CreepyStory

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Он ощутил нервную дрожь в теле, словно холодный воздух забрался под старое демисезонное пальто и, пользуясь случаем, вовсю там хозяйничает. Очень некомфортно и неприятно, но, в то же время ощутимо бодрит. А еще, где-то глубоко внутри, мелко вибрирует тонкая ниточка страха - вдруг кто-то увидит или эта малолетняя дурочка кому-нибудь проболтается? Подростки, они же такие глупые, ветреные и плохо предсказуемые. Особенно девчонки.

Сторож сел на скамейку, положил руки на стол. Не зная, чем себя занять, полистал толстую, местами рваную книгу. Ее читал его сменщик, Васильев. Что-то патриотично муторное. Что-то про войну. Про Великую отечественную, будь она неладна!

Ярушев непроизвольно вздохнул. Сколько уже времени прошло, а память тех лет свежа и кажется, что становится даже ярче с каждым годом. Она услужливо подсовывает в сознание четкие образы людей, давно умерших и, казалось, навсегда ушедших в небытие. Вставляет большие и яркие куски прошедших событий в сновидения, будоража воспаленное воображение, вызывая приступы стенокардии, а иногда и заставляя кричать по ночам. Соседка по квартире однажды поинтересовалась, что это с ним происходит, а когда он коротко пояснил - "война", долго и сочувственно смотрела в спину и, как он заметил, что-то шептала. Жалела видимо. Ну хотя бы больше с вопросами не лезла. Правда однажды, на майские праздники, подарила керамическую статуэтку воина освободителя. Он ее в тот же день выкинул по дороге на работу. Дура бестолковая - нашла что дарить!

Отодвинув книгу в сторону, Ярушев поднялся, еще раз глянул на часы и решил, что не плохо было бы обойти вверенную ему территорию. Он и время тем самым убьет и еще раз проверит, чтобы поблизости никого не было. Прихватив с полки фонарик, сторож вышел из бытовки. Дверь плотно прикрыл и подпер доской. На дворе самое начало апреля, так что вечера и ночи еще холодные, с заморозками. Тепло следует поберечь. Можно, конечно, и буржуйку растопить, но это позже. Потом. После того как все случится...

Опять озноб по телу и сладкая, ноющая истома, так хорошо ему знакомая и так давно им позабытая. Ему уже и не верилось, что он когда-либо вновь сможет испытать нечто подобное. Но вот сподобил Бог, он решился.

Он, конечно же, помнил все. Каждый случай, каждую жертву. До мельчайших подробностей помнил. И последний случай и тот, который был перед ним. И даже самый первый. Особенно самый первый. Ту окровавленную, обезумевшую от страха и боли белобрысую девчушку. Он не знал, как называлось то село, не помнил, сколько всего человек тогда с ним было и скольких они тогда зачистили. Почерневшие от непрекращающихся дождей избы, полуразвалившаяся от удара авиабомбы церковь на пригорке, дохлая и уже начинающая гнить лошадь на краю дороги. И в центре всего этого огромный сарай с сеновалом, широко распахнутые ворота которого напоминали раскрытую в хищном оскале пасть чудовища. И запах! Запах прелого, подгнивающего сена. Запах крови и запах панического страха.

Стоило старику закрыть глаза и чуть-чуть напрячь память, то тут же перед его внутреннем взором появлялось бледное, веснушчатое лицо с огромными карими глазами и перекошенный в крике рот, где окровавленные губы медленно шевелятся, умоляя о пощаде...

Ярушев чуть не упал, споткнувшись о какую-то железку. Негромко выругавшись, он включил фонарик, чтобы посветить себе под ноги. Тусклый желтый луч выхватил из мрака кусок арматуры, торчащий из песка.

- Батарейки садятся, - пробормотал сторож, встряхивая фонарик. Однако, это не помогло.

Он наклонился, схватился за ребристую поверхность прута и потянул на себя. Арматура с трудом, но поддалась и через секунду гнутая и ржавая железка по широкой душе полетела в сторону забора.

- Бардак! - констатировал сторож, в целях экономии выключая фонарик и продолжая обход.

Никого. Тихо. Где-то далеко, в частном секторе лает собака. Проклятая шавка! Собак Ярушев не любил. Никогда не любил. Особенно после того случая, когда на него кинулась какая-то крупная рыжая дворняга и он был вынужден бежать от нее, лезть на сушилы ближайшей избы и, уже оттуда, стрелять.

Они в тот день входили на дальний белорусский хутор. До взвода солдат. Кто у них тогда был за главного? Точно! Ефрейтор Скобус. То ли эстонец, то ли литовец. Высоченный, с большим брюхом и круглой лысой головой. Он много курил, жестко, хотя и не всегда в тему, матерился и одним своим видом пугал местное население до дрожи в ногах, до сырых порток. Его застрелили через несколько месяцев после того случая с собакой. Какой-то тощий щербатый парень, по всем параметрам раза в три меньше этого самого Скобуса. Парнишка подкараулил его за баней в одной из зачищенных ими деревень и всадил две пули. Одну в необъятное брюхо ефрейтора, а вторую чуть ниже. Тихо выждал и хладнокровно напал, когда тот пытался справиться с ремнем на своих штанах, после того, как сходил тут же, возле этой самой бани по малой нужде. Парень мстил за свою сестру и мать, которых тот оприходовал, а после придушил голыми руками.

Прибалт умирал почти двое суток. Тяжело. С хрипами, криками и мольбами. Они с ребятами и не могли подумать, что их Слон, как за глаза они называли ефрейтора, способен так кричать и плакать. Жалкое зрелище. С тех пор Ярушев обзавелся вальтером с тремя патронами. На всякий, как говорится, случай. Так долго мучиться и терпеть страшную боль рядовой особого подразделения вспомогательной полиции охранной команды третей роты сто восемнадцатого батальона СС Тарасюк Степан Богданович не собирался.

Да, такие имя, фамилию и должность имел тогда, во время войны нынешний советский пенсионер и, по совместительству, сторож третьего разряда СМУ номер двадцать три Ярушев Вячеслав Павлович. Вовремя сориентировавшийся в складывающейся вокруг обстановке и ухитрившийся на долгие месяцы схорониться в одном из медвежьих углов бескрайних белорусских лесов, сумевший, в дальнейшем, раздобыть себе новые документы и, как следствие, право на новую жизнь. Не такую яркую и бесшабашную, но все же вполне сытую и безопасную. Так что пусть прошлое остается в прошлом. В хорошо забытом, похороненном очень глубоко и залитым сверху толстым слоем армированного бетона прошлом.

Но как же порой сладостно-приятны были собственные воспоминания. Страшные времена - лихая молодость! Кровь, пот, ежедневные тяготы и лишения. Но в награду за все мучения и мытарства - пьянящие сильнее любого алкоголя власть и вседозволенность, возможность удовлетворения любых, даже самых низменных желаний и животных инстинктов, собственных страстей, которые не нужно было скрывать и прятать. И, Господи боже ты мой, как же ему последнее время всего этого не хватало! Какие внутренние муки приходилось ему терпеть изо дня в день, играя роль безобидного, одинокого пенсионера. К тому же еще и работающего. Так как, несмотря на заботу государства и различные льготы, прожить на одни пенсионные выплаты было весьма непросто.

Сторож Ярушев свернул за двухметровую пирамиду плит перекрытия, осторожно поднялся по деревянным и скрипучим ступеням настила на бетонный выступ. Прошелся по нему, завернул за угол кирпичной кладки и уставился на чернеющий силуэт башенного крана. Зрением бывший эсэсовец всегда мог похвастать - в молодости из своей винтовки системы Маузер он мог легко всадить пулю точно в лоб расстреливаемому еврею шагов эдак со ста. С возрастом глаза, конечно, подустали, но острота зрения на расстоянии, за счет появившейся дальнозоркости только улучшилась. Так что Ярушев смог прекрасно рассмотреть огромную черную птицу, сидевшую на стреле крана.

"Грач?" - подумал старик.

Он точно знал, что эти крупные черные птицы уже вернулись из теплых краев. Их небольшую, разбавленную галками стайку он, с неделю назад, видел в парке возле своего дома. Птицы неторопливо бродили по прошлогодней листве, что-то в ней выискивая. Иссиня-черные, с большими горбатыми клювами и черными бусинами подвижных глаз.

"Нет. Эта птаха явно крупнее. Может это ворон?"

Ярушев не знал. Да и какая, в принципе разница! Сидит птица на кране и сидит. Он на нее пялится, а она, старик в этом был уверен, не сводит глаз с него.

"Да пусть хоть это и стервятник будет! Мне без разницы, - подумал сторож. - Птицы на людей не нападают и ладно. Хотя нет, не стервятник. Не водятся они у нас. Да и видел я этих стервятников по телевизору - шея длинная как у гуся, и башка уродливая."

Ярушев выкинул из головы странную птицу и продолжил обход. Становилось все темнее, а включенный фонарик светил крайне слабо. Нужно было возвращаться.

Сторож развернулся и пошел к бытовке тем же путем, что и пришел сюда. Шарахаться в темноте по стройке, где каждая деталь интерьера заведомо травмоопасна, желания у него не было. Что там смотреть - тихо кругом и темно. И безлюдно.

Он споткнулся и все-таки упал, но успел при этом выставить перед собой руки. Сырой и холодный песок чуть смягчил падение, но запястье правой руки пронзила острая, резкая боль. Застарелый ревматизм, что последнее время частенько мучал старика по вечерам и при смене погоды, выдал порцию яркой и совершенно новой по ощущениям боли. Заставил вскрикнуть и даже зашипеть по-змеиному. Стоя на коленях и баюкая руку, Ярушев дождался, когда боль стихнет. Не полностью, но до терпимого состояния.

- Вот же блядство! - негромко, но с самозабвенной злобой выругался старик.

Он встал, левой рукой отряхнул колени от прилипшего к ним влажного песка. Подумал, что это ему еще повезло, что он навернулся здесь, а не через десяток метров; там, где навозно́й песок заканчивался и начиналась простая земля - сырая, грязная и до омерзения липкая.

Так, стоп машина! Ярушев закрутил головой, шаря по земле чуть живым уже лучом фонарика и осматриваясь. Это же то самое место, где он споткнулся по дороге сюда! Вот и кусок арматуры, торчащий из песка. Именно благодаря ему у старика сейчас болела рука, а в груди, не стихая, бушевал огонь праведного гнева.

- Я же тебя уже вытащил и выкинул? - тупо глядя на железяку, произнес Ярушев.

Он потянул к пруту арматуры руку, но в последний момент остановился. Ну его на фиг, как говорится. Все железо, что ли, что здесь округ набросали строители, ему из земли вытаскивать? Пусть у других по этому поводу голова болит. Или жопа - чем они там думают, когда позволяют себе разбрасывать повсюду такие опасные штуки! Он просто сейчас заменит в фонарике батарейки и постарается больше не ходить по этому маршруту.

Ворча и немного прихрамывая, сторож вернулся в свою бытовку. Там, по сравнению с улицей было тепло, относительно уютно и безопасно. Поставив на электроплитку чайник, Ярушев уселся за стол. Взгляд на будильник дал понять ему, что бродил он по ночной стройке чуть более пяти минут. И вправду так и есть - когда ждешь чего-то или кого-то, время словно замедляется и тянется как патока, превращая ожидание в истинное мучение.

***

Лена - нескладная, некрасивая девочка лет четырнадцати, с вытянутым лицом и бледно-голубыми глазами. Светленькая. Тонкие, неухоженные волосы цвета выгоревшей на солнце пшеницы вечно стянуты резинками в два хвостика или в один, высоко задранный над макушкой лошадиный хвост. У девчонки тонкие ноги и руки, узкий, как у ребенка или мальчишки таз и почти совсем не видно груди. Может она и есть, но Ярушев, как не старался, разглядеть ее не смог. Возможно виновата верхняя одежда - бежевая болоньевая куртка, которая девчонке была явно велика и в которой он ее постоянно видел. Ведь встречался старик с девочкой только на улице, когда та, почему-то всегда одна, шла из школы. Девчонка немного сутулилась и было видно, до какой степени ее все вокруг злит и смущает. А больше всего она злилась на саму себя, на свой собственный внешний вид. Эта подростковая корявость и нескладность, ношеная, с чужого плеча одежда, старый, рваный портфель с учебниками. Ярушев сразу заметил, что для этой девчонки мир вокруг всегда агрессивно враждебен. А как же иначе, ведь Лена была воспитанницей детского дома.

Первый раз старик заговорил с ней, когда она присела на соседнюю скамейку, чтобы зашнуровать развязавшийся шнурок на больших, уродливо коричневых ботинках, заметно стоптанных и местами неприлично облезлых.

- Тебя ведь Лена зовут, правильно? - спросил Ярушев, присаживаясь на самый краешек лавки.

Несколько дней назад он слышал, как пробегавшие мимо девочки мальчишки, такие же детдомовские оборванцы, окликнули ее по имени и фамилии.

- Вам то что? - вопросом на вопрос ответила девочка, не поднимая глаз, всецело поглощенная завязыванием шнурка.

- Лена Богатова? - уточнил старик и как можно дружелюбнее улыбнулся.

Шнурок в руках школьницы с негромким хлопком порвался. Ее лицо скривилось, словно она откусила от лимона.

- Ну вот! Теперь мне по шее прилетит от Маргариты!

- А кто такая Маргарита? - старик был сама учтивость и сочувствующие нотки в его голосе явно намекали о бескорыстном участие пожилого человека в судьбе несчастного ребенка.

- Наш завхоз, - ответила Лена, внимательно рассматривая зажатый в кулаке обрывок шнурка и добавила со злостью в голосе: - Грымза очкастая! Она за любую пуговицу облает как собака!

Ярушев сочувственно покивал, подумал о чем-то и вдруг, решившись, быстро расшнуровал свой левый ботинок и протянул девочки шнурок. Почти такой же по цвету и размеру.

- Держи! Не стоит расстраиваться из-за пустяка. А тем более давать повод орать какой-то там очкастой Маргаритке.

Девочка, наконец, посмотрела на пенсионера и застенчиво улыбнулась. Но брать предложенное не спешила.

- Возьми, возьми. Он тебе сейчас нужнее.

- А как же вы?

- Да пустяки! Я здесь рядом живу, - Ярушев указал на видневшиеся за черными, голыми ветвями деревьев пятиэтажные дома. - Мне на пенсии спешить некуда, так что потихоньку дошлепаю. А дома у меня целых три пары запасных шнурков имеется. Не пропаду!

Лена еще мгновение думала, затем все же взяла подарок.

- Спасибо, - негромко и как-то невнятно сказала она и принялась вытаскивать из ботинка старый, порванный шнурок.

- Так ты мне не ответила - тебя Лена зовут? Богатова Лена?

- Допустим, - кивнула девочка. - А вам то что?

- Понимаешь какое дело, Леночка Богатова, есть у меня подозрение, что я когда-то давно знал твоих маму и папу. Очень хорошо знал.

Девочка на это лишь пожала плечами.

- Ты же помнишь своих родителей? - осторожно спросил Ярушев.

- Нет.

- Какая жалость. Дети не должны быть одиноки на этом свете.

Девочка насупилась. Она быстро и нервно затянула узел на шнурке, поднялась со скамейки. Пенсионер успел заметить большую дырку на колготках девочки. На внутренней стороне ляжки левой ноги, чуть выше края юбки.

- Я собираюсь сходить в городской архив и в Гороно, уточнить там данные о твоих родителях - сказал Ярушев, но его юная собеседница уже подхватила свой портфель и зашагала по аллее; ничего не сказав на прощание и даже не обернувшись.

Он встретил Лену через три дня. Там же в парке, когда она шла из школы. За ней прицепились два каких-то школьника на пару лет ее младше. Они оскорбляли ее и пытались заставить с ними подраться. Ярушев легко прогнал малолетних наглецов, пригрозив вызвать милицию, а затем сходить в школу и нажаловаться на них директору. Девочку он как мог успокоил, угостил карамелькой и поведал ей о том, что на самом деле он ее родной дедушка. Сказал, что он отец матери Лены. Что долгое время работал на севере, а когда вышел на пенсию и вернулся, то узнал, что его дочь, вместе со своим мужем погибли в страшной авиакатастрофе и что у них была дочь. Совсем маленькая, когда случилась эта трагедия. Что дочь, его внучку отправили в детский дом. Он долго искал ее, так как раньше родители Леночки жили в другом городе. И вот, спустя столько лет, наконец, нашел.

Девочка слушала пожилого человека, слушала очень внимательно, хоть и виднелись, поначалу, в ее глазах тусклые отблески недоверия и даже страха. Но старик был убедителен. Он даже показал какую-то справку, написанную от руки и заверенную синей печатью. В справке некрасивым, неровным почерком было написано, что Богатов Алексей Васильевич и Богатова Тамара Николаевна погибли в результате авиакатастрофы 15 мая тысяча девятьсот семидесятого года под городом Анапа Краснодарского края.

Неизвестно что заставило, наконец, Лену поверить - наличие справки или спокойные, уверенные и с нотками скорби слова старика. Но девочка поверила. Она не знала имен своих родителей, не знала о том мертвы ли они или до сих пор живы, но все же приняла на веру все рассказанное. Ее не смутил тот факт, что родители в тот день летели куда-то без нее, что со слов директрисы детского дома, она подкидыш и при ней не было обнаружено никаких документов. А, следовательно, имя и фамилию девочке, возможно, дали уже в роддоме. Это сейчас неважно. Ведь неизвестность для нее всегда была куда хуже, чем вот такие, совсем не подтвержденные сведения о родителях. На душе ребенка стало легче, когда она вдруг ясно осознала, что на самом деле ее мама и папа по стечению трагических обстоятельств погибли, а не бросили свое чадо, четко тем самым расписавшись в своей нелюбви к собственному ребенку. Это было хорошо. Как и то, что старик, назвавшись родным дедушкой, обещал отныне помогать девочке и постараться оформить на нее опекунство.

