Эхо звонка не успевает впитаться в выцветшие школьные стены, как в класс заходит тёмная и тощая фигура. Куаныш Ормековна прижимает сухой рукой к торчащим под блузкой рёбрам классный журнал. Свободная рука у неё тоже прижата к телу и согнута в локте, будто клешня богомола. Указательный палец замер у рта. Звучащие миг назад голоса одноклассников гибнут в мрачном взгляде математички. Она пару секунд смотрит на детей из–под чёрной чёлки, прикрывающей затемненные очки, и проходит к учительскому столу. Бросает журнал и, не садясь, перебирает длинными пальцами тетради с домашней работой. Вновь поднимает глаза, смотрит точно на Сашу.
– Стрельников! – Она называет его по фамилии, как и всегда. Других называет и по имени, особенно двух любимцев: Женю и Виталю.
Саша нервно сглатывает, хотя рот его совершенно сухой.
– Но ты, конечно, все решил, да?
Саша осторожно кивает, пытаясь распознать, где припрятан капкан.
– Дневник, – она тычет бледным указательным пальцем в край своего стола. – Или ты и его забыл?
Ничего он не забыл. Девственно чистая домашняя тетрадь лежит в рюкзаке. Просто его одноклассник, добродушный и улыбчивый Илья Кривоносов, что всегда давал Саше списать домашнюю работу, последнюю неделю не появлялся в школе. Говорили, что у него проблемы со здоровьем, и он лежит без сознания в детской больнице. Мальчишке не повезло: он заболел, когда остался дома один – родители в тот день уехали на дачу, а потому помощь он получил очень поздно. Говорили, что врачи ещё борются за его жизнь.
Пока Саша несёт дневник, в спину ему летят сдавленные смешки. Вообще одноклассники у него не злые, но в 407 кабинете сочувствия не найти, будто сам воздух в классе на двенадцать парт выдавливает из людей всё хорошее.
Это всё она, думает Саша. Она портит всё вокруг.
Мальчик смотрит исподлобья на Куаныш Ормековну. Выдерживает только секунду её ответного взгляда из-за затемненных стекол. В её черных глазах кипит густая и вязкая злоба. Саша разворачивается и хочет вернуться на место.
Сердце на секунду замирает, затем отчаянно бьётся о рёбра, как дикая птица в прутья клетки.
Она диктует быстро, чеканит слова, точно забивает гвозди. Саша бросается к мелку, вонзает острый край в бескрайнюю гладь доски. Мелок рассыпается в руках. Он бросается к другому, но остался только розовый. Саша на память дописывает уравнение. Розовый мелок ужасно громко скрипит по доске, выцарапывая символы. Закончив, Саша оборачивается на класс. Одноклассники смотрят то на него, то на учительницу.
Куаныш Ормековна стоит лицом к окну. Саша видит её сутулую спину и согнутую в горб шею. Одна рука её безжизненно висит вдоль тела, вторя согнута в локте. Наверняка, думает Саша, она держит палец возле рта. Он вспоминает высохшего паука, что посмертно застрял в своей паутине на первом этаже в подъезде. Лапки его вытянулись вдоль тельца, вопреки обычному сворачиванию в бутон. Вот и она со своими вытянутыми тощими голенями, торчащими из–под фиолетовой юбки, с вжатой в тело головой напоминает ему членистоногое, лишь прикидывающееся человеком.
Она оборачивается в тот же миг, будто слышит мысли Саши. Смотрит молча, прижав указательный палец к сухим и тонким губам. Рот её приоткрыт. Саше кажется, что оттуда вот-вот выползет сонная муха.
– Мелок сломался. Был только розовый.
Она достаёт из стола коробку с новыми мелками, открывает и ставит поверх Сашиного дневника. Он видит, как по обложке с известным португальским футболистом рассыпается белая известковая пыль.
Куаныш Ормековна упирается указательным пальцем в стол возле коробочки. В этот момент перст её походит скорее на иглу, чем на часть человеческого тела. Начни стол под её пальцем вращаться из приоткрытого рта учительницы, точно из жерла граммофона, зазвучала бы музыка, сотканная из стонов детей, прошедших через то, что проходит Саша.
