Раньше я занимался мелким строительством в частной фирме где-то в глуши Миннесоты. В основном частные заказы. Кому-то нужен новый настил на террасе или хотят построить гостевой домик на краю участка. Это не те люди, что говорят: «Хочу индивидуальный бассейн», это скорее те, что говорят: «Нужен забор от миграции свиней».
К нам обратилась компания, которая работала с правительством над крупным экологическим проектом. Деньги на него были заложены уже много лет, но по тем или иным причинам только теперь они решились нажать на курок. Видимо, боялись, что финансирование урежут, прежде чем успеют всё закончить, поэтому подтянули всех подрядчиков в округе. Тут и я понадобился.
Мы с бригадой никогда раньше не работали ни над какими «экологическими проектами». Мы толком и не понимали, что это вообще значит. Но платили хорошо, так что решили хотя бы выслушать. Мой начальник, Броуган, встретился с их представителем. Минут тридцать поговорили. Потом он вышел, кивнул нам и сказал:
Нас поселили в жилом комплексе на окраине маленького миннесотского городка Томскуг. У въезда стояла приветственная табличка с синей подсолнухой. Странное место. Не то чтобы прямо враждебное, но постоянно замечаешь мелочи, из-за которых останавливаешься и задумываешься. То обязательно кто-то стоит на остановке, то в одной и той же квартире всё время открыто окно. Вот такие пустяки.
Нас расселили по небольшим временным квартирам, полностью меблированным. Проект рассчитан на два месяца интенсивной работы, так что объём предстоял приличный. Наш работодатель — «дочка» большой компании с логотипом в виде огромного топора, и они не скупились. Грузовики с их эмблемой круглые сутки катались по городу. Мой начальник был далеко не на вершине иерархии; в команде было больше двух сотен человек со всей части штата. В основном частники, но человек сорок — штатные сотрудники компании. Их можно было отличить по цвету касок.
Нам сказали, что проект — природоохранный. В городе и окрестностях расплодилось множество инвазивных видов, и это последняя попытка не дать им распространиться. Не уточнялось, о каких именно видах идёт речь, но я решил, что о лягушках. Их там кишело. Толстые, как коровьи лепёшки.
Мы разбили лагерь в районе, который назывался Озеро Лягушек. Местным это не очень понравилось, пришлось ставить заборы. Никого не пускать, никого не выпускать. По периметру патрулировали вооружённые охранники. Дорожку, идущую вокруг озера, пришлось перекрыть — это вызвало небольшой переполох. Ещё и с дорогами вопрос: по берегам стояло полно жилых домов, так что нам пришлось рыть временные подъезды к шоссе. Это как раз входило в мои обязанности: тяжёлая техника. В основном копать.
К концу первой недели они отгородили участок озера. Мы насыпали песчаные дамбы, чтобы фактически отделить угол озера от остальной воды. Зачем именно — я не понимал, но быть в курсе не входило в контракт. Моё дело — водить технику и ездить туда, куда скажут. А потом пригнали насосы.
Четыре промышленных водяных насоса. Они собирались осушить угол озера. Вот зачем мы его отгородили. Как это поможет «природоохранному проекту», я не знал, но на месте было полно людей образованнее меня, которые явно знали, что делают. По крайней мере, выглядели так.
День десятый, насосы запустили. Вместо обычных грузовиков в город пошли водовозы. Когда уровень воды стал падать, я заметил, как люди в белых химзащитных костюмах спускаются к дамбам с баллонами за спиной. Они травили озеро каким-то хлором; запах стоял до самого города. Должно быть, они угробили десятки тысяч лягушек.
Правда, это им мало помогло. Знаете, что было с насосами? Их постоянно клинило. Представляете, сколько лягушек должно проплыть в насос, чтобы проскочить фильтры и забить его? Столько, что начинаешь думать — это уже не случайность. Столько, что кажется, будто они сами хотят умереть. Механики горбатились без конца. То есть ещё больше, чем мы все.
Но ко второй неделе тот угол озера осушили. Меня сняли с тяжёлой техники и отправили проверять конструкции. Выяснилось, что дно озера не такое уж пустое, как можно было ожидать. На самом деле, там, на самом дне, стояло целое здание.
