На следующий день цветущая и энергичная Эльвира Павловна была, что значит, вся в делах: постоянно висела на телефоне, разговаривая с чиновниками и начальством ЖЭУ, и ездила с коробками свежего печенья, которое, к слову, она с самого рассвета пекла самостоятельно.
Людка и Настя, убираясь в её квартире, мало чего слышали, разве что из слухов составляли свою собственную картину происходящего, уверившись, что хозяйка занимается вопросами их дома в целом...
А какими точно – неизвестно, но по довольному выражению её лица, когда Эльвира Павловна возвращалась уже без печенья, понимали: всё прошло, как она того хотела...
Развешивая бельё во дворе, Настя с Людкой увидели Жору, как обычно слегка поддатого, и, позвав подойти поближе, поинтересовались новостями. Жора всегда держался от них подальше, еще когда проживал с женой, но, если удавалось подловить его в подпитии, забывал о своих опасениях и на вопросы отвечал охотно.
Он и рассказал, что сегодня из второго подъезда ещё две семьи уехали, а ещё тучную пенсионерку со второго этажа в том же подъезде соседи давно не видели... И тут же запнулся, побледнел вдруг и поспешил распрощаться. Настя его хорошо понимала, все опасения понимала. «Эх», - вздохнула она про себя, развешивая на верёвке последнее покрывало. И тут Людка сказала:
- Сегодня вечером пойдём на дело.
Спокойно, так обыденно, что Настя от её тона внутренне вздрогнула, а потом себя упрекнула за это, когда в ответ просто кивнула. Раз согласилась, то делай, отступать некуда. И Мирона надо срочно вылечить и Людку – она, как никто, заслужила, такая отзывчивая и простодушная.
Под вечер собрали всю свою водку из буфета, накрасились, оделись поярче и пошли.
Людка пояснила, что знает куда идти, видела, когда ездила на птичий рынок, где мужики, которые выпить любят, собираются, а ещё Жора тоже как-то болтал, что там с местными алкашами и бездомными выпивает за железнодорожным вокзалом.
В общем, на вокзал и направились. Так быстрее было, и по пути пару раз приложились к бутылке для соответствующего настроя и видимости опьянения.
Водка действительно помогла им расслабиться. Настя смеяться стала по любому поводу, чем, наверное, и внимание привлекла, когда они с Людкой больше часа проходили по дворам и брели через гаражи, а всё без толку.
Вот возле гаражей и окликнули их хриплым, прокуренным голосом. Двое мужичков за пятьдесят, одетых не по погоде и бедно, к тому же разило от них амбре из едкого табака и перегара.
- Эй, красавицы! Компанию ищете, а? - позвал тот, что пониже ростом и усатый, сразу представился Колей.
- Ага, - просто ответила Настя.
Остальное само собой получилось. Оба мужика смотрели на неё, как собаки на кость, жадно и с нетерпением. Она и чувствовала себя слегка не в своей тарелке: отвыкла от облегающей одежды, от косметики и внимания тоже отвыкла. Мужики поманили в гараж, но Настя и Людка категорически отказались, доставая бутылку водки.
- Чего боитесь, сладенькие? Не обидим. А в гараже тепло, - продолжал уговаривать второй, более высокий, назвавшийся Павлом.
Людка усмехнулась, издав хриплый звук, и протянула Коле бутылку водки, при этом качая головой на его предложение. Он хмыкнул, бутылку взял, поглядывая, как крепко к себе прижала Настя Павлика.
Затем пожал плечами и, бросив вопросительный, но без сильной охоты взгляд на Людку, пожал плечами и отошёл. Настя же начала убеждать Павлика пойти к ним в квартиру, и обалдевший от внимания привлекательной женщины, к тому же сильно навеселе, мужчина согласился без долгих раздумий. Только хотел и друга с собой позвать, но Настя так крепко его поцеловала в губы, что Павлик сразу забыл обо всём на свете и шёл за женщинами послушно и с улыбкой.
Дойдя до дома, они выждали, укрывшись за зарослями кустов, чтобы никого из соседей не было поблизости. Затем повели Павла к себе в квартиру, где ещё больше напоили и позвали Эльвиру Павловну.