Мальчик тянется к коробочке. Достает оттуда мелок и роняет на пол. Тот разбивается пополам и укатывается двумя частями под ближайшую парту. Виталя – один из любимчиков, что сидит за первой партой, – ныряет услужливой золотой рыбкой вниз и достает оба фрагмента Сашиной оплошности.
– Спасибо, Виталя. Положи в коробку.
Мальчик заботливо кладет мелки на место.
Саша вновь протягивает руку к коробочке, но тут же получает хлесткий удар тощей кистью учительницы.
Руку обжигает. Саша отходит назад и непонимающе смотрит на учительницу. Та бесстрастно глядит на него через теневую завесу очков.
– Я и хотел, – отвечает Саша, потирая руку. Слезы блестят мелкими бусами в уголках глаз. Он сильно кусает нижнюю губу, и боль заглушает обиду.
– Так бери, – говорит учительница.
Саша вновь тянется к коробочке, но уже издалека, ожидая подвоха. Только пальцы его подтягиваются к посыпанному меловой пудрой краю, как по кисти вновь прилетает удар.
– Не этот, идиот! На полу! – Она протягивает тощий палец куда-то в сторону.
Саша оборачивается: на полу у ножки ближайшей парты лежит крохотный осколок мела, похожий больше на сорванный ноготь, чем на инструмент для письма.
Он подбирает свидетельство своей оплошности и буквально вонзает его в доску, и пишет, пишет. Сам не знает, что. Пишет, лишь бы что-то делать, а не стоять под взглядом Куаныш Ормековны. Саша чувствует себя букашкой в сети членистоногого хищника.
Он пишет и слышит тихие смешки одноклассников. Старается писать все быстрее, отчего мелок рассыпается окончательно, оставляя на пальцах лишь призрачный след. Саша вновь берёт розовый мелок. Продолжает царапать что-то, сочетая буквы и цифры, какие только приходят в голову. Слезы больше не держатся в глазах. Стекают по лицу горячими струями. Что-то бежит из носа.
Но он не останавливается. Все царапает, вдавливая со всей силы розовый кончик, желая лишь одного: чтобы весь мир вокруг раскололся вместе с этим сраным мелком, сраной доской, сраной математикой, сраной Куаныш Ормековной.
Она хватает его за руку. Резко дёргает в сторону. Мелок со скрипом чертит кривую и отправляется в свободный полёт.
Она стоит близко. Голова чуть наклонена. Сухое и безжизненное лицо, вяло подрагивает. Из приоткрытого рта пахнет кислятиной. А ещё духи: Саша никогда не нюхал настолько яркого и неприятного запаха. Будто кто-то смешал бензин с лимоном.
– Не знаю, – глотая слёзы, говорит он.
– Это было в домашней работе. Ты же её делал? – в голосе слышна издёвка.
– Ничего я не делал! – кричит Саша.
Она отпускает его руку, но лицо её – тусклое, как пластиковая маска, – все еще возле лица мальчика.
– Врун, бездельник, и плакса, – заключает она. – Садись.
Саша бежит на место и обрушивается на парту, закрыв лицо руками. Учительница царапает что-то в его дневнике.
– Передайте этому… – говорит она, вяло протягивая дневник в пустоту.
Саша думает только о том, чтобы эта тварь сдохла. Чтобы все они сдохли. Все, кто видел этот позор.
– Позвоню твоей матери. Пусть думает, что делать с таким тупицей. Нечего делать тебе в этой школе. Тебе в общеобразовательную надо, там таких как ты полно.
Кто-то протягивает дневник. Саша хватает его, подскакивает с места и со всей силы запускает в открытое окно. Дневник, расправив страницы-крылья, с шелестом вылетает наружу.
Куаныш Ормековна смотрит в окно, затем говорит, не оборачиваясь.
– Пошел вон, Стрельников.
