Сообщество - CreepyStory

CreepyStory

16 468 постов 38 895 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

157

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори

Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory ! Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)

Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим.
Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.


1 место  12500 рублей от
канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @G.Ila Время Ххуртама (1)

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Drood666 Архивы КГБ: "Вековик" (неофициальное расследование В.Н. Лаврова), ч.1

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори
Показать полностью 1
45

Я ехал через город, которого не было в моём GPS. Теперь я не могу уехать

Это перевод истории с Reddit

Я шесть лет работаю на одной и той же работе и не пропустил ни дня. Ни одного. Когда начальник сказал взять две недели отпуска, чтобы не сгореть окончательно, я не спорил. За последний месяц я вёл себя как мудак со всеми коллегами. В ту же ночь я собрал сумку, закинул её на заднее сиденье и выехал до рассвета.

Настоящего отпуска у меня не было со времён колледжа. План был прост — проехать через пару штатов, навестить родителей, проветрить голову и напомнить себе, что жизнь существует вне света люминесцентных ламп и уведомлений в почте.

Первые часы были именно такими, какими я надеялся. Небо — выцветшее серое, смягчающее всё вокруг. Мир пах мокрой травой. Я пил заправочный кофе со вкусом картона и слушал классический рок с помехами, пока работа совсем вылетела из головы.

К середине дня шоссе сузились до двухполосных просёлков, петляющих через фермы и пятна сосен. GPS потерял сеть где-то после полудня, но меня это не тревожило. У меня был распечатанный маршрут, полный бак и никакого графика.

Потом я проехал зелёный знак.

Он был обветренный, наполовину задушенный вьюнком, и я едва не пропустил его. Белая краска облупилась, но я всё ещё мог разобрать буквы с названием округа.

После этого дорога вилась среди деревьев так долго, что казалось, она бесконечна. Кроны сомкнулись так плотно, что солнечный свет пробивался косыми полосами, и каждая пульсировала, когда машина проходила под ними. Я опустил стёкла, чтобы выветрить запах двигателя, и почувствовал, как сменился воздух: он стал тёплым, тяжёлым, неподвижным.

Когда лес наконец редел, я увидел его.

Впереди, в низине, сидел маленький городок — тихий и аккуратный, как на картине. Все дома белые с зелёными ставнями, газоны подстрижены до идеала. Над всем торчал шпиль церкви, а узкая главная улица вела прямо к закусочной с серебристой крышей, ловящей последние лучи дня.

На въезде стоял знак. Краска свежая, дерево новое. Ни названия, ни численности населения. На нём было лишь:

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ.

Я сбросил скорость, улыбаясь тому, как странно — вот так наткнуться на такое прелестное местечко без единой отметки в GPS. Может, это из тех старых забытых остановок, что когда-то стояли вдоль больших дорог до появления межштатных трасс. На улице были люди — старик, метущий крыльцо, женщина с лейкой. Все оборачивались, когда я проезжал, и хоть лиц толком не видел, было понятно, что они улыбаются.

Открытой выглядела только закусочная. В окне жужжал выцветший неон. Я не ел с утра, так что припарковался у входа и зашёл.

Над дверью звякнул колокольчик, и меня накрыл запах кофе и жареного масла. Всё было безупречно — линолеум, кабинки с красными кожаными сиденьями, в рамках — фотографии старых машин и парадов. Женщина за стойкой улыбнулась, не дав мне и слова сказать.

— Добрый день, милый. Садись, где хочешь.

На бейджике было написано: ЭДНА. Ей на вид было под пятьдесят, волосы уложены и заколоты, макияж идеальный — в той старомодной манере, от которой она казалась почти вне возраста.

Я заказал чизбургер, картошку фри и чёрный кофе. Она ничего не записала, только сказала: «Сейчас будет, сладкий», — и скрылась за кухонными дверями.

Я сел у окна и стал смотреть на город сквозь стекло. Улица почти пустая, но я чувствовал на себе взгляды — люди выглядывали из дверей и окон, быстро отводя глаза. Это не было угрозой. Больше — любопытство.

Когда Эдна вернулась, она поставила тарелку передо мной.

— Ты не местный, да? — спросила она.

— Просто проездом, — сказал я и откусил. Бургер оказался идеальным — сочным, с хрустящими краями, прожаренным ровно так, как я люблю. — Кстати, очень вкусно.

Она улыбнулась, почти застенчиво.

— Мы стараемся.

— Есть дорога назад к межштатной трассе? — спросил я. — Мой GPS, кажется, умер.

— Конечно. Просто езжай по той дороге, по которой въехал, милый. Она выведет тебя куда угодно.

Тон у неё был будничный, но в самой формулировке было что-то, от чего у меня сжался живот.

Я поблагодарил, расплатился и оставил на стойке пару лишних купюр. Она махнула мне через окно, пока я сдавал назад.

Солнце висело низко, оранжевый свет вытягивал тени по дороге, пока я ехал по тому же пути, что и въезжал. Воздух остыл, лес снова сгустился, и какое-то время я ехал, не встретив ни машины, ни знака.

Потом я вышел из поворота — и снова увидел тот самый знак «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ».

Сначала я решил, что ошибся поворотом. Но я никуда не сворачивал. Всё время ехал прямо.

Закусочная была на месте. Церковь. Дома. Всё.

Я взглянул на часы. Я был в дороге почти двадцать минут.

Я не знал, что тревожит больше — то, что меня каким-то образом вернуло туда, откуда я уехал, или то, что солнце не сдвинулось ни на дюйм.

Я решил, что это какая-то петля в дороге. Я уже заблудился как-то в сельских просёлках — одинаковые изгибы, которые приводят тебя обратно. Но здесь было… как будто намеренно.

На этот раз я припарковался у заправки, надеясь спросить дорогу. Снаружи — старый аналоговый насос и пыльная табличка «Открыто» на двери. Внутри тихо играло радио, непонятно откуда.

Мужчина за стойкой поднял голову, когда я вошёл. Высокий, с редеющими седыми волосами, зачесанными назад, и той кожей, что становится кожистой от лет на улице. На бейджике — ХЭНК.

— Быстро вернулся, — сказал он с улыбкой.

Я нахмурился.

— Простите?

Он кивнул в сторону моей машины за окном.

— Думал, ты только что тут проезжал.

— Возможно, я и правда проезжал, — выдавил я смешок. — Дороги тут как-то странно петляют.

Хэнк медленно кивнул, всё с той же лёгкой улыбкой.

— Через город идёт всего одна дорога, дружок. Та самая, по которой ты въехал.

Я замялся.

— Да, Эдна из закусочной тоже так сказала.

Он хмыкнул.

— Значит, у Эдны всё ещё глаз-алмаз.

Я купил бутылку воды просто ради повода постоять. Воздух внутри был тяжёлый, будто влажность, которая не выветривается. Когда я вышел, улица показалась пустее, чем раньше. Раньше я не заметил, но ни у одного дома не было машины во дворе. Ни одной.

Деревья за краем города еле колыхались, хотя ветра не было.

Я решил попытаться ещё раз.

На этот раз я считал каждый поворот, каждый ориентир, каждый мильный столб. Даже выпустил в окно скомканную салфетку — вдруг увижу её снова, если каким-то образом вернусь. Лес густел, дорога сужалась, и мне, клянусь, показалось, что между деревьями что-то движется — белёсая вспышка, словно кто-то идёт параллельно машине.

Минут через пятнадцать лес начал редеть. Меня накрыло облегчение. Потом асфальт выровнялся, и вдалеке блеснула серебристая крыша закусочной.

Знак «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ» стоял на том же месте. Салфетка исчезла.

Когда я проехал мимо закусочной, Эдна стояла снаружи, вытирая руки о тряпку. Она помахала так, словно не видела меня много лет.

— Уже вернулся, милый?

Я не ответил. Просто проехал через город до противоположной окраины и сбросил скорость до остановки. Я сидел с работающим мотором, пытаясь сообразить.

Если дорога из города приводит меня обратно, может, другая — тоже. Должен быть ещё путь — просёлок, что не отмечен. Тропка без указателей.

Я ездил наугад полчаса. Каждая дорога упиралась в тупик или забор. Каждый поворот выводил обратно на Главную. Когда я наконец остановился, стрелка топлива опустилась ниже половины.

Мысль пришла медленно, но больно: я могу остаться без бензина, так ничего и не поняв.

Я заехал на парковку закусочной и просто сидел. Эдна долго смотрела на меня из окна, потом вышла.

— Всё в порядке, милый? Ты выглядишь немного потерянным.

— Да, — сказал я, потирая виски. — Кажется, я где-то не туда свернул. Любая дорога, которую я выбираю, приводит меня обратно сюда.

Эдна медленно кивнула.

— Ну, если едешь невнимательно, эти дороги такое вытворяют. Некоторые ведут не туда, куда собирался.

Это не имело смысла.

— Можно карту? Или кого-нибудь, кто покажет выезд на межштатную трассу?

— Конечно, — сказала она. — Поговори с шерифом. Его участок — прямо напротив церкви.

Она снова улыбнулась — слишком добродушно, слишком спокойно — и ушла внутрь, прежде чем я успел спросить ещё что-нибудь.

Участок шерифа — одноэтажное кирпичное здание с флагштоком у входа. Флаг висел безжизненно в неподвижном воздухе. Внутри стены были увешаны старыми чёрно-белыми снимками — ярмарки, охотничьи компании, улыбающиеся лица десятилетней давности и старше.

Из задней комнаты вышел мужчина в бежевой форме с жетоном, больше похожим на украшение, чем на знак власти. Крупный, кряжистый, с тяжелым усом и мягким говором.

— Добрый день, — сказал он. — Слышал, вы меня искали.

Я рассказал, что происходит — как пытался уехать, как всё время возвращался, как не понимаю, в чём моя ошибка. Он слушал молча, иногда кивая.

Когда я закончил, он улыбнулся, как улыбаются ребёнку, спросившему, куда девается солнце на ночь.

— Не бери в голову, — сказал он. — Эти дороги иногда хитрят. Люди путаются. Просто едь по главной, пока у старого амбара не попадётся развилка, возьми левую — и окажешься на шоссе, глазом моргнуть не успеешь.

— Амбара? — переспросил я. — Я никакого амбара не видел.

Он хохотнул.

— Теперь увидишь. Иногда он не появляется, пока не знаешь, что его искать.

От этой формулировки по спине пробежал холодок.

Тем не менее я поблагодарил и ушёл. Когда вернулся к машине, он стоял в проёме двери — всё с той же улыбкой, всё так же наблюдая.

Я ехал до сумерек. Свет в кронах выцвел до тёмной бронзы, потом исчез совсем. Дорога сузилась, провалилась, поднялась. Долгое время мне казалось, что я наконец вырвался. Потом лес разошёлся, и в свете фар снова вспыхнул знакомый знак «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ».

Я остановился посреди дороги. Сердце колотилось так, что больно.

Знак выглядел новее, чем раньше. Краска ярче, буквы резче.

И звонил церковный колокол.

Я не помню, как парковался. Не помню, как решил зайти внутрь. Помню только, как стоял на улице, когда колокол смолк и город снова затих.

Огни закусочной погасли. Заправка была темна. Но двери церкви распахнуты, проливая бледный свет на траву.

Внутри у стен горели свечи. Пахло воском и пылью. Людей не было, никаких звуков, кроме моих шагов по деревянному полу.

Впереди, за небольшим деревянным аналоем, висела картина — Иисус с распростёртыми руками, но лицо было не его. Глаза — чёрные, рот — неправильный, растянутый так, что я невольно сделал шаг назад.

Я развернулся и вышел.

Снаружи небо изменилось. Это была не ночь, но и не рассвет. Облака будто застыли на полпути, и всё имело мягкий серый тон, как на старой фотографии.

Я решил найти, где переночевать, и попробовать утром. Неон закусочной слабо трепыхался, пока я проезжал мимо.

Мотель был небольшой — один ряд номеров с зелёными дверями. Администратор поднял глаза, когда я вошёл.

— Вы наш новый постоялец, — сказал он, даже не спросив имени. — У нас нынче нечасто новые лица.

Улыбка у него была, как у всех, — тёплая, застывшая, слишком вежливая.

— Сколько за ночь?

— Не беспокойтесь, — сказал он. — Расчёт при выезде.

От того, как он это сказал, у меня пересохло в горле.

Комната была чистая, но старомодная — дисковый телефон, цветастое покрывало, из тех старых телевизоров, которым нужно время, чтобы прогреться. Я включил — только снег. Но под шипением, клянусь, слышались шёпоты. Не слова — просто звук.

Я выключил.

В какой-то момент я должен был заснуть. Когда проснулся, солнце просачивалось сквозь занавески. На миг, сладкий и короткий, я подумал, что всё приснилось.

Потом вышел наружу.

Машина стояла там, где я её оставил, но улица выглядела чуть иначе. Здания прежние, но цвета выцвели — словно весь город слишком долго лежал под солнцем.

