не гимн.

Нам приходится переползать по металлическим конструкциям чтобы добраться до лестницы. Ползти приходится на четвереньках. Фиме сложнее, он толстый и рюкзак у него вдвое тяжелее чем у меня. Но ничего не поделаешь, такое у нас негласное правило. На заявках, я выполняю роль — лёгкого, а он — страховка. Фима тащит на себе оборудование и материалы для работы, поскольку с его весом нельзя лазить по плитке. Зато у него автоматическая лебёдка — в случае чего, он меня вытаскивает со сложных участков. Плитка на потолках крепкая, держит до 70 килограмм, но ходить нужно крайне осторожно. Это на первом этаже есть удобные фермы где я могу эксплуатировать Фиму, но вот скажем на шестом, там потолки ниже, там уже Фиме приходится ходить по стеночке, а мне выполнять основную работу: тянуть провода и подключать их в распаячные коробки.

Кроме того мы меняем вышедшие из строя лампы. Иногда, меняем светильники. Вот и вся работа. Кажется ничего сложного?

Да фиг там. Нам нельзя покидать наши укрытия.

Любой электрик вздумавший погулять по этажам будет убит сотрудниками или как мы их называем “Офисными” при первой же встрече. Они люди, только пока находятся на первом этаже и пока не спели гимн корпорации, а уже когда спели, они не люди, а мы для них - добыча. Сантехников это тоже касается. Их убивают так же как и нас. Лишь за потолком мы чувствуем себя в некоторой безопасности.

К сожалению, нам приходится спускаться вниз. По нескольким причинам: первая, это еда — мы не можем питаться в их столовой на втором этаже, приличная еда только в торговых автоматах. В основном сэндвичи и шоколадки, но уж лучше это, чем второй этаж. За еду надо платить, а наличных у нас тут не водится. Только браслеты в виде змеи. У каждого на запястье. Эти браслеты сделаны из металла серебристого цвета, но при этом они живые. Если мы не выполняем свою работу, они нас наказывают. На внутренней части шипы. Сначала легонько покалывают, а если упрямишься — змея оживает, угрожающе шипит и больно кусает за тыльную сторону ладони. Если и это не помогает то браслеты пускают в ход шипы по полной программе.

Помню, один электрик заболел и не мог выполнять свои заявки так браслет довёл его до того, что тот умер от потери крови. Пришлось сбросить тело в один из офисов предварительно сняв браслет. Такой у нас негласный порядок — электрики должны работать в паре. Если один погибает, остальные находят его браслет и подбирают новичка прибывающего в Бизнес-центр на одном из технических лифтов. Ручаюсь, сантехники делают также, но лично мне неизвестно как они находят себе замену. Я их никогда не считал. Знаю только электриков. Нас, в Бизнес-центре, двенадцать человек. Шесть пар. И ещё Каченс, но он сам по себе, он отдельно. Эти браслеты не только принуждают нас работать и контролируют нас, они заменяют нам платёжные карты. Подносишь браслет к торговому автомату, выбираешь себе еду или напиток и получаешь его. Автоматы обычные, только на экране вместо слов мелькают непонятные символы. Фима утверждает, что это офисный демонический язык. Офисные работают на компьютерах и с оргтехникой и там у них похожие символы. На клавиатуре, на принтерах, на копировальных машинах. Однако, еда из автоматов вполне нормальная . Этикетки на русском. Почему так? Загадок в Бизнес-центре хватает.

Самая главная наша загадка, это как отсюда выбраться?

Мы все её решаем - каждый по своему и все вместе. Сегодня например, Фима не просто так подглядывал за новенькими, он смотрел на входные двери. И судя по его недовольной физиономии снова не увидел ничего интересного. Я даже специально посветил ему в лицо фонариком.

— Не увидел я там, как они входят. Отстань ты! — обиделся он. — Их сначала загоняют в тамбур, а потом, открывают двери сюда. Тамбурные двери не изменились. Не пройти там.

— Пыхти давай по лестнице, а то брякнешься! — поторапливаю я его.

Фима кряхтит. Ему тяжело. Рюкзак оттягивает спину. Скобы в стене рифленые. Ему нужно добраться до настоящего потолка и открыть крышку, чтобы мы могли попасть на тех этаж. Это уже наша территория. Там расположены наши импровизированные комнаты отдыха, там мы храним своё барахло и там же пролегают дороги. Дорогами — мы называем короба вентиляции через которые ползаем на заявки между этажами. Тех этаж между, первым и вторым этажом, очень низкий. Тут только на четвереньках. Ещё одна причина — почему мы не любим второй этаж. Первая-то конечно из-за кухни. Здесь нет удобных коморок чтобы переждать ночь или просто отдохнуть. Тут надо ползти и не задерживаться. Потому что трупная гнилостная вонь просто нестерпима. Подышишь такой на ночь и кошмары тебе обеспечены, а с гигиеной у нас и так тяжко.

С тех пор как я оказался здесь, я мечтаю о ванной. Понежиться в настоящей ванне полной горячей воды, поскрести себя мочалкой. Эххх. А не обтираться гигиеническими салфетками. От них сыпь по всему телу словно бы клопы покусали. В подвале сантехники соорудили что-то вроде душа, но это не то. Стоять на скользкой трубе пока тебя несколько минут поливают из шланга, а ты в это время судорожно пытаешься намылить себе голову одной рукой… И все мысли только о том как бы не брякнуться в отстойник полный жёлтой воды, который плещется под тобой.

Такое себе удовольствие. Для особых случаев.

И через подвал не выбраться — мы проверяли. Подвал на сотни метров — лазить можно только по трубам и почти в полной темноте. Мы пытаемся провести туда свет. Сантехники скусывают лампочки. Не знаю зачем. Может им лампочки нравятся. А стоит отойти подальше как браслеты начинают давить на руку. Одним словом - подвал опасное место.

Мы добираемся до большой дороги и несколько минут отдыхаем. Долго нельзя — начнут подгонять браслеты. Они всегда подгоняют пока заявка не закрыта.

Дальше мы ползём вверх, до тех этажа между, четвёртым и пятым. Там нормальное место.

В комнате, в которую мы забираемся, четыре койко - места. Всё самодельное. Для обслуживающего персонала никаких удобств не предусмотрено. Зато тут тепло, сухо, светло и имеется терминал для заявок. Нужно засунуть картонки с заявкой в картоприёмник и тогда наши браслеты успокоятся. Мы сможем отдыхать. Если это можно назвать отдыхом. Фима сбрасывает с себя тяжеленный рюкзак и немедленно начинает стаскивать с себя свою оранжевую робу. Вспотел. Я закидываю картонки в картоприёмник. Заявки выдаются на двух плотных кусках картона: на одном указано место заявки и что нужно сделать, а на другом место где мы забираем материалы. За материалами и расходниками тоже приходится спускаться. Фима бормочет про конфеты.

Да я и так знаю. Эта процедура обязательна как ритуал.

В этой комнате отдыха несколько люков. Видимо сделано для удобства передвижения. Нужно со стороны своего люка рассыпать конфеты и плотно закрыть его на засов, тогда другая команда которая вздумает войти с нашей стороны, конфеты увидит и выберет другую дорогу. Это необходимо, что бы ночью на нас не напали чёрные призраки. Если до ночи другие электрики к нам не подойдут нужно рассыпать конфеты на всех выходах. Благодаря этой процедуре мы спокойно можем спать до следующей заявки.

Если же конфет не будет — призраки проникнут в нашу каморку и будут пытаться нас задушить. Они мелкие, мохнатые на ощупь и очертаниями напоминают детей. При этом они не плотные. Прикасаясь к ним, я ощущаю лишь небольшое сопротивление. Противно: просыпаешься среди ночи а тебя душат. Хотя, ночь у нас, понятие чисто условное. Мы всегда оставляем немного света. Если нападут призраки врубаем фонари на полную мощность. У нас, у каждого, их по нескольку штук.

