Сообщество - CreepyStory

CreepyStory

16 469 постов 38 895 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

157

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори

Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory ! Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)

Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим.
Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.


1 место  12500 рублей от
канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @G.Ila Время Ххуртама (1)

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Drood666 Архивы КГБ: "Вековик" (неофициальное расследование В.Н. Лаврова), ч.1

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори
Показать полностью 1
2

Скитальцы (история первая: "Иоланта")

Они давно друзья, и самые настоящие. Время усмирило когда-то пылких влюблённых, работающих в одном коллективе. А сейчас и поржать бы над теми выкрутасами, да в штате не осталось никого, кто бы их помнил.

Как двадцать лет назад хрупкая Леночка бросила в Юру горшок с кактусом, считавшийся неподъёмным. (В эту кадку с неубиваемым даже ремонтом сыном пустыни вся контора прикапывала окурки.) А гуттаперчевый Юрка закатал высокую Лену в ковровую дорожку и носил на плече орущий свёрток... Теперь же они слиплись настолько, что даже враги у них общие.

Когда к этой слаженной парочке приходят гости, то они редко ожидают двойной атаки со стороны ведущих. И мало кто готов к такому переплёту в прямом эфире, разве что одна блогерша.. Продавец заговорённых предметов, смотрящая в камеру через вуаль и вся такая из себя эпатажная и секретная, зато с доходами явно выше потолка обычного ИП. И с каким-то странным сертификатом "на осуществление магической деятельности" — из Ватикана!

Ведущих от такой гостьи чуть не разорвало, ясное дело. Выводя "расколдунью" на чистую воду, они как-то быстро перешли на личности. Мол, вот два потенциальных клиента перед вами, ну что вы нам продадите? Что нам нужно для счастья, а?!

И тогда женщина в вуали перестала злиться и ответила очень спокойно: "Вам, Юрий, уже нужны препараты для стимуляции мужской силы. Но это не ко мне. А вам, Елена, яблочек молодильных надо. Которые только в сказках бывают. Но могу из своих товаров вам посоветовать кулон неотразимости с феромонами". Юра с Леной окрысились и открыли рты, даже не переглядываясь, но тут во всём квартале случился аж девятиминутный блэкаут...

Из полной темноты по направлению оживающих городских фонарей вышла шатающаяся женщина. Без сумочки и особенно без верхней одежды на скверном весеннем ветру, она казалась ещё одним чёрным столбиком без огонька. Не очень живым существом. Сдирая с головы накидку-сетку, женщина вдруг побежала вперёд с громкими стонами.

Лена и Юра завершали эфир, пряча от камер грязные ногти. Раздолбанная микрофонная стойка поджималась под столом сразу четырьмя ногами. А в кадке с лимонно-жёлтым, как сама пустыня, несдающимся кактусом ухмылялся клок чёрной сетки с мелким стеклярусом. Да проклёвывались, словно подснежники, бумажные комочки:
Иоланта, блогер, эзотерик, персональный консультант

Комочки на вспыхнувшем свету подозрительно темнели.

Показать полностью
40

Как мы с Петькой тёлок проверять ездили

История эта случилась довольно давно, ещё в бытность мою замдиректора по качеству в одной не очень крупной агрофирме. Должен сказать, что к работе своей я относился крайне серьёзно и с качеством у нас тогда всё было прекрасно. Не то чтобы я сейчас хвастался, однако же, как говорится: сам себя не похвалишь – никто не похвалит, а гордиться всё же есть чем.

Итак! Решило как-то наше руководство, что пора расширяться, и прикупило молокоферму в Брянской области, небольшую, всего на полсотни голов, но там по округе ещё было, куда расти. И, разумеется, оформили меня туда в командировку, так сказать, всё проверить и порядки свои, стандарты фирменные то бишь, навести. Ну я помощника своего, Петьку Троекурова, взял, собрались мы и на поезд.

На следующий день уже в Брянске были, вышли с вокзала, глазами по сторонам зыркаем – вроде ж встретить кто-то должен был, мы-то вообще не в курсах, куда дальше двигать. Но как-то и не особо понятно, кто. С табличкой никто не стоит, в голос не зазывает, а с десяток припаркованных машин ни малейшего вида в заинтересованности нашими персонами не подавали.

Мы с Петькой переглянулись понимающе – забухали, дескать, или забыли, – и полез я за мобильником – шефу местному звонить.

– Э, мужики! – обдало нас сзади отборной, хорошо настоявшейся кислятиной. – Это вы шоль тёлок наших проверять приехали?

– Что-то вроде того, – оборачиваясь и задирая взгляд, ответствовал я.

Пред мои не выспавшиеся очи предстал детина богатырского сложения с куцей косматой бородой и растрёпанной шевелюрой. Из-под просаленной-пересаленной майки рыжего когда-то цвета нависало на грязно-зелёные шорты внушительных объёмов пузо, с придурковатого лица неуверенно щерилась дырявая улыбка. Несмотря на только переваливший за середину июнь, цвет его кожи был близок по оттенку к хорошо прожаренному тосту.

– Ага, – радостно закивал детина. – Ну тадысь прошу проследовать в мой лымузын!

И пошлёпал подгоняющими его по пяткам шлёпками в сторону, ну а мы – за ним. «Лымузыном» оказался задрюченный (извините за мой французский, но другого слова тут не подобрать) в хлам уазик, бороздящий местные просторы ещё, видимо, с горбачёвских времён. Двери в нём не запирались, тента не было, что, пожалуй, и к лучшему, а на окрашенном в коричневый цвет кузове ржавчина становилась видна только вблизи.

Детина пронзительно скрипнул водительской дверью и лихо водрузил на замученное кресло свою тушу, раскачав заслуженный транспорт. Я, оценив внешний вид подпопников спереди и сзади, сделал выбор в пользу переднего, ну а Петьке выбора уже не осталось – будет стимул развиваться и расти по служебной лестнице.

Уазик на удивление резво завёлся, детина с хрустом со второго раза вогнал рычаг на место первой передачи и мы поехали. Описывать дорогу особо не буду, она, в целом, была ничего, пока под колёсами был относительно ровный асфальт, а в остальное время всё моё внимание было сосредоточено на том, чтобы из кабины не выпрыгнуть, ибо ремней в этом чуде советского автопрома не нашлось. Как ещё двери, обрамлённые щелями толщиной в палец, не открывались – ума не приложу.

И лишь когда наш транспорт остановился наконец у свежевыкрашенных коровников, я с ужасом вспомнил о своём помощнике и обернулся, уверенный, что мы его потеряли по дороге. Но тот, уцепившись обеими руками за низ дивана и расперев ноги под передние кресла, очумелыми глазами пялился на меня, на голове его залихватски топорщилась свежеуложенная в стиле «панк» шевелюра. Моргнув друг другу, мы спешно полезли прочь из этой адской колесницы.

– Ну, бывайте, братцы! – махнул нам на прощание детина, так и не изволивший представиться. – А мне пора.

И, обдав нас пылью, был таков. Я огляделся, заметив на огороженной обычным сетчатым забором территории несколько вполне современных автомобилей, и догадался, как сильно нас тут ждут.

– Ну, пойдём что ли, Петька, знакомиться, – хлопнул я помощника по спине, выбив облачко пыли, и мы со вздохом пошли в сторону будочки у прохода на территорию фермы.

Подробно тут всё расписывать не буду – нет в этом никакой необходимости. Скажу, что с местными мы в итоге довольно быстро нашли общий язык. Управляющий оказался мужиком соображающим и опытным, что, конечно, хорошо – не придётся заморачиваться с поиском нового. Он же нас и определил на постой в дом своей тётки, которая уехала в город к детям на месяц.

Автоматизация здесь хромала, это да, ну ничего – исправим. Управляющий, Вадим Геннадьевич, сказал, что прошлые владельцы денег на это не давали, предпочитая полагаться на доярок, которых тут в поте лица трудилось аж три штуки личного состава. И то одна уже давно на пенсии, который год уйти грозится. В общем, доярок я успокоил, сказал, что без работы не останутся, будем переучивать на операторов доилок.

Ну а с качеством всё в целом было очень даже неплохо, гигиенические нормы соблюдались, молочко ферма выдавала прекрасное, с удовольствием с Петькой его пили ещё и с собой потом увезли.

Самым же интересным персонажем на ферме оказался сторож – забавный такой мужичок, общительный, мог и пошутить и что-то на серьёзных щах выдать и даже жизни поучить. Единственное, выпивал, но не критично – без запоев, потому было решено и его оставить, но внушение на всякий случай сделать.

Он-то нам и рассказал среди прочих баек про местного быка по имени Борька. Жил он в деревне, у одного из местных, и его услугами иногда пользовались, так как был молод, статен и породист до аристократизма. А ещё всех коров местных своими считал, а потому очень ревностно относился к людям, которые их обхаживали. К местным ещё более-менее притерпелся, а вот чужаков рядом со своими тёлками не выносил.

– Так что вы поосторожнее тут, – увещевал Роман Светович нас с Петькой. Вообще, мне кажется, он и бухал-то в основном из-за своего отчества, ибо, кроме как Светиком, его тут и не звали. – Ежели вдруг встретите Борьку, вы с ним не спорьте, лучше соглашайтесь и обещайте, что коровок его не тронете. А то ведь он и вспылить может.

– А что, – не вдаваясь в подробности об общении с быком, решил я уточнить, – он не на привязи что ли?

– Так на привязи, до токмо иногда удирает, чтобы стадо своё проведать. Но он обычно никого не трогает, так, удостоверится, что всё хорошо, и к себе вернётся.

Обычно… Что ж, обнадёживающе. Состоялся разговор сей на второй день нашего пребывания на ферме, и за следующие четыре с Борькой мы так и не встретились. А вечером четвёртого дня Вадим Геннадьевич решил, что нужно нас достойно проводить, и выкатил стол. Мы с Петькой из вежливости согласились, но строго по чуть-чуть. И всё бы ничего, но местный самогон оказался до того ядрёным, что все, а мы – в особенности, быстро захмелели, и заканчивался наш вечер в компании сторожа, пары доярок и детины Никитки, который пил и не пьянел, у костра за забором. Стояла там за каким-то лешим лавка из бревна и пень перед ней (видимо, вот для таких застолий и стояли). Хотел я на следующий день распорядиться, чтоб убрали, да только какой смысл – новые ведь поставят!

В общем, наклюкались мы знатно и в какой-то момент абсолютно закономерно захотелось мне излить своё одухотворение благостное на природу-матушку. Так, чтоб и камыш шумел, и деревья гнулись, и… ну вы поняли. Отхожу я, значит, от костра подальше, вдыхаю свежий ночной воздух (благо, ветер не с коровников дул) и под мелодичные соловьиные трели расстёгиваю ширинку. Стою, вбираю благословение лугов и слышу медленный топот. Глухой такой, тяжёлый. Голову поворачиваю, а там тень здоровая стоит, на меня сверху двумя глазищами жёлтыми зырит. А над глазищами рога с мою руку длиной.