Живя в детском доме, где каждый день все и все напоминает тебе о том, что ты одинокий, никому не нужный огузок, балласт и лишний рот, который государство хоть и воспитывает, и растит, но вовсе не дает никаких гарантий на дальнейшую счастливую жизнь. Не имея нормального образования, опыта бытовой жизни и элементарной поддержки хоть от кого-то, детдомовец, оказавшийся за воротами родного заведения, словно попадает на другую планету, где вокруг полно хищников и совершенно не понятно, как здесь можно выжить. Лена прекрасно об этом знала, имея перед глазами множество грустных, а порой и трагичных историй более старших ребят, которые уже покинули нерадушные, но все же безопасные стены детдома. И чувствовала благодарность, услышав от Вячеслава Павловича заверения в том, что отныне он внучку одну не оставит. Однако старик тут же предупредил, чтобы Лена пока никому и ничего о нем не рассказывала. Ни учителям с воспитателями, ни друзьям-товарищам. С его слов это может помешать ему в оформлении опеки. Все-таки возраст и подорванное на фронте здоровье. Чиновники и прочие заинтересованные граждане могут попробовать воспрепятствовать.

Лена заверила старика, что никому ничего не скажет, после чего поблагодарила за конфеты и убежала, смешно размахивая старым, замызганным портфелем. Девочка спешила. Она боялась опоздать на обед.

Следующая встреча пенсионера и девочки подростка состоялась почти через две недели. В тот день Ярушев со скорбным видом сообщил, что затея с опекунством сорвалась. Как он и боялся, соответствующие органы безжалостно указали ему на его преклонный возраст и ранения, совершенно не взяв в расчет все его заслуги и подвиги.

- Но я никому, ничего не говорила! - воскликнула Лена.

Ярушев успокоил ее, а после похвалил, сказав, что ее вины в отказе нет, просто так сложились обстоятельства. И он тут же предложил решить проблему другим, более радикальным способом. Он рассказал, что у него в деревне живет родная сестра, что она одинока и будет очень рада внучатой племяннице. У нее большой дом, сад с яблонями и грушами, есть куры и коза. Сестра почти на десять младше его и сможет легко оформить опекунство на себя. Она работает в сельсовете и потому ей не составит труда быстро оформить нужные документы. А для этого Леночке всего-то и нужно - тихо и незаметно уйти из детдома и уехать вместе с ним, с родным дедом на их историческую родину, в деревню. Где когда-то, кстати, родилась и выросла Леночкина мама. А пока беглянку хватятся, документы уже будут готовы и уже никто не сможет забрать девочку из семьи. Нет в советской стране таких законов, что позволяют забирать детей, тем более уже таких взрослых и самостоятельных, от родных и близких людей.

Старик был очень убедителен. Временами он и сам начинал верить в то что говорил. Этому немало способствовали возбужденный блеск глаз и приоткрытый в немом восторге рот сиротки. Конечно же она согласилась, и они принялись обсуждать план побега; когда, во сколько и куда девочке нужно будет подойти. Ярушев сказал, что будет ждать девочку у себя на работе, что рано утром туда приедет автобус с рабочими и водитель - сын его хорошего товарища, с которым они почти всю войну прошли, отвезет их в названную деревню. С работы Вячеслав Павлович к тому времени уволится и ничто уже не сможет им помешать уехать.

Она поддакивала и кивала. Говорила, что будет очень аккуратна и осмотрительна. Что уже и сама давно хотела сбежать из ненавистного детдома, сбежать куда угодно, лишь бы быть подальше от унылых серо-зеленых стен, в которые, казалось, навечно впитался прогорклый запах подгорелой каши, злых и глупых воспитанников и жестоких воспитателей. Она даже заплакала под конец разговора, размазывая слезы кулачками по не очень чистому лицу и призналась старику, что все вокруг нее злые и всегда желали ей всего только самого плохого. Что только один человек хоть как-то помогал ей и поддерживал. Это учительница по литературе - Софья Семеновна. Но случилась беда - она заболела и вот уже несколько дней лежит в больнице.

- Напишешь ей письмо, - тут же посоветовал добрый дедушка. - Как только обустроишься на новом месте - сразу же ей и напиши. Уверен, она будет за тебя очень рада.

Лена кивала, улыбаясь сквозь слезы и была безмерно рада, что с ней вот так, нежданно-негаданно произошло такое чудо - ее нашел ее родной дедушка. Человек, который скоро заберет ее из этого ненавистного мира и отвезет туда, где ей будут рады, где растут яблоки и груши, по утрам громко и задорно поют петухи, а на лужайке, привязанная длинной веревкой к деревянному колышку пасется белая, с большими кривыми рогами коза.

***

Ярушев Вячеслав Павлович, он же Тарасюк Степан Богданович привел в свою бытовку на стройке девочку подростка Лену Богатову. Та была в своей неизменной куртке, теплой, явно ручной вязки шапке с дурацким помпоном и в черных полусапожках.

- Взяла у Оксанки, - призналась девочка и потупилась, впервые, наверное, за всю свою недолгую жизнь испытывая стыд за то, что совершила кражу.

В руках у нее была небольшая котомка, узелок из однотонной фланелевой ткани. Там, со слов девочки разместились все ее вещи, все, что она смогла и захотела взять с собой.

- Вот и хорошо, - негромко произнес старик и тут же повторил: - Вот и хорошо.

Он поставил греться чайник, предложил девочке снять куртку и садиться за стол. Нехитрое угощение уже было разложено на газетном листе. Грубо нарезанный батон, кусочки вареной колбасы, недорогие конфеты и сахарный песок в пол-литровой стеклянной банке. И единственная кружка, парящая паром и ароматом крепкого чая.

Старик сел рядом. В его давно зачерствевшей, черной как осеняя ночь душе поселился целый сонм сомнений - что и как дальше делать, с чего собственно ему начать. И все это под напором рвущегося наружу желания действовать незамедлительно. Сердце сторожа билось учащенно, а во рту пересохло так, будто он всю ночь перед этим пил вонючий самогон. Тот самый, что они тогда, летом сорок третьего конфисковали у одной колченогой старухи в Прудищах.

Совершенно неожиданно Лена словно догадалась обо всем. Возможно старика выдала предательская дрожь в руках, или надтреснувший, внезапно севший голос. Может девочка почувствовала его не совсем адекватный взгляд на своем теле или обратила внимание на кусок веревки с крепкими узлами на концах, который Ярушев уже несколько раз доставал и снова прятал в карман. Именно такой удавкой бывший эсэсовец в свое время задушил двух полуживых от холода и голода подростков в маленькой белорусской деревне, название которой он так и не узнал никогда.

- Наверное я пойду, - пискнула Лена и попыталась подняться из-за стола.

"Дедушка" не зевал. Он схватил подростка за плечи, резко потянул на себя, роняя на пол.

"Только без крови! Только без крови! А то отмывать до утра задолбаюсь!" - билось в голове у старика суматошная мысль.

Он уронил девчонку на пол и она, при падении, со звонким стуком приложилась головой об пол. Удар был достаточно сильный и, на почти целую минуту, девчонка потеряла сознание. Этого времени хватило, чтобы Ярушев успел связать ей руки за спиной, а в рот сунуть тугой кляп.

Затем старик замер на месте, растерявшись. Он не знал, что ему делать дальше. Азарт и возбуждение, похоть и жажда крови - этого в организме было в избытке, и чуть ли не фонтанировало через край. Но вот действовать по старой, проверенной схеме, то есть банально снасильничать девчонку, у него сейчас вряд ли получится. Увы, возраст не тот, когда только при одном виде беспомощной жертвы у него тут же вставал. И даже было абсолютно неважно в тот момент кто это - ребенок, молодая девка или рябая, одноногая старуха. Ярушев, а если точнее - некто Тарасюк, кидался на все, терзая, мучая и, в конечном счете, убивая.

Старик зло заскрипел зубами. Перед его взором зыбким туманом встала мутная пелена животной страсти, требующая немедленного выхода. Он обрушился коршуном на начавшую приходить в себя девочку. Его руки хаотично зашарили по худому, лишенному каких-либо намеков на вторичные половые признаки девичьему телу. Возбуждение нахлынуло словно морской прилив, но и только-то! Функциональный результат, который он мог бы предъявить этой малолетней дуре, оставался прежним – никаким!

Это его окончательно взбесило, и он ударил девочку, тут же скривившись от пронзившей его боли в запястье руки; отскочил, нервно потянулся в карман за удавкой.

Лена задергалась на полу, извиваясь и суча ногами.

Старик хищно уставился на нее. Нелепое, убогое подобие человека! К тому-же, находящееся в переходном состоянии из амебы в каракатицу, которое точно уже никогда не завершится. Как когда-то говорил ефрейтор Скобус - "из ребенка никогда не вырастет нормальный человек, если этот ребенок - еврей!".

- Убью, сука! - брызжа слюной прохрипел старик и потянулся к жертве.

И в этот момент ему в глаза бросилась дырка на хлопчатобумажных светло-коричневых колготках. Та самая, что он заметил тогда, в парке, при первой их встрече. И просвечивающая сквозь эту немаленькую дырку кусочек бледной кожи с тоненькой и ветвистой венкой. Он вспомнил, как подумал в тот раз - ну что за дура такая растет, не может заштопать собственные колготки! Дырка, а точнее видневшийся сквозь нее кусочек тела почему-то завораживал и манил старика. Ему неожиданно и отчетливо сильно захотелось впиться в него зубами.

Лена как-то ловко и шустро извернулась и вдруг ударила ногой. Метко так саданула - прямо в пах. У старика тут же на миг перехватило дыхание и померк свет перед глазами. Он тоненько и негромко охнул и осел на пол.

Что-то мыча сквозь забитый в рот кляп, громко стукаясь обо все, что попадалось, девчонка еще раз вывернулась и смогла подняться. Сначала на колени, а потом и на ноги. Рванулась к двери, склонившись в несуразном поклоне, головой, а точнее даже собственным лбом скинула из петли крючок и вывалилась в холодную темноту улицы.

У входа в бытовку была ступенька в виде куска дюймовой доски. Лена споткнулась за нее и, потеряв правый сапог, полетела лицом вниз на землю. Но смогла быстро собраться, вскочить и бросится бежать.

- Стой, тварь! - прохрипел ей вслед "дедушка", выбираясь из бытовки.

Однако, в почти полной темноте, да еще по стройке, где полно всевозможных препятствий долго не побегаешь. Особенно, если так темно и местность тебе совсем не знакома. Лена, имея завязанные за спиной руки и кляп во рту, не смогла убежать далеко. Она несколько раз споткнулась, сильно ударившись коленкой обо что-то ужасно твердое и шершавое и, в какой-то момент налетела босой ногой на какую-то железку. Ногу пронзила жгучая боль, послышался громкий треск разрываемой ткани, и девочка раненой птицей рухнула на холодный песок. Превозмогая боль, не имея возможности закричать, девочка смогла перевернуться на спину. И тут же на нее, вынырнув из темноты, навалилось тело. Старческое, с противным гнилым запахом изо рта, жаждущее крови тело.

Старик ловко уселся сверху, прижал своим коленом к земле хрупкую шею девочки. Правой рукой он зажал ей рот, вдавливая кляп все глубже, а левой быстро шарил в паховой области, пытаясь стянуть с дергающей ногами девчонки колготки. Именно в этот момент бывший эсэсовец с радостью почувствовал, как наполненное похотью собственное тело, наконец-то, отозвалось, проснулось там, где это было нужно. Он сильнее прижал коленом шею девочки, услышал характерный хруст и тело жертвы обмякло, давая возможность левой руке выполнить задуманное.

Внезапно земля разверзлась под ними и два тела, одно молодое, но уже мертвое, а второе старое, с перекошенным то ли от дикой страсти, то ли от ужаса лицом, безмолвным камнем ухнули в образовавшуюся тьму. Какое-то время туда же, в эту яму с тихим шорохом ссыпался песок, образуя вокруг достаточно большую воронку, а потом все замерло, затихло.

Никто не видел, как огромная темная птица, почти сливающаяся с вечерним мраком, с шумом поднялась с насиженного места на стреле башенного крана и сделала большой круг над стройплощадкой. Влетев в центр этого круга, она резко поднялась выше, а затем камнем рухнула вниз, распавшись во время падения на тысячи клубящихся чернотой точек. Землю, строительные материалы и готовые бетонные конструкции оросил мелкий, ледяной дождь.

- Тебе что - делать не хрена, добровольно туда лезть? Тебе жить надоело?!

Я слегка опешил. Это что за скрытые угрозы и попытка вежливо послать куда подальше? Однако!

- А что такое? - почти искренне удивился я. - Этот дом полностью находится на балансе города. Не одна квартира в нем не приватизирована, а это значит, что собственником де-юре, впрочем, как и де-факто является администрация. Я конечно понимаю, что...

- Ничего ты не понимаешь! - оборвала меня женщина и махнула на меня рукой. - Да и никто в вашей этой самой... администрации не понимает! Только вот что я тебе скажу, подрядчик ты, залетный, не так все просто тут у нас, как тебе кажется! Проклят наш дом и стоит он на проклятом месте!

На подобные громкие заявления пьяной почти в зюзю мадамы мне оставалось лишь хмыкнуть и покачать головой. Ой, не просто сегодня у меня день начался, ой, не просто!

- Ты вот что скажи мне, парень, ты, когда в дом вошел на первый этаж заглядывал? - спросила женщина и видимо для того, что усилить значимость задаваемого вопроса продемонстрировала мне поднятый вверх указательный палец правой руки.

Я кивнул.

- И ничего странного там не заметил?

- Не живет там никто.

- Ага! Пятерка тебе за сообразительность. Теперь ответь мне - почему? - она попыталась сдержаться, но все же громко икнула.

Я лишь пожал плечами. Действительно, почему? Признаться честно, этот вопрос меня и самого очень волновал. Какой-то бермудский треугольник у них там на первом этаже. Невадская зона пятьдесят два!

- А потому, что жить на первом этаже совершенно невозможно! Потому что слишком близко там к центру проклятия. Душу там простому человеку выворачивает так, что он либо в петлю лезет, либо с топором на людей кидается.

Тетя помолчала, потом вздохнула и продолжила негромко:

- А еще у нас здесь вот как бывает: заселится гражданин, живет себе тихонько, никого не трогает, планы на дальнейшее свое будущее строит и тут... раз! Бесследно пропал жилец. Словно черти за ним ночью пришли и с собой в этот подвал утащили! Был человек, ел, пил, срал и вдруг не стало его, пропал с концами! У нас где-то на третьем этаже квартирка есть, куда барахло таких пропавших сваливают. Сходи, как время будет, полюбопытствуй.

- Не может быть! - вырвалось у меня невольно.

- Тю-ю, не может! Говорю тебе - построен наш дом на проклятом месте! Может тут кладбище было и теперь живем мы все тут на старых, не упокоенных костях! А может еще что-то… Например, капище какое древнее!

Говоря это она, как мне показалось, даже слегка протрезвела. Нездоровая, желтушная бледность на обвислых щеках пьянчужки сменилась на легкий румянец, а местами даже на багровые пятна.

"О-о-о, - подумал я. - Мадам понесло в какие-то древнеславянские дебри! Этак мы до сути нашей беседы долго добираться будем".

- Это все, конечно, познавательно, но скажите мне, уважаемая, есть ли у вас в доме старший? Я имею в виду, человек, который следит здесь за порядком и решает неотложные вопросы.

- Старший? - женщина пожала плечами, пьяно усмехнулась и произнесла: - Если только Васька Гопник. Этот гад иногда пытается здесь свои порядки навести. Да только нихера у него не выходит! Живет он, конечно, здесь давно, лет десять, если не больше. Но сейчас перебрался на самую верхотуру, на пятый этаж. Хотя жил до этого на втором. Видно не сдюжил близкого соседства с чертями, сбег под крышу.

- А у него могут быть ключи от подвала? - с надеждой спросил я.

- С чего бы это? Он хоть и здоровый бугай и пытается из себя чего-то изобразить, но так-то самое настоящее ссыкло. Он через центральный подъезд и не ходит никогда, не то чтобы в подвал спускаться. На кой ему ключи?

- Охренеть, как здесь все сложно. Что же вы всего так боитесь?! - спросил я, а сам подумал - и на кой черт здесь таким жильцам бомбоубежище, если они так боятся подвала в собственном доме?

Единственно, что приходило мне в голову, так это то, что после капитального ремонта общежития, подобных персонажей по-тихому от сюда переселят. Куда-нибудь подальше от города, на периферию.

- А ты сам туда сходи, касатик, раз смелый такой! - криво и зло усмехнулась тетя. - На словах вы все смелые! Пришлые засранцы!

- Да я бы с удовольствием! - начал терять я терпение. - Как только найду ключи от той чертовой двери, что закрывает проход в вашу персональную преисподнюю, так сразу же туда и отправлюсь.

- А чего их искать? Там они, на первом этаже, в ящике лежат. Его еще мой Сашка с товарищем своим смастерили и повесили на стенку, чтобы под рукой всегда были...

- Какой ящик? - быстро спросил я.

Гребаная тетка с самого начала знала, где находятся нужные ключи и морочила мне голову? За мои же деньги? Вот зараза!