А ещё в каждой такой комнате отдыха мы держим свои личные вещи. Каждый в своём отдельном железном ящике. При большой нужде можно и из этих ящиков соорудить дополнительную койку но ни к чему. Мы так определили: по четыре человека на комнату, а придут сантехники — не пускать. Сантехники спят в своих комнатах, у них своя атмосфера.

Я благополучно закрываю заявку, рассыпаю конфеты со стороны входа через который мы вошли, закрываю дверь и иду к своему ящику стараясь не смотреть на голого Фиму. Он выглядит омерзительно. Толстый с отвисшим брюхом. Весь в прыщах и складках. Не знаю сколько ему лет. Может быть тридцать пять, а может и все сорок. Щёки как у свиньи. Но зато ловкий. Умудряется, во время вылазок в туалет, даже побриться.

Раздеваюсь, достаю свою упаковку гигиенических салфеток и осторожно счищаю с себя трудовую грязь. На втором вечно слизь и различные нечистоты. После такого путешествия, протирать себя салфетками, просто необходимо.

Фима одевается, и идёт к своему ящику. Знаю зачем. Там у него спрятан телевизор. В комнатах отдыха есть телевизионные провода к которым можно подключаться и смотреть передачи. К сожалению, только несколько каналов, но и это для нас радость. Хоть какая-то связь с внешним миром. Пока Фима возится с телевизором, я накрываю на стол. Сегодня мы не ходили за едой поэтому беру еду из старых запасов. Кладу на маленький столик раскисшие в пакетах сэндвичи и бутылки с газировкой. Фима недовольно мычит и лезет к себе за шоколадками. Жрёт их как не в себя. Вот поэтому и такой толстый.

Пока трапезничали, подошли ещё двое: Хмурый и Искра. В ночную собрались. Поздоровались. Хмурый кивнул на дверь и сказал:

— За нами Каченс. Покормите?

Фима бурчит и лезет поскорее на самую лучшую койку. Он ненавидит Каченса. Немудрено. Никто этого грязного старикашку не любит. Однако все признают, что без него было бы ещё хуже. Даже в такой гнусной ситуации как наша, нам нужен кто-то кому ещё хуже чем нам. Каченс — местный бомж и попрошайка. Он, тут, неведомо сколько лет. Он отрубил себе кисть правой руки вместе с браслетом и оттого считается безработным. Но он же и указал нам путь — в экстренном случае рукой можно пожертвовать. Каченс это знает, мы это знаем и следующие электрики, которые сменят нас, тоже об этом узнают. Он нам нужен, поэтому мы должны кормить Каченса. Фима конечно считает иначе. Он никогда не даёт ему еды и следовательно это моя обязанность кормить старикашку.

Каченс в комнату не заходит. Он же не электрик. У него тоже принципы. Я вынужден сам носить ему сэндвичи из своих запасов, а они у меня и так скудные. Старик благодарит меня, а я смотрю на его новый самодельный протез. Старик давно сбрендил, но мастерства не потерял. Делает из проволоки и деревяшек скрепляя конструкцию болтами. И всё это одной рукой. Тут, двумя, такое не сделаешь без специальных инструментов, а он одной умудряется. Три согнутых крючком крепкие стальные проволочины, которыми он придерживает еду выглядят устрашающе.

— Хорошо жить не спеша. Хорошо жить, думая только о работе и об отдыхе, — произнёс Каченс. Говорит он вроде бы просто так, но я знаю он обращается к Фиме.

Фима молчит. Делает вид, что смотрит телевизор.

— Грех не ходит за тем кто думает только о благе корпорации. Вины нет, одно удовольствие, — продолжает Каченс. Изо рта у него летят крошки. Трясётся седая, клочковатая борода.

— Задолбал ты уже! — не выдерживает Фима и привстав с койки орёт. — Пожрал на халяву и вали дальше гулять!

Каченс смеётся широко открывая рот и показывает язык. Хмурый и Искра успокаивают Фиму схватившегося было за молоток и напоминают, что между электриками не должно быть ссоры.

— Он не электрик. Он здесь даже не работает! — возмущается Фима, но сдаётся.

Хмурый выше и сильнее его.

— Я работал Фимочка, я хорошо работал. Знамо, лучше тебя. У меня был достаток. Была своя Глаша. Своя комнатка на двенадцатом этаже. О чём ещё мечтать старику? А нынче-то, всё. Пенсия.

И старик показывает свой протез.

— Нам спать пора. Мы с заявки, — бурчит Фима обращаясь к Хмурому.

— Что, даже к Глаше не пойдёшь? — язвительно интересуется молчавший всё это время Искра. Фима краснеет и отворачивается. Демонстративно ложится и делает вид что собирается спать. А у меня сердце заныло. Ну зачем Искра про Глашу напомнил? Неделю уже не ходил к своей. Этим-то что, они в ночную. Сходят перед заявкой. Пусть и не к своим, но сходят. Я нервно поглядываю на часы висящие на стене. Нет, не успею. Глаши строго с 18.00 до 20.00. Моя убирается на седьмом. Сейчас: 17:30. Не успею. Придётся снова терпеть.

— Мартын, отойдём в курилку? — предлагает мне Хмурый и протягивает сигареты.

Да, меня зовут не Мартын, но мы тут все носим клички. Так удобнее. Каченс однажды рассказал по этому поводу, что в его время, Офисные подсылали нам переговорщиков. якобы из отдела охраны труда, просили назвать имя и фамилию, а когда неосторожные называли себя, то Офисные получали над такими бедолагами власть и контролировали их. Каченс говорит, что заполучив имя электрика Офисные заполучают его душу, а с прозвищами такого ничего нет. Где-то, на одиннадцатом этаже они до сих пор живы. Их посадили в железные ящики и сделали из них генераторы аварийного освещения. Они вечно будут страдать. Может быть, я ношу браслет одного из них? Не знаю. Только Каченсу можно верить, он никогда не врёт если дело идёт о нашей общей безопасности. Вот такая у нас местная охрана труда.

В курилку тоже нужно идти. Это большой вентиляционный короб на дороге с несколькими включёнными вентиляторами. Нам нельзя курить в других местах, если Офисные учуют дым, они нажмут на кнопку пожарной сигнализации и торчащие повсюду дренчерные оросители выпустят отравляющий синий газ. Вдохнёшь такой и ослепнешь на сутки. Убить такая штука не убьёт, но если заявка то браслет тебя доконает. Поэтому курим только в курилках.

— Пойдёшь к нам в ночные? — спрашивает Хмурый протягивая мне сигареты.

Я закуриваю. Предложение очень заманчивое. Я устал от Фимы. Устал работать за себя и за этого жирного ублюдка. И от его разглагольствований тоже устал, тем более что Фима у нас убеждённый женоненавистник. К Глашам не ходит, предпочитает фантазировать с Дунькой-Кулаковой, а мне слушать как он по ночам кряхтит и вздыхает уже изрядно поднадоело. Глаши — дело интимное и мы предпочитаем каждый свою. Такое негласное правило. Фима же, отщепенец.

— А кого ему? — спрашиваю.

— Есть у нас замена. Торчок, ночью, на мимика напоролся и потерял голову. Царствие ему небесное. С ночи на ночь, добудем новенького, покостлявее. Отдадим Фиме, а тебя, к нам, в пару к Гульдену. Подумай, а?

— Торчок? Жалко парня. Тоже мечтал о лучшей доле, — вздыхаю я.

— Теперь ему уже легче чем нам. Ты о себе подумай, и о нас. Мы все - одна команда. Одна бригада. Только Фима сам по себе. Ручаюсь, он по ночам на корпорацию дрочит. А ты, со своей, сможешь нормально видеться, никто тебе мешать в твоих личных делах не будет. Проект — “Дырявая стенка”, в подвале восстановим. Ты же хотел поучаствовать, тебе только Фима мешал?

— Мешал. Это точно. До сих пор утверждает, что ходить днём в подвал и долбить стену перфоратором в надежде на выход — мартышкин труд. Ладно Хмурый — я согласен! — решаюсь я.