Однажды Броуган подошёл ко мне во время обеда. Сел рядом, и мы уставились на осушенный котлован. Ребята в белом всё ещё распыляли хлор. К запаху мы уже привыкли. Броуган протянул мне нижнюю половину своего сэндвича.
«Говорил им без майонеза, — вздохнул он. — Такое впечатление, что этот город против нас.»
«Они нас не любят», — сказал я. — «У забора всегда кто-то толпится.»
«Просто любопытствуют, — отмахнулся он. — Хотя да, не думаю, что они рады нашему присутствию.»
«Я думал, наоборот. Мы же решаем проблему, правда?»
Броуган не ответил. Просто снова посмотрел на яму и сделал глоток «Гейторейда». Я не стал настаивать.
Он объяснил, что меня отправляют вниз помогать строителям. Они решали, что делать с церковью, а пока требовались подготовительные работы. Лестницу вниз в котлован, перила, чтобы держаться, пару бытовок для команды. Уже гнали кран и ровняли склон в пандус, чтобы могли спускаться грузовики. Маштаб был огромный.
Пару дней я работал над лестницей, пока не услышал, как кто-то зовёт человека с опытом по внутренней безопасности. На крикуна была синяя каска — штатный сотрудник. Я подумал, что можно получить надбавку, и вызвался — у меня сертификатов больше, чем мне хочется перечислять, а им нужен был кто-то, кто проверит бывшую «подводную» церковь на безопасность осмотра.
Так вышло, что это и стало моим новым назначением.
Церковь оказалась больше, чем кажется. Вся она стояла под водой бог знает сколько. Была колокольня, но колокол давно исчез. Снаружи, на беглый взгляд, всё держалось крепко. Словно вода её законсервировала. Кто бы её ни строил, он чёртовски постарался, чтобы дерево не сгнило насквозь.
Когда я наконец решился зайти внутрь, признаюсь: мне было страшно. Место герметичное, а от водорослей весь свет пожирается. Только фонарик и свет налобников у любопытных ребят, выглядывающих в распахнутые двери.
Я удивился: скамьи на месте. Видно алтарь и крест. Были двери дальше вглубь, но стены так покрылись следами времени и воды, что их едва можно было отличить от остального. Я решил не испытывать судьбу, пока не оценю несущие конструкции.
Строение было странное. Если не считать тучи лягушек, прячущихся под лавками, то сам потолок имел необычные детали. Казалось, всю церковь строили так, чтобы она могла долго оставаться под водой. Словно те, кто её возводил, изначально рассчитывали, что она утонет. Будто это и было целью.
Приходилось тесниться с лягушками, но в итоге я решил, что по зданию можно передвигаться. Не настолько, чтобы заводить тяжёлые машины, но достаточно, чтобы пара человек могли идти невдалеке друг от друга. Мне поручили поставить строительные прожекторы и настелить стальной решётчатый настил.
Я думал, что поначалу буду работать один, пока не обеспечим базовую безопасность, но вышло иначе. Утром, войдя в церковь, я обнаружил, что там уже кто-то есть. Женщина примерно моего возраста в белой каске — значит, не «босc» из компании и не частник, а какая-то госструктура. Одежда яркая, на контрасте с тёмной кожей, а глаза почти неестественно светлые. Видно было, что персона важная: в грязи не измазана, как мы, и вместо планшета-планшетки — iPad.
Но больше всего — улыбка, прожигающая камень. Впервые встретившись взглядом, я будто на солнце посмотрел.
«Привет!» — сказала она. — «Я Ева.»
«Здрасте», — представился я. — «Чем помочь?»
«Я пришла оценить вашу работу, — ответила она. — Сами понимаете. Один копает, трое прорабов проверяют лопату на повреждения. Ещё двое накидывают страховки.»
«Не мне рассказывать. Значит, нянчите?»
«Пока да. Просто считайте, что меня тут нет.»
«Проще сказать, чем сделать.»
Я не собирался говорить это флиртовато, но как-то вышло. Она не обиделась — заправила прядь за ухо, глаз не отводя. И с меньшего можно влюбиться.
Ева иногда помогала — в основном с решётчатым настилом. Без него было как по чёрному льду идти. Один шаг не туда — и плечо из сустава. За работой болтали о всяком. Какие объекты были, какие клиенты попадались, как обычно. Она больше была «офисным штабом», своих историй у неё было немного. Зато ей нравилось слушать мои.
