CreepyStory

Уже четыре часа дорога тянулась бесконечной чередой однообразных и серых равнин. Осенний дождь моросил без остановки. Яркий пример неудачной поездки. Огромные лужи растекались морями по плохо освещенному, извилистому, покрытому ямами пути.
По этой ухабистой дороге ехала старенькая девятка подскакивая на каждой кочке. Трое мужчин, женщина и маленькая девочка направлялись в село к умирающей бабушке.
Заворачивая по узкой проселочной дороге мимо обветшалых домов ребята поежились от открывшегося их взору депрессивного пейзажа глубинки. Покосившиеся старые заборы, приземистые и грязные дома, серые, наполовину рухнувшие строения, булькающая жижа вместо земли, хмурое, враждебно нависшее грозными тучами небо и бесконечный осенний дождь барабанивший по капоту и стеклам машины. Листья на деревьях пожелтели и грустно валялись на земле безжизненными кучами мусора, вперемешку с мертвой травой.
Деревня состояла всего из тридцати домов, а многие местные жители давным-давно покинули их в связи с тяжелыми социальными условиями, а кто-то просто не выдержал и мирно отошел на тот свет, от цирроза и прочих популярных недугов, некоторые строения уныло встречали друзей зияющими черными провалами вместо окон. Грустные "глазницы" домов, завывающий ветер сквозняком гуляющий сквозь щели, скрипучие, никем не смазанные двери нагоняли пустоту в человеческую душу.
Машина не спеша подъехала к нужному дому и остановилась у мокрых ворот небольшой землянки. Домик почти врос в землю и скрылся за забором, его было очень трудно разглядеть. наличие дома выдавал лишь кончик остроконечной крыши выглядывающий за досками. Двор был тоже не большим, маленький и ветхий сарайчик сбоку, сгнившая колода для рубки дров - вот и все что бросалось в глаза. По двору бегала средних размеров дворняжка, лишенная будки и уже давно не обращающая ни на кого внимания.
Друзья вышли из машины, шофер открыл багажник, достал две массивные сумки и отдал в руки Валере.
-Ну вот мы и приехали! Какая же дерьмовая поездка выдалась, все вымотались, а Анечка вообще уже давно ничего во рту не держала! - зло сверкнула глазами Вика. Стройная блондинка высокого роста, со вздернутым курносым носиком и недовольно надутыми губками брезгливо рассматривала окружающие ее дома.
- Не ной, а? Я бабушку не видел уже хрен его знает сколько! - процедил Валера, зло сверкнув глазами в ответ.
Валерий - представлял собой крепкого мужчину тридцати лет, с суровым выражением лица, зачесанными назад и уже начинающими редеть волосами. Ровная осанка и прямой взгляд холодных голубых глаз создавали впечатление уверенного в себе человека.
Его друг- Максим, наоборот , был далеко не атлет, сквозь одежду проглядывал круглый животик заработанный на сидячей работе офисного планктона, а черная копна непослушных волос и веселый блеск темных глаз выдавали в нем неунывающего весельчака и рубаху парня. Когда он говорил с людьми, у собеседника создавалось впечатление что Макс постоянно улыбался. Такой естественный позитив исходящий от парня очень помогал ему быстро завоевывать расположение самых разных людей, от гопников до гаишников.

Они с Валерой были давними школьными друзьями. Родители Макса могли позволить себе отправить его получать образование на экономический факультет дорогого университета. Окончив его, он не без помощи родителей устроился на работу в одну из престижных фирм и благополучно проработал там менеджером уже два года.

По просьбе старого друга он согласился составить ему компанию в этой поездке.
Макс взял третью сумку и захлопнул дверцу машины.
-Надеюсь что мы не пробудем долго в этом жутком месте! Мы только приехали, а я уже хочу обратно - ворчала под нос Вика.
- Вика! Ты понимаешь что моя родная бабушка умирает, пожертвуй хоть раз своим удобством ради другого человека! Не будь эгоисткой! - раздраженно ответил Валерий.
- Я похожа на Иисуса? Хотяяя, вся моя жизнь одна сплошная жертва на алтарь нашей семьи!!! - начала возмущаться Вика.
- Лучше закрой рот и не возникай, пока мы не сделаем все наши дела тут мы никуда не уедем! Могла бы вообще остаться дома и не переться с нами! Везде тебе мерещатся измены, теперь не жалуйся! - раздраженно выкрикнул Валера и направился к калитке уверенным шагом.
Вика прекрасно знала - если муж начинает закипать, то лучше оставить его в покое, иначе такой расклад может выйти боком ей самой. Поэтому она решила замолчать на время, и идти вслед за мужем.

- Приезжайте завтра к 11 часам и заберите нас. Мы будем вас ждать у калитки этого дома - сказал Максим и отдал таксисту половину суммы за проезд.
- Конечно! Завтра к 11 я за вами обязательно приеду и заберу. Но мне сегодня придется по-колдовать над машиной, местные дороги - просто ****ец, грязная как черт. Скажите спасибо что я вообще согласился на поездку в такую дыру - буркнул водитель и направился к автомобилю.
Через полчаса компания услышала рокот заводящегося мотора и девятка буксуя в грязи сдвинулась с места.
-Спасибо ему еще сказать нужно! Содрал тройную цену ублюдок, а ему еще спасибо говорить! - процедил себе под нос Максим, а сам приветливо помахав в след уезжающей машине крикнул - удачного пути!!!


***

За день до поездки Валере позвонила мать и сообщила что баба Вера сильно приболела, слезно просила к ней приехать в малюсенькое село находившееся далеко от их города. Так же очень просила захватить с собой одиннадцатилетнюю дочурку Валеры - Аню, бабушке очень хотелось последний раз посмотреть на правнучку и увидеть как та подросла за два года с их последней встречи. Валера был очень близок с бабушкой в детстве, но когда они с мамой переехали, они виделись с бабулей реже и реже, жизнь так закрутила Валеру, что он начал навещать бабулю раз в 2 года и практически вообще перестал с ней общаться.
Баба Вера жила одна, пока хватало сил справлялась с хозяйством, порой ей помогали соседи и просто добрые люди, но когда здоровье начало серьезно сдавать она избавилась от хозяйства и позвала дочь жить к себе.
В их семье имелось предание о цыганском проклятье, которое висело над бабушкой половину сознательной жизни. Конечно Валера и его мать - Наталья Николаевна, относились к этому как к детской страшилке которую обычно рассказывают на ночь ребенку, но вот саму бабушку это очень угнетало, ее переменно мучили бессонница и кошмары, иногда, темными вечерами она звонила дочери и дрожащим голосом говорила о черных тенях мелькающих по дому, непонятных шагах и жутком бормотании под окнами. С возрастом ситуация только усугублялась. Наталье пришлось переехать в село дабы не оставлять мать наедине с ее кошмарами. Они с Валерой решили что старый человек таким образом пытается побороть банальный страх одиночества. Стесняясь сказать прямо - "не бросайте меня" - бабушка прикрывается цыганским проклятием.
Суть этой самой семейной страшилки была такова. Бабушке Вере в то время было всего 32 года, она шла вечером домой после долгого рабочего дня. Подходя к дому она увидела на лавочке у своего двора старуху которую все местные жители считали ведьмой. О ней ходили самые разные слухи, некоторые старожилы даже утверждали что она способна обращаться кошкой и по-ночам воровать молоко у соседей, а сглазить кого-то из жителей или детишек ей вообще ничего не стоило. Старуха ничего не просила, она была как-будто находилась трансе. Грузно сидела покачиваясь из стороны в сторону и странно пялилась на соседний дом стеклянными глазами.