Саша хватает рюкзак. Тот цепляется лямкой за спинку стула. Саша тянет, гремя и ругаясь. Стул цепляется за крючок на ножке парты. Мебельный конгломерат беспощадно путается, все растягивая Сашин позор. Надрываясь, мальчик срывает лямку рюкзака и выбегает прочь из кабинета, хлопнув от всей души дверью. Он слышит, как падает на пол известка, отвалившаяся от стены. Но ему все равно. Он хочет оказаться подальше от звериного логова.
До перемены целых полчаса. Саша сбегает по лестнице на первый этаж. Прячется от любопытных глаз в укромном коридоре возле учительского туалета. В этом крыле всегда прохладно, темно и пахнет сигаретами.
Эта сука может позвонить матери, думает Саша. Она и правда может. Такая не будет пугать зря.
Мать и так поколачивает Сашу после каждого собрания. Теперь будет новый повод.
– Каждый раз одно и то же: Коваленко молодец, Петров молодец, даже Юльку Орехову похвалили. А про тебя знаешь, что сказали?! Что нам стоит ещё раз подумать, не поменять ли школу! Как же ты меня бесишь! – Говорит мать и обрушивает на голову Саши увесистую руку. Громко и звонко. Затем ещё и ещё, пока не собьёт дыхание. У матери больное сердце: она хватается за огромную грудь, страдальчески закрывает глаза и тяжело вздыхает.
– Смотри, до чего мать довёл…
Саша смотрит в окно, откуда виднеется его дом. Тяжеловесная пятиэтажка на семь подъездов разлеглась ленивой гусеницей среди россыпи гаражей и покрывшихся первой зеленью клёнов.
Собственно, именно благодаря близости к дому, он и попал в эту школу. Никаких склонностей к математике и физике, а это специализация школы, у него нет. Мать любит рассказывать, как он покорил какую-то приёмную комиссию. Покорил тем, что смог объяснить, как наступает день и ночь. Якобы из-за какой-то энциклопедии о космосе, которую ему подарили на выпускной из детского сада.
– А теперь что, а теперь вот. Всех хвалят, а тебя только ругают… – обычно так завершает свою речь мать.
Саша не помнит никакой приёмной комиссии. Есть ли они вообще в школах? И как можно проверить склонность к математике у тех, кто складывает лишь кубики в пирамидку, а делит только пачку сухариков по принципу «друг–враг».
Саша пытался как-то найти эту энциклопедию, но ничего.
– Потерял, ротозей… – говорит мать, вздыхая. Ради такого руку она не поднимает.
Но сегодня, если Куаныш Ормековна позвонит, она поднимет – и не раз. А потом долго будет сидеть с закрытыми глазами и тяжело дышать. Тогда Саша принесёт ей лекарства. А она ударит его ещё раз и скажет, что хоть на что-то он годится. Сможет работать санитаром.
Саша начинает думать. Что если прямо сейчас решить домашнюю работу и подрисовать себе оценку. Сказать матери, что после уроков задержался и всё–всё решил. А звонила математичка ещё до того, как Саша пришёл на отработку.
Саша воодушевляется. Это может сработать. Он достаёт тетрадь и учебник, раскладывает всё это на подоконнике, прикрывшись от коридора пыльной и старой шторой. Затем тянется за дневником, чтобы посмотреть номера заданий и вспоминает, что дневник-то лежит где-то под окнами школы.
Он перелистывает страницы учебника, в надежде узнать уравнение, которое писал на доске, но ничего не выходит. Это как искать китайский символ среди японских, когда всю жизнь видел лишь русские буквы – и те в букваре. Саша со злостью захлопывает учебник. Затем понимает, что Куаныш Ормековна может позвонить и после работы, когда сам Саша уже будет дома. Тогда за обман его будут бить ещё сильнее.
Саша достаёт ручку и рисует в тетради огромного паука с женским лицом. Лицо получается похожим на рваный блин, тот, что первым покидает сковороду. Но очки и чёлка у него хорошо получаются. Затем ниже он пишет:
Вся параллель называла Куаныш Ормековну «Олькой», с лёгкой подачи весельчака Дюши Троеглазова из параллельного класса. Он же придумал её первое прозвище – «Орк».