«Здорово, что мы этим занимаемся, — сказала она. — Я давно хотела увидеть это место.»
«Я думал, мы тут из-за лягушек, — говорю. — Экологический проект же.»
«Так и есть, — кивнула она. — Но всё равно хотела увидеть.»
«Ты что-нибудь знаешь об этой церкви?»
«Церковь скандинавских поселенцев, начало XIX века. Они здесь были задолго до закона о хоумстеде, так что рвались, мягко говоря, сильно.»
«Странно ведь, да? Что её построили так, чтобы пережить затопление.»
«Многие прибрежные общины готовились к внезапным наводнениям, вот они и притащили это знание вглубь континента.»
Я посмотрел на неё с любопытством, она закатила глаза.
«Ну и что, люблю историю. Подай на меня в суд.»
«Это не уголовка, — говорю. — Скорее гражданское.»
Она фыркнула и покачала головой.
Пока мы за пару дней укрепляли церковь, я стал реже встречать Еву. Видимо, у неё было полно других людей, за которыми надо приглядывать, а со мной она просто устраивала себе передышку. Одно дело — держать в узде целую команду, требующую менеджмента и надзора, и другое — присматривать за одним упрямцем с отвёрткой. Но я уже начал ждать встречи с ней. Если честно, это была лучшая часть дня.
Я возился с усилением оконных рам. Передали, что окна будут снимать целиком; просто вытащат из проёмов. Броуган прямо не говорил, но, похоже, церковь либо снесут, либо разберут до неузнаваемости. Жалко. Она простояла больше века, а теперь уйдёт в небытие без объяснений. Не верилось, что всё из-за лягушек. Большинство из них уже дохлые. Хлором почти не пахло.
Я заметил, что кто-то выломал двери в задней части церкви. Это как раз то, на что я ждал разрешения, значит, кто-то опередил. Подумав, что добро уже получено, я немного прошёлся сам.
За церковью был склад и лестница на старую колокольню. Маленькая комнатка для священника — готовить проповеди и вести записи. Удивительно. Хотя почти вся мебель сгнила, было видно, где что стояло. Угол для стола и стула, рядом книжные полки. Большинство целы. Только книг нет.
Я поставил туда ещё пару прожекторов — и понял, что не один. Обернулся — Ева стояла в проходе с фонариком.
«Если что, у нас пока нет допуска туда заходить, — сказала она. — Так что могут быть неприятности.»
Я посмотрел на неё, но она не сдвинулась. Уходить не собиралась.
«А тебя это, похоже, не смущает», — заметил я.
«Пока нет, — улыбнулась она. — Признаюсь, мне любопытно. Кажется, это место рассказывает историю.»
Мы открыли дверь к лестнице колокольни. Деревянные ступени были в хлам, зато вёл проход в подвал. Там что-то светилось — я решил, что кто-то уже поставил лампы. Ева тронула меня за плечо.
«Можно вопрос? — сказала она. — Правда, что они собираются снести это место?»
«Это уж твой уровень, не мой, — отвечаю. — Я хожу куда скажут.»
«Знаю, но меня платят за перепроверку. В курс дела меня особо не вводят.»
«Ну, окна снимают, — объяснил я. — Думают разобрать передние помещения. Вход и эту, эм… мини-комнату.»
«Нартекс, — сказала она. — Это называется нартекс.»
«Звучит как инопланетянин из “Звёздного пути”.»
Она снова фыркнула, едва не поперхнулась слюной.
После разговора я кое-что разузнал. Поспрашивал начальника и ребят на тяжёлой технике — у всех ощущение, что церковь пойдёт под снос. Работы много, грунт ещё не готов. Нельзя рисковать, чтобы всё снова затопило, пока там стоит техника на миллионы долларов.
Я сомневался в необходимости рушить старую церковь в рамках «природоохранного» проекта, но к этому моменту уже было, так сказать, общим секретом, что мы делаем вовсе не то, о чём говорят. Я просто делал свою работу, всё казалось законным, но на душе было неспокойно. Как зуб вырывать — хоть врач и нежный, всё равно неприятно.
