Виктор не вздрогнул, использовав весь запас силы воли, но его прошиб пот. На одной из лавок сидел совладелец агентства.
— Что-то не так? — спросил менеджер, моментально уловивший волнение гостя. — Готов исполнить все пожелания. К примеру, дождаться ухода господина Синельникова.
Виктор сказал как можно небрежнее:
— Пожалуй, я бы предпочёл одиночество.
— К сожалению, я буду вынужден навязать вам своё общество в первые посещения. Согласитесь, что это разумно? — мягко вымолвил Илья. — Пройдёмте к служебному эскалатору.
«Ага, сюда же поднимется Синельников», — сообразил Кораблёв.
Ещё он отметил обходительность Ильи: на столе стоял стакан коктейля, но менеджер сделал выводы, почему гость с минералкой, и не стал предлагать выпивку.
Внизу под сияющим небом с облаками и мраком, поднявшимся выше колен, Илья спросил:
— Что желаете осмотреть? Может, общий обзор?
— Может, галерею убийств? Там как раз был господин Синельников. Умершие от врачебных ошибок? Жертвы катастроф? Или ведьмин зал? — стал сыпать предложениями Илья.
— Чей-чей зал? — усмехнулся Виктор.
— Зал с прахом всяческих экстрасенсов, ведьм и шаманов, — серьёзно ответил Илья.
— Начнём с галереи убийств, — кашлянув, сказал Виктор.
— Да-да, будет очень интересно. Идёмте через эту панель. Учтите, вы сможете прослушать историю экспоната, без имён, разумеется. Вот, подпишите заявление о неразглашении. Это очень серьёзный документ. От всей души советую соблюдать условия. Сюда мы не пропускаем обычных гостей, ибо экспонаты именные, у них есть заказчики, — трещал Илья, попутно сунув Кораблёву папку с листком на подпись. — Начнём, пожалуй, со взрыва на остановке…
— Нет, я хочу к камере, возле которой был Синельников.
— Ох… у этого экспоната есть особенность: тело разлагается в условиях, приближенных к естественным… Вы же заметили, что камеры под газом без насекомых? А в этой они есть… — скорбно предупредил Илья.
— Ничего страшного, — ответил Кораблёв, хотя голос его прозвучал глухо.
Он подготовился к ужасному зрелищу, но включившийся в камере свет явил такое зрелище, что желудок рванул к горлу, и Виктор спешно открыл минералку. Она не успела нагреться, и он спас себя от позора перед Ильёй, удержал рвоту. В распавшемся от времени гробу кишела жизнь: подземные твари расправлялись с остатками плоти. А из динамика пульта звучала история…
… Отец считал, что старший сын не от него, и всю любовь отдавал младшему… Предательство матери, во всём подстраивавшейся под отца. Столько обид и детских слёз… завещание, составленное в пользу младшего, его презрение и ненависть к старшему… Гадюка, сунутая в охотничий сапог, для маскировки причин смерти… Введённый в место укуса нейротоксин… Агония далеко в тайге… Желание смотреть, как адовы создания грызут плоть того, кто отнял родительскую любовь…
Всё это никак не вязалось с поведением и личными качествами Сашки Синельникова.
— Илья… Пойдёмте уж в ведьмин зал… — хрипло сказал Виктор, поднял на менеджера глаза и поразился его равнодушию.
Да уж, чего тут только нет, в этом «Аиде». Точнее — кого только нет.
По всему стало видно, что Илья любил экспонаты круглого зала. На вопрос, почему это не галерея, а в камерах только кости, не ответил, только вздохнул: «Иначе нельзя!» Он сам рассказал о находках тел пяти шаманов тех народов, которые жили века назад на том месте, где вырос город; поведал и интереснейшие легенды, о которых Виктор не слыхал ранее.
— Вы видели постоянное обрушение асфальта у водостока во втором микрорайоне? — спросил он.
— Конечно, — ответил Кораблёв. — Пол-улицы по весне и после дождей в воде. Только в этом году сухо.
— Всё верно, — живо откликнулся Илья. — Потому что современный шаман приезжал договариваться. Раньше-то там болотище было; прежний на нём жил, дружил с духами воды. Пройти к нему можно было только по одной тропке, с дарами.
Илья многие аномально опасные места города объяснял захоронениями. Звучало завораживающе. Виктор заслушался, дивясь краеведческим познаниям менеджера.