Мы пожали друг другу руки.

— Вот и славно. Только, ты это, жирного пидора в известность не ставь. Мы хотим ему сюрприз сделать, — предупреждает меня Хмурый.

— О чём базар? Я сам хочу на его рожу посмотреть, когда коллектив проголосует, — смеюсь я и мы возвращаемся.

Фима недоволен нашим долгим отсутствием. Ворчит, что проклятый Каченс сожрал на своём пути все конфеты, а он устал и спать хочется. Как теперь спать. Хмурый и Искра переглядываются, после чего Искра ни слова не говоря достаёт из своего рюкзака пакет с ирисками, драже и прозрачными разноцветными леденцами.

— От нашего стола — вашему. Все Ночные скинулись тебе на сладкое, Фима, — смеется он.

Разумеется, после их ухода конфеты пришлось раскидывать мне. Фима же устал, у него лапки.

Я запер все двери, устроился на своей койке и задумался. Сколько же времени прошло с тех пор как я здесь? Пять месяцев? Нет, семь. Точно семь. И кем же я раньше работал? Правильно - курьером. Приехал в Бизнес-центр что бы доставить пиццу, а охрана прогнала меня с главного входа и мне пришлось искать лифт расположенный в где-то в торце. Или не в торце? Там закуток какой-то был и домофон. Я позвонил, дверь мне открыли и я зашёл в лифт. А потом, лифт зажужжал, затрясся и встал. Свет погас. Я снял с плеч свою квадратную сумку и тут свет снова загорелся. Я увидел как из стенок выползают стеклянные трубки и только чудом увернулся от них. Одна из трубок пропорола мне куртку. Сказать, что я охренел тогда это ничего не сказать. Лифт-убийца. Как в фильмах. И тут люк на потолке открылся, и первое что я там увидел была Фимина голова.

— Жить хочешь, придурок? — крикнул он мне.

Я машинально кивнул. Он сбросил мне верёвочную лестницу. Кое-как я выбрался из кабинки, где Фима приказал мне ползти по лестнице из скоб. Как во сне я забрался по этой лестнице и оказался в вентиляционном коробе.

— Поздравляю с вторым рождением. Если бы не я, у тебя бы высосали всю кровь, — сказал он мне и добавил. — Вот твоя награда. Протяни руку.

Не отдавая себе отчёта я протянул ему руку и через секунду на моём правом запястье защёлкнулся браслет.

Потом я узнал, что так электрики и сантехники подбирают себе новичков. Корпорация заманивает в технические лифты всяких посторонних людей и пускает в переработку. Кровь откачивают прямо в лифте и она уходит на двенадцатый этаж, а мясо на второй. Некоторые офисные любят свежую человечину. Иногда их успевают перехватить наши и если видят, что новичок достаточно молодой и худой, спасают, пополняя таким образом штат обслуживающего персонала. Неизвестно что лучше: умереть в лифте свободным человеком или умереть на работе рабом? Не знаю. Но пока мы живы у нас есть надежда. Надежда выбраться из этого проклятого Бизнес-центра.

---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

получать оповещения там: https://t.me/+B2qSpjem3QZlOTZi

В АТ этого пока нету.

Детская рука, судорожно перемещавшаяся по шершавой поверхности асфальта, сильно дрожала. Кончики фаланг ужасно болели и периодически, казалось, горели огнем. Мальчик морщился, кривился, но упорно продолжал двигать рукой из стороны в сторону, рисуя на дороге необычные, определённо несвойственные детским фантазиям, узоры.

Находясь в полном одиночестве, в ночной темноте, лишь слегка растворяемой лунным светом, Игорь всеми силами старался не замечать подозрительных звуков и двигающихся в близлежащем лесу, теней. Всецело концентрируя внимание на поставленной задаче, и тщательно выводя каждую линию очередного фрагмента.

- Пожалуйста… пожалуйста, - тихо шептал он между делом, взволнованно покусывая нижнюю губу. Сбивался. Глотал слёзы, и снова продолжал умолять, настойчиво обращаясь к невидимому собеседнику. – Я очень прошу! Очень! Помоги!

Стоит заметить, в свои десять с хвостиком Игорь не был плаксой. Совсем нет. Просто сейчас, глубокой ночью, расположившись посреди одинокого раскинувшегося перекрестка, он, помимо того, что очень боялся, ещё и сильно спешил. Старательно прорисовывая даже самую малозначительную деталь, мальчик искренне верил в скорое свершение чуда и делал всё возможное, чтобы максимально приблизить судьбоносный момент.

На холодной поверхности уже имелось три законченных, магических знака. Чтобы замкнуть своеобразную фигуру парню не хватало последних двух. И хотя рисовал Игорь исключительно по памяти, он ни капли не сомневался, что сможет верно повторить схему их расположения.

С самого раннего детства мальчик обладал уникальной, фотографической памятью. Её невероятные возможности были замечены ещё воспитателями в детском саду. А позже, в школе, учитель рисования, с редким именем Регина Георгиевна, обратив внимание на очевидный потенциал талантливого художника, лично встречалась с мамой Игоря, твёрдо настаивая на переводе мальчика в специализированную, художественную школу. Благодаря чему, спустя два года обучения, он уже был в состоянии воспроизвести на бумаге любой эпизод своей жизни. Опираясь лишь на возможности памяти и простого карандаша.

Прямо сейчас, завершая недостающую фигуру, мальчик держал в голове кадр из любимого сериала. Будучи абсолютно уверенным, что ритуал, которым воспользовался главный герой в одной из сцен, идеально подходил в сложившейся ситуации.

Закончив рисовать, мальчик тщательно осмотрел результат своей кропотливой работы. Нужно было удостовериться в отсутствии ошибок. Затем, не вставая с колен, выпрямил спину, прикрыл глаза, и не спеша произнёс сопутствующее ритуалу, заклинание. А как только запас труднопроизносимых слов иссяк, на время затаил дыхание, и замер в предвкушении.

Оставаясь с закрытыми глазами и максимально напрягая слух, Игорь взволнованно отслеживал любое изменение окружающей обстановки. Жадно ловил каждый, даже мало-мальски слышимый шорох. Ужасно боясь пропустить момент перемены или какой-либо определяющий знак.

Прошла минута, за ней другая, но к огромному разочарованию Игоря ничего особенного так и не случилось. Обескураженный неудачей, мальчишка повторил заклинание. Затем ещё раз, на тон громче. И опять ничего…

С уст парня практически сорвался стон досады, когда рядом, наконец, отчётливо ощутилось чьё-то чужое присутствие. Чей-то гнетущий, тяжёлый взгляд, будто плотное покрывало, опустился сверху-вниз и накрыл его с головой.

Игорь непроизвольно поёжился и опасливо приоткрыл один глаз.

Оказалось буквально всё, в пределах его видимости, прекратило какое-либо движение. Словно он смотрел сейчас не на живую природу, а на экран зависшего компьютера. Исчезли звуки, вроде потрескивания стволов деревьев или шелеста их крон. Затихли далёкие голоса диких животных. Редкие птицы, совсем недавно шумно пролетавшие у него над головой и вовсе замерли, неподвижно зависнув прямо в небе. Более того, воздух, обездвиженный некой, невидимой преградой, непосредственно возле лица Игоря, казалось, стал ощутимо плотнее. При том, что сам парень, по-прежнему мог передвигаться совершенно свободно.

Что это? Галлюцинация или… или ему всё-таки удалось?!

Не успев осознать произошедшее, Игорю пришлось резко отвернуться. Порыв холодного воздуха, насквозь пронизанного мелкой пылью, внезапно обдал лицо. Зажмурившись, он машинально прикрылся рукой и дождался, пока ветер стихнет. После сплюнул противные частицы, случайно попавшие в рот и, осторожно вытирая лицо от прилипших остатков, теперь уже полностью открыл глаза…

Перед ним стоял мужчина. В строгом, чёрном костюме–тройке. Полы приталенного пиджака которого, частично скрывали сорочку не менее чёрного, агатового шёлка. Воротник был расстёгнут на две пуговицы, а на пальцах обеих рук, сомкнутых в замок в районе пояса, сверкали бриллиантами масивные перстни. Длинные, до плеч, волосы аккуратно зачёсаны назад и туго стянуты на затылке. Легкая щетина. Надменный, несколько ошеломлённый, с прищуром, взгляд.