Когда я ехал по Главной, людей было больше. Мужчина стриг газон. Двое детей катались на велосипедах. Все приветливо махали, когда я проезжал.

Я помахал в ответ — и застыл.

Дети — это были те самые, что на фото в участке шерифа. Та же одежда. Те же улыбки.

А когда они проехали снова, теперь в обратном направлении, я понял, что грязь на их джинсах тоже не изменилась.

Они тоже шли по кругу.

Я остановился у закусочной, хотя не планировал. Руки сами сделали это. Эдна снова была там, протирала стол у окна.

Она подняла голову, улыбнулась и беззвучно что-то сказала.

Я зашёл.

— Доброе утро, милый, — бодро сказала она. — Кофе?

Голос у меня был хриплый.

— Вы меня помните?

Она моргнула.

— Конечно. Ты был вчера.

— Нет, — сказал я. — Я про первый раз. Про то, как я спрашивал, как уехать. Помните?

Выражение лица не изменилось, но в глазах что-то дрогнуло — на долю секунды.

— Зачем тебе уезжать? — мягко спросила она.

Слова прозвучали не её голосом. Акцент был не тот, интонация — тоже.

Я не ответил. Встал и оставил кофе нетронутым.

Сев в машину, я машинально включил радио. Динамики наполнил шорох — но на этот раз под ним было ещё кое-что.

Моё имя.

Я убавил громкость. Шёпот потянулся следом — тихий, терпеливый, прорывающийся сквозь помехи, как пульс.

Джесси.

Чем дольше я слушал, тем яснее становилось: это не голос поверх сигнала, а что-то внутри него. Гул, который складывается в слова.

Не уходи.

Я хлопнул по выключателю.

Звук не исчез.

Он шёл из воздуховодов, из двигателя, из гравия под шинами, когда я трогался. Каждый уголок города будто отдавал тем же шёпотом, словно голос был не в радио — он был в самом месте.

Я попытался уехать ещё раз той ночью. Я ехал быстрее, чем следовало, фары резали тьму, деревья по бокам превращались в размазанные полосы. Руки так тряслись, что я едва держал машину прямо.

Когда я выскочил из последнего поворота, снова показался знак «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ» — только теперь буквы были размазаны, а дерево — в заусенцах, будто его когтями драли.

Рядом с ним стояла фигура.

Это был шериф. Шляпы не было, лицо — серое в лучах фар. Он поднял руку и указал за мою спину.

Я посмотрел в зеркало — и увидел, что огни закусочной опять горят. Эдна стояла в дверях.

Я перестал пытаться уехать.

Я не знаю, сколько я здесь уже нахожусь. Солнце то появляется, то исчезает, но я не понимаю, настоящее ли оно. Люди всё так же машут. Всё так же улыбаются. Но, думаю, они просто делают то, что всегда делали. Словно застряли в бесконечной петле.

Каждый раз, когда я с кем-то говорю, они будто знают меня чуть лучше. В первый день Эдна называла меня «милый». Вчера она назвала меня Джесси.

Есть одно место в городе, где ловит связь — прямо здесь, за церковью, если держать телефон под углом и не шевелиться. Я уже часами пытаюсь это запостить.

Если кто-то это читает — если кто-то знает, что это за место, — скажите мне.

Кажется, город начинает меня вспоминать.

Когда я прохожу мимо окон, моё отражение улыбается раньше меня.

Когда я еду, радио шепчет «домой» снова и снова, на любой волне.

И сегодня ночью, когда я снова взглянул на церковную картину, там был уже не Иисус.

Там был я.

Я устал. Я спалил полбака, наматывая круги, и в воздухе стоит запах чего-то сладкого и гнилого.

Если это загрузится, знайте: я пытался. Правда.

Я просто посижу здесь, пока всё не закончится. Кажется, из этого города никто не уезжает.

Даже если ты только проезжал мимо.


Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Показать полностью 2
28

Тринадцатое окно

Это перевод истории с Reddit

Я работаю инспектором недвижимости почти пятнадцать лет. Когда проводишь дни в гниющих домах и наполовину обрушившихся подвалах, учишься не обращать внимания на странности — енотов, плесень, похожую на лица, а иногда и сквоттеров, притворяющихся призраками. Но есть дома, которые кажутся неправильными с того момента, как переступаешь порог. Дом по адресу 278 Гринбраер-лейн был именно таким.

Его не было в моём обычном списке. Начальник, Рэнди, сказал, что это старый дом, изъятый за долги, который наконец-то допустили к осмотру после многолетней юридической неопределённости. «Зайди, сделай фото, убедись, что конструкция в порядке и оставь ключи в кодовом ящике», — сказал он. По его словам, прежний хозяин исчез в 2008-м — его так и не нашли.

Помню то утро: пасмурно и безветренно. Воздух был густой. Двухэтажный дом в колониальном стиле, облупившаяся краска, окна настолько грязные, что казались чёрными. Траву не косили годами, но сквозь бурьян тянулась узкая, чёткая тропинка — будто кто-то всё ещё по ней ходил.

Я отпер дверь. Петли взвизгнули. Внутри пахло гнилью и мокрой штукатуркой. Обои свисали лоскутами, как сброшенная кожа, и в планировке было нечто чуть-чуть неправильное, будто размеры сдвинули самую малость — ровно настолько, чтобы тревожить подсознание. По плану на первом этаже должно было быть двенадцать окон. Но когда я обошёл комнаты, насчитал тринадцать.

Я решил, что ошибся. Прошёл ещё раз — кухня, гостиная, столовая, кабинет. Результат тот же. Снаружи видно двенадцать, изнутри — тринадцать. Лишнее окно было в кабинете — высокое, узкое, зажатое между двумя книжными шкафами. Я выглянул и увидел… ничего. Ни двора, ни деревьев, ни даже темноты. Просто густой серый, мерцающий, как туман, подсвеченный изнутри. Камера не хотела фокусироваться на нём. Я всё равно сделал снимок.

Дальше осмотр шёл без сюрпризов. На втором этаже не было ничего, кроме опрокинутого стула и стопки старой почты. Дверь в подвал была заперта, но на кольце висел старый железный ключ, который подошёл. В тот же миг с нижнего этажа словно хлынула та самая вязкая неподвижность, будто воздух там не тревожили десятилетиями.

Фонарик мигал. Ступени были влажные, на стенах — следы, похожие на отметины от пальцев: длинные, неглубокие борозды, уходящие в бетон. Внизу оказалась небольшая подсобка с единственной лампочкой под потолком, а под ней — зеркало, прибитое к стене.

Только это было не совсем зеркало. Оно отражало комнату, но не меня. Я встал прямо перед ним и видел противоположную стену, полки, болтающуюся лампочку — но не фигуру с фонарём. Я подумал, что это одностороннее стекло или оно повреждено, но когда я повёл лучом, отражение двигалось синхронно — только без меня.

В этот момент я услышал слабый стук. Три удара. Медленно. Сверху.

Я крикнул: «Есть кто?» Ответа не было. Ещё три удара. Тот же ритм. Я выключил свет, решив, что это, возможно, ветка стучит по окну. Но звук был слишком осмысленным.

Когда я поднялся, в кабинете стало холоднее. Лишнее окно теперь было открыто, хотя я его не трогал. В комнату тянуло бледно-серым сквозняком. Луч фонаря не проходил наружу — он просто исчезал в той же бездонной дымке.

И тут кто-то постучал в ответ.

Три медленных удара — с другой стороны стекла.

Я ушёл. Я даже не запер за собой дверь. Прямо поехал в офис, бросил ключи на стол Рэнди и сказал, что на сегодня закончил. Он рассмеялся. «Выглядишь так, будто увидел привидение», — сказал он. Я сказал, что неправильно посчитал окна. Он посмотрел на меня пустым взглядом. «У дома на Гринбраер-лейн окон нет. Их заколотили в 2009-м — доски, фанера, всё как надо».

Он открыл на компьютере фото из листинга. И правда, все окна закрыты. «Наверное, ты поехал не по тому адресу», — сказал он.

Я знаю, что видел.

В ту ночь я не спал. Около двух ночи телефон завибрировал — уведомление из облачного хранилища: «Загружено новое фото». Я ничего не синхронизировал. Открыл папку — там был снимок из кабинета. Но теперь окно не было пустым. На другой стороне стоял расплывчатый силуэт — высокий, человекоподобный, с лишними суставами. Почти человеческий, если не считать лица — просто бледное пятно с щелью вместо рта. В метаданных значилось, что файл изменён полчаса назад.

Я выдернул кабель и швырнул телефон через комнату.

Утром я вернулся к дому. Сказал себе, что просто докажу: окна заколочены — что я допустил глупую ошибку. Но когда я подъехал, досок не было. Все окна снова открыты. Их было тринадцать.

Внутри на пыльном полу так и оставались мои следы. Никаких признаков, что кто-то заходил. Серое окно на этот раз было закрыто, но стекло запотело изнутри, исчерчено следами пальцев, тянущимися вверх, будто что-то пыталось выбраться.

Я не подошёл к нему. Вместо этого направился прямо к подвалу — но двери не было. Не заперта, не заклинила — её просто не было. На её месте — голая стена.

Тогда я заметил гул. Низкий, пульсирующий, как сердцебиение под полом. Я прижался ухом к полу и услышал дыхание. Длинные, протяжные вдохи где-то в глубине фундамента. Я медленно отступил и снова ушёл. На этот раз сделал снимки снаружи — с любого ракурса было видно двенадцать окон.

Когда вечером я загрузил их, программа насчитала тринадцать.

Через неделю позвонил Рэнди. «Ты не закончил отчёт, — сказал он. — Я отправлю Кевина, он доделает. Он поедет туда сегодня после обеда».

Я попросил его этого не делать. Умолял. Он снова засмеялся: «Стареешь, вот и нервничаешь».

На следующий день Кевин не вышел на работу. И через день — тоже.

К пятнице его девушка подала заявление о пропаже. Полиция спросила, знает ли кто-нибудь, где он был в последний раз. Я промолчал.

Прошло три месяца. Компания закрыла дом на Гринбраер из-за «нестабильности конструкции». Объявление исчезло из всех баз, но иногда, когда я проезжаю мимо того района, вижу примятую сорную траву там, где была тропинка, — будто кто-то продолжает по ней ходить.

Вчера ночью пришло ещё одно уведомление: «Загружено новое фото». Тот же снимок, только на этот раз чётче. Фигура стояла ближе к стеклу. Теперь я видел лицо — бледная кожа, натянутая слишком сильно, без глаз, и рот, тянущийся от уха до уха, с тонкими, как иглы, зубами. Пальцы были прижаты к стеклу, такие длинные, что доставали до обеих рам.

За ней, в дымке, я смог различить ещё один силуэт. Моё отражение.

Я не помню, чтобы прошлой ночью делал какие-то фото, но утром в телефоне было ещё двенадцать. На каждом — я, спящий. И каждое снято ближе, чем предыдущее.

Тринадцатая фотография — серое окно.

И теперь кто-то по эту сторону.

Я перепробовал всё. Разбил телефон. Сжёг карту памяти. Поехал на час от города и выбросил куски в реку. Но той ночью ноутбук включился сам. Экран мигнул и открыл ту же папку — пустую, кроме одного файла под названием «open_me». Я не удержался. Нажал.

Это было видео секунд на пятнадцать. Оно показывало мой кабинет. Камера стояла на столе, направленная на дверь. Сначала ничего. Потом ручка начала поворачиваться — медленно и намеренно, — и из коридора просочился тот же серый свет. Вошла фигура, двигалась неправильно — будто суставы сгибались не в ту сторону. Она остановилась перед объективом и наклонила голову. На долю секунды, прежде чем экран погас, я снова увидел её лицо — неестественно растянутое в улыбке.

Потом еле слышно прошептало: «Окна всегда тринадцать, если знать, как смотреть».

Я уволился. Переехал в другой город. В другой штат. Сказал себе, что всё кончено. Но на прошлой неделе я опять начал замечать странности. В моей новой квартире — двенадцать окон. Но иногда ночью, когда свет выключен, я краем глаза вижу лёгкое серое мерцание. Будто есть тринадцатое, ждущее, когда его заметят.

И оно хочет, чтобы его заметили.

Я закрыл все зеркала. Любые отражающие поверхности. Но отражения больше не ограничены стеклом. Я вижу его в лужах, в потухших экранах, даже в щелях между жалюзи. Всегда стоит неподвижно. Всегда лицом ко мне.

Я почти не сплю. Каждую ночь слышу стук. Три медленных удара где-то в стенах.

Прошлая ночь была другой.

Стук начался вновь, но громче. Отчаяннее. Я прижал ухо к гипсокартону и впервые, помимо ударов, услышал голос. Хриплый, влажный, шептавший снова и снова одни и те же слова:

«Выпусти меня. Выпусти меня. Выпусти меня».

Я отступил, и что-то постучало в ответ с другой стороны окна моей квартиры. На этот раз — тринадцать ударов. Стекло начало запотевать изнутри.