Баба Вера хоть и была идейной коммунисткой, такой встрече испугалась и пожелала быстрее спровадить незваную гостью.
- Что это вы делаете возле моего дома? Уходите! - строго сказала Вера.
- Я тебе мешаю? Посижу и пойду - ответила цыганка.
- Мешаете, мне не приятно что возле моего дома кто-то сидит. Уходите или я вызову милицию!-
- Я то сейчас уйду, а вот ты, с этих пор, всю свою жизнь будешь всем мешать, а после смерти и подавно, кровавый след в могилу за тобой потянется. Нежить ты отныне, не человек! Как подохнешь, не найти тебе покоя в сырой земле! - зло крикнула старуха, плюнула Вере под ноги, встала, и не спеша побрела восвояси что-то бормоча себе под нос.
Вера сначала не обратила внимание и постаралась вовсе забыть про этот случай, но с годами она начала болеть, в темноте ей начали казаться разные существа и душу гложила неугасаемая тоска, постоянное ощущение себя на обочине происходящего вокруг, лишней, мешающей. Лекарства ей не помогали, экстрасенсы и прочий сброд тем более.
Когда болезнь, на пару со старостью, начала брать свое, Вера слегла совсем. И вот, после долгой и мучительной борьбы за жизнь бедная женщина была практически на краю могилы. Старушка была очень бледна, тяжело дышала, а ее слабые и немощные руки были ужасно холодны.
Когда Наталья услышала звук подъезжающей машины, вышла из дома навстречу приехавшим ребятам, и открыла калитку. Они были до нитки промокшими и явно очень недовольными. Зайдя в дом, покидав в угол сумки, сняв мокрые куртки и плащи, подошли к лежащей старушке. Всем было ясно без слов, она испускает дух и до смерти осталось в лучшем случае полчаса. Валера молча сел рядом с умирающей бабушкой и грустно посмотрел на нее вспоминая моменты из детства проведенные в бабушкином доме.
Старушка уже не разговаривала ни с кем и по всей видимости даже не видела присутствующих, она полностью потеряла интерес к стоящей над кроватью правнучке, она спала. Дыхание было тяжелым и прерывистым, а вскоре оно вообще оборвалось.
- Аня, закрой глазки и дай бабушке нормально поспать! Пойдем, постоим с тобой на крыльце - сказала Вика, и вывела девочку из дома закрыв ей глаза рукой.
- Покойся с миром мама! - сказала Наталья и зарыдала крепко обняв Валеру.
- Сходите кто-нибудь за врачом, он живет на другом конце села, в доме с синим забором - хмуро попросил Валера обнимая плачущую мать.

Врач в селе был один. Его звали Михаилом, это был умудренный годами пожилой мужчина иногда злоупотребляющий алкоголем, что впрочем не мешало ему знать свое дело на отлично. Когда село было многолюдным, он переехал сюда помогать людям и прожил в нем всю свою жизнь. Местные очень любили, ценили и уважали сельского доктора, вечно подмазывали его вкусными подарочками и помощью по двору. Так что на жизнь Михаил совсем не жаловался.
Когда Максим постучал в дверь к Михаилу на дворе уже стоял вечер, сумерки сгущались, лил дождь, было очень трудно увидеть что-либо без фонарика. Михаил не спеша вышел из дома с раскалывающейся от жуткого похмелья головой, он щурясь начал разглядывать своего вечернего визитера.
- Я от бабульки, односельчанки вашей! Умерла она! Только что-
- Черти тебя принесли! Ну и вали ко всем чертям! Я уж ей ничем бы не помог. Каждого Бог в срок забирает -
- Слушай! Старый хрыч! Если ты сейчас закроешь передо мной дверь, я от твоей конуры мокрого места не оставлю! Человек умер! Понимаешь, алкаш ты поганый !?
- Ну бери вон те насилки, у нас тут есть помещение куда мы жмуриков наших складываем, поможете мне ее туда отнести. А наутро в город повезем. Ты сам ей кем будешь? - с примирением сказал Михаил, видя что его гость настроен серьезно.
- Хорошо, пойдем! Я друг ее внука, мы недавно приехали -нехотя ответил Макс, беря носилки.
И вдвоем, шаркая ногами по грязи и лужам, они направились к бабушкиному дому.
Когда они подошли к дому, калитка была распахнута настежь.

-Оооо, приветствую Михалыч!!!! - раздался голос из темноты. В свете фонарика появился человек в милицейской форме, с большой, лоснящейся, и широко улыбающейся физиономией. Это был единственный в деревне участковый - Иван.
-Вы чего под дождем мокнете? А ты кем будешь, молодой человек?
- Да вот, говорит что друг внука Веры. Почила Верка наша, совсем недавно, идем тело забирать
- Значит я вовремя вас повстречал. Иван - участковый! - протягивая руку представился милиционер
- Макс- вяло произнес Максим, пожимая сильную руку.
Дверь в дом тоже была распахнута и по всей видимости внутри никого не было. К тому же, в самом дворе все было перевернуто к чертям.
Удивленные мужчины зашли внутрь дома и их глазам открылась воистину поразительная картина - смертное ложе было перевернуто, по полу катались кастрюли, валялись осколки разбитой посуды, стены были заляпаны, а на середине комнаты растеклась огромная лужа крови ручейком тянущаяся к входной двери. Было понятно, в доме - ни души.
Проклятый ливень прекратился, но поднялся ураганный ветер, вдали сверкали молнии и раздавались раскаты грома. Это било по натянутым нервам мужчин как набат.
Повисло гнетущее молчание.
- Ва-ле-ра!!! - заорал Максим.
- Да тут место преступления, ничего не трогайте! Сейчас я вызову помощника, и мы начнем выяснять, что ты за хрен на самом деле - взволнованно выкрикнул милиционер, доставая табельное оружие.
- Тихо!- крикнул Макс - смотрите, там, во дворе кто-то живой!
Все выбежали во двор и в свете фонарика увидели притаившийся силуэт маленькой девочки. В девочке Максим без труда узнал Аню, дочь его друга.
-Аня! Расскажи что произошло за эти гребаные 15 минут моего отсутствия! Куда все ****ь подевались? - закричал Максим пытаясь перекричать порывы бушующего ветра и подбежав к девочке схватил ее за плечи.
Когда Максим приблизился к ребенку, его затрясло как от лихорадки, девочка была полностью изуродована. До неузнаваемости. При таких несовместимых с жизнью увечьях было вообще удивительно что она жива. У ребенка совершенно не было глаз, вместо них зияли две окровавленные дыры, и практически отсутствовали нос и нижняя часть лица. Ошметки некогда бывшие нежным личиком ребенка беспорядочно болтались кровавыми, мясными лохмотьями...


***


Когда за Максом закрылась дверь, в доме было тихо и пустынно. Атмосфера горя будто стала тягучей и повисла в воздухе. Все находившееся практически чувствовали ее на коже.
Валерина мать присела на смертное ложе усопшей, рыдая и держа покойницу за руку.
- Мама! Прости меня за все! Забери меня с собой, родная!-
- Маам, бабушка долго болела, все этого ожидали- попытался утешить ее Валера.
- Теть Насть, я вам очень соболезную, это большое горе, для нас всех, но жизнь продолжается! У вас есть мы, есть Аня! Стоит жить дальше, хотя бы ради нее, не убивайте себя так - сказала Вика подсаживаясь к Наталье и обнимая ее за плечи. Ничего более оригинального она сообразить не могла. Аня осталась стоять у порога, не желая оставаться на улице в такое ненастье.
-Я налью чай, мам, ты пока иди с дочкой на кухню, Ане незачем такое видеть. Вика, ты пока закрой все зеркала в доме - сказал Валера закуривая сигарету и ушел на кухню.
Они сидели на кухне в полнейшем молчании, Валера курил, женщины и девочка молча пили чай.
В соседней комнате с покойником, раздался непонятный шум.
- Сидите, я посмотрю, наверное что-то упало- сказал Валера направляясь туда.
Судя по звукам в комнате кто-то усердно копошился. Вид у Валеры был спокойный, но внутри невольно всколыхнулся древнейший человеческий ужас перед сверхъестественным. Медленно пройдя маленький коридор, он осторожно отодвинул занавеску которая скрывала покойницу...