Я аж ссать перестал, просто пересох ручеёк и всё, ни в какую дальше. Стою, держу и смотрю, не в силах пошевелиться.

– Может, уберёшь? – кивнула тень.

– Ага… – стряхивая и убирая, соглашаюсь я. А в голове мысли так и роятся: «что этот чёрт тут забыл?», «не по мою ли душу?», «а может, белочка? Хотя, не похожа…» и подобные. Решил уточнить. – А что это чёрту от меня понадобилось?

– Какому чёрту?! – изумилась тень. – Ты, мужик, совсем тупой или пришибленный просто? Борька я, а ты не обзывайся, понял? И вообще, не нравишься ты мне, давай-ка ты со своим дружком вали из моей деревни и к тёлкам моим не приближайся! Ясно тебе?

Разговаривающий со мной Борька вряд ли уже мог напугать сильнее, чем здоровенный чёрт, прервавший мой вклад в природный круговорот воды, а потому я, приободрённый изрядной порцией самогона, ответил этому нахалу единственной всплывшей в голове фразой, лучше всего, на мой тогдашний взгляд, подходящей к моменту:

– Это наши коровы, и мы их доим!

Видимо, смелость в голову ударила, вот только откуда она взялась?.. А У Борьки от такой наглости глаза на лоб полезли – два жёлтых моргала округлились до размера дна моей кофейной кружки каждый и начали наливаться красным. Рога качнулись в мою сторону.

– Да ты в край охренел, петух ощипанный! – взревел бычара, топая копытом. – Ща я тебя так подою!.. – и что-то там ещё, чего я не разобрал, стартанув с места в галоп.

Ох, как я бежал! Мне б на Олимпиаду в тот момент, золото бы моё было! Как вылетел на костёр, сметя Светыча и пень вместе с самогоном и закуской, помню смутно. Убежал бы и дальше, да меня, бьющегося в истерике и орущего что-то про чертей поганых, скрутили и кое-как успокоили. Больше в тот вечер я не пил, взял за шкварник Петьку и пошёл домой, благо недалеко. А на следующий день уже и на вокзал…

Десять лет с той поры прошло, а я всё никак решить не могу, что это было. Почудилось мне спьяну или и в самом деле Борька перетереть приходил? Историю ту я никому тогда не рассказал, чтобы не засмеяли, хотя Светыч, наверное, понял бы и сказал что-то вроде: «Я ж тебя предупреждал, балда ты этакая!» В поезде Петьке поведал, взяв клятву, подкреплённую угрозой увольнения, что никому не разболтает, а он только постебался надо мной. И до сих пор стебётся иногда, зараза такая!..

В общем, морали особой не будет, разве что – слушайте местных, будучи в чужом краю. Так, на всякий случай…


Коханов Дмитрий, май 2025 г.

Мои рассказы | Серия Монстрячьи хроники | Серия Исход

Мой роман "Настоящий джентльмен"

Показать полностью
19

Дом номер тринадцать

Бывает так, что твоя счастливая жизнь рушится в один миг.

Дом номер тринадцать

Моего мужа Игоря насмерть сбила машина. Мне сказали, будто он сам шагнул под колеса автомобиля. А всего через пару недель после его смерти у моей мамы обнаружили последнюю стадию рака — она сгорела буквально за месяц.

От горя я думала с катушек съеду, крыша ехала конкретно. Чтобы хоть как-то отвлечься решила разобрать вещи мужа. Среди них я нашла старый потрепанный конверт в котором обнаружила пожелтевший тетрадный листок с единственной записью. Адресом: "Тульская область. Деревня Алексеевка. Дом 13. Приезжай!"

Я не помню, как вела машину. Пережитый стресс буквально затуманил разум, превращая дорогу в размытую серую ленту, а окружающий мир за окном – в безразличные мутные пятна. Я просто ехала, подчиняясь какому-то внутреннему автопилоту, пока реальный навигатор не пропищал, что я на месте.

Деревня Алексеевка встретила меня зловещей тишиной. Найти тринадцатый дом оказалось непросто; он стоял на самом отшибе, словно всеми забытый. Словно отгороженный от всей остальной деревни. Только распаковав сумки в пахнущей пылью комнате, я поняла, что не купила даже элементарных продуктов.

Пришлось искать местный магазин.

Единственная лавка нашлась в центре деревни. Когда я подходила к ней, заметила трех старух расположившихся на лавочке у одного из домов. Их сморщенные, как печеные яблоки лица, повернулись в мою сторону практически одновременно. Я услышала, как они принялись о чем-то живо перешептываться. И провожая меня хмурым взглядом.

Я быстро купила хлеб, кучу разных консерв и круп. Вышла стараясь не смотреть в их сторону. Но когда проходила мимо, одна из них, на вид самая древняя, с крючковатым носом и глазами-буравчиками, отделилась от подруг и преградила мне дорогу.

«Ты Игоря Павлова жена, что ль?» – голос ее был скрипучим, как несмазанные дверные петли. Я кивнула, чувствуя, как по спине пробежал холодок.

«Да», – с трудом выдавила из себя я.

Я попыталась обойти ее, как вдруг старуха, с неожиданной для ее возраста силой, вцепилась мне в руку своими костлявыми пальцами. Ее взгляд стал острым, почти безумным.

«Уезжай отсюда, девка! – грозно прошептала она. – Дом этот – нехорошее место. Проклят он! И ты… ты ничего не знаешь о своем муже».

Я не на шутку испугалась, с трудом вырвала руку и почти бегом бросилась прочь, к дому номер тринадцать. Вслед мне донесся ее истошный, каркающий крик:

«Уезжай до второй грозы! Слышишь?! До второй! Иначе будет поздно!»

Дом и вправду был очень старый. В первый день, вроде отпустило немного, тишина с непривычки давила, но хотя бы не шум городской суеты.

А потом небо затянуло свинцовыми тучами. Первая гроза обрушилась внезапно, яростно, с оглушительным треском и ливнем. Казалось само небо раскололось напополам.

И именно после нее все началось.

Сначала непрекращающиеся дожди превратились в холодную слизь. А потом ее шум стал отчетливо превращаться в шепот. По стеклам барабанит, будто слова выстукивает. Я стала отчетливо слышать, как меня зовут по имени, — "Лена-а-а". Голосом Игоря, моего покойного мужа. Это точно был его голос!

Потом... потом по ночам стала сама двигаться мебель. Скрип, глухие тяжелые шаги, будто кто-то огромный и невидимый переставляет шкафы, таскает стулья. А я лежу, ни жива ни мертва, с головой под одеялом. Трясусь, зубами стучу так, что кажется, они вот-вот выкрошатся.

В старое, мутное зеркало в прихожей старалась не смотреть – там мое отражение жило своей жизнью: то моргнет не вовремя, то губы скривятся в жуткой ухмылке, когда я вот-вот заплачу.

Старые ходики, что висели на стене, начали тикать в обратную сторону. Всегда между двумя часами сорока одной минутой и двумя часами сорока семью минутами ночи.

Я решила на ночь поставить на запись диктофон. Утром начала слушать запись и... мои руки затряслись от нахлынувшего ужаса: В какой-то момент, между роковыми 2:41 и 2:47, звук дождя вдруг резко пропал — как будто кто-то его выключил. Стало совсем тихо. Мертвая тишина. И в этой тишине слышно, как совсем рядом кто-то дышит — тяжело, влажно, с хрипом, будто захлебывается. А потом — женский плач. Жалобный плач. Так плачут, по утрате самого близкого человека.

Самое страшное — голос был очень похож на мамин.

Вечером дождь резко прекратился. Я решила дождаться утра и с первыми же лучами убраться из этого места.

Но ночью меня будто кто-то ледяной рукой схватил за шкирку и выволок из кровати. Сама не поняла как, босиком, в одной ночной рубашке, поплелась в лес за домом.

Вокруг темень, сырость, ветки хлещут по лицу, ноги режут острые камни. Я шла, ведомая неведомой силой, пока не вышла на небольшую поляну. Посреди нее, под корнями огромного, корявого дуба, похожего на пляшущего демона, кругом были выложены покрытые мхом камни, словно какое-то древнее капище.

И там стоял он. Мой Игорь! Весь мокрый, в своем похоронном костюме, полуистлевшем с рваными клочьями, измазанном землей. Глаза его были пусты, выбеленные как у мертвеца. Рот приоткрыт в беззвучном крике, обнажая почерневшие зубы, будто он закричать хотел, да так и застыл. От него несло гнилью.

Он медленно протянул ко мне руку, скрюченные пальцы дрожали.

Я рванула бежать. Но лес передо мной, он будто ожил – деревья поменяли свои места, тропинка исчезала, превратившись в непролазную чащу. И тут в своей голове я отчетливо услышала голос мамы: «Он договор заключил, Лена. Много-много веков назад. Теперь твоя очередь».

Перед глазами возникла картинка: Злобно улыбающийся Игорь, а вокруг него стоят десятки, сотни девушек. Они были облачены в свадебные наряды разных эпох. На их мертвенно-бледных иссушенных лицах застыло выражение муки.

Я потеряла сознание, проваливаясь в ледяную тьму.

Очнулась в кровати. Сухая, вроде целая, но что-то со мной было не так. Чувствовала – будто я это не я. Кожа стала словно старая бумага, сухая, покрытая мелкими трещинками, от прикосновения она шелушилась и отслаивалась. Я попыталась закричать но мой голос – он был чужой!

И дождь... дождь снова лил за окном. Не переставая, барабанил по крыше монотонную похоронную дробь.

Я подошла к зеркалу. В свете блеснувшей молнии на меня оттуда смотрел... Игорь! Исхудавший, с бледным лицом.

Он медленно шевелил губами, и я поняла только два слова: «Обмен… начался…».

Показать полностью
23

Мальчишка съел лицо своего отца. А потом рассказал мнепочему

Это перевод истории с Reddit

Труп был без лица.

Это уже эпидемия. В нашем городке прямо-таки дурная привычка — закончить убийством‑самоубийством.

Одного ножа в грудной клетке и дупла от двустволки во рту уже недостаточно. Нет, всем нужно быть оригинальными.

Уникальными.

Нужно содрать лицо с жертвы и сожрать его, как вяленую кожу, а потом перерезать себе горло.

Знаешь, сколько времени требуется, чтобы истечь кровью после пореза сонной артерии?

Недолго.

Секунд тридцать, может.

Минуту, если тебе «повезёт».

Это ничтожно мало, чтобы организовать задержание. Допросить убийцу. Выяснить, зачем он убил любимого, родителей, лучшего друга. Мало, чтобы раскопать тот мутный психический болт, который заставляет человека снимать лицо и глотать его целиком.

Просто не хватает времени.

Приходится выкручиваться.

Последний месяц я рылся в старых уголовных делах и гнилых могилах. Шерстил местный фольклор, опрашивал легенды. Прогонял соцсети на предмет всего сверхъестественного, жуткого или просто клинически безумного в радиусе тридцати миль — лишь бы понять, что вызывает эти канибало‑самоубийства.

И что я нашёл?

Ничего.

Вообще.

Ноль.