Сегодня утром я позвонил Рэнди. Он взял с первого гудка, голос был пустой. «Тебе не стоило возвращаться, — сказал он. — Ты позволил ему тебя сосчитать».

«Что?» — спросил я.

Он слабо рассмеялся. «Теперь всегда есть тринадцать. Ему просто нужно заменить пропавшее».

И связь оборвалась.

Сейчас три часа ночи. В квартире тихо. Моё отражение больше не повторяет меня — я двигаюсь, оно запаздывает. Я моргаю — нет. Свет от фонаря на улице мерцает сквозь шторы, и в этом мерцании я вижу его. Оно стоит в отражении позади меня, выше потолка, голову наклонило набок, чтобы уместиться. Кожа тонкая, как бумага, под ней что-то шевелится, будто внутри кто-то есть.

Я думаю, это они. Пропавшие.

Оно стучит снова — теперь не по стеклу, а по моему плечу.

Если вы когда-нибудь обнаружите тринадцатое окно там, где должно быть двенадцать, не заглядывайте в него.

Потому что это не окно.

Это дверь.

И кто-то смотрит в ответ.


Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Показать полностью 2
124

Чёрная вода1

Двенадцать лет я вытаскиваю утопленников. Работа у меня такая. Ведь кто-то должен это делать. Наш край – это сплошные карельские шхеры, озера и протоки. Туристы прут сюда как очумелые: рыбалка, байдарки, шашлыки под сосенками. А потом мы ныряем за ними в ледяную воду. В лесу, если потеряешься, еще есть какой-то шанс. Даже через неделю могут отыскать – искусанного комарами, отощавшего, но живого. А на воде шансов нет. Если вызывают нас, водолазов-поисковиков, это почти всегда означает, что ищем мы уже не человека, а «груз-200».

Чёрная вода

Вы не подумайте, я не жалуюсь. Привык уже. Но то, с чем однажды столкнулся я, подкосило даже меня, тертого калача.

Вызов поступил рано утром. Отец с сыном, Николаем, лет десяти, удили рыбу с берега. Мужик вогнал себе тройник в ладонь, пошел к машине за аптечкой. Вернулся а пацана уже нет. Я слушал его сбивчивый рассказ и уже знал, чем все кончится. Месяц лило как из ведра, река разнеслась вширь, течение бешеное. Плюс погода – холодрыга, хоть и лето на календаре. Надежды найти живым – ноль.

Через час я и пара ребят уже были на месте. Прочесали берег, покричали. Бесполезно. Стало ясно – Коля в реке. Я шагнул в воду, и меня едва не сбило с ног. Поток такой, что ноги от дна отрывает. Даже если бы пацаненок был чемпионом по плаванию, он бы не выгреб.

Мы работали до самого вечера. Подтянулись ребята из соседнего района, расширили зону поиска. Ничего. Вообще! И это было странно. Я не ждал, что найду его живым, но тело-то должно было где-то зацепиться. За корягу, за камень. Но – пусто.

Солнце уже садилось, когда я заметил кое-что. Старое, пересохшее русло ручья, заваленное буреломом. Обычно на такие и внимания не обращаешь. Но из-за дождей его снова промыло, и теперь по нему хлестал приличный поток. Этот ручей срезал излучину реки, и если пацана утащило туда, то он мог оказаться далеко за пределами нашего квадрата.

Я пошел вдоль ручья. Тревога нарастала. Я уже догадался, куда он впадает. В место, которое мы между собой называем «Чёрная вода». Участок метров в сто вдоль заросшего берега. Туда даже нам, спасателям, соваться было строжайше запрещено. «Не лезь в Чёрную воду», – это первое, что мне сказал мой наставник, когда я пришел в службу. Говорили, там подводные течения такие, что и в полном снаряжении утянет в ил за минуту.

Ручей вливался в реку аккурат посередине Чёрной воды. Я замер в раздумьях. Если вернусь и доложу, меня тут же остановят. Никто не даст разрешения на погружение. Но что-то внутри подсказывало: тело Коли там. Запуталось в донных водорослях. Мысль, что мальчишка лежит на дне, медленно раздуваясь и превращаясь в бесформенную массу, пока его родители сходят с ума на берегу, была невыносимой.

Я сказал себе: «Если не я, то кто?».

С берега Чёрная вода не выглядела такой опасной. Даже казалась спокойнее, чем основной поток. Но я знал, что это чувство обманчиво. Подводное течение – зверь коварный. Но я все же решился. Нарушил все инструкции. Погружаться в одиночку – самоубийство. Но я надел маску, взял фонарь и шагнул в холодную тьму.

Первое, что я почувствовал полностью погрузившись, – тишина. Течение на поверхности было слабым. Я пошел на глубину, ожидая, что сейчас меня подхватит и потащит. Но нет. Чем глубже, тем спокойнее становилась вода. В свете фонаря замелькали какие-то темно-зеленые силуэты. Я решил, что это и есть те самые густые водоросли. Подплыл ближе… и едва не захлебнулся рвотными спазмами... прямо в маске!

Это были не водоросли. Из вязкого донного ила, как уродливые подводные деревья, «росли» человеческие руки. Бесчисленное множество рук. Они торчали из дна, погрузившись в него где-то на уровне плеча. От их оснований в муть уходили тонкие, жилистые корни. Руки были разного размера: большие мужские, изящные женские и… крохотные детские. Они медленно, едва заметно шевелились, пальцы сгибались и разгибались в хватательном движении.

И тогда я увидел его... Колю!

Он был еще почти цел. Эти руки-твари только-только его поймали. Несколько рук облепили его тело и медленно втягивали в ил. Он уже погрузился по грудь. Пустые, мутные глаза смотрели в никуда. Я застыл, парализованный ужасом. А потом луч фонаря выхватил остальные тела.

Их было много. Наверное, десятки. На разных стадиях разложения. Некоторые уже превратились в разбухшие белесые ошметки, которые едва угадывались в толще ила, переплетенные этими мерзкими корнями-руками. Они ими питались. Использовали как удобрение!

Как только я выбрался на берег, меня вывернуло. Я стоял на четвереньках, задыхаясь, а перед глазами все плыла эта жуткая картина: подводный сад из человеческих конечностей, пожирающий человеческие тела.

Я бросился обратно в лагерь. Нашел Егора, по кличке Сохатый, – самого опытного из нас. Он здесь работал больше двадцати лет. Я, захлебываясь словами, рассказал ему все, что увидел. Он выслушал молча, а потом посмотрел на меня тяжелым, холодным взглядом.

— Я же говорил тебе не соваться в Чёрную воду.

— Да при чем тут это?! Ты слышал, что я сказал?! Там… там твари! Они людей жрут!

Он крепко схватил меня за плечо, его пальцы впились, как клещи.

— Заткнись! Никому ни слова. Узнают, что ты нырял там… плохо кончится.

— Плохо кончится?! Егор, сколько людей они сожрали?! Мы должны…

— У нас уговор, с верхами... помалкивать – жестко оборвал он меня. – ЭТИ не просто так сидят только в Чёрной воде. Не вздумай все испортить.

Я хотел возразить, но слова застряли в горле. В его глазах была какая-то жуткая решимость. Если я не замолчу, то тогда меня...

— Иногда приходится выбирать между плохим и очень плохим, – уже тише добавил он. – Поймешь когда-нибудь.

Он развернулся и громко объявил, что на сегодня поиски прекращаются. Мы искали еще два дня. Официально. Потом поиски свернули, семье выразили соболезнования.

Я не понимаю, что, черт возьми, здесь творится. Что за уговор такой? Что это за руки? Я хочу уволиться, уехать отсюда к чертовой матери. Но не могу. Тяжело жить, зная, что эти твари все еще там.

И что они медленно доедают тело, очередного маленького мальчика.

Показать полностью 1
47

Только убивать. Часть 3/4

Первая часть здесь.

Вторая часть здесь.

Домовой — так народная молва нарекла таинственного убийцу, терроризировавшего Рязанскую область в середине девяностых. Он появился из ниоткуда и исчез в никуда, милиция так и вовсе отрицала его существование. А поймать того, кого не существует, невозможно, ведь так? Впрочем, Игорь привык совершать невозможное. Его полное опасностей журналистское расследование наконец подошло к концу: Домовой найден! Но прежде, чем отдать маньяка в лапы правосудия, он хочет урвать свою долю славы, предложив таинственному убийце дать интервью. И Домовой соглашается. Однако так ли прост сам Игорь? И только ли журналистский долг заставил его взять интервью у настоящего дьявола во плоти?

Только убивать. Часть 3/4

Виктора пытали медленно, со знанием дела. Конечно же близнецы могли убить его мгновенно, как убили соседей, но им явно хотелось растянуть истязания на подольше, они к этому хорошо подготовились. Яд мгновенно парализовал Виктора с головы до ног, но от боли не избавил. Он чувствовал, как парни с детской непосредственностью сперва сломали ему пальцы на ногах и руках, а потом, хорошенько потоптавшись на сломанных костях, взялись за свои устрашающие инструменты. Лёгким движением ножа тело Виктора вспороли от шеи до паха и зацепившись щипцами за края разреза приступили к освежеванию. Кожа медленно отрывалась от поблёскивающего краснотой мяса, хлестала кровь, из рваного разреза выглядывали внутренности. Лишённые защиты, они бешено пульсировали и тряслись. Любой другой уже бы умер от болевого шока, но снадобье братьев не позволяло Виктору освободиться от страданий раньше времени.  Лишь по закатившимся глазам с полопавшимися от агонии сосудами можно было понять какую адскую боль он испытывает.

Наконец, когда сорванная кожа кровавым тряпьём лежала на клеёнке, действие яда начало спадать. Обретя власть над телом, Виктор медленно пополз в сторону выхода. Один из парней, видя его агонию, хихикнул и с силой наступил на край вывалившегося кишечника. Но Виктора это не остановило. Он полз дальше, оставляя за собой след из внутренностей, крови, мочи и кусков кала. Братья по очереди плюнули в склизкое от сукровицы лицо Виктора, который словно выброшенная на лёд рыба беззвучно хлопал ртом и продолжал свой обречённый путь.

— Почему… он не умирает? – Игорь с трудом выталкивал слова из глотки.

— Он выпил наше семя, — безразлично кинул один из близнецов, — он не умрёт ещё несколько часов.

Клеёнку со снятой кожей завязали узлом и сунули Игорю. Он сделал вид будто не понимает, чего от него хотят, но мёртвые глаза братья смотрели непреклонно. После разделки Виктора они выглядели всё так же безупречно: ни капли крови на накрахмаленных воротничках и белёсых кудрях. Игорь дрожащими руками принял шуршащий узелок. На его дне плескалась кровь вперемешку с волокнистыми кусками мяса и желеобразным жиром.

Перед тем как уйти на Виктора вылили остатки коньяка и подожгли. Пламя вспыхнуло моментально. Огненные языки заплясали на изувеченном теле, с глухим хлопком лопнули глаза. Виктор катался по грязному полу, но огонь только сильнее разгорался, уже занялись замызганные обои, спальный мешок. Наверняка, если никто не придёт, загорятся и деревянные перекрытия. От вони палёного мяса, крови и дерьма у Игоря заболела голова. За всю карьеру он так и не привык к виду трупов. Наверное, его бы и сейчас вырвало, если бы труп был один, но позывов в желудке он не чувствовал, хоть квартира и лестничная клетка с пола до потолка была покрыта изрядно смердевшим кровавым месивом. Из чего он сделал единственный вывод: чем больше вокруг крови, тем быстрее к ней привыкаешь.

— Зачем Госпожа хотела, чтобы я смотрел? — сказал Игорь, придя в себя.

— Чтобы вы знали, как мы поступаем с предателями. Пойдёмте, внизу нас ждёт водитель.

— А мой мотоцикл?

— Он вам пока не пригодится, — отрезал не возражений тоном один из близнецов.

Игорь снова оказался в западне. Игорь снова ничего не контролирует — вот его жизненное кредо. Он не контролирует свою карьеру, свой рот, свои глаза, свой член. Он не может удержаться от соблазнов, будь то алкоголь или дырка новой практикантки. Он не контролирует свой брак: жена ушла от него с разбитым сердцем и пустыми карманами, его сын умер, нет — погиб из-за того, что мудак-папаша не может не быть уродом. Игорю досталась роль свидетеля. Он не властен над силами смерти и времени, он может только смотреть на жирные швы, наложенные на затылок Вадика после вскрытия. Может утирать крокодильи слёзы и смотреть, как маленький гробик скрывается в могильной тьме.

Рядом с подъездом, облокотившись на бывшую чёрную BMW Виктора, смолил сигарету водитель. Его бритая голова чуть заметно покачивалась в такт какой-то блатной баллады, ревевшей из машины.

— Здарова, братцы-на, — осклабился бугай в наглой улыбке.

— Садитесь впереди, — приказал один из братьев, усаживаясь на заднее сиденье. — Ряха нас довезёт.

— Тебя как звать-на? — ручища водителя опустилась Игорю на плечо.