Внезапно Кораблёв почувствовал ледяной холод, словно он очутился спиной к кондиционеру. Пока Илья заливался соловьём о первой городской ведьме, заговорившей с людьми, когда они нашли её в виде мумии спустя три года после смерти, Виктор глянул в другую сторону. Он не увидел в одной камере костей, из которых состояли все экспонаты. Покойница корчилась, силилась присесть, с трудом отрывала руки от белого помоста.
— Голограмма? — подумал Кораблёв, ничуть не смутившись видом старухи.
Он, кстати, её знал маленьким. Бабуля и мама всегда закрывали ему лицо ладонями, когда встречались с ней. А пятилетний Витька орал: «Здравствуйте!» Его же так научили. Но никто не объяснил, почему нельзя глядеть на эту бабку и здороваться с ней.
Кораблёв перебил рассказ увлёкшегося Ильи вопросом:
— А почему здесь только одна голограмма?
— В этом зале не может быть голограмм, — ответил Илья и повернулся.
Его бледное лицо стало ещё белее, а карие глаза превратились в коричневые шарики для пинг-понга.
— Идём отсюда! — крикнул он и грубо толкнул Кораблёва к выходу, за порогом трясшейся рукой вытащил карточку с красной каймой и сунул её в гнездо панели.
Покойница была уже вне камеры. Она двигалась к ним, не шагая, просто каждую секунду оказываясь ближе.
Илья чертыхнулся и снова приложил карточку.
Мёртвая ведьма уже стояла почти перед ними.
— Господи! — заорал Илья. — Это же для кремационной камеры!
Вывернул карман, достал карточку с синей полосой и приложил её к гнезду как раз в тот момент, когда ведьма должна была покинуть пределы зала. Панель моментально преградила ей путь.
Илья ткнулся лбом в стену и пробормотал:
— Я так и знал… так и знал…
Виктора потряхивало, но не от страха, а от странного возбуждения. Не верилось, что голограмма, или необычное явление, или сбой техники может причинить ему вред. Он спросил:
— Просмотр на сегодня закончен?
Илья медленно, делая передышки, пробормотал:
— Нет, отчего же?.. Что желаете… ещё осмотреть?
— Пожалуй, заглянул бы к девочкам-утопленницам.
— А… любимый экспонат Алексиса Георгиевича… пойдёмте… — обессиленно пробормотал Илья.
Напротив камеры он плюхнулся на скамью рядом с Виктором, что было, видимо, против правил, потому что тут же попытался подняться, бормоча: «Простите… простите… Я только соберусь с силами…» Но Кораблёв положил ему руку на колено и похлопал, мол, сидите, какие могут быть церемонии.
Виктор слушал знакомую историю и раз за разом наблюдал превращение девчонок в прах. Илья молчал, опустив голову, только вымолвил: «На этой неделе прошли технические работы… Подправили одно из тел…» Кораблёв по наитию запустил программу ещё раз. И нашёл следы изменений: на скуле блондинки вроде появилась родинка. А под подбородком крохотный шрам. Другая часть лица была закрыта тканью с кружевом, тело-то ободралось о бревно. Эти совсем ничтожные детали странно напрягли.
Кораблёв сказал шёпотом: «Распорядитесь, чтобы стол не накрывали. Просто посидим, попьём кофейку». Илья послушно поправил микрофон за ухом, поднялся, отошёл и стал разговаривать. Папку с карточками он положил на скамью.
Потом они медленно пошли к выходу: Илья с папкой и Виктор с впервые в жизни украденными предметами. Кораблёва прошибал пот не от страха быть уличённым, а от стыда. Даже если за ними наблюдали, то могли заметить, как он просто откинул полу пиджака, которая скользнула по папке. А вот неудобство перед человеком, у которого могут быть неприятности, ощущалось как покалывание в сердце.
За столиком над дымящимся кофе Илья сказал:
— Простите меня за панику. Я во всём соглашался с Алексисом Георгиевичем. Верил, что у людей нужно разрушать страх перед смертью, доказывать им материальность этого мира. Не видел ничего страшного в том, что смерть приносит доход. А сегодня сплоховал. Понял, что верую в другое… Техники зафиксировали сбой… А я всё равно верую.