- Так это... Где ящики почтовые висят... Висели. Там их все почти оторвали, чтобы сдать на металл... Там в стене закуток небольшой - его с площадки и не видно совсем. Надо пройти чуть дальше и тогда... Сразу, слева...

Тетка совсем запуталась. Ко всему прочему язык у нее внезапно начал заплетаться все сильнее, а глаза, невероятным образом разом потухли, полностью утратив последние признаки вменяемости.

- Может покажите где? Я вам, все-таки, денег дал.

Женщина хмыкнула. Помолчала немного, потом предложила:

- Ты в тридцатую квартиру стукнись. Там один мальчик живет со своей мамашей... Антошкой звать. Он немного дебил, но в целом безобидный. Дашь ему пару сотен - он тебя проводит и покажет. Наверное…

Она вдруг встрепенулась, словно ее что-то толкнуло изнутри, не без труда поднялась, при этом сильно качнувшись из стороны в сторону и уставилась на меня.

- Ау... ау... аудиенция окончена! - заявила она и величественно, почти по-царски указала мне рукой на дверь. - А теперь - пиздуй отсюда! Мне спать пора.

Глава 5

Мальчик из тридцатой квартиры оказался ростом повыше меня, широк в плечах и с редкой, но местами слишком разросшейся растительностью на лице. Юношеское, не знавшее что такое бритва лицо было простым, лучилось дружелюбием и любопытством. Дверь своей квартиры парень открыл почти сразу, как я постучал.

- Вам чего?

На парне был синий спортивный костюм, старый, местами затертый чуть ли не до дыр, но чистый. На ногах кеды. Точь-в-точь такие же, как у моего отца на старой черно-белой фотографии, где тот, в компании друзей из стройотряда позирует на фоне бескрайней тайги и стоящей на опушке тяжелой строительной техники.

- Антон? - спросил я.

- Да, - парень энергично кивнул. - А вы кто?

- Меня зовут Сергей. Мне посоветовали обратиться к тебе за помощью. Дело в том, что я и мои друзья собираемся отремонтировать ваш дом. Мне сказали, что ты знаешь, где находится ключи от двери, что ведет в подвал.

После моих слов Антон, до этого открыто улыбающийся, вмиг переменился лицом, став серьезным. Он шагнул из квартиры, аккуратно меня при этом отодвинув, и прикрыл за собой дверь.

- Тсс-с! - Антон приложил палец к губам. - Не говорите громко, а то мама услышит. Она рассердится, если узнает, что я опять ходил в подвал. Так-то она у меня добрая, но страсть как не любит, когда я делаю что-то, что она мне запрещает.

- А сколько тебе лет? - не смог не спросить я, так как совершенно запутался в своих ощущениях; на вид вполне взрослый, физически крепкий парень, но то, как ведет себя и как говорит - сущий ребенок.

- Семнадцать, - на секунду задумавшись, ответил парень. - Но мама говорит - это неважно. Я ее сын и я должен всегда и во всем ее слушаться!

- Ну хорошо. Маму мы не станем расстраивать и ничего ей не расскажем. Но ты сможешь сейчас со мной спуститься на первый этаж и показать, где там у вас потайной ящик, в котором хранятся нужные мне ключи?

Парень оглянулся на свою квартиру, перевел взгляд на меня и виновато улыбнулся, будто говоря: "я бы с удовольствием, мне не сложно, но у меня же там мама и она не разрешает!"

- Я заплачу тебе двести рублей, - сказал я, думая при этом, что придется занимать у кого-нибудь из ребят - налички у меня с собой больше нет. - Мы просто сходим с тобой на первый этаж, и я тебе заплачу. Купишь потом чего-нибудь... вкусненького.

- Мама сейчас спит. Так-то она почти никогда днем не спит, но последнее время она сильно болеет и поэтому спит. Даже днем.

- Ну и очень хорошо! - обрадованно произнес я. - В смысле хорошо не то, что твоя мама болеет, а то, что она сейчас спит. Значит она точно не узнает, что ты куда-то ходил.

- Это да, но вот только вдруг она проснется?

Парень смотрел куда-то в сторону и невинно улыбался. Он явно набивал себе цену. Дурачок-то он, конечно, дурачок, но как стрясти с незнакомца побольше денег за пустячную услугу знал неплохо. С такими талантами ему можно и продавцом на рынок устраиваться.

- Пятьсот, - сдался в итоге я.

- Идет! - радостно осклабился Антон, выходя из квартиры и закрывая за собой дверь. - И еще - вы возьмете меня с собой.

- Как это? - не понял я. - Зачем?

- Я пойду с вами, и я вам помогу, - перейдя на громкий шепот, зачастил Антон. - Вы ведь там никогда не были? Не были. Вот! А я там был. Три раза был. Я вам там все покажу и потом помогу оттуда выйти. Если там не туда пойдешь или не туда свернешь, то можно и не вернуться. Они не отпустят!

- Кто они и почему не отпустят?

Я окончательно растерялся. В памяти почему-то всплыли слова пьяной тетки и ее пьяный бред о чертях. Неужели и этот перец запоет ту же песню? Что здесь за жильцы такие? У всех в головах сплошные суеверия! Хотя, чему тут удивляться? Что ждать от сильно пьющей мадамы почтенного возраста и пацана, явно не отличающегося большим умом?

Антон в ответ на мой вопрос лишь хитро улыбнулся. Затем он кивнул сам себе, видимо решил, что раз я молчу, то автоматически согласился на его условия и пошел вперед, странной, словно пританцовывающей походкой. Он шагал широко, а когда мы дошли до лестничных пролетов, начал очень быстро спускаться, перепрыгивая через три ступеньки. Мне, чтобы не отстать, пришлось не плохо так ускориться.

Догнал я его уже на площадке первого этажа, где в левом, самом темном углу парень ткнул рукой в едва заметный, покрашенный в цвет стен металлический ящик.

- Здесь.

Я подошел, потрогав дверцу, у которой отсутствовала ручка, убедился, что она заперта. Вот же дьявольские козни! Сколько же можно?!

- Ха-а! - радостно улыбнулся парень. - Его так просто не открыть, здесь хитрый замок установлен! Дядя Коля его сделал и мне однажды показал, как он работает.

- Ну тогда открывай, - стараясь не показывать своего раздражения, предложил я Антону.

Тот кивнул, видимо довольный своей значимостью и ладонью несильно нажал на верхний правый угол хитроумного изделия. Что-то негромко щелкнуло и, о чудо, дверца приоткрылась. Парень сунул руку в утробу ящика и через мгновение я увидел небольшую связку ключей. Антон потряс ею в воздухе и тут же сунул себе в карман. Затем весьма фамильярно мне подмигнул и уставился выжидающе.

- Сейчас, - сказал я и вышел из подъезда.

Очутившись на улице, где громко и радостно щебетали птицы, и грело ласковое весеннее солнце, я с облегчением вздохнул. А в голове вдруг появилась четкая мысль, будто я только что покинул крайне нехорошее место, при этом сумев избежать каких-то серьезных неприятностей, оставив их позади. Что-то очень жуткое, грязное, от чего следует бежать как можно дальше и при этом, ни в коем случае, не оглядываться. Ко всему прочему, у меня вдруг сложилось четкое ощущение, что кто-то зло пялится мне в спину.

Я оглянулся, слегка ошарашенный нахлынувшими чувствами и непонимающе уставился на исписанную разноцветными каракулями граффити дверь. Интересно, что они означают? Ведь тот, кто их писал явно пытался что-то сказать этими своими непонятными простым смертным крючками и загогулинами? Или это всего лишь простые каракули?

- Ты тоже это почувствовал?

Ко мне подошел Виталий. Он улыбался.

- Что именно?

- Неприятный холодок и мурашки по спине, - пояснил мужчина. - Странный дом. Чтобы в нем жить надо быть или вечно пьяным алкашом или сатанистом-мазохистом каким-нибудь.

- Просто здесь атмосфера такая, - сказала, подходя к нам Марина. - Тут кругом такая безнадега жуткая, что я просто диву даюсь!

Она указала куда-то рукой.

- Вон, смотрите.

Я проследил куда показывала наша экономист и поморщился, наблюдая нелицеприятную сцену. Какой-то крайне неопрятного вида мужик, в темно-сером пуховике стоял возле старой и ржавой "волги" и, тяжело облокотившись на нее левой рукой, мочился на ее заднюю дверь и колесо. При этом он раскачивался как при штормовом ветре, что однозначно указывало на крайнюю степень его опьянения. Ну и еще на то, что у него теперь сырые ботинки, а возможно и брюки.

- Картина маслом, - негромко прокомментировал Виталий. - Критика советского автопрома. Маргиналы тоже человеки, и они желают иметь хорошие автомобили.

- Хватит юмора, - серьезно сказал я, ощущая, что неприятное, давящее чувство на душе тает как снег под жарким майским солнцем.

- У меня к вам дело, - продолжил я. - Ключи от двери найдены, но для их получения необходимо завершить начатый мной непростой квест. Тысячу я уже уплатил за сомнительные сведенья, осталось вбухать еще пятьсот. К сожалению, налички у меня с собой больше нет, так что вынужден обратиться к вам. Как говориться - в долг, по-братски, до получки.

Виталий многозначительно цыкнул и развел руками, а Марина, усмехнувшись, полезла в свой рюкзачок и достала оттуда темно-красной кожи кошелек.

- Расписочку бы с вас взять, Сергей Владимирович. Чтобы, как говорится, не смогли, при случае, соскочить.

- Не боись, - подыграл я девушке, забирая у нее купюру. - Верну в срок и с процентами.

Потом я вдруг замер, задумавшись. А зачем, собственно, нашей хрупкой и такой женственной бухгалтерше лезть вместе с нами туда, в этот грязный, страшный подвал. Что мы сами не сможем записать и сфотографировать все что требуется? Соберем все нужные данные и в лучшем виде доставим ей. Пусть разбирается. Если вдруг что-то упустим - не беда. Спустимся в этот гребаный подвал еще разок.

- Кстати, Мариночка, мне тут в голову одна идейка пришла. Думаю, что наши планы кардинально поменялись. Дело в том, что за твои деньги я собираюсь нанять для нас проводника из местных. Молодой, крепкий парень. Расторопный и сообразительный. Так что получается, что в предстоящем мероприятии, где, кстати, темно и много пыли, мы вполне сможем справиться и без тебя. Смело вызывай такси и езжай домой. На сегодня твоя задача - это быть на связи и терпеливо дожидаться от нас собранные данные.

- Но как же, - начала было возражать наша бухгалтер и она же экономист, но я постарался оставаться непреклонным.

- Камеры и у нас в смартфонах имеются. Мы сами все что нужно запишем и сфотаем. Тебе потом только останется по полочкам разложить, красиво нарисовать и спокойно посчитать сколько эта красота будет стоить. Совершенно не вижу смысла лезть тебе в этот грязный подвал.

Марина молча смотрела на меня, внимательно слушая, а затем вдруг упрямо замотала головой.

- Нет уж! - твердо заявила она. - Расчет и приблизительную смету можно делать только после того, как все своими глазами посмотришь и своими руками пощупаешь. И рисовать вам я точно ничего не буду. У вас для этого прикормленный фрилансер имеется - шибко креативная и как огонь жгучая!

Это она про Таню - молодую симпатичную и, действительно, немного через чур эмоциональную девушку. Что-то как-то не заладилось с ней у Марины. Не смогли они найти общий язык. И все бы ничего, но не так давно у меня с Татьяной конфуз случился, свидетелем которого стала добрая половина нашего коллектива. Остальная половина, естественно, очень быстро была введена в курс дела первой половиной. Таня работает на удаленке и само собой офисный дресс-код соблюдать ей нужды нет, вот и вышло, то что вышло...

Однажды обсуждаем мы с ней очередной проект, страсти у нас кипят, мнения сталкиваются, от чего все вокруг не по-детски искрит и нагревает воздух. Каждый, в силу своего темперамента, старается донести до оппонента гениальную правильность собственной идеи и указать на хромую корявость идеи оппонента. У нас, кстати, подобные баталии с девушкой Таней не редки и некоторые коллеги уже задавали мне вполне закономерный вопрос - что, собственно говоря, за собака между нами пробежала? Но не в этом суть. В определенный момент девушка, сидя у себя дома за столом перед монитором, вдруг резко вскакивает, наклоняется ближе к камере и кричит мне, что я ничего не понимаю и лезу туда, куда лезть не надо. Затем распрямляется и, стоя в полный рост, продолжает вещать мне о трудностях работы с человеком, который не хрена не смыслит в колбасных обрезках. При этом камера чуть сдвигается и я, а также еще пара человек, что дефилировали поблизости, имеем возможность наблюдать в мой монитор весьма пикантную картину. А именно то, что на Татьяне в данный момент, коротенькая блузка, а ниже только аккуратные розовые трусики. Вполне себе симпатичные и, как по мне, достаточно целомудренные. Если бы не яркий, задиристый принт на самом пикантном месте. Мордочка хомячка, с забавными ушками и щечками, и очень опасными, даже на принте передними резцами.

- Ой! - через секунду опомнилась Таня, пролепетала негромко "извините" и тут же отключилась.

Через минуту от нее пришло сообщение, что она еще раз извиняется и, все тщательно взвесив, полностью согласна с моей точкой зрения на возникшую проблему. Заверила меня, что сделает все так, как я ей советовал.

- Теперь, как честный человек ты обязан на ней жениться! - высказался кто-то, на что я отшутился, что был бы не против, вот только жена не разрешает. На вопрос - а когда это я успел обзавестись семьей, я ответил, что женат на работе. И уже очень давно. Марина тогда заявила, что Татьяна проделала сей фокус специально, желая шефа либо совратить, либо банально смутить.

- К тому-же, мы с вами договаривались, - вырвала меня из воспоминаний Марина.

Я вздохнул. Это правда - наш экономист сама была инициатором сегодняшней вылазки с нами и получила на то мое согласие. Дело в том, что не так давно у девушки появился молодой человек, всерьез увлекающийся городским диггерством. Этот парень был из той породы чокнутых, что в свое свободное время лазят по канализациям, ищут заброшенные бункеры, тайные застенки КГБ и библиотеку Ивана Грозного. И наша на вид такая миниатюрная и хрупкая экономист решила, помимо основных рабочих задач, что ждали бы ее на объекте, еще и приобщиться к адреналиновым ощущениям и вкусу безумия своего нового знакомого. Заодно, как мне думается, проверить у себя наличие или отсутствие такой крайне неприятной штуки как клаустрофобия.

- Я не одобряю, - сказал я со всей возможной серьезностью. - Дом этот... плохой. Первый этаж, вообще оказался заброшен. Со слов жильцов - там невозможно жить, так как подвал фонит каким-то древним проклятием.

Похоже зря я это сказал. Ох, зря! После моих слов, глаза девушки вдруг вспыхнули восторгом и неподдельными любопытством.

- Да ладно?! Это жильцы дома так говорят? А есть какие-то реальные подтверждения? Они что-нибудь рассказывали, да?

- В девяностые милиция в этом подвале кучу трупов обнаружила, - попробовал дожать я девушку, но вышло только хуже.

- Класс! - воскликнула она. - Идемте скорее. До ночи нам оттуда обязательно надо вернуться!

- Сейчас же еще утро, - удивился Виталий. - Чего нам целый день там шарахаться?

Но Марина, похоже, его не услышала. Она шагнула вперед, быстро набрала уже известный ей код и открыла дверь в подъезд.

***

Антон сидел на третей, если считать снизу ступени и разглядывал один из ключей на связке. При этом, он что-то тихо бормотал себе под нос и улыбался. Я на мгновение усомнился в правильности решения взять этого парня с собой. Молодой, сильный и не адекватный - и зачем мне такие приключения?! Но вот он увидел нас, быстро спрятал ключи в карман куртки и спросил:

- Ну как, мы идем, наконец?

Я достал пятихатку и протянул ему, после чего сразу же, без разговоров, получил на руки заветную связку ключей.

- Познакомьтесь, это Антон, - представил я парня своим коллегам. - Он будет нашим проводником. Покажет, что и как там в подвале, подскажет куда ходить можно, а куда не стоит.

- Верхний замок легко открывается, а нижний - надо сильно нажать на дверь, чтобы он открылся. Дядя Коля говорил, что дом постоянно дает усадку и поэтому дверь так перекосило, - сообщил подробности Антон.

- Дядя Коля это твой сосед? - спросил я.

- Ага. Он умер почти год назад. Я с ним еще с детства знаком. Он всегда сильный был, только водки пил много. А однажды он с другим соседом, (я его имени не знаю), поспорил, что ночью, в двенадцать часов пойдет в подвал и доберется до кузнеца. Там он скажет ему, что он уже всех задолбал, когда по ночам своим молотком грохает по наковальне.

- Кузнец? У вас что, в подвале дома кузница была? Что за бред?

- Почему была? - парень искренне удивился. - Она и сейчас есть. Ночью, когда кругом тихо, то очень хорошо слышно, как кузнец своими железками стучит. Звонко так, почти как колокол в церкви.

- Расторопный и сообразительный, говорите? - с нескрываемой издевкой сзади мне на ухо прошептала Марина.

- Ладно, - я опять чувствовал раздражение; черт меня дернул связаться с этим великовозрастным дурачком! - Давайте, наконец, сделаем свою работу и поскорее вернемся в офис.

Я подошел к двери и стал подбирать ключ для верхнего замка. В связке имелось пять ключей и было не совсем ясно который из них подходящий.