Бросок был моментальный. Валерий не успел ничего понять как его шейные  сосуды были буквально разорваны зубами мертвой несколько минут назад бабули. Кровь рекой потекла в сморщенный старушечий рот. Зловонная пасть мертвячки жадно чавкала заливаясь горячей артериальной кровью, издавая булькающие звуки. От обильной кровопотери Валерию стало трудно дышать и закатив глаза он отправился в вечную тьму.
За спиной раздался визг Вики и плачь Ани. Эти крики отвлекли монстра от кровавого пиршества, он резко повернул свое безобразное, почерневшее, похожее на сморщенный изюм рыло и отшвырнув труп Валеры одним прыжком преодолел расстояние разделяющее их с Викой. Девушку буквально парализовало от ужаса, она даже не смогла развернуться, все на что у нее хватило силы это выставить перед собой руку для укуса.
Бабушка сильно преобразилась, глаза стали стеклянными и пустыми, как и подобает покойнику, но от них исходило болезненно-белое потустороннее сияние, наполненное ненавистью ко всему что еще не утратило возможность дышать. Лицо упокоенной сморщилось приняв темный оттенок, половина лица было заляпано валериной кровью, которая стекая широким ручьем по одежде придавала этому существу особенно ужасающий вид. То что было в прошлом сгнившими и расшатанными зубами старой женщины превратилось в острые, желтые клыки хищника, предназначенные для разрывания мяса. Два клыка выступали над нижней губой, а два торчали под верхней. Именно эти смертоносные кинжалы вгрызлись в викино предплечье вырывая куски плоти и чуть ли не обгладывая руку за считанные секунды. Из пасти разъяренного демона доносился утробный рык взбесившегося зверя оказавшегося на кровавой трапезе среди беззащитных жертв. От безумной боли Вика начала терять сознание и уже особо не сопротивлялась когда острые как иглы жвала глубоко погрузились в ее шею...
Пока монстр был занят нападением на Вику, с пола поднялся Валера с разорванным горлом, сияющими мертвым светом очами и огромными клыками торчащими изо рта. Потерявшие сознание мать и дочь были для него совсем легкой добычей. Он с утробным рыком бросился поедать Аню быстро работая челюстью он вырывал огромные куски из маленького тельца и проглатывал их, попутно орошаясь потоками горячей и дымящейся крови, затем откусил носовой хрящ вместе с верхней губой и начал выедать глаза своей дочери словно стервятник.
Покончив с детским тельцем, монстры принялись за совместное пожирание Натальи Ивановной...

***

Макс заворожено смотрел на обезображенную Аню и естественно не смог увернуться от острых клыков маленькой девочки вцепившихся в его открытую шею мертвой хваткой бойцового питбуля...
Михалыч вытаращив глаза от удивления наблюдал как парень хрипя и булькая катается по земле с сидящей на нем взбесившейся девчушкой.
С Иваном происходило то же самое. Он засунул пистолет обратно в кобуру и уже хотел начать оттаскивать мелкую бестию от Максима, как заметил что Михалыча нет рядом. Секунду назад он стоял поблизости, и вдруг исчез... Инстинкт самосохранения подсказал участковому что тут не обошлось без чего-то выходящего за грань понимания обычного человека. Направив фонарик на все еще борющихся в грязи противников он отчетливо разглядел маленького упыря сидящего на испускавшем дух Максиме и жадно лакающего кровь водопадом хлеставшую из рваной раны. Увидел пустые дыры вместо глаз, налившиеся дьявольским светом, увидел огромные клыки выпирающие из безобразного кровавого месива. Это было слишком для его рассудка, страх взял верх и милиционер выскочил в открытую калитку и побежал. Он бежал в темноте, по грязи, по лужам, не разбирая дороги, туфля соскочила с ноги, но это не имело абсолютно никакого значения. Иван спиной чувствовал что из вериного дома за ним гигантскими прыжками скачет клыкастая нечисть. Он вспоминал все забытые молитвы, но видимо Бог в это время был занят делами поважнее чем жизнь деревенского мента, во время бега нога зацепилась за корягу и участковый упал лицом прямиком в огромную лужу. Встать ему было уже не суждено. Шесть тварей мгновенно настигли свою жертву, его протяжный предсмертный вопль был заглушен ревом бушующего ветра и оглушающим раскатом грома.

Разбавим немного прозу поэзией (если это можно так назвать).

Горит луна холодным светом,
Горит и шепчет: умри смертный...
Ворон кружит средь деревьев,
Ворон распушает перья...
Горит луна.
Смерть крадется среди леса,
Смерть смеётся смехом беса...
Тень скользит, ломая сучья,
Тень преследует беззвучно...
Горит луна.
Конь несётся, бьёт копытом,
Конь вздымает круп избитый...
Тварь все ближе, лошадь чует,
Тварь в лесу давно лютует...
Горит луна.
Всадник шпоры в бок вгоняет,
Всадник все ещё не знает...
Зверь уже в затылок дышит,
Зверь рычит и всадник слышит...
Кровь мгновенно стынет в жилах.
Кровь нужна чтоб ОНО жило...
Горит луна.
Демон леса в бок заходит,
Демон с жертвой игры водит...
Сталь блеснула в лунном свете,
Сталь - надежда до рассвета...
Горит луна.
Клыки сомкнулись под уздою,
Клыки обАгрилися кровью...
Крик взметнулся лошадиный,
Крик ласкает слух звериный...
Горит луна.
Один, с клинком посреди леса,
Один, без шансов против беса...
Ужас наполняет душу,
Ужас вытесняет чувства...
Дрожь волной идёт по телу,
Дрожь кожу покрывает мелом...
Глядит луна.

Глядит луна на бой неравный,
В котором человек бесправный
Сошелся в битве не на жизнь,
С отродьем. Только продержись!
Осталось мало до рассвета
И солнце озарит все светом...
Тогда спасен. Но шансы малы.
Снедает силы страх и слабость...

Отродье волка с человеком,
В лесах окрестных, век за веком
Охотилось и кровь рекою
Лилась на землю. И покоя
Не видели ни стар ни млад,
С окрестных деревень и хат.
Тварь выжидала, своим взглядом
Понять давая - Смерть уж рядом...

И вот, сошлись клыки со сталью!
Сошелся человек со тварью
В бою неравном где на кон
Поставил жизнь в лесу средь гор...

Луна глядела сквозь деревья,
Где в полумраке тихой ночи,
Ворон, распушая перья,
Перед собой узрел воочию
Для стаи пиршество для всей...
Где средь груды плоти и костей
(Конем недавно это было,
А ворону? Да хоть кобыла!)
Лежал разорванный двуногий,
Что именуют все - людьми,
И дикий зверь чуть-чуть поодаль
С клинком затупленным в груди...


https://t.me/exempla_calamum

Первая попытка в прозу. По отзывам, получилась скомканная калька с «Семьи вурдалаков» Толстого. Однако, к своему огромному стыду, сей рассказ прошел мимо меня. Поэтому произведения отдаю на ваш суд.

Зима пришла не одна. Неспешно собирая свою жатву, в затерянную среди лесов и полей деревушку, вместе со снегом пришла смерть.

Пришла незаметно. Никто не понял, когда это произошло. Лишь посудачили на утро, с чего это во всех дворах псы, как один, взвыли среди ночи, да все свежее молоко в крынках прокисло. Потом поговорили о более насущных вещах: мол, кости, что то у стариков ломит — не к добру, да воробьи в солому прячутся – точно к морозу, птица домашняя вся нахохлилась – снегопад будет… Посудачили да и разошлись. Дел много у деревенского люда, а дни зимние коротки.

Ненастье разыгралось быстро – меньше чем за час, все небо, до горизонта, оказалось скованным свинцовыми тучами. Хлёсткий стылый ветер принес с собой первые хлопья снега, а мороз заставил разойтись по домам даже неугомонную ребятню. Люди закрывали ставни, растапливали печи и словно по наитию, сами того не осознавая старались держаться ближе к огню, и не выходить лишний раз на улицу. Им было не привыкать к непогоде, суровым зимам, непроглядному ночному мраку. Но эта ночь отличалась от остальных. Этой ночью балом правила смерть, и люди это чувствовали.

— Митяй, открывай! – Иван, кутая лицо в ворот, снова постучал в дверь – Десять минут меня уже на холоде держишь! Сколько спать то можно!

Но кузнец, со старинным именем Митрофан, не открывал. Да и не мог, даже если бы и хотел. В этот самый момент он лежал на кухне перед остывшей печкой, с остекленевшими глазами, сжимая в руках старенькое ружьё. Чуть поодаль, с неестественно вывернутой шеей, лежала его жена, Наталья. Она обнимала, словно стараясь защитить, свою тринадцатилетнюю дочь, Свету, неестественно бледную, с длинной рваной раной на шее. Полугодовалый младенец, названный Антоном, лежал в резной колыбели. Он тоже был мертв.