Саша отстраняется от рисунка и невесело хмыкает. Возвращается к ручке и подрисовывает крохотную мушку в углу, оплетённую паутиной.
Громко брякает дверь туалета. Саша выбирается из–под шторы и пристально вглядывается в конец коридора. Почему-то ему кажется, что это Куаныш Ормековна выйдет сейчас из туалета, держа чёртов палец возле чёртового угла рта.
Но это не она. Учитель информатики Андрей Муратович запирает туалет на ключ, поправляет свитер и идёт по коридору. Он замечает замершего с тетрадью в руке Сашу. Широкие усы информатика подпрыгивают, глаза чуть щурятся, как у доброго кота.
– Прогуливаешь? – подмигивает он.
Саша молча кивает. Затем опомнившись, говорит:
Андрей Муратович останавливается. Смотрит вдаль.
– Ну не Василий Васильевич, же?
– Нет. Куаныш… – он не успевает договорить. Андрей Муратович хмурится и машет рукой в бездонную пустоту коридора.
Андрей Муратович молчит какое-то время, смотрит с прищуром в дальний конец коридора, точно ожидает разглядеть номер приближающегося поезда. Затем закатывает рукав и смотрит на старенькие часы с ремешком из потрескавшейся кожи.
– Ещё пятнадцать минут до конца урока, да?
Предложение настолько необычное, что Саша не сразу находится.
Саша пожимает плечами. Андрей Муратович подмигивает и жестом говорит идти за ним.
Информатик достаёт из кармана связку ключей и открывает дверь в кабинет под номером «134». Внутри темно. Все шторки закрыты. По периметру стоят десять тощих парт с компьютерами. Экраны пузатых мониторов горят рябящей синевой. По некоторым из них летают из угла в угол, точно неприкаянные духи, значки «Windows».
Саша не был в этом кабинете. Его уроки проходят в другом крыле – у Коли Пирата. Так зовут одноглазого учителя информатики и физики. Говорят, глаз он потерял, когда сам был школьником. В драке он получил железным прутом, отчего глаз лопнул. Обидчик попал в детскую колонию. Был в школе и ещё один слух: говорили, что Коля Пират дождался, пока напавший на него выйдет из колонии и замочил обидчика в одном из тёмных дворов. Вбил ему железный прут в глаз. Проверить это никто не мог, однако ореол насилия и смерти вокруг одноглазого информатика гарантировал отличную дисциплину.
Андрей Муратович указывает на дверь, ведущую в небольшую комнату. Внутри темно, как в гробу. Саша вдруг понимает, что ни от кого из учителей, никогда в жизни, не получал ничего хорошего. С чего бы этому произойти сейчас? Наверняка Андрей Муратович включит свет, и Саша увидит кучу пыточных инструментов, колющего оружия или чего-то подобного.
Щелкает выключатель. Перед Сашей появляется крохотная комнатка с небольшим круглым столиком, накрытым клеёнкой в клеточку. На столике чайник, банка растворимого кофе, чуть помятая пачка с чайными пакетиками, по–собачьи высунувшими свои одинаковые языки. Под столом тихо гудит карликовый холодильник. У стены за столиком находится открытый шкаф, заставленный учебниками, справочниками. В углу у стены стоит коробка с VHS–кассетами, промаркированными по номерам.
Андрей Муратович замечает взгляд Саши и закрывает коробку, склеив два картонных уха отошедшей полосой скотча.
– Люблю смотреть кино на даче, – говорит он, словно оправдываясь. – Вот хочу увезти ещё несколько фильмов.
– Тебе многое нельзя, я так смотрю.
– Мама не разрешает, – сознается Саша, хотя сама мама хлещет, что угодно.
– А мы ей не скажем, – подмигивает Андрей Муратович. Он трогает чайник тыльной стороной руки. Затем нажимает кнопку. Через полминуты перед Сашей стоит стаканчик, наполненный горячей и чёрной жижей.