- Дядя Коля спор выиграл, - неожиданно продолжил Антон. - Он сходил в полночь в подвал и принес оттуда большой и тяжелый молоток. Ручка у него деревянная и на ней какие-то странные узоры нарисованы. Глубокие и дочерна опаленные. Как будто их кто-то разогретым до красна гвоздем нарисовал. Я однажды попробовал так на доске свое имя написать, но обжегся сильно. Меня потом мама ругала, а руку пришлось мазать вонючей мазью и бинтом бинтовать...

Я со второй попытки смог, наконец, подобрать нужный ключ. Два оборота и готово.

Антон продолжал рассказывать:

- Другой дядька, тот который проиграл, принес на следующий день проспоренную водку, как и обещал. Вот только дядя Коля ее уже не смог выпить. Он повесился у себя на кухне.

- Какой кошмар! - не сказала, а весьма эмоционально выдохнула Марина и мне показалось, что девушка в полном восторге от происходящего.

- А перед тем как повесится дядя Коля свою жену убил, - продолжил Антон. - Он ударил ее по голове тем самым молотком, что принес из подвала. Молоток там рядом лежал с тетей Людой. В большой такой луже крови. Я сам все видел. Своими собственными глазами!

В этот раз никто ничего комментировать не стал. Повисла тишина, которую нарушал только я, бряцая ключами и чуть слышно чертыхаясь от злости и переполнявшего меня напряжения - второй, нижний замок никак не хотел открываться. Мне потребовалось еще минуты три, прежде чем я смог с ним справиться.

Громко щелкнуло и дверь с противным скрежетом подалась мне навстречу. Резко и быстро, будто дверь была под напряжением. Словно что-то, что давно хотело выбраться наружу, давило на нее с той, внутренней стороны. На мгновение, я даже испугался, вспомнив, как и чем меня встретила случайно открытая мной квартира на первом этаже. Но нет, обошлось. Воздух был достаточно свеж, прохладен и в нем не было столько пыли. Пахло, конечно не полевыми цветами, но и каких-то резких, неприятных запахов я не почувствовал.

- Идем?

Я оглянулся, подспудно ища одобрения, а скорее поддержки у своих коллег, но мой взгляд натолкнулся на лицо молодого человека по имени Антон. У него было такое выражение, словно он только что выиграл миллион в лотерею и все, что ему теперь осталось, это спуститься с нами в подвал и там получить свой выигрыш.

"Очень надеюсь, что парень не буйный!" - мелькнула мысль в моей голове и тут же растаяла, уступив место другим думам, куда более актуальным сейчас. Я смотрел на открывшийся перед нами спуск в подвал, на плохие, местами сильно сколотые, раскрошившиеся от влаги и, скорее всего, от отсутствия нужного количества цемента в составе бетона, ступени, а в душе снежным комом росло беспокойство. Идти вниз не хотелось. От слова - совсем! Внутри, сильно раздражая, зудело вбитое с детства, написанное кровью правило - никогда не лезь туда, куда не знаешь, не ныряй в незнакомых местах.

- Это поначалу только страшно, а потом проще станет. Здесь так всегда, - вдруг ставший серьезным, заявил Антон.

Парень аккуратно протиснулся в дверной проем и прижавшись к левой стенке стал спускаться вниз. В его руке вдруг появилась какая-то странная, черная вещица и он несколько раз кистью руки сжал ее. Послышалось негромкое жужжание. Фонарик. Что-то подобное мне доводилось видеть. Давно, еще в детстве, у деда в деревне. Называется, кажется, жучок.

- Ступени делать придется, - не радостно заметил Виталий, выглядывая из-за моего плеча. - Из чего они их только сляпали, деятели?!

Он перевел взгляд на меня и повторил мой вопрос:

- Идем?

Я кивнул и, отбросив в сторону все тревожные мысли, начал спускаться.

Виталий и Марина почти синхронно кивнули, всем своим видом показывая, что они готовы внимать.

Виталий, он же Виталий Борисович тридцати двух лет от роду, невысокий, кряжистый мужчина, черноволосый, с открытым, добродушным лицом, в котором проглядывались легкие азиатские черты, с потрясающей рабочей хваткой и настоящей русской смекалкой "мастера на все руки". Мой помощник, на которого я всегда могу смело положиться. В свободное от работы время, а у него этого времени выпадает не так уж и много, предпочитает рыбалку и садово-огородные наезды на дачу к любимой теще. Где утро и день для него - это вскопать, полить, забор поправить, а вечер - шашлыки и русская банька.

Марина - двадцатипятилетняя, милая девушка, с легкими как пух русыми волосами. Не высокая, чуть полноватая, но с прелестной, очень женственной фигуркой и весьма симпатичной мордашкой. Основным шармом, с моей точки зрения были ее большие темно-карие глаза, которые почти всегда, не зависимо от сложности ситуации горят огнем юношеского задора и оптимизма. Милое создание, девочка-зажигалка, частенько куда-то спешащая, при этом оставляющая за собой легкий шлейф свежего аромата розы и шафрана. Однако, не следует забывать, что она единственная в нашем небольшом коллективе девушка, которая имеет высшее экономическое образование, усиленное трудолюбием и ответственностью. Обожает киновселенную марвел, хардкоровые компьютерные игры и котиков. Мужа, как, впрочем, и официального жениха у Марины, на данный момент, не имеется, но коты, в количестве двух штук на ее однокомнатной жилплощади наличествуют. Главный и единственный экономист нашей небольшой фирмы большую часть своей деятельности вела на удаленке и поэтому все два представителя кошачьих в отсутствие ухода и всяческого внимания к их персонам пожаловаться не могли.

- Итак, - продолжил я. - Перед вами отданный нам на растерзание объект. Улица Индустриальная, дом 13а. Как я всем и обещал - дом сложный и со стороны выглядит как готовый рухнуть, огромный каменный сарай. Изнутри... Ну, это мы с вами скоро увидим. Напоминаю, что наша основная цель на сегодня это подвальное помещение данной постройки и все имеющиеся там коммуникации. Архитектурный отдел администрации города в этот раз нас огорчил и не смог предоставить хоть сколько-нибудь точного плана дома. Схема коммуникаций имеется, но у меня есть подозрение, что она не соответствует реалиям. Что-то откровенно бредовое там изображено. Словно пьяный дворник на коленке нарисовал, по памяти, на "отстаньте!". Так что, помимо прочего, наша с вами задача еще и схему всех имеющихся подключений изобразить на бумаге, а затем и в электронном виде. Ну и сам план подвала - несущие стены, перегородки, имеющиеся в наличии сарайки. Их, кстати, все придется убирать, так что визги и проклятия от местного населения нам вряд ли удастся избежать.

- В этом доме живут люди? - повторила мой, не так давно заданный Егору вопрос Марина. - По внешнему виду дом как будто не жилой. Его сносить давно пора или он сам рухнет!

- Жилой. Но не весь. Подозреваю, что в нем остались только те, кому некуда в этой жизни больше податься. Но, несмотря на возможные проблемы с местным населением, мы с вами, как всегда, работаем строго в рамках правового законодательства.

- Они же наверняка коммуналку не платят, - сделал предположение Виталий. - Я бы точно не платил, доведись мне жить в такой халупе.

- Не платят, - согласился я. - И управляющей компании у них нет. Так что рассчитывать нам придется исключительно на собственные силы. Я вам это еще вчера озвучил. И да, мне тоже вся эта ситуация не нравится, я тоже не в восторге от предстоящих трудностей. Более того, скажу откровенно, не скрывая, пока, как говорится, мы еще на берегу - у меня от этого дома мурашки по всему телу бегают! Предчувствие у меня какое-то нехорошее...

- Да ладно вам, шеф! - Виталий улыбнулся. - Домик, конечно, стремный, спору нет, но это всего лишь работа. Обычный заказ. Более трудоемкий и, наверняка, более грязный, но всего лишь заказ. У нас их, этих заказов, уже под сотню за спиной. Справимся!

- Конечно справитесь, - поддакнула наш экономист. - Вы просто обязаны справиться! Город очень неплохо платит за эту работу. К тому же, авансовый платеж уже поступил. Вот!

Девушка протянула мне свой планшет, на котором была открыта банковская страница с извещением о поступлении на счет денежных средств. Неплохая, кстати, сумма там была нарисована, полностью соответствующая обещаниям Егора. А мне казалось, что приятель в последней нашей с ним беседе оговорился или просто решил немного слукавить, чтобы окончательно меня уговорить.

- Да, не плохо, - вынужден был согласиться я. - Но давайте пока не будем сильно радоваться. Нам еще не известен полный объем работы и не надо забывать о сроках...

- Так пойдем и посмотрим, что нас там ждет. А после этого уже и за голову хвататься станем! - усмехнувшись, сказал Виталий и первый выбрался из салона автомобиля. За ним тут же последовала Марина.

- Ну... я вас предупредил, - вздохнул я и полез наружу, где утреннее майское солнце бодро карабкалось вверх по чистому, почти полностью лишенному облаков небосклону, приятно согревая и щедро одаривая своей энергией все живое.

Вот так мы и стояли втроем на небольшом клочке потрескавшегося асфальта и смотрели на высившееся перед нами строение. Странное, некрасивое, совершенно не располагающее к тому, чтобы стремиться в нем жить.

- Да-а-а! И на самом деле - стремный домик, - негромко озвучил наши общие мысли Виталий.

Он был в пятнистом тактическом костюме, удобном, не стесняющем движения, в котором хорошо и в лес, и на рыбалку, и в подвал многоэтажного дома. Я же сегодня вырядился в свой старый, сохранившийся еще со времен студенчества джинсовый костюм, на котором имелось всего пара заплаток - аккуратных и почти незаметных. Костюмчик был удобен и его было совершенно не жаль испачкать или порвать. А вот наша экономист принарядилась так, словно собиралась прогуляться в парке, а затем весело посидеть в молодежной кафешке. На ногах новые, белоснежные кроссовки, модные темно-серые джинсы, черная в обтяжку водолазка, которая, нужно заметить, весьма выгодно подчеркивала округлые формы девушки. И светло-синий пиджачок. Ох, боюсь основательно перепачкает она свой весенне-позитивный наряд в этом подвале, куда много лет не заглядывал не один работник ЖКХ.

- А на этот дом смотришь и как будто ноябрь вокруг, - вдруг сказала Марина и на ее симпатичное курносое личико набежала легкая тень печали.

- Постсоветский готический стиль. Дешево, сердито и ни как у всех! - попытался пошутить Виталий, но безрезультатно - Марина даже не улыбнулась.

Мужчина на это лишь пожал плечами и открыл багажник машины, чтобы извлечь оттуда заранее приготовленный нами нехитрый скарб. Капроновый шнур, фонари, пару лазерных измерительных приборов и прочая нужная в нашей работе мелочь, что мы свободно разместили в двух крепких туристических рюкзаках. Ведь оказавшись на месте нам предстоит все замерить, записать и что-то сфотографировать. После этого нам придется составить план и подготовить смету. Далее смета исправляется, согласовывается, утверждается. И только тогда мы завозим на объект оборудование, людей и начинаем впахивать. Крушим и ломаем, а затем строим, приводя помещение в подобающий вид и наделяя его необходимым функционалом.

После окончания работ в подвале должны будут появиться генераторная, с запасом топлива и новым распределительным щитом, две пятисотлитровых емкости для воды, отдельное, закрываемое помещение для продовольственного склада, новые вентиляционные каналы с фильтрами, канализация. Короче говоря, все необходимое для краткосрочного выживания не менее сотни людей в условиях возможных боевых действий. Примерный план-схема у меня имелся, оставалось только попытаться наложить его, этот план, на существующее в реальности помещение. То, которое нам предстоит сейчас исследовать. Помещение, в которое мне, по непонятным для меня до конца причинам, очень не хотелось соваться.

***

- Кодовый замок? - Марина, оказавшись возле двери первой, потянула за криво приваренный к дверному полотну угольник, который выполнял роль ручки.

Дверь оказалась закрыта.

- Сто лет таких замков на подъездных дверях не видела, - призналась девушка. - Сейчас же везде домофоны поставили! А тут такой анахронизм...

- Сюда еще цивилизация не добралась, - предположил Виталий и тут же дал идею: - Попробуй набрать тридцать восемь.

Марина кивнула и двумя своими изящными, с неброским, но все равно красивым маникюром пальчиками поочередно вдавила подсказанные Виталием цифры. Замок щелкнул, и дверь, негромко скрипнув, приоткрылась.

- Откуда узнал? - удивилась Марина, отходя чуть в сторону и позволяя Виталию полностью распахнуть перед ней дверь.

- Все просто, мадмуазель, - усмехнулся мужчина. - У замка этот код установлен изначально. Еще на заводе, так сказать. После монтажа имеется возможность код сменить, что, кстати, настоятельно рекомендует сделать производитель. Как это провернуть - в инструкции все подробно описано. Но вот только кто это будет делать и на фига это здесь кому-то надо?

Подъезд встретил нас прохладным полумраком и тишиной. Узкий, как в домах "хрущевках" лестничный пролет, бетонный и некрашеный, с гнутыми невидимой силой железными перилами уходил наверх, на площадку первого этажа. Здесь же, в небольшом предбаннике, с левой стороны имелась еще одна дверь. Пониже и поуже чем подъездная, но тоже металлическая.

- Закрыто! - проявив чудеса смекалки, заметил Виталий и пару раз, видимо для проформы, с силой дернул на себя старую и местами ржавеющую, но все еще крепкую дверь. Та легко устояла.

Как я смог рассмотреть, в двери имелось целых два сувальдных замка и мне пришлось основательно задуматься над вопросом как их половчее открыть. Можно конечно поступить просто и прибегнуть к помощи болгарки и ломика, но курочить чужое имущество, кому бы оно не принадлежало, не хотелось. К тому же, дверь на будущей нашей стройплощадке необходима жизненно, дабы минимизировать доступ к месту работы посторонних лиц. Мало ли. Да и инструмент на объекте можно будет на ночь оставлять - не каждый же раз его с собой увозить.

- Придется поговорить с жильцами, чтобы выяснить у кого ключи, - сказал я, с минуту подумав. - Оставайтесь пока здесь, а лучше ступайте на улицу, где сегодня так тепло и солнечно, а я пройдусь по квартирам и поспрашиваю. Может у них все же есть главный по дому? Как-то же они должны решать общие бытовые вопросы?

Ребята, не заставляя долго себя уговаривать, выскочили на улицу, а я, невольно поежившись от предчувствуя возможных неприятностей, поднялся на широкую площадку первого этажа.

Дом. Милый дом... Для кого-то, вероятно... Но я никак не мог себе представить, как здесь, в этом подъезде молодые мамочки паркуют свои коляски, а детишки постарше - самокаты и велики. Или молодую, влюбленную парочку, жмущуюся друг к другу в самом темном углу. Совершенно немыслимо здесь...

Тихо, темно. Пахнет сыростью и пылью. Что самое странное, я совершенно не чувствую запаха жилья. Обычно в подъездах жилых домов, будь то старый дом или новостройка, всегда присутствуют всевозможные специфические ароматы. Запах еды, животных, женских духов или мужского одеколона. Запах алкоголя или табака, в конце-то концов. Здесь же... Сырой бетон и как будто запах земли. Или грязи. Застарелой, полуразложившейся. Запах старого, нежилого помещения, откуда давным-давно сбежали даже мыши.

Я огляделся. С площадки влево и вправо от меня уходили два длинных, темных коридора. В начале каждого из них имелись двойные деревянные двери. Давно сломанные, лишенные положенных им стекол и с большими, сползающими рваными кусками струпьями серо-голубой краски. Одна из дверей левого от меня коридора вообще висела на одной петле, облокотившись углом о стену.

"Пойду направо!" - почему-то решил я, видимо не желая пока контактировать с почти полностью упавшей дверью.

Дом подобного типа имел не совсем стандартную для общежития планировку. Слишком длинный он был для своего класса. Три подъезда, с основным входом через центральный, тот, куда мы зашли с ребятами. Пять этажей и на каждом из них, по всей длине дома общие коридоры. В них, почти что друг напротив друга, были расположены двери, ведущие в отдельные клетушки квартир. Как мне рассказал Егор, все они в этом общежитии похожи друг на друга как близнецы - однокомнатные и малогабаритные, с собственной кухонькой, где строители смогли разместить мойку и узкую, двухкомфорочную электроплиту. И еще более крохотный санузел, с метровой, так называемой сидячей ванной, больше похожей на большой тазик и, воткнутым в изголовье этой самой ванны унитазом. Плюс очень небольшая кладовка в прихожей, которую, в большинстве своем владельцы этих "хором" использовали как гардеробный шкаф. Советский минимализм в самой извращенной его форме. Настоящий сверх бюджетный человейник.

Как результат жесткой экономии пространства - квартир в этом доме получилось много. Тридцать две на каждом этаже. По шестнадцать квартир в каждом каменном рукаве. Больше ста пятидесяти квартир в доме! Мама дорогая, это сколько же мне придется обойти, чтобы решить свои вопросы, для начала - у кого хранятся ключи от подвала?

В коридоре темно, не горит не одна лампочка. Да и нет их здесь, похоже. Не прижились. Под ногами хрустит какой-то мусор. Где-то далеко впереди виден тусклый дневной свет, проникающий в коридор через узкое, сильно грязненное окно.

Достаю из кармана рюкзака небольшой, но достаточно яркий фонарик. Светодиодный, на аккумуляторе. По заявленным производителем из поднебесной характеристикам данный агрегат способен легко разгонять тьму на протяжении не менее пяти часов. Сделаем скидку на рекламный ход и известную хитрость главных производителей и продавцов планеты, дадим фонарику на работу часа три, не более. Должно хватить. К тому же, в подвале заявлено наличие освещения. Если нет - у Виталия так же имеется серьезное осветительное оборудование.