Много ли надо времени, даже в непогоду, чтобы поднять на ноги крошечную, домов на сорок, деревушку. Меньше чем через пол часа, все жители, кроме совсем древних стариков, которые и с постели то подняться не могли, собрались в старой часовне. Легкий гул разговоров да пересуд, поднимался к крыше вместе с выдыхаемым паром. Печь еще не разгорелась. Люди были напряжены. Еще бы. Не случалось еще такого, чтоб четверо человек разом преставились. Да и отнюдь не по естественным причинам. Обстоятельства смерти шепотом передавались из одного угла в другой, обрастая самыми немыслимыми подробностями. «А Светка то, Светка…. Зазноба то какая гарная росла…. Ведь даже не снасильничали, придатки выдрали, да требуху по хате расшвыряли…. Ох, что делается, что делается…» — доносились от входа. «Да как земля то, таких иродов носит, дело ли, младенца на кочергу насадить, да в стену воткнуть, аки чучело….» — вторили у иконостаса.

Дверь распахнулась. Все тотчас же замолкли, и с немым вопросом уставились на вошедших. Иван, обнаруживший тела, сжимал в одной руке ружье, второй поддерживал изрядно подвыпившего сельского фельдшера Сергея. Сопровождал их бывший районный оперативник, уволенный из органов за крутой нрав и неподкупную честность – Борисыч. В воздухе физически ощущалось сгущающееся напряжение. Фельдшер обвел всех мутным взглядом, и достав сигарету, молча подкурил. «Ну, Сереженька, не томи, что там…?» Фраза нарушившая тишину словно разбила оковы молчания. Вопросы посыпались отовсюду. Сергей неспеша затянулся, и опять обведя всех взглядом, нехотя выдавил из себя: «Убиты… И жестоко…» — надсадно закашляв, он продолжил – «Наталье голову свернули. Света…. Светланке разорвали горло… Даже Антошку не пожалели… Суки…» Его речь опять прервал кашель.

Люди в ужасе переглядывались. На лицах был написан только один вопрос – кто?

Борисыч хрипло прорычал – «По домам расходитесь. Двери на засовы. Никому не открывать. С темнотой ни шагу на улицу!» Люди послушали. Пользовался Борисыч неподдельным уважением среди жителей. Через пару минут в часовне остались только он, Иван и Сергей.

— Вы тоже давайте не задерживайтесь… До темноты хотя бы детей похоронить надо.

— Постой, Борисыч. – фельдшер выглядел абсолютно трезвым, словно и не приходилось его Ивану поддерживать – Не все я рассказал….

— Да я уж подметил, — усмехнулся Борисыч – недаром тридцать пять лет в органах проработал.

Иван непонимающе смотрел на них.

— Кровь?

— Кровь.

-Да что не так то с кровью? Серега, Борисыч, растолкуйте уже!

-Да что-что… — Сергей опять закурил – Нет у них крови… Даже в Антошке нет…

Долгая выдалась эта ночь.

Долгая для Ивана, ворочающегося с боку на бок, и обдумывающего то что узнал.

Долгая для Сергея, которого даже самогон в эту ночь не брал.

Долгая для Борисыча, впервые за все время работы в органах столкнувшегося с подобным.

Долгой выдалась эта ночь практически для всех жителей.

И вечной для Андрюхи, которого пророчили всей деревней покойной Светке в женихи.

Вечной эта ночь оказалась и для Андрюхиных родителей, которые хоть и тревожно спали, но не слышали, как их сын в соседней комнате воскликнул: «Светка!? Я так и знал, что ты жива! Ты ж замерзнешь! Погоди минуту!»

Вечной она оказалась и для Андрюхиной парализованной бабушки, которая все слышала, но не могла ничего поделать, лишь безмолвно плакать, слушая как Андрей топает к входной двери, как отодвигается засов, как скрипят несмазанные петли, и раздается голос – «Входи же быстрей!»…

Долгая выдалась эта ночь…

Метель не утихла и в этот день.

Все кто был в состоянии удержать инструмент, в полной тишине остервенело долбили ломами промерзшую землю. До темноты им нужно было выдолбить шесть могил. Работая под пронизывающим ветром, они не замечали, что у двух свежих могил, выдолбленных вчера, просели нанесенные снежные сугробы. Словно в них не хватало чего то. Чего внизу. Под мерзлой землей и завалами снега.

Уже не получалось скрывать, что и у этих жертв не было в телах крови. Люди ходили мрачные, оглядывались на каждый шорох, а среди стариков, все чаще, стало слышится произносимое хриплым шепотом вкупе с крестным знамением – «Вурдалак…»

Сергей, каждый раз услышав что то подобное, зло смеялся, и ничего не говоря, уходил. От Борисыча, в этот день, вообще никто не услышал и слова, а Иван же, вывесив на дверь распятие и увешав весь дом чесноком, заперся в сарае и остервенело что то строгал.

Сумерки окутали деревню неожиданно быстро. На погосте уставшие мужики еще более рьяно взялись за ломы. Оставалось выдолбить еще одну могилу.

Управились уже с темнотой. Не сговариваясь, сбились в кучу, и так быстро, насколько позволяла тьма и занесенная дорога, направились к деревне. Во тьме, сквозь снежную крупу, им чудились бледные фигуры, танцующие на снегу вокруг них. Трое отважились отойти с тропы, что бы посмотреть, что это было, но вернулись ни с чем. Увидев впереди огоньки окошек, они еще более ускорили шаг. Радостные, что добрались до хат, они так и не заметили, что из двадцати двух человек их вернулось девятнадцать.

На утро, три дома оказались пустыми. Пропали две сестры-бобылихи, жившие особняком, и чье исчезновение было замечено по чистой случайности. Кто то увидел, что дверь в дом открыта нараспашку и поднял тревогу. Благодаря чему и обнаружили еще два пустующих дома. Дом одинокого пастуха, схоронившего по тому году жену и дочь, да полуразвалившаяся изба, спившейся, от мала до велика, семьи из пяти человек. Тел не было.

Но не было и людей.

Меж тем, жены не вернувшихся домой мужиков, учинили форменный допрос всем, кто был прошлым днем на кладбище. Но никто ничего не знал, и не видел.

И опять пришла ночь.

Аглая проснулась внезапно, словно от толчка. Полежав немного с закрытыми глазами и поняв что не уснет, она зажгла светильник.

Мрачные мысли одолевали Аглаю. Её муж был одним из трех, что не вернулись с кладбища. Умом она понимала, что вряд ли он еще раз обнимет её, еще раз поцелует их ненаглядную дочь перед сном… Умом она это осознавала. Но не сердцем.

Что это за звук? Словно кто то царапает стекло? Аглая подошла к окну. Ничего не видно, надо погасить светильник. Щёлкнув выключателем, она стала всматриваться во тьму, и…

— О Боже! Миша! Мишенька! Вернулся родимый!

Да, за окном стоял её муж. Что то говорило ей – не вздумай, не открывай дверь – но что такое голос разума, когда сердце радостно бьётся от восторга, что её муж, её Мишенька — живой и здоровый!

Накинув халат, она подбежала к двери и смущенно бормоча какую то нелепицу, откинула щеколду.

— Ну же! Заходи, дорогой! Где ты пропадал!?

Михаил секунду помедлив, переступил порог.

— Господи, бледный то какой! Что случилось?

На мертвенно бледном лице не было и капли эмоций. Оно было сродни восковой маске. Но вот глаза… Глаза были живыми. Блестя в свете ночника, они смотрели с какой то нечеловеческой тоской. Тоской и голодом.

— Холодно. Там холодно.

— Конечно холодно, что ты такое говори…

В ужасе Аглая отступила назад.

Она поняла.

В эту ночь пропавшие мужчины воссоединились со своими семьями.

Они сидели в молчании. Сергей, не закусывая, пил стакан за стаканом и постоянно курил. Иван нервно перебирал четки с распятием. Борисыч не моргая смотрел в окно.

Из сорока трех жилых деревенских домов, опустели уже двадцать пять.

— Хватит! – Борисыч первым нарушил тишину – Пойду в соседнюю деревню. Приведу помощь.

— Не дойдешь. – Сергей подкурил еще одну сигарету – Сгинешь.

— Я на лыжах с пяти лет стою. Дойду. Должен…

Вместо ответа, Сергей налил в стаканы самогон – Ну что, вздрогнем на дорожку…

Иван же не сказал ничего, лишь еще крепче сжал четки.