В следующий раз, когда я встретил Еву, она уже была в толстых белых перчатках и перетряхивала деревянный хлам. Я рассказал ей о том, что услышал, и как это всё не слишком надёжно: чётких сроков и плана мало кто знал. Но грузовики действительно гнали вниз для тяжёлых работ. Просто так такие штуки не делают.
Когда я закончил объяснять, она подошла.
«Спасибо, — сказала она. — Я ценю, что ты постарался.»
Она наклонилась и поцеловала меня в щёку. Я так удивился. Повернулся к ней, не зная, что сказать, — и получил ещё один поцелуй, на этот раз в губы. Думаю, случайно, но она не смутилась. Быстро ушла, прежде чем я успел ответить. От неё шёл тонкий фиалковый запах, который держался на мне ещё долго, и губы покалывало. Или это сердце. Не разберёшь.
В тот вечер что-то было не так. В животе бурлило, будто кишки всё время двигаются. Я постоянно отрыгал, словно меня изнутри газировали. При каждом выдохе слышался сип. Сначала подумал на грибок — в старых зданиях такое бывает.
Почти не спал. Бегал в туалет и откашливал солёную чёрную слизь, которая застревала в горле. Посветил фонариком в рот, глядя в зеркало, — на миндалинах чёрные точки. Даже когда стоял, запрокинув голову, ощущал давление в горле; будто кровь стала гуще. Что-то вроде растущей боли. Сложно объяснить.
Я понял, что вляпался, когда услышал снаружи кваканье. Уже рассвело. Мне и правда стало получше, но предстоял больничный. На стройке нельзя работать, если спал меньше двух часов.
Когда я вернулся на раскопки через день, окна уже вынимали. Похоже, от идеи аккуратно вынуть их из рам отказались и просто пошли по стеклу. Мужик с куском стальной трубы стоял на лестнице и выбивал панель за панелью. Стёкла с грохотом падали внутрь, звеня по решётчатому настилу.
«Лучше?» — спросил Броуган.
Я не заметил, как он подошёл, значит, ещё был не в себе. Но поднял большой палец.
«Хорошо, — сказал он. — Нам ещё больных не хватало.»
«Да ты что? — хмыкнул он. — Два водителя с температурой и один не берёт трубку.»
«Не. Тебя мне надо внутри. Вынеси скамьи и весь хлам. Надо расчистить под бульдозер.»
Полдня я просидел у лестницы, наблюдая, как пара лягушек пытается выбраться из ила. Недели химикатов — а они всё ещё тут. Может, и правда проблема с инвазивным видом.
Когда объявили перерыв, я спустился. Было непривычно видеть место при дневном свете: обычно солнечные лучи застревали в оконной тине. Я взял лом и поддел один из задних рядов лавок. Успел только один раз толкнуть, как кто-то тронул меня за плечо. Ева. Я так увлёкся, что не услышал, как она вошла. От неё всё ещё пахло фиалками.
«Хочу кое-что показать, — шепнула она. — Ты должен это увидеть.»
Я не из тех, кто халтурит, но мы шли с опережением, да и Ева — это Ева. Я не смог не послушаться. Она направилась в подвал, освещая путь плечевым фонарём. Я немного боялся идти вниз, не хотелось навернуться. Ещё собью её с ног — объясняйся потом. Но всё обошлось: ступени были каменные, монолит.
Там что-то светилось, но никаких ламп. Рассеянный свет шёл откуда-то дальше. Я колебался, но Ева подталкивала. Она не сомневалась ни секунды.
«Я уже смотрела на днях, — сказала она. — Тебя не было, вот я и решила не бездельничать.»
«Соскучилась?» — спросил я полушутя.
Мы дошли до низа. Раньше это, должно быть, был склад, но большая часть обвалилась. В завалах почти ничего не разобрать. Пахло сухими водорослями и илом. И ещё чем-то. Цветочным.
«Осторожно, — сказала она. — Уже рядом.»
Там была трещина. Тянулась от слоёной каменной кладки и уходила в землю. Футов восемь длиной, футов три шириной. Оттуда и исходил свет. Мягкое циановое сияние с проблесками ярко-фиолетового. Узор странно органический, как внутри початка кукурузы. Завораживает.