Около минуты мужчина с неподдельным изумлением взирал на подростка, застывшего у него в ногах в нелепой позе. Затем, будто бы догадавшись о цели его визита, внимательно, даже, как показалось Игорю, с беспокойством, огляделся. Но, не заметив поблизости ничего подозрительного, повторно перевёл взгляд на мальчика.

- Ты что здесь делаешь, дитя?

- Не ваше дело!

- Разве? – незнакомец высокомерно ухмыльнулся. Бросил выразительный взгляд на специфические символы в метре от лакированных туфель, и сухо предупредил. – Советую впредь уважительнее относиться к старшим. Не стоит их так нагло обманывать. Особенно в таком безлюдном месте…

- А я и не обманываю.

По лицу мужчины пробежала тень возмущения, но он быстро взял себя в руки.

- Ладно. Как скажешь. Только должен тебя предупредить. Мне людские пороки вообще-то по вкусу. Единственное, ложь - не самый лакомый из них. А вот времени, собственно как и желания слушать твои выдумки, у меня нет. Так что, не обессудь, вынужден настаивать.

Мужчина коротко моргнул и цвет его глазных яблок резко изменился. Они вдруг стали ярко красными, словно в один миг наполнились свежей кровью. Кожа лица приняла бледно-серый оттенок, огрубела и местами сильно сморщилась.

От неожиданности Игорь вскрикнул, инстинктивно подавшись назад, и неловко завалился на спину. Существо, в свою очередь, самодовольно улыбнулось, оскалив слегка пожелтевшие, но, безусловно, идеально острые клыки.

- Не стоит, глупое дитя. Теперь уже поздно бояться. Отвечай, зачем призвал! – вместе с внешностью изменился и голос незнакомца. Теперь он звучал грубо и властно. Одновременно расслаиваясь на несколько отдельных, поочередно отозвавшихся эхом, он, казалось, заполнил всё вокруг.

Дыхание Игоря участилось. Мальчик машинально стиснул кулаки, стараясь вернуть стремительно таявшую решимость, но помогло данное действие мало. А бояться было нельзя. Только не здесь, не сейчас… Наоборот, ему стоило успокоиться, взять себя в руки. Он же видел подобное раньше. В своем любимом фильме. Не раз представлял себя вместо главного героя, для которого обратиться к демону было делом обычным, и совершенно не страшным. Вот только в реальной жизни присутствие сверхъестественного существа буквально в двух шагах, произвело на Игоря куда большее впечатление, чем он ожидал изначально.

- Я хочу оформить договор. – Наконец выдавил мальчуган и чуть погодя, значительно смелее воскликнул. - У меня есть «желание»!

Тёмная сущность громоподобно расхохоталась. Из-за чего ещё совсем недавно безграничная уверенность Игоря в своих силах заметно померкла.

Отсмеявшись, посланник преисподней одернул идеально - подогнанный костюм, возвращая своему облику деловой вид. Наклонился и с абсолютно серьёзным выражением лица вплотную приблизился к мальчику. Презрительно скривившись, он злобно прошипел:

- Наглец… Я что, похож на Деда Мороза?!

- Н-н-е-е-т. – Дрожащим голосом поспешил объясниться мальчуган. От волнения легким не хватало воздуха, и держать себя в руках становилось труднее с каждой секундой. Но он всеми силами старался этого не показывать. – Совсем непохожи… вы не волнуйтесь, условия я знаю. И готов заплатить!

Удивлённо выгнув одну бровь, демон отстранился. Убрал с лица надменную маску и с минуту внимательно изучал умоляющий, детский взгляд:

- Сильно сомневаюсь, учитывая твой ничтожный возраст, что ты осознаешь истинную значимость заявленной цены. Меня, смею заверить, данный факт заботит мало, но с руководством могут возникнуть определенные сложности. В плане легитимности составленного договора, например. Так что, пожалуй, сегодняшний урок рисования мы спишем на ложный вызов. А на будущее, советую хорошо подумать, прежде чем в следующий раз раскрашивать асфальт в красный цвет.

Уверенный, что таким образом поставил точку в диалоге, демон демонстративно развернулся, с очевидным намерением уходить.

- Я осознаю! Честно! – эмоционально воскликнул Игорь, испугавшись, что сделка вот-вот сорвётся.

- Хмм… однако, какое всё же неразумное дитя попалось.

Демон закатил глаза и замер на полушаге, о чём-то ненадолго задумавшись.

- Что же, я давал тебе шанс. – В итоге заключил он, лоснясь от удовольствия. Расплылся в фальшивой улыбке, и быстро обернувшись, добавил заигрывающим тоном. – В таком случае, слушаю внимательнейшим образом.

К тому моменту в горле сильно пересохло и при попытке заговорить Игорь непроизвольно закашлялся. Пришлось дважды сглотнуть терпкую слюну, прежде чем удалось выдавить из себя несколько слов. – Я хочу, чтобы мои мама и сестра остались живы!

Самодовольная улыбка медленно сошла с лица нечистого.

- Ты пришёл не по адресу, человек. Бессмертием я не торгую.

- Речь не о бессмертии. Я знаю… не понимаю как, но абсолютно точно уверен, что прямо сейчас они испытывают большие муки. Более того, в ближайшее время и вовсе должны умереть. Я буквально чувствую переполняющую их, боль! Я должен помочь им! Обязан спасти! Ведь я мужчина! Я их защитник! Понимаете? Кроме меня некому…

Демон раздосадовано прикрыл веки и презрительно фыркнул.

- Мужчина?! Сосунок! Ты разбрасываешься словами, смысл которых тебе неведом. А мое терпение, знаешь ли, не безгранично. И именно поэтому, я спрошу всего один раз. Уверен, что готов лишиться самого ценного, что когда-либо сможешь иметь?

- Самое ценное для меня – мамина любовь! А лишиться её невозможно…

Демон вновь расхохотался.

- Вот как? Наивный глупец! – процедил он сквозь зубы. – Ты сделал свой выбор. Да будет так!

С этими словами грудь Игоря словно обожгли огнём. От неимоверной боли мальчик стиснул зубы и с силой зажмурился, в слабой попытке сдержать неистовый вопль, ожесточённо рвущийся наружу. Правда долго сдержаться не смог и вскоре истошно закричал, не сводя обезумивших глаз с переливающейся золотом, кожи. Прямо на поверхности которой постепенно проявлялись очертания букв, ярко мерцающих под белоснежной футболкой…

Карета скорой помощи, взревев двигателем и огласив округу пронзительной сиреной, резко сорвалась с места, быстро набирая скорость в направлении города. Следователь Потапов Михаил Сергеевич, как раз собирался прикурить очередную сигарету, когда это случилось. Вообще надо сказать, курил он очень мало, периодически всерьез задумываясь над тем, чтобы окончательно бросить. Ведь помимо чертовой отдышки, все сильнее действовавшей на нервы в последнее время, вдобавок принялось серьёзно пошаливать сердце. Каждый раз неприятно сжимая грудь, стоило мало-мальски перенервничать. И все же, несмотря на вышеупомянутые трудности, за проведённые на месте происшествия два часа, он умудрился достать пачку в девятый раз.

К настоящему моменту мужчину уже откровенно подташнивало и, соответственно, об удовольствии речи не шло. Просто трясущиеся руки требовалось срочно чем-то занять, и они сами, не осознанно, а скорее машинально, снова и снова тянулись за пачкой.

Исподлобья проводив представителя отечественного автопрома обескураженным взглядом, Михаил Сергеевич недовольно окрикнул сотрудника ППС, без дела топтавшегося неподалеку.

