Виктор же ловил себя на мысли, что они отлично проводят вместе дни, и он никак не мог определиться, как к этой мысли относиться. С одной стороны, ему казалось, что это не правильно, ведь она его враг и ему не должно быть с ней хорошо, нельзя к ней привыкать. А с другой – как теперь понять, кто он сам? Границы размыты, от ведьмака в нём теперь не больше, чем от монстра, а потому и считать Матильду однозначным злом или врагом в корне неправильно.
К тому же ему действительно было с ней легко и комфортно. Они могли по полдня зависать в компьютерных игрушках или залипать в телевизор под чипсы и пиво, часто гуляли (днём Матильда в виде исключения даже надевала что-то подобающее погоде, чтобы не смущать многочисленных прохожих), болтая обо всём на свете, и тогда они выглядели, словно отец с дочкой. Наглой и ужасно вредной дочкой. Они заходили в разнообразные заведения общепита, не отказывая себе ни в чём, благо монстра внутри не было необходимости кормить постоянно, достаточно было пару кусков свежего мяса в неделю, чтобы не давать тому проголодаться, ибо голодного монстра контролировать становится крайне сложно.
Единственное, что чертовски раздражало Виктора, – постоянные подколы и провокации Матильды. Она могла просто с ничего залепить ему подзатыльник, пнуть под коленку или ткнуть пальцем в зад, что выбешивало Виктора моментально. Разнообразные скабрезные шуточки в его сторону злили не так сильно, но брали количеством. И он прекрасно понимал, для чего она это делает, и честно пытался контролировать свою агрессию, но получалось пока не очень. Впрочем, тренировки для того и нужны, чтобы стало очень.
– Ярость – это оружие, в ней твоя сила и в ней же твоя слабость, – говорила Матильда. – Именно в приступе ярости вырывающийся монстр наиболее силён, но и наименее подконтролен. Это очень опасное состояние, если потеряешь над второй сущностью контроль, дашь ей полностью поглотить тебя, можешь уже никогда не вернуться. Но даже если успеешь остановить и успокоить монстра, он оставит в твоей человеческой сущности свой след, и чем больше будет таких бесконтрольных перевоплощений, тем более жестоким и кровожадным ты будешь становиться.
Виктор слушал и вспоминал перевоплощение в своей квартире, когда только настойчивый дверной звонок смог достучаться до уплывающего в вечность сознания.
– Злость – это триггер, научившись управлять ею, научишься управлять и монстром внутри себя, – продолжала наставлять девочка, словно учитель и ученик поменялись местами. – Злость, как, в принципе, любая сильная эмоция, даёт стимул к перевоплощению, позволяет начать контролируемый процесс. Но только злость, как более близкая к агрессивной сущности монстра эмоция, позволит совершить его точнее и быстрее, и лишь она, переходя в ярость, даёт сил твоей второй ипостаси.
– То есть, – спрашивал Виктор о том, о чём и сам смутно догадывался, – я должен научиться управлять своей злостью? Давать ей волю, но контролировать, не давая перерасти в ярость?
– Верно. Потому что ярость контролировать гораздо… ГОРАЗДО сложнее! Но и к этому тоже надо будет прийти, чтобы в полной мере познать свою силу.
И Виктор честно пытался, пока, правда, просто не давать монстру вырываться, когда тому вздумается. Про частичное контролируемое перевоплощение он пока даже не думал.
Матильда много рассказывала о своём прошлом, о том, как тяжело ей было вначале и как она пришла к пониманию того, каким монстром она быть не хочет. Призналась, что абсолютно не помнит того, кто её обратил, но чувствует какую-то связь с ним и знает, что он до сих пор жив. Часто расспрашивала о ведьмаках и ордене, Виктор неохотно, но отвечал, понимая, что ей просто интересно и расправляться с его бывшей семьёй она не собирается. В общем, они вполне могли бы сойти за хороших друзей, если бы не тот факт, что он не просил обращать его в монстра.