Когда фигура Борисыча на лыжах исчезла в белой мгле, Сергей и Иван разошлись по домам. Ивана ждала жена с ребенком, а Сергей с фатализмом в глазах отрицательно покачал головой в ответ на приглашение.

Придя домой, Сергей, матерясь, принялся что то ожесточенно искать. Найдя необходимый предмет, он горько усмехнулся и, насвистывая незатейливый мотив, начал что то собирать.

С наступлением тьмы, в деревне воцарилась смерть.

В каждый дом стучались и просили их впустить, пропавшие и мертвые родственники, соседи, друзья. Каждый, кто поддавался на уговоры или не выдерживал чудовищного напряжения и приглашал нежить в дом – обрекал и себя, и всю свою семью.

С теми, кто не открывал, вурдалаки не церемонились. Появляясь, словно ниоткуда, огромные волки разбивали в щепы двери и окна, врывались в хаты и, разрывая клыками тела, вытаскивали кричащих людей на улицу, где мертвые продолжали кровавую вакханалию.

Иван, перед тем как волк перекусил ему горло, успел избавить от страшной участи жену и ребенка, выстрелив им в головы. Чеснок и колья его не спасли.

Сергей, услышав царапание в окно, даже не встал из кресла, а просто крикнул – Заходите уже, открыто… — и закурил последнюю сигарету. Когда упыри вошли в дом, он криво ухмыльнулся и, взяв нож, чиркнул по бечевке, привязанной к подлокотнику кресла. После того как ведро, подвешенное под потолком, окатило жутких гостей керосином, Сергей, сделав несколько учащенных затяжек, швырнул окурок. Пламя, охватившее мертвецов, быстро объяло прихожую, а потом и кухню. Вскоре пылал весь дом.

Ветер услужливо разносил искры, не гаснущие даже под снегопадом, по всей деревне. Вскоре не осталось ни одного не объятого огнем дома. Огненные отблески, отбрасываемые на окровавленный снег, знаменовали собой победу демонов.

До рассвета было еще далеко.


https://t.me/exempla_calamum

Начало здесь:

Кровь и Пепел - Вторжение. 1 - Пролог

Коротким мановением ладони Азаэль указал ей на гораздо более скромный деревянный стул с высокой спинкой, стоящий рядом. Заняв его, Эмма, не теряя более ни секунды, принялась за салат, изредка бросая короткие взгляды на жаровню. Принцепс же, подперев подбородок ладонью, задумчиво разглядывал девушку, изредка потягивая вино из резной чаши. Или нечто весьма похожее, судя по форме бутыли, стоящей на столе. Эмма осторожно отпила глоток из своей – напиток и в самом деле оказался некрепким белым вином, очень приятным на вкус. Отвлекшись на секунду, она и не заметила, как рядом оказалось блюдо с жареной рыбой. Забыв про салат, девушка накинулась на аппетитные стейки. Азаэль, властным жестом отослав прочь прислугу, тоже положил себе на тарелку небольшой кусок и несколькими отточенными движениями разделил его на меньшие по размеру. Эмма хоть и была поглощена вкуснейшей трапезой, все же заметила, что демон ест крайне мало и не спеша. Как будто делает это скорее из эстетического удовольствия, нежели утоляет голод.

Тем временем кучер – судя по вполне человеческому силуэту, сангус – выпряг вороных жеребцов из повозки и увел их в небольшую конюшню, стоящую чуть поодаль. Эмма обратила внимание, что от основной дороги в этом месте отходит другая. И, присмотревшись, увидела темную полосу, чернее окружавшего полумрака, куда и уходил этот путь.

– Это Гнилой Лес, – принцепс, проследив за ее взглядом, ответил на невысказанный вопрос. – Реликт Эпохи Пришествия, один из немногих оставшихся лесов Абаддона. Нам в объезд, вдоль по его южной кромке.

– Но, Темнейший, почему нельзя ехать напрямик? – удивилась Эмма, не забывая, впрочем, про титулы. – Разве в этом мире есть что-то, способное навредить такому могучему демо… эээ, сильнейшему из Высших? – поправилась она на ходу, съежившись от тяжелого неодобрительного взгляда.

– Из реликтовых обитателей сего леса – конечно же, нет, – презрительно бросил Азаэль. – Но кони могут погибнуть или пострадать. Да и дорога заброшена, сквозь брусчатку давно проросли корни, а ветви сплелись меж собой. Повозка не пройдет. Даже если бы мы шли верхом, то там нет укрытий. Застань нас в пути дождь – и мне пришлось бы искать другой сосуд. Ты… пришла бы в негодность.

– Дождь? В аду бывают дожди?! – изумилась девушка. – И что в этом плохого?

– Однажды ты увидишь, – лаконично изрек принцепс. – Не хочу портить тебе аппетит.

– Спасибо, мой господин, я уже насытилась, – Эмма отодвинула тарелку с остатками рыбных стейков и кучкой костей. – А почему ты называешь меня сосудом? Не понимаю…

– Дай мне свою руку, – после некоторой паузы произнес Азаэль.

Прозвучало это так, что Эмма поперхнулась очередным вопросом и молча протянула ладонь. Он взял ее в свою, и девушка ощутила сухой жар, как будто положила руку на камень, долго лежавший на солнце. Кожу жгло, но терпимо.

– А ты жарче, чем… – начала было Эмма и взвизгнула от резкой боли – когтем другой руки, неуловимым отточенным движением – демон рассек ей кожу на запястье. Крупные алые капли, собираясь в струйку, побежали вниз, в подставленный бокал. Эмма закусила губу, дрожа от страха. Хватка принцепса была стальной и она чувствовала, что ослабить ее не под силу ни ей, ни кому-либо еще. Оставалось лишь терпеть.

Наполнив бокал примерно наполовину, Азаэль позволил ее руке выскользнуть, одновременно жестом подзывая прислугу. Подскочившая в угодливом поклоне служанка с тонким серебряным обручем на шее перехватила ладонь девушки, сноровисто перебинтовав ее запястье пахучей тканевой полоской, и вновь исчезла из виду. Принцепс, взяв бокал, круговым движением заставил кровь стечь по внутренним его стенкам, и как заправский дегустатор, оценив оттенок и аромат, пригубил его, прикрыв глаза от видимого удовольствия.

– Прекрасный букет… – удовлетворенно прошептал Азаэль. – Чистый, молодой, пьянящий… и с доселе неведомыми мне нотками, хотя я и отведал множество подобных… – он сделал еще глоток. – Да, оно определенно стоило того…

Эмма, пошатываясь, поднялась из-за стола. При одном взгляде на демона, смакующего ее сцеженную кровь, девушку мутило и била крупная дрожь. Она сделала несколько неловких шагов, споткнулась и осела на жесткую красноватую с черными прожилками траву, сотрясаясь от беззвучных рыданий. Объяснение было предельно доходчивым. В этом мире она лишь сосуд, ценность которого измерялась чистотой «напитка» и красотой самой «емкости». И то, и другое – здесь весьма скоротечны. Остаток ее недолгой жизни пройдет в сцеживании крови в один бокал за другим, пока ее хозяину не перестанет нравиться вкус, или же просто не надоест. Вторжение идет полным ходом, и скоро в таких «сосудах» не будет недостатка.

«Таков мой мир. Таков твой удел», – прозвучало у нее в голове. – «Смирись. Все, что было – для чужих глаз. Отведав твоей крови, я ощутил и уверился в том, что ты нужна мне не только лишь как сосуд. Но найди в себе силы и будь готова к повторению сей роли в любой миг. Беспрекословно и не выдавая истинных эмоций. Для остальных ты лишь моя очередная игрушка».

Эмма тяжело выдохнула, собирая все силы. Ладони, упиравшиеся в землю, сами собой сжались в кулаки, срывая жесткие травинки. Сменяя отчаяние, ее начала наполнять злость. Злость к этому миру, к безжалостной судьбе, по воле которой она оказалась здесь. Злость к здешним жестоким порядкам, к тварям, что держат людей как скот и стремятся разрушить ее мир. И особенно – злость к демону, сидящему за столом с бокалом в когтистой руке. Бокалом с ее собственной кровью.