- Старлей!

- Да, товарищ майор. – Юноша лет двадцати трех мгновенно обернулся и в несколько широких шагов оказался рядом. Вытянулся по струнке. Козырнул, приветствуя старшего по званию.

- С чего это они так понеслись?

- Не поверите. У пострадавшей сердечный ритм проявился.

Потапов чуть не выронил наполовину истлевшую сигарету. Поперхнулся и сильно закашлял. Прикрыв рот ладонью, уставился на ППСни-ка мутным, немигающим взглядом.

- В смысле? Её же минут тридцать назад, как мёртвой признали…

- В прямом, товарищ майор. Живая она, представляете? Мистика. Самая настоящая. Хотя может, банально ошиблись гиппократы местные… Так или иначе, они и сами в шоке. Короче, побросали все и рванули в реанимацию.

- Охренеть… не думал, что доживу до такого. Смерть не могут установить.

- Это еще что. Я разговор тех, что остались, случайно услышал. Так один из них уверяет, что женщина беременная. Срок около трех месяцев. И ребенок, представляете, тоже, похоже, жив!

Потапов промолчал, хотя по глазам было видно, что он с трудом сдерживает переполнявшую его, ярость. Следователь глубоко затянулся, не обращая внимание на приличный кусок пепла, угрожающе склонившийся в направлении его правового ботинка и перевел взгляд куда-то вдаль, о чем-то серьезно задумавшись.

- Я это… товарищ майор? Спросить хотел у вас… Можно?

- Валяй. – Потапов выбросил окурок. Прижал подошвой и привычным движением вдавил в землю.

- Михаил Сергеевич, вы в бога верите?

Следователь недовольно скривился. Похоже, вопрос ему не особо понравился. Но, помолчав некоторое время, он все же ответил.

- Благодаря нашей неблагодарной работе, старлей, мне много чего довелось повидать за минувшие пятнадцать лет. И вот, что в связи с этим, я хочу тебе сказать. Когда на подобные аварии выезжаешь. Когда девчонка молодая еще, с одним мальцом на заднем сиденье, а с другим в утробе своей, на ночь глядя, спасаясь от мужа-садиста, в другой город, в поисках лучшей жизни едет. А им навстречу вот такая пьянь местная выруливает… и всю эту лучшую жизнь к херам… - майор метнул выразительный взгляд в сторону взятой под арест компании из трех молодых парней. Закованные в наручники, они небрежно развалились в салоне полицейского УАЗика, и что-то весело обсуждали. Не стесняясь смеяться и громко материться. Презрительно скривившись, Потапов смачно сплюнул под ноги, - кажется, что не верю. А вот когда у той мамки беременной, хренову тучу минут, как мертвой, вдруг, сердце биться начинает… Вот тут не знаешь, что и думать…

Потапов вновь потянулся в карман, извлекая измятую пачку.

- Будешь? – встряхнул, чтобы показался фильтр и протянул молодому полицейскому.

- Нет, товарищ майор, спасибо. Я не курю. – Старлей виновато улыбнулся, но уже в следующую секунду неуверенно поднял руку. – Хотя знаете, наверное, можно одну.

Следователь дождался, пока парень вытащит сигарету, а после подал ему зажигалку. Тому пришлось чиркнуть раз десять, прежде чем удалось добиться открытого огонька. Все это время Михаил Сергеевич внимательно следил за его действиями и не мог не заметить легкую дрожь в руках младшего сотрудника.

- Впервые на смертельном ДТП?

- Да нет… просто с ребенком раньше не доводилось видеть… - старлей откашлялся, - если честно, до сих пор мурашки по телу, как вспомню. К тому же никак в толк не возьму. Как он из искореженной машины выбрался и такое расстояние смог проползти? Там же метров тридцать будет, не меньше. Зачем вообще ему этот перекресток сдался? Пальцы в крови… узоры какие-то рисовать пытался…жуть. Может, он сказать что-то хотел?

- Может и хотел. А, может, и сказал…

Polzet. Олег Из Иных Миров, если такого кто-то ещё помнит, лыбится из заброшенного подвала своими GLAZAми.

Ссылка на главы: https://vk.com/topic-170046450_47141975

Боль, мелкая, пакостная, боль. По всему телу. Как же невыносимо. Все тело ноет каждую секунду своего существования. Как же невыносимо.

Все началось примерно месяц назад. Я начал осознавать все вокруг. Точнее, наверное, формулировки я не придумаю. Сначала все казалось, как в тумане, не понятно: что есть сон, что есть реальность. Сначала хотелось думать, что я усе путаю что сон есть реальность, а реальность- сон. Во сне я мог ходить видеть родных и близких, свою жену. Сашу. Как же мне было хорошо. А потом я попадал в сон, где ничего не было- лишь я и пустота. Но, к сожалению, пустота это и была моей реальностью. Постепенно я начал понимать, что происходит. Боль — вот что помогло отличить, где сон, а где нет. Во сне не было боли. Хотел бы я быть там. Там, где нет боли, и есть жена. И я счастлив. Но я здесь. Где здесь я не понимаю до сих пор. Но представляю. Видимо я в больнице. Месяц назад я начал себя осознавать. Постепенно я научился концентрировать свой слух на окружении. Ни руки, ни ноги меня не слушались, черт возьми даже дышал я не самостоятельно, даже когда чувствовал, что хочу покашлять, что в лёгких много мокроты я не могу этого делать. Значит имеем, что имеем. А имеем немного, только слух. Из разговоров вокруг я понял, что я в какой-то палате, в какой-то больнице. Как я здесь оказался- я не помню. Что за больница- я не знаю. Где мои родные - без понятия. Чем я болен, и сколько я здесь лежу? - покрыто тайной. Все что я слышал это разговоры вокруг. Я уяснил что утром проводится обход, на нем очень сухо докладывается моя фамилия, давление, пульс, и что произошло нового. А вообще всего говорят: «ничего нового». А как же ничего- когда я тут и я вас слышу?! Ситуация плачевная. Они не знают, что я тут. Точнее знают видимо, но не хотят этого понять. Где-то месяц назад, черт возьми, с другой стороны, я без понятия сколько времени прошло! Они сказали, что нужно констатировать смерть мозга и отключить меня. Как же я испугался. Надежда все ещё живет. Я не хочу умирать. Мне надо домой! И вот когда ко мне пришёл специалист, или их было много? на меня одели какую-то шапку, где видимо видно, умер мозг или нет.

- Хмм, посмотрите тут есть волны, и они практически как у здорового человека.

- Да, разительная разница с предыдущим, такой прирост!

- Ну, тогда вы понимаете, что смерть мы не поставим, пока не исключим синдром запертого человека.

- Даааа, не поставим, да и хрен с ним. Даже если он заперт, у нас нет специалистов, что б исключить его или подтвердить. Но если это так-то участь его прискорбнее, чем казалось.

- Ну тогда продолжаем как было и ждём в какую сторону качнется маятник.

Я ликовал. Они начали догадываться, что я здесь. Я с ними.

Дальше было ещё лучше, где-то месяц назад мое веко приоткрылось. Я УВИДЕЛ СВЕТ. Он был расплывчатый, моргать я не мог. И все расплывалось, но я видел очертания, я видел свет, цвета, очертания людей. Однако была одна большая проблема, веко мне не подчинялось, и как следствие открытие глаз. Было волей случая. Если случайно сестра мыла мне глаза и оставила открытым, то я мог успеть насладиться красками мира, хоть и недолго. Пока глаз не заплывал слезами. Или пока сестра не заметит и не закроет мое веко обратно, лишив меня так мною любимого света.