Как-то, в очередной раз пялясь в огромный плазменный телевизор, Виктор вдруг вспомнил, что его очень заинтересовало ещё в первое появление в этой квартире:
– А откуда ты такой хаткой цивильной обзавелась? Небось, хозяев бывших скушала?
– Вот опять ты! – возмутилась Матильда. – Вообще-то, за двести лет можно заработать достаточно, чтобы купить квартиру. И не только. Особенно если научиться грамотно распоряжаться финансами.
– И ты научилась, значит?
– Ну-у, не совсем… Но достаточно, чтобы заработать первые деньги, найти грамотного управляющего и отдать их ему. Теперь зато могу ничего не делать и при этом позволить себе почти всё, что может мне понадобиться.
– Проблема грамотных управляющих в том, что они могут свинтить с твоими деньгами или неожиданно потерять их все. В свою пользу, разумеется.
– Вопрос в правильной мотивации, – нравоучительно возразила девочка. – Я дала ему хороший процент, сказала, что деньги принадлежат очень серьёзным дяденькам, и сфоткала его паспорт. Теперь он с одной стороны боится дяденек, а с другой – рад своей доле. Это, конечно, не исключает варианта, в котором он попытается свинтить, как ты выразился, но от меня-то он уж точно не уйдёт. Я своё заберу с процентами, – зловеще закончила она.
Что ж, эта версия выглядела вполне правдоподобно, Виктор не видел повода сомневаться в её словах. И про квартиру, и про проценты. Сам он, будучи ведьмаком, тоже не бедствовал – орден платил им, поскольку какие-то спонсоры у ордена действительно были, но так шиковать, чтобы позволить себе трёхкомнатную квартиру с отличным ремонтом и превосходной шумоизоляцией, он не мог себе позволить. Даже та раскуроченная однушка была предоставлена ему орденом. Интересно, к нему уже приходили?
Должны были. Он не выходил на связь уже достаточно давно, чтобы в штабе забеспокоились. Да, официально он был на охоте, но любая охота когда-то заканчивается, а на случай если она затянулась, у них было принято выходить на связь раз в десять дней, чтобы держать руководство в курсе событий. Если ведьмак пропадал на больший срок, то орден сам пытался выйти с ним на контакт, после чего, в случае неудачи, пытался его разыскать.
Так что они наверняка уже были в его квартире, видели учинённый там беспредел и, скорее всего, записали в мертвецы. Тем более, что телефон тоже остался в той кухне в виде ошмётков, щедро усеявших пол после жёсткой встречи со стеной.
А это значит, что скоро на охоту за Матильдой выйдет очередной ведьмак. Если, конечно, орден не решит повременить, не рискуя остаться совсем без бойцов. Возможно, они предпочтут взять паузу, пока не будет готово свежее пополнение, но попыток своих не оставят – для ордена живой и упорно уходящий от них монстр хуже бельма в глазу.
Но дни шли, складываясь в недели и месяцы, а их никто не беспокоил. Виктор научился неплохо справляться со своей злостью, уже спокойно ходил по городу один, не боясь неожиданно превратиться в монстра. Тренировки с частичным перевоплощением пока шли туго, но кое-что он уже мог из себя выдавить, например, полностью клыкастую улыбку, которой он пару раз пугал ночную гопоту. Вкупе со слегка светящимися тёмно-бордовыми глазами, пронзёнными абсолютной чернотой зрачков, выглядело это чертовски эффектно. И эффективно.
В одну из таких прогулок Виктор встретил своего друга. Лёша был совсем ещё молодым ведьмаком, зелёным юнцом, только недавно прошедшим боевое крещение и получившим своё оружие. Среди ведьмаков было не принято близко дружить – каждый из них по натуре своей одиночка, да и зачем привязываться к тем, кто в любой момент может не вернуться с очередного задания. И Виктор строго придерживался этой неписаной догмы, пока его не поставили наставником юного парня.