- Ну, ну, мои курочки, смотрю, вы осмелели и начали проявлять инициативу. За что, конечно же, получите своё вознаграждение, - и поощряюще улыбнулась.
Людке было приказано принести набор для переливания крови и стерильные перчатки из спальни Эльвиры Павловны, Насте же поручили приготовить место на кухне, обернуть стул целлофаном и расстелить его и на полу, также принести спирт для обеззараживания.
Раздав указания, Эльвира Павловна не спешила уходить, видимо, как решила Настя, вела личный осмотр их пленника.
Когда всё было готово, за окном стояла глубокая, тихая ночь. Плотные шторы на кухне Людки, которые совсем недавно были повешены по приказу хозяйки и в квартире Насти тоже, скрывали за собой включённый свет. И со двора стороннему человеку, подумалось Насте, можно было с лёгкостью решить, что весь дом в это позднее время крепко и спокойно спит.
Она, как и Людка сейчас, тоже была уверена Настя, одновременно опасаются и дрожат от нетерпения, мучаясь любопытством, как бы страшно и не по себе внутри от всего происходящего ни было.
Наконец всё было готово, и они собрались все вместе, как и спящий, но для верности связанный, усаженный на стул Павел.
Эльвира Павловна принесла косметичку с маленькими флакончиками разных зелий, пояснив на невысказанный вопрос служанок, что это запас на всякий случай. Затем натянула медицинские перчатки, сказав аналогично сделать Насте и Людке, и, к слову, хозяйка была в удобной одежде тёмного цвета, а поверх свитера ещё повязала клеёнчатый передник.
Подобных передников они с Людкой на сегодняшнее мероприятие не припасли – вздохнула Настя, и хозяйка это заметила. Это огорчало ещё больше.
Но вещи они с Людкой надели тоже старые, удобные и немаркие, в любом случае их совсем не жалко будет. Так думала Настя, наблюдая за действиями Эльвиры Павловны, которая ловко установила штатив, капельницу и уже готовила иголку.
- Учитесь, курицы. Запоминайте. В следующий раз самим так делать придётся.
Зажав жгутом предплечье Павла, она, похлопав его по кисти руки, нащупала набухшую вену и тут же вонзила иголку.
- Смотрите! Как пакет наполниться, то позовите меня, - сказала Эльвира Павловна, добавив, что нужно покормить тварь, вопросительно напомнив: мол, об этом забыли курицы нерасторопные, да? И ушла.
Кровь медленно наполняла пакет, а Настя думала, что тварь такой большой стала, и сейчас ей наверняка неудобно в ванне пустой квартире, пусть и в сене, и соломе, но ведь это совсем не тот былой простор чердака, на котором сейчас делался утепляющий ремонт, по заказу хозяйки. А ещё ей вдруг подумалось: вот бы хорошо было, если бы недовольная тварь Эльвиру Павловну – взяла и сожрала. И Настя своим мыслям улыбнулась, хотя сильно хотелось расплакаться.
А Людка в это время спокойно чистила песком днище кастрюли в раковине. Она всегда занимала руки каким угодно делом, когда нервничала. Людка молча вытерла кастрюлю, поставила в шкаф.
Вот ещё немного – и пакет с кровью переполнится. Пора идти к Эльвире Павловне. Словно чувствуя это, хозяйка пришла сама. И сказала, когда сняла пакет с кровью, предварительно вынув иголку, выжидательно посмотрев на Настю и Людку:
- А теперь второй пакет наполняйте сами...
Людка дрожала и обливалась потом, снова и снова втыкая иголку в вену Павла и не попадая. С каждой неудачей Эльвира Павловна злилась всё сильнее, и её злость казалась буквально осязаемой, плотной и густой, что едва не пронзала воздух кухни молниями.
- Давай быстрее, корова неумелая, - раздражённо поторопила она, явно теряя терпение.
Людка вдруг шмыгнула носом и заплакала. Настя сглотнула комок в горле и торопливо сказала:
- Сейчас я сама всё сделаю... - собрав в голос всю имевшуюся внутри волю и уверенность, хотя тоже никогда раньше подобного не делала. Просто заставила себя, потому что боялась наказания за прокол Людки, обоюдного и страшного наказания.