Первая дверь. Старая, но с виду крепкая. Деревяшка, клееная филенкой и выкрашенная коричневой краской. На двери ничего нет. Ни ручки, ни дверного глазка. Замочная скважина плотно забита каким-то мусором, возможно бумагой. Интересно! Вижу, что дверь открывается во внутрь. Раньше так строили. Это нормально. Несильно толкаю дверь, но ничего не выходит. Заперто. Секунду подумав, негромко стучу. Тишина. Бью по двери сильнее, кулаком. Дверь дребезжит от ударов, издает жалобный скрип и вдруг чуть-чуть приоткрывается. От неожиданности я замер и не успел среагировать, когда из образовавшегося в дверном проеме зазора на меня вырвалось облако спертого воздуха - сухого как из пустыни и предельно насыщенного пылью. Попав мне на лицо, он заставил меня зажмурится, задержать дыхание и поспешно отступить в сторону.

Запах. Я успел почувствовать его, и он мне очень не понравился. Мне не доводилось раньше бывать в таких специфических сооружениях как склепы, тем более в старых, семейных, но отчего-то сейчас у меня появилась стойкая уверенность, что там, в этих каменных могильниках пахнет именно так.

Я не сдержался и закашлялся, невольно вдыхая этот воздух и чувствуя подкатывающее из глубины сознания отвращение. Появилось стойкое желание долго и упорно отплевываться. Это как же так надо было запечатать квартиру, чтобы в ней как в консервной банке сохранилась подобная концентрация грязи и вони чего-то там сто лет назад испортившегося?!

Отступив еще дальше от открывшейся квартиры, в которой, как нетрудно было догадаться, давным-давно никто не жил, я полез в свой рюкзак и быстро нашел в нем литровую бутылку воды. Слегка дрожащими от нервного перенапряжения пальцами свинтил крышку и с наслаждением сделал несколько больших глотков.

Зайти или нет в квартиру? С одной стороны, меня терзало любопытство хоть одним глазком поглядеть, как и в каких условиях здесь жили люди и что произошло, что квартиру так тщательно «запечатали». С другой - мало ли что я там обнаружу? Вдруг что-то криминальное? И судя по запаху – такой поворот событий весьма вероятен. Там может быть все что угодно, вплоть до мумифицированного трупа. Ладно, если это труп собаки, а если, не дай бог, человека? Так что, ну его нафиг, это любопытство!

Спрятав в рюкзак воду и сбив руками частицы пыли с одежды, я пошагал дальше по коридору. Подходя к каждой двери, я стучал в нее, прислушивался и шел к следующей. Идти приходилось осторожно, внимательно глядя себе под ноги. Несколько раз на полу коридора попадались засохшие кучки экскрементов и крупные осколки битых о стены бутылок. По пути, уже ближе к концу коридора, где имелась еще одна дверь, через которую можно было выйти на следующую лестничную площадку, мне попался старый, покрытый густым слоем пыли чемодан. Средних размеров, из темно-коричневого кожзаменителя он спокойно лежал возле стены и казался целостным, не тронутым. Однако, подойдя чуть ближе, мне удалось рассмотреть следы глубокого пореза на слегка вмятой внутрь крышке. Стало ясно – кто-то давно уже проверил содержимое этого чемодана, не заморачиваясь при этом взломом замков.

В голове у меня как-то сам собой сложился четкий образ невысокого, чернявого человека, с лохматыми бровями и густой бородой, крепкими волосатыми руками, на запястьях которых ярко блестят красноватым золотом цепочки браслетов. Цыган!

Я был уверен - он где-то украл этот чемодан. Скорее всего на вокзале. Окольными путями, прикрываясь густыми вечерними сумерками, он приволок его сюда, в этот дом на окраине города, возле огромного, прилегающего к промзоне пустыря, и, не желая возиться с замками, вскрыл, легко разрезав крышку своим большим, с кривым лезвием ножом. Цыган здесь же, на полу порылся в мягкой утробе чемодана, извлекая наружу какие-то вещи и торопливо запихивая их себе в карманы и за пазуху, а затем, буквально через несколько секунд, отправил пинком выпотрошенный чемодан к стенке. На вечное, так сказать, хранение.

Какое-то время я, застыв в непонятном для себя ступоре, смотрел на это псевдокожанное изделие легкой промышленности СССР, пока до меня вдруг не дошло, что здесь, на этом этаже уже очень давно никто не живет. После того, как табор съехал и, если верить словам Егора, дом очистили и заселили, никто здесь, в этом крыле первого этажа так и не поселился. Только сейчас мне бросились в глаза пыль и грязь на полу и полное отсутствие на них каких-либо следов. Складывалось ощущение, что сюда много лет никто даже не заглядывал.

- Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд, - пробормотал я себе под нос известное выражение. – А как же тогда обстоит дело с генеральной уборкой всех помещений перед тем, как начать официальное заселение?

Решив, что все накопившиеся вопросы я обязательно задам Егору, а скорее всего сразу его руководству, но только чуть позже, я вышел на лестничную площадку соседнего подъезда и быстро поднялся на второй этаж.

Здесь картина была уже иная. Люди тут жили и это было заметно. В коридоре не ярко светили несколько лампочек, вдоль стен было свалено большое количество бытового мусора и какого-то хлама, из той категории, что "выбросить жалко" и "вещь нужная - когда-нибудь обязательно пригодится". У некоторых дверей имелись прибитые к полу деревянные короба, закрытые крепкими крышками и снабженные внушительными навесными замками. Судя по запаху, хозяева использовали их для хранения овощей. Скорее всего картошки. На порогах, перед входом в некоторые квартиры наличествовали резиновые коврики, а то и простые половые тряпки. А еще местами кое-какая обувь, прямо в магазинных коробках, составленная в неровные, невысокие столбики.

Я стучал в каждую квартиру, но мне никто не открывал. За одной дверью мне показалось, что я услышал чьи-то шаркающие шаги, за другой кто-то надрывно закашлялся, а через несколько секунд, после моего повторного, более настойчивого стука, грубым, хриплым голосом послал меня на хер.

- Сам пошел! - ответил я и беззлобно пнул ни в чем не виноватую дверь.

Не любят местные жители гостей. Ох, не любят.

Третий этаж мало чем отличался от второго как внешним видом, так и результатами обхода. Бо́льшая половина квартир оказались не жилыми. Одна из таких даже встретила меня зияющей пустотой дверного проема. Похоже кто-то из местных приспособил дверь для собственных, более важных нужд. Заглянув в квартиру, я сделал вывод, что жильцы как минимум этого этажа используют пустующее помещение в качестве общественной свалки. Мусора и всевозможных старых вещей в комнате и прихожей было столько, что в них можно было утонуть чуть ли не по пояс.

Где-то, в каких-то из квартир точно жили, так как оттуда слышались приглушенные звуки, негромкие разговоры и даже музыка. Из одной квартиры отчетливо доносился запах еды. Там что-то жарили, скорее всего ту же картошку.

На мгновение мне показалось, что я впал в какой-то эфемерный сюрреализм. Внезапно вспомнилась старая компьютерная игра, где отстраненный от службы американский полицейский, так же, как и я сейчас, бродит по полузаброшенному дому, в котором почти не осталось нормальных людей, зато полно наркоманов и вооруженных до зубов бандитов. Он толкается в каждую закрытую дверь и получает результатом либо напутствие в пешее эротическое путешествие, либо выстрел из дробовика. Слава богу, у нас здесь не Нью-Йорк и пока не стреляют в ответ, а только посылают!

На четвертый этаж я поднялся уже изрядно разозленным и настроенным закончить поиски хоть сколько-то адекватных жильцов как можно скорее. Не став ломится во все квартиры подряд, быстро нашел самую цивильную, по сравнению с остальными дверь, обитую какой-то плотной, цветастой клеенкой и настойчиво постучал.

- Открывайте, соседи! - услышав возню в квартире, как можно дружелюбнее прокричал я.

Немного подумав, громким шепотом, почти прислонившись головой к двери, добавил:

- Я долг принес! Открывай быстрее, пока не передумал возвращать!

Случилось чудо - щелкнул замок и дверь приоткрылась. Я попытался ускорить этот процесс и слегка надавил на дверь плечом. Но не тут-то было! Дверь сдвинулась сантиметров на пятнадцать и намертво встала. С той стороны была накинута цепочка. Вот так сюрприз! Ими что, кто-то еще пользуется?

- Ты кто? - пьяный женский голос слегка снизил мою надежду на успех.

- Дело есть. На сто рублей, - ляпнул я первое, что пришло в голову.

- Ты кто? - прозвучало вновь и в узком дверном проеме я увидел часть лица немолодой женщины: пропитое, с узкими щелочками глаз и раздувшимся, видимо от неудачного соприкосновения с чем-то твердым, багрово-синим носом.

- Чо те надо? - спросила неприятная физиономия и я увидел, что "мадам", ко всему прочему, никогда за всю свою длинную и непростую жизнь не посещала стоматолога.

- Поговорить. Есть пара вопросов по поводу вашего дома.

Дверь тут же стала закрываться и мне пришлось подставить ногу, чтобы этому воспрепятствовать. Через мгновение я искренне порадовался, что на ногах у меня строительные берцы - жесткие и усиленные кевларовыми вставками, а не легкие тряпочные кроссовки, на которые я вначале посматривал. Иначе моей левой ноге пришлось бы несладко. Толкала дверь тетя очень старательно, прилагая все свои силы.

- Да подождите, вы! - поспешив прекратить противостояние, воскликнул я и быстро продолжил: - Я всего лишь хотел задать вам пару вопросов и заплачу за это...

Я порылся свободной рукой в кармане и быстро извлек оттуда портмоне. Кое-как открыл и достал единственную имеющуюся там купюру. Слава богу, что она там оказалась; не помню сколько уже лет я не пользуюсь наличными, предпочитая везде и всегда расплачиваться картами.

- Вот! Тысяча рублей! И это вам всего за несколько минут, которые вы на меня потратите!

Нажим на дверь тут же ослаб, проем приоткрылся, и я увидел у себя под носом женскую ладонь с обкусанными ногтями и в каких-то пигментных пятнах.

- Сначала поговорим, - попытался я поставить свои условия, но рука сразу же исчезла и за дверью послышалось недоброе сопение. Давление на ногу возросло.

- Ладно, ладно! - пошел я на попятную.

Я просунул в зазор деньги, и они тут же исчезли. Прошло несколько секунд, за которые я успел пожалеть о своем поступке, явно преждевременном, но, как оказалось, зря. Цепочку все же сняли и дверь открыли.

- Ты, случаем, не мент?

Передо мной на пороге своей квартиры стояла невысокая, склонная к полноте женщина. Возможно по причине разгульного образа жизни или в следствии какой-то хронической болезни, но выглядела она не очень. Желтушная кожа, отеки и гематомы на лице и шее. Возраст хозяйки определить было сложно, но сомнений не было – жизнь потрепала ее знатно. Давно не мытые, какие-то неживые и бесцветные волосы с частыми вставками крупных нитей седины были кое как собраны в подобие хвоста ярко-зеленой резинкой и частично прикрыты сползшим на плечи грязным, каким-то бесцветным платком. Наряд женщины дополнял замызганный, местами рваный домашний халат в крупных цветах, отдаленно напоминающих ромашки. Из-под полы халата виднелись темно-синие спортивные штаны. На ногах высокие шерстяные носки в цветную полосочку и черные резиновые сланцы – стоптанные и явно размера на три больше чем было надо для женщины.

Хозяйка квартиры была пьяна. Шедшее от нее амбре могло напугать любого, менее подготовленного, не пьющего человека.

- Чо молчишь? - поинтересовалась женщина и, скрестив руки на груди, грузно облокотилась плечом на стену.

- Я не мент, - заверил я хозяйку. - Я подрядчик строительной фирмы. Мы выиграли тендер на капитальный ремонт вашего дома...

- Во как?! - слегка озадаченно сказала женщина и добавила со вздохом: - Допустим. Хотя по мне лучше бы эту чертову халупу, наконец-то, снесли к чертям собачим!

Она икнула и на несколько долгих секунд словно выпала из реальности, то ли о чем-то крепко задумавшись, то ли банально, вот так, стоя и с открытыми глазами уснув.

Наконец, она очнулась, тяжело отлипла от стены и, махнув мне рукой, нетвердым шагом переместилась в комнату. Я последовал за ней и был слегка удивлен, когда вошел в жилище старой алкоголички.

В прихожей было не прибрано и темно. Грязные, местами ободранные обои на стенах, в огромных желтых пятнах низкий серый потолок. На полу, почти перекрывая проход громоздились какие-то коробки, пара черных мусорных мешков, батарея пустых бутылок из-под крепкого алкоголя. А вот в небольшой, примерно шестнадцать квадратных метров жилой комнате, было относительно неплохо. Укрытый пледом диван возле окна, односекционная, еще с советских времен полированная стенка со стеклянными полками, где в некотором порядке стояла какая-то посуда. Узкий комод с небольшим, но современным телевизором на нем. Плюсом к этому здесь разместились пара кресел и раздвижной обеденный стол, сейчас собранный и накрытый светло-голубой клеенкой. Вишенкой на торте был большой и высокий, словно из шестидесятых годов прошлого века торшер, который стоял в центральном углу, рядом с диваном. Именно он дополнял общую картину, освещая комнату мягким, теплым светом и придавая ей законченный, вполне себе уютный вид.

Женщина молча указала рукой на ближайшее кресло, а сама грузно, с бормотанием себе под нос каких-то проклятий, опустилась на диван. Я присел на краешек, отчего-то чувствуя себя немного дискомфортно. Пол в комнате не имел ковров и паласов, был обычный, деревянный и, к тому же, с частыми, широкими проплешинами облезлой краски. Но он был чист. А на мне сейчас была уличная обувь.

- Чего хотел узнать-то? - первой заговорила хозяйка, глядя куда-то в пустоту перед собой. - Ты спрашивай, паря, не тяни. У меня времени не так много... осталось. Устала я чего-то сегодня...

Вскоре жизнь стала налаживаться – это когда Люба подросла, а вместо поручений ведьмы теперь каждую женщину в нашей деревне обязали на себя работать. Поделки из соломы и цветов делать, ковры ткать (специально станки нам ткацкие приобрели), вязать, шить, вышивать. Но и платили за хорошие вещи столь щедро, что деревенские разживаться потиху стали.

Надо ведь ещё сказать, что перед тем как работой обязать, ведьмы ярмарку на поле у реки, у арки, устроили, но не обычную, а, так сказать, для своих приспешниц и товарок по ведьмовству.
Поделки наши и рукоделия, снедь, что оставались после торговли, то завозили на телегах прямо в арку ту на поле, как в какие ворота, и в арке исчезали. А что за аркой находилось, я долгие годы знать не знала, и, может, то к лучшему было.

Ещё скажу, что вскоре все в деревне, кроме Прокофьи и меня, у ведьм на побегушках были и вообще к ним примкнули. Ишь, треклятые, без принуждения приманили силой, деньгами, лучшей жизнью.

Зато мужики наши от неведомой хвори как один полегли. А останки тех, кто не исчез в неведомом направлении, то хоронили в закрытых гробах. Сама случайно увидела, как однажды, когда гроб из хаты выносили, то крышка оного соскочила, а внутри лежало ссохшееся тело, оторванные конечности рядом, да и те не целиком. Кожа и кости – на нитках бескровных жил.

Кошмары до сих пор от увиденного мучают. Хоть и сейчас, не иначе как по воле злого рока, знаю, что с мужиками умершими случилось. О том позднее напишу.

За работой я временно забывалась от тяжких дум, страхов и проблем. А ещё собирала деньги для будущего Любы.

Но сначала, поднакопив, купила корову, затем ещё одну. Без скотины родимой в деревне приходилось совсем туго.

А Любу, пока я работала и поручения ведьм выполняла, смотрела облысевшая и теперь от этого постоянно в платочке мама. Травы от ведьм хоть и поддерживали в ней ясность ума, но волосы так и не отросли.

Но и от обострившейся немощи ведьминские травы уже слабо помогали, и я лишь надеялась, что пусть она хоть досмотрит дочку до школы.

Так, не иначе как моими молитвами и надеждами, и случилось: мать умерла, дожив до ста лет.

Любу зачислили в школу в райцентр. К слову, надо пояснить, что на её вопросы, почему в нашей деревне нет других детей, я отвечала, что их унесла болезнь. А про местных ведьм, если ей что и рассказывала, то лишь тогда, когда дочка не слушалась, на манер страшных сказок, коим она не верила, ведь совсем не по-детски скептически посматривала на меня, когда слушала.

А однажды дочка случайно нашла наши старые с матерью письма в шкафу и, прочитав их, жутко перепугалась: там ведь мама писала, чтобы я из города сюда не приезжала, и про ведьм кое-что нехорошее рассказывала.

Пришлось Любе объяснять, что её бабушка, когда писала мне эти письма, сильно болела и бредила, поэтому нафантазировала. Кажется, тогда Люба мне поверила. По крайней мере, больше о письмах не спрашивала.

Я, вообще, её рано вести хозяйство приучала и помогать нам с бабушкой. И учиться заставляла хорошо, мотивируя лучшей жизнью в городе, где столько всего интересного, вкусного и модного. Люба ведь платья красивые и вещи очень любила. Вот я и говорила ей, что в городе, когда там живёшь и работаешь, всё купить можно. В общем, учила её мечтать о другой жизни, главное – чтобы подальше от деревни. Так что, думаю, у дочки и времени не было по деревне расхаживать, сплетни и слухи собирать да из любопытства расспрашивать.

Благо ведьмы тоже к Любе явного видимого интереса не проявляли.