. . .

Пока не сегодня.

Понимаешь, мне наконец‑то улыбнулась удача — ответ на молитву. И у этой удачи есть имя:

Джона.

Семнадцать лет. Умница. Отличник.

Капитан футбольной команды. Глава дискуссионного клуба. Председатель школьного совета по правам человека и будущий вальдекториан. Не просто хороший парень — тот самый, за кого ВУЗы грызутся.

И четыре дня назад Джона убил отца.

Содрал с него лицо, запил стаканом имбирного эля, а потом перерезал собственное горло и умер рядом.

Во всяком случае, таков был план.

Увы, при всей блистательности Джоны в остальном, суицидом он владел плохо.

Не хватало напора, если проще.

Он не перерезал яремную — лишь эффектно царапнул. Глубоко, чтобы обморок от потери крови, но мелко, чтобы парамедики успели склеить.

Это и была ошибка.

Потому что теперь он мой.


Я терпеть не могу больницы.

Стерильный свет, запах химической войны, вокруг то захламлённость, то пустота.

Наверное, поэтому Джона так напрягается при виде меня.

Это моё лицо.

Кислое. Брезгливое.

Трудно иначе. Больница напоминает о сестре, а сестра — о…

— Кто вы? — сипит Джона.

Словно горло промывали бритвами. Он лежит, как мумию, перевязки душат шею.

Спрашивает ещё раз. Звучит ещё мучительнее, но я всё равно молчу.

До этой стадии мы ещё не дошли.

Я перехожу комнату, снимаю пиджак, вешаю на стул. Сажусь. Он смотрит на меня, будто я галлюцинация, как будто во мне нет ни грамма логики.

Понимаю.

С его точки зрения — десять вечера. В палату вошёл незнакомец в чёрном костюме со злобной миной и с кейсом, который сам вопит «плохие новости». Наверное, думает, что я страховку проверяю. Или почку украсть пришёл.

Но у меня планы похуже.

Открываю кейс, перебираю бумаги, нахожу планшет. Форма 34‑3А. Протокол допроса. Пригодна для случаев сверхъестественного насилия.

Щёлкаю ручкой. Пишу «Джона».

Он пытается говорить, но выходит только хрип.

Я продолжаю писать. Зрачки, растрёпанные волосы, нервный тик губы, ещё дюжина скучных полей.

— Вы… с полиции? — выдавливает он.

Я поднимаю взгляд, чтобы он видел — я слышу. И снова к планшету.

Вот секрет беседы: важнее то, что не сказано. Игнор — худшая пытка.

Тишина отрабатывает магию. Джона ломается.

Дёргается, жмёт кнопку вызова. Раз, другой, третий. Никто не приходит: я своё дело знаю.

Он мой.

Пытается кричать, но это слабый шёпот:

— Сестра! Кто‑нибудь!

Гений догадался: меня здесь быть не должно.

Хорошо.

Я заканчиваю последний пункт анкеты и прочищаю горло.

— Медсестра… —

— Не придёт, — говорю, убирая ручку. — Он ушёл домой. Охрана тоже. Сегодня здесь только ты и я.

Смотрит, губы слиплись, мозг виснет.

— Я уже всё сказал детективам.

— Знаю. У меня свои вопросы.

— Так кто вы?

Ослабляю галстук.

— Имя неважно. Я работаю на организацию, которой небезразлична твоя… ситуация. Частная контора. Вне протокола. Мы зовёмся Орденом Алисы.

— Не слышал.

— Так задумано.

— То есть… вы не коп?

Произносит с надеждой.

Я наклоняюсь, шепчу:

— Нет, парень. Я Инквизитор. Тот, кого вызывают, когда под кроватью действительно живёт монстр.

Пульсомер замедляется.

Я только что подтвердил, что монстры реальны; реальность — ширма. Вместо паники он вздыхает с облегчением.

Странно.

Сухой кашель. Хриплый, с годами жизни во вкусе.

Он приподнимает бровь, пока я копаюсь в кармане.

— Что вы ищете?

— Лекарство, — вытаскиваю сигареты, зажимаю губами.

На секунду вид у него такой, будто хочет сказать: «Здесь нельзя курить». Потом замечает пистолет у меня на бедре и передумывает.

Умница.

— Ты сказал копам, что не убивал отца, — бурчу, прикуривая. — Что это был кто‑то… или что‑то. Верно?

Кивает, насколько позволяет бинт.

— Поэтому вы здесь… Вы мне верите?

Голос полон отчаянной надежды.

— Конечно, — отвечаю. — Я тебе верю.

Он оседает на подушках.

— Спасибо. Никто не верит. Детективы уже строили дело под пожизненное.

Я выпускаю дым.

— Расслабься. В тюрьму ты не попадёшь.

— Думаете, оправдают?

Я смеюсь. Нечаянно.

— Боже, нет. Если бы у штата была вышка, ты бы занял очередь трижды.

Тяга. Ещё клуб дыма.

— Тогда…

— В тюрьму ты не попадёшь, потому что к утру тебя не станет.

Слова висят, как гильотина. Он сжимается. Думает, я про монстра. Лишь отчасти.

— Ты невиновен, — говорю. — Как и все жертвы в этом городишке. Они тоже были зрителями собственного кошмара. Как моя сестра.

— Сестра?

Чёрт. Проговорился.

— Что с ней было?

— То же, что с тобой, только она не промахнулась по вене.

Я вздыхаю, стряхиваю пепел на пол.

— Вот почему ты мне интересен. Это личное. Мне нужно имя существа, что сделало это с тобой — и с ней.

Его взгляд стекленеет.

— Простите, не могу сказать.

— Можешь.

— Вы не понимаете. Всё началось, как только я узнал его имя. Если я скажу… если вы услышите, то…

— Оно придёт за мной?

Я смотрю прямо в глаза.

— Слышь, я давно этим занимаюсь. Слишком давно. Монстры, легенды. Я знаю риск и поэтому пришёл.

— Похоже, вы хотите умереть.

— Возможно.

Давлю окурок. Кашель с кровью.

— Рак?

— Лейкемия. Стадия четвёртая. Док даёт год, если брошу курить, пару месяцев, если нет. Посчитай сам.

— Боже… Мама умерла от лейкемии. Это ужас.

Я взглядываю на часы: 22:35.

— Да‑да. Не ищу сострадания. Просто говорю: я труп при любом раскладе, нечего меня беречь.

— Дело не только в вас, — сипит он. — Это существо заставляет убить близкого перед тем, как…

— Я в курсе. Мне нужно имя.

Он втягивает дыхание, мучается, решает.

— Джона, ты можешь спасти людей. Доказать невиновность. Сейчас твой отец умер зря. Дай мне имя — и его смерть обретёт смысл.

И вот нож провернулся.

Как любой парень, он хочет быть хорошим сыном, даже когда папа в земле.

Глаза пусты.

— Хорошо.

Губы шевелятся, слоги звучат слаще сахара.

Он даёт мне ключ к аду:

— Зипперджо.

Я вывожу слово — и чернила стираются прямо под пером. Бинго.

Я улыбаюсь безумно.

Тридцать лет. Столько я охотился за убийцей сестры. Теперь, когда одной ногой в могиле, он сам явился.

Рука дрожит.

Мне страшно.

Давно ли я был по‑настоящему напуган?

— О боже, — шепчет Джона, закрывая лицо ладонями. — Я не должен был…

Улыбка трескается.

— Ты хороший человек. Не должен был…

— Всё нормально, — рублю. — Я уже труп.

Слёзы текут.

— Вы не поняли, — шепчет он. — Узнав имя, Зипперджо заставит вас убить того, кого вы любите больше всего. Так же, как…

— Как заставил тебя убить отца.

Взгляд его честен до боли.

Он, наверное, воображает моих детей, родителей, друзей. Как я их убиваю.

— Я чудовище, — рыдает он.

— Нет, ты хороший. Чудовище — я.

Он моргает, не понимая.

— Видишь ли, — говорю. — Я озлобленный тип. Женщины меня обходят стороной: нет жены, детей. Родители были такими, что если бы сестра не опередила, я бы сам их прикончил.

Сочувствие в его глазах.

— Психиатр зовёт это социопатией. Может, психопатией, не помню.

Кусаю губу, пальцы барабанят.

— Связей у меня нет. Ближе всего к “любви” — работа. Можно сказать, я женат на ней.

Он глотает.

— Зипперджо убил мою сестру, — улыбаюсь. — Единственного, кого я любил. Нет ничего дороже мысли разорвать его в клочья. И сделать это я могу только через тебя.

Я наклоняюсь.

— Мне нужна твоя история. Ночь, когда ты съел лицо отца. Каждый, чёртов, штрих.

Монитор визжит.

Джона пытается встать — я вдавливаю его в матрас.

— Отпустите!

Надавливаю пальцем на яремную — ровно столько, чтобы вспомнил о сотрудничестве.

— Понимаешь теперь?

Он трясётся, глаза бегут к часам: 23:12.

— Сейчас в мире нет никого важнее для меня, чем ты, — шепчу на ухо.

Он каменеет. Ужас осознаёт.

Это не личное. Честно.

Нужно было мотивировать его. Дать ставки. Чтобы он прорывался сквозь травму и вывалил правду.

— Ублюдок, — шипит он. — Ты меня использовал.

— Побочный риск профессии.

Беру планшет, ручку.

— Люди гибнут. Убивают близких. Сдирают лица. Как моя сестра. Мне нужно знать почему. Зачем Зипперджо творит это.

Он отстраняется:

— Думаешь, сестре бы понравилось, что ты жертвуешь подростком ради мести?

Он сверлит меня взглядом. У парня мечты, жизнь впереди.

У сестры тоже была.

— Сестра мертва, — отсекаю. — Дело не в её желаниях. Дело в том, что мне нужно. Зипперджо заплатит.

— Ты безумец…

Щёлчок ручки. Удар по планшету.

— Возможно. Но ты знаешь, что будет в полночь. Так что начинай говорить — или скоро тебе и говорить будет нечем.


Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Показать полностью 2
15

Среди вечных льдов

Среди вечных льдов

Черт, как же холодно. Зубы выбивают дробь, даже сквозь три слоя термобелья и толстый полярный комбинезон. А ведь я всего-то на пять минут выскочил покурить. Пять минут, которые кажутся вечностью на этой проклятой базе «Восток-7».

Затягиваюсь, чувствуя, как обжигающий никотин впивается в легкие – единственное, что сейчас согревает. Вокруг – кромешная тьма, лишь тусклый свет фонаря выхватывает из мрака заснеженные корпуса станции и колючую проволоку ограждения. Тишина такая, что звенит в ушах, давит на виски. Такая, что слышно, как поскрипывает снег под моими ботинками.

Здесь, в Антарктиде, время течет по-другому. Оно словно замерзает вместе со всем остальным. Дни тянутся бесконечно, сливаясь в одну серую массу из работы, сна и еды. И редких минут, когда можно вот так, в одиночестве, постоять и подумать. Подумать о том, как я здесь оказался, и что меня ждет впереди.

А впереди – ничего хорошего.