— Игорь, — едва не сорвавшись на фальцет, ответил он и инстинктивно прижал к груди кровавый узел.

— Поехали, Игорёк.

В боковом зеркале BMW ещё отражалась серая хрущёвка. С форточки на пятом этаже, где ещё ворочался в муках Виктор, валил дым и сыпались искры. Там в одночасье разверзся огненный ад, в котором сгорал не только легендарный Домовой, но и толстый альбом с записями, фотографиями и уликами, так кропотливо собранными Игорем. Заспанные жители дома тут же вывалились на улицу — кто в трусах и тапочках, а кто, завернувшись в одеяло. Их крохотные фигурки с вёдрами наперевес метались от дома к колонке, но зайти вглубь задымлённого подъезда мало кто решался.

— Слышь, братан, тебя кто так отделал-на? — обратился Ряха к Игорю.

— Да так, э-э-э, несчастный случай.

— Это этот тебя, что ли? — Ряха кивнул на узел. — Ты чё-на? Ха-ха, ему два раза поссать оставалось-на, а он тебя отмудохал.

— Ну...

— И-э-эх, терпила ты терпила, — хохотнул Ряха.

Его бугристое лицо было испещрено паутиной шрамов, так что казалось собранным из множества не подходящих друг к другу кусочков человеческого конструктора. Под стать лицу были руки. На толстых, сосискообразных пальцах виднелись мириады зарубцевавшихся отметин и следов от швов, которые не могли скрыть даже тяжёлые золотые перстни.

— Во, приехали-на, — весело выпалил Ряха, завидев приближающийся перекрёсток. Наконец-то он мог распрощаться с жуткими близнецами и заняться Игорем. Хозяйка обещала премировать, если всё чисто будет сделано.

— На перекрёстке направо, — послышался голос с задних сидений.

Ряха насупился, но послушно исполнил, хоть на щеках и заиграли желваки. Даже плотная кожанка и свободные спортивные штаны не могли скрыть его мощной мускулатуры, а уж ростом-то он и вовсе на пару голов превосходил близнецов. Казалось, стоит ему захотеть — и две белокурые головёшки мигом превратятся в кровавый фарш. Но Ряха уже однажды на собственной шкуре прочувствовал, каково это — дерзить близнецам. Всё, что он мог, — это срывать злость на Игоре.

— Слышь, — Ряха окликнул побледневшего Игоря, — если на коврики этим гуляшом накапаешь, слизывать заставлю, усёк-на?

Игорь молча закивал. Мимо проносились сонные деревни и редкая придорожная растительность, огни города остались где-то далеко позади. Машина неслась по пустой трассе, всё глубже и глубже погружаясь в плотную завесу тумана. Чем ближе была низина, тем реже попадались встречные автомобили, за окном больше не проносились жилые дома. Да и дорога сужалась. Обочина заканчивалась не привычной щебёнкой, а поросшей низким кустарником канавой со стоячей водой. Вместо окон спящих домишек замелькали болотные огоньки. BMW, притормозив слегка, повернула на трясучую дорожку вглубь болот. Игоря затрясло.

— А куда мы едем? — дрожащим голосом спросил он. В ответ Ряха лишь усмехнулся.

Игорь увидел в его ухмылке уже знакомое самодовольство хищника, готового в любую секунду растерзать добычу. Однако куда страшнее были те, кто сидел сзади. Братья перешёптывались так тихо, что слов не разобрать. Их бледные, обескровленные лица выглядели безразличными ко всему в смертной жизни. Но глаза… Две пары остекленевших, немигающих глаз следили за каждым движением Игоря. О чём они шептались? Ведь могли убить ещё тогда, в квартире, всё равно бы никто не заметил. Игорь судорожно перебирал в уме варианты того, что будет дальше. Если не убивают, значит ещё нужен, осталось только понять зачем. Но после этого коварного «зачем» размышления останавливались — слишком мало он знал о скрытом за завесой тайны колдовском мире. Ясно только то, что Игорь был нужен Удды лишь как приманка, как малёк, на которого ловят более крупную рыбу. Вот только в этот раз мелкая рыбёшка выжила, и её дальнейшая судьба покрыта мраком.

Виктор сказал, что не верит в прощение грехов. Теперь уже неизвестно врал он или нет, Игорь всё же склонялся к тому, что врал. Иначе бы интервью и не случилось. Но в любом случае о том, кем был таинственный Домовой, теперь никто не узнает. Все доказательства сгорели вместе с телом убийцы. А значит и семьи людей, убитых Виктором, не смогут выслушать о его раскаянии. И простить его тоже уже не смогут. Впрочем, всё равно смертные не уполномочены отпускать грехи себе подобным, это прерогатива существ высшего порядка. Они же вольны и карать, свидетелем этого Игорь стал совсем недавно. И больше всего страшило то, что кара за его грехи хоть ещё и не наступила, но неуклонно приближалась.

Вновь пошёл ливень, и машина затормозила среди раскисшей дороги. Вокруг — бесконечная, дремучая топь с выглядывавшим из-под воды низким, путаным кустарником. Казалось, даже солнечный свет опасается утонуть здесь, потому не касается омерзительного пространства за границей узкой гравийной дороги.

— Бляха-муха, как бы не всадить мне тачку-то, — бросил Ряха. — Игорёк, пошли посмотрим. Заодно подсобишь мне.

— Так ведь коврики замараю, — с виноватой улыбкой протянул Игорь отсутствующим голосом, — капает же.

— Да лан, пошутил я, ставь гуляш на пол и пошли колёса посмотрим-на.

Игорь вышел из салона и на подкашивающихся ногах направился к багажнику. Конечно же, машина не застряла, колёса едва грязи коснулись. Щёлкнул замок багажника.

— Давай за голову бери, — кряхтел Ряха, вытаскивая из багажника завёрнутое в полиэтилен тело.

За матовой пластиковой завесой угадывались очертания лица того самого игумена, который так помог в расследовании. На его бледном лице виднелись ожоги от паяльника и затушенных сигаретных бычков. От прежде густой бороды остались лишь несколько клочков седых волос с виднеющимися пятнами засохшей крови. Игорь невольно заглянул в глаза старцу, но вместо них увидел лишь чёрные провалы пустых глазниц.

— Не люблю я, когда смотрят на меня, — сказал Ряха, будто извиняясь, — давай его в болото-на.

Густая болотная каша громко хлюпнула, жадно поглощая замученное тело батюшки. Игорь не успел отвернуться от мерзкого зрелища, как вдруг за его спиной раздался щелчок открывающейся пистолетной кобуры.

Теперь он вновь чувствовал кожей поток времени. Одна секунда — сердце колотится как бешеное, вторая — пистолет наводится ему в затылок, третья — Ряха говорит, чтобы Игорь не оборачивался, четвёртая, пятая, шестая. Почему он медлит?

— Стойте, — окликает Ряху один из близнецов.

— Чё?

— Не стреляй.

— А-а-а, — протянул Ряха, опуская пистолет, — сам хочешь замочить?

— Нет, — близнецы вышли из машины, капли дождя почему-то проходили сквозь них, — его мы не будем убивать.

— В смысле?

— Умереть придётся вам.

Игоря знобило, он сел на корточки и взялся за голову, ожидая чем всё закончится. Бежать всё равно было некуда. В воцарившейся тишине слышалось только, как расходится ливень и где-то в глубине болота крякали утки. Рядом с Игорем забулькала трясина.

— Болотник не пропустит нас без жертвы, — продолжал один из братьев ровным голосом, — вы либо сами зайдёте в болото, либо нам придётся вас заставить.

— Ах ты падла! — рявкнул Ряха и тут же выстрелил.

Однако пуля не вылетела из дула. Спусковой крючок щёлкнул ещё восемь раз, но выстрел так и не прогремел. Ряха выбросил пистолет в болото и с яростным рёвом кинулся на близнецов. Но не успел он сделать и шага, как его тело ниже пояса взорвалось фонтаном из крови, костей и перемолотого в фарш мяса. Летящие в разные стороны кровавые ошмётки окрасили бампер машины и спину Игоря в бурый цвет. Ряха истошно завопил и покатился по размокшей от ливня дороге. На месте его ног остались пустые мешки разорванной кожи с застрявшими в них кусками костей и плоти. Бордовая кровь кучей бурных фонтанчиков стекала из порванных вен и артерий в грязную лужу рядом с обочиной.

Болото, почувствовав живую кровь, забурлило, и из трясины показалась покрытая грязью и ряской длиннорукая тварь. В её очертаниях угадывалось одеревеневшее от дубильных кислот тело утопленника. Почерневшая, источающая слизь кожа влажно поскрипывала, когда существо медленно поднималось над поверхностью болота. Своей медлительностью оно будто бы давало жертве шанс спастись, хотя на самом деле это было лишь дьявольской игрой. Способом поразвлечься, глядя на то, как в человеческих глазах гаснет надежда.

Лицо твари, навечно застывшее в скорбной гримасе покойника, оглядело собравшихся на дороге людей в поисках жертвоприношения. Глаза её пламенели изумрудом, как манящие в топь болотные огоньки, а когтистые, иссушенные пальцы тянулись к агонизирующей половине Ряхи. От вида побледневшей от ужаса жертвы Болотник довольно заурчал. Он схватил добычу за голову и, мерзко засмеявшись, кинул в пузырящуюся от нетерпения топь. Ряха пытался что-то крикнуть напоследок, но тут же ушёл под воду.

Болотник жадно слизнул с дорожной грязи остатки кровавой каши. Его покрытый бородавками сизый язык, словно жирная гадюка, скользил по земле, собирая кусочки костей и плоти. Вдруг на поверхности болота показался Ряха. Прежде такой самоуверенный и страшный, он дико верещал и, размахивая руками, жалобно звал на помощь, но откликнулся на его горестные всхлипы лишь Болотник. Поглаживая густую, покрытую плесенью бороду, он погрузился в топь и медленно поплыл к своей жертве.

— Садитесь за руль, — послышался голос одного из братьев, — ещё немного осталось.

Игорь послушно исполнил, но перед тем, как тронуться, открыл кассетник и выбросил ненавистный блатняк в топь. Дальше ехали молча. Из-за тумана и разошедшегося ливня, с которым не справлялись дворники, Игорь не видел ни зги. Машинально давил на педаль газа и правил машину по возможности подальше от затапливающей дорогу мутной топи. Когда выносить царящую в тёмном салоне тишину стало невыносимо Игорь спросил:

— Мы едем к Госпоже?

— Потом, — отозвался из темноты безразличный голос. — Сначала нам нужно заехать в одно место,

Машина взобралась на высокий холм, и Игорь с облегчением почувствовал ровный асфальт. Да и ливень прекратился — кажется, тут его и не было, дорога сухая, как ранним летом. Как тем самым летом.

Брак Игоря уже давно трещал по швам, и разговор о разводе заходил всё чаще и чаще. Он говорил, что всё исправит, что любит только жену, что Василиса зря надумывает, но, кажется, она уже тогда не верила. Как не верила и тому, что воротник рубашки случайно испачкала помадой секретарша шефа, когда Игорь чмокнул её в щёку, поздравляя с шестидесятилетием. Последней каплей стал тот злополучный вечер, когда Василиса заявилась домой раньше времени. А там всё по классике: разбросанная одежда, запах женских духов и красная как рак девица в ванной. Скандала не было — слушая оправдания Игоря, Василиса молча глотала слёзы и закидывала в чемодан необходимые на первое время вещи.

Если раньше он хоть отговорки придумывал, ходил по бабам в тайне, то прикрываясь завалом на работе, то встречей сослуживцев, то теперь обнаглел настолько, что привёл малолетнюю потаскуху сюда, в их квартиру. Эта сука, эта рыжая падаль носила Василисин халат, умывалась её мылом, была с её мужем на кровати, которую родители подарили на свадьбу. Такое оскорбление стерпеть невозможно. Василиса стянула с отёкшего пальца обручальное кольцо и, едва сдерживая рыдания, выкинула в ночную темноту. Дверь захлопнулась, и Игорь остался в одиночестве.

Нехорошо получилось — ещё и девица пощёчину влепила, будто не знала, что спуталась с женатым. Хорошо хотя бы Вадик ничего не видел. Он и так за последний год из розовощёкого весельчака превратился в хмурого, не по-детски задумчивого молчальника. Со стрессом Игорь боролся одним способом — выпивкой. Приняв как следует на грудь, он прошёлся по пустым комнатам покинутой всеми квартиры и вдруг невольно засмотрелся в окно. С десятого этажа открывался вид на блестящий разноцветными огнями ночной город. Туда-сюда сновали машины, горели вывески и подсвеченные иллюминациями здания с чернеющими пустотой оконцами.