А я вот сильно встревожилась, когда одним ранним утром увидела приехавшие в деревню грузовики, груженные разными стройматериалами: кирпичом, блоками, цементом. За ними цепочкой ехали шумные бульдозеры и фургоны, в которых людей развозят.

Помню, что сразу бросила резать овощи и под сильным порывом выбежала из хаты, руками замахала.

- Эй! - крикнула водителю фургона и из любопытства спросила: - Куда это они едут?

Из деревенских никто, кроме меня, из хат не вышел, что странно, если учесть сие необычное событие. А водитель, как в глаза бросилось, был словно пьяный или больной: глаза стеклянные и нездорово бледный. Он странно на меня посмотрел, не мигая, а когда я уже и не ждала ответа, то таки ответил голосом жутким, скрежещущим, как будто он шёл не из горла человека, а какого механизма.

- На объект едем, строить… - ответил он, и я отступила с дороги и вернулась в хату.

А потом, сделав завтрак и разобравшись с насущными делами по хозяйству, пошла по следам машин. Как раз вчера дождь прошел, и колёса нехило так отпечатались в земле.

Так дошла до поля и обмерла, как обнаружила, что следы машин обрываются прямо за аркой.

В груди теснило от дурного предчувствия, подсказывающего, что ведьмы затеяли что-то уж очень нехорошее и колоссальное по размаху. Иначе зачем им было пригонять сюда столько техники. Как бы ещё наловчиться и узнать, что скрывается за аркой? Я даже, расхрабрившись, шагнула в неё. И ничего не произошло – вышла на поле за ней. Но другие же явно оказывались где-то ещё. Как телеги с ярмарки, так вот сейчас и грузовики и прочие машины. В чём же здесь крылся секрет?

Итак, этот секрет раскрылся, когда Люба подросла и похорошела. В отца пошла. У нас ведь в роду все женщины выходили простенькие на лицо. А она и фигурой другая, с плавными женственными изгибами, при этом стройная, что береза. Что и сказать – парни и мужчины местные и в школе на неё быстро заглядываться начали.

А вот ведьмы, что мать, что дочь, стали посматривать косо и нехорошо, бросая долгие, пристальные взгляды Любе в спину, словно мысленно желали ей разные пакости. Марьяна так вообще без стеснения откровенно недолюбливала мою Любу. Бывает, что как на неё посмотрит, то дочка то споткнётся на ровном месте и упадёт, то поранится, то ведро в колодце утопит.

А я понимала, что растущую конкурентку видит в дочке ведьма, ибо что Роксолана, что Марьяна мужиков как местных, так и приезжих к себе уж очень часто водили.

А если те, кто им полюбился особо, на других женщин посмотрят, то они злились сильно: в лице менялись, пятнами покрывались, а изо рта чуть пена не шла.

Сгубят они мою Любу, житья не дадут – осознала я.

Поэтому, выбрав выходной день, решилась и дочке всё о нашей деревне рассказала. А Люба внезапно на то звонко рассмеялась, у виска пальцем покрутила, мол, что за чушь я несу. И сумасшедшей назвала. А Марьяну и Роксолану назвала простыми знахарками, сведущими в травах женщинами, какие в каждой деревне издавна бывают. Но я не отступала, разозлилась и кулаком по столу ударила да резко сказала, что докажу свою правоту. И доказала, показав кое-что. Благо первое мая на днях было, а они на вальпургиеву ночь постоянно куролесили и шабашничали в лесу на поляне. А деревню сонными чарами окутывали, чтобы никто не мешал. Но то раньше было, когда наши деревенские женщины ещё в приспешниц ихних не превратились. А ещё ведьмы летали на мётлах, как в сказке про бабу Ягу. Вот увидев всё их бесчинство воочию, Люба моя мне поверила, перепугавшись нешуточно.

Оттого она без колебаний и поехала в город летом поступать в ПТУ и поступила, отучилась и там прижилась, освоилась.

Письмами, надо сказать, мы часто обменивались. Но вскоре дочка в городской среде забыла про виденное, или ещё что произошло, ибо в письмах она больше про ведьм не вспоминала, но и приезжать – не приезжала. Но то было потому, что я заклинала её дорогу в нашу деревню забыть.

Хотя напишу ей так, а после горько плачу ночью и ещё больше рыдаю, расстроившись с горя, когда порой прочту между строк в письмах дочери о том, что считает она меня ненормальной. Так и стоит перед глазами прописная строчка из письма: "Ты, мама, явно не в себе, раз просишь дорогу домой забыть. Но я тебе прощаю, помню, что и бабушка старая тоже такой была".

А я ей всегда деньги постоянно присылала, пока Люба замуж не вышла. И отчего-то про меня сразу совсем забыла и вскоре деньги брать отказывалась, назад отсылала. Вот как внучка родилась, так письма от дочки совсем редко приходить стали. Раз в год она мне лишь по праздникам писала, и то это было мне огромное счастье, а я всё так же, скрепя сердце, продолжала настаивать, чтобы она в гости не приезжала.

А потом они в другой город переехали, и в последнем письме от дочки было, что она развелась. И всё: нет вестей. Пришлось мне с горечью смириться, хотя поначалу я надумывала бросить хозяйство, собраться и уехать на поиски дочки. А оно вон как вышло, проклятая земля из деревни уехать не пустила. Плохо мне на остановке стало, а как вернулась, отошла и сразу на это дело подумала, что ведьмы и меня здесь своими чарами приковали, как тех мужиков опоили с помощью вина. А меня чем? Да мало ли какими силами они теперь располагают. Разжились с годами вон как богато, словно царицы, а сами внешне ни на день не постарели.
Жалко вот, что теперь в город мне был закрыт путь. Оставалась лишь деревенская ярмарка – с тем, что там можно купить или обменять, но и того, если честно, мне было вполне достаточно. Главное, что, находясь отсюдова вдали, моя Любочка в безопасности.

Годы мои быстро идут в труде не покладая рук, проносятся день за днём практически мгновенно. Вскоре на ярмарочной торговле своим трудом разжилась и я. Деньги хорошие появились, так скоро смогу и дом свой утеплить, хозяйственные пристройки обновить да мебель сменить на такую, как в телевизоре показывают в сериалах. Ведь соседки, пусть и приспешницы ведьм, но именно так и поступили. И им все, что заказали с города, со строительными материалами и подрядчиками привезли. Так и в доме у ведьм: у них-то вообще обставлено внутри по современной моде.

Убиралась, видела, оценила, а душевой кабинке даже позавидовала.  

И подумала: что мне со своими деньгами делать? Не закапывать же в землю? Дочке их передать не могу, поэтому – эх! Значит, решено – себя порадую разными удобствами и прочим. Трудом своим как-никак комфорта на старости лет заслужила.

Правда, с годами и я ослабела: кости и колени в плохую погоду особенно крепко ноют, и вставать тяжеловато рано, но заставляю себя. Как иначе.

А ведьмы – те усмехаются уже в открытую и прямо предлагают помочь с оздоровлением. Нет, уж лучше мучиться буду болячками, чем от них помощь брать. Или на Бога уповать стану, благо иконы в хате моей есть. Может, из-за них ко мне в гости ведьмы стараются не заходить, а коли надо, то постучат и на крыльце топчутся.

Смерти я вот давно не боюсь, хоть сколько проживу – оно и не знаю. Главное, чтобы с душой своей, Богом данной, не расставаться. Я ведь знаю такое, что и в страшном сне простому человеку никогда не приснится, и оттого в Бога верю, крепко, как в молодости никогда не верила.

Они же, ведьмы треклятые, всю землю хотят вместе с Сатаной поработить, а для себя создать женское царство. Арка та на поле ведёт прямиком в лесную глушь другого мира. Там они поляну огромную от леса вырубили, эти отродья нечистые, и себе дворец возводят, а приспешницам строят дома подле себя, навроде современной деревеньки со всеми удобствами. Они-то, ведьминские приспешницы, о том деле теперь вовсю без стеснения и опаски болтают. И такие радостные от задуманного своими хозяйками, прямо до тошноты. А я их нехотя подслушала. Ведь на ярмарке приспешницы, так считай, что на каждом углу тараторят, и каждая старается ведьмам пуще остальных угодить, чтобы больше привилегий для себя у своих цариц нечистых заслужить.

А на меня деревенские бабы с того, что я не примкнула к ведьмам, глядят презрительно, как на букашку жалкую какую, и, гадины, точно знают, что никуда я из этой деревни не денусь, так и то знают, что никому об их тайных замыслах не расскажу.
Эх, гори оно синим пламенем: правы чертовки! Да кому я и что скажу, ибо знаю – не поверят? Горько мне, что, судя по всему, в могилу тайну их с собой унесу.

Только Бога в молитвах про себя часто прошу, чтобы сжалился над всеми людьми на земле, неведающими, пусть и грешными, и помешал ведьмам, не дал, не допустил осуществления их кощунственных замыслов.

Вот пишу сегодня с трудом, потому что хуже чувствовать себя стала, оно и понятно: через пару дней мне исполнится восемьдесят. Руки дрожат, ноги ослабли, а сердце то колотится как бешеное, то, наоборот, замирает, и в пот холодный бросает несколько раз на дню. Встану – тогда передохну, пока не отпустит. Что ж, видно, достаточно пожила, сытно ела, не попрошайничала, работала – себя никогда не жалела, ни единого дня собственной лени не потворствовала, и важно, что людям зла не делала. Вот это и есть главное, что даже хочется с радостью думать: Бог меня на небесах примет. Но... Уж чего – чего, а на мой день рождения внезапного приезда своей внучки Зиночки с мужем и правнуком не ожидала. Как увидела и узнала, кто они, то разозлилась нешуточно да испугалась. Потому что, помимо прочего, ещё вдруг вспомнила необычайно яркий давнишний сон, в котором я по радиотелефону внучке домой звонила и приглашала сюда приехать. И говорила, помню, во сне с её мужем. А рядом стояла и усмехалась Марьяна и подсказывала, что говорить. Вспомнила вот всё это и вздрогнула, интуитивно осознав, что ведь не сон это был, а взаправду случилось.

Разволновалась крепко и испугалась ещё больше, но не в шею же их было обратно гнать.

А самой себе и признаться не могла, ведь как сильно-то им, вопреки всему, обрадовалась. Думала, когда накрывала на стол, что присматривать за ними буду, так и быть: вместе отпразднуем мой день рождения, внучка с семьей погостит немного и уедут. И решила, что нарочно им ничего говорить не буду, лучше помалкивать. Но за водочкой, коньяком подарочным мой язык сам развязался: болтать стала про жизнь свою, хотя их тоже внимательно, с интересом слушала.

Зиночка, внучка, копия моей дочки Любы, правда, ростом меньше и волосы кучерявые, а так настоящая красавица, и Павлуша тоже симпатичным вырастет, на маму очень свою похож, только черноволосый, как муж Зины. Аркадий. Вот он мужик надёжный: старательный, крепкий – это прям, чувствуется. И глаза у него добрые и честные. Правда, молчун. Пьет мало, а ест с аппетитом. Люблю, когда у мужиков аппетит хороший, а сама смотрю на него и улыбаюсь, ибо так на душе с их приездом стало радостно. Зина, внучка, я приметила, бойкая, энергичная, но при этом вежливая, тактичная, неудобных вопросов мне не задаёт. А мне и приятно, сама рассказываю о себе и только хорошее: и о жизни, и о хозяйстве, и, вообще, как здесь одна живу. Конечно, местами рассказ свой сильно приукрашиваю и истинной картины им не открываю. Зачем родным знать, каково это – жить среди настоящих ведьм и быть заключённой в деревне, как в тюрьме? Сокрушаюсь, как только мы вот так за этим долгим душевным разговором Павлика не доглядели? Он, видно, шустрым и непоседливым да шибко любопытным уродился: не утерпел – на улицу без спроса вышел, а там и со двора сбежал.

Ох, помню, как сердце кольнуло, когда Зина в шутку меня спросила: мол, мама ей в детстве рассказывала, что здесь, в деревне, ведьма жила самая настоящая и как она ту ведьму боялась. А она ей не верила и смеялась.

Я тогда чуть огурцом солёным не подавилась и словно что-то почувствовала, встала, заозиралась и громко спросила:

- А Павлуша-то где?

Зина с мужем переглянулись, не понимая причины моей внезапной паники. Я мгновенно протрезвела и бросилась вон из хаты, как была в тёплых вязаных носках да шерстяном платье, забыв обо всём на свете.

Во дворе огляделась, заметила открытую калитку, побежала на улицу и всё кричала, звала правнука. А он не отзывался, и мне от этого ещё страшнее и тревожней за него становилось. Наверняка случилось что-то ужасное, сердце так чувствовало и оттого болело. А когда следы в снегу заметила – маленькие, детские, и по ним побежала, доверившись интуиции, то потом уже у магазина злое громкое рычание услышала. Собаку чёрную разглядела и перепугалась насмерть. Мигом смекнула, что за собака это. И поняла: та моего Павлушу вот-вот загрызёт.

Сама не знаю, где силы в себе нашла, с криком бросилась взвившейся в воздух в прыжке собаке наперерез.

- Стой! Пощади! Служить буду, на всё согласна, что хочешь, сделаю. Умоляю, не трогай мальчика.

Павлуша заверещал, а потом и вовсе, наверное, от страха отключился. Оно и понятно, ведь собака к земле его тушей своей массивной придавила.

С пасти, раззявленной, огромной, слюна стекает, а сама рычит грозно, злобно, с предвкушением – чувствую, что сейчас горло ему перегрызёт, кровушку лакать будет. Я уже и сама, представив страшное, чуть сознание, не потеряла от испуга за Павлушу, ибо, бросившись наперерез, таки не успела перехватить собаку, опоздала.

Оттого, видно, на моей совести будет погибель правнука, а этого я точно не смогу пережить: с непомерной тяжкой виной жить, поэтому коль так случится, то удавлюсь точно.  

А собака вдруг голову подняла и на меня уставилась, в глазах её чёрных отчётливый голод светится красноватым отливом, а она человеческим голосом из пасти своей заговорила:

- Поклянись служить и от Бога своего отрекись.

Я без раздумий поклялась и отреклась, ибо в этот момент ничего не жалко было – умерла бы за Павлушу, если то потребовалось.

Но оно вон как вышло. Собака отступила и ушла, а я Павлушу со снега подняла, к груди прижала крепко и до хаты понесла. А слёзы из глаз сами по себе всю дорогу лились, и губы дрожали.

Зину с мужем, заметно протрезвевших, я встретила рядом с хатой и по их лицам поняла, что не поверят мне, если скажу про ведьм и про собаку. Оттого, вручив им Павлушу, я нарочно прикинулась сумасшедшей, разъярилась и разоралась страшно, матом обоих обругала и потребовала, чтобы убирались немедленно и никогда сюда больше не возвращались.

Муж Зины разозлился и первым вышел из себя. Глаза у него такие бешеные, выпученные от ярости стали, что чувствую: вот-вот сорвётся и тогда ударит меня. Но Зина его вовремя за руку придержала.

В общем, вещи они свои спешно собрали и были таковы. А я потом плакала, рыдала, слезами и всхлипами своими давилась. И у икон прощения просила, когда их в печи все до одной сожгла.

На сердце вдруг очень тяжело стало, а ноги будто свинцом налились. А когда иконы догорели, в дверь хаты постучали. Я сразу и поняла, что это Роксолана ко мне пришла. Вздохнула, слёзы утёрла и пошла открывать, иного выхода не было.

…Павел зачитался так, что забыл и про свою слабость, да что там – обо всём на свете забыл. Оттого испугался сильно, когда дверь в хату со скрипом открылась. Вздрогнул, но быстро дневник на место положил. Из комнаты Божены практически выбежал и на кухне увидел и прабабку, и Марьяну с графином вина в руках. Марьяна сразу на него посмотрела, улыбнулась вроде как приветливо, с теплотой, а у Павла от той улыбки по спине колючий холодок пошёл, зазнобило вдруг крепко. А ноги будто сами к полу приросли и идти не хотят.

- Ну что же ты, Павел, как столб стоишь. Неужели не рад меня видеть? - ещё сильнее заулыбалась Марьяна.

А Божена, наоборот, губы стиснула в тонкую ниточку и выглядела напряжённой, словно точно не рада была Марьяне.
Павел с трудом заставил себя пойти на кухню и улыбнулся тоже сквозь силу Марьяне, как и сказал:

- Конечно, я рад, ведь всегда приятно, когда друзья навещают в болезни. Оттого ведь сразу становится легче, - хоть и не хотел, а прозвучало с сарказмом.

Но Марьяна на его слова внимания не обратила, ответив:

- Вот – вина тебе лично принесла своего, домашнего, на ягодах и травах настоянного. Мигом тебя на ноги поставит. Ты, наверное, вчера мало выпил, что не полегчало? Давай сейчас тебе полный стакан налью, выпьешь – и обещаю, что сразу почувствуешь себя гораздо лучше.

- Я бы поесть хотел, а потом можно и вина выпить, - замялся с ответом Павел.

- Так я с вами поужинаю, или, может, ко мне в гости зайдёшь? Если сил дойти хватит? - говорила Марьяна, а сама при этом в глаза Павла глядела пристально, оценивающе. - Помнишь ведь, мой отчим готовит такие разносолы вкуснющие, что пальчики оближешь.

Павел кивнул. Сейчас Марьяна пришла совсем некстати. Как что-то чувствовала. А ещё и с домашним вином, что вообще после прочитанного вызывало у Павла тревогу и нехорошие подозрения. К ней он точно не пойдёт – решил Павел, сказав:

- Раз ты хочешь, то оставайся у нас ужинать.