Выбрасываю окурок, стараясь не смотреть на то, как он гаснет, утопая в снегу. Не хочу думать о смерти. Ее здесь и так слишком много. Она чувствуется в каждом вздохе, в каждом ледяном порыве ветра, в каждом взгляде, брошенном коллегами.

Возвращаюсь в тепло станции, в этот улей, набитый усталыми, измученными людьми. Здесь, внутри, хоть и тесно, но безопасно. Так, по крайней мере, кажется.

Прохожу по коридору, мимо лабораторий и жилых отсеков. Слышу приглушенные голоса, обрывки разговоров, смех. Люди пытаются создать видимость нормальной жизни, но у них плохо получается. Слишком уж явно читается в их глазах страх. Страх перед тем, что мы здесь нашли.

Я работаю здесь уже полгода. Шесть месяцев ада, который начался с того момента, как наша буровая установка наткнулась на что-то странное, глубоко подо льдом. Что-то, что не должно было существовать.

Это был туннель. Идеально гладкий, словно вырезанный лазером в толще вечной мерзлоты. Туннель, ведущий в никуда. Или, может быть, в ад.

Мы отправили туда исследовательскую группу. Четверо лучших из нас. Вернулся только один.

Он был в ужасном состоянии. Потерянный взгляд, дрожащие руки, бессвязная речь. Он твердил что-то о тьме, о голосах, о чем-то, что ждет внизу.

А потом его нашли мертвым в своей комнате. Вскрытие показало обширный инсульт. Но я видел его глаза. Он умер от страха.

После этого все изменилось. Командование прислало сюда военных. Базу обнесли колючей проволокой, установили камеры наблюдения. И нам приказали продолжать работу.

Мы копаем дальше. С каждым метром, пройденным вглубь, тьма сгущается. И я чувствую, что мы приближаемся к чему-то ужасному.

Захожу в свою комнату. Здесь царит такой же кавардак, как и в моей голове. Разбросанные бумаги, книги, пустые банки из-под энергетиков. Мой маленький островок хаоса посреди этого ледяного ада.

Сажусь за стол и открываю свой дневник. Я пишу сюда каждый день, пытаясь сохранить хоть какие-то остатки рассудка.

«День 183. Я больше не могу. Я чувствую, что схожу с ума. Эти голоса… Они преследуют меня во сне и наяву. Они шепчут мое имя, зовут меня вниз. Я знаю, что там внизу что-то есть. Что-то древнее и злое. И оно хочет, чтобы я пришел.»

Вздрагиваю, услышав стук в дверь.

– Войдите, – говорю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

В комнату входит Макс, мой коллега и, наверное, единственный друг на этой проклятой базе.

Он выглядит таким же измученным, как и я. Мешки под глазами, осунувшееся лицо.

– Привет, Дим, – говорит он, присаживаясь на край кровати. – Как ты?

– Да как обычно, – отвечаю я. – Пытаюсь не сойти с ума. А ты чего такой грустный?

– Да вот, – вздыхает он. – Говорят, сегодня ночью снова будут спускать группу в туннель.

У меня холодеет внутри.

– Кто идет?

– Я, ты и еще двое военных.

– Черт! – вырывается у меня. – Почему мы?

– Приказ, – пожимает плечами Макс. – Командование считает, что мы самые опытные.

– Опытные самоубийцы, – ворчу я. – Знаешь, я не хочу туда идти. Я чувствую, что это конец.

– Я тоже не хочу, – говорит Макс. – Но у нас нет выбора. Если мы откажемся, нас просто расстреляют.

Он прав. У нас нет выбора. Мы заперты здесь, в этой ледяной ловушке, и вынуждены подчиняться приказам. Идти навстречу своей смерти.

– Ладно, – говорю я, вставая. – Пойдем хоть поедим перед этим дерьмом. Может, это наш последний ужин.

Мы идем в столовую. Там, как всегда, шумно и многолюдно. Люди едят, разговаривают, пытаются не думать о том, что их ждет.

Садимся за стол и берем свои порции. Еда, как всегда, отвратительная. Безвкусная масса непонятного происхождения. Но есть нужно. Нужно набраться сил перед тем, как спуститься во тьму.

Во время еды я замечаю, что за нами наблюдает капитан Орлов, командир военной группы. Его взгляд – холодный и пронзительный. Он словно видит нас насквозь. Я отворачиваюсь, стараясь не встречаться с ним взглядом. Не хочу, чтобы он видел мой страх.

После ужина мы идем готовиться. Надеваем свои полярные костюмы, берем оружие, проверяем снаряжение. Я чувствую, как внутри меня нарастает паника. Сердце колотится, дыхание сбивается. Я боюсь. Я ужасно боюсь.

– Эй, Дим, – говорит Макс, кладя руку мне на плечо. – Все будет хорошо. Мы справимся.

Я смотрю на него и вижу в его глазах такой же страх, как и в своих. Но он пытается меня поддержать.

– Да, – говорю я, стараясь улыбнуться. – Мы справимся.

В назначенное время мы встречаемся у входа в туннель. Там нас уже ждут военные, двое здоровенных парней с автоматами. Капитан Орлов подходит к нам и смотрит на нас своим ледяным взглядом.

– Вы знаете, что от вас требуется, – говорит он. – Продолжайте работу. Докопайтесь до сути.

– А если мы что-то там найдем? – спрашиваю я.

– Тогда доложите мне, – отвечает он. – И ждите дальнейших инструкций.

– А если мы не вернемся?

– Это не имеет значения, – говорит он. – Главное – выполнить задачу.

С этими словами он отворачивается и уходит.

Мы переглядываемся.

– Ну что, – говорит Макс. – Пошли?

Я киваю. Мы включаем фонари и начинаем спускаться в туннель. Тьма окутывает нас со всех сторон. Свет фонарей едва пробивает эту густую, липкую тьму.

Мы идем вперед, шаг за шагом, стараясь не издавать лишних звуков. Слышно только наше дыхание и тихий шорох наших ботинок по ледяному полу.

С каждым метром, пройденным вглубь, становится все холоднее и страшнее. Я чувствую, как мои волосы встают дыбом. Мне кажется, что за нами кто-то наблюдает. Вдруг один из военных останавливается.

– Что такое? – спрашивает Макс.

– Я что-то слышал, – отвечает он. – Какой-то шорох.

Мы прислушиваемся. Действительно, впереди слышится какой-то тихий шорох. Словно кто-то ползет по туннелю.

– Может, это крысы? – предполагаю я.

– Здесь нет крыс, – говорит Макс. – Здесь вообще ничего живого нет.

Шорох становится все громче. Он приближается к нам.

– Готовьте оружие! – командует Макс.

Мы достаем свои пистолеты и направляем их в темноту. Шорох останавливается. Наступает тишина. Такая же звенящая и давящая, как снаружи.

И вдруг из тьмы вырывается что-то. Что-то огромное и мерзкое. Оно набрасывается на военных, сбивает их с ног. Я не успеваю ничего понять. Вижу только мелькающие тени, слышу крики и хруст костей. Потом все стихает.

Я стою, как вкопанный, и смотрю на то, что осталось от военных. Их тела разорваны на куски, кровь заливает все вокруг. Меня тошнит. Я чувствую, как к горлу подступает рвота.

– Бежим! – кричит Макс, хватая меня за руку.

Мы бежим обратно, к выходу из туннеля. Бежим, не оглядываясь, стараясь не думать о том, что нас преследует. Но это бесполезно. Я чувствую его дыхание у себя за спиной. Чувствую его зловонный запах.

Оно догоняет нас.

Мы выбегаем из туннеля и видим, что вход завален обломками. Мы в ловушке. Оборачиваюсь и вижу его. Оно огромное, покрытое слизью и грязью. У него множество щупалец и огромная пасть, полная острых зубов. Оно смотрит на нас своими красными глазами, полными ненависти.

– Ну что, – говорит Макс. – Похоже, это конец.

– Да, – отвечаю я. – Похоже, это конец.

Мы берем свои пистолеты и готовимся к последней битве. Но мы знаем, что у нас нет шансов. Оно бросается на нас.

…Я проснулся.

Холодный пот заливает мое тело. Сердце бешено колотится. Я в своей комнате на базе «Восток-7». Все вокруг так же, как и раньше. Те же разбросанные бумаги, книги, пустые банки из-под энергетиков.

Смотрю на календарь. День 183. Тот же самый день. Я в ловушке. Во временной петле. И я знаю, что это будет повторяться снова и снова. До тех пор, пока мы не докопаемся до конца. До тех пор, пока мы не выпустим это зло наружу. Но я не сдамся. Я буду бороться. Я найду способ остановить это безумие. Я должен. Иначе этот ад никогда не закончится.

Я встаю с кровати и иду в столовую. Нужно поесть. Нужно набраться сил. Нужно подготовиться к следующему спуску в туннель. Я иду навстречу своей смерти.

Снова. И я знаю, что она ждет меня.

Во тьме.

Из дневника Дмитрия.

«Что есть реальность? Лишь то, во что мы верим. А что есть вера? Лишь тень сомнения, отбрасываемая разумом. Мы – узники собственных мыслей, пленники иллюзий, сотканных из страха и надежды. Истина – холодная, безжалостная, обнаженная – лежит погребенной под толстым слоем лжи, которую мы сами себе рассказываем. И лишь единицы способны отважиться взглянуть ей в лицо, даже зная, что этот взгляд может сжечь их дотла.

Юмор? Ах, юмор – это петля, накинутая на шею отчаяния. Смех – это предсмертный крик обреченного, осознавшего абсурдность своего положения. Ирония – это лед, которым мы пытаемся заморозить боль. Но боль всегда возвращается. Она ждет нас в темноте, в тишине, в отражении собственных глаз.

Судьба? Ха! Судьба – это игра в кости, в которую играют боги, а мы – лишь пешки на доске, слепо подчиняющиеся их воле. Нам кажется, что мы выбираем свой путь, но на самом деле мы лишь марионетки, дергающиеся в такт чужой мелодии. И когда приходит время, нас просто сбрасывают в ящик, забывая о нашем существовании.

Так что же остается? Отчаяние? Безумие? Или смирение? Я не знаю. Я лишь знаю, что я устал. Устал от лжи, от боли, от страха. Я хочу покоя. Я хочу забвения. Я хочу просто исчезнуть. Но даже этого мне не дано. Я обречен вечно блуждать в лабиринте собственных мыслей, вечно преследуемый тенями прошлого.

И все же… даже в этой кромешной тьме я вижу слабый луч надежды. Надежды на то, что кто-то когда-нибудь узнает правду. Надежды на то, что мое страдание не было напрасным. Надежды на то, что справедливость восторжествует.

Но я знаю, что это всего лишь иллюзия. Иллюзия, которая помогает мне продержаться еще один день. Иллюзия, которая позволяет мне сохранить остатки рассудка.

Иллюзия, которая… просто есть.»

Показать полностью
380

Глазами солдата

- Иришка, смотри чего принёс? - папа стоял на пороге комнаты и хитро улыбался. Маленькая худенькая девчушка отвернулась от окна и устало посмотрела на отца.