– Думаю, будет лучше с молоком, – заключает Андрей Муратович.
Учитель открывает холодильник и вынимает оттуда пакет, поставленный в пластиковый кувшин кислотно–зелёного цвета. Когда по чёрной жиже расплывается холодная белизна, Саша пробует и морщится.
– Сахара нет, – пожимает плечами Андрей Муратович, – прости. Так за что тебя Олька прогнала?
Саша не верит ушам. Он, конечно, знает, что учителям известны собственные прозвища, но чтобы вот так, при самих учениках!
– Кличку? Айдар Радмирович рассказал – физрук. Откуда он узнал – не знаю. Так, что ты ей сделал? Готов спорить, сущую ерунду.
Саша не заметил, как начал тереть руку, на которой остались небольшие ссадины от удара математички.
– Да, – сознаётся Саша и тут же спохватывается, – только не говорите ей, что я сдал её! Не говорите, прошу!
– Не буду. Я с ней вообще не разговариваю. Даже по работе. У неё тут, честно сказать, нет друзей.
– Она потому такая… злая, – заключает Саша.
– Или наоборот, – задумчиво говорит, Андрей Муратович, – может, друзей нет от злости и желчи что, льётся из неё. Когда оказываюсь с ней рядом, в дрожь бросает.
Саша делает ещё глоток кофе. Горьковатая жижа с молочными нотками заполняет рот и скатывается по пищеводу.
Андрей Муратович прихлёбывает из своей кружки. Когда он пьёт, усы смешно подтягиваются к глазам.
– Она тебя ещё куда-то била? – спрашивает Андрей Муратович.
– Точно? – утоняет учитель. – Давай-ка проверим.
Андрей Муратович поднимается и обходит Сашу со спины. Кладёт руку мальчику на шею. Саше кажется, что тот его не осматривает, а просто гладит шершавой ладонью.
– Она только по руке ударила.
– Ты мог не запомнить, – говорил Андрей Муратович и кладёт обе руки Саше на плечи, затем крепко сжимает. – А ты крепкий мальчик, да?
Саша молчит. Не знает, как реагировать на касания взрослого мужчины.
Саша молчит. Он так и держит стакан с кофе в сантиметре от стола. Замер, точно замороженный.
Информатик обходит Сашу и садиться перед ним.
– Вроде всё цело, – говорит он и кладёт руку саше на колено. Зачем-то сжимает и ведёт чуть выше. Останавливается на середине бедра и смотрит Саше в глаза. Смотрит всё с тем же прищуром, усы его застыли в прыжке. Информатик улыбается, облизывает нижнюю губу.
Саша чуть отстраняется. Вжимается в спинку стула. Андрей Муратович кладёт вторую руку на другое колено. Добрый прищур пропадает. Усы наваливаются на губы.
– Видишь ли, – говорит информатик глядя мальчику прямо в глаза, – зло ведь сидит в каждом из нас. Где-то внутри. Как нефть между пластами земли течёт чёрной рекой, так и злые намерения двигаются где-то в недрах души. Кто-то роет землю, ставит башни и даёт этому злу выйти на волю в… – Андрей Муратович косится на коробку с кассетами, – в переработанном виде. У кого-то эти подсознательные течения настолько глубоки, что могут никогда не выйти наружу, такие всю жизнь лишь пачкаются о зло других, не понимая откуда берётся эта дрожь в теле. А кто-то сам является чистым злом. Удовольствие для таких – твоё страдание. Они не прикрывают черноту души. Они, может быть, ею гордятся. Выставляют напоказ. Любуются теми страданиями, что привносят в мир. Да, есть и такие. Ты ведь и сам понимаешь, о ком я? Что с ними делать – вот вопрос. Необходимо ли это зло миру? Что оно уравновешивает? Ответа у меня нет. Не думаю, что у кого-то он есть.
– Больно… – сдавленно говорит Саша.