Поднявшись на ноги, она медленно развернулась, и, встретив пронзительный взгляд принцепса, вернула ему такой же – но пропитанный злобой и яростью. Страх и ужас сгорал внутри нее – его заменяла закипающая волна бешеной злости.

– Прррочь из моей головы! – с ненавистью прошипела Эмма сквозь зубы совершенно чужим голосом. Еле слышно, но вполне отчетливо. И, не отводя взгляда, сделала к нему шаг. И еще один.

Азаэль, поймав ее взгляд, отшатнулся, от удивления едва не выронив бокал. Он явно не ожидал такой вспышки ярости. Отодвинув кресло, он подчеркнуто медленно встал, не отводя взгляда. Секунду раздумывал, как будто принимая непростое решение.

– Ладно. Быть по сему, – изрек принцепс и, щелкнув пальцами, вдруг исчез. Лишь порыв ветра всколыхнул скатерть, тканевый тент шатра и качнул графин с вином.

Эмма замерла на полушаге. Раздался второй щелчок, на этот раз замка, и золотой обруч упал с ее шеи к ногам. На коже осталась лишь узкая красная полоска от торквема… и чувство жара от короткого касания пальцев демона.

– Ты свободна, – раздался уже знакомый девушке голос у нее за спиной. – И вольна идти куда пожелаешь. Еды в дорогу я тебе дам. Как и коня.

Вновь развернувшись, Эмма неверяще уставилась на принцепса. В его взгляде она не увидела ни намека на шутку. Он говорил совершенно серьезно.

– Куда захочу? И ты не будешь меня преследовать? – недоверчиво и удивленно переспросила она. Внезапное решение демона настолько ее ошеломило, что вся злость на него вдруг разом схлынула, исчезнув.

Азаэль, все так же стоя напротив, утвердительно кивнул.

– Как только ты отъедешь, я вызову одного из личных драконумов и отправлюсь в свои северные владения, как и планировал. Не так удобно, как в карете, зато гораздо быстрее. Ни один из моих гвардейцев и тех Низших, что подчиняются мне – тебя не тронет. За прочих ручаться не стану. Теперь твоя судьба – в твоих руках.

Эмма непроизвольно провела рукой по шее. Полоса чуть покрасневшей от трения обруча кожи немного зудела и саднила. Торквема больше не было… но долгожданного облегчения это не принесло. Скорее наоборот. Она чувствовала себя как будто раздетой. Беззащитной. Наклонившись, девушка подняла тускло блестевший в траве обруч, чтобы вернуть его Азаэлю. Провела пальцем по выгравированному сигилу, такому же, как на кольце принцепса. Сердце тяжело и часто билось, пальцы дрожали – замерев на бесконечный десяток секунд, она боролась с собой, принимая судьбоносное решение. Наконец замок с тихим щелчком закрылся – и золотой торквем вновь сомкнулся на шее Эммы. На этот раз – по ее желанию. По внезапному наитию девушка опустилась на одно колено, склонив голову, в ожидании решения Азаэля.

Принцепс несколько долгих секунд просто смотрел на нее, словно давая время на то, чтобы передумать. Затем подошел ближе и склонился над Эммой.

– Я подарил тебе выбор, что в моем мире получают единицы. Подарил свободу. И ты, почти без раздумий, вернула мне мой щедрый подарок. Почему?

– Потому что понимаю, что я умру здесь, – Эмма подняла глаза, полные слез. – Или страшно и мучительно, или… постараюсь быть полезной… до той минуты, пока буду стоить дороже, чем мой же ошейник… – она всхлипнула, смахнув слезинки. – Не знаю, зачем я тебе нужна, но верю, что эта участь лучше, чем быть разорванной на куски…

– Ты по своей воле надела торквем с моим сигилом, и теперь он покинет твою шею лишь вместе с твоей же головой, – изрек принцепс, сжимая в пальцах замок обруча. Золотой механизм за секунду покраснел, побелел и сплавился в единое целое. – В замке более нет надобности.

Лизнув кончики пальцев, Азаэль вновь коснулся торквема, охладив раскаленное место до того, чтобы не оставить шрам на коже Эммы. Но обруч все равно нестерпимо жег, и она закусила губу, чтоб не закричать от боли.

– Вставай с колен и забирайся внутрь, – принцепс, отойдя назад, приоткрыл дверь кареты. – Наш путь лишь начался.

Хорс – южная Франция, пятьдесят километров к юго-востоку от Женевы, спустя двое суток с начала Вторжения

Идти вперед становилось все труднее. Каждый следующий километр требовал все больших усилий. И не только из-за усталости – сил как раз еще хватало. Глубокая, кромешная темнота окружала оруженосца, вынуждая замедлять шаг и тщательно выбирать путь. Если бы не обострившееся с пробуждением Дара ночное зрение – он бы вообще не смог передвигаться после захода солнца. Сейчас он по крайней мере различал окружающие его силуэты в пределах десятка метров. Неширокая двухполосная асфальтовая дорога, петлявшая многочисленными поворотами, была забита сгоревшими автомобилями и останками их владельцев. Вонь тлевших до сих пор покрышек смешивалась со сладковатым запахом разложения, и идти по запаху вдоль этой дороги смерти можно было хоть с закрытыми глазами, если бы не завалы. Малейшая оплошность грозила вывихом или переломом. Впрочем, для Хорса все это было хоть и таким же болезненным, как и раньше – но куда менее критичным для выживания. Часом ранее в ходе последней стычки он потерял несколько пальцев и получил открытый перелом трех ребер. Пары импульсов этого зловещего черного тумана хватило для полного восстановления. Пальцы отросли заново, а ребра с щелчком встали обратно на место. Раны затянулись, не оставив даже шрамов. С каждым разом выходило все лучше – сил на импульс тратилось меньше, а время между ними сокращалось.

Тот выскочивший во мраке ему наперерез десяток пехотинцев Хорс ополовинил в первую же секунду, рефлекторно создав дымчатую полусферу и высосав жизнь из ближайших демонов. Прочие замешкались на пару ударов сердца, и еще двое упало, срезанных очередью в упор. С оставшимися исчадиями оруженосец справился не сразу – патроны к автомату закончились, и Хорс несколько секунд уклонялся от сыпавшихся со всех сторон ударов, пропустив пару – к его счастью, они пришлись вскользь. Затем снова сработал его Дар, черный туман вырвался наружу и остальные цибусы превратились в груды гнилого, разлагающегося на глазах мяса. Ставший бесполезным автомат теперь болтался за спиной. Из огнестрельного оружия был лишь «Гриф» в кобуре, который Хорс берег на крайний случай. К пистолету имелась пара запасных магазинов. Боевой нож оруженосца так и остался на том лугу, где пробудился его Дар – в суматохе было не до него. Хорс подхватил было один из трофейных мечей-тесаков, но уже через пару сотен метров зашвырнул его в кусты – тащить эту здоровенную, тяжелую железку, всю в зазубринах и ржавых разводах, было выше его сил и всякого здравого смысла. У оруженосца теперь имелось прекрасное оружие ближнего боя – смертоносное в самом прямом значении этого слова. Его Дар. Оставалось полностью овладеть этой силой – и сделать это до того, как он встретит серьезного противника.

Пока что Хорсу удавалось избегать опасных столкновений с крупными отрядами демонов. За те сутки с небольшим, что прошли с момента атаки на преторий, оруженосец преодолел около сорока километров. Он двигался исключительно лесом или проселочными дорогами, аккуратно обходя по широкой дуге деревушки и небольшие городки, теперь кишащие демонами. Лишь в крайнем случае Хорс выходил на открытую местность, стараясь пересечь ее как можно быстрее. Он двигался прочь от Женевы на юго-восток, к Альпам. Выбора не было – на равнинных участках Савойи и других французских провинций сейчас творился кровавый ад. Оруженосец стремился попасть на оперативную базу Ордена в северной Италии, откуда взлетел их транспортник. Но для этого сначала нужно было добраться до альпийских перевалов и пересечь их. Хорс был уверен – они уже захвачены и охраняются. Поэтому в идеале до этого момента ему нужно было присоединиться к остальной части своей боевой группы. В том, что они живы, оруженосец почти не сомневался – или же горячо в это верил.