Он всегда старался ее радовать, приносил сладости, плюшевых зайцев, которых она раньше так любила, книги с яркими иллюстрациями, милые девчачьи мелочи с блестящими бусинами. Книги, их Ире не хватало больше всего, она всегда любила читать, но после аварии буквы все время менялись местами и вместо слов получалась какая-то абракадабра, иногда получалось расставить их в нужном порядке, но всегда появлялось какое-нибудь «рано», которое предательски оказывалось «норой». Врач говорил, что нужно просто тренироваться, со временем она привыкнет подбирать смысл к хаотичному набору букв, даже пошутил, что такие головоломки полезны для интеллекта, возможно, так и будет, а пока оставалось лишь разглядывать цветные картинки и представлять себя на месте героев.

Прошел уже год, а обещанных улучшений так и не было, Иришка совсем не чувствовала левую ногу, хотя  она четко помнит, что в больнице та сильно болела и она могла шевелить пальчиками, а потом как-то проснулась и все, вроде бы вот она нога, никуда не делась, а сделать с ней ничего нельзя. Она плохо помнит, что говорили доктора, мама постоянно плакала, а папа молчал, что-то у нее в голове сломалось и починить это сейчас нельзя, только надеяться, что со временем организм перестроится. «Мозг очень пластичен, особенно детский!» - запомнилась фраза одного из врачей в смешной шапочке с утятами, Ира сразу представила, что у нее в голове много разного цветного пластилина, который перемешался между собой.

Поначалу к ней в больницу постоянно приходили одноклассники, рассказывали про уроки, экскурсию в зоопарк, что танцевальный кружок, в который Ира так хотела попасть, наконец открыли, а новая учительница музыки очень строгая и часто кричит. Потом ребята стали появляться все реже, иногда заглядывала только подруга Дашка, но и эти встречи были какими-то формальными, Ира понимала, что в школу она уже не вернется, а уж занятия танцами теперь ей точно не светят, подруга тоже все понимала, на лето она уехала к бабушке, а потом так и не пришла.

Любимым занятием Иришки теперь стало смотреть в окно, родители даже поменялись с ней комнатами, у них была угловая, одно окно выходило на соседскую панельку, а второе на сквер, днем Ира смотрела на гуляющих людей, беспечных детей, мам с колясками, местных пенсионеров, выгуливающих своих собачек, ей нравилось придумывать им имена и прозвища, представлять, как они живут, наблюдать за деревьями и небольшим прудом, за окном кипела жизнь, такая привычная, но такая недосягаемая. Иногда мама возила ее гулять на коляске, но Иришке это жутко не нравилось, все на нее глазели, словно на экспонат в музее, кто-то бросал взгляды полные сочувствия и жалости, а кто-то шарахался, словно инвалидность - это заразно, кто-то постоянно шептался за спиной или осуждающе цокал языком. Маме тоже все это не нравилось, она итак была вымотана, постоянно пила какие-то таблетки «от нервов», поэтому прогулки были нечастыми.

Вечером же Ира перемещалась ко второму окну, она смотрела на соседскую панельку. Люди возвращались с работы, зажигали свет, готовили ужин, смотрели телевизор, делали с детьми уроки, в выходные собирались компаниями. Кого-то из жильцов она знала лично или по рассказам родителей, кому-то просто придумывала имена, фантазировала кем они работают, что делают, когда уходят из дома.

***

- Ты только посмотри! Настоящий командирский, у деда такой был, - папа вытащил из-за спины старый бинокль времен войны, - Случайно наткнулся, женщина дом купила старый, вот вещи прошлых хозяев продает. Теперь ты - настоящий разведчик!

Папа помог отрегулировать бинокль и показал, где можно покрутить, чтобы приблизить картинку. Да, это был действительно лучший подарок, Ира даже смогла разглядеть розовый ошейник на болонке в сквере, а ведь она звала эту собаку Тузик и была уверена, что это мальчик.

Не сразу она заметила на бинокле надпись, она не была выгравирована, скорее чем-то нацарапана, но буквы были отчетливо видны. «ОББНВУ», может, это такие войска или название части, какая-то аббревиатура? «БОБВУН» или «ВОНБУБ»? Иришка погладила буквы, сколько же лет прошло, жив ли тот, кто их нацарапал? Она вспомнила дедушку-ветерана из дома напротив, видела его Ира редко, тот обычно закрывал вечером толстые бордовые шторы, но иногда долго всматривался в темноту, может, как и она, глядел в окна соседей, а, может, просто думал о чем-то своем, далеком.

Перед сном девчушка долго меняла местами буквы, пытаясь расшифровать загадочную надпись.

***

На берегу извилистой речушки, опустив ноги в воду, сидел смуглый мужчина, он подставлял лицо солнцу и смешно щурился, рядом валялись истоптанные грубые сапоги, старая винтовка и каска с красной звездочкой, в которой почему-то была дырка. Мужчина потянулся и начал ощупывать карманы гимнастерки, словно что-то искал:

- Да, где ж эти чертовы папиросы опять? - он внезапно повернул голову и уставился на Иру, - Малая, а ты здесь откуда, мамка где?

- Спит… Наверное, - растерялась она, он что же видит ее?

- Спит, - хмыкнул мужчина, - Ты бы тут не разгуливала, немцы рядом совсем, я вон догулялся, - он хрипло рассмеялся и похлопал огромной ладонью по каске с отверстием, - Есть хочешь? Жаль у меня конфетки нет, папиросы и те где-то обронил. Чего молчишь? Не бойся, не обижу! Как звать-то?

***

- Ира, - все также тихо и удивленно ответила девочка.

- Ирина, хорошее имя, у меня жену так звали, - мужчина замолчал, отвернулся и уставился на реку.

- Бубнов! - закричал кто-то со стороны леса, - Где тебя черти носят? Воду неси давай!

«БУБНОВ» - успела понять она прежде, чем все перед глазами потемнело и река с мужчиной пропали.

***

Утром Ира долго ковыряла остывшую кашу, есть совсем не хотелось, сон казался таким настоящим и живым, что никак не хотел отпускать. Кто этот мужчина, что с ним случилось?

- Мам, а по фамилии можно узнать, что с человеком случилось? - Иришка спросила она.

- Ну, теоретически, если знать дату и место рождения, родственников, но сложно… А что?

- Да, бинокль…

- А, хочешь узнать, что с владельцем? - мама обрадовалась, Ира наконец-то чем-то заинтересовалась за долгое время, - Наверное, какой-то ветеран, если вещи его продают, то, возможно, умер и скорее всего местный, поспрашивать можно или в комитет ветеранов сходить. А фамилию ты откуда знаешь?

- Прочитала, - ответила она тихо, не хотелось говорить маме про сон.

- Ой, покажи-ка, сама прочитала? - мама очень обрадовалась, а девочка достала бинокль, - Действительно, Бубнов. Долго разбирала? У папы на заводе музей фронтовиков есть, хочешь с него начнем?

- Нет, мам, я так уж… Просто спросила, - не хотелось отвлекать папу, да еще и каких-то женщин в музее, вдруг бинокль заберут как экспонат или найдутся родственники.

После завтрака Иринка занялась обычными для себя вещами, но с биноклем все стало гораздо интереснее. Она разглядывала привычных обитателей сквера, тетя Лена опять грустно плелась с работы, она была медсестрой в детском отделении больницы, Ира хорошо ее помнила, смотрела та в самую душу и шептала «пусть все хорошо будет, все хорошо будет», были и другие, но тетя Лена действительно жалела всех деток, искренне сопереживала: «Ты сейчас потерпи, будет больно, но зато потом все наладится, так надо, хочешь, поплачь». Мама с кем-то говорила, что у тети Лены умер сын, давно, поэтому она и работает в больнице, Ирка всегда ее обнимала, дарила рисунки и дурацкие бумажные цветы, она не видела как ревела тетя Лена в сестринской после, как звала своего Никитку, как выла на его детскую фотографию.

Потом Иришка наблюдала за Аделией Эрнестовной, это была очень элегантная бабуля с поджатыми губами и совершенно невоспитанным шпицем, который метил даже детские коляски и тявкал по любому поводу. Эрнестовна была одета с иголочки, как всегда, лиловое пальто и розовый берет, Ира редко смотрела фильмы, но она определенно напоминала ей Мисс Амбридж, такая же высокомерная и абсолютно уверенная в собственной правоте.

Потом Ира как обычно переключилась на детскую площадку, теперь было четко видно, что у женщины, которая вечно на всех кричит, весьма дорогая куртка, огромные губы, прямо как в маминых журналах, и светлые джинсы. «Кто ж с маленькими в такой одежде гуляет» - думала она и смеялась, вот и стало ясно, почему та тетка всегда орет. Рядом гуляла ее любимая парочка: мальчик просто ковырял песок, а его мама строила рожицы и пыталась чем-то занять сына, жаль, бинокль не передает звуки, но это точно хорошая мама, как Иркина, не то что та, губастая в белых штанах.

Вечером пришел папа, за ужином заговорщицки подмигивал, потом спрашивал про бинокль. Ириша была очень благодарна, рассказала как было весело днем, а потом немного притихла. Говорить ли про сон? Папа был очень рад, не к чему его тревожить.

***

Тетя Лена погасила в квартире свет, погладила фотографию сына, стоявшую на прикроватной тумбочке, «Спокойной ночи, мой хороший».

- Мам! - раздался откуда-то издалека тихий писк.

- Что? - сквозь сон пробормотала она, а потом как молнией ударило, - Никита?

- Мам!!! - не унимался голос.

- Ты где? Где мне тебя искать? - Елена совсем проснулась и неуклюже встала с кровати, нащупывая ногами тапочки.

- Мам! Мам! Мам! - звуки доносились где-то за окном.

Тетя Лена собралась с мыслями, накинула халат и аккуратно открыла окно. На подоконнике, на девятом этаже каким-то чудом сидел маленький рыжий котенок, он не пищал, он кричал:

- Мам, Мам, Мам!

- Господи, бедный, ты откуда здесь? - плакала Елена, - Неужели Никитка мой вернулся? - какая бредовая мысль, но такая приятная, и такая четкая.

- Мам, - ответил котенок.

- Никита, - позвала она.

- Мам! Мам! - ответил котенок.

Женщина схватила рыжего и потащила домой, она еле отпустила его поесть, нарезала остатки докторской, налила воды в любимую тарелку Никиты и все смотрела, «даже шерсть такого цвета, как волосы у Никиты».

Иришка ясно видела все от начала до конца, рядом стоял Бубнов в форме и нелепо улыбался, оказалось, у него нет нескольких передних зубов, она увидела, когда тот смеялся, ведь тетя Лена накупала котенка и, порывшись в антресолях, нашла пеленку с утятами, куда и закутала рыжего Никитку. Это было очень мило, но слезы сами потекли по иркиным щекам.

- Запомни, мелкая, женщине надо заботиться, хоть о ком-то, хоть о кошаке, особенно, если дитя пропало, любовь отдавать, женщины такие, для себя жить не умеют. Ты маленькая еще, не поймёшь… - выдал он и исчез так же внезапно, как появился.