Алексей оказался умным и общительным, он сам как-то быстро прикипел к своему наставнику, стал смотреть на него, как на героя. Или старшего брата, которого у того никогда не было. Он быстро схватывал всё, чему его учили, с честью проходил все испытания и ничего не боялся, по крайней мере, не подавал вида. Виктор и сам не заметил, как привязался к парню, а потом привязанность переросла в крепкую дружбу.
Они пересеклись на улице недалеко от квартала, в котором он сейчас обитал. Не нос к носу – их разделяли по меньшей мере пара десятков метров, но взглядами они встретились. Лёша вскинул руку, выкрикнул его имя и было рванулся навстречу, но Виктор быстро отвернулся и растворился в толпе. Этой дружбе было не суждено продолжиться.
Вечером за ужином он рассказал об этой встрече Матильде, а та только плечами пожала.
– Люди преувеличивают значение дружбы, – откусывая кусок от горячей сочной пиццы и на миг залюбовавшись растянувшимися ниточками расплавленного сыра, заявила она, потом решительно дёрнула головой и лопнувшие ниточки беспомощно обвисли, остывая и скукоживаясь.
– Тебе не говорили, что разговаривать с набитым ртом – не красиво?
– Да пофиг, щас ещё и чавкать буду, – и она демонстративно зачавкала. – Знаешь, я пробовала дружить. У меня было несколько подружек и друзей, из детей, конечно, и вот что я заметила: никто из них вообще ни разу не горевал, когда из-за вашего ордена я вынуждена была уходить с насиженного места.
– Представляешь, проверяла несколько раз. Да! Рискуя своей шкурой, возвращалась, чтобы поговорить, утешить, а оказывалось, что обо мне и не вспоминают даже. Поэтому я бросила эти бессмысленные попытки. Живу одна без друзей, без родни… – Она вдруг как-то вся сникла и неожиданно горько и тихо заявила: – Знал бы ты, Витя, как я устала так жить. Совсем одна в целом мире…
– Ну ты совсем недавно успешно решила эту проблему, – зачем-то съязвил Виктор, а Матильда в ответ на это встрепенулась, закрылась и преувеличенно бодро отшутилась:
– А, да! Один ты у меня остался, кровинушка.
А в чёрных глазах застыла глубокая печаль. Виктор тогда не обратил на это внимания – ему было обидно, что его дружбу назвали фуфлом, практически сравнив по значимости с навозом – хорошо, когда есть, а нет, так и ладно, что-нибудь уж всяко и без него вырастет.
Потом, правда, уже лёжа на диване и разглядывая звёзды на картине окна, он вспомнил этот разговор, вспомнил выражение её лица и, главное, её глаза. Это было абсолютно искреннее, неподдельное чувство, вырвавшееся из её сознания, где копилось и зрело годами. Мелодия одиночества, пронизанная тихим и неосознанным мотивом просьбы о помощи. Но какой? Виктор долго лежал абсолютно бездвижный, пытаясь проанализировать и понять, к чему она это сказала. Хотела ли она что-то донести до него или эти слова вырвались случайно, проскользнув сквозь ослабленную на короткий миг ментальную преграду, заточившую их в дальнем уголке сознания?
В конце концов, ничего не решив и уже не в силах уснуть, он встал, подошёл к двери её комнаты и деликатно постучал.
– Чего надо? – донеслось недовольно из-за двери.
Последовала короткая пауза.
Виктор осторожно толкнул дверь и шагнул внутрь, впервые оказавшись в комнате Матильды. Небольшая, она создавала впечатление вотчины подростка-бунтарки. Преобладающие в оформлении красно-розовые оттенки резко контрастировали с яркими эмоционально, но тёмными визуально рисунками, выполненными от руки и, казалось, хаотично разбросанными по стенам, на которых к тому же висело множество постеров со смазливыми юношами либо накачанными брутальными мужиками, общую массу которых разбавляли несколько постеров с девушками. На многих красовались автографы.
В ближнем правом углу, заваленный журналами, коробочками, бумажками и чёрте чем ещё, примостился туалетный столик, слева от окна красовался большой шкаф с зеркальными дверцами. И только здоровая двуспальная кровать, слишком большая для одинокой девочки, несколько выбивалась из общей картины, словно женщина, навсегда заточённая в этом маленьком теле, таким образом пыталась о себе заявить.