Я трижды попытался заговорить и только издал звуки. Горло ныло. Наконец, выдавил слова достаточно осторожно, чтобы они вышли.
«Что, чёрт возьми, это такое?»
«То, что они хотят уничтожить», — сказала Ева.
«То есть “мы” хотим уничтожить», — поправил я.
Я посмотрел на Еву, но она промолчала. Наконец, положила ладонь мне на щёку.
«Нет, — сказала она тихо. — Они. Не мы.»
Она потянулась поцеловать меня. На этот раз это было совсем не случайно. И сколько бы ни нравилась её нежность, что-то было не так. Лёгкое покалывание на губах — как целовать крапиву.
«Ты не из наших, да?» — прошептал я.
«Ты из города? Перебралась через забор?»
Вопросам места больше не осталось. Только прикосновения, поцелуи и самооправдания. Удивительно, сколько себе рассказываешь при виде красивого лица.
Следующие дни превратились в своеобразный распорядок. Я приходил, делал свою работу в церкви и встречался с Евой в тихие часы. Мы прятались в подвале и проводили время вместе. Иногда обнимались, иногда разговаривали. Она рассказывала про чрезмерно заботливого отца, который всегда за ней следил. Про кузена во Франции, у которого виноградник. Обрывки долгой и нелёгкой жизни. Совсем не вяжущейся с её мягкими манерами.
Я перекусывал и возвращался в свою временную квартиру. Там либо вырубался сразу, либо лежал без сна. Иногда меня мутило, иногда в голове роились картинки и мысли. Это не бессонница; будто я «забывал быть усталым». Становилось просто скучно. И всякий раз, когда так случалось, я хотел, чтобы Ева была рядом. С ней всё было лучше.
А потом в один день они начали демонтаж. Меня не предупредили. Я пришёл на объект — а работы уже идут.
Долго делали пандус, и вот, он готов. Спустили бульдозер и пошли через притвор и нартекс. Здание, простоявшее больше ста лет, рушили. Ничто их не остановит.
У меня участился пульс — они же не знали, что Ева может быть внизу. На берегу собралась толпа, но Броугана не видно. Не знаю, что на меня нашло, но я протиснулся через людей и схватил первого важного, кто попался из компании.
«Остановите! — сказал я. — Там в подвале человек!»
«В подвале! — повторил я. — Там внизу кто-то есть!»
«Под церковью! Погреб, он—»
Я не успел договорить: бульдозер двинул дальше. И тут раздался жуткий звук. Что-то треснуло, пол дал. Поселенцы многое предусмотрели, но не то, что по полу поедет многотонная стальная махина. Через секунды бульдозер провалился и накренился вперёд, снаружи торчала только задняя часть. Толпа ахнула, разноцветные каски метнулись на помощь.
Машиниста вытащили, но пол обрушился. Всё в месиво: перед церкви почти не осталось, бульдозер ушёл слишком глубоко, слишком быстро. Стены держались, но недолго. Нужно было вытаскивать технику и заходить с другой стороны.
А я всё думал о Еве. Она могла быть мертва. Раздавлена. Я пытался пробиться, но кругом хаос. Приехали фельдшеры, водителя осматривать, людей оттесняли. На время тяжёлые работы в котловане остановили, ситуацию переоценивали.
Я ждал возможности проскользнуть. Пропустил ужин, просто стоял. Лишь поздно вечером представился шанс. По периметру гуляли вооружённые, но в начале ротации они обычно смотрят наружу, высматривая внешние угрозы. Как только патруль растянулся, я юркнул вниз к церкви, мимо бульдозера и в подвал.
«Ева?» — позвал я. — «Ева, ты тут?»
Я быстро её заметил. За провалом и бульдозером, чуть дальше: она сидела у самой трещины, болтая ногами над светящейся глубиной. Свет играл на её лице, пробегал по коже рябью. Она будто не замечала меня.
«Надо уходить, — сказал я. — Нельзя здесь оставаться. Они всё снесут. Всё.»
«Мне некуда идти», — ответила она.
Она не подняла взгляда. Я заметил, что она слишком сильно наклонилась вперёд. Неужели соберётся прыгнуть?
«Пойдёшь со мной. Пойдём.»