— Мир — это хаос случайностей, — мягко ответил ему Виктор, — совпадений, противоречий. Хаос бесполезно объяснять, им невозможно управлять. Сбой в чём-то просто неизбежен, нет абсолютно стабильных систем. И это никак не связано с верой.
А на самом деле он размышлял, почему в «зале ведьм» нет голограмм. Видимо, Лёха поостерёгся заигрывать с тем, что его самого сближало с «экспонатами».
— Ох… А ведь скоро посетители повалят… Как мне всё это выдержать? — невпопад вымолвил Илья.
И Виктор почему-то перестал чувствовать стыд и вину перед ним.
Домой Кораблёв отправился через кладбище — тихий, правильный приют умерших.
И вдруг… Рядом с местом захоронения участников войны, умерших до пятидесятого года прошлого века, раздался детский плач:
— Мама! Где моя мама?! — заливался из-под земли ребёнок.
Виктора шатнуло: он увидел больничную палату, буквально забитую странными детскими кроватками с сетками вместо бортиков. На каждой дети разных возрастов, от младенцев до большеньких, беззвучно разевали рты в рёве. Слышным оказался лишь голос девочки лет двух, к которой подошла толстая медсестра в халате с завязками на спине. Она сунула в рот ребёнку ложку с чем-то ядовито-жёлтым. Девочка поперхнулась. Сестра тут же, закинув ей голову, влила в рот воду из стакана. Малышка захлебнулась, упала навзничь, а сестра уже подошла с мензуркой к другому ребёнку, потом к следующему. Крики прекратились, перед глазами Виктора потемнело.
Он очнулся, вытер пот со лба. Ему стала ясна причина, по какой давным-давно погиб ребёнок в больнице. И он до сих пор зовёт свою маму…
Кораблёв почти бегом отправился домой. Нахватался сумасшествия в этом «Аиде». А что, если он ещё что-нибудь услышит или увидит?! Ну всё, больше ни шагу в Лёхино «детище»!
В магазинчике, который располагался в торце его дома, Кораблёв купил коньяк и решил как следует выпить, а потом завалиться спать. Завтра, в воскресенье, он поработает с документами, а потом станет жить так, как жил раньше до встречи с чокнутым Лёхой.
А потом нежданно пришли мысли: в понедельник в «Аиде» выходной, во вторник — день техобслуживания… Можно ведь в среду прийти с украденными карточками и попытаться ещё что-то узнать о тайнах заведения. Ведь теперь у него есть билеты в этот ад…
Виктор обругал себя за чушь, что пришла ему в голову, и выпил чуть ли не полбутылки коньяка. Но сон не пришёл. Начались звонки.
Сначала с ним рвался поговорить сам Лёха. Было велико желание сбросить вызов, но Виктору хотелось узнать, не уличили ли его в краже. Тревога оказалась напрасной. Чёртов «Алексис» извинился за технический сбой, за поведение сотрудника, которому дали неделю на отдых, и залился похвалами Виктору за его слова о хаосе: «Ты всегда был головастым, Витёк! Да ты не просто друг, а сокровище! Я сейчас в Москве, решаю кое-какие проблемы со здоровьем. А в субботу, в обычное время, когда никого нет, я угощу тебя таким зрелищем!
— Я устал, к тому же выпил. Давай как-нибудь потом поговорим, — сказал Виктор.
Затем его побеспокоила мать Вальки.
— Витюша, наша дочура случаем не у тебя? — дрожавшим голосом спросила тёща.
Узнав, что Вальку он давно не видел, тёща залилась слезами. Оказалось, что шалава куда-то запропала. Документы дома, вещи тоже. Тесть пробил по своим каналам, что она никуда не вылетала и не выезжала. В больницах её нет, в моргах тоже. Заявление в полицию не подавали, думали, что нагуляется и вернётся, как обычно. Тёще пришла было мысль, что она воссоединилась с мужем…
С тестями Виктор сохранил прекрасные отношения. Они так напоминали ему родителей… А вот Валька… Кораблёв искренне не понимал, как в хорошей интеллигентной семье могла взрасти такая дрянь, лживая, гулящая, эгоистичная, не доучившаяся в трёх институтах, не проработавшая ни одного дня. Но артистка ещё та: Валька могла сыграть пламенную страсть, глубокое раскаяние, да всё что угодно… Вот он по молодости и купился. Её родители не раз извинялись перед ним за дочь. Тесть сам посоветовал ему развестись и не мучиться.