Андрей Муратович смотрит на свои пальцы, что впились в бёдра мальчика. Затем смотрит в глаза Саши. Ещё миг лицо учителя совершенно серьёзно. Затем вновь появляется добрый прищур, точно кто-то нажал на переключатель, где-то в черепной коробке информатика.
– Всё в порядке, – говорит Андрей Муратович, убирая руки с колен мальчика. – С тобой всё в порядке. С телом, – уточняет он. – У тебя замечательное тело. Здоровое и крепкое. – Он опять проводит языком по нижней губе, но уже не так откровенно. Лишь на секунду кончик языка показывается из–под усов. – Уверен с тобой всё будет хорошо.
Гремит звонок. Саша вздрагивает, совершенно забыв, где вообще находится, – настолько непривычным было случившееся. Он смотрит в нерешительности на информатика.
– Беги, – говорит он, – перемена!
Саша хватает рюкзак и выбегает из комнаты. В последний миг учитель кричит ему вдогонку:
– Если зло не управляемо, с ним можно бороться! С ним нужно бороться!
В коридоре Саша вспоминает о дневнике. Перемена между пятым и шестым уроком длится каких-то пять минут, поэтому он быстро бежит на улицу, оббегает школу вокруг и находит дневник в кустах шиповника. Обложка чуть изодралась. Несколько страниц порвались. Лицо футболиста на обложке всё ещё торжествующее.
Саша бежит обратно. В кабинет физики он влетает одновременно со звонком. Он даже рад, что вся перемена ушла на беготню. Не пришлось общаться с одноклассниками. Выслушивать смешки, подколы, а главное – мнимое сочувствие. Особенно от жополиза Витали.
– Ого! – встречает его учительница физики. – Весь класс с математики, а ты с физкультуры?
Саша смотрит на помятую форму. В зеркале у входа видит, что лицо его красное, волосы потрёпаны.
– Шучу я, садись. Давайте сразу запишем домашнее задание, а то вас в конце не заставишь. На доске написаны темы, которые…
Саша садится, раскрывает дневник на нужной неделе, где его по глазам бьют две остроглавые двойки. И эта подпись: куча петель, будто на массовом повешении. Последняя петля закручивается в бесконечную воронку.
Саша вглядывается в жуткую подпись и не сразу замечает ожившее пятно в уголке дневника. Пятно плавно ползёт вниз, затем смещается и двигается по строке, отведённой уроку географии. Саша переводит взгляд и дёргается в сторону. Паук! Видимо, сидел на дневнике, когда Саша подобрал его с земли.
Членистоногое двигается избранным путём. Перебирается через ложбинку в середине дневника и ковыляет по дню сегодняшнему. Останавливается возле алой метки Куаныш Ормековны, точно изучая, или признавая родные узоры.
Саша осторожно приподнимает другую сторону дневника, ещё миг смотрит на паука, что замер у красной полосы.
– Прежде чем перейти к лабораторной работе, давайте вспомним какие линзы мы знае…
Речь учительницы прерывается громким хлопком.
– Господи! Саша! – она гулко дышит, держа руку на груди. – Ты сдурел?! Зачем так пугать?!
Саша глупо смотрит на учительницу, соображая, как она могла увидеть паука? Потом до него доходит, что не паук, а звук его гибели напугал физичку.
– Простите, я просто убил паука.
– Так, – берёт себя в руки физичка, – давайте немного посерьёзнее, хорошо? Шестой урок, я всё понимаю, но надо потерпеть и пойдёте домой.
– У нас ещё физра! – сообщает всезнающий Виталя.
– Ну, вот. Немного поработаете и пойдёте играть.
– У нас сегодня нормативы!
– Виталя, давай мы уже займёмся…
Саша не слушает. Он смотрит на лапку, торчащую из дневника. Конечность слабо подрагивает в предсмертном танце. Рядом на парте лежит ещё одна – безжизненно свёрнутая в петлю.
Со злом нужно бороться, слышит Саша голос учителя информатики.