Я протянул ей руку. Она взяла, посмотрела на меня.
Я поднял её. На лице — надежда, как солнце сквозь тучи.
Мы вскарабкались по ступеням и вышли к входу, пригибаясь под осыпающимся проёмом. Ева не поднимала голову, чтобы не видеть хаоса. Мы добрались до открытого неба — и остановились. Впереди люди. Охрана вернулась на позицию, и один из них увидел нас, выходящих из завалов. Футов сорок до него, но без грохота машин было тихо. Он услышал нас раньше, чем увидел.
«Вам нельзя там быть! — крикнул он. — Вы что творите?!»
«Она была в подвале! — крикнул я. — Там небезопасно!»
Он щёлкнул фонарём и ослепил нас. Лица я не увидел. Но услышал, как изменился его голос. Из уверенного и властного стал дрожащим. Что-то произошло. И в следующую секунду он позвал помощь по рации.
Я повернулся к Еве — и вспыхнули прожектора. Один за другим, накрывая объект бледным проминдустриальным светом. Но команд не было — только паника. Крики. Кто-то называл какой-то код, кто-то подтверждал. Ева смотрела на меня с неверием, пытаясь подобрать слова.
«Сделайте что-нибудь! — крикнул один из охранников. — Да сделайте хоть что-нибудь!»
Я смотрел на Еву, когда первая пуля вошла. Прямо над сердцем.
Я моргнул — и что-то переменилось.
Евы рядом больше не было.
Передо мной стояло другое. Большое, футов шесть в ширину и восемь в высоту. Дюжина щупальцеподобных ног расползалась во все стороны. Одна наполовину человечья рука разворачивалась в нереальную, из пяти суставов, конечность. Тело — из сжимающихся и раздувающихся мешков, как из резины, опоясанных пульсирующими голубыми жилами; будто миска лапши, стянутая леской.
А сбоку — истлевшая голова давно умершей женщины. Свисала сбоку, словно после второй мысли, тонкая прядь волос держалась на остатках кожи. Всё это дышало, как умирающий шарик.
Ещё выстрел, потом ещё. Я моргал от каждого хлопка, и она менялась у меня на глазах. То я видел её, как привык. То — это немирское. Она упала на колени и закричала о помощи. В следующем вздохе я слышал ужасное кваканье, как у быка-лягушонка в извивающемся туннеле.
Но больше всего мне врезался образ той, знакомой Евы. Нежной, красивой женщины, которую прошивают пулями. Тянущейся ко мне. И когда я не потянулся в ответ, предательство выступило на её лице так же явственно, как дырочки от пуль на груди. Она заговорила. И в её голосе не было боли. Какая бы форма у неё ни проступала, голос оставался прежним от вздоха к вздоху.
«Это был твой план, да? — сказала она. — Вытащить меня наружу. Сделать уязвимой.»
Я прикрыл голову. Они звали подмогу. Кто-то вёз винтовку. Я слышал двигатель вдалеке. Ева подняла взгляд. В другой форме её череп повернулся к небу.
«Отец! — крикнула она. — Отец!»
Я отполз, скользя в грязи. Кто-то палил из крупнокалиберной, останавливаясь лишь перезарядить. Ей было всё равно. Я не понимал, откуда стреляют, видел только множество огней и вспышки. В ушах звенело, но собственного пульса я слышал сильнее.
Весь день небо было затянуто. Я не думал об этом, но когда Ева подняла голову, поднял и я. И там, в облаках, что-то шевельнулось. Завихрение, будто кто-то ворошит.
И в момент, от которого перехватило дыхание, тучи разошлись. Сверху посмотрел глаз. Невероятно огромный, беспримерный, чужой глаз.
Это чувство не описать. Дело не только в масштабе — в нереальности. Сознание отказывается понимать увиденное. Сколько бы фильмов о монстрах ты ни посмотрел и сколько бы книг ни прочитал, воображение доведёт лишь до порога. Но лежать с грязью на ладонях и ощущать, как ветер бьёт в лицо, пока само небо меняется, нарушая правила, — это совсем другое. Знаешь, что жизнь уже не будет прежней. Вспоминаешь, что твоё существование — просто случай и совпадение. И в тот миг я никогда ещё не чувствовал себя настолько человеком.