Там, за тонким стеклянным барьером, люди напиваются, ходят по ночным клубам, играют в казино, шатаются шумными компаниями по подворотням. На них то и дело покрикивают из окон многоэтажек недовольные женщины в сорочках и шлемах из бигудей. Прикрикнут, поскандалят всласть, а потом лягут обратно к похрапывающему мужу под бочок или во внезапном приступе нежности пойдут поцелуют мерно посапывающих детей. Там, в мире за стеклом, казалось, нет места одиночеству. Пошатываясь, Игорь взобрался на припаркованный в гараже-ракушке мотоцикл. Не с первого раза, но он попал в замок зажигания, и тишину двора тут же разорвал рёв проснувшейся от долгого сна машины. Нет, сегодня Игорь не будет одинок, ведь остался на свете человек, который в нём ещё не разочаровался.

— Пап? — сонным голосом пробормотал Вадик, разбуженный тихим стуком в окно. — Ты чего тут?

— П-пошли, одевайся.

— Куда?

— Н-на рыбалку п-поедем, — Игорь пытался шептать как можно тише, чтобы не разбудить тёщу с тестем. Наверняка Василиса уже им всё рассказала.

— Бабушку разбужу.

— Ты в окно в-вылазь.

— А удочки?

— Всё схвачено, — сказал Игорь и сделал пальцами «окей». Два спиннинга покачивались в ведре на ручке байка.

Игорь взял сына за холодную ладошку, и они, хихикая как два сорванца, покатили мотоцикл к дороге. Если рёв двигателя разбудит тестя с тёщей, то они заберут Вадика и уже никогда не подпустят к Игорю.

Утро было на удивление спокойным, даже птицы, казалось, притихли, а может, и вовсе ещё не проснулись. Сперва Игорь показал Вадику, как удить рыбу, заодно замолвив пару слов о видах наживок. От долгой дороги и выпивки он всё чаще зевал и поклёвывал носом, а потом и вовсе решил прикорнуть на минутку. Тишина туманного берега и шуршание речных волн убаюкивали. Игорь подпёр голову руками и растянулся во весь рост на колючем покрывале, расстеленном под пологом раскидистой ивы.

— Пап, — прошептал Вадик, не отрывая взгляд от покачивающегося поплавка, — а мы купаться будем?

— Ты ж не ум-мешь, — прикрыв глаза в полудрёме, усмехнулся Игорь.

— А ты меня научишь.

— Научу, научу, — зевнул Игорь. — Ты п-потише говори, рыбу распугаешь.

Вадик и дальше удил рыбу, то и дело поглядывая на заснувшего отца. Ведь сам сказал: не шуми, чтобы рыбу не распугать, а теперь даёт храпака на всю округу, вот рыба и не ловится. Уже, наверное, час прошёл — улова нет.

На цыпочках, чтобы не разбудить отца, Вадик заткнул уши и потопал по покрытой росой траве туда, где потише. Вот папка удивится, когда проснётся. Вадик ему: «На!». Ведро полное рыбы! А папа ему: «Ни фига себе!». И мама тоже больше не станет грустить, ведь у неё такой смышлёный, ловкий сын, который сам научился удить рыбу. И она больше не будет злиться на папу, и будет всё как раньше.

За размышлениями Вадик и не заметил, что уж далеко ушёл от отца — даже мотоцикл не видать. Он остался где-то в низине, под завесой невесомого утреннего марева. А здесь, с высокого берега реки Клязьмы, открывался вид на всю округу. Нежное, словно молодой персик, солнце медленно поднималось из-за уходящих за горизонт заливных лугов.

Природа вокруг медленно просыпалась. Окружавшая Вадика изумрудная трава наполнялась трескотнёй разномастных букашек. Запорхали бабочки. Одна из них, такая большая, переливающаяся мириадой цветов, названия которым мальчик ещё не знал, опустилась ему на голову.

Вадик махнул рукой, желая поймать бабочку, ведь такая она красивая и необыкновенная, так похожа на любимую мамину заколку. Но бабочка ловко выпорхнула из-под неловких детских пальчиков и устремилась к реке. Вадик кинулся за ней. Ведро со спиннингами выпало у него из рук и, гремя, покатилось вниз, к пыльной просёлочной дороге.

Гоняясь за бабочкой, Вадик не заметил, как оказался на краю обрыва. Уж так красивы были взмахи её изящных крылышек. Ещё чуть-чуть, уже почти, вот сейчас он поймает негодницу. Как вдруг нога в белом сандалике поскальзывается по мокрой траве. Вадик покачнулся и, неловко махнув ручонками, рухнул в спокойные, холодные воды реки. Прежде девственно чистое, голубое небо медленно хмурилось грозовыми тучами.

Его нашли на следующий день. Водолазы вынесли хрупкое тельце из воды и осторожно, будто живого, положили на заранее расстеленную клеёнку. Посиневшее, искусанное жадными рыбами личико с выражением немого укора смотрело на безразличную людским страданиям реку. А она всё несла свои воды вперёд, равнодушная и к мёртвому мальчику, и к зевакам, собравшимся на знойном поле.

Люди тихо роптали и перешёптывались, искоса поглядывая на родителей мальчика, кто-то даже пустил слезу. Игорь локтями растолкал толпу и тут же рухнул на землю как подкошенный. С криком, полным отчаянья и животной злобы за потерянного ребёнка, Василиса била Игоря по голове, по спине, по шее. Била так сильно, как позволяли её хрупкие руки, била так, будто это вернёт Вадика к жизни. Лишь почувствовав на спине ледяные капли дождя, Василиса опустилась на корточки и разрыдалась. Сквозь слёзы и секущие капли дождя она смотрела, как её сына заворачивают в клеёнку и несут в скорую. Спасатели так спешили убраться отсюда до дождя, что не заметили, как белый сандалик слетел с бледной ножки Вадика в высокую траву.

Братья велели затормозить у поросшего ивами побережья реки. Там, под пологом раскидистых ветвей, их ждал высокий молодой мужчина. Он сидел на широком покрывале и, тихо напевая под нос какую-то мелодию, смотрел, как неспешно река несёт свои воды.

Игорь уронил голову на грудь, едва не разрыдавшись. Его руки до побелевших костяшек вцепились в руль. Снова это место, снова воспоминания хлынули бурной, зловонной рекой нечистот. Он годами бежал: то срываясь в командировку в Чечню, то зарываясь с головой в работу, то проводя недели в беспробудном пьянстве. Даже работа над книгой, его magnum opusом, была ничем иным как ещё одним способом забыться. Плевать он хотел и на убийства, и на Домового, и на всемирную славу. Если бы не встреча с Удды, вселившая в него надежду вернуть прежнюю жизнь, то никакого интервью бы и не случилось. В глубине души Игорь думал, что если ничего не получится, то пусть лучше его прирежут в той поганой квартирке, чем опять возвращаться к бессмысленному существованию. Да, он искали гибели с тех пор, как умер Вадик, но даже смерть с отвращением отпихнула его обратно в тошное болото жизни. А ведь Игорь ей так подыгрывал. Гонял на мотоцикле до отсечки, встревал в пьяные драки, первым лез снимать едва остывшее поле боя, в общем делал всё, лишь бы очутиться там же, где и Вадик.

И наконец, когда в жизни Игоря остался лишь тёмный омут из призраков прошлого, жалости к себе и сожалений, он решился попытаться всё исправить, решил искать чуда. Оно и вправду нашло его, как когда-то Виктора, правда, привело к отправной точке — к тому самому месту, откуда началось скатывание Игоря в пропасть.

— Пойдёмте, — монотонным голосом сказал один из братьев, — Чернобог вас уже ждёт.

— Я... не могу.

— Вы на территории Чернобога, — в голосе появилось нетерпение, — если не выйдете сами, то навечно останетесь здесь.

— Убейте меня, — глотая крупные слёзы, шептал Игорь, — хватит издеваться.

Юноша не ответил. Он молча отворил водительскую дверь и лёгким мановением руки поднял Игоря в воздух. Вот и всё, это дьявольское отродье сейчас выпотрошит его, как Виктора и тех бедолаг из соседних квартир. Повезёт, если смерть будет быстрой, хотя Игорю уже и на это было всё равно.

Продолжение уже скоро, а за моим творчеством можете следить в тг-канале по ссылке.

Показать полностью 1
53

Зубочистка

В одно ничем не примечательное апрельское утро Виктор Семёнович Боровков проснулся абсолютно слепым.

— Вот те раз, — огорченно произнес Виктор Семёнович, осторожно спуская ноги с кровати. С трудом отыскав закинутые куда-то в угол комнаты тапки, шаркающей походкой медленно побрел на кухню. Нащупав на кухонном столе начатую пачку сигарет, попытался закурить, но, не найдя спички, раздраженно бросил пачку обратно. Где-то в глубине квартиры истошно заверещал телефон.

Спотыкаясь и ворча, Виктор Семёнович на ощупь вернулся в спальню. Осторожно касаясь дверных проёмов и стен, он шел на звук, попутно выстраивая в голове карту своей квартиры, ставшей для него вдруг чужой и опасной. С трудом добравшись до стоявшего на прикроватной тумбочке телефона, Виктор Семёнович поднял трубку и раздраженно произнес:

— Боровков у аппарата. Слушаю.

— Доброе утро, Виктор! — Голос на той стороне трубки звучал приторно и до тошноты оптимистично. — Беленвальд вас беспокоит.

Узнав голос своего психолога, Виктор Семёнович поморщился. Так повелось, что подобные звонки не сулили Боровкову ничего хорошего. Да и в целом, ничего, кроме потери ощутимой суммы денег, которую Беленвальд, ничуть не смущаясь, брал за час «откровенной и оздоравливающей беседы», ожидать от таких звонков не приходилось.

— Виктор, я звоню уточнить, опробовали ли вы мою новую методику? Уверяю вас, за ней будущее! Будущее! Мне необходимо узнать, насколько эффективно она работает в вашем… кхм, неоднозначном случае. Впрочем, давайте обговорим это лично. Вас устроит…

Тяжело вздохнув, Виктор Семёнович раздраженно опустил трубку на рычажки и задумчиво потёр виски руками. Навязчивый лепет психолога об особенностях его ментального состояния всегда действовал ему на нервы, а этим утром и вовсе вызывал в нем вполне себе материальную тошноту.

Уперевшись локтями в край тумбочки, Виктор Семёнович напряженно думал. Перспективы ему, однако, рисовались далеко не радужные.

— Итак, я ослеп, — размышлял Виктор вслух. — Чем обычно занимаются люди, потерявшие зрение?

Чем именно они занимаются, Виктор Семёнович, к сожалению, не знал. Решив действовать благоразумно, он поудобнее уселся на кровати и, схватив телефон, с третьей попытки всё-таки смог набрать номер неотложки.

— Грбльнца, я вс слшю, — невнятно отозвались из телефонной трубки.

— Девушка, доброе утро. Такое дело, понимаете, я ослеп. Ну не шутка ли? Проснулся — и вот!

— Пили?

— Э-э… Нет. Девушка, я уже лет, наверное, десять, как ни…

— Острую боль испытываете? Температура? Суицидальные мысли? — Голос диспетчера звучал безучастно и даже скучающе.

— …нет? — замявшись, вопросительно произнес Виктор. — Но ведь…

— Ну значит, ждем вас на приём в будни с трёх до пяти, талончик возьмете в регистратуре. А на каждый пустяк ездить у нас машин не хватит. До свидания.

— Действительно, — пожал плечами Виктор Семёнович и положил трубку. — Чего это я? Кто-то, может, и умирает, а я сижу тут, ничего не болит. А глаза... А что глаза? Все, что мне было интересно, я уже посмотрел.

***

Визит в больницу абсолютно не дал Виктору Семёновичу никакой пищи для размышлений. Доктора лишь пожимали плечами, озадаченно цокали языком и убеждали Виктора Семёновича, что глаза у него полностью здоровы. Даже раскошелившись на дорогущее обследование на аппарате МРТ, Виктор Семёнович не узнал ничего, что могло бы как-то пролить свет на его недуг. Очередной врач, осмотревший мужчину, раздосадовано, с металлическим скрежетом почесал в затылке и произнес:

— Голубчик, ну вы абсолютно, я бы даже сказал, неприлично здоровы. Вы либо нас разыгрываете, либо ваши глаза, уж простите меня за непрофессионализм, просто отказываются видеть! Налицо ярко выраженная психосоматика. Вы когда-нибудь были на приеме у психолога? Знаю я одного замечательного специалиста! Берёт, конечно, немало, но отзывы о нём исключительно положительные. Как же там его фамилия? Что-то на Б… Бергель? Бальмонт? Бодник? Нет, что-то немецкое...

— Беленвальд, — хмуро подсказал Виктор Семёнович.

— Точно! Беленвальд! Вот к нему и сходите!

Вспомнив елейный, услужливый голос Беленвальда, Виктор Семёнович поморщился, скорчив такую гримасу, будто махом сжевал целый лимон. Уж что-что, а обращаться к нему еще раз он точно не планировал. Других вариантов больше не оставалось, и, решив пойти по пути наименьшего сопротивления, Виктор Семёнович гордо покинул больницу.