Он открывает дневник, перелистывает. Искомый разворот слипся. Саша разлепляет страницы и видит желтовато–зелёное пятно вокруг серой массы из раздавленного брюшка и вытянутых, точно в прыжке лапок. Пятно закрывает собой красную воронку подписи. Вторая часть пятна осталась на другой странице, накрыв слово «география». Саша думает, что пятно очень похоже на карту неизвестной земли. Быть может, родины таких вот пауков. Может и Куаныш Ормековна родом оттуда? Не зря ведь ему все время мерещится её паучья сущность.
Физика проходит быстро. Физкультура ещё быстрее. Саша сдаёт нормативы без проблем.
– Ничего мне не говори, про «отлично» по физкультуре, – скажет мать после собрания, потому эти «пятёрки» для него ничего не значат.
С одноклассниками он не прощается. После физкультуры Саша хватает школьную форму, запихивает в рюкзак и идёт домой в спортивной одежде. Идёт один.
Прохладный ветер гонит пыль со школьного стадиона. Мимо Саши проезжают машины: родители едут за детьми. Саша вспоминает рассказы матери, что когда-то и у его отца была машина. Именно на ней он уехал из города, когда мальчику было чуть больше года. Больше ни машину, ни отца никто не видел.
Саша идёт дальше через гаражи, обходит стороной стаю бродячих собак, раздобывших что-то в мусорном баке, и сворачивает во двор. Идёт, угрюмо свесив голову, соображая, что же делать? Олька точно позвонит. Эта гадина, обязательно позвонит. Что будет дальше? Есть два пути. Если мать пришла с работы и окунулась в домашние дела – его ждёт лишь пара усталых подзатыльников и немного криков. Но если мать пришла и стала пить, то тут может случиться что угодно.
В прошлый раз, когда мать напилась, ей позвонил завуч, и рассказал об участии Саши в избиении прохожего, он не ходил в школу неделю. Мать передала классному руководителю, что Саша болен. На самом деле она не хотела, чтобы в школе видели побои, оставленные ею. Конечно, ни в каком избиении Саша не участвовал. По пути домой до него с одноклассником Ильёй – тем, что лежит в больнице, – докопался какой-то алкаш. Саша послал того на три буквы, а Илья замешкался. Почуяв страх, алкаш вцепился в рюкзак Ильи. Саша же, недолго думая, ударил пьяницу по затылку подобранным с земли камнем. Тот потерял сознание, а когда очнулся, побрёл в школу и сказал, что его избила группа школьников, из которых он запомнил, вот совпадение, только Сашу.
Мальчик издалека смотрит на окна четвёртого этажа. Он знает в каком состоянии будет мать к его приходу. Если на балконе висит мокрое бельё или мать, забравшись на табуретку, трёт окна на кухне – сильных побоев не будет. Если же из приоткрытого окна форточки летит сигаретный дым…
Саша отходит чуть в сторону, чтобы лучше видеть форточку. Тут же из неё вылетает сизая струйка и растворяется в прохладном весеннем небе.
Мальчик стоит под окнами, не решаясь зайти в подъезд. Чувствует себя обреченным, что сам должен пойти к палачу. А если не домой, то куда? Сашин дед – мамин отец – живёт в деревне, но там убежища не найти. Дед частенько рассказывал, что он советовал матери придушить Сашу, раз уж та не сделала аборт. Видно же, что растёт чёрти что! Он говорил это после бутылки самогона. На трезвую голову он вообще ни с кем не разговаривал.
Есть у Сашки приятель по двору – Слава. Мальчик живёт в соседнем подъезде. Раньше они часто играли вместе во дворе, но потом у Славы заболела мама и тот перестал выходить. Может, переждать у него? Дать матери время остыть? Саша сворачивает в соседний подъезд. Взбегает на пятый этаж, на поворотах цепляясь рукой за кривые перила, и вдавливает палец в пятачок звонка. Из-за серой железной двери слышится звук бегущих пяток.
– Стрельник! – Называет Саша дворовое прозвище. – Слав, можно к тебе?