– Ты вроде что-то о вопросе говорил, – несколько сердито напомнила девочка, выглядывая из-под одеяла посреди кровати.
– Да. – Виктор прошёл к туалетному столику и присел на крутящийся стул. – Ты сказала, что устала так жить. – Матильда молча ждала, с неодобрением глядя на него. – Тогда почему… зачем ты столько времени убиваешь ведьмаков и прячешься от ордена?
– Давай не будем об этом. Мне не…
– Пожалуйста, ответь! Мне нужно понять.
Девочка устало вздохнула, приподнялась, приняв полулежачее положение. Несколько минут они просто сидели в тишине, Матильда – глядя в окно, а Виктор – на неё.
– Может, я боюсь смерти, – наконец негромко сказала она, не оборачиваясь. – Или мне нужно было обязательно оставить кого-то после себя… Потомство. – Она резко повернулась и бросила на Виктора испытующий взгляд. – Не знаю я, Вить! Оставь эту тему, иди спать. В конце концов, ты правильно сказал, что я решила эту проблему.
На этом она отвернулась и закуталась в одеяло, давая понять, что разговор окончен. Виктор встал, несколько озадаченный, что он – её потомство, и вышел, аккуратно прикрыв дверь.
Спал он в ту ночь плохо, а с самого утра между ними установилось какое-то напряжение, которым было пропитано всё их общение в течение целого дня. Вечером Матильда собралась на прогулку, но Виктору не предложила составить ей компанию, а он не стал напрашиваться, просидев до её возвращения за бездумным просмотром телевизора.
Когда звук открываемого замка выдернул его из вязких пучин размышлений, он решил пойти и помириться с Матильдой, потому что находиться в одной квартире в состоянии, будто два чужих друг другу человека, было невыносимо, но, выйдя в коридор и увидев девочку, обомлел.
Она стояла в своём любимом платьице с пистолетом в руке и напряжённо смотрела в его глаза, направленные на оружие.
– А что ещё мне было с ним делать? – тихо спросила Матильда. – Кусать его было бесполезно, он бы всё равно умер.
– Но… – тут взгляд Виктора зацепился за маленькую наклейку жёлтого пикачу у основания рукоятки, и сердце сдавило невыносимой болью, глаза предательски защипало. С трудом сделав вдох, он прохрипел: – Где ты его нашла?
– Я его не искала. Это вы со своим орденом не можете оставить меня в покое, с маниакальным упорством посылая одного за другим на смерть! Этот… – она чуть качнула рукой с пистолетом, – поджидал меня в соседнем дворе, спрашивал, что я с тобой сделала. Я честно ему сказала, а он заорал, что убьёт меня, и начал палить.
«Зачем они послали его?! Он же совсем ещё молодой. Они не должны были! Это против правил! Новичков на такие задания не посылают!»
– Этого… – Виктор проглотил подступивший к горлу ком, с трудом сдерживая накатывающую злость, – звали Алексеем и он был моим другом.
– Я этого не знала, – пожала плечами Матильда. – Но что это меняет? Ты – уже не его друг.
– Ты не понимаешь! – Виктор почувствовал, что все тренировки накрываются медным тазом – злость прорвалась и начала завладевать им.
– Не понимаю?! – девочка тоже начала заводиться. – Думаешь, тебя бы он встретил с распростёртыми объятиями, а? Видя, кем ты стал! Ты для него теперь монстр! Враг! Он бы с таким же рвением попытался прикончить и тебя!
– Заткнись!!! – взревел Виктор, прыгая вперёд и нанося ей удар.
Конечно же она увернулась, отпрыгнула и, ощерившись, крикнула:
– Убью-у! – уже практически не сдерживая перерастающую в ярость злость, снова атаковал он.
