Сообщество - CreepyStory

CreepyStory

16 490 постов 38 902 подписчика

Популярные теги в сообществе:

159

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори

Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory ! Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)

Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим.
Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.


1 место  12500 рублей от
канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @G.Ila Время Ххуртама (1)

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Drood666 Архивы КГБ: "Вековик" (неофициальное расследование В.Н. Лаврова), ч.1

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори
Показать полностью 1
131

Приятель

Приятель

В детстве я долго не боялась ничего, чего положено бояться детям. Темноты, пауков, насекомых, Бабая (Бабая особенно), цыган, и этот список может быть бесконечным, думаю каждый для себя что-то вспомнит и улыбнётся. Наверное, я была на редкость не запуганным ребёнком или же просто с крепкой психикой до тех пор, пока не пошла в сад. Там уж, внутри сопливого общества в моей душе поселились наиболее рациональные на мой взгляд страхи: бабка с соседней улицы, которая по преданию была страшной ведьмой, темнота (как сейчас я уже понимаю боялась я на деле не темноты, а того, что в ней может скрываться), высота – страх, который преследует меня по сию пору.

В то время у нас в семье появился «видик». Ну знаете, видик, один из предметов роскоши конца 80х- начала 90х. Боже мой, каких только отвратительных лент в то время не снимали! У меня очень живая образная память поэтому пишу сейчас и по рукам бегут липке мурашки. Хочется принять душ от таких воспоминаний.

Справедливости ради: были и настоящие шедевры, которые я бы и сейчас с удовольствием пересмотрела.

Мой отец, не к вечеру будет помянут, был персонажем презанятнейшим и жутким. Я многого о нём не помню, за исключением одного очень яркого эпизода, когда он в красках рассказывал, как сейчас возьмёт кота за задние лапы и убьёт его головой об стенку. И ещё парочки… хотя сейчас не об этом. На моей памяти он работал время от времени, но большую часть времени играл в Дэнди. Ещё один привет из 90х.

Главным страхом осени 96го могу назвать темноту. Темноты боятся многие взрослые люди. Лично для меня этот страх закончился довольно внезапно примерно в девятилетнем возрасте, будучи вытесненным другими жуткими жутями моей жизни. Но на тот момент под давлением коллектива, баек детсадовцев (которые конечно были правдой, а как же иначе?), и откровенно садистскими наклонностями взрослых, которые ещё больше укореняли такие страхи в неокрепших умах, я стала бояться темноты. Мать моя, тогда была ещё студенткой Ветмеда, каталась по вызовам, крутить коровам хвосты, да кастрировать кабанчиков. Это я утрирую, конечно! Моя мать настоящий мастер своего дела и довольно-таки небезызвестный ветеринар в нашей стране, так что нечего тут!

Так вот, мама вместе с отцом ездила на нашей копейке по вызовам, преимущественно вечерами, что объяснимо, ведь люди приходили с работы и могли принять врача. Меня оставляли дома одну. Да, мне было едва как 5 лет, но давайте не забывать, что речь о 90х. Каждый крутился как мог. «Не потопаешь - не полопаешь» - мать частенько эту присказку использовала. Дома видик с кучей кассет, по телеку тоже вечерами показывали фильмы. Мне оставляли свет и перекус, и я могла заниматься чем угодно, пока взрослых не было дома.

На беду, в то время отец увлёкся просмотром фильмов ужасов. Тогда этот жанр хоррорами никто не называл, ясное дело. И вот вечерами у нас на пузатом телеке то кишки летают, то демоны преисподнии воют. Даром, что текст читает гнусавый переводчик, даром, что добрая половина глубинного и не очень смысла теряется - страшно аж жуть. Прибавьте ещё к этому пластелиново-аниматронные спецэффекты – спасибо, что живой, как говорится.

Я приболела и оставалась дома в ту неделю даже днём. Не привыкать. Мама покормит завтраком, убежит а пары, забежит в обед снова покормит, а я играю в Марио или мультики смотрю – ну красота же! Отец… не помню где был, но точно не дома. И вот незадача, стали отключать свет. И днём, и ночью такое случалось, но в обеденное время особенно часто. Вот играю я в Марио и тут экран гаснет, а моё лицо обиженно вытягивается. Опять придётся скучать без мультиков и игр. Бросив взгляд на изрядно потрёпанные игрушки на моём топчанчике, поднимаюсь и иду на кухню, чтобы попить холодного чая с сахаром.

Дома никого. Насыпаю сахар в чашку и ну ложкой по стенкам стучать. Звон на всю квартиру, вдруг из зарешеченного окошка вентиляции над посудным шкафом раздаётся:

- Эй! Потише там! – голос был хриплый, грубый, мужской, а следом закашлялся надрывно и умолк.

Я отчётливо помню, как зашевелились у меня на затылке волосы. Конечно же я перестала так яростно перемешивать сахар в своём напитке, сжалась в комок на табуретке, на которую взобралась с ногами, и тихонечко так спрашиваю:

- Кто тут?

Невидимый собеседник помедлил немного, а затем ответил:

– Это я.

– Кто «Я», - спрашиваю, а сама сползаю с табуретки, с опаской глядя на вентиляцию под потолком. – Да я-я,- голос уже нервничает, затем, видимо смекнул, что я так и не понимаю что собственно происходит, добавил: - Приятель твой.

Слово приятель и до сих пор вызывает у меня какое-то двоякое чувство. Я вообще склонна наподобу Задорнову не к месту разбирать происхождение слов, но в тот момент меня это слово вогнало в ступор.

– Приятель, - спрашиваю, забираясь обратно на табуретку. – А вы где?

– Да здесь, я здесь.

Я заглянула под стол. За которым сидела, затем тихо слезла с табуретки и подошла к мойке, заглянула в мусорное ведро.

– Не вижу я вас, - пожимаю плечами.

– Конечно, я ведь невидимка, - смеётся приятель. – Ты чай пьёшь?

– Да, чай, - растерянно отвечаю я, гляжу на чашку.

– С сахаром поди, - спрашивает.

– Ага.

– Это хорошо…- протянул Приятель. – Я люблю сахарных девочек.

Расценить в тот момент эту реплику как что-то зловещее, мерзкое или настораживающее у меня не хватило ни опыта, ни мозгов. Поэтому я просто рассмеялась. В этот момент в замочной скважине заскрежетал ключ, я соскочила с табуретки, попутно зацепившись за торчащий гвоздик колготками и сверзилась на пол, чудом не зацепив чашку. В кухню вбежала мама. Рывком поставила меня на ноги, отцепила колготки и подняла табуретку.

За обедом Приятель молчал. Я лопала суп-лапшу и всё косилась в сторону вентиляции.

«Вот, - думала. – Наверное этот дядя сидит на посудном шкафу. Там ведь его голос лучше всего слышен.»

Мама листала конспекты лекций и не разговаривала со мной, когда поели быстро сполоснула тарелки и убежала в институт. К этому моменту дали электричество, и я снова гоняла пиксельного человечка по экрану телевизора. Вот раз захотелось мне по нужде, поставила игру на паузу и побежала к туалету. Слышу – кашляет Приятель за дверью.

Я была девочка воспитанная, потому, прежде, чем войти постучала.

– Входи-входи.

Заглянув в санузел и убедившись, что Приятеля там нет, я быстро стянула колготки с трусами и взгромоздилась на фаянсовый трон. Зажурчало.

– Писиешь? – спрашивает Приятель.

В этот момент мне стало ни то стыдно, ни то страшно, я сгорбилась и прикрыла попу юбочкой.

– Ага, - отвечаю. – А вы, что, подглядываете за мной?

– А то как же, - говорит Приятель. – Я и за мамой твоей подглядываю, - и рассмеялся так мерзенько.

– А за папой?

– Э… нет, - отвечает, и в голосе послышалась гадливость.

Натягивала я колготки кое-как, чтобы не показать чего лишнего Приятелю, поправляла одежду уже в коридоре.