А сам при этом терзался мыслью, как бы от неё вежливо избавиться.

Неомаг. Часть 1. Глава 9

Неомаг. Часть 1. Глава 10

Неомаг. Часть 2. Глава 1

Неомаг. Часть 2. Глава 2

Неомаг. Часть 2. Глава 3

Неомаг. Часть 2. Глава 4

Неомаг. Часть 2. Глава 5

Неомаг. Часть 2. Глава 6

Неомаг. Часть 2. Глава 7.1

Неомаг. Часть 2. Глава 7.2

Неомаг. Часть 2. Глава 8

Неомаг. Часть 3. Глава 1

Неомаг. Часть 3. Глава 2

Неомаг. Часть 3. Глава 3

Неомаг. Часть 3. Глава 4

Неомаг. Часть 3. Глава 5

Неомаг. Часть 3. Глава 6

Неомаг. Часть 3. Глава 7

Неомаг. Часть 3. Глава 8

Неомаг. Часть 3. Глава 9

Неомаг. Часть 3. Глава 10

Эпилог.

Картинка за окном была смазана, словно на плохой фотографии, и было непонятно отчего. То ли оттого что по стеклу сбегали, превращаясь в дорожки воды, крупные капли дождя, то ли оттого, что из глаз Золи текли слёзы.

Они текли не переставая. С того момента, как она оторвала застывший взгляд от мерцающего экрана ноутбука. Золя не рыдала, не кричала, не металась в истерике – нет. Она просто стояла, отрешённо глядя в окно, а по щекам беспрерывным потоком лились слёзы. Сколько она так простояла, Золя не помнила. Помнила только, как встала, позавтракала и включила ноутбук. Чудо техники, чуть слышно заурчав, подмигнуло ей экраном и автоматически включило проигрыватель. Из колонок заструилась приглушённая музыка. Золя вздрогнула: этой песни не было в подборке.

Не далеко…

Не дотянутся мне рукой

Ты не со мной.

Сердце стучит: ты не со мной.

Капли дождя на стекле –

Слёзы мои.

Мы далеки.

Сердце стучит: мы далеки…

Нехорошо заныло под сердцем, почти автоматически она включила новостной сайт. А колонки все выдавали:

…Время застыло, остановилось, умерло.

Было, прошло.

Сердце стучит: было, прошло.

Новая боль.

Я так устала от потерь…[1]

И не было сил отключить музыку.

К компьютеру она села в начале десятого, это Золя помнила точно. Сейчас за окном стремительно сгущались ноябрьские предвечерние сумерки.

Чувств не было, мыслей тоже, только два слова, встревоженными сойками бились в голове:

«Он мёртв, он мёртв, он мёртв».

Поверить в это Золя не могла, не могла и не хотела. Ведь если она в это поверит, значит, он действительно мёртв. А такого не могло быть, просто не могло, и всё. Если бы он действительно умер, она бы почувствовала, обязательно почувствовала, просто не могла не почувствовать. Оборвались бы нити, связывающие их в единое целое. Максим был её первым мужчиной, а это крепко связывает. И сколько бы партнёров потом ни было, эта связь, как бы она не истончилась, сохранится до конца жизни. Любая женщина подсознательно выбирает своего первого из самых сильных и жизнеспособных, чтобы взять от него в будущее немного жизненной силы.

И самое главное – то, что связывало их крепче корабельных канатов, сейчас вызревало в её животе. Пока ещё маленький плод их любви. А то, что между ними была Любовь, она не сомневалась. А то, что ему не исполнилось и месяца, было неважно. Она чувствовала его в себе, такого маленького и беззащитного, как чувствовала руку или ногу. Чувствовала его любовь и тепло, направленное на неё.

Золя неосознанно, глядя в оконное стекло, в котором она уже могла различить своё отражение, прижала руки к животу. Ведь если бы что-то произошло с Максимом, он, она была почему-то абсолютно уверена, что в ней растёт мальчик, почувствовал бы и передал ей.

Двадцать семь дней, с их последней встречи прошло ровно двадцать семь дней. Приехав в родной город, первым делом она из предосторожности, сняла маленькую квартиру в центре. Надеясь таким образом запутать тех, кто приедет за ней, если, конечно, эти неизвестные приедут. А потом её закрутили хлопоты, связанные с увольнением и выбиванием визы. Она не смогла, как советовал ей Максим, быстро уехать за границу. При всём хорошем отношении к ней шефа он заставил отработать две недели. Да и с визами возникла заминка. Так что пребывание в городе затянулось.

Поначалу Золя не беспокоилась, занятая повседневными заботами. Но после увольнения и подачи документы на визу, всё, что ей оставалось делать – это сидеть дома и думать. И чем больше проходило времени с момента их разлуки, тем сильнее она беспокоилась. Хотя казалась бы – Максим велел ей ждать год, и какая разница, где ждать – там или здесь. Ведь если что-то должно было произойти, то уже произошло, не зря он так её торопил с отъездом. Прошёл месяц, двадцать семь дней, поправила она себя, – не месяц, двадцать семь дней. Золя сама не понимала, почему так важны эти точные цифры.

И вот сегодня она встала, как обычно приняла душ, позавтракала и неожиданно для себя открыла ноутбук. Нашла новостной портал и принялась просматривать новости. То, что она боялась найти, обнаружилось не сразу. Заметка с броским заголовком – «15 ТРУПОВ – МАНЬЯК ИЛИ ОПЕРАЦИЯ СПЕЦСЛУЖБ?», была старой. Она появилась на сайте в тот день, когда Золя подъезжала к Питеру. Значит, через сутки после её прощания с Максимом.

Статья не понравилась Золе, она была глупой, с бездарными оборотами и грамматическими ошибками, цветистыми фразами и излишне натуралистическим описанием событий. Если вылить всю воду из статьи, то в сухом остатке выходило, что рано утром на берегу реки, рядом с заброшенным коллектором, нарядом полиции было найдено три тела, двух мужчин и женщины, со следами насильственных действий. А вскоре в заброшенном коллекторе, при помощи местного отряда диггеров, было найдено ещё одиннадцать трупов, девять из которых были одеты в спецкостюмы и вооружены новейшим огнестрельным оружием и техникой. На телах большинства убитых были найдены колотые и резаные раны, нанесённые, по-видимому, мечом или большим ножом. Выяснить личности убитыхвластям не удалось, за исключением одного пострадвшего. Рядом с коллектором были обнаружены следы машин. Сами транспортные средства найдены не были. В конце курсивом было добавлено, что комментировать происшедшее местные органы власти и полицейское начальство отказалось.

Рядом с текстом было помещено плохое, видимо, перепечатанное из паспорта фото. Со снимка на неё смотрел плохо узнаваемый, странно помолодевший и какой-то незнакомый Максим. Вот с того момента, как она увидела отретушированное на компьютере фото, из её глаз, размывая окружающий мир, делая его нереальным и каким-то чужим, потекли слёзы.

Золя прикрыла глаза, продолжая стоять у окна.

«Так нельзя, — уговаривала она себя, — надо взять себя в руки и жить дальше. Если не ради себя, то ради жизни, которая теперь растёт в ней. Ведь это не только её частица, но и частица Максима. И потерять ещё и её для Золи было немыслимо. Столько потерь она просто не перенесёт. А значит, надо прекратить плакать, собраться и уехать туда, где она будет в безопасности. Она последует совету Максима и уедет, но не в Китай, а в Японию. Ей, почему то казалось, что там она с малышом будет в большей безопасности. Ведь те, кто убил его, могут прийти и за ней. Допустить этого она не могла».

Слёзы словно вняли её мыслям и постепенно иссякли. Золя провела ладонью по мокрым щекам и присела к компьютеру. Надо сохранить фотографию Максима, единственное изображение, которое у неё есть, ведь когда сын подрастёт, кроме рассказов об отце, он должен видеть его.

Курсор в виде забавной кошачьей мордочки скользнул по иконке громкости, обрывая страшную фразу на середине.

…Время застыло, остановилось у…

Она сохранила фотографию и, выйдя со страницы, собралась уже отключить компьютер, но взгляд выхватил совсем маленькую заметку, датированную следующим за первой статьёй числом. В первый раз, ища информацию, она не обратила на неё внимание. Всего лишь несколько строк, сообщавших, что на следующий день после массового убийства на берегу реки, из морга городской больницы таинственным образом пропало тело одного из убитых. Кого именно – не сообщалось.

Золя пыталась осознать, чтобы это могло значить, что несёт эта информация – хорошее или плохое, но от размышлений её отвлёк дверной звонок. Она посмотрела в сторону двери и, быстро вытянув амулет из-под футболки, сжала его в ладони. Обвитый тонкими ивовыми веточками кусочек горного хрусталя, согретый её телом, был тёплым и не реагировал на звонок, не то что в Питере. Тогда её чуть не сбила допотопная «восьмёрка», на дикой скорости промчавшаяся по набережной. Грязно-серый, громко дребезжащий кузов, воняющий выхлопными газами, прошёл в нескольких сантиметрах от неё. И Золя точно оказалась бы под колёсами, если бы за секунду до этого ледяной укол в грудь не заставил её отшатнуться от проезжей части. Или на вокзале в Казани, амулет вдруг стал обжигающе горячим, таким, что Золе показалось – миг, и он прожжёт её насквозь. Но через секунду амулет остыл, а за спиной она услышала громкий вскрик, полный страха. Обернувшись, Золя наткнулась взглядом на молодую цыганку, в упор смотрящую на неё. В темно-карих, почти чёрных глазах, закутанной в цветастые платки женщины, плескался ужас. Заметив, что Золя обратила на неё внимание, она мелко закрестилась и, зашептав что-то неразборчивое, опрометью бросилась прочь. На бегу она постоянно оглядывалась, смешно и одновременно страшно подпрыгивая на ходу, словно что-то жгло ей пятки.

Золя тихо подошла к металлической двери, решая, открывать или нет. Как назло, глазка в массивной двери не было. Она замерла в маленьком коридорчике, странно – страха не было. Её словно что-то звало: открой, не бойся, открой. Золя щёлкнула замками и распахнула дверь.

На пороге стоял громадный старик, с седой бородой и гривой белоснежных волос. Ярко-синие глаза спокойно и доброжелательно смотрели из-под густых бровей.

Ноги ослабели, и Золя наверняка упала бы, но старик ловко подхватил её на руки. В его объятиях было столько силы, тепла и спокойствия, что девушка почувствовала себя маленькой девочкой на руках отца. Все тревоги и страхи ушли.

— Дед?! — не то утверждала, не то спрашивала она.

Косматая голова склонилась в знак согласия.

Золя хотела спросить его: где Максим, но не стала. Она чувствовала, что скоро всё узнает.

Она прикрыла глаза, поёрзала, удобнее устраиваясь на сильных руках. Для неё остались только белая пушистая борода, застилавшая свет и тихая музыка, льющаяся из динамика ноутбука, хоть ей казалось, что звук она выключила:

Гори, гори ясно,

Чтобы светило и не погасло.

К чему эти числа,

Дням бы добавить немного смысла.

Ты гори без гари

И не гасни, если вокруг темнеет.

С тобою мы в паре,

А значит и наш свет сильнее…[2]

Конец.

В книге были использованы стихи и тексты песен:

Инны Гнеушевой

Константина Бальмонта

группы "Коридор"

Юлии Батрак

группы "Ария"

Евгении Рыбаковой

Михаила Балашова

Жака Превера

группы "Кукрыниксы"

группы "Brainstorm"

[1] Кукрыниксы - Сердце стучит.

[2] BrainStorm – Гори, гори.

Неомаг. Часть 1. Глава 9

Неомаг. Часть 1. Глава 10

Неомаг. Часть 2. Глава 1

Неомаг. Часть 2. Глава 2

Неомаг. Часть 2. Глава 3

Неомаг. Часть 2. Глава 4

Неомаг. Часть 2. Глава 5

Неомаг. Часть 2. Глава 6

Неомаг. Часть 2. Глава 7.1

Неомаг. Часть 2. Глава 7.2

Неомаг. Часть 2. Глава 8

Неомаг. Часть 3. Глава 1

Неомаг. Часть 3. Глава 2

Неомаг. Часть 3. Глава 3

Неомаг. Часть 3. Глава 4

Неомаг. Часть 3. Глава 5

Неомаг. Часть 3. Глава 6

Неомаг. Часть 3. Глава 7

Неомаг. Часть 3. Глава 8

Неомаг. Часть 3. Глава 9

Глава 10.

Максим сосредоточился на зелёных точках. Они медленно стягивались к нему. Рука легла на вакидзаси и лёгким движением высвободила лезвие. Ножны бесшумно легли на стол. Максим подхватил заколку с пола и шагнул к двери. Серебряный трезубец легко зацепился за грубое плетение свитера. Он чуть надавил на дверь плечом, засов послушно скользнул в проушинах, освобождая путь.

Максим нырнул в тёмный коридор, продолжая отслеживать положение зелёных точек. Они медленно, но неуклонно приближались. И чем ближе они были, тем отчётливей он видел их – шары зелёного огня, с проскальзывающими по краям яркими оранжевыми всполохами. Откуда-то пришло знание: они опасны, очень опасны. Люди, привыкшие убивать себе подобных без сожаления и сантиментов. Тем лучше. Значит, и он, начав уничтожать их, не будет испытывать сомнений в правильности своих действий, а он начнёт. И начнёт прямо сейчас. Уберёт с доски пешек, дабы заняться королём. Он сосредоточился на людях, бравших его в кольцо. Прекрасно, они совершили ошибку.

Командир бойцов разглядывал раскинувшийся перед ним коридор сквозь окуляры ноктовизора. Он ошибся, но пока не подозревал об этом. И не было в том его вины. Командир действовал, как его учили инструктора, одни из лучших, между прочим. Обычная тактика в замкнутом пространстве с разветвлённой структурой, проверенная временем и множеством операций. Рассредоточиться, взять в кольцо и уничтожить. Он просто не знал, что имеет дело не с простым человеком. А даже если бы его и просветили, на сей счёт, он, скорее всего, не поверил, а если и поверил бы, всё равно ему и его бойцам это знание не помогло.

Их было девять. Девять боевиков, прошедших отличную выучку в спецлагах, и побывавших на многих войнах. Знали они друг друга давно и действовали слаженно и чётко, как хорошо отлаженный механизм.

Карту подземелий они выучили ещё на подъезде к коллектору, и командир наметил несколько наиболее вероятных путей подхода к помещению, в котором мог находиться объект. На самом деле таких путей было больше, по крайней мере пять, и это если не считать нескольких, совсем уж узких и петляющих. Но перекрыть всё у него элементарно не хватало бойцов, а распылять и без того невеликие силы, он не хотел.

Поэтому командир принял Соломоново решение: разбиться на тройки и взять под контроль три основных туннеля. Это было рационально, проверено и безопасно: головной разведывает, второй прикрывает его, а третий прикрывает спины первых двух.

Максим следил за бойцами, стягивающимися к его убежищу. Насколько он мог судить, действовали они умело. То, что они разделились, было хорошо, ему оставалось ещё больше их разбить, чтобы расправиться поодиночке.

Он решил начать с самой дальней группы, они пошли по наиболее длинному коридору, а связи между собой у троек не было. Глубина, на которой располагались туннели, и толстые бетонные стены надёжно глушили любые радиосигналы.

Максим прикрыл глаза, настраиваясь на тройку боевиков.

Первый двигался в двух метрах перед товарищем, задний держал спины и поэтому отставал от второго ещё на пару. Максим обошёл их со спины и держался вне поля зрения последнего боевика, что было вполне себе просто: туннели часто петляли, главное – двигаться бесшумно, чтобы не выдать себя.

Он дождался, когда первые двое пройдут очередную развилку, и метнул в крайнего образ.

«Сытый» держался позади «Серого» и «Палки», старательно прикрывая им спины. Он изредка оглядывался на товарищей, стараясь не отстать, но и не слишком приближаться. «Сытый» почти не думал о задании, дело было привычным – найти и уничтожить. Он уже сбился со счёта, сколько было таких операций. Думал он о Настюхе, о её груди с торчащими сосками, о плоском животе и фигурно выбритом тёмном треугольнике волос в месте, где сходились гладкие ноги, совсем не скрывающем, а наоборот, подчёркивающим нежно-розовое лоно. Он сглотнул, представив его во всех подробностях. Эти мысли его и сгубили. Мысли о женщине и то, что он отнёсся к операции как к рядовой и несложной. Будь он более сосредоточен, всё могло произойти по-другому. Но, к своему сожалению, он думал о женщине.

«Сытый» машинально водил стволом автомата, почти не вслушиваясь в шаги товарищей. По стихнувшему шуму за спиной он понял: они свернули. Боевик оглянулся. Точно, за спиной был поворот. Ещё раз взглянув в сторону, откуда они пришли, он нырнул за поворот.

— Фак! — «Сытый» беззвучно выругался.

Напарников он, вопреки ожиданиям, не увидел. Перед ним лежал короткий отрезок коридора, заканчивающийся развилкой.

«Куда они пошли? Позвать? Шуметь нельзя. Ладно, послушаем».

Занятый образом вожделенного Настюхного лона, он совсем позабыл, что в таких случаях принято дожидаться прикрывающего, чего его товарищи почему-то не сделали. Он прислушался: сдвоенные, еле слышные шаги затихали в правом коридоре.

«Сытый», мягко перекатываясь с пятки на носок, двинул в ту сторону, хоть ему следовало помнить, что правый ход уводил в сторону от конечной точки маршрута, намеченной командиром.