***

Медленно, но верно Виктор Семёнович учился жить вслепую. Выучив назубок расположение предметов в своей квартире, он перестал ощущать какой-либо дискомфорт, находясь в ее стенах. Редкие же вылазки в город Боровков осуществлял исключительно на такси, благо скопленная им «кубышка» на черный день позволяла ему немного пошиковать.

В офисе к его увольнению отнеслись удивительно спокойно и до обидного равнодушно, даже не помогли перенести его немногочисленные пожитки до машины — Боровкову пришлось самостоятельно, на ощупь спускать с третьего этажа коробки. Государство выделило Виктору небольшую пенсию, которой с трудом, но все же хватало на спокойную, размеренную жизнь.

Шло время, Виктор Семёнович привыкал, и вскоре с удивлением осознал, что жизнь оказалось не такой уж плохой и пресной, особенно по сравнению с тем, какой она казалась ему раньше.

С трудом верилось, но лишь потеряв зрение, Виктор Семёнович наконец-то зажил на полную катушку. Он жадно, захлёбываясь вкушал те немногие удовольствия, которые всё еще остались ему доступны. Первым делом он избавился от гор беллетристики и рабочей литературы, заполонившей его шкафы. Их место заняли пыльные виниловые пластинки, до этого ждавшие своего часа на антресоли. Высоцкий, Кобзон, Магомаев — Виктор Семёнович внимательно вслушивался в любимые песни, с каждым разом открывая в них всё новые и новые звуки, ноты и полутона.

С социальными контактами дело тоже стало немного получше. С большой неохотой Виктор Семёнович все-таки вступил в общество слепых, и с тех пор три вечера в неделю не без удовольствия проводил время в бывшем доме культуры, обучаясь читать по Брайлю и играть в шахматы на ощупь. А в свободное от шахмат время он надиктовывал сиделке Анечке (выделенной ему государством вместе с пенсией) наброски своей будущей книги.

Шли месяцы, годы. Из прежнего ворчливого старика Виктор Семёнович превратился в приятного улыбчивого мужчину, которому беглым взглядом не дашь больше сорока пяти.

***

— …и именно тогда я осознал, что жизнь слепого человека, уж извините за каламбур, наполнена довольно-таки яркими красками! — Едва Виктор Семенович закончил выступление, зал взорвался аплодисментами. Поклонившись, он медленно ушел со сцены, привычно простукивая себе путь белой тросточкой. Презентация его новой книги прошла лучше, чем ожидалось — читатели были в восторге, а несколько крупных издательств даже были готовы заключить с ним контракт. Выйдя на улицу, Виктор Семёнович полной грудью вдохнул свежий осенний воздух, и, нащупав в кармане монетку, направился было к таксофону, как вдруг резкая боль в глазах заставила его вскрикнуть. Схватившись руками за лицо, Виктор Семёнович медленно осел на землю. Ставшее для него привычным черно-бурое «ничего» внезапно сменилось бордово-красным маревом. Все еще морщась от боли, Виктор Семенович осторожно приоткрыл левый глаз. Яркий полуденный свет больно ударил по отвыкшим за несколько лет зрачкам, заставив вскрикнуть еще раз. Недоверчиво моргая тяжелыми веками, Виктор Семёнович заплакал.

***

Иронично, но вернувшееся к нему зрение приносило Виктору Семёновичу больше хлопот, чем пользы. Внезапно прозревший, он с огорчением обнаружил, как бедно обставлена его квартира и как неблагородно состарилось и сморщилось его собственное лицо. Находиться на свету ему было мучительно больно для непривыкших глаз, поэтому он все чаще пропадал в недрах своей квартиры, плотно занавесив шторы.

Никто из былых фанатов его книг не желал поверить в историю с чудесным исцелением, а кто-то в прессе даже обидно окрестил его «Недобрайлем». Книги Боровкова перестали продаваться, издательства одно за другим расторгали свои контракты, а былые знакомые по обществу слепых гнали его взашей, грозя при следующей встрече избить его тростями до такой степени, что по его синякам можно будет прочесть «Войну и мир».

Оставшись в одиночестве, Виктор Семёнович медленно, но верно возвращался к своему предыдущему образу жизни.

***

— Виктор, это Беленвальд вас беспокоит. Я слышал про вашу историю! Это же просто психосоматический феномен! Вы обязаны немедленно приехать ко мне в клинику и пройти пару тестов! Это... — Брошенная на рычажки трубка не позволила Беленвальду договорить. Виктор Семёнович с грохотом поставил телефон обратно на прикроватную тумбочку и подпёр голову руками. Погруженный в свои мысли, Виктор Семёнович не заметил, как он тихонько, совсем по-детски, заплакал. Вспомнилась молодость, первая (и единственная) влюбленность, институтские годы.

— Подумать только... Так бездарно всё растерял. Ведь всё было, всё! И так нелепо. Прозрел на свою голову. Прозрел…

Пораженный внезапной догадкой, Виктор Семёнович вскочил с кровати и рванул на кухню, попутно опрокинув одиноко стоявший стул.

***

Тусклое закатное солнце едва пробивалось через плотно закрытые занавески. За окном шумели машины, за тонкой стенкой шумно играли соседские дети. Жизнь во внешнем, «заоконном» мире медленно текла своим чередом.

Внутри бедно обставленной квартиры за кухонным столом сидел Виктор Семенович Боровков и радостно стучал по полу ногой в истоптанном домашнем тапке.

— Я понял! Я всё понял! Я прозрел! И уж в этот раз я точно все сделаю правильно! — гордо произнес Виктор Семёнович и вставил себе по зубочистке в оба глаза.

Данила Судаев

Зубочистка
Показать полностью 1
11

Глава 3. Эхо прошлого

Офис нашего агентства «Феникс» встретил меня знакомым гулом тишины, нарушаемым лишь мерцанием мониторов. Воздух был густым коктейлем из ароматов — пыль от старых папок, горьковатая нота дорогого кофе от Вики и вечная питерская сырость, въевшаяся в стены, как невыводимое пятно. Я швырнул портфель на потертый диван, и облачко пыли медленно поплыло в луче настольной лампы, словно дух этого места, встревоженный моим возвращением. Кресло с привычным скрипом приняло мой вес — тот самый скрип, что сопровождал все мои ночные бдения, все прорывы и тупики. Иногда мне казалось, что этот скрип знает о деле больше, чем я сам.

На экране застыло изображение того самого обрывка. «...речка, 1999». Буквы будто выжигали сетчатку. Я запустил поиск по базам данных, и хладнокровный алгоритм выплюнул на меня статистику человеческого горя: утонул (14 случаев), сбила машина (23 случая), попал в ДТП (17 случаев)... Каждая строчка — чья-то прерванная жизнь, сведенная к сухим строчкам в полицейском протоколе. Горький привкус бессилия подкатил к горлу — я искал иголку в стоге сена, который состоял из чужих трагедий.

Рядом сиял чистый экран Вики. На её столе царил безупречный порядок: ровные стопки бумаг, параллельно лежащие ручки, даже скрепки были выстроены как солдаты на параде. Мой угол выглядел так, будто здесь взорвался архив — горы бумаг, пять кружек с остатками кофе, окурок в пепельнице, который я не помнил, когда потушил. Мы были антиподами — она, холодная и точная, как скальпель, я, вечно раздерганный и живущий на нервах. И все же между нами существовала незримая нить понимания, спаянная годами совместной работы, где слова часто были лишними.

— Ты измотан, — её голос прозвучал не как упрёк, а как констатация факта. Она поставила передо мной кружку. Пар поднимался плотной струйкой, а аромат крепкого кофе на мгновение перебил запах тоски. — И пахнешь страхом. Сквозь одежду.

Я сделал глоток. Обжигающая жидкость опалила язык, но странным образом вернула к реальности. — Лебедев — призрак, — прохрипел я. — Слишком стерильно. Ни судимостей, ни связей. Идеальный кандидат в покойники.

— Бизнес? — предположила она, и я почувствовал, как её взгляд изучает моё лицо, читая малейшие изменения. — Конкуренты? Деньги?

Я покачал головой, снова глядя на обрывок. Детский вихор, арочное окно... В висках застучало. — Нет. Слишком... лично. Это почерк мстителя. Того, кто получает кайф от процесса.

И тогда память выдала образ. Жара, пахнущая пирогами веранда, шершавая поверхность кожзамного альбома под пальцами. Бабушкин голос: «Смотри, Мишенька, это твой папа... А это их старый дом в Луге...» На черно-белом снимке — мальчишки у стены кирпичного здания. С арочным окном. Тот самый дом.

Холодная игла страха вошла в сердце. Я резко откинулся в кресле, пытаясь отогнать наваждение. Пыльный ангелок на потолке казался насмешкой.

— Вик, — сказал я, и голос мой прозвучал чужим. — Копни родителей Лебедева. Особенно отца. Все социальные связи.

Она не задала лишних вопросов. Её пальцы уже замерли над клавиатурой в ожидании. — Думаешь, корни там?

— Не знаю. Но когда не знаешь, с чего начать, начинай с самого начала.

В этот момент мой телефон завибрировал. Неизвестный номер. Холодная волна прокатилась по всему телу, сковывая мышцы. Я посмотрел на Вику. Наши взгляды встретились — и в них был один и тот же вопрос, одна и та же тревога. Без слов она надела наушники, её поза стала собранной, готовой к бою. Этот немой диалог длился секунду, но в нём был целый год нашей сыгранности.

Я сделал вдох, чувствуя, как воздух обжигает легкие, словно я вдыхал не кислород, а ледяную пыль. Пальцы сжали телефон так, что корпус затрещал. — Громов.

Тишина в трубке была оглушительной. Затем — ровное дыхание, и тот же металлический голос, но теперь с язвительной ноткой: — Ты медлишь, детектив. Второй уже боится. Его страх... пахнет так сладко. Прямо как тогда.

— Кто ты? — сдавленно выдохнул я, сжимая аппарат так, что пальцы заныли. — Что тебе нужно?

— Я — напоминание. Собирал же когда-то пазлы? Ищи связь. Между теми, кто должен был умереть тогда... и теми, кто умрёт сейчас.

Щелчок прозвучал как выстрел. Я опустил телефон. Ладони были ледяными и мокрыми. Холод шёл изнутри, поднимаясь от сведённого судорогой живота. В ушах стоял забытый звук — хрустлявого хряща и собственный стон. Тело помнило.

— Ничего, — тихо сказала Вика, снимая наушники. Но её глаза говорили обо всём — о провале, о профессионализме противника, о моём состоянии. — Призрак.

«Между теми, кто должен был умереть тогда...» Фраза впивалась в мозг, как раскалённый гвоздь. Я машинально потер плечо. Под тканью рубашки проступал шрам — не просто след раны, а карта моего страха. Каждый сантиметр этой повреждённой кожи помнил больше, чем моё сознание. Иногда мне казалось, что если прислушаться, можно услышать эхо того детского крика, навсегда вплавленного в ткань.

И тогда память нанесла новый удар. Тот день. Давящий страх, железная хватка Артёма, его перекошенное лицо. Резкая боль, разлившаяся по плечу. Теплая, липкая кровь на футболке с роботом. И его шепот, полный непонятного тогда ужаса: «Вы все должны были...»

Я резко встал, отшвырнув кресло. В висках стучало, в глазах потемнело.

— Миша? — голос Вики прозвучал приглушённо, будто из-под воды.

Я подошёл к окну, упёрся лбом в холодное стекло. Свинцовые воды Мойки, расплывчатые огни... Всё плыло перед глазами.

— Просто... старый шрам, — вымучил я, чувствуя, как ложь режет горло. Но объяснить было нельзя. Как объяснить, что ты чувствуешь, как двадцатилетний кошмар просыпается под кожей?

Я обернулся. Взгляд Вики был твёрдым и понимающим. Она не предлагала помощь, не пыталась утешить — её молчание было красноречивее любых слов. Она просто стояла, готовая принять мой следующий приказ, как всегда. В этом и была наша странная близость — мы умели молчать вместе, и в этом молчании было больше понимания, чем в часах разговоров.

— Всё по Лебедеву, — сказал я, и голос мой был хриплым от напряжения. — И... запусти отдельный запрос. Подростки. Вырица. Конец девяностых. Несчастный случай. Может... со смертельным исходом.

Она не удивилась. Лишь чуть заметно кивнула, её пальцы уже летали по клавиатуре. — Интуиция?

— Нет, — тихо ответил я, глядя в её ясные, умные глаза. — Эхо. То самое, что возвращается, когда думаешь, что всё уже закончилось. Оно становится только громче.

И в тишине кабинета это эхо действительно звучало оглушительно — в стуке сердца, в гуле в ушах, в тиканьи часов, отсчитывающих время до следующего удара.

Показать полностью
132

Лотерея

Начитался на Хэллоуин страшных паст в сети. Решил и свою историю рассказать.

У нас ходит городская байка такая. Мол, встретишь в ночи цыганку с коляской — не подходи. Лучше обойти, не слушая ее выкрики и зазывания. Ну а если увидел ее в узком переулке, то разворачивайся и топай по-хорошему обратно. Да подальше.