Виктор пообещал Валькиной матери подключиться к поискам. Он тоже забеспокоился: сторчаться или спиться бывшая не могла, она слишком умна, да и о здоровье пеклась, как монахини о святых мощах. Свалить с кем-нибудь тоже: документы-то дома. Зависнуть у кого-то? Без тряпья, которое меняла трижды в день? Оставалось одно: Валька случайно прибилась к тому берегу, от которого нет возврата. Убийство или несчастный случай. А может, легла в клинику в области на пластическую операцию? Дурёхе постоянно казалось, что она толстеет, стареет и дурнеет. Дважды делала липосакцию, увеличила грудь, потом вернула её прежнюю форму. Всё согласно тому, что читала в дурацкой прессе, сообщающей о процедурах красоты супер-пупер-звёзд и мировых знаменитостей. Точно, она в клинике.
Тревога о бывшей испарилась. Но её облик так и стоял перед глазами: ангельское личико с трогательной родинкой на скуле, крохотный шрам от процедуры избавления намечавшегося второго подбородка.
Виктор вздрогнул и налил ещё коньяка. Только сегодня он видел и родинку, и шрамик!.. Может ли такое быть?! Нет, он пойдёт в субботу к Лёхе и вытрясет из него всё. Если, конечно, Валька не вернётся.
Сон одолел его внезапно, прямо за кухонным столом. Кто-то из плотной туманной мглы увещевал его:
— Ты нужен, нужен ему. Он хочет видеть тебя постоянно, рассказывать всё, самые грязные тайны. Ты сам виноват. Ты прикормил его своей добротой и честностью. Теперь он будет кормить тобой своё безумие…
Сквозь туман проступило лицо, которое Виктор видел, а может, вообразил. И он проснулся. Дико болела голова, шею свело, ноги занемели. Кораблёв принял душ, совершил пробежку, потом снова долго простоял под душем. Показалось, он узнал ту, которая предупреждала его. Это была ведьма из круглого зала. И понял суть предупреждений. Лёха может быть опасен для него.
В агентстве он не зашёл выпить кофе с совладельцем, как это бывало обычно. Синельников влетел к нему сам, сияя от радости:
— Витёк! Это начало победы! Помнишь, что «Феникс» и «Ваш новый дом» намекали нам о слиянии? Так вот, там — и совладелец указал пальцем на потолок — решено, что муниципалитету достаточно двух-трёх агентств, включая нашу «Феличиту».
И тут Виктор, пряча глаза, сказал неожиданно для себя:
— Ты знаешь, я, пожалуй, выйду из игры. Хочу перебраться в область. Родителей нет, здесь меня ничто не держит.
Синельников долго ахал и охал, ибо изъять вложенное и поделить прибыль не так-то просто, требуется время — это же почти реорганизация. И как ему работать без Виктора… Ведь почти братьями были…
От его речей Кораблёва просто затошнило. Договорились о месячном сроке решения проблем.
— Моя Валька пропала, — признался Виктор. — Ты уж подключайся на полную катушку, а я — постольку-поскольку. Не дай Бог, что-то страшное случилось.
Синельников искренне посочувствовал. А Кораблёв подумал, какие же демоны могут скрываться в душе человека, которого он до позавчерашнего дня считал одним из самых порядочных и добрых людей.
Виктор ежевечерне обзванивал общих с Валькой знакомых. Её недолюбливали, поэтому сразу же шутили: а не бывший ли грохнул жёнушку? Виктор стандартно отвечал, что он давно развёлся, и теперь разборки с Валькой не его проблемы. Увы, она словно растворилась. Подумать по-другому — словно провалилась под землю — Кораблёву было страшно.
В субботу утром он решился идти в «Аид».
Лёха выглядел весьма странно: на его носу красовалась повязка, под глазами чернели круги. Вся голова, даже уши, была отёчной. Он потягивал коктейль с явным наслаждением. Виктор лишь раз приложился к своей минералке.
— А почему не спрашиваешь, что со мной случилось?
Виктор ответил, что подумал об избиении. А о таких вещах не больно-то хочется рассказывать.
— Не, какое там избиение… В Москве через нос пытались вытянуть опухоль. Два раза на «Кибернож» ложился, возникали рецидивы. Но не будем о проблемах. Сегодня угощу тебя свеженьким. Но и ты меня угости новостями.