***

Вечером Ирка смотрела в окна, с биноклем все стало сильно интереснее, она даже видела, что Славик действительно делает уроки, а не притворяется, как всегда говорила тетя Таня. У Славки горели глаза от математики и решения примеров, но на литературе тот всегда вздыхал. «Аналитический склад ума» - говорил когда-то папа… Тетя Таня выписала Славке звонкую затрещину, Ира не слышала звук, но четко его представляла, мальчик пытался не разреветься, а мать продолжала орать над ним. «Бедный Славик, если б ты сломал позвоночник вместо меня, твоя мама была бы добрее, точно».

Спать совсем не хотелось, мысли в голове путались, Иришка все думала, сколько же боли и переживаний принесла своим родителям после аварии, пыталась вспомнить, а какими они были до. Как-то они с Дашкой сбежали с последнего урока, у них во дворе окотилась бездомная кошка, все только и говорили о трех маленьких котятах в коробке, которые уже открыли глазки. План был четким: сказать вахтерше, что они отпросились, купить корм и найти кошку, Валера рассказал, что кошка живет в подвале, окно у третьего подъезда его дома, если кошку покормить, то она, возможно, покажет котят. План провалился, в магазине они встретили маму Дашки, та была очень удивлена, потому что точно знала, когда должны закончится уроки. Дома Иру ждала злая мама, неделю назад ее еще и сократили на работе, она итак была чернее тучи, а тут еще и Ира с прогулом. Она ждала, что мама будет кричать, ругаться, возможно, накажет, но та просто стояла и плакала, сначала по щекам полились просто редкие крупные слезы, потом мама начала всхлипывать, а в итоге просто разрыдалась и не могла остановится. Иришка вжалась в стену, совершенно не понимая, что происходит, маму было очень жалко, но она не решалась подойти. «Да, за что мне это все? Что я сделала? В чем виновата?» - плакала она. Ира не выдержала и кинулась к маме, начала обнимать ее: «Мамочка, я больше так не буду, все наладится, не плачь пожалуйста, не плачь, давай я тебе копилку свою отдам, все хорошо будет, не плачь!». Когда мама успокоилась и погладила ее по голове, они договорились не говорить об этом папе

***

- Слав! Славик! Малыш, ты где? - Татьяна стояла посреди больничного коридора, расходящегося во все стороны лестницами и закутками палат.

- Славка! Ты чего? - она брела наугад, ведомая лишь своим сердцем.

В конце коридора слабо светилась надпись «оперблок, стерильно», она хотела зайти, но там стоял Бубнов, он не смеялся как раньше, скорее был сердит и печален, просто покачал головой:

- Дети - это счастье, они должны быть нужны, ты не ценишь сына, поэтому я заберу его. - холодно отрапортовал Бубнов.

- Нет! - закричали одновременно Ирка и тетя Таня, - Не смей! Хороший он, хороший, это я - дура истеричная, забери меня, если надо, а его не трогай, он способный и добрый! - тетя Таня опустилась на колени и пыталась ловить ртом воздух, было видно, что она задыхается.

Ириша проснулась в ужасе, в холодном поту, было страшно, как бы спросить у мамы? Как?

***

- Кушай, пусенька моя, моя ж ты хорошая, - Эрнестовна кормила собачку и все косилась на ноутбук, разрывающийся в истерике от звонка.

- Бабушка, привет, - на экране появилась маленькая хрупкая блондинка, - Маме плохо, что мне делать?

- Начнем с того, что твоей маме всегда плохо, - поджала губы Эрнестовна, - надо было мать слушать, а не от быдла рожать!

- Бабушка, ей, правда плохо, я домой пришла, а она хрипит, что мне делать? - билась в панике внучка.

- А что ты сделаешь? Вот написано человеку на веку помереть рано, судьба… - затянулась она папиросиной, смотря в окно.

- Не зря мама говорила, что ты мразь полная! - разревелась девушка и сбросила звонок.

- Поминки только хорошо сделай, чтоб мне стыдно не было!

Бубнов стоял посреди комнаты и целился винтовкой в шпица, тот тявкал и совершенно не понимал, что происходит. Эрнестовна подняла-таки голову от подушки, оскалилась, как дворняга:

- Чего надо, солдатик? На понт берешь? Я таких как ты повидала, папаня частенько дружков своих водил-сидельцев, зато все ветераны, да? - лицо ее скривилось, выражая полное презрение, - Я вас, мужиков, на дух не переношу, красноармейцы чертовы! Что вам мой Ульрих сделал? - гримаса отчаяния, боли и ненависти исказила ее лицо, а Бубнов вскинул винтовку.

- Ах, ты, фрицева подстилка!

- А, пусть и так! Чего я в жизни видела? Голод да вшей, затрещины мамкины? Он мне конфеты носил, я, может, первый раз в жизни сладкое ела, - голос Эрнестовны начал дрожать, - Велик ли выбор был? Либо с Фрицем спать, либо с мамкой на расстрел. Как думаешь, в 13 лет какой выбор? А как думаешь от фрица понести, а их ваши из деревни выгнали? Меня соседи чуть не забили, как мне было?

- Всем трудно было, дочь зачем бросила?

- Не дочь она мне, отродье, я свое отмотала, искупила вину, знать ее не хочу!

Бубнов выстрелил, ему хотелось смотреть, что она страдает, но Эрнестовна прижимала руки к груди и все просила за себя. Ира зажмурилась, она ревела, ей было жалко маленького, пушистого, хоть и местами невоспитанного шпица, смотреть не хотелось.

- Это сон, это просто сон, мне это снится, никто не умер! - повторяла она утром.

***

Такого разбитого состояния не было даже в больнице, все тело ныло, глаза совершенно не хотели открываться, голова болела, а суставы ломило. Мама сильно забеспокоилась, когда поняла, что Ира не хочет вставать, хлопотала вокруг кровати, пыталась покормить с ложки и что-то бесконечно болтала. Она набралась смелости и спросила:

- Мам, а помнишь Аделию Эрнестовну?

- Господи, с чего ты вспомнила?

Иринка молчала.

- Ты что-то знаешь или видела? - перепугалась мама, а потом чуть помявшись добавила, - Утром на скорой ее увезли, то ли инфаркт, то ли инсульт, не знаю точно.

- Мам, а собака?

- Ой, ты ж моя сердобольная, внучка ее приезжала, собаку забрала, все плакала, говорила, что мама тоже в больнице, мы ей денег немного собрали, хоть она и отказывалась, чуть старше тебя девочка, тяжело ей, наверное, ох…

Значит, все то, что она видит во сне правда? Получается, Бубнов смотрит в бинокль ее глазами и наказывает живых людей? Глупости! Не может этого быть!

- Мам, а у тети Тани как дела? Давно не видела ее что-то, - решилась Иришка на вопрос.

- Ой, а это уж ты с чего? - опять удивилась мама, а потом словно загрустила, - Понимаешь, у тебя вот есть и папа, и мама, а у Славика папа… - она долго молчала, - Не очень он хороший человек оказался, тетя Таня - и мама, и папа, и бабушка Славику, так вот бывает. Жалко мне ее, очень жалко, две работы, сына одна поднимает, а теперь еще и аппендицит у него, в больнице лежит, - мама начала всхлипывать.

- Так, давай к Славику сходим? Хоть сок ему купим, а, мам? - Ира тоже начала плакать.

Бинокль она положила в ящик, на всякий случай, мало ли что, не хотелось больше смотреть на людей и особенно слушать их признания в порыве отчаяния. Увы, видела она уже слишком много.

***

- Пуськин-дуськин, ну-ка купаться, игрушки по ящикам, книжки по полкам! - Ира легко узнала ту самую веселую маму из песочницы. Только не она, пожалуйста, не надо!

Светлана накупала ребенка, она корчила ему рожицы и гоняла в ванной импровизированные парусники из зубочисток и туалетной бумаги, бесконечно уговаривая Мишу дуть. Мальчик смеялся и иногда повторял, но очень неуклюже. После купания мама закутала его в старое махровое полотенце, долго обнимала, делая вид, что просто вытирает, потом читала какую-то сказку народов севера, очень интересную, Ира сама чуть не уснула, а потом Светлана, убедившись, что сын спит, нерешительно включила телефон. Сразу завибрировал поток сообщений от контакта «Витя». Ира не могла читать, там точно было много восклицательных знаков, но голосовые слышала хорошо, словно была рядом:

- Слышь, ты - мразь, опять кроешься? Я вас найду, и тебя, и твоего неполноценного, вам не жить, поняла? Вы либо со мной, либо я вас закопаю заживо! Берега попутала? Знаешь от кого сбежала? Вернись нормально или найду!

Света что-то напечатала в ответ, а потом уткнулась в подушку, Ириша поняла, она не хочет, чтоб сын слышал ее плач. Бубнов стоял в углу, она испугалась, но у того по щекам текли слезы, а костяшки пальцев побелели, сжимая приклад от отчаяния и боли.

***

- Ну, что ж, Ирина, вот и познакомились, - Бубнов сидел на берегу реки, снова опустив ноги в воду, - Да, не бойся! Думаешь, я совсем плохой?

- Я, я, я… не знаю, - вырвалось у нее, - Это что же всё, правда, да?

- Может, правда, а, может, сон, я откуда знаю! Вот только мы тут бесконечно с Васькой уху варили пока ты не пришла. Кто его знает, как оно надо? Думаешь, я знаю, почему не ухожу никуда? Не знаю, увы, но если так можно, значит, возможно, это какое-то задание у меня, приказ сверху. Если могу, значит, так и есть.

- А, Славик? А, Эрнестовна? Они же умрут на самом деле? - Ире больше не хотелось плакать, ей было грустно, так печально, что аж душу выворачивало.

- Не знаю, я сам ничего не знаю, - грустно улыбнулся Бубнов и исчез.

***

Ира с мамой ходили навестить Славика, тот держался бодро, с долей смелости показывал шрам на пузе и радовался, что принесли его любимый сок, персиковый, мама откуда-то знала, просил принести учебник по математике и обещал научить Иришку решать уравнения, они долго смеялись над общей учительницей литературы, и Славик совсем не обращал внимания на ее коляску и худые неподвижные ноги.

***

- Чего он опять орет? Ты что, не можешь его заткнуть? - бесился Андрей за ужином.

- Зай, ну, дети орут, сейчас тебя покормлю и к нему схожу, - выдала меланхолично блондинка с большими губами, - Ты сам сына просил вообще-то.

- Я наследника просил, а не орущее и срущее нечто, знаешь, я наверное, в другую квартиру перееду, этот орет вечно, ты и со мной нормально время не проводишь, жрать какую-то муть готовишь, доставку я и сам закажу. Вы тут разрулите сами пока, а то бесит жизнь на это дерьмо тратить!