Она ловко протёрла исколотую правую руку всё ещё спящего, но постанывавшего Павла спиртом, стирая ватой кровь от уколов Людки, а затем решила использовать для сбора крови его левую руку и старательно проделала все манипуляции, как с новым пакетом, так и с иголкой, уверенно проткнув набухшую от жгута вену.
- Молодец! - похвалила Эльвира Павловна, и Настя выдохнула, понимая, что до сего момента практически не дышала. Хозяйка поручила принести, когда наполнится второй пакет с кровью Людке, а Насте сказала: - После глюкозу ему капельницей поставь, проверь веревки, и кляп в рот засунь на всякий случай, - сказав всё это, она ушла.
А Людка, немного успокоившись, выговорила тихое, искреннее и дрожащее:
Вскоре наполнился и второй пакет с кровью, и Людка тоже ушла. Настя же установила капельницу с глюкозой, поглядывая на заметно побледневшего Павла, лишь раз приоткрывшего глаза, дёрнувшегося и что-то нечленораздельно выговорившего.
Жалко его было, как собаку, и, может быть, лучше ему сдохнуть самому, чем ожидать подарков судьбы от рук непредсказуемой Эльвиры Павловны.
Настя пожала плечами и покинула сначала кухню, потом и вовсе квартиру. В их опустевшем подъезде тишина в половине пятого утра казалась плотной и напряжённо звенящей, словно ожидающей чего- то.
Эльвира Павловна в пять утра выглядела невыносимо бодрой для уставших изморенных Людки и Насти, такой энергичной, что прямо резало глаза.
Она позвала их в свой кабинет и неожиданно щедро предложила выпить кофе. И всё сама налила из кофейника в дорогие фарфоровые чашки. Даже конфеты предложила и, что тоже получилось неожиданно, начала разговор с одобрения и похвалы.
И только, когда Настя и Людка отпили кофе и закусили предложенными трюфельными конфетами из вазочки на столе, хозяйка добавила настолько изменившимся и заметно похолодевшим голосом, что Людке и Насте сразу перехотелось и конфет, и кофе, да и во рту появился противный кисловато-горький привкус:
- Мои дорогие курочки, были бы вы умнее, спросили бы напрямую, как и что надо сделать, чтобы выходило гладко, складно и ладно. Без малейшего намёка на неприятные последствия! - последние слова хозяйки прозвучали с жаром и предостережением, и служанкам от них совсем не по себе стало. - Ладно, мои дорогие, пусть и глупые по неопытности курочки. На первый раз я вас прощаю и даже, по своей доброте, поощряю, - усмехнулась Эльвира Павловна и встала.
Затем, подойдя к стеклянным полкам, открыла ключом ту, где хранился эликсир, взяла его и потом пипеткой накапала всего несколько капель в чашки, снисходительно вручив их Насте и Людке вместе с подносом с пустым чайником и своей чашкой, наказав вскорости вернуть чистые.
- Ух! - воскликнула за дверью Людка. - Ничего себе!
- Ага, - кивнула Настя. А на кухне, дождавшись, когда напарница выпьет свой эликсир, сказала, что сама занесёт хозяйке посуду.
Людка ушла, не в характере у неё было что-то спрашивать, да и дел по хозяйству и с животными хватало: для заметно выросшей в размере твари и еды требовалось гораздо больше прежнего.
«А что теперь будет, когда тварь вовсю распробовала кровь человека и во вкус войдёт, а?» - мысленно задала себе вопрос Настя и, пожав плечами, нагнулась под раковину тихонько позвав еле живого, постаревшего и захиревшего, сидя на цепи, Мирона. Его, к слову, Эльвира Павловна не спешила скармливать твари. Видно было, что нравится ей его стоны и мучения из-за отрезанных конечностей. А еще больше ей нравилось Настино неравнодушие, хоть и крылось оно теперь за бесстрастным лицом, но как же горело и выло всё у неё внутри...
Такое Эльвира Павловна всегда чувствовала – в этом Настя не сомневалась, сколько ведь на её служении хозяйке тому было примеров? Тем не менее, она неспроста решила самостоятельно занести чашки в кабинет хозяйки, чтобы одновременно проявить смелость и инициативу.