Из мрака на него с утробным рычанием бросилась гончая, выбивая из головы все лишние мысли. Хладнокровно подпустив ее поближе и дождавшись прыжка, Хорс послал импульс, туманной полусферой вытягивая жизнь из твари прямо в полете. Развернувшись боком, он пропустил мимо летящую уже по инерции безжизненную тушу гончей, проводив ее взглядом. И тут же из темноты, прокравшись между сгоревших остовов машин, на него с разных сторон рвануло еще три. Хорс резко крутанулся, выхватывая пистолет из кобуры. Длинной очередью он разнес уродливую башку ближайшей, одновременно выставляя руку в сторону второй, уже летящей на него в длинном прыжке. Черный туман вырвался узким конусом из открытой ладони, ударил в гончую – ее чешуйчатая, покрытая жестким волосом шкура тут же вспухла жуткими гнойными язвами, лопнула, выплескивая уже полусгнившие внутренности, а из пасти демона вырвался душераздирающий предсмертный хриплый вой.

Последняя гончая, уклонившись от хлещущего навстречу ей потока черной смерти, сшибла Хорса с ног, вцепившись в предплечье. Хорс заорал от невоообразимой вспышки боли, чувствуя, как рука выше локтя превращается в месиво из мяса и раздробленных костей. Остатки бронежилета с трудом сдерживали когти твари, которая всем естеством ощущала смертельную угрозу и торопилась устранить ее, пока не стало поздно. Выпустив из пасти руку оруженосца, гончая уже сомкнула было клыки на беззащитном горле – но туман вновь неудержимо хлынул из глазниц Хорса и окутал его, пожирая жизнь вокруг.

Спустя минуту он, пошатываясь, встал, мутным взглядом обводя зияющую черную проплешину, контуры которой были заметны даже на асфальте дороги. «Неплохо, почти на полметра шире, чем в первый раз», – хмыкнул он про себя. «И интервал между импульсами сократился, уже три с половиной секунды, против пяти в том бою с пехотинцами… еще бы чуть чаще – и уже демонам придется бегать от меня, а не наоборот», – злорадно усмехнулся Хорс. Скосив взгляд на свою левую реку, он сокрушенно поцокал языком.

– Вот же тварь! Весь рукав в клочья! – выругался в голос оруженосец, добавив еще пару непечатных эпитетов в адрес последней гончей, после чего решительно оторвал обрывки камуфляжа, обнажая руку по плечо. На гладкой коже уже не было ни следа от страшных ран, все срослось и затянулось. Хорс в очередной раз поежился – все это выглядело настолько противоестественно и нереально, что его постоянно преследовало жутковатое ощущение. Он чувствовал себя неким аналогом Венома из американских комиксов – омерзительным симбиозом человека и запредельного ужаса из глубин ада. Нечто, сидевшее в нем, уничтожало любую жизнь вокруг с невообразимым остервенением и ненавистью. И с таким же невообразимым тщанием сохраняло ее своему носителю. Хорс еще сутками ранее твердо решил – если он поймет, что начинает терять контроль над своим Даром – то убьет себя. Возможно, не с первой попытки – но убьет. Его сила слишком опасна для окружающих. Даже ворон того итальянца, Унгус, не подлетал близко, хотя и сопровождал оруженосца с той самой поляны, где погиб Аркуд – Хорса же спасло лишь нечто, что теперь жило внутри него.

Решив выяснить, насколько он властен над этой новой способностью, оруженосец решительно направился к опушке леса, начинающегося сразу за металлическим отбойником дороги. Аккуратно приблизившись к ближайшей сосне, он на секунду приложил ладонь к стволу дерева, одновременно всеми силами «приказывая» этому жуткому туману оставаться внутри. Убрав ладонь, Хорс пригляделся и разочарованно вздохнул. На коре остался четкий черный след – там, где он ее коснулся, древесина моментально сгнила на несколько сантиметров вглубь. Еще сутки назад отпечаток был не таким явным.

«Да уж… Мне точно еще рановато подходить к людям… или наоборот, уже слишком поздно», – мрачно подытожил оруженосец. Вариант стать изгоем-отшельником до самой смерти представал перед ним все отчетливее – если конечно, он доживет до конца Вторжения. В последнее Хорсу верилось с трудом, глядя на то, что творилось вокруг. Орден явно потерял контроль за происходящим, а у остального человечества не было ни понимания, ни времени для того, чтобы осознать масштаб катастрофы, ни возможности хоть что-то исправить. Но бойцу Ордена нельзя опускать руки и терять надежду, иначе тьма охватит весь мир. Поэтому он будет биться до последнего и заберет с собой столько демонов, сколько сможет.

Вернувшись на дорогу, Хорс осмотрелся. Затор из сгоревших машин упирался в грузовик, стоявший поперек дороги. Видимо, с него здесь все и началось. В кузове, похоже, стояли коробки с крупной бытовой техникой. Впрочем, и прицеп, и сам трейлер тоже сгорели до основания, и понять, что именно там было, уже не представлялось возможным. Обойдя грузовик, оруженосец вгляделся вдаль. Покрытый пеплом асфальт был свободен от машин вплоть до перекрестка, видневшегося в густом мраке, и то благодаря мигающему желтым светом информационному табло. Скорее всего, светодиоды в нем питались от аккумулятора, который сам включался при авариях электросетей. Надпись отсюда было не разобрать, но путь Хорса в любом случае лежал в ту сторону.

Спустя десяток минут оруженосец добрался до перекрестка. Здесь шоссе сворачивало на юго-восток, уходя в глубокий тоннель, темной аркой видневшийся в скалистом склоне горы. Мерцающее полуразбитым экраном табло как раз предупреждало о его наличии и информировало о соблюдении скоростного режима внутри. На самом перекрестке стояло несколько покрытых пеплом автомобилей. Один из них, светло-коричневый паркетник «Рено», сразу привлек внимание Хорса. Он явно появился здесь позже остальных машин, да и выглядел вполне на ходу. Подойдя к нему, оруженосец обратил внимание на колею от покрышек, оставленную в пепле – автомобиль оказался здесь всего полдня назад, не раньше. При этом шел он от Анси, а там уже более суток как не осталось ни одной живой души, не считая демонических орд. Задумавшись на миг, Хорс решительно распахнул водительскую дверь.

«Никого», – разочарованно и в то же время с облегчением выдохнул он. Хуже пустой машины был бы лишь салон с телами его боевых товарищей, павших от ран. Еще раз окинув взглядом сиденья, оруженосец заметил на заднем месте ворох окровавленных бинтов, явно из автомобильной аптечки, и рваную синюю куртку. От пятна на плече исходил слабый запах лошадиного навоза. Вроде ничего необычного, но ощущение, что он что-то упустил, было слишком настойчивым, чтобы просто развернуться и уйти. Задумавшись, Хорс ушел на несколько секунд в себя, не расслышав тихие, чуть шаркающие шаги за спиной.

– Semisanguis! – неожиданно раздавшийся сзади мужской низкий голос выбил его из колеи настолько, что оруженосец, уже инстинктивно выпуская вовне черную туманную полусферу, одновременно приложился головой о стойку кузова.

Выскочив из машины, сквозь опадающие клочья зловещего тумана Хорс разглядел человеческий силуэт в нескольких метрах от себя. Обычный пузатый дальнобойщик, с небольшой светлой бородкой, в широких джинсах и грязной клетчатой рубашке, стоял, вытянув палец в указующем на бойца Ордена жесте. При этом именно на таком расстоянии, что туман дотянулся лишь до кончика пальца, съев мясо с пары фаланг. Бородач, даже не изменившись в лице, посмотрел на обломок торчащей гнилой кости. Поднеся ладонь к лицу, он понюхал и зачем-то лизнул обрубок пальца, задумчиво хмыкнув.

– Пожиратель-полукровка? Занятно… Я уж думал, меня ничем не удивить. Выходит, в безумных экспериментах Азаэля все же есть крупица смысла…, – продолжил тот на латыни, как ни в чем ни бывало. После чего перевел взгляд на храмовника.