- А меня не бесит? Это ты сына просил, мне этот пиздюк вообще не уперся, сам забирай его и воспитывай, умный какой! Я - актриса и модель так-то, все шансы мимо проходят, надоело! Мама твоя внуков хотела, вот и отправь ей внука, он меня то испачкает, то обоссыт, я тоже на такое не подписывалась!

- Оксана, а ты часом не обнаглела? - глаза Андрея наливались кровью.

- Нет, мой милый. Думаешь, ты один такой эксклюзивный? - Оксана встала из-за стола и равнодушно пошла к выходу, - Удачи, папаша! - крикнула она, хлопнув дверью.

- Сама ты пошла! - заорал Андрей, бросив салфетку, сын кричал из комнаты все сильнее и сильнее, давил на нервы, - И ты, мелкий, иди, куда хочешь! - Он обулся и тоже хлопнул дверью.

Иришка так хотела взять малыша на руки, прижать к себе и успокоить, ей было его так бесконечно жалко, но ее бестелесные руки никак не могли его подхватить, единственное, что она могла - корчить рожицы, мальчик точно ее видел, когда она улыбнулась, он немного успокоился и сквозь слезы улыбнулся в ответ. Бубнов стоял рядом, он показал малышу «козу рогатую», а потом плюнул и выругался в тишину:

- Убью, суки!

- Нет! - успела крикнуть Ира, но тот уже растворился в темноте.

***

- Вот же тварь неблагодарная, актриса сельская! - матюгался Андрей на заднем сиденье своего авто, которое мчало по трассе с предельной скоростью, - Толик, давай шустрее, бесит все, - орал он на водителя. Кристи ждать не будет, сейчас налакается и уснет, хрен разбудишь, а стресс снять точно надо.

- Еще быстрее, господин-ублюдок?

- Что? Ты что сказал? - уставился он на водителя.

- А то, что слышал! - развернулся к нему Бубнов в своей потрепанной гимнастерке, - Ты сына одного оставил, кто ты после этого?

- Это ты меня жизни учишь? Какой он мне сын, срет и орет, вот вырастет, тогда поговорим, а сейчас толк с него какой?

- Он-то вырастет, только ты этого не увидишь, - рассмеялся солдат, - Быстрее, говоришь?! - выжал он газ на полную.

Оксана не могла дальше ехать, ее колотило от злости, собиралась наконец нормально отдохнуть, сколько можно дома сидеть, да и что будет ребенку за пару часов, не умрет уж, но Андрей, конечно, бесит!

- Ты хоть немного любишь сына? - возник сам по себе вопрос в голове, она тряхнула волосами, вздрогнула:

- Какой он мне сын? Недоразумение! Не стоило оно того, впереди вся жизнь, так же? - лучи встречных фар ослепили ее на секунду, а потом раздался оглушительный удар.

***

Иришка проснулась в слезах, но лежать времени не было, на кухне она застала маму за просмотром новостей, это было большой редкостью: «сегодня ночью известный бизнесмен, владелец сети АЗС «В добрый путь» - Андрей Баков, попал в смертельное ДТП со своей супругой, актрисой - Оксаной Подайло. Дополнительно сообщается, что у пары есть ребенок, его местоположение пока неизвестно и выясняется следствием».

- Мама, я ее знаю!

- Что?

- Знаю, она в соседнем доме живет, ребенок точно там, они его бросили! Сообщи пожалуйста в полицию, я не знаю квартиру, но точно соседний дом, точно! - всхлипывала Ира.

- Так, милая, ты у нас особа впечатлительная, ты что, что-то видела? Или тебе приснилось? - подозрительно посмотрела на нее мама.

- Да-да, видела, в бинокль! - пришлось соврать.

Мама долго смотрела ей в глаза, но потом все же набрала номер полиции.

«Ребенок Баковых обнаружен в съемной квартире актрисы Подайло, в стабильном состоянии он был доставлен в больницу, сейчас его жизни ничего не угрожает, по предварительным данным он находился один в квартире не менее 12 часов, ведется следствие, по некоторым данным бизнесмен и его жена могли стать жертвами похищения».

***

- А теперь расскажи, как ты узнала? - мама и папа сидели напротив Иры, - Только не ври нам.

- Ну, я же говорила, увидела в бинокль, они ругались, а потом ушли оба куда-то, больше я не знаю ничего, - мямлила она.

- Видеть ты ничего не могла, их окна выходят на другую сторону, не ври пожалуйста, - папа был мрачнее тучи, - Ты понимаешь, что у нас проблемы? Мама позвонила и сообщила о ребенке, ее будут допрашивать, дело громкое, нас еще и обвинить могут!

- Папочка! Прости, но я ведь правда их в бинокль видела, они в сквере часто гуляют у нас, тетя красивая с мальчиком подтвердят точно, она их тоже видела много раз, я вот и предположила, что они в этом доме, просто всегда шли в эту сторону, дальше же некуда им! Ну, пап! - Иришка очень хотела, чтобы папа ей верил, но про сны говорить совсем не хотелось, положат в больницу точно.

- Допустим, но почему ты сказала, что видела, как они ушли? - не унимался отец, взгляд его был усталым, но твердым. Ира вздохнула.

- Мне приснилось, я не знаю как объяснить, но мне снятся все, кого я вижу в бинокль, Бубнов им помогает или наказывает, а я все вижу! И тетю Лену с котенком видела, и тетю Таню со Славиком, и Аделию Эрнестовну, вы знали, что она сидела? И женщину красивую с малышом, ее муж шантажирует, и эту вот Оксану! Понимаете? Мне их всех Бубнов показал. Не верите, да? - она задыхалась от обиды, понимала, что никто ей не поверит, но молчать больше не могла.

- Так ! Бинокль изымается как вещдок, а ты идешь спать, - попытался отшутиться папа, а мама стояла вжавшись в столешницу руками, не в силах говорить от ужаса.

«Разумно» - подумала Иришка засыпая, я бы тоже не поверила, но хоть не ругали. От пережитого сон совершенно не приходил, она пересела в коляску и открыла штору, без бинокля же можно, да? Свет горел лишь в редких окнах, у студента, который никогда не спал, как ей казалось, в паре квартир, где были глухие шторы и, на удивление, у ветерана. Его плотные бордовые портьеры были открыты, он стоял у окна и совершенно точно смотрел именно на нее, когда она поняла это, старик помахал ей рукой, потом приосанился и отдал честь, она видела как это делают военные на торжественной линейке, спутать было точно невозможно, а потом все закрутилось, и она упала в свой сон.

***

Света сидела в темноте и боялась пошевелиться, в дверь барабанили безостановочно уже полчаса, она молилась, чтобы сын не проснулся, на площадке слышалась отборная брань. Он нашёл их! Нашёл! Это точно он! Уже три раза она позвонила в полицию, а толку, когда твой бывший - прокурор? Никто не приедет, как всегда, остается лишь надеяться на прочную дверь, специально ставила, мастер обещал, что даже ОМОН помучается вскрывать, вот только Витя не ОМОН, он страшнее черта! Она слышала, как на площадку выходили возмущающиеся на шум жильцы, но сразу прятались за своими дверями, он не один точно, один он не ходит.

Что-то мягкое вдруг опустилось на ее плечо, Света вздрогнула и увидела Бубнова, тот прижимал один палец к губам, «тихо», а второй рукой гладил ее, как бы успокаивая. Он присел на корточки и обнял ее, она не ощутила тепла, но твердо поверила, что теперь не одна.

- Сеточка, все хорошо будет, поверь мне, ты у меня одна осталась, не бойся, - прошептал Бубнов.

Дверь с резким ударом распахнулась, на пороге стоял Виктор, освещаемый светом тусклой подъездной лампы:

- Раз, два, три, четыре, пять, я иду тебя искать! - ехидно засмеялся он, - Ты же знаешь, волк всегда найдет свою паршивую овечку. Выйдешь по-хорошему, может, прощу, будешь прятаться, сама знаешь, что будет, да?

Дверь за ним резко захлопнулась, свет пропал, только уличный фонарь тускло горел за окном.

- Хочешь вдвоем поиграть? Парней испугалась? Правильно, умная овечка! - раздался тихий щелчок и на секунду блеснуло лезвие ножа.

Внезапно в углу раздался непонятный шорох, он резко развернулся и открыл рот от неожиданности, перед ним стоял красноармеец с вскинутой на плечо винтовкой и целился прямо в грудь.

- Это еще что за маскарад? - пришел он в себя и кинулся на Бубнова с ножом, ответом ему был резкий хлопок и дикая боль в плече, - Парни!!! - истошно заорал Витя, дверь распахнулась и еще четыре выстрела, один за другим, глухо увязли в темноте квартиры.

- Что, дед, патроны кончились? - ухмыльнулся кривой от боли улыбкой Витя. Где-то за стенкой, в соседней комнате лежала Света, обнимая сына, на коленях у Иришки.

Бубнов прижал коленом раненое плечо жертвы, Витек взвыл от боли и закашлялся.

- Патронов нет? Забыл, кто я? - штык винтовки пронзил рану Витька все в том же месте.

Завершение в закрепленном комментарии, простите не влезло)

Показать полностью
53

Колодец

Колодец

Мне было лет пять. Каждый август родители брали отпуск и мы ехали в деревню к бабушке — в самую глушь, туда, где дорога заканчивается пыльной колеёй у покосившихся ворот. У бабушки был большой огород, теплица, яблони, кусты смородины и бесконечные банки с закрутками, стерилизующиеся в кастрюлях на печке. Родители помогали на хозяйстве, а меня со двора не отпускали — мала ещё, говорили.

Но скучать я не умела. Целыми днями я играла одна — то шишки собирала, то с куклой сидела под яблоней. Чаще всего бродила вдоль дальнего края огорода, у самого соседского забора, заросшего крапивой и старыми вьюнками.

И вот как-то днём, ближе к вечеру, я увидела Витю — соседского мальчика. Мы с ним уже раньше виделись летом, он был младше меня, но всегда звал играть. Его, как и меня, одного не выпускали — только под присмотром. В этот раз он выглядел как всегда — в светлой рубашке, с растрёпанными светлыми волосами и с каким-то особенным блеском в глазах.

Он стоял у своего забора и вдруг сказал:

— Пошли, я тебе кое-что покажу… Интересное!

Мне стало любопытно. Он выглядел так уверенно. Я перелезла через старую калитку, и мы пошли по их заросшему участку. Трава там была выше колена, а яблоки падали прямо под ноги, гнило всё, казалось, бесхозно. Он вёл меня уверенно, молча, только оборачивался, чтобы убедиться, что я иду.

Он подвёл меня к старому колодцу. Я раньше его не замечала — он был весь заросший мхом, с покосившимся навесом. Крышка на нём была полуоткрыта, и оттуда тянуло влажным холодом, несмотря на жаркий день. Витя подошёл ближе и сказал:

— Смотри, там внутри что-то есть…

Я шагнула ближе, на цыпочках, чтобы заглянуть внутрь. Но мне вдруг стало жутко. Внутри — только темнота. Ни воды, ни света. Только глубина, звенящая тишина, от которой закладывало уши.

— Витя… — прошептала я, — а что там?