А сейчас, не услышав под мойкой ответа Мирона, кроме тихого стона, чертыхнулась про себя, присела и, морщась от запаха болезни, немытого тела и мочи, коим шибануло в нос, отодвинула в сторону шторку и поползла к Мирону, намереваясь влить в него крохи эликсира с водой, даже если для этого придётся силой разжимать ему рот.
Но она зря беспокоилась, Мирон лежал на спине, исходя тихими болезненными стонами от лихорадочного жара, едва вообще понимая, где сейчас находится и что происходит. И это ужасное обстоятельство оказалось Насте на руку: она с лёгкостью влила ему эликсир в рот, лишь едва поднеся чашку к губам Мирона.
- Воды, - едва слышно промямлил он, и Настя не могла ему отказать, даже если потом хозяйка упрекнёт в нерасторопности. "Поправляйся", - мысленно пожелала Мирону Настя, оставляя рядом с ним уже другую, щербатую кружку с водой, которую хозяйка не хватится, если вдруг решит открыть кухонный шкафчик с посудой.
Наконец Настя выползла обратно из-под раковины, утёрла рукавом кофты лоб, подлавливая себя на том, что запыхалась, изнервничавшись.
Теперь, наскоро помыв посуду, поставила её на поднос и поспешила в кабинет хозяйки, мысленно моля неведомо кого, чтобы Эльвира Павловна всё ещё пребывала в хорошем расположении духа и не сетовала насчёт долгой возни с посудой.
Насте повезло. Хозяйка сказала: «Заходи», едва она постучала.
Расставляя посуду на специальную полку с сервизом, Настя сначала услышала, как Эльвира Павловна кашлянула, а затем сказала:
- Вот хотела с вами, двумя клушами, беседу провести, но дел по горло. Таких, коих, кроме меня, и никто не сделает. Поэтому слушай внимательно, Настенька, и запоминай крепко-накрепко в свою куриную и тупую головушку. В следующий раз, если на дело пойдёшь, так сказать, за питательной кровушкой, сразу ставь меня в известность. Я и зелья тебе выдам, научу, сколько капель в спиртное добавлять и что вообще делать, чтобы без всяких ненадёжных импровизаций с вашей с Людкой стороны обходиться.
Прозвучало хоть и обычным тоном, но с внутренним предостережением. У Насти аж мурашки побежали по коже, а она как раз повернулась, чтобы спросить, что делать с Павлом.
- Отпустите его и выведите под утро к гаражам, но прежде вот это выпить заставите! - в который раз предугадывая вопрос Насти, сказала Эльвира Павловна, нагнав на служанку ещё больше жути... Сама же хозяйка, открыв ящик под столом, достала маленький флакон с белой, как мел, жидкостью и, пояснив, сколько капель требуется, объявила, чего желает на ужин, а после жестом дала понять Насте уходить. Затем, больше не глядя на служанку, открыла свой толстенный чёрный гроссбух и взяла ручку.
Настя вздохнула, нажимая на кнопку «стоп» в старенькой «мотороле». Вытащила наушники, допила оставшийся в чашке сладкий и уже остывший кофе и поморщилась, когда посмотрела на время.
Была половина четвёртого, пятница. Впереди ещё достаточно времени, чтобы перестелить кровать хозяйки к приезду с иногороднего конкурса по лепке из полимерной глины.
Людка тоже должна была вот-вот прийти из магазина с запасом продуктов и всяких вкусняшек, составленных Настей ещё с обеда, когда заготавливала разной снеди для хозяйки, зная, как она любит всё домашнее, которое для неё никаким первоклассным рестораном не заменишь.
И за неделю её по-настоящему чудесного отсутствия Настя так много успела записать из воспоминаний, не жалея на это дело времени ни на сон, ни на что ещё, а Людке просто сказала, что будет отдыхать.
К слову, той, неожиданно с годами служения Эльвире Павловне подсевшей на мексиканские мыльные оперы и женские романы, самой было чем заняться, и оттого Настю она не беспокоила.
Настя вздохнула, делая мысленные пометки, что бы ещё рассказать из своих воспоминаний. Но всё казалось незначительным, стоившим едва ли упоминания вскользь, как о затяжных периодах впадения в детство Людки, ставшей совсем послушной, после того как хозяйка освоила гипнотическое внушение через телевизор, которое и использовала на других жильцах, тех, кто не желал уезжать из своих квартир ни в какую.