Я стал внимательно слушать медсестёр, они не стеснялись меня, так как не думали, что их кто-то слышит, из их разговора я понял, что я в трехместной палате, и видимо мои соседи не сильно отличались живостью от меня. Периодически кто-то из них умирал, я насчитал около 30 человек. Наверное, за месяц. По крайней мере, когда кто-то умирал и доктор объявлял время смерти я могу знать время, 8:30, 5:50, 13:00… однако развлечения мне не хватало и не хватало общения. Так я придумал тебя мой слушатель, человек которому я могу рассказать все, но кто никому не расскажет ничего. Кто-то, наверное, сказал бы, что я сошёл с ума. Может быть. Если и помрачился мой разум, так пускай хотя б с пользой дела. Хотя я прекрасно понимаю, что мой мысленный монолог никто не слышит. Но это не значит, что я не могу говорить. Как же я скучаю Саше. Вот бы она пришла. Я так хочу, что б она подержала меня за руку. Что ж… я отвлёкся…

Где-то месяц назад я проснулся от того, что я стал резко задыхаться. Кто-то отключил меня от аппарата, что за меня дышит, кто-то ХОЧЕТ МЕНЯ УБИТЬ!!!! Неужели конец, что же делать? Что же делать? Вдох! Надо вдохнуть! Надо вдохнуть! Лёгкие наполнились, но недостаточно очень мало, мне не хватает, но больше я не могу. НАДО, НАДО.

Вдох!!!!

И ещё!!!

Меня подключили. Я уже практически отключился, практически уснул, сердце колотилось как бешенное, однако сознание потихоньку восстанавливалось, голова кружится. Хочется дышать быстро, однако не получается.

- Да, жалко не задышал

- Ну один вдох был…

- Да, но его мало, видел, как кислород упал, ещё б чуть-чуть и все…

- Ну и ладно, отладим три аппарата, а не четыре.

- Ага, но просили то четыре, ладно чего-нибудь придумаем, как думаете до нас, дойдёт волна, или может остановится?

- Если собирают аппараты, значит не остановится. Наши в прошлые инфекции так не ерепенились. А тут все силы собирают в кулак. Думаю, все сметёт, как пылинки со стола, Китай же не смог устоять…. А мы тут считай возле границы…

- Мда, не думали, что лучше уехать к себе в деревню?

- Думал, как же не думать, да только один хрен и там все накроется.

- А я вот хочу уехать

- Куда?!

- Да хоть куда, но подальше отсюда, куда нибудь в глубокую глубинку, может прокатит…

- Может и прокатит, да сомнительно.

- Да…. Сомнительно.

- Ладно пойдет по кофейку шлёпнем, да с коньячком, завалялась у меня бутылочка старая, родственники пациента одного подарили.

- А с ним что?

- Да пускай дышит, ему то че?

- Ну не знаю, может гуманнее его отключить и отпустить?!

- Может и гуманнее, но не мне решать, захочет уйти сам уйдёт, без нашей помощи, мы столько сил в него влили, да ночей не спали, чтобы просто отключить, когда это можно было сделать сразу, когда нам его привезли?!? Он захотел жить - пусть живет.

Они ушли я слушал и запоминал каждое сказанное слово, наконец то я услышал хоть, что-то связанное с моим прошлым, пускай все равно не стало не понятно ни на йоту. Слава богу меня не отключали, однако с тех пор я очень боюсь лишиться аппарата, каждый раз вслушиваюсь как как он делает за меня вдох набирая мощность, задерживается, и выдох. Ффффффть……тсссссссс, Фффффффть…..тсссссссс….

Теперь я понастоящему стал ценить этого моего без ровного друга. Так прошёл месяц. Ничего нового, сёстры правда перестали обсуждать свою жизнь, а жаль было. Интересно, как будто слушаешь хороший бразильский сериал, кто с кем дружит, кто с кем спит, кто с кем изменил, и от кого ушёл, интереснее всего было слушать за Ольгой, у неё самые интересные истории.

Однако это ушло, все стали обсуждать новую эпидемию бешенства, как она поражает людей, что люди становятся и не людьми, а больше животными, тупеют могут напасть на своих соседей, что границы все закрыты, и что Китай был разрушен чуть ли не до основания, но это не помогло.

Это очень-очень- очень интересно, но в то же время жутко, каждый раз я радовался если кто-то при мне начинал это обсуждать, но это бывало редко, точнее обсуждают они это постоянно, но вот ко мне стали заходить редко. Я насколько понял много персонала ушло, как минимум половины сестер я уже давно не слышал, а врачей и подавно. Такое ощущение, что их и не осталось вовсе, а может просто ко мне не заходят, или заходят, но не говорят. Две сёстры наконец то зашли:

- как думаешь эвакуация будет?

- Нет, ты же видишь, как все разваливается. Кругом анархия. Всем на нас плевать. Зачем им мы нужны?!

- Ну как мы же можем работать, лечить, врачей же забрали почти всех, даже на вертолётах?!

- Кроме Михаила Сергеевича…

- Ну он сам захотел остаться, дурак, мог бы уже быт б далеко отсюда.

- Не, не бросит он эту больницу и жену свою не бросит, а ты же знаешь никого эвакуировать из пациентов не будут, только если уж совсем лёгких, а лёгких тут вроде не осталось.

- Я уже неделю спать не могу, моего забрали как я себе места найти не могу, где, он как он… жив ли?

- Это лучше, чем остаться как я с мелким, куда мы вдвоём, я приговорена здесь умереть, и ему, что ли тоже? Каждый день он смотрит на то как мы тут трупы таскаем… я уже ничего не понимаю * плачь*

- Успокойся мы с как-нибудь выкрутимся, я думаю будет эвакуация.

- Дура ты. Умрем мы здесь как собаки не нужные…

С тех пор и я спать не могу, как врачей нет, куда все уезжают, ко мне практически не заходят теперь, я могу гаркать полными легкими мокроты и ко мне не приходят, по очень долго не приходят. Я лежу в своих выделениях, перестилают раз в день. Я стал голодать, чувство голода появилось, раньше я вообще не обращал внимание кормят меня или нет, теперь я голодаю, судя по тому, как прерывается чувство голода кормят меня один раз в день, и не очень много. Голод возвращается очень быстро. Я чувствую, как желудок переваривает себя. Перестилают очень редко, пролежни и раньше болели, теперь же они горят, боль нестерпимая. Я устал от неё, с одной стороны, теперь и не дремлю, жду пока кто нибудь придёт и расскажет ещё что нибудь о том, что происходит в мире.

Где-то через месяц меня разбудил звуки похожие на ураган, кто-то вломился в плату, да, да, вломился, звуки были, как будто все падает на пол:

- Скорее надо все забрать,

- Надя, зачем пошли скорее у нас пять минут, Миша тебя уже ждёт в вертолете.

- Да, но нам нужны лекарства, еда, как можно больше. Они бы за нами не прилетели если бы не лекарства.

- Пошли скорее, и этого хватит,

- Нет, антибиотики, у меня была заначка, вот тут…

- ДУРА, БЛЯТЬ, ПОБЕЖАЛИ В ВЕРТОЛЁТ пока они не улетели.

- Все бегу.

- Запри палаты.

- Зачем?

- Они не заслужили такой смерти, запри палаты.

- Хорошо.

Звуки спешки, громкие звуки сборов превратились в один звук щелчка замка, и наступила тишина. Абсолютная тишина.

Ффффффть…. Тссссссс.

Ффффффть…. Тссссссс.

Только мой друг аппарат работает, злака мои болят, пролежни болят, а голод сжигает мои внутренности , но я пока жив.

Как же они меня бросили? За месяц они мне стали как родные люди, Ольга, Света, Оксана, Люда. Они меня бросили, одного на гибель, даже покончить с собой я не могу. Я буду умирать долгой и мучительной смертью….

Черт. Почему меня тогда не отключили, почему не дали шанса умереть, они же знали, что все закончится так. Суки. Суки!!!

А вдруг Саша меня найдёт, и спасёт, Саша всегда меня находила. В любых передрягах.