Хорс встретился с ним взглядом и рука непроизвольно потянулась к «Оберегу». Полностью черные глазные яблоки и немного неестественные движения, судороги, подергивания мышц выдавали одержимого. Причем, судя по окрасу глаз и уверенной координации, в этом случае мортус уже получил полный контроль над телом носителя. Обычно для этого требовалось не меньше суток, иногда чуть более. Инициация, которую проходили кандидаты в рыцари Ордена, помимо прочего, давала и повышенную сопротивляемость ментальному паразиту, коими являлись мортусы – но отнюдь не иммунитет. Поэтому в составе боевых групп были экзорцисты, обученные изгонять мортуса без роковых последствий. Впоследствии же у каждого рыцаря и оруженосца появились «Обереги», инфразвуковым коконом окружавшие воинов и исключающие одержимость как таковую. В былые времена орденские соборы и храмы с колоколами, издававшими инфразвук нужной частоты, строились с тем расчетом, чтобы добраться до ближайшего не дольше чем за несколько дней. Орден с самого начала возникновения был крайне предусмотрителен и берег жизни своих последователей.

– Lux in tenebris! – воскликнул Хорс, делая шаг вперед и вспыхивая черной смертельной пульсацией. Сквозь туман он ошеломленно уставился на одержимого, синхронно с ним отшагнувшего на то же расстояние. Тот издевательски упер руки в бока и чуть подул на дымку смерти, клубившейся у самого его лица.

– «Свет во тьме»?! Пожирателю Жизни стоило бы подыскать себе иной боевой клич, сей тебе явно не подходит, – криво ухмыльнулся одержимый. – И не смей поминать Тьму всуе, мальчик. Ты и твои братья-полукровки – не свет во Тьме, но лишь дрожащие, гаснущие один за другим огоньки на яростном ветру, что несется по вашему обреченному миру...

– Кто ты? – вырвалось у невольно замершего Хорса. Он мог в любой миг прикончить одержимого направленным веером черного тумана, «Оберегом», да хоть пулей в лоб из «Грифа». Но то, что тот заговорил, обнаружив себя, не пытаясь убить или нанести вред… это было слишком странно, чтобы уничтожить его сразу.

– Ты спрашиваешь кто Я, храмовник? Я – гневные Очи Его, я – стальная Воля Его, я – Его карающая Длань. Я – нигде, но я – везде. Я не прячусь во Тьме, и не живу во Тьме. Я – и есть сама Тьма! – торжественно изрек стоящий перед ним. Точнее, некто сквозь него. Одержимый развел руки в стороны – мерцающее табло заискрило на грани выгорания, а тени позади как будто выросли, сгустившись в кромешный, непроглядный мрак.

– Ты… ты герцог Лжи, Астарот… – потрясенно прошептал оруженосец, внезапно осознав с кем именно он говорит. С Высшим второго ранга, мощнейшим из архидемонов Абаддона. С тем, кто, скорее всего, и возглавляет это Вторжение. Сам факт прямого контакта с Высшим такого ранга, даже через мортуса, нес в себе смертельную угрозу. «Гриф» сам прыгнул в руку, уставившись в лоб одержимому, а палец вдавил спуск.

– Kh`Ett Kef, – прошептал тот низким, вдруг странно завибрировавшим голосом, и кисть оруженосца пронзила неописуемая боль. Мышцы свело жутчайшей судорогой аж до локтя, очередь разрывных пуль ушла сильно выше и правее, в темное, затянутое Пеленой ночное небо. Воин Ордена упал на одно колено. – Не смей прерывать меня и пытаться уничтожить мой сосуд, человечишка, пока не получишь на сие моего дозволения, – по бороде одержимого струилась кровь, текущая из носа и рта, но тон не изменился ни на йоту. – Я мог бы всего парой слов своего истинного языка лишить тебя воли и мыслей, превратив, по сути, в мычащее животное – или же заставить с улыбкой разорвать собственные внутренности. Сие лишенное разума тело вполне выдержит еще несколько фраз на Изначальной Речи. Посему не делай глупостей.

– Чт… Что т-тебе нужно от меня, демон?! – прохрипел Хорс. Мысли путались, руку просто выкручивало от боли. Мыщцы как будто горели адским огнем, не помогала даже ускоренная регенерация.

– Всего пару минут твоего времени, пожиратель. Свое имя можешь не говорить, мне оно безразлично. Но ты сообразил, кто я. Похвально. Ваши магистры недаром едят свой хлеб, выпуская достойных учеников, да ко всему еще и проводя смелые опыты с кровью Высших… Уже сам факт ее наличия у Ордена уже в некоей степени… интригует…

– В-во мне… кровь Высшего?! – прошептал Хорс потрясенно. На большее не хватало сил.

– Не прерывай меня, не то будешь остаток разговора добровольно зашивать себе рот своими же сухожилиями, – добродушно произнес здоровяк-дальнобойщик, при этом зловеще сверкнув взглядом, и оруженосец, сглотнув, послушно замолк. – Гораздо более меня интригует компания из пяти человек, приехавших на сей повозке, – обрубком пальца одержимый ткнул в коричневый паркетник за спиной Хорса. – Четверо из них – храмовники-воины, израненные в битвах. А вот пятый… – Герцог Лжи сделал паузу, задумчиво огладив побагровевшую от крови бороду. – Пятый – для меня загадка. С виду обычный человек, но… он вызвал мой интерес. И да, на них охотится центурия одного из моих гвардейских легионов. Целая центурия сангусов! Само собой, с ведома легата, не иначе. Причем он не уверен в результате, иначе бы сразу доложил, но при этом счел цель столь достойной, что отвлек от непосредственных задач полную центурию. И теперь меня беспокоят две вещи – моя временная неосведомленность об их цели, и их излишнее рвение в ее достижении. Посему приходится прибегать к необычным методам и класть гирьку в другую чашу весов, возвращая баланс, до тех пор, пока я не разберусь, что вообще происходит. На это нужно время, и ты мне его дашь.

– С чего вдруг? – отозвался Хорс, уже понемногу приходя в себя. – Зачем мне помогать врагу?

– Ты не помощник, а попутчик, – поправил его Астарот. – Наши интересы совпадают на непродолжительное время. Те воины направились далее к горным хребтам, и я могу назвать область их нахождения. Ты соединишься с группой, объект моего интереса получит шанс выжить, и я получу желаемое в должном виде.

– А если я лично убью его сразу же при встрече? – поинтересовался Хорс.

– Если ты ослушаешься, то эта ошибка станет роковой для тебя, – пожал плечами архидемон. – Я не терплю неповиновения и не пожалею еще одной центурии сверху, но весь ваш отряд возьмут живыми и доставят сквозь Врата в Абаддон. А затем, время от времени, посещая узилища под своим дворцом, я лично буду истязать их на твоих глазах, не давая умереть и восстанавливая так же, как ты исцеляешь себя. Мучительно пытать годами, десятилетиями, может и веками… пока не наскучит. Тебя, пожиратель, я оставлю напоследок, когда ты сполна насладишься мучениями своих братьев по оружию. И, к слову, не только братьев. Одним из воинов была женщина, черноволосая…

– Мара, наверняка! – воскликнул Хорс. – Где они?!

– Ценю деловой подход, – снова ухмыльнулся одержимый. – В нескольких километрах на восток от городка, именуемого Бофор, в окрестностях небольшого горного озера. Точнее не скажу, глаз у меня пока не так много, как того бы хотелось, иначе сей миг я говорил бы не с тобой, а со своим своенравным легатом. К слову, мне еще предстоит выяснить, мой ли он до сих пор, или уже служит другому из Шести. Мои сомнения в его верности – еще одна причина того, что ты все еще жив.

– Я все равно поступлю так, как сочту нужным, – отрезал Хорс, поднимаясь и загоняя магазин в «Гриф».

– Не сомневаюсь, – согласно качнул головой Герцог Лжи. – Но что бы ни случилось далее, на общий ход Вторжения сие не повлияет, а участь твоя, как и твоих сородичей, мне интересна на малую толику и лишь до той поры, пока я не утолю свое любопытство. Меня устроит любой исход. Устроит ли он тебя? Поразмысли над этим в дороге. А теперь иди. Дозволение получено.

Тяжелая пуля ударила в лоб одержимому, взрывая череп изнутри, и тело дальнобойщика безжизненным мешком осело на землю. Хорс развернулся, и, не оборачиваясь, двинулся во тьму тоннеля. Прочь отсюда. Он с удовольствием разменял бы сотню убитых демонов на возможность отмотать время назад и убраться незамеченным с этого проклятого перекрестка – но это было невозможно. И тяжкое бремя следовало за ним неотступно. Бремя выбора между плохим и худшим.

(Продолжение следует)