Мне было очень неприятно осознавать тот факт, что какой-то странный мужик, который ко всему ещё и невидимый подглядывает за мной и мамой в туалете. И как же теперь быть? Ходить в уборную без включенного света, чтобы лишить Приятеля удовольствия разглядывать, автоматически отметалось. Под ванной могут жить монстры, вроде тех, о которых рассказывал Вадя на прошлой неделе. Якобы у его тёти дома под ванной живёт гнилой человек…

«Гнилой человек!» – осенило меня. – «Вот этот я попала…»

Так в раздумьях прошел остаток дня. Вечером мама жарила пирожки с морковкой. Сделав скидку на моё незнание финансовой обстановки в семье (хотя можно было бы и догадаться), такой выбор начинки мне по сию пору кажется весьма странным, но вероятно позволить себе большее мы тогда не могли.  Приятель кашлял из вентиляции, а я только косилась туда и ничего маме о нашем разговоре не рассказывала.

После ужина мы снова смотрели ужастики…при выключенном свете. Моя великодушная память по сию пору держит в уме лишь один единственный фрагмент хорроров 90х, который я посмотрела спустя год после описываемых событий, поэтому назвать точно, что это был за фильм не могу, а врать не хочу. Тут стоит оговориться, что какими бы адовыми не были ужастики, которые мы смотрели, мне ни разу не снились после них кошмары. Исключая вышеуказанный момент.

Утром все снова разбрелись на работу/учёбу, предупредив меня, что после ужина мама и папа поедут на вызов. Выпив лекарство я засела за мультики. На тот момент я просто обожала мультсериал про розовую пантеру. Боже мой, столько сейчас флешбеков накатило… не суть. Очень много серий было записано на титры в кассете про «Вокруг света за 80 дней». Ну соответственно я перемотала до нужного места и уже в который раз любовалась любимым персонажем, когда снова выключили свет. В этот раз совсем ненадолго, хотя лучше бы вообще не выключали.

С кухни раздался привычный надрывный кашель, а затем зов:

– Девочка, а девочка, поди-ка сюда!

Я поглядела на дверь в кухню. Встала не торопясь и, дойдя до дверного проёма спросила:

– Вам что-то нужно?

– Ты одна, да? – спрашивает Приятель.

– А вы не видите? – удивилась я памятуя вчерашний неприятный разговор в туалете.

– Так а глаза-то у меня только в ванной, я и гляжу на тебя в ванной, - как ни в чём не бывало отвечает Приятель.

Моё живое воображение сразу нарисовало жуткое чудище с органами чувств в разных местах осьминогоподобного тела.

– Как так – глаза в ванной? – проговорила я севшим от испуга голосом.

– Ну вот так не повезло, - хмыкнул Приятель. – Так ты одна?

– Одна, - честно призналась я.

– А мама-папа где?

– Мама в институте, а папа…

– Ого, а на кого мама учится?

– На ветеринара, - отвечаю и гордо выпячиваю грудь.

Меня часто хвалили за умение выговаривать сложные для среднего детсадовца слова. Например: «астигматизм», которым я страдала и поэтому носила на носу круглые очёчки, или «ветеринар» - когда мои однокашники говорили что-то вроде «ветеран». Я тоже ждала, что Приятель похвалит меня за такую способность, но он только продолжил спрашивать:

– И что, одну тебя оставили?

Памятуя о всяких ужасных историях «как мальчик сказал, что мама нескоро придёт домой и его унёс Бабай» я решила слукавить:

– Нет, я болею, а папа за сигаретами вышел.

До вечера Приятель не подавал признаков жизни.

Ужинали на кухне, живо обсуждая предстоящий мамин вызов. Мама оставила на столе будильник и показав мне на циферблате в какое время я должна буду лечь спать удалилась, на последок громко сказав, стоя прямо у вентиляции:

– Если до этого времени не вернёмся – обязательно ложись спать, поняла?

Я сказала, что поняла, проводила родителей до двери, выслушала щелчок замка и пошла смотреть телевизор. На дворе уже стемнело, по телеку шла какая-то скучная передача, за которой должна была начаться любимая миллионами моих одногодок «Спокойной ночи малыши». Когда закончился мультфильм про кротика я взглянула на часы. Было ещё достаточно много времени до момента, когда я должна была отправляться в постель. Началась программа «Время», которую я конечно же не смотрела, но прекрасно знала, что после этой нудятины  могут показать какой-нибудь фильм. Ждала. И вот когда уже началась начальная заставка какого-то триллера - ужаса, с перестрелками и криками в очередной раз выключили электричество.

От внезапно образовавшейся тишины в ушах зазвенело, а на кухне активизировался Приятель:

– Что, оставили тебя всё-таки одну, а, девочка?

Надо ли говорить, что пятилетний ребёнок, боящийся темноты к тому же недавно получивший осложнение в виде говорящей вентиляции с глазами в ванной, просто остолбенел.

– Чего молчишь, девочка? Язык проглотила?

Я боялась даже вдохнуть.

– А, делаешь вид, что тебя тут нет? – ехидно заметил Приятель. – Ну так слушай: Глаза у меня в ванной, рот на кухне, а руки… - он сделал долгую паузу. – В КОМНАТЕ!

Последнее Приятель просто прокричал, затем захохотал жутко и из вентиляции послышался грохот.

Я завизжала, замахала руками и ногами, пытаясь отбить невидимые хватающие меня за разные части тела руки. Очки слетели и затерялись в темноте квартиры. Мне казалось, что вот-вот меня утащат в вентиляцию и что уж там могло случиться… Детям такое лучше не знать и не представлять. Под конец я запаниковала, выбежала на балкон и закричала на весь двор:

– Люди добрые! Мама и папа уехали на вызов, я осталась однааааааа…!

Видимо меня хранил кто-то невидимый (не Приятель ясное дело), что в этот момент не какой-то маньяк охочий до детской плоти услышал мои визги, а сердобольная старушка с третьего этажа.

– Девочка, ты что кричишь? – поинтересовалась бабушка озабоченным тоном.

Я уже рыдала и едва могла объяснить ситуацию. Добрая соседка успокоила меня, затем спустила мне на верёвочке кулёк с печеньем и карамельками. Я так и не узнала ни имени, ни внешности этой милой женщины, потому как в скором времени мы съехали с той квартиры. Через минут 10 после того как у меня в руках оказался заветный кулёк домой вернулись родители. Которые почему-то очень надо мной смеялись. Но их смеху пришел конец после того как я подробно рассказала, что подвигло меня на столь отчаянный шаг.

Приятель выдал себя тем же вечером. Это оказался сосед-алкаш, и кажется любитель веществ, расширяющих сознание, который каким-то чудом сумел переговариваться со мной через вентиляционную шахту. Ему видимо казалось это чем-то исключительно смешным.

Не знаю я что там сделал или сказал ему папа, но больше из вентиляции никаких звуков не доносилось.

Показать полностью 1
203

Спасители. Глава 63 "Метаморфоза"

С каждым днём теплело. Постепенно наступала весна. Снег таял от яркого солнца, сползал с крыш. Под колёсами синего фургончика шуршала каша из снега, грязи и химикатов, которыми зимой посыпали дворы, чтобы бабульки не разъёбывали себе затылки на гололёде.

-- Даже пахнет по-другому, -- заметил Данилыч, приняв философски задумчивый вид, вдыхая ароматы с улицы. – Новой жизнью. Её началом.

-- Говном оттаявшим пахнет, ёпт! – объяснил Юра, закуривая весенний воздух крепкой сигаретой. – Поэт, нахрен!

Серёга, здоровенный боров, хрюкнул от смеха.

Вот уже неделю в городе было долгожданное затишье. Штурмгруппы Организации сновали по улицам в поисках лучшей шаурмы и крепкого кофе. Олег подсел на китайские чаи – они действительно успокаивали и делали нервы прочнее, а разум собранней.

-- Херня же, начальник, -- морщился Серёга, когда Олег открывал свой термос с «пуэром», «да хун пао» или очередным «хунь вынем». – Ты б лучше водяры принёс, на!

-- Ага, -- кивал Олег. – С нашей работой ещё бы алкоголем нервы шатать дополнительно. И так кукуха едет. А с похмелюги вообще… уплывёт.

-- Хрупкий ты, начальник, -- махнул рукой Серёга.

-- Хрупкий – это не про Олега, -- сказал Данилыч. -- Он с ножом на демонов прыгает, которых «стописятвторой калибр» не берёт. Просто ты тонкостью душевной организации не отличаешься.

-- Чё? – насупился Серёга.

-- Такие как ты и на фронте на расслабоне, говорю. Среди гниющих трупов, летающих дронов… На расслабоне, пока иные прочие получают психотравмы, метаясь в экзистенциальных проблемах и поиске смысла в этой бесконечной чернухе, которая окутала наш чудовищный мир…

-- А если по-русски? – потребовал перевода Серёга.

-- А если по-русски, то мне просто завидно, -- ответил Данилыч.

-- Так бы сразу и сказал.

-- А чего там искать смысл? – сказал Всеслав. – Война – это главное предназначение мужчины. Такая вот простая философия. Не зря же нам природой подарен тестостерон. Остальное – шелуха.

-- Так ты в «вальгалу» веришь, -- Юра смолил сигаретку. – Тебе легко. Веришь в сисястых девственниц, которые заберут тебя после смерти на небо. Или кто у вас там... Вон у нас Абдулла был. Тоже отмороженный, нахрен. И Руся… Все вы, сектанты, отмороженные. Олега вон вообще в буддисты завербовали. Казалось бы, должен мирным быть. А он на любую кракозябру теперь с ножом лезет. И с глазами бешеными.

-- Не правда, -- сказал Олег.

-- У меня не секта, -- сказал Всеслав, почесав свои языческие татуировки. – И тем более не скандинавская. Я просто следую тому пути, которому следовали наши древние предки-славяне. Без этих новых мировых веяний, которые поработили всю Европу.

-- Всё-всё, меняем тему! -- поторопился Юра, припоминая прошлый такой же диалог, который закончился долгим изнуряющим спором. – Сейчас снова начнутся теории заговора о том, кто нами всеми управляет…

Всеслав заржал.

-- Да пожалуйста. Больно надо.

-- И всё же не обязательно во что-то верить, чтобы быть смелым, -- сказал Данилыч и взглянул на Антоху, всё это время ковыряющегося в телефоне.

-- Чё сидишь, молчишь, молодой, на? – Серёга хлопнул Антоху по спине, от чего тот вздрогнул, а потом злобно посмотрел на громилу.

-- Чё те надо опять?.. Не видишь – занят?

-- Снова свои аниме постишь, на? – заржал Серёга.

-- Тебя волновать не должно, оловянная башка… -- рыкнул Антоха и снова скрылся в телефоне.

-- Ты чё пиздишь, перхоть… -- нахмурился Серёга. Вот так они целыми днями и препираются, пока нет дела…

Антоха был не просто смелый. Он стал совсем отбитый после того случая на скотомогильнике. Когда всю его группу чудовище из «ямы Беккери» растерзало у него на глазах. Когда потом он оказался взаперти фургончика посреди поля, практически наедине с чрезвычайно живучим чудовищем…

Антоха был атеистом. И на своём специфическом милитари телеграм-канале с аниме девочками, он постоянно постил гайды на военную технику и тактику её применения. За что его постоянно задирал Серёга, совершенно далёкий от «китайских мультиков» и считавший Антоху чудаком. Антоха же считал Серёгу тупым быдлом. Сложно было определить, кто из них прав…

Надо сказать, все они после Загорска стали малость «отбитыми». Всё-таки не зря их Калуев прозвал «гопниками». Остальные тоже легко подхватили новую кликуху... Бойцы не раз обсуждали предыдущий выезд со штурмом психиатрической клиники. И сравнивали его с выездом к Хворевому Жалу, который восприняли очень близко к сердцу, тогда как там пострадала всего одна девушка. А в лечебнице – страдало семьдесят человек. Тем не менее, восприняли они тот выезд как-то холодно. Почти совсем без жалости, сочувствий и прочих душевных метаний. Без былой серьёзности. Профдеформация…

-- Пацаны, кстати, я чё недавно слышал, -- сказал Юра. – Хворевое Жало скрестили с Метаморфозой. Эксперимента ради.

В фургончике повисло нелепое молчание. Бойцы пытались осмыслить услышанное, хлопая глазами.

-- В смысле, на? – спросил первым Серёга. – Типа, жиробас отъебал «метаморфозу»?

-- Пиздец, Юра, у тебя романтические истории… -- сказал Данилыч. – Рассказывай дальше, что знаешь. Мы внимательно слушаем. В ярких подробностях, кто-куда-кому и сколько раз, желательно.

– От кого узнал? – спросил Олег. Ему как-то не понравилось, что над женой усопшего Серемея – или над тем, что от неё осталось – проводят эксперименты. Тем более подобного характера. Это было как-то… неэтично.

-- Гарнизонщики рассказали, -- сказал Юра. – Трещал недавно с ними. Вот и рассказали, как организовывали на днях «свидание».

Бойцы хором выругались некрасивыми словами. От омерзения, отвращения, удивления и смеха.

-- Согласен, -- сказал Юра.

-- А чё? Метаморфоза голодная сидит в секции содержания, одинокая красавица, -- шутил Данилыч. -- У Хворевого Жала тоже вечно чешется, да ещё и на всякую мерзость. Из них получится отличная парочка!

-- И в чём смысл? – спросил вдруг оживившийся Антоха.

-- Ну, типа у жирдяя – елда не обычная. А заражённая Хворью, -- сказал Юра -- Он ею баб насиловал и потом из их животов вылезали чудовища. А Метаморфоза – тоже своеобразная… Как там, Олег? Чё она делает? Ты за неё больше всех сказать можешь.

-- Мда… -- сказал Олег. – Метаморфоза «охотится» на генетический материал особи её вида. То есть, если Метаморфоза зародилась в девушке, то ищет мужчину. Если в медведихе, то медведя… Феромонами воздействует. Как-то. Не знаю, как она действовала на мужчин, но… я тогда читал дневник девушки. Которая превратилась в чудовище. Её строгий отец держал на «народном лечении» дома, в глуши. И она… в общем, с этим отцом. Каким-то образом. Тела отца не нашли. Видимо, Метаморфозы – как богомолы. Убивают после спаривания. А заполучив «материал», метаморфозы вынашивают в своём «мешке» за спиной гранулы. Идут убивать, охотиться, нажираются до отвала, прячутся в кустах – и вынашивают. А потом эти гранулы они откладывают в новых жертв. Как потом та самая девочка и отложила такую гранулу в мою Алису. Ныне мёртвую. И не только в Алису. Ещё в ту, кто сидит в секциях содержания Штаба. Та «дочка» поразила и весь лес. Истратила почти все «гранулы». А их у неё в мешке насчитывались сотни, тысячи…И потом эти гранулы пускали в организмы метастазы. Захватывают тела. Захватывают центральную нервную систему. Искажают и ломают тело. Существо умирает… И его телом потом управляет паразит. Корявое недоразумение. Моя Алиса вот в окно выпрыгнула, не выдержала. Разбилась об асфальт…

-- Сочувствую.

-- Вот, -- кивнул Юра. – В том и смысл эксперимента, который удумали провести наши «ботаны». Проверить, к чему всё придёт. В Штаб привезли свинью. В неё беременная Метаморфоза отложила эти самые «гранулы».

-- Гениально, -- фыркнул Антоха.

-- Гарнизонщики говорят, что жирдяй вышел из секции содержания Метаморфозы довольный. Счастливый. Мол, преобразился и расцвёл. Уже заебал всех с вопросами про следующее свидание… Больной на голову извращенец.

-- И чё? У них теперь, выходит, любовь? – спросил Данилыч.

-- Походу, -- пожал плечами Юра.

-- И как его Метаморфоза не убила? – спросил Олег.

-- А гарнизонщики её привязали покрепче. Изучили выделяемые ей феромоны. Ну и подпустили жирдяя. С токсикозом от острой нехватки дрочки. Ещё и опьянённого феромонами до кучи. Короче, ужас, нахрен. Тьфу! Я когда услышал – половину пачки выкурил.

-- Чтобы унять свою железную стоямбу? – спросил Данилыч. Мужики заржали.

-- Ой, отъебись, вообще нихуя не смешно, а мерзко…

-- И чё у этой парочки получилось? – спросил Антоха.

-- Да я не сильно много знаю, -- сказал Юра. – Ну, мне сказали, что получилась какая-то совсем матёрая хренотень. Которая и Хворь и Метаморфоза и свинья – одновременно.

-- Симбиоз трёх видов, -- сказал Данилыч. – А если в человека? То получится абсолютный суперхищник… Не хотел бы я с такой мразью встретиться на очередном задании.

-- Типун тебе на язык, Данилыч! -- сказал Юра. – Мало ли, что там опять в Штабе случится. Как с шарами…

По этой причине Олег и перестал ночевать в Штабе. Мало ли что. Пока он сидел в казармах, то не мог отделаться от мысли, что совсем неподалёку от него происходят такие омерзительные вещи. Поэтому Олег снова переехал в квартиру. Да и в квартире тихо. Если раньше он больше любил Штаб, где постоянно кишела жизнь, то теперь полюбил тишину. Тем более, когда усиленно занялся медитациями. В квартире Олег всё своё свободное время посвящал медитациям, порой добираясь до «ниммиты» и направляя её вовне – создавая Ясный Свет. А по ночам Олег осваивал осознанные сновидения. Это постепенно излечивало его кошмары – в таких снах он всё чаще осознавал, что это всего лишь сон – и перенаправлял содержимое сна в иное русло при помощи своей укреплённой внимательности и концентрации. Он уничтожал и преследовавших его чудовищ и беспричинные страхи. Менял всё на светлую радость. И внутренне праздновал каждую такою победу. И однажды Олегу даже удалось попасть на первый уровень Зазеркалья. Впервые в жизни. Где его тут же заметил дежуривший в этот момент сновидец Лобов.

-- Олег? Ты чё здесь забыл, -- удивился сновидец.

-- Ого! – восхитился Олег. – А тут всё по-другому. Не как в обычных ОСах…

-- Так ты осознался?... Жесть. Штурмовиков нам ещё тут не хватало. Универсальный, блять, солдат…

Олега не выкидывало из Зазеркалья, как выкидывало из обычных осознанных сновидений. Эти пространства были стабильны. И существовали на самом деле, а не только лишь в сознании отдельного человека. Лобов объяснил, что его долг на дежурствах – это делать так, чтобы забредавшие сюда случайно гражданские не добирались до многочисленных дверей и люков. Чтобы те не попали на более глубокие и опасные уровни Зазеркалья, повредив рассудок – оттуда и появляются многочисленные Одержимые… Лобов сказал, что должен бы и Олега вывести обратно в сон, потому как не имеет права посвящать штурмовиков в местные дела, которые располагаются вне их компетенции. Но сопротивляться не стал – и провёл небольшую «экскурсию».

-- Вот Сташкевич удивится завтра, -- цокал удивлённый Лобов. – Штурмовик освоил ОСы. И Ясный Свет. Не помню такого за всю свою карьеру…

Сновидец показывал люки и рассказывал, какие чудовища обитают по ту сторону. Рассказывал про уровни Зазеркалья – чем глубже, тем ближе к Бездне. Тем ближе к границе Изнанки.

-- А что тут интересного происходит? – спрашивал Олег.

-- В основном ничего особого… Хотя были у нас тут недавно… преступники, -- рассказывал Лобов. – Двое. Ошивались около «Люка сорок шесть»… В голову к Варшавскому во время его сна залезали, выведали всяких секретов... Ублюдки. Деньги вымогали у обычных людей через кошмары, сущностей в реальный мир вытаскивали. И чуть ли не освободили Султана Мрака. Мы их вовремя остановили. Устроили на них засаду, окружили. И пожгли Ясным Светом.

-- Ого! То есть не только тварями богато Зазеркалье? И люди творят здесь всякое?...

-- Но это редко бывает, -- сказал Лобов. – Обычно мы всех практикующих Осы обманываем. Как цыгане, знаешь. Кружим вокруг них во сне. Пока те не потеряются и снова не уснут…А если сновидец талантливый, то мы такого вербуем. А если отказывается – в дурку тащим. Ибо нехрен всяким тут ошиваться…

-- И что, людей тоже можно убить Ясным Светом? Я думал только тварей Изнанки.

-- В мире снов мы все – одной природы. Астральной. Конечно, у людей сопротивление ко всему этому. Но когда на человеке скрещивается несколько лучей от опытных сновидцев – тот сгорает в муках… Одного из преступников мы сожгли. Девицу. А вот хахаль её сбежал. При помощи каких-то очень странных техник. Вот его и ищем теперь. Тёлку его нашли наши опера. Ворвались в квартиру их. От неё только труп остался. В кровати. А вот парень в бега подался. Подчистил все следы…

На просьбу «занырнуть» поглубже Лобов отказал.

-- А если ты рехнёшься? Шизуху получишь? Меня сразу… раком нагнут. Не. Туда ныряют опытные сновидцы. И то – потом недели две отходят. Хоть ты и видал многое, ту же Мару… Не хочу брать ответственность. Вот когда подучишься, когда освоишь Ясный Свет в идеале – тогда мы и подумаем. Возьмём тебя на «заныр», так уж и быть…

И когда Олег вернулся в свою кровать, когда проснулся, то весь день потом был счастливый и энергичный. Успехи придали ещё больше мотивации заниматься сновидческими практиками и медитациями – для укрепления Ясного Света.

И контракт с Организацией. Уже год прошёл с того момена, как к нему в гости пришёл Владимир Нойманн с предложением работать в штурмгруппах. Первые полгода Олег провёл в лагере подготовки, потому что совсем не имел боевого опыта, за исключением тех событий в горах. И вот теперь ещё полгода – он работает, защищает человечество от зла. Вот он уже три месяца, как стал командиром. Год прошёл всего. Контракт заканчивался в марте. И хочет ли он продолжать контракт на ещё один год? Ведь этот год он работал всего шесть месяцев, а уже хлебнул опасностей с лихвой. И следующий год вполне себе может оказаться последним в его жизни.

До коих пор он будет служить в Организации? На этой опасной работе? Когда он уйдёт с неё? Ведь денег он уже заработал порядочно – их хватит на десять лет вперёд. Какую цель он преследует? Чего он хочет?

После недолгих раздумий Олег особенно ярко осознал, что служба в Организации – это смысл его жизни. И больше он ничего не хочет. Кроме как уничтожать зло. А значит работать в Организации он будет до тех самых пор, пока его не настигнет смерть…

***

Спасибо огромное за вкусные доны и допмотивацию!)))

Владислав Ц. 2000р

Антон С. 50р «За ахуенную пасту»

***

Мой паблик ВК: https://vk.com/emir_radriges

Мой телеграм канал: https://t.me/emir_radrigez

Книга на АТ: https://author.today/work/299775

Показать полностью
71

Чердак. Глава 1/23

UPD:

Аннотация:

Старый дом на улице Пролетарской хранит в себе много страшных секретов. Ведь его единственная хозяйка - необычная, но очень коварная ведьма Эльвира Павловна.
И всем, кто попадает в дом, грозит смертельная опасность.
Так однажды происходит со студенткой Олесей, вынужденной снять здесь квартиру на время сессии. А затем к ней на пару суток подселяется кузен - чтобы вместе с сестрой  столкнуться со всеми ужасающими тайнами дома и их кровожадным источником, скрытом на чердаке.

Чердак. Глава 3/23

Чердак. Глава 4/23

Чердак. Глава 5/23

Чердак . Глава 6/1/23

Чердак. Глава 6/2 /23

Чердак. Глава 7/23

Чердак. Глава 8/23

Чердак. Глава 9/23

Чердак. Глава 10/23

Чердак. Глава 11/23

Чердак. Глава 12/23

Чердак. Глава 13/23

Чердак. Глава 14/23

Чердак. Глава 15/23

Чердак. Глава 16/23

Чердак. Глава 17/23

Чердак. Глава 18/23

Чердак. Глава 19/23

Чердак. Глава 20/23

Чердак. Глава 21/23

Чердак. Глава 22/1/23

Чердак. Глава 22/2/23

Чердак. Глава 23/23 (финал)

Чердак. Глава 2/23

Пятидесятилетняя Настя терпеть не могла думать о себе как о прислуге. Знала, что и её ровесница Людка не выносит этого слова. Уж лучше считать себя домохозяйками, пусть и не только в своих квартирах, а ещё у Эльвиры Павловны числиться на такой должности, за которую что-то полагалось – обоюдная выгода, например. А ещё подразумевалась свобода. Вот поэтому и распределение обязанностей по способностям было таким важным для обеих женщин. Способствовало очень приятному чувству пользы за хорошо выполненные поручения и дела.

Подобная мотивация всегда со стопроцентной гарантией срабатывала лет двадцать пять назад, когда ещё обеим верилось в чистосердечие Эльвиры Павловны и в то, что она к ним хорошо относится, как с собственным детям, а не словно к предметам, которые можно в любой момент за ненадобностью после использования выбросить или, что ближе к истине, уничтожить…

Так что теперь Людка выполняла всё старательно и, как прежде, из  страха. А она, Настя, – в предвкушении страшной мести своей госпоже и хозяйке Эльвире Павловне. Поэтому и вспоминала тот день во всех подробностях, чтобы позднее записать на диктофон. Память с возрастом стала хуже дырявого сито, постоянно подводила, а забывать прошлое было нельзя.  Слишком оно важное. Иначе грош цена будущей мести.

По списку дел и личных поручений хозяйки за кроликами и курами ехать пришлось Людке, Настя же принялась за уборку и готовку, это у неё лучше и гораздо быстрее получалось, в отличие от неповоротливой Людки.

Настя знала, что хозяйка неизвестно из-за чего в скверном расположении духа, а потому помнила, что злить её нельзя. Потому что, если разозлишь, то всегда выйдет себе дороже. А впадёшь в немилость – целебного эликсира наверняка не получишь. А им с Людкой подобного себе позволить никак нельзя, у Людки сахар в крови зашкаливал, а ноги отекали и пухли, а у Насти катаракта прогрессировала. Конечно, возраст у обеих брал своё, ведь эликсира хозяйка для своих служанок жалела, сколько ни упрашивай, не помогало. «Заслужить надо! Стараться, прикладывать усилия, чтобы был результат! А вы…» - снисходительно усмехалась Эльвира Павловна и посматривала свысока, хуже, чем на тараканов.

Настя вздрогнула, покачивая головой, отгоняя неприятные воспоминания, затем переоделась в свободное спортивное, надела резиновые перчатки и выкатила из чулана небольшую тележку со всем необходимым для уборки. Крякнула. Ведь такое удобное приспособление приходилось из своей квартиры в квартиру хозяйки перетаскивать по скрипучей деревянной лестнице без перил. Но что было делать, если Эльвира Павловна запаха хлора и прочих химических средств не переносила и в своей квартире видеть не желала. Вот поэтому Настя и приспосабливалась. Жить же на что-то и как-то надо, а в её пожилом возрасте и с букетом болячек больше и рассчитывать не на что.

«Раньше надо было думать о будущем, Настюха, теперь поздно пить боржоми», - размышляла женщина, тихонько открывая дверь в квартиру хозяйки, прислушиваясь, прежде чем войти, и таким образом стараясь хоть как-то вникнуть в обстановку.

Тишина внутри пахла пылью и привычной затхлостью, как и во всём доме, и это было хорошим признаком: значит, Эльвира Павловна занята.

Мирон выскользнул из своего укрытия под раковиной, глянул одним глазком и снова забился под тряпку-штору.

«Эх”, - вздохнула про себя Настя, когда сердце от его мимолётного взгляда кольнуло. Вот если бы Эльвиры Павловны не было дома, она бы угостила Мирона борщом. Всё равно прокисший борщ придётся выливать, а так, в присутствии хозяйки, не решалась. И поговорить с ним. Даже доброе слово сказать в его сторону опасалась, хоть жалко Мирона было: ведь Настя мучилась своей виной ещё с тех пор, когда его к себе, на беду, домой привела. Вот же глупая гусыня…

Она снова вздохнула и принялась быстро и ловко перемывать наваленную в раковину гору посуды, умудряясь при этом пройтись внимательным взглядом по кухне, оценить нужный объём работы и то, что можно было сегодня не делать.

Время за долгие годы служения для Насти и Людки стало на вес золота. Потому что уборки во всей квартире, кроме, пожалуй, кабинета Эльвиры Павловны (у себя она давно прибиралась сама, ибо своим служанкам из-за обострившейся подозрительности и вредности на старости лет не доверяла), предстояло много. И нужно успеть всё сделать до приезда Людки. Поэтому, больше не отвлекаясь на собственные размышления, Настя полностью погрузилась в работу, находя в ней особый ритм как на вынужденно совместных и спортивных упражнениях с хозяйкой, и так действительно получалось быстрее.

Когда на душе становилось совсем погано, дед Мирон часто погружался в воспоминания: они помогали скоротать тягучее, словно резиновое, время однообразных тяжёлых и голодных дней.

Он устраивался поудобнее на своём грязном и обоссанном матрасе под раковиной и закрывал глаза, переносясь в прошлое… Звук льющейся воды и шум уборки отдалялся всё сильнее, пока не замирал, исчезая совсем…

И вот для него снова светило солнце, пахло весной и переменами к лучшему. Дед Мирон становился молодым.

В то далёкое время он был толковым электриком и собирался переехать из деревни в город. Давно было пора: после смерти жены одному в просторном деревянном доме становилось невыносимо от одиночества. Как раз нашёл покупателя, ведь участок земли у дома хороший, на холме, и дом, считай новый: сам строил, пилил, строгал и красил, любовно вкладывая в каждую досочку, брёвнышко, забитый гвоздик дома всю душу. А ещё рядом с домом было озеро, где рыба водилась в изобилии, что тоже повышало общую стоимость участка.

Когда, договорившись с покупателем, наконец, ударили по рукам, Мирон стал временно проживать в «Доме колхозника» – так называлась самая дешёвая и простая гостиница в городе, которой большей частью пользовались деревенские…

То была незатейливая деревянная постройка, длинная и просторная, с виду, что тот барак, и находился «дом колхозника» в удобном месте, возле рынка. Оттого было неважно, что общие номера – это комнаты с пятью-шестью кроватями. Главное – дёшево, и все ценные вещи можно сдать на вахту, в шкафчик под ключ.

На радостях от хорошей сделки Мирон решил отпраздновать – сходить в клуб культуры и досуга железнодорожников. Там, говорили местные мужики, проходят самые весёлые вечеринки в городе и одинокие крали такие хорошенькие, что словами не описать…

По этому поводу Мирон надел свой самый лучший костюм, потратив энное количество усилий, чтобы выгладить его как следует старым и плохо нагревающимся утюгом, выданным в пользование на всю комнату. Но и ставший неудобным от редкого ношения костюм и все его потраченные усилия того стоили, решил Мирон, когда увидел Настю, в первую встречу назвавшуюся неожиданно строго и официально Анастасией Геннадьевной. Это была рослая, фигуристая молодая женщина со слегка простоватым лицом, забавными веснушками на курносом носу и очень красивыми карими глазами, которые словно заглянули в момент знакомства в самую его душу.

Мирон оробел, наверное, второй раз в жизни, а первый случился с ним во время встречи с женой, и оттого на мгновение лишился дара речи.

Женщина посмотрела на него уж очень внимательно, так что ему даже слегка не по себе стало, и вдруг Мирон растерялся, а потом она ему ласково и немного робко улыбнулась и руку свою изящную для знакомства протянула, когда он представился.

Голос Анастасии Геннадьевны оказался на слух уж очень приятным, весь из себя девчачий, словно звеневший от переполняющей молодую женщину энергии. Голос сразу и очаровал Мирона, к тому же она, больше не робея, танцевать сразу его позвала.

Так у них и завертелось. Запала Настя в душу Мирону так крепко, что даже снилась и тем всё больше интриговала. Ведь о себе совсем мало на танцах рассказывала, больше он изливал душу, а потом себя упрекал за излишнюю откровенность, но, видимо, упрекал зря.

Настя всё, что говорил Мирон, слушала внимательно. И после двух встреч в клубе железнодорожников первой поцеловала, крепко так, с жаром, что Мирон, и сам не замечая, как это получилось, пропал окончательно.

В гости к себе пригласил, она отказалась, что после таких пылких поцелуев показалось ему странным. «Когда тебя увижу, где?» - нашептывал, обнимая всё крепче, а Настя голову ему на плечо положила, а волосы густые, кудрявые, тяжёлые, в косах, которые пахли так опьяняюще вкусно, до головокружения, что совсем у Мирона голову снесло.

И вдруг это волшебство таяло, когда Настя с тяжким вздохом неожиданно отстранялась и долго молчаливо смотрела своими красивыми глазами на Мирона в упор, пока не обещала, что придёт на следующей неделе в воскресение сюда снова на танцы. Так и с невысказанной тоской прощались до заветного воскресения.

Время летело незаметно и быстро, Мирон устроился электриком на заводе, но квартиру присматривал в городе, а покупать не спешил, всё думал о Насте и планы строил, серьёзные такие, с женитьбой, с детьми и поэтому новую квартиру хотел купить вместе.

В то заветное воскресение, предвкушая встречу, влюблённый Мирон был так неимоверно счастлив, что купил самые красивые и дорогие цветы в подземном переходе и целый день ждал вечера, замечтавшись совершенно, что едва не опоздал на свидание.

Мирон вручил Насте букет сразу, как увидел, и снова неожиданно потерял дар речи, зачарованный красивыми карими глазами, блестевшими сегодня по-особому ярко. «Это мне?» - удивилась Настя и вдруг, побледнев, замерла, словно растерялась.

Танцы, музыка, шум, смех – всё сразу отошло на второй план. «Тебе, Настенька», - хотел ответить Мирон, но вдруг получилось: «Выходи за меня замуж».

- Что? - переспросила она, краснея, став для Мирона ещё краше, что глаз не оторвать.

- Выходи за меня, Настя. Я серьёзно! - прошептал совсем тихо, но она услышала, хоть во рту Мирона от собственной смелости пересохло. Она понюхала цветы, затем прижала их к груди и неожиданно кивнула, ответив робкое, но уверенное: «Хорошо».

Счастье запело в сердце мужчины огненной птицей, ведь Мирон был уверен, что это обоюдное чувство. А дальше они танцевали, не отрываясь друг от друга, говорили всякие глупости и смеялись до слёз, а позднее, когда Мирон собрался её проводить, Настя упёрлась. И он, не сдержавшись, просто легонько поцеловал её, не ожидая, что Настя передумает.

- До моего дома отсюда недалеко, - тихонько пояснила она, а Мирону было всё равно, лишь бы Настя держала за руку и не отпускала. Рядом с ней Мирон чувствовал, словно десять лет жизни вдруг исчезли, и ему снова восемнадцать, и впереди лежит вся жизнь. От этого хотелось смеяться и петь.

Она привела его к тёмному двухэтажному дому, где фонари вокруг практически не горели, создавая неприятное чувство, что дом кутается в тени. Мирон вздрогнул. Всё волшебство от общения и присутствия Насти таяло. Вдруг накатила усталость, и прохлада поздней ночи превратилась в холод, ощущаясь как никогда сильно.

Он понял, что устал, и собирался попрощаться, но Настя взяла его за руку, а потом крепко поцеловала и пригласила к себе. Прикладывая свой палец к губам, попросила не шуметь.

Этот неприятный дом, где она жила, изнутри тоже был неуютным: деревянная лестница без перил поскрипывала, пахло затхлостью и пылью, но в свете лампы в плафоне на потолке было видно, что в подъезде чисто.

Мирон понял, что в действительности его беспокоит, только дойдя до квартиры Насти. В этом неуютном доме тишина была странной: гулкой и такой тяжёлой, что просто оглушала.

От собственных мыслей Мирон поёжился и, когда открылась дверь в квартиру, вошёл внутрь, не замечая натянутой и нервной улыбки Насти, которая исчезла, стоило двери закрыться.

Она потащила его на кухню, где сразу щедро налила дорогого коньяка. Мирон выпил, удивившись: ведь такой коньяк не вписывался в простенький интерьер квартиры.

- Так где ты работаешь Настя? - из вежливости уточнил он.

Она приблизилась, зарылась пальцами в его волосы и снова крепко поцеловала. Все вопросы Мирона забылись мгновенно. Глаза Насти призывно блестели, когда она стала медленно и чувственно раздеваться, уводя его в спальню, где с лёгкостью освободила от одежды.

Кровать скрипела, но это совсем не мешало: обоими владела пылкая страсть, горячая и томная, как подогретый ликер. Так хорошо Мирону было только с покойной женой.

- Настенька… - простонал во сне и вдруг резко проснулся, чувствуя что-то было не так.

- Кто вы? - отрезвел под ледяным взглядом пронзительных голубых глаз женщины, стоящей подле кровати. Она была в дорогом платье, с проступающей местами сединой в густых чёрных волосах, куталась в тёплую шаль, а резко очерченные морщины у уголков губ и носа на когда-то очень красивом лице делали его суровым и беспощадным.

Язык во рту Мирона онемел, как и всё тело, под этим тяжёлым, гипнотизирующим взглядом женщины. Он весь вспотел и как-то враз незаметно для себя самого ослаб, не в силах ни пошевелиться, ни моргнуть. Непривычный дикий ужас накатил на Мирона холодной приливной волной, вызывая мурашки по коже и последующее, словно мертвенное онемение всего тела.

Женщина, наблюдая за ним, рассмеялась гортанно и с хрипотцой, и Мирону от того смеха стало совсем жутко, словно она была не человеком, а самым настоящим чудовищем.

Вдруг застонала рядом Настя и, тоже резко проснувшись и увидев пришедшую, вскочила с постели и сорвавшимся голосом стала умолять:

- Эльвира Павловна, родная, прошу, умоляю – пощади его!

Женщина зацокала языком и паскудно улыбнулась.

- Настенька, шалава ты моя дорогая, раз осмелилась привести сюда любовника, то знаешь, что будет! Сколько я вам с Людкой наказывала мужиков в квартиру не водить, никогда! - громыхнула Эльвира Павловна и снова расхохоталась.

- Не отдам, его! - вскочила Настя, обошла кровать и загородила собой, зачарованного, онемевшего телом Мирона.

- Дерзить мне надумала? Поплатишься, курва!

Женщина размахнулась и хлёстко ударила по лицу Настю раз, другой не щадя, ломая этими ударами её волю. Настя, упав на колени, доползла к ногам Эльвиры Павловны и начала целовать её домашние туфли, при этом что-то жалобно мыча.

- А ну, живо поднялась, дрянь! И за работу! Ты прекрасно знаешь, курица, что надо делать! - схватила Настю за волосы… - А ты спи, спи, любовничек! - окрысилась Эльвира Павловна и, наклонившись, сильно дунула ему в лицо. «Ведьма!» - подумал Мирон и отключился.

Показать полностью
59

Мистические новеллы. Рыжая

Рыжая ступила босыми ногами на колкий снег, подпорченный вчерашней оттепелью, но не почувствовала холода. Не ощутила и порывов ветра, который рванул обтрёпанный подол. Вороны всполошились, раскаркались. Не любят эти пернатые сплетницы и воровки Рыжую, поднимают грай каждый раз, как увидят её.

Рыжая двинулась дальше, с радостным удивлением разглядывая всё вокруг. Редко, очень редко доводится увидеть этот мир. Её тень упала на грязно-белую наледь возле скамьи. Молодчик, который сидел на ней со скудной едой в руке и щурился от яркого света, бившего прямо в глаза, отвёл взгляд в сторону и поднял удивлённо брови. Понятно, он увидел тень Рыжей. Тот-то удивился, ведь он один в парке!
Рыжая хотела брести себе дальше, но задержалась. Она уже знала, что у молодчика много всего на душе: тоски, забот, непростых решений. И ему предстоит тяжкий труд. Вон во что превратили большой деревянный дом — в стены без крыши, груду досок и мусора. А ему убирать. И заплатят мало, едва хватит на неделю. Этот дом Рыжей никогда не нравился, она была рада, что его сносят. А вот молодчика пожалела. Помочь ему нужно, заставить ветер унести с собой печаль и боль, солнышком согреть его лоб и руки…

Эх, сил нет. Рыжая сейчас мало что может. Разве что бликовать в лучах солнца да тащить за собой чернильную тень. Это всё, что ей осталось.
Рядом с молодчиком рядом уселся пожилой человек. Рыжая присмотрелась: вовсе не пожилой. Лет ему ещё меньше, чем молодчику, да только выглядит так, что краше в гроб кладут.
— Лопаешь? — спросил «пожилой», одетый в куртку с чужого плеча. — Не утерпел? А в обед что жевать будешь?
Молодчик пожал плечами и отправил в рот остатки котлеты с булкой, бумажкой вытер пальцы и спрятал её в карман: рядом не было урны. «Пожилой» презрительно, как на дурачка, глянул на него — рядом полно куч мусора, в любую бросай.
— Помоги куски дранки со штукатуркой перевернуть, — пристал «пожилой». — Может, найдём чё, загоним, деньжат подымем.
— Нет там ничего. Ребятня уже всё излазила. Про находки — тоже ерунда. Скоро машина подъедет, ещё наработаемся, — ответил молодчик.
— Скучный ты, Серёга, — помолчав, сказал «пожилой». — Таким в жизни не везёт.
Рыжая была с ним полностью согласна. Этому Серёге действительно не везло с работой. С любимой тоже, девушка требовала то одно, то другое. А вот про находки совсем не ерунда. Даже обидно.
— Проклятый дом, — сказал «пожилой».
Он вложил в эти слова свою неустроенность и непреходящую злобу на весь мир.
— Дом как дом. В нём были кружок авиамоделистов и библиотека для детей. Мой папа туда ходил. А ещё раньше на месте парка шумела слобода... И вот теперь мы разберём и вывезем, и прошлое, и память о нём, — устало возразил Серёга.
Он с утра был усталым. Рыжая знала, что такое не к добру. Это её опечалило ещё сильнее.
— Ты ж у нас историк, — не отстал от напарника «пожилой». — Должен все истории знать, с чего бы этот дом так долго не трогали. Торчал, как короста, в парке. В таких местах всегда что-нибудь найти можно. Пашка однажды в подвале старой двухэтажки разжился монетами.
— Антоха, хорош парить мне мозги всякой ерундой. Ты давно Пашку-то видел? Он уже три года в больничке. Там ему лечат душу, — рассердился Серёга.
— Не может быть! — возмутился Антоха. — Он клад нашёл, потихоньку обратил его в наличку и свалил из города.
Серёга только покачал головой. Люди верят в чужую мифическую удачу и надеются, что чудо случится и в их жизни.
— А хочешь, расскажу, как всё на самом деле было? — спросил Серёга.
— Про Пашкин клад? — оживился Антоха.
— Нет, — ответил Серёга, который ещё на первом курсе писал курсовик по истории края и про ведьмин дом тоже упоминал. — Более века назад начался в слободе пожар, огонь просто слизнул её за день. А перед этим домом остановился. Люди подумали: беда — дело рук ведьмы, которая в нём жила. И устроили самосуд, заперли ведьму с молоденькой внучкой и попытались поджечь. Не с первого раза, но злодейство им удалось. Вмешались жандармы, пожар потушили. А в доме нашли только один обгоревший труп. Кто-то из ведьм выжил. С тех пор и пошли гулять всякие домыслы о проклятии и мести.
— Разве место не проклятое? — удивился Антоха. — Та ведьма и прокляла.
— Может, она город спасла от огня, — не согласился Серёга. — Сто пятьдесят лет назад наш город больше, чем наполовину, был деревянным. Пожар захлебнулся как раз у дома ведьмы.
— Да просто потушили, — возразил Антоха.
— Потушили при ураганном ветре, который вошёл в историю вместе с пожаром? Сомнительно, — задумался Сергей.


…Рыжая ступила на талый снег, чёрный от сажи. Не весна пробудила ручейки, а пламя растопило наледь. Над головой — не ясное небо, а огненные мотыльки в облаке пепла. Не птицы поют — люди плачут, не собаки лают — злобно кричат пожарные, бьют в медный колокол на телеге.
А в ушах слова бабушки, Анны Куприяновны:
— Беги, Анютка, спасайся!
Рыжая тогда припала к бабкиным ногам, хоть и поссорились они недавно. У неё до сих пор синяк на лбу от скалки.
— Бабонька, а как же ты? Прости меня за всё! Буду по старым книгам учиться, делать, что ни скажешь. Антипку своего забуду! Только пойдём отсюда!
А в избе слышался треск деревянных соседских домов, пожираемых пламенем, клубами стоял плотный сизый дым, от которого перехватывало горло.
— Беги, непослушная… я огонь держать буду…
— Тогда вместе, бабонька, держать будем!
— Дурная голова! Как ты такую силищу держать будешь, коли не наших ты кровей? Приблуда с базара, вот ты кто! Подобрала тебя из жалости, хотела вырастить да гадать научить для пропитания. Беги из избы сей же час!
Вот так Рыжая лишилась своего имени — Анна. Бабка говорила, что в их роду одно имя на всех. И мать Рыжей звали Анной. Если же она не мать ей…
Рыжая ещё с большей силой стала упрашивать старуху, глаза которой через дым отсвечивали красным, а лицо почернело, как уголь:
— Не брошу я тебя! Дура была, захотела убежать с Антипом. Прости. Шагу не сделаю из избы без тебя!
Бабка вдруг повалилась на пол. Руки-ноги задёргались, изо рта раздался звериный вой.
Рыжая кинулась к двери — на помощь звать. Но кто поможет умирающей ведунье? От двери метнулась к книжкам и бутылочкам в поставце, где обычные люди посуду держат. Может, какое-нибудь заговор или снадобье попадутся. Но застыла с раскрытой книгой посреди горенки — огня-то за окном не видно. Только ночь от дыма посреди белого дня. Бабонька беду отвела? Не будет чернеть пожарище вместо города?
Бросила взгляд на старуху и заголосила: её строгая бабка стала похожей на головню.
А за окном раздались злые голоса. Все хаяли Куприяновну и винили её в пожаре, подначивали друг друга спалить ведьминское логово. Рыжая закрыла лицо руками от отчаяния. Люди нажитого лишились, кто их остановит?
Но старческим дрожавшим голосом закричала нищенка Потычиха. Она скиталась, воровала, клянчила и разносила худую молву. Куприяновна постоянно прикармливала убогую, но не от жалости. Словно бы Потычиха имела власть над ведуньей.
— Окститесь, добры люди! Девка не родная внучка ведьме! Сгубите невинну душу! Она не в ответе за пожар! — и Потычиха забилась в кашле.
— Тебе-то откуда знать? — крикнул злой голос.
Толпа не сдала назад ни на шаг — так велика была бессильная злоба погорельцев.
— Сама… я сама к ней дитятю привела… нашла под телегой… Подумала… Куприяновне утехой после смерти дочери будет,— задыхаясь от дыма, попыталась сказать Потычиха.
Но разве послушают убогую?
Лом выбил оконную раму. Рыжая отняла руки от лица и увидела глаза соседа — прежде добродушные и голубые, они были сейчас темны от лютой ненависти. Но, встретив взгляд Рыжей, сосед попятился и скрылся в толпе.
В окно полетели горящие обломки. Рыжая не закричала, прося пощады, не бросилась прятаться в подпол. Просто окаменела в горе и отчаянии. И головёшки рассыпались прахом у её ног. Дым лизнул подол рубахи и рассеялся.
Рыжая поняла, что сейчас она может всё, хоть и чужая в ведьминском роду.
Может выйти из избы и разметать взглядом толпу.
Может обрушить на людей небесную кару.
Может наказать за предательство соседа, которому Куприяновна столько раз помогала.
Но ведь бабонька ради людей погибла… Значит, и ей не след поступать против… Было очень трудно остановиться, обуздать силищу. Ещё труднее — позабыть обиду. Рыжая справилась, только надорвалась… Ступила на снег и растаяла в дыму.

— А-а-а! — заорал кто-то. — Вон она, молодая ведьма! Её огонь не взял! Берегись, народ, она мстить начнёт!..

— Да где ты её увидел-то? — выкрикнул кто-то.

Люди опустили головни, топоры и ломики

— Глаза отвела и скрылась! Только её тень на снегу…

И толпа отхлынула от большого двухэтажного дома. Каждый, пряча лицо, заспешил прочь.


Подъехал грузовик, и рабочие-сдельщики принялись за грязный и малооплачиваемый труд. Антон вызвался отрывать доски встроенных шкафов, но ворчать и обижаться на всё на свете не перестал. Не было нигде клада, что поделаешь! Вдруг очередное ругательство словно застряло у него в зубах. Он воровато оглянулся, вытащил что-то и накрыл снятой курткой. Сергей лишь улыбнулся и сделал вид, что не заметил.
На следующий день зима решила вернуться, засыпала обильным снегом руины дома. Сергей по обыкновению дожидался начала работ на скамье. Подошёл Антон и протянул ему свёрток:
— Это по твоей части… историк. Думал, чё годное, а оказались книжонка. Да ещё непонятно от руки написанная. Ты глянь, может, в ней есть про то, где клад схоронен. Тогда добыча пополам!
Сергей посмотрел на заскорузлый, объеденный мышами кусок кожи, в который была завернута прошитая тетрадь, и вдруг заинтересовался:
— Это отчёт брандмайора пожарной службы… Кто ж его припрятал? Или случайно завалился и не был утилизован… Да, Антоха, это клад. Как у тебя глаза заблестели-то!.. Не продашь ты его, никому он не нужен. Разве что для пополнения фактов истории нашего города. Дай полистать.
Антоха неохотно, с недоверием протянул тетрадь. Сергей прочёл несколько страниц и сказал:
— Тут кое-что проясняется о пожаре. Начался он на постоялом дворе с лабазами, сенниками и конюшнями. Один приезжий из харчевни вышел, до гостевого дома не добрался, спьяну трубку в сено уронил, и пошло полыхать… Огонь и вправду остановился на доме так называемой ведьмы. Хорошо, что всё днём случилось, из жертв, не считая обожжённых, только одна ведьма указана. И это просто чудо какое-то!.. Невероятно при бедствии такого масштаба. В поджигательстве никто уличён не был. Странно как-то… Легенды говорят другое о проклятии и мести.
Антоха слушал напарника и хмурился. На что ему отчёты и легенды? Может, удастся эту тетрадь коллекционерам продать? А Сергей продолжил рассуждать:
— Такое впечатление, будто кто-то захотел открыть нам правду. Вот и сохранил отчёты, написанные ради формальности. Для чего же ещё? — задумался Сергей. — Кто-то очень постарался защитить слободчан, мол, не виновны они в злодействе, не жгли ведьму. Брандмайор? Становой пристав? А если не жгли, не было и проклятия. На пустом месте возникла легенда.
— Вот чёрт, шпана зайчиков пускает, что ли! — воскликнул Антон и заслонился рукой от вспышки.
Сергей тоже разинул рот от удивления: перед ними воссияло маленькое солнце. Потом свечение потеряло яркость и словно растаяло в воздухе. Секунду-другую за снег цеплялась тень, но и она исчезла.

— Слушай, Антоха, я сейчас подумал, что вот это всё, — Антон постучал по переплёту тетради: — Это всё нужно если не в историю города внести, то очерк написать. Или даже рассказ.
Сергей и Антон глубоко вдыхали морозный воздух, в нём слышался пряный и пьянящий запах оттепелей. И здоровье, надежда, бодрость вливались в кровь. Сергей и Антон откуда-то узнали, что следующее утро будет совершенно другим.

А что могла сделать для них ведьма, уходя навсегда? Парни без всякого колдовства сделали для неё больше.


…Рыжая ступила на снег и поморщилась: он присыпал колкие льдинки, которые сразу же ужалили ступни. Ничего страшного, она на свободе. Напрасно всю зиму бабонька прятала катанки и чирки, напрасно на ключ запирала дверь, чтобы Рыжая не убежала. Её ничто не удержит. Бабонька в неё так и не смогла поверить, а внучка на многое горазда: и через стены пройти, и через камень, через прошлое и нынешнее. Всё для того, чтобы убежать с Антипом, своим любушкой, на край света. Скрыться в том самом дне, когда они были счастливы и полны надежд.
Антип расплетёт её косу, станет наматывать на пальцы рыжие, как огонь, прядки, ласково прошепчет: «Анютка моя». И мир сложится правильно, как это всегда бывает на небесах. А на земле не будет привязчивой тени, ведь никто из ныне живущих её не заслужил — тени из глубины веков.

Показать полностью
59

Сказка: Дар из Лихолесья (Часть 2 - Финал)

Начало (Часть 1)

Ветерок в ухо дунул легонько. Но будто почуял он, что это был ветер оружия. С мечом сразу выбросил вверх руку и почти у своей головы встретил чужой клинок. Сошлись еще раз со звоном мечами, грудью столкнулись потом, и разошлись. Посмотрел он на напавшего, взглядом окинул с ног до головы. Но только руками развел. Пожалел.

- Ты что, с дуба рухнул? - сказал старику он, выскочившему на него так неожиданно. Сильно немолод он был, жилист и сух, с выбритой налысо головой и белой сединой в бороде, длинной, но жидкой. Удивлен такого старца видеть в лесу был Хельге. Ругать его даже сгоряча принялся.

- Я ж зашибить мог! С кем меня спутал? Кого ты тут ждешь?.. Ступай же домой, да на печь свою лезь!..

- Тебя я и жду, - одним лишь взглядом мертвенно серых глаз усмехнулся старик.

И этой усмешкой своей заставил напрячься всю спину. Сказал как-то он это нехорошо, тяжело и недобро.

- Малушу у озера я забрал, - говорил старик дальше. – Она не твоя. Моей женой станет. Хочешь – дерись, не хочешь – уйди. А лучше всего – беги поскорей отсюда…

При этих словах зубы сжались до боли. Не врал, похоже, старик, и с виду обычным старцем не казался он больше. Сухой весь и твердый, как камень, знал щит и меч. Подумал сначала Хельге выбить клинок из рук дурака, а затем, за похищение Малуши, отпустить с жестоким позором – бороду с лица начисто срезать. Но как про воина своего, Светозара, вспомнил, устыдился тут же слабости и малодушия своих, понял, что до смерти бить деда придется. Поднял свой меч и шагнул к старику.

Точно ранний трепетный снег, сухая листва вдруг посыпалась вокруг старого деда. И слева, и справа от него она опадала. Одно-два мгновенья, и мертвых листьев на земле лежали уже сугробы. Не по себе как-то сразу стало, остановился на мгновенье Хельге. И Малушу недалеко он увидел – связанной лежала в траве по рукам и ногам, в ярком нарядном платье, в чужом, не в его подарке.

- Что ж ты за пугало такое? – не удержавшись от слов, спросил напоследок он, что б знать, с кем насмерть сражаться придется. – Ты не из этого леса. Вон сколько местных мечом изрубил…

- Кощей он! – внезапно вскричала Малуша, от кляпа свой рот освободив. – За войском твоим девять дней ехал, когда меня себе приглядел…

- Кощей?!. – сорвалось с губ изумленно. – Да нет же тебя! Есть водяные, есть лешие, есть вурдалаки. Кощеями в сказках няньки пугают…

- Сам сказкой и станешь, - ответил старик. Поднял свой меч и принялся ждать.

- Да не примет тебя никогда утроба Макоши!.. - бросил сквозь зубы Хельге. И пошел на него.

Железо сшиблось под белой луной. Запело над землей тонким звоном смерти. Уверенно стоял старик на ногах, скалой будто из земли этой вырос. А листья вокруг него продолжали сыпаться, деревья голыми становились – точь-в-точь как выбритый череп кощея.

Долго кружились они в смертном танце. Без отдыха звенели мечи и ноги рисовали на земле последний рисунок. Но постепенно закаленная стать начинала побеждать молодую. Раз за разом Хельге наносил