Да, да. Саша меня найдёт. Она наверняка меня ищет, весь месяц. Как раз должна найти. И увезёт меня. Или убьёт. Но в любом случае. Я хочу ее увидеть, или хотя бы услышать, подержать руку. Хоть, что-нибудь. Мне кажется, что каждую секунду я делаю вдох, две выдох, примерно. Значит одна минута это от 10-15 вдохов, усредним до 12, а в часе где то около 720 циклов. Так я сумел приспособиться считать время. Свет светил постоянно, некому его было выключать на ночь, поэтому ориентироваться день или ночь можно было по утреннему пению птиц, от них я и считал, но считать было трудно, да и скучно и обычно через пару часов сбивался. Голод становится тише, а спать хочется больше. Хотя спать все равно не получается. Все тело ноет, а пролежни… кхм, такое ощущение что они стали гнить. Ибо раньше болели остро, то теперь тупо, и появились зловония, я лежу в своих выделениях, и мне некуда от них деться, от этого зудит кожа. Но нет худа без печали. Меня не кормят- как следствие стула уже давно не было. За дверьми кто то ходит, неторопливо и медленно, как будто прислушивается к каждому шороху вокруг, а я прислушиваюсь к нему. Мы играем в салочки, кто кого первый услышит. А может это Саша?!

Нет, она бы сразу ко мне пошла, а этот ходит туда-сюда.

Так прошло… какое-то время… меньше месяца должно быть. Была ночь, потому как я уже настроился по работе аппарата, где день, где ночь, и угадывал начало пения птиц с погрешностью 200-300 вдохов.

Ффффффть…. Тссссссс.

Ффффффть…. Тссссссс.

В общем очередной ночью, я слушал как этот некто ходит по коридору, туда обратно, дыхание его было надрывистым, в очередной его проход, он остановился около нашей двери, всей кожей я чувствовал, он меня слышит, он знает, что я здесь, он хочет пройти ко мне, меня обуяло чувство холода, как будто окатили холодным воздухом, но я от него только лишь вспотел и съёжился… мне хотелось выдавиться в постель встать и уйти, хотя б зажмуриться.. что делать?! Что делать?! ЧТО ДЕЛАТЬ?!

Вдох!

Я сделал вдох полной грудью! И аппарат предательски запищал. Мой друг, мой товарищ- меня сдал с потрохами. Я обязан тебе жизнью- неужели и смертью буду обязан. Нечто за дверью стало дёргать за ручку, но она не поддалась, удар ещё, ещё удар. Град ударов начал сыпаться по двери. Вот и все. Дверь не выдержит бесконечное количество ударов. По крайней мере она слышится как очень хлипкая, и каждый удар сопровождается сильным треском дерева.

Удар, удар, удар.

Вдруг. Меж ударов я услышал убегающего человека, быстрые шаги. Моего гостя это отвлекли, он ринулся прочь от двери. По крайней мере я слышал быстрые шаги, которые удалились. 100 вдохов я не слышал никого, как вдруг где-то вдалеке еле слышно раздались крики. Крики полные боли. Пока я здесь лежал я много криков слышал, громких и не очень. И то был крик не для привлечения внимания, или для того, чтобы напугать. То был крик полный боли, нестерпимой боли, горечи, он был пропитан смертью, как животное, пойманное в капкан. Крик становился тише, но не потому, что удалялся, а потому, что силы кричащего кончались, через минуту он затих. Как только он затих, меня снова накрыла паника, а вдруг это вернётся, и уже настанет моя очередь кричать?

Надо успокоиться нельзя, что б я снова вдохнул, нельзя, что б аппарат опять запищал, он выдаст меня. Я сбился со счёту, сколько времени.

Ффффффть…. Тссссссс.

Ффффффть…. Тссссссс.

Успокоился.

Птицы запели настало утро. Я не могу понять спал я или нет…. А может это все был сон… крики…удары…. Может я схожу с ума. От голода от боли… кстати голода почти нет… и боли тоже. Все тело ноет, но там, где была адская жгучая боль уже ничего нет. Так надо сосредоточиться на времени. День прошёл обычно, точнее никак. Я считал время, пытался слушать что происходит вокруг, но ничего кроме редкого пения птиц и ветра ничего не услышал. Не думал, что буду с теплотой вспоминать, те времена когда какая нибудь неопытная медсестра забывала закрыть мне глаза, я мог небольшое количество времени наслаждаться зрением: цвета, очертания, свет- такой тёплый и приятный. Теперь я во тьме. И только сквозь веки мне светит свет искусственных ламп, а я хочу солнца, раньше мне открывали окно я чувствовал ветер, мне на кожу светило солнце. Было волшебно. А теперь я во тьме, и тьма вокруг. И жду лишь своего друга за дверью. А может Саша все же найдёт меня? Нет, не надо. Это может быть слишком опасно. А что, если эти шаги и этот крик это был крик Саши?!? Нет, она бы не пошла. А если б пошла, то была бы осторожной. Нет, это не Саша… Точно не она.

Настала ночь. Наш гость за строй тут как тут он ходит, но гораздо реже чем в предыдущую ночь, его может не быть целый час. А потом он идёт, как будто осматривает витрину в магазине, и выбирает, что-то. Но он ушёл.

Свет погас….

Лампочка….

Аппарат работает….

Слава богу лампочка….

Хоть бы лампочка перегорела….

Аппарат запищал….

Сука….

Второй аппарат запищал….

Что?!? Я не один

Я все это время был не один рядом со мной есть кто-то и он тоже дышит через аппарат, у меня есть брат, или сестра. Не бойся свет дадут, во все времена в больницах был запасной генератор, или запасное питание. Не переживай….

Наши аппараты продолжают сигналить.

Наверное, они говорят, что нет электричества. Сколько они так проработают, а что делать дальше. Неужели смерть. Даа-а, смерть. Быстрая, как тогда. Я просто усну. Прошли минуты.

Удар… снова удар… снова.

Судя по звукам, дверь наша долго не выдержит, аппараты пищат. Дверь вот-вот сломается. Как же я хочу, что б аппарат умер быстрее, чем он войдёт сюда. Пожалуйста дорогой разрядись.

Аппарат замолчал. Не мой. Мой работает, мой сигналит. Прощай мой брат или сестра, тебе повезло, надеюсь ты не мучаешься больше. Как жаль, что я тебя не знал.

Удар, нет не о дверь, глухой удар об пол, сопение. Мой сосед упал на пол, он жив, он дышит. Я слышу, как он дышит! Громко, сопит, как будто мешает что-то… может он встанет и заберёт меня с собой, я слышу хрипы, его тяжелое дыхание, громкое и глубокое…

Удар…

Дверь пала. Судя по звукам, разлетелась в разные края. Ого вошло, я съёжился, а кожа покрылась гусиной коркой. Мой сосед! Что с ним? Он ушёл? Раздался глухой шлёпок. Дыхание соседа было громким, но видимо кричать он не мог, оно было чистым. Я слышал. Я слышал, как плоть его разрывают, а на меня падали капли его крови. Скоро все это кончится. Я слышу хрипы, они натяжны, они все реже, они захлебываются… Скоро я буду с Сашей.

Аппарат перестал работать.

У меня кашель.

У меня кашель!!!!

Я отхаркнул эту трубку, и она упала на живот, я вздохнул, полной грудью, как же свеж этот утренний воздух. Еще ни разу в жизни я не чувствовал более вкусного глотка воздуха.

Оно затихло.

Я чувствую его дыхание возле уха.

Еще глоток свежего воздуха, но в нем уже вкус железа.

Плевать.

Саша, я иду.

Многие считают, что история индийского мальчика-волчонка Дина Саничара вдохновила Редьярда Киплинга на написание его самой знаменитой и любимой миллионами читателей «Книги джунглей». Хотя до Маугли были мифические Ромул и Рем, Энкид и Джангар из монгольского одноимённого эпоса, а после появились Тарзан и Шаста, всё же весьма гиперболизированный образ этих персонажей был весьма далёк от действительности.