Он молчал. И стоял слишком уж близко к краю. Лицо его стало каким-то… пустым. И я уже не была уверена, что он хочет просто показать что-то интересное.

И тут, словно издали, я услышала голос мамы:
— Идиии сюда! Быстро!

Я дернулась, побежала — прямо через крапиву, через забор. Влетела на двор, запыхавшись, со слезами на глазах. Мама схватила меня в охапку.

Когда я рассказала про Витю и колодец, родители переглянулись. Папа побледнел, мама прижала меня к себе крепче.

— Доча… Витя… Витя зимой погиб. Упал в этот самый колодец, когда снег рыхлый был. Его тогда долго искали…

Я замерла. Я же видела его, слышала, он держал меня за руку! Это не могло быть сном. Я ничего не придумала.

С тех пор я больше не ходила к тому забору. А колодец через год засыпали. Никто о нём больше не вспоминал.

Но каждое лето, приезжая к бабушке, я всё чувствовала чей-то взгляд со стороны соседского двора…

#ужас
#мистика
#городскиелегенды
#страшныеистории
#creepystory
#рассказ

Колодец
Показать полностью 1
68

Бюро отложенных дел

Бюро отложенных дел

Алик снова опаздывал. Часы на экране телефона показывали 08:57, когда он, подпрыгивая на ходу, пересек турникеты метро. Пот струился по спине, рубашка прилипала к телу. Он вбежал на платформу, когда поезд уже подъехал. Люди толпились у края, словно пытаясь протиснуться в вагон задолго до того, как двери откроются.

— Простите, простите, — бормотал Алик, продираясь сквозь плотную толпу.

Двери зашипели и открылись. Люди вывалились из поезда, другие — сразу рванули внутрь.

Алик втиснулся последним, и в тот же миг двери с лязгом захлопнулись прямо за его спиной. Он чуть не потерял равновесие, но кто-то из пассажиров его подхватил.

— Осторожнее, друг, — сказал мужчина с газетой в руках.

— Спасибо, — выдохнул Алик, цепляясь за поручень. Он смотрел в мутное окно, где проносились серые стены тоннеля, и думал только об одном: хоть бы там еще не было начальства.

В офис он вошёл на десять минут позже, чем нужно. Лампы под потолком жужжали. Над ним уже склонилась Лида из приёмной.

— Алик, — строго сказала она, — директор заходил. Сказал, что на столе тебя ждут твои рукописи.

— Понял, уже бегу, — кивнул он и прошёл вглубь коридора.

На столе действительно лежали десять пухлых папок. Он провёл пальцем по корешкам: «Рукопись №41», «Повесть о детстве», «Поэзия. Новое поколение»… Всё это нужно было прочесть, проанализировать, составить заключение. И желательно — ещё вчера.

Он опустился на кресло, уставился в стопку, будто надеялся, что она испарится. Потом встал.

— Нет. Без кофе я не начну.

У кофемашины уже стоял Айк — всегда спокойный, всегда одетый с иголочки, с неизменной кружкой с логотипом их издательства.

— Привет, живой? — спросил Айк, не оборачиваясь.

— Относительно, — буркнул Алик, наливая себе крепкий чёрный кофе. — Опять опоздал. А на столе уже десять пухлых папок…

— Десять? — Айк приподнял бровь. — Серьёзно?

— Серьёзнее некуда. У меня ощущение, что я на каторге. Не работаю с текстами — копаю руду.

— Устал?

Алик кивнул.

— Я не высыпаюсь. Я всё время что-то должен. А хочется — ничего не хотеть. Хотя бы день. Хотя бы час.

Айк молча достал из внутреннего кармана визитку и протянул её.

— Вот. Возьми.

— Что это? — Алик нахмурился.

На плотной, матовой бумаге было написано:

Бюро отложенных дел
Мы подарим вам свободную жизнь.

Он поднял глаза.

— Шутка?

— Ни капли. Позвони. Они делают странные вещи. Но иногда — очень нужные.

— Айк, ты серьёзно?

Айк кивнул, сделал глоток и ушёл, оставив Алика одного, с горячей кружкой и странной визиткой в руке.

***

Алик сидел в странном кабинете. Потёртая кожа кресел, тяжёлые шторы, стол с медной лампой, мерцавшей тёплым светом. На стене висел барометр, стрелка которого дрожала. Дверь заскрипела, и в комнату вошёл человек в сером твидовом пиджаке. Очки на цепочке, седая аккуратная бородка, движения плавные, точные.

— Добрый вечер, — сказал он. — Я профессор Гринман.

— Алик, — кивнул тот, вставая. — Я вам звонил…

— Конечно, садитесь. — Гринман указал на кресло. — У нас здесь всё просто. Вам ведь тяжело?

Алик опустился на мягкое сиденье.

— Да, — выдохнул он. — Знаете, я всё время бегу. Как будто жизнь — это какая-то гонка, а я даже не уверен, какой приз будет.

— И что в этой гонке вы теряете? — спросил Гринман, внимательно глядя сквозь стекла очков.

— Себя, наверное. Утром я — один, в метро — другой, в офисе — третий, вечером просто уже никто. Всё время откладываю жизнь на потом. Отдых —на потом. Радость — на потом. А потом я не знаю, наступает ли вообще.

Профессор кивнул.

— Понятно, — сказал он. — Ваш случай — распространённый. Я бы даже сказал, классический.

Он поднялся и подошёл к стене. Щёлкнул выключателем — свет погас, осталась лишь лампа, тускло светившая в углу.

— Ложитесь, пожалуйста, — кивнул он на кушетку. — Мы дадим вам немного покоя.

Алик с сомнением оглядел кушетку, но всё же послушался. Гринман достал из ящика крошечный флакон с янтарной жидкостью.

— Это не наркотик, — заметил он с лёгкой улыбкой. — Это катализатор. Он просто даст вашему уму шанс вспомнить, каково это — быть свободным.

— А если не выйдет? — хмыкнул Алик.

— Тогда, попробуем что-то другое, — ответил профессор и капнул три капли в маленький стакан воды.

Алик выпил. Жидкость была сладковатой, с еле заметным мятным привкусом.

— Теперь просто закройте глаза. Всё остальное — не ваша забота.

Тьма опустилась мгновенно.

Алик проснулся резко, как будто выпал из сна. Под потолком висела люстра из IKEA. Знакомые обои, запах квартиры, утренний свет. Он был дома. В пижаме. Всё как обычно…

На прикроватной тумбочке лежала визитка — та самая, с надписью «Бюро отложенных дел».

***

С тех пор жизнь Алика изменилась. Он всё так же приходил в офис, кивал коллегам, ставил кружку под кофемашину. Он подписывал документы, писал рецензии, даже получал благодарности от начальства. Только он этого не помнил. Как будто его сознание выключалось каждый раз, когда он входил в здание издательства, и включалось только вечером, на улице, среди людей и городской жизни.

Сначала он испугался. Несколько раз пытался вспомнить, напрягался, сидел с закрытыми глазами, вглядывался в экран монитора на ноутбуке. Но в памяти не было ничего. Только лёгкое ощущение, будто он весь день провёл в тёплой дымке, без тревоги и без усталости.

И вдруг Алик понял, что ему это нравится. Он стал чаще гулять. В выходные ездил за город. Пил вино в маленьких барах с друзьями. Однажды на литературном вечере познакомился с Верой. Она смеялась громко, беззастенчиво, читала стихи каких-то словацких модернистов, носила берет и обожала котов.

У них всё закрутилось быстро: кафе, ночные звонки, спонтанные поездки. Вера жила, каждый день, как последний, и Алик будто подхватил её ритм.

— Ты очень отличаешься от других, — сказала она как-то, лежа у него на плече. — Ты вообще когда-нибудь злишься?

— Уже нет, — пожал он плечами. — Я просто не держусь за то, что разрушает.

Это звучало красиво. Но с этого всё и началось.

Ссоры. Мелкие сначала: кто не помыл чашку, кто не ответил на сообщение, кто забыл купить сыр. Потом — глубже. Вера раздражалась, Алик молчал. Она требовала реакции, а он смотрел сквозь неё, с той же спокойной пустотой, как в офисе.

— Ты просто вычеркиваешь меня из своей жизни! — кричала она. — Ты живой вообще или нет?

И однажды утром он понял: он больше не помнит, когда они начали встречаться. Не помнит их первую ночь. Не помнит запаха её духов, её книги на прикроватной тумбочке, её любимую песню.

— Вера, — сказал он тихо, — у тебя есть ключи от квартиры?

— Что? — она замерла.

— Ты здесь часто бываешь?

Она смотрела на него в полном шоке. Потом бросила ключи на стол и ушла. Навсегда.

Алик сидел в пустой комнате. Он чувствовал себя странно. Внутри было ощущение, будто убрали ещё одну папку со стола. Как на работе.

***

Профессор Гринман сидел за своим массивным столом, на котором аккуратно стояла лампа с зелёным абажуром. Его пальцы сплелись в замок, лицо оставалось спокойным.

— Вы хотели покой, — мягко произнёс он. — Мы просто дали вам то, о чём вы просили.

— Но это не жизнь! — голос Алика дрожал. — Это тишина. Бесконечная, искусственная тишина.

Профессор развёл руками:

— Лекарство блокирует всё, что вызывает в вас тревогу, грусть, боль, скуку… Вы не переносили тяжёлые дни. Вас мучили воспоминания. Вы сами сказали, что откладываете всё — мы просто помогли вам забыть, все то, что вы оценивали, как нежелательное.

— Я не хочу так жить! — закричал Алик. — Я не хочу остаться один, не помнить, не чувствовать!

Гринман посмотрел на него с легкой усталостью, как врач, которому пришлось выслушать уже сотню таких историй.

— Всё, что вызывает у человека эмоции, так или иначе вызывает и страдание. Вы же сами хотели, чтобы их не было. Мы не редактировали вашу память. Мы просто позволили вам больше не застревать в ненужных вам переживаниях.

Он сделал паузу, затем спокойно добавил:

— Но что сделано — то сделано. Вы не можете повернуть всё вспять.

Алик с трудом дышал. Его охватила паника, затем — гнев. Сердце стучало в висках, пальцы сжались в кулаки.

— Ну что ж, — прошептал он сквозь зубы. — Значит, и этого я не вспомню…

И он бросился вперёд. Всё в нём кипело: страх, отчаяние, безысходность, будто последние осколки его личности требовали вернуть контроль. Его руки вцепились в лацканы пиджака профессора.

— ОТДАЙ МНЕ МОЮ ЖИЗНЬ НАЗАД! — крикнул он, встряхивая профессора.

В глазах Алика всё поплыло. Он орал и бил профессора. Он видел пятна крови, но не останавливался. В следующую секунду Алик рухнул на пол, он тяжело дышал. Он понимал, что совершил что-то непоправимое… Но он не успел прочувствовать этот момент. На него упала пелена забвения.

-----

Автор: Вирджиния Страйкер

-----

Понравился рассказ? Жду вас в своём Telegram-канале и в VK:

https://vk.com/virginia_striker

https://t.me/Virginia_Striker

Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!