Лотерея

Но если встретились прям лицом к лицу, то уходить нельзя. Нужно отвечать на вопросы. Да лучше честно. Правда, что именно за вопросы, мало кто помнит.

Поспрашивает она маленько и либо отпустит, либо предложит заглянуть в детскую коляску. И тут прохожего ждет самая настоящая лотерея. В коляске могут лежать разные предметы. Каждый из них определяет твою дальнейшую судьбу.

Историй — куча. Один парень увидел в коляске желтую бирку, которую цепляют на уши собакам. Через пару недель пожалел бездомную псину, подобрал ее. Жил с ней несколько месяцев, а потом она ему яйца откусила. Натурально. Обратно не пришили, собаку усыпили.

Говорили, что механик с автомастерской неподалеку увидел небольшой кусочек асфальта. Плюнул он и пошел дальше. Бухал он, если что, по-черному. Вот и допился однажды до белки, вылетел из окна. На асфальт, естественно.

Женщина одна, в магазине обуви работала неподалеку тут. Тоже встретила эту сущность. Но, по какой-то причине, она решила, что цыганка желания исполняет вместе со своей коляской. Ну и начала ее натурально на коленях умолять послать ей мужика работящего. Приоткрыла накидку у коляски, а там разводной ключ лежит.

Испсиховалась она, ушла домой. И как-то раз ей понадобилось вызвать сантехника. Смеситель на кухне полетел. Пришел мужик, все сделал, она ему поляну накрыла за быструю и качественную работу. Разговорились.

Спустя месяц жить вместе начали. Продавщица эта растрепала подругам о цыганке, коляске и что все-таки послала та ей мужика работящего с прямыми руками.

Вот только тот нариком оказался. Вмазанный как-то на нее накинулся и проломил голову тем самым разводным ключом. Женщина в могилу, он на зону. Не аномальную зону, конечно же.

Причем эта городская легенда ходит с древних времен. В голодные девяностые бабушка, божий одуванчик, увидела картошку под накидочкой в коляске. Ничего бабушка не поняла, но, придя домой, увидела, как внук наварил целую кастрюлю отборного картофеля. Да с маслом.

Подавилась бабушка. Во всяком случае так рассказывали.

Бывало... Странное. Слепой мужик как-то встретил эту цыганку, честно ответил на все, что спрашивала, а в коляске нащупал глаза. Испугался, убежал, как смог, конечно. А потом нашел на скамейке в одном из парков, куда ходил гулять, два вырванных человеческих глаза.

Он сам признавался, что больше всего хотел нормальные зрячие глаза. И, по словам полицейских, глазные яблоки, которые он нашел, были совершенно здоровыми. Правда их вырвал у какого-то пьяньчуги один маньяк, орудовавший в нашем городе.

И больше со слепым ничего не произошло. Насмешка от цыганки.

Но бывает и хорошее. Девочка-подросток, лет десять назад увидела там кольцо. Обручальное. Так выскочила замуж за какого-то паренька почти сразу после выпускного. До сих пор живут. Соседи мои, знаю, что у них все хорошо. Правда детей у них нет... Точнее две беременности было, но в обоих случаях младенцы мертвые рождались.

Или пацан молодой. Инвалид. Сбила его когда-то машина, позвоночнику конец пришел, говорили. Показала ему цыганка клавиатуру от компьютера. Так потом получилось, что он устроился на подработку в каком-то офисе, смог накопить на нормальный компьютер и уйти на удаленку. И тут ничего плохого не произошло, странно.

А с теми, кто пытался убежать уже во время разговора, или врал ей, случалось самое страшное. Цыганка просто-напросто убивала их на месте, клала труп в коляску, который непонятно как в ней помещался, и увозила куда-то.

Откуда я знаю? Люди говорили. Да и я сам однажды стал свидетелем.

Мы с приятелем Валерой возвращались с посиделок. У сестры его супруги юбилей был, вот мы в одном ресторанчике и засели. Надолго засели, домой уже заполночь возвращались. Перед тем, как мы должны были пойти по разные стороны улицы, нам нужно было пройти по узенькой арочке посреди длинного такого дома.

В арке мы наткнулись на цыганку с коляской. Я как-то сразу протрезвел, потому что помнил все истории, о которых я вам тут рассказал. Да и не только эти. Валера же сначала вежливо попросил ее отодвинуться, но после того, как она проигнорировала его просьбу и что-то там спросила, он просто и громко послал ее подальше на три буквы и начал пропихиваться между стеной и коляской.

Что произошло дальше, я не совсем понял. Мне на секунду, буквально на одну секунду, показалось, что руки цыганки удлинились и полоснули по шее Валеры длинными когтями. А в следующее мгновение уже все стало на свои места. Кроме моего приятеля, который упал лицом вниз на асфальтированное покрытие арки. Под ним уже натекла лужица крови.

Это нечто, что прикидывалось цыганкой, посмотрело на меня. Сказало что-то вроде, что "время еще не наступило".

Честно, побежал сразу же. Перед тем, как выбежать из арки, я обернулся и увидел длинные нечеловеческие руки, кутавшие труп Валеры в какой-то саван. Или кокон.

Было это год назад. В этот раз под конец октября мне пришлось очень сильно задержаться на смене. Начальство цеха гнало всех на убой. Видите ли план сверху пришел конский, выполнять надо. Станки-то поработают сколько нужно, а вот люди...

Отпахал я знатно в этот раз, домой шел часа в два ночи. Около подъезда я достал ключ от домофона, почти приложил его к замку, как вдруг услышал женский голос из-за спины:

— Ты веришь в судьбу?

Медленно, молясь про себя, чтобы это было не то, о чем я подумал, я повернулся. Молитвы никто не услышал. Прям передо мной стояла цыганка, покачивая свою коляску. Уходить уже было бесполезно. Если она заговорит с тобой издали, то можно не обращать внимания. Но тут я мог протянуть руку и коснуться коляски.

По позвоночнику будто пробежал электрический разряд. Молчать было нельзя, поэтому я ответил. Надеялся на то, что ответил честно.

— Нет, не верю.

Женщина кивнула, украшения на ее шее шевельнулись.

— Это честный ответ. Скажи мне. Ты честный человек?

Первым порывом было сказать "да" и закивать головой. Но я вспомнил, сколько врал начальству, чтобы не идти на работу, сколько раз обманывал супругу, задерживаясь в кабаке с мужиками. Да и с завода понатаскал немало мелочевки, пытаясь накалымить хоть так. Вздохнул.

— Нет, я не честный человек.

Цыганка еще раз кивнула.

— Любишь ли ты свою жизнь?

Я не знаю, кем было это существо, но вопросы оно задавало чертовски провокационные. Будь моя воля, я бы уже несколько раз возвращался назад во времени и менял кучу, огромную кучу моментов, где выбор был совсем не тот. Я бы сделал так, чтобы меня не поперли из универа. Наверное, устроился бы потом по специальности. Уж точно не покупал бы однушку в этом Богом забытом районе, чтобы не слушать высказывания от жены о расширении жилья и о том, какой же я тогда мужик, раз не могу позволить себе хотя бы двушку.

Да и не женился бы на ней, чего греха таить.

— Нет, не люблю, — честно ответил я.

Женщина кивнула в третий раз. Посмотрела на меня пристально. Бусы на ее руке, будто бы захотели забраться повыше под рукав. Или мне тогда показалось?

— Хочешь заглянуть внутрь? — вдруг спросила она.

Нет. Мне совсем не хотелось откидывать ткань и смотреть, что предложит мне это мистическое создание. Холод октября проникал сквозь довольно толстую куртку, заставляя меня мелко дрожать.

Но какая-то часть меня все равно хотела посмотреть, что же лежит в коляске. Азарт. Наверное это он самый. Однако все-таки я решил отказаться.

— Нет, — немного сомневаясь, сказал я.

Четвертый кивок.

— Ты вежливый. В отличие от твоего друга. Но тебе все равно придется, — прошептала цыганка, одергивая ткань на коляске.

Внутри лежала свеча. Обычная тонкая свеча. Я застыл, не понимая, выиграл ли я лотерею, или все-таки нет. Вдруг цыганка засмеялась. Хрипло, каркающе.

— Тебе повезло. Иди.

Она занавесила коляску и ушла вместе с ней в тень. Будто растворилась в ней. Миг и рядом никого уже не было.

В этот день мою супругу увезли на скорой в больницу. Ураганный отек мозга. А четь больше чем через полгода я уже ставил свечку в церкви. За упокой.

С тех пол прошло несколько лет. Каждый раз, возвращаясь поздно домой, я боюсь встретить эту цыганку еще раз. Вдруг она решит, что это не конец, вдруг захочет поговорить еще?

Иногда она мне мерещится в тени, но потом оказывается, что это просто игра больного воображения. Частенько я слышу звуки, напоминающие ее каркающий смех. Может это птицы. А может она приглядывает за мной. Ждет, когда настанет мое время проиграть в лотерею.


Хей-хей, вот третий рассказ на Хэллоуин. Прошел? Да и хрен с ним, не страшно. Не писать теперь что ли?

Это я таким образом воскресил недорубрику "Все равно в воскресенье никто не читает". Что? Сегодня вторник? Выходной же, поэтому воскресенье, отстаньте.

...А дальше будут главы Безысходска. Думаю, что после его финала начну писать вторую книгу почти сразу. Поглядим. Всем отличной трехдневной рабочей недели, обнял)

Ссылочки вас тоже обнимают и приподнимают:

https://t.me/anomalkontrol

https://author.today/u/nikkitoxic

https://vk.com/anomalkontrol

И новостной проект, где, кстати, вышла весть о существе с коляской https://t.me/angnk13/35

Показать полностью 1
24

Если вы увидите «людей с пуговицами», запомните одно правило: никому не говорите, что они существуют

Это перевод истории с Reddit

Иначе они сотрут тебя с лица земли.

И за нарушение этого правила я вскоре узнаю, куда пропадают их жертвы: убежать от них мне не удастся.

В конце концов, они вовсе не «люди».

Пуговичный крючок — это ручной инструмент с изогнутым крючком на одном конце и рукояткой на другом; им застёгивают и расстёгивают упрямые пуговицы. И всё. Ничего интересного. Не то чтобы широко известное изобретение. И уж точно ничего в нём зловещего.

Но, знаешь, даже самый заурядный инструмент в чьих-то упрямых руках способен на совсем незаурядные вещи.

Для контекста: на уроке истории мы изучали иммиграционных офицеров Эллис-Айленда. Людей, которые пользовались пуговичными крючками, чтобы навязчиво осматривать претендентов на американское гражданство на предмет трахомы — заразной глазной болезни, приводящей к слепоте, если её не лечить. Веки оттягивали, как кожуру у фрукта. Жуткая процедура.

Эти иммиграционные офицеры прослыли людьми-пуговичными крючками, и те, кого на острове оформляли, их боялись. Это само по себе уже история ужасов, но не та, о которой я рассказываю.

Нет, это история о неземных существах, которые мы с друзьями, под влиянием недавнего урока, прозвали Людьми-Пуговичными Крючками. Эти существа исчезают людей в моём родном городе, который я назову Нигде, вот уже двадцать девять лет.

Имей в виду, что исходные «люди-пуговичные крючки» с Эллис-Айленда были именно людьми. А люди умирают. Живут идеи. Истории. Монстры. Только это не выдуманные монстры. Они настоящие, как бы сильно тебе ни хотелось, чтобы это было не так; и если ты думаешь, что они не придут за тобой — да спасёт твою душу Бог.

Потому что это больше, чем мой город. Вскоре никто из нас не будет в безопасности.

Сначала они приходят за кем-то другим.

Потом приходят за тобой.

Нигде — дыра четвёртого сорта и всегда ею был, но наша экономика по-настоящему рухнула в девяностых. Конечно, мы с друзьями были слишком малы, чтобы понять почему. Нам было плевать на режим экономии. На влиятельных людей, которые пускали кровь рабочему классу, среднему классу и даже кое-кому из верхушки.

Мир устроен запутанно. Поэтому большинство из нас и предпочитает не разбираться в механизмах. Мы начинаем шевелиться только тогда, когда жизнь дорожает. Становится тяжёлой. И разве не удивительно, что виновные всегда добиваются того, чтобы мы тыкали пальцем друг в друга?

Это и сломало Нигде в 1998-м, когда мне было одиннадцать.

А когда Люди-Пуговичные Крючки явились, было уже поздно.

Том, Пари, Джулианна и я тогда называли себя Весёлой Четвёркой. Мы присматривали друг за другом. В основном за Пари. Она родилась в Нигде, но её мама, Самира, приехала сюда из Индии в конце восьмидесятых — беременная, недавно овдовевшая и в катастрофическом положении. Она перевернула свою жизнь, чтобы выжить. Чтобы выжил её ещё не родившийся ребёнок.