Как и Маугли, Дин был диким мальчиком, воспитанным волками, хотя его жизнь сильно отличалась от вымышленного героя. Книжный Маугли удивил читателей своим воспитанием и мужеством. Побывав в индийском лесу, он был усыновлен животными, которые кормили, защищали и оберегали его. Дин тоже был воспитан волками, но у этого реально существовавшего мальчика жизнь была совсем не сказочной. Рожденный в Индии, проживший там до 6 лет, а потом переехавший в Англию с родителями, молодой писатель Редьярд спустя десятилетие вернулся на свою малую родину. Его знаменитая «Книга джунглей» увидела свет в 1895 году.

Оказывается, история Маугли родилась спустя два десятилетия после того, как Дин Саничар был пойман индийскими охотниками в стае волков. Но в отличие от смышленого книжного героя, Дин был умственно отсталым, несмотря на годы реинтеграции в человеческом обществе. Дин был не единственным мальчиком, чья необычная жизнь воплотилась в книжное повествование. Но именно его история жизни оказала непосредственное влияние на одного из самых известных британских писателей.

Охотники похитили его и убили волка-компаньона

Охотники случайно наткнулись на Дина в джунглях и стали свидетелями того, как он шел на четвереньках следом за своим другом волком. Любопытство взяло верх, и они начали целую охоту на мальчика, чтобы поймать его. Они предприняли многочисленные попытки заманить дикого ребенка и отделить его от волка, но им не удалось их разделить. Охотники убили волка при первой же возможности. Все произошло прямо на глазах мальчика. Они принесли Дина в детский приют, где миссионеры крестили его и дали имя Саничар, что на языке урду означает «суббота», потому что именно в этот день недели он попал в приют. В то время отец Эрхардт отвечал за миссию, и попытался лучше узнать и понять мальчика.

Дину пришлось довольно сложно приспосабливаться к своей новой жизни, ведь все считали его умственно отсталым. Однако он продемонстрировал способность рассуждать и время от времени стремился выполнять определенные задачи. Дети учатся говорить в течение первых двух лет своей жизни. Некоторые дети выговаривают «мама» или «папа» уже в шесть месяцев и через пару лет начинают уже спокойно общаться предложениями. Эти временные вехи совпадают с умственным, эмоциональным и поведенческим развитием ребенка. Однако, Дин никогда так и не заговорил. Несмотря на многочисленные попытки окружающих научить его речи, мальчик-волк так и не выучил человеческий язык и не научился письму. Он всю жизнь общался, издавая звуки животного.

Мальчик быстро научился курить

Малыш испытывал отвращение к одежде и отказывался разговаривать, но ему нравилось ходить не на четвереньках, а на ногах, хотя это давалось ему нелегко. Очень скоро он перенял у взрослых пагубную привычку и пристрастился к курению. Возможно это и стало причиной туберкулеза, сгубившего его в последствии. У большинства детей начинают расти зубы в возрасте от четырех до семи месяцев и к трем годам уже полный набор зубов. Скорее всего Дину было поначалу в стае волков очень тяжело питаться без зубов, ведь волки являются плотоядными животными и едят в основном сырую дичь. Но со временем он похоже привык только к той пище, что ела стая. Впервые появившись в приюте, мальчик наотрез отказался питаться приготовленной едой. Но он с жадностью накинулся на сырые куски мяса и с рычанием ощерившись обгрызал косточки.

Сразу же после доставки мальчика из джунглей, люди пытались привить ему навыки жизни в обществе и заставляли одеваться. Научившись ходить по-человечески, он почти двадцать лет насильно заставлял себя одевать штаны и рубаху. Помимо него в детский приют позже привезли еще мальчика-волка из Крондштадта, который разделял нежелание Дина одеваться. Им обоим нравилось бегать как в джунглях нагишом. Дин провел большую часть детства с животными и ему было достаточно сложно привыкнуть к людям. Но несмотря на это, ему удалось сразу найти общий язык с другим диким ребенком, жившим в этом же приюте.

Отец-настоятель приюта считал, что между мальчиками мгновенно установилась «связь сочувствия» и они даже учили друг друга новым для них навыкам человеческого поведения. Например, как пить жидкости из кружек. Они оба выросли в дикой природе, поэтому им вместе было гораздо уютнее, ведь они понимали друг друга.  Как бы это не звучало странно, но помимо Дина под конец XIX века в индийских джунглях были найдены и другие дети-волчата. Один из миссионеров нашел в 1892 году дикого ребенка возле Джалпаигура. На следующий год нашелся мальчик, который обожал кушать лягушек, в Баципуре возле Далсингарая.

Еще два года спустя ребенка нашли возле Султанпура и говорят, что в последствии он хорошо освоился среди людей и даже пошел работать в полицию. Последним нашли еще спустя 3 года ребенка возле Шаджампура, который вообще не смог приспособиться к жизни среди людей, хотя его пытались 14 лет «приручить». Прожив в приюте почти десятилетие, Дин не смог наверстать упущенное в своем умственном развитии. Восемнадцатилетний юноша едва достиг 152 сантиметров роста. Юноша был низколобым и с большими зубами, он постоянно нервничал и чувствовал себя «не в своей тарелке». Считается, что он умер в двадцатидевятилетнем возрасте из-за туберкулеза в 1895 году. Однако по другим источникам ему к тому времени исполнилось 34 года.

Доказательства о существовании детей выращенных волками впервые появилось в Индии 50-х годах XIX века

Брошюра 1851 года «Учет волков, воспитывающих детей в их стаях по индийской статистике» сэра Уильяма Генри Слимана, является одним из первых фактов, объясняющих существование шести детей-волков в Индии. Пятеро из этих диких детей были найдены на территории современного Султанпура. Один был пойман в районе современного Бахрейха. По словам Слимана, было много волков, которые жили недалеко от города Султанпур и других районов на берегах реки Гомтри, и они бегали с «большим количеством детей».

Воспитанники волков, дети были убиты в джунглях тиграми и другими хищниками

Почему в джунглях находились только дети, воспитанные волками, а не взрослые юноши или девушки? Вполне вероятно, что многим детям не удавалось пережить свое детство. Возможно, они умирали от голода или их убивали сами волки или другие хищные животные. В «Книге джунглей» самым страшным противником Маугли был бенгальский тигр Шерхан. И это тоже не случайно: в реальности в Индии даже в то время было много тигров, которые могли бы с легкостью напасть на ребенка в волчьей стае, ведь людям не дано бегать так же быстро, как волкам. В течение XIX века охотники нередко в джунглях находили мертвые детские тела, обглоданные дикими животными.

Дикие дети: правда или обман?

На протяжении многих лет поступали многочисленные истории о диких детях, которые были пойманы и вновь приучены к жизни в обществе, но впоследствии многие из рассказов были развенчаны. Да и не все дети преодолевали в себе животное начало - иным так и пришлось всю жизнь провести в стенах психдиспансера. Один из самых известных случаев в 1920-х годах касался двух девочек Амалы и Камалы, которым было почти по девять лет во время спасения их из волчьей стаи. Человек, нашедший их, всем рассказывал, что малышки выли на луну, ходили на четвереньках и ели только сырое мясо. Он попытался научить их ходить и говорить.

Но старания его не увенчались успехом. Спустя год, старшая Амала умерла, видимо девочка так и не научилась жить среди людей. Камалу удалось научить ходить прямо и говорить несколько слов, но в 1929 году, ее тоже не стало по причине почечной недостаточности, на тот момент ей было всего 17 лет. Исследователи были очарованы этой историей и написали о них много рассказов и книг. Но позднее выяснилось, что девочки вовсе не были воспитаны волками, а с рождения были инвалидами с врожденными дефектами конечностей.

Все вышеописанные истории говорят нам о том, что ребенок похож на губку и впитывает все, что видит в своем окружении. В стае волков - он ведет себя по волчьи, рядом с обезьянами - старается копировать их поведение и так далее... Но пожалуй сложнее всего, находясь в обществе людей - оставаться человеком.

Источник:

https://ladypanda.net/istorii/u-maugli-byl-prototip