На них не действовало ни печенье, ни разжиревшая тварь, умеющая распадаться на части, которые, ведомые одним общим разумом, теперь, после опробованной человечины во всех непотребных смыслах, постоянно желали подобного кровавого яства.
И оттого тварь не спала, как прежде, крепко даже долгими зимними ночами, часто с ведома хозяйки слетая с укреплённого и утеплённого чердака, влекомая светом в окнах.
Сама Эльвира Павловна порой специально оставляла чердачный люк во втором подъезде незапертым, чтобы тварь шалила в своё удовольствие. Так она избавилась от большинства упёртых соседей и всех бродящих возле дома животных. Потом, кстати, не раз жалела, что предоставила твари такую свободу, и весь опустевший дом заколдовала, превратив в свою защищенную от чужаков крепость практически во всех смыслах.
А вот Жору «Мухомора», соседа, в живых таки оставила, и Настя не понимала, то ли это оттого, что он телевизор свой не смотрел, то ли просто хозяйка его пощадила по своим усмотрениям. Но ясно было одно: Жоры она совершенно не опасалась и тешила своё самолюбие тем, как сильно он вскорости стал бояться её и служанок, словно знал о них всю правду.
Ещё Насте стоило мысленно отметить тот факт, что после гипнотизирования телевизором Людки хозяйка успокоилась, явно внушив той докладывать о нарушениях со стороны Насти. Тем самым прекратила она самоличные внезапные и очень частые досмотры их квартир и приглашения на чай, за распитием которого она устраивала допросы, доводившие служанок до истерик и слёз. Сама же при этом Эльвира Павловна напитывалась их страхом, как пиявка, и даже толстела. Может, хоть от этого чаёвничать совместно перестала.
Настя вздохнула. От тяжёлых воспоминаний и так болела голова и на душе было невыносимо тоскливо, а сколько пустых бутылок из-под водки на кухне и в коридоре требовали выноса в пункт стеклотары!..
Потому что только водка выручала после ночных кошмаров, глушила боль и разбереженные чувства. Ведь Настя и не предполагала, что ворошить прошлое окажется для неё так болезненно.
Она шмыгнула носом, помотала головой, отгоняя прочь слёзы, как и сильное глупое желание снова напиться.
Вот что делало с ней губительное и частое ночное распитие водки – вызывало очередную частую потребность и к тому привыкание.
«Соберись», - сказала она, решив потом выпить ещё кофе со сладким пирогом, ожидающим на кухне. Но сначала требовалось принять душ, а то всё провоняло потом от сегодняшней большой уборки, стирки, готовки. И всё это с самого раннего утра.
Потому что Насте не хотелось попасть под горячую руку хозяйки, которая ещё неизвестно в каком настроении приедет с конкурса. Кто знает, как всё там прошло?
Собрав чистое белье и вещи для переодевания после душа, Настя занесла их в ванную, а затем направилась перестилать кровать хозяйки. И по пути, как частенько бывало, в тишине и одиночестве, без давящего собой присутствия Эльвиры Павловны, у неё снова мелькнула ещё одна мысль-заметка о том, что, когда дом полностью опустел, хозяйка и настояла на убийствах алкашей. Больше никого и никогда из пленных не отпускали.
А Людка от содеянного, часто впадая в детство и тихое помешательство одновременно, заспиртовывала с особым рвением глаза жертв, а именно – наиболее симпатичных мужчин. Чтобы потом с ними наедине общаться, замещая этим общением свои неудачи в любви, в которой ей всегда отказывали по причине совершенно непривлекательной, мужеподобной внешности.
Настя же знала, что напарница ещё и собственных детей тоже хотела иметь, и поэтому опасалась, чтобы та не надумала дурного сотворить. Поэтому на все подобные мероприятия, «охоту» так сказать, они постоянно вместе ходили. И ещё Настя мысленно поклялась себе, что до такого ужаса с детьми у Людки никогда даже в мыслях не дойдёт. Она, Настя, самолично за этим проследит и не допустит.