Максим ещё на подходе к дальней группе, не видя самих людей, почувствовал, как по краям последнего зелёного шарика, проскальзывают жёлтые искры вожделения. Это поначалу его озадачило, но потом… Потом он решил этим воспользоваться и воспользовался на всю катушку.

Прочитать, кого там так сильно хочет боевик, он не смог, всё-таки человек был тренирован и тренирован неплохо, а давить не хотелось, это могло насторожить. Поэтому он мягкими волнами усилил это чувство, почти полностью заставив врага сосредоточиться на своём желании. Дальнейшее было делом техники. Дождавшись, когда первая пара свернёт, он метнул образ пустого левого туннеля в бойца, и враг повёлся на нехитрый морок. Он свернул туда, куда надо было Максиму – в коридор, уводящий его от товарищей.  А вот теперь следовало торопиться. Не догнав головных в течение минуты, боевик насторожится, а значит, справиться с ним будет сложнее. Схватка с готовым к бою противником может наделать много шума, а Максиму этого не надо. А нужно ему, если перефразировать известную фразу – разделить и уничтожить.

Он бесшумно проскользнул в коридор, в котором скрылся боевик. Передние бойцы шли, не оглядываясь, привыкшие к тому, что тыл их надёжно прикрывают, поэтому просочившегося за их спинами Максима не заметили.

«Сытый» прошёл по коридору несколько шагов и остановился.

«Что за бл…?»

Коридор был прям и тянулся метров на двадцать, а головных впереди не было, а ведь он должен был их догнать. Не могли они так далеко уйти. Может, он ошибся, и они свернули в другую сторону?

Что-то во всём этом было не так. Он помотал головой, стараясь отогнать видение нежных изгибов, впадинок и выпуклостей, что так мешали сосредоточиться и понять, что не в порядке.

Максим зажал вакидзаси в зубах, сорвал заколку с ворота и в два быстрых прыжка нагнал боевика. Тот как раз начал поворачиваться. Указательный палец на его руке дрогнул и пополз к спусковому крючку. Максим рванулся, перехватывая затянутую в чёрную кожу кисть. Рывок и хруст сломанного пальца. Левая рука взметнулась и резко опустилась, цепляя длинным центральным остриём заколки горло. Боевик забулькал разорванным горлом. Максим обхватил его за плечи и, зажав рот, аккуратно опустил слабо подрагивающее тело на пол.

В его голове, один зелёный шар ярко вспыхнул и погас. Максим сдёрнул с головы убитого очки ночного видения и закрыл ему глаза. Покачал головой: убивать ему не понравилось. Он бы предпочёл вовсе обойтись без трупов, но в данной ситуации это было невозможно.

В боевике Максима привлекли две вещи: нож, пристёгнутый к бедру, и компактный автомат, закреплённый на трёхточечном подвесе. Клинок ему понравился: чёрное длинное лезвие, чуть расширяющееся к острию, полуторная заточка со зловеще выглядевшей пилой на обушке и удобная микардовая рукоять. Ножны с ноги боевика перекочевали на его бедро. Теперь автомат. Максим снял машинку с груди мёртвого, повертел в руках. Примериваясь, вскинул к плечу. Тоже ничего. Компактный, с удобной рукоятью и широким магазином. Приклад трубчатый, откидной. Ствол – толстый цилиндр с насечками. АС «Вал» – он же автомат специальный, бесшумный и беспламенный, оснащённый патронами с мягким сердечником, чтобы не рикошетили от стен, в общем, самое то для замкнутых пространств.

Максиму следовало спешить, время поджимало, и оставшаяся пара в любой момент могла обнаружить пропажу замыкающего. Ему и так несказанно повезло, что среди первой тройки оказалось слабое звено, которое он без проблем разорвал. Но дальше надеяться только на везение было бы большой ошибкой.

Максим оттянул затвор, дабы убедиться, что патрон в стволе и автомат к бою готов. Всё было в ажуре. Он передвинул рычажок в положение стрельбы одиночными и споро отправился за оставшимися боевиками. Далеко уйти они не могли, он возился с первым боевиком не более двух минут.

Когда до головной пары осталось метров двадцать, он взял затянутую в городской камуфляж спину в прицел, потом перевёл ствол с лопаток, расчерченных лямками бронежилета, на затылок. И только теперь осознал, что целиться с закрытыми глазами и мечем в зубах затруднительно. Максим сверился с внутренней картой, оставшиеся тройки были далеко, а значит, можно немного пошуметь, но только немного, так сказать, шёпотом.

По дрогнувшей спине, поняв, что замыкающий почувствовал его взгляд и вот-вот обернётся, Максим ускорился и рванул на полной скорости вперёд.

Задний услышал шаги Максима, хоть тот старался двигаться тихо, и вскинул кулак к плечу, призывая к тишине, очевидно решив, что это шумит замыкающий.

Максим ещё ускорился, сокращая расстояние. Боевик начал оборачиваться. Десять метров, пять. Задний почти обернулся. Больше ждать не имело смысла. Он плавно надавил на спуск. Сухо, словно в лесу сломалась ветка, щёлкнули четыре выстрела. По два на каждого боевика.

Он смотрел на людей, неподвижно замерших на полу коридора. Они были странно похожи на изломанные манекены. Гнев, закипающий внизу живота, мутной волной поднялся в голову. Ему стало противно ощущения тяжести автомата, будто держал он в руках не кусок металла, а тело большой гадины. Максим отбросил его в сторону и, вынув лезвие изо рта, тягуче сплюнул. Убивать людей было противно. В голове сами собой зароились вопросы. Для того ли он столько учился, чтобы лишать жизни незнакомых людей, пусть даже пришедших убить его? Не в честном поединке, лицом к лицу, а вот так, подло – со спины, лёгким движением пальца. Раз, два, три, четыре и две души тихо отошли на небо. А впереди его ждут ещё шестеро, их так же?

«Стоп, брат, шалишь! О чём думаешь? Сдаться хочешь? Лапки к верху? Сесть и ждать, когда придут дяди, не отягощённые моральными принципами и муками совести по поводу лишения жизни своих ближних и дальних тоже? А как же Дед, Золя? Неожиданно он понял, что так царапнуло его при их прощании. Что она там сказала: …мы будем ждать тебя… Мы? Кто мы? Чёрт!»

От догадки он вспотел. Прижал холодное лезвие ко лбу, пытаясь остудить не столько голову, сколько мятущееся сознание. Чёрные мысли о собственной подлости и муки раскаянья за унесённые жизни меж тем ширились, захватывая его сознание.

Максим глухо застонал, до крови прикусил губу, пытаясь болью отогнать отчаянье и слабость, всё больше охватывающий его тело. Но боль была слабой, а запах крови лишь ещё больше вогнал его бездну отчаянья. Максим задышал чаще, понимая, что ещё немного, и он просто будет дожидаться, покорный, словно баран, когда придут и зарежут.

Ноги его подогнулись, покачнувшись, он привалился спиной к стене и сполз, обдирая камуфляж, на пол. Сознание Максима всё больше опускалось в пучину отчаянья и жалости к убитым им людям, к миру и к самому себе. Пальцы разжались, и вакидзаси жалобно звякнул о камни, словно жалуясь на хозяина.

Слабеющей рукой Максим нашарил меч и поставил его на пятку рукояти остриём вверх. Лезвие слабо колыхалось в нетвёрдой ладони, ещё миг, и он не сможет сделать то что задумал. Но мига ему хватило. Он поднял руку, весившую, казалось, целую тонну. Левое предплечье легло на подрагивающее остриё, и Максим с силой надавил. Острая сталь бережно, вначале почти безболезненно, пронзило мышцы и скользнуло между локтевой и лучевой костью, а потом плоть разошлась и толчком послала боль по нервным окончаниям.

Волна боли прошлась по телу и где-то в голове встретилась со встречной волной чужой воли, которая подавляла его сознание, делала слабым, заставляла сомневаться в себе, в своих делах и своей правоте. Встретилась и смела её, как разбушевавшаяся стихия сметает всё на своём пути. Чужая воля ушла, унося с собой сомнения, терзавшие Максима. От них остался лишь горький привкус где-то на дне сознания, да скорбь оттого, что с теми, кто охотился на него невозможно договориться и вновь придётся убивать.

Магистр с тревогой смотрел на застывшее лицо, вытянувшейся в струну высшей. Минуты ползли, словно улитка по листу осоки. Внезапно ведьму начала бить мелкая дрожь. Колдун подался к ней, словно желал поддержать, но всё прекратилось.

— Что? — встревожено обратился он к ней.

Белоглазая открыла глаза:

— Он сорвался.

Максим сдёрнул с плеч камуфляжную куртку, двумя взмахами меча отпорол подкладку и принялся сноровисто бинтовать руку. Он затянул последний узел импровизированной повязки и пошевелил пальцами. Рука действовала, но полностью полагаться на неё он бы не стал. Максим сосредоточился, и в мозгу вновь вспыхнули зелёные точки.

— Ну что ж, девочки, потанцуем, — Максим выдал свою любимую присказку и, подхватив меч, направился в сторону ближайшей тройки.

Высшая шевельнулась, и словно бы нехотя, почти не разжимая губ, произнесла:

— Он закончил с ними.

Магистр и сам это понял, когда перестал чувствовать боевиков. Он кивнул:

— Дело за нами.

Он повернулся к нурам, губы его шевельнулись, произнося слово Силы. По тоненьким ниточкам, связывающим мага с нелюдью, потекли потоки энергии.

Секунда – и нелюдь, сорвавшимися с поводка псами, кинулась в сторону коллектора. Движения их, ранее угловатые и неторопливые, стали быстрыми и ловкими. Они бесшумными тенями скользнули к строению и, просочившись сквозь поломанную решётку, исчезли под землёй.

Магистр с ведьмой, выждав пять минут, неторопливо двинулись вниз по холму. Они прошли почти половину пути, когда в проёме входа кто-то шевельнулся. Маг сбился с шага и замер, придержав ведьму за плечо. Он пристально всматривался в темноту, клубившуюся за сломанной решёткой.

Ведьма во все глаза смотрела на замершего в густой тени мужчину. Тьма мешала ей разглядеть его, но она чувствовала исходящие от него силу и спокойствие. Он постоял и вышел на свет начинающего сереть предрассветного неба. Высока, мощная фигура, неестественно длинная правая рука висит вдоль тела. Высшая не сразу поняла, что в руке зажат меч. Левая спрятана за спину.

Неомаг неторопливо, заметно припадая на левую ногу, зашагал им навстречу. По его правому плечу и левому боку расплывались кровавые пятна, а левое бедро, чуть выше колена перетягивал узкий ремень. Боевики всё-таки смогли его зацепить. В десяти шагах от них мужчина остановился, и высшая заметила на его одежде дырки с опалёнными краями.

Максим смотрел на пару, замершую напротив него. Мужчина был ему знаком, именно его он видел на заднем сиденье «Волги», караулившей Максима у дома. Тогда он плохо разглядел Магистра, а вот теперь мог полюбоваться на него в полный рост. Фигурой тот подкачал: невысокий, чуть сутулый, с впалой грудью и округлым брюшком, длинными, прямо-таки горилльими руками и кривоватыми короткими ножками. Но лицо, лицо уводило в тень все недостатки тела. Высокий, прекрасной лепки лоб с благородными залысинами, тёмно-русые густые волосы, породистый нос с волевыми носогубными складками. Аккуратно подстриженная бородка вокруг сочных, чётко очерченных губ и яркие светло-карие глаза.

А вот второе существо, или всё-таки женщина? Точно женщина. Вот она ему была незнакома. Длинная нескладная фигура, затянутая в облегающий серебристо-серый комбинезон, соломинки рук и ног с узлами локтей и коленей. Прямая линия плеч и полное отсутствие груди. Волосы седые, а может, белые, в предрассветном тумане было не разглядеть, иглами дикобраза торчали в разные стороны. И глаза! Выпуклые, словно у жука, с затянутой молочно-белой пеленой радужкой. Ведьма! Должно быть, та самая высшая, которую так боялась Альбина. С искорёженным и трансформированным многочисленными ритуалами и инициациями телом. Опасная, словно болотная гадюка, и такая же безжалостная. И если Магистр пока относился к роду людскому, пускай и был замаран нечистым, то она уже давно перестала быть человеком, а стала нелюдем, нежитью с разорванной в клочья душой.

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять кто из них главный. И им являлся отнюдь не мужчина, замерший по левую руку от ведьмы, хотя тот именно так и считал. От него явственно тянуло кисловатым запахом страха. И даже с такого расстояния Максим видел, как бегают его глаза в тщетной попытке отыскать выход из сложившейся ситуации. Хотя и его не стоило списывать со счетов. Несмотря на весь свой страх, он продолжал оставаться опасным. Какая-то странная связь была между ведьмой и Магистром, что-то связывало их. Что-то более сильное, чем чёрная магия, и что-то более сильное, чем магия крови, и Максим, кажется, догадывался, что какие узы их скрепляли. Ведь есть только одна магия, что сильнее всего остального.

Ведьма была спокойна и сильна, пожалуй, так сильна, что ему с ней не совладать. Но Максим попробует, ведь теперь он был не один. Он почувствовал, как за его правым плечом невидимыми спутниками встали Дед и Золя, с руками, сложенными в защитном жесте на животе. А за левым возникли призраки его родных: родителей и жёны с дочерью. Ощущение было так явственно, что он, презрев опасность, исходившую от Магистра с высшей, обернулся. Так всё и было. А за полупрозрачными фигурами родных он увидел ещё одну – высокую и статную, с толстой косой, перекинутой через плечо. Она подняла руку со сложенными щепотью пальцами, словно хотела перекрестить его.

— Значит, — губы беззвучно шевельнулись, а в глаза словно сыпанули песка, — Пелагея, ты всё же…

Максим чувствовал себя скверно, раны болели, и если в плече и левом боку боль была терпима и не мешала движению, то левое бедро словно огнём жгло. Нога почти не держала его вес. Но присутствие родных наполнило его новой, доселе неведомой ему силой.

 Высшая не отрывала бельмастых глаз от гура. Она видела, как он зачем-то оглянулся, словно искал помощи, но за его спиной было пусто. Когда гур повернулся к ним, она заметила, как из его правого глаза скользнула одинокая слеза и, запутавшись в щетине на подбородке, исчезла.

«Вот это сила!»

Давно забытое чувство затрепетало внизу впалого живота и горячими искрами разбежалось по телу. Пальцы ног поджались, сморщенные соски напряглись и налились кровью, а во рту пересохло. Быстрым движением острого языка, она облизала тонкие губы и улыбнулась. Вот это экземпляр! Давно она не испытывала такого возбуждения. Все её плотские ритуалы были лишь данью Хозяину – платой, чтобы забирать животную силу партнёра. Об удовольствии не шло и речи. Ведьма давным-давно забыла вкус страсти и трепет удовольствия, одна лишь утилитарная необходимость.

— Ну, здравствуй, новый.

Голос у ведьмы был неожиданно приятным и мелодичным.

— Мы давно тебя ждали. Присоединяйся к нам, — она чуть напряглась, накидывая ментальную сеть на гура.

— Здравствуй, — одними губами сказал Максим, ощущая, как по его сознанию скользят влажные и противные ментальные щупальца ведьмы.

Он с усилием отвёл взгляд от белых мутных озёр, которые, казалось, вытягивают из него жизнь каплю за каплей, и перевёл взгляд на Магистра, так легче было сопротивляться ментальному давлению.

— Прими подарочек, — к ногам мага, пущенные сильной рукой, полетели отрубленные головы нуров.

Магистр взвизгнул, как испуганный ребёнок, и отпрянул. Ведьма стрельнула глазами в его сторону, и тут же возвратила взгляд на Максима. Но этой её секундной заминки ему хватило, чтобы метнуть меч, словно копьё, ей в грудь.

Высшая дёрнула головой, и клинок, словно подхваченный порывом ветра, отлетел в сторону. Единственное, что Максим сумел, это чуть подкорректировать его полёт, так чтобы меч закончил свой путь не на земле, а в груди мага.

Тот захрипел, удивлённо глядя на оплетённую чёрным шнуром рукоять меча, словно по мановению волшебной палочки, возникшего в его груди.

— Но…— он перевёл удивлённые глаза на ведьму, — …ты обещала, — струйка крови сбежала с уголка его переставших быть сочными губ и запятнала белоснежный воротничок сорочки, — ты…

— Отец! — Вся мелодичность исчезла из голоса ведьмы, лишь пронзительные, визжащие ноты отчаянья и боли резали слух. Она, забыв про Максима, бросилась к плавно опускающемуся на жухлую траву магу, в последний миг, успев его подхватить.

Делая бросок, именно на это Максим и рассчитывал. Прекрасно понимая, что мечом поразить ведьму не сможет, а вот поколебать её волю и вывести из равновесия смертью Магистра запросто. Ведь магия любви несравненно крепче, чем все остальные силы на земле, если это, конечно, настоящая любовь, а не пушинка на ладони ребёнка, готовая сорваться и улететь от малейшего неловкого выдоха. Он не ошибся: ментальная сеть, опутывавшая его, ослабла.

Усилием воли Максим сбросил с себя склизкие нити сознания ведьмы и, подавив боль и немощь в простреленном теле, кинулся на ведьму.

— А-а-а-а, — боевой клич, вырвавшийся из горла, придал ему силы.

Трофейный нож, покидая ножны, злобно заскрипел в предвкушении крови. В два прыжка Максим преодолел расстояние, отделяющее его от ведьмы. Схватив за белёсые вихры, он резко дёрнул её голову назад, подставляя под нож тонкую кожу горла. Но за миг до того, как нож вспорол плоть, его глаза встретились с сочащимися влагой белыми глазами высшей.