— Какими? — горько спросил Виктор. — В городе грядёт слияние агентств. Моя бывшая пропала.
— Ну что ты о банальном-то? Скажи лучше: слышишь?
Кораблёв удивлённо поднял брови. Потом догадался и соврал:
Лёха погрозил ему пальцем:
— Слышишь, слышишь, не ври. Меня не обманешь. Иначе бы не на машине приехал, а пешком пришёл. Как всегда. А сейчас остерегаешься. Колись давай, темнила.
Виктор рассказал, что на кладбище ему почудился плач ребёнка, явилась картинка. По чистому расчёту рассказал: нужно было ещё больше втереться в доверие к этому монстру.
Лёха радостно хлопнул в ладоши:
— Всегда знал, что ты свой! Ну да ладно, пошли смотреть новый экспонат. Камера ещё в техотделе. Ты будешь первым зрителем.
Кораблёв подумал, что Лёха собирается показать ему мёртвую Вальку. Или её голограмму. Ноги стали ватными, тело неподъёмным. Но через это нужно пройти — посмотреть и убедиться. А потом как-то выбраться из чёртова «Аида» и заявить в полицию.
Несмотря на операцию, Лёха чуть не приплясывал, ведя Виктора коридорами, приложил карточку с синей полосой к панели. Открылось помещение техотдела. В него выходили ещё три двери с табличками лабораторий. На блестящей медной пластине в два роста человека темнела гравировка «Кремационная». Напротив неё стояла камера на колёсиках, накрытая белым полотном.
— Ну вот! — воскликнул Лёха, указывая на камеру. — Добро пожаловать на экспозицию, которая называется…
Он, лукаво улыбаясь, сделал паузу.
Кораблёв позабыл о дыхании, а когда попытался набрать воздуха в грудь, понял, что отказали рефлексы. Да он же сейчас свалится здесь с асфиксией!
— «Казнь»! — счастливо взвизгнул Лёха и сдёрнул полотно.
Виктор только спустя секунду понял, что перед ним вовсе не Валька. И тут же шумно задышал полной грудью. Кровь прилила к шее и щекам.
В камере находилась голая, очень худенькая девушка с щетинкой тёмных волос на стриженой голове. На шее синела странгуляционная полоса.
Лёха сказал: «Подсудимая Черноусова Оксана, вы приговорены к четвертованию!»
Щелчок пульта — и девушка лишилась рук и ног. Ещё один — головы. Лёха подбежал к «Кремационной» и приложил карточку с красной полосой.
— Я долго искал её. Теперь знаю всё. Судьба наказала её. Я сделаю то же самое!
Медная пластина ушла в пол. Открылась бешено движущаяся лента транспортёра. Из черноты пыхнуло нестерпимым жаром, но пламени не было видно.
Кораблёв подскочил к Лёхе, схватил его за руку с пультом, прижал телом к стене и крикнул:
— Одумайся! Ты казнил голограмму! Собираешься спалить кости! Зачем?! Какой бы она ни была при жизни, то, что ты делаешь сейчас — это глумление! Всё здесь — глумление и попрание человечности! Остановись, будь разумен!
Лёха почему-то не оказал сопротивления, но сузил потемневшие глаза и холодно сказал:
— Я думал, ты мне друг, понимаешь меня. Может, мы найдём больше согласия между собой, если ты станешь экспонатом? Или мне им стать?
Виктор вспомнил сон. Нет уж, он не пополнит коллекцию сумасшедшего, поборется за свою жизнь. Кораблёв оторвал Лёху от стены, швырнул вместе с пультом на ленту, быстро вытащил карту с красной полосой, и медная пластина встала на место. Вроде бы даже послышался крик…
Виктору удалось тихо и незаметно выбраться из «Аида». Как по заказу, в клубе было безлюдно — никто ведь не отреагировал на то, что он, опасаясь погони, опустил за собой все панели. Кораблёв спешно покинул город, потом страну. Его банковские карты кем-то постоянно пополняются средствами. Жизнь кажется приятной во всех отношениях, кроме одиночества. Виктор не может ни с кем остаться на ночь, потому что... Короче, Лёха сделал всё, чтобы стать экспонатом и, как стемнеет, видеть своего друга, вести с ним бесконечные разговоры и открывать все тайны загробного мира.