Она успела трансформировать руку и с силой отбить его удар, сразу же нанеся второй лапой ответный. Виктора отшвырнуло в стену, глухо треснувшую под его телом, но он тотчас оттолкнулся от неё, вновь прыгая на дев… монстра.
От маленькой девочки не осталось ничего, кроме растянувшегося платьица, облепившего непропорциональное тело. Теперь перед его затуманенным взором, ощерившись в ужасном оскале, отсвечивал лоснящейся чёрной кожей монстр размерами со взрослого мужика с длинными, практически до пола, мускулистыми лапами-руками, заканчивающимися двадцатисантиметровыми когтями. Большая шарообразная голова с шикарной каштановой гривой пялилась на него двумя блюдцами немигающих глаз, пока тело, разжимаясь, словно тугая пружина, рванулось навстречу.
Они сцепились в молниеносном ревущем вихре когтей, зубов и лап. Разлеталась осколками мебель, куски гипсокартона, вырванные вместе с шумоизоляцией, усеяли пол, гасли один за другим разбитые и вырванные из потолка светильники. Виктор изо все сил сдерживал рвущуюся бушующим потоком наружу ярость, клещом вцепившись в сознание монстра. Он наносил удар за ударом, но никак не мог попасть по быстрому чёрному силуэту, при этом регулярно пропуская ответные выпады.
Матильда была куда более опытной и, проигрывая в силе и реакции, она брала мастерством. Раз за разом её когти находили плоть Виктора, полосуя, а то и вырывая куски, удары отбрасывали его в стены, в мебель, в потолок. Особого ущерба всё это ему не причиняло, тело монстра практически мгновенно регенерировало, но каждый пропущенный удар отзывался болью и бессильной злобой, а силы и концентрация медленно таяли. Сдерживать монстра становилось всё сложнее, а желание сдерживать – всё меньше, зато росло желание порвать Матильду на мелкие куски.
В очередной атаке Виктор пропустил её манёвр, получил когтями в бок и, упустив из виду, позволил ей схватить себя сзади. Практически как в день их знакомства Матильда сковала его и прохрипела в самое ухо:
– Пре-ехра-ати-и или-и упью-у!
«Убьёшь?! Ты – меня?! А-А-А!!!»
Выпустив в бессильной злобе протяжный рык, Виктор отпустил сознание монстра и был тут же смыт потоком чистейшей ярости. Исчезая в этом безумии, он успел заметить, как его вторая, более могучая и совершенная, сущность рывком вытянувшейся лапы хватает Матильду и из-за спины швыряет в стену, моментально прыгая вдогонку. Чёрный монстр вскакивает, с трудом отбивает несколько мощных ударов и пропускает сначала один, практически отсёкший его лапу, и сразу второй, пронзающий горло.
Виктор успел увидеть и последний взгляд нечеловеческих глаз, направленных прямо на него. Сменяя первый ужас от осознания своей участи, пришло спокойное облегчение с нотками благодарности и… невероятной нежности.
«НЕ-Е-ЕТ!!!» – заорал Виктор, со всей силой вырываясь наружу, но было поздно. Его лапа рванулась, хлестнула кровь…
Он стоял над безжизненным маленьким телом, по щекам текли тихие слёзы. Он не хотел этого. Он не знал, чего хотел, затевая драку, но точно не этого. А ведь она его спасла, в последний миг – его и её – она смогла зацепить исчезающее сознание Виктора. А он не смог остановить движение своей лапы, не дав ей отметить свой двести девятый день рождения.
И почему они всегда после смерти перевоплощаются обратно?!
Неожиданно остро он ощутил то одиночество, про которое говорила ему Матильда. Он остался совсем один. Внутри тоскливо заныло, натянуло до боли жилы, в сердце, если оно ещё жило в его странном новом теле, взорвалась чёрной всепоглощающей дырой пустота, медленно, пока – медленно, расширяясь.
Виктор стоял и не мог понять, как дальше жить. И надо ли жить. Единственное, что он знал точно – нужно найти тех, кто не должен был посылать его друга на это задание.
Коханов Дмитрий, декабрь 2024 г. - январь 2025 г.