В целом у Пари была неплохая жизнь. Изредка она ловила на себе расистские замечания, но Весёлая Четвёрка стояла за неё горой. Беда начала зреть в 95-м, когда у нас открыли гипермаркет. Он быстро прикончил местные лавки. А когда супермаркет нанял Самиру, жителям Нигде стало легко свалить всё на неё. На темнокожую кассиршу.

Жизнь у них стала страшной, но настоящий страх пришёл к нам всем 20 декабря 1998 года.

Тем вечером, в спальне Пари, Весёлая Четвёрка смотрела фильмы на громоздком телевизоре-«коробке». Это была отвлекающая ночёвка. Видишь ли, пока мы были наверху, маму Пари внизу на кухне допрашивал констебль Харрисон. Участковый Нигде был учтивым, но бесхребетным мужчиной. При всех своих любезностях и успокаивающих фразах стержня в нём не было.

Вот пример: Харрисон проверял голословное обвинение миссис Брэдшоу, чей пекарский бизнес накрылся в 97-м, — обвинение в том, что Самира предоставила поддельные данные при подаче на британское гражданство почти двенадцать лет назад.

Это была ложь.

«Какой фильм дальше?» — спросил я.

Пари пожала плечами. «Мне всё равно, Джошуа. Любой. Только…» Слёзы пошли. «Они заставят нас уехать в Индию».

Том нахмурился: «Но ты же даже не из Индии».

«Неважно. Миссис Брэдшоу назвала нас “заморской дрянью”, и все с ней согласны».

«Ну, я — нет, — сказала Джулианна. — А мой брат говорил, что миссис Брэдшоу пару лет назад сделала бразильскую подтяжку задницы. Нам попросить полицейского отправить и эту “заморскую дрянь” обратно?»

Мы с Томом хихикнули, и Пари прижалась ближе.

Час спустя, когда констебль закончил допрос и ушёл, Самира поднялась в комнату Пари.

«Пора спать», — сказала она, потом кивнула на Тома и меня. — «Вы двое — в гостевую. Джулианна, ты спишь здесь, с Пари».

Том поднялся на ноги. «Да, мэм».

«Я особенная», — прошептала мне Джулианна, и я толкнул её локтем в бок.

Пари начала: «Мам, что…»

«Не сейчас, бети», — сказала мать и более строго кивнула мне: — «Пора спать, Джошуа. Уже девять».

«Извините», — сказал я, тоже поднялся и подошёл к двери вместе с Томом; перед тем как закрыть её, я оглянулся и мягко улыбнулся Пари. «Всё будет хорошо, Паз».

Она ничего не ответила. Вместо этого моя подруга всхлипнула, зарылась под одеяло и щёлкнула выключателем прикроватной лампы. Джулианна осталась на ковре в этой комнате, слабо освещённой луной, и пожала мне плечами; «я не знаю, что сделать, чтобы стало лучше», — говорили они. Я ответил кивком, потому что и сам не знал.

Всё ещё всхлипывающая Самира закрыла дверь комнаты дочери, потом повела нас с Томом через верхнюю площадку. Когда она открыла дверь в гостевую, я подбирал тёплые слова. Что-нибудь, что смогло бы осушить её глаза. Но прежде чем я успел произнести хоть что-то, у Самиры вырвался тихий хрип ужаса, и она резко раскинула руки в стороны.

Она заслоняла нас с Томом от чего-то впереди.

От чего-то в чёрной пустоте дверного проёма своей спальни в конце коридора.

Это был чёрный цвет, не похожий ни на какой другой чёрный. Иначе не объяснить — да и не понять, похолодел ли я из-за резкого движения Самиры или потому, что на меня уставился этот бесцветный провал.

Как бы то ни было, я испугался этого больше всего на свете.

«Что случилось, мэм?» — робко спросил Том.

Самира застыла и ответила покачиванием головы, но к нам не повернулась. Мне это не понравилось. И чем дольше мы стояли, глядя в тёмный дверной проём, тем сильнее я убеждался, что —

Кто-то смотрит на нас в ответ.

«Мэм», — настаивал Том, дёргая Самиру за рукав, чтобы получить ответ. — «Что там…»

«В дверях ничего нет, Томас», — сказала она, не дав ему договорить.

Потом, когда Самира начала загонять нас в гостевую, я заметил нечто.

Серебристую завитушку, блеснувшую из чёрноты проёма.

Я решил, что мне показалось, но когда мать Пари закрыла за нами дверь, услышал, как Том шепчет:

«Пуговичный крючок…»

Я сразу понял, о чём он. Эллис-Айленд. Люди-пуговичные крючки. Но он должен был ошибаться, решил я. Это игра света.

«Это был человек с пуговичным крючком, — сказал Том. — Как на фотографиях, что показывал мистер Лэнгтон».

Я покачал головой: «Нет, замолчи. Там ничего не было. Это…»

«Ложитесь спать, мальчики, — сказала Самира из-за двери. — И не выходите из этой комнаты».

Раздался скрип половиц — мать Пари кралась по коридору к своей спальне. А потом — ничего. Не хлопка двери. Просто ничего. Никаких звуков вообще.

«Что происходит?» — сказал Том.

«Не…» — я бесполезно попытался его удержать, слишком хорошо зная друга.

Но он уже нажал на ручку и распахнул дверь. Том был самым умным из Весёлой Четвёрки, но отчаянно смелым. Инстинкта самосохранения у него не было. Я нехотя бросился за ним на площадку и остановился под тусклой оранжевой лампочкой. Мы уставились в чёрную пасть Самириной спальни.

На ковре перед порогом лежали её пушистые белые тапочки.

И красные капли.

«Чт… Что это?..» — простонал я, хотя прекрасно понимал, что это кровь.

«С ней что-то случилось… — сказал Том. — Нам нужно что-то сделать… Нужно кому-то сказать!»

В тот миг, когда он произнёс это последнее слово, из комнаты Самиры донёсся резкий, диссонантный звон. Том посмотрел на меня, готовый «что-то сделать» и «кому-то сказать», а я лишь жалобно всхлипнул от ужаса, глядя ему через плечо на дверной проём.

Тьма изнутри расползалась наружу.

Она выплеснулась из проёма и потекла к нам. Чёрный поток по ущелью белых стен.

В дверях ничего нет, уверяла Самира. Ну, я знал, что это ложь. Знал, что Том прав.

Мы не выдумали серебристый отблеск.

Когда темнота поглотила нас, почти полностью задушив свет лампочки, Том развернулся на пятках. Мы вдвоём уставились в чёрный провал двери.

И на силуэт, выходящий из него.

Это был не человек, как серебряный наконечник его отростка был не пуговичным крючком, не рукой и вообще не чем-то из нашего мира. Но мне нужен был образ, чтобы не дать собственному ужасу окончательно меня размотать, и я принял Томино название: это — Человек-Пуговичный Крючок, как на Эллис-Айленде.

Существо было окутано тенью, которая выплёскивалась из его чёрного портала и почти топила лампочку. И я был этому рад. И без того увиденного хватало. Эта двуногая тварь, чьи конечности сходили на нет острыми серебряными кончиками с лёгким изгибом, возможно, имела лицо. Рот. Глаза. А возможно, и нет. Я старался не всматриваться. Лишь тащил Тома назад, в комнату.

Он, конечно, сопротивлялся.

«Где она?» — спросил мой друг.

Человек-Пуговичный Крючок ответил, накинув петлёй из лезвийных конечностей кольцо на шею Тома и вздёрнув мальчика в воздух.

«Не убивай меня!» — завопил он.

Тварь послушалась.

Она распустила одну из серебряных петель с Томиной шеи и хирургически ткнула ему в глаза. Мой друг закричал ещё громче, когда Человек-Пуговичный Крючок ослепил его. И я закричал — эгоистично — потому что решил, что следующим буду я.

Когда тварь закончила выковыривать Тому глаза, я молча молился, чтобы всё кончилось. Чтобы нечеловеческое существо уползло обратно в тени. Но Человек-Пуговичный Крючок снова пустил в ход серебряный отросток — на этот раз загнал крючок в Томину ноздрю и начал шарить, выуживая что-то глубоко из головы моего друга.

Больше всего меня ужаснуло то, как Томины вопли ужаса быстро иссякли. Превратились в стоны замешательства. В стоны овоща. А потом Человек-Пуговичный Крючок вынул заострённую конечность и показал то, что, должно быть, было серым веществом из Томиной черепной коробки.

Мой некогда умный, хоть и безрассудный друг превратился в лоботомированную оболочку.

Наверное, он протиснулся мимо меня, спустился по лестнице и вышел за дверь. Но страшная правда в том, что я не помню. Я был в шоке. Почти кататоник. Я не помню, что с ним стало. Не знаю, куда он ушёл. Знаю лишь, что его больше не видели с того дня в 1998-м, потому что я ничего не соображал. Я думал только об одном —

БЕЖАТЬ. МНЕ НАДО БЕЖАТЬ.

И тварь подтвердила это, полоснув по мне серебряным концом конечности.

Она рассекла мне предплечье, проведя от запястья до локтя и вырвав из меня крик боли. Шрам со мной до сих пор. Ощущение этого холодного отростка, ледянящего не только кожу и кости под ней, но и самое сердце. На миг показалось, что во мне изменилось не только что-то физическое, но и что-то эмоциональное.

Будто я стал пустой оболочкой, слепой к сочувствию.

Слепой к человеческим мыслям и чувствам.

Отшатнувшись от рвущейся ко мне твари, я рванул в комнату Пари, распахнул дверь и захлопнул её за собой. Пока в дверь снаружи колотили, я обернулся — и очутился в ещё одной лунной комнате с разворачивающимся кошмаром.

Пари лежала в кровати, крича в лицо другому Человеку-Пуговичному Крючку, нависшему над ней. Серебряные отростки тянулись к ней, немо обещая исчезновение. Посылая её туда же, куда отправили мать.

Джулианна сидела на ковре, обхватив колени. Раскачивалась взад-вперёд. Беспомощно смотрела, как Пари вот-вот встретит свой конец на крючках существа из тьмы.

«Он говорит, что… что моя мама… Она…» — Пари ни одно предложение не довела до конца.

Джулианна на четвереньках подползла ко мне и дёрнула за руку. «Нам нужно… нужно уйти…»

Я кивнул и посмотрел на Человека-Пуговичного Крючка, чьё внимание метнулось к нам с Джулианной — к двум незакрытым «хвостам», грозившим ускользнуть. В этот момент я «понял» это существо. Ну, конечно, не понял. Это был ужас из другого мира; постичь его мне не суждено. Но я понял роковую ошибку Тома.

Он пригрозил настучать.

«Пожалуйста, просто отпусти нас с ней, — взмолился я Человеку-Пуговичному Крючку. — Мы никому ни слова не скажем. Обещаю».

Не знаю, понял ли он меня. Не знаю, говорит ли он вообще на нашем языке. Но знаю, что «мужчина» уставился на меня на секунду. Узнал мою трусость. Узнал, что я говорю правду: в тот момент я действительно намеревался никому не рассказывать.

Обещание, которое я нарушил только сейчас, почти три десятилетия спустя.

Свет в комнате вспыхнул, и Люди-Пуговичные Крючки исчезли вместе с тьмой.

Но Весёлая Четвёрка выжила той ночью лишь телами.

Том так и не объявился, как бы усердно ни искала полиция. Пари попала в психиатрическое отделение — раскололась от пропажи матери и того, что эксперты назвали «бредом» о Людях-Пуговичных Крючках. Мой двоюродный брат Уэсли до сих пор живёт в Нигде. Он говорит, что Джулианна теперь городская пьянчужка. Работает сантехником — и очень плохим.

Что до меня — я уже двадцать лет живу за границей и сам не раз балансировал на грани психушки. Кто поверит моей истории? Кто поверит сверхъестественному, что я видел той ночью? Ну, люди в Нигде — видимо. За эти годы я кое-что слышал. От Уэсли. О пропажах других жителей. О странных силуэтах в тёмных дверях. О неземном.

Раньше мне было всё равно. Нигде — на другом краю света.

Но теперь это происходит повсюду. Люди пропадают. Поэтому я и делюсь своей историей здесь. Видите ли, я снова стал их видеть. В дверных проёмах. В тени. Серебряные блики. Очертания существ, далёких от людей. Они не соблюдают уговор, так какой смысл хранить молчание? Какой смысл держать своё обещание?

Люди-Пуговичные Крючки идут за всеми нами.

Я понял это вчера, когда моя пожилая соседка, милая француженка по имени Сьюзи, за кофе произнесла знакомые слова:

«В дверях ничего нет».

Сердце у меня сжалось от страха, почти как в 98-м, но не так остро, как этим утром.

Сьюзи пропала.

Они не только в Нигде. Возможно, они никогда и не были только там.

Так что сейчас я вот-вот сяду на самолёт обратно в родной город. Вернусь к Уэсли и попробую разобраться в этом ужасе.

Пока он не стёр меня тоже.

Пока я не узнаю, куда ушли все эти люди.

Мне кажется, я не хочу знать.


Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!