Я выбрался из осушенного котлована, когда брызнули первые капли дождя. Подогнали грузовик — готовили отчаянный манёвр. Может, переехать её. Глаз в небе медленно повернулся, уставился куда-то вправо. В воздухе что-то переменилось — будто тёплая волна прошла по нам.
И тут я увидел, как человека «развязало».
Один из наших охранников. Его тело лопнуло, как дешевая упаковка с заправки, и из него посыпались лягушки, лезли одна через другую, падали на землю. Следом — второй рядом с ним, оставив после себя только лоскуты кожи и испачканную внутренностями одежду.
Некоторые бросились бежать. Глаз повернулся — и чей-то голос оборвался. Водитель грузовика выпрыгнул из кабины и помчался к воротам, вопя во всю глотку. Холодный, панический визг. Люди так звучать не должны.
Потом глаз посмотрел на меня.
Я ощутил, как что-то раздувается в груди. Лёгкие отказались выдыхать. Я распухал изнутри. Мысли расползлись. Ничего не мог подумать. Даже закричать не мог. Уставившись в невозможное, я не знал, что сказать и что делать. Только махал руками и валялся в грязи. Я был полностью, фундаментально беспомощен.
И вдруг остановилось. Взгляд опустился вниз, на Еву. Она что-то сказала, но я слышал только сердце. Мгновением позже глаз закрылся.
Объект опустел. Вдалеке выл сигнал тревоги. Но на миг остались только я и Ева, по разным сторонам. Я — наверху, она — внизу. И в последний раз я увидел её такой, какой она хотела казаться: простреленная пулями женщина, скользящая назад, в подвал, и исчезающая в трещине. Ни слова.
Дождь хлестал стеной. Озеро снова наполнилось, поглотив остатки здания. Наши прожекторы не пробивали мутную поверхность — она казалась бездонной. Я сидел и смотрел, как сотни, а может, тысячи лягушек ныряют обратно и уходят во тьму. Дождь промочил меня, смыв грязь с рук.
Наверное, я просидел там часами, прежде чем вооружённые охранники меня увели. Сковали наручниками и посадили в чёрный автомобиль. Следующие дни они задавали массу неприятных вопросов, и я отвечал честно. В конце мне поставили ультиматум. Ехать домой и заткнуться — или остаться во тьме и говорить сколько угодно. Ничего не обещали, кроме того, что, если не соглашусь, сделаю себе медвежью услугу на всю жизнь.
Это было не так давно, думаю. Дни сливаются, когда не понимаешь, как спать. Я не говорил компании, как сейчас себя чувствую. По ночам стало хуже. Опухает горло, странная «бессонность». Я заметил что-то вроде горизонтальной щели в глазах. Появилось «слепое пятно», которое не объяснить, будто глаза расползаются к вискам. Иногда просыпаюсь от кваканья — оно не с улицы.
В зеркале я другой. И внутри — другой. Я стал другим с того первого поцелуя. И я понимаю, что должен бы чувствовать отвращение, злость, страх, но мне тепло, когда думаю о Еве и о том, что у нас было. Даже сейчас. Ничего не могу с собой поделать.
Пока пишу это, пальцы выделяют липкую слизь, от которой клавиши отваливаются. Вокруг шеи мягчает кожа, будто формируется мешок. Я, кажется, понимаю, что происходит. И странным образом — я не против.
Озеро всё ещё под забором. Броуган и бригада там. Насколько знаю, они рассматривают разные варианты, но всё ещё во что бы то ни стало хотят сломать здание и взять объект под контроль. Не знаю уж точно зачем, но похоже, это приоритет, за который готовы умирать. Грузовики всё ещё ездят через этот маленький город.
Меня увезли далеко. Мне каждую неделю приходит небольшой чек, и, пока я молчу, подозреваю, будет приходить ещё. Но, боюсь, я дошёл до точки, когда мне нельзя появляться на людях. Я не узнаю себя в зеркале. И едва понимаю собственный голос.
И по сей день часть меня хочет вернуться.
Хочу нырнуть в глубокую воду. Забить ногами и отдаться.
Хочу увидеть Еву такой, какая она есть. Обнять её — и быть обнятым.
И вот тогда, только тогда, всё будет хорошо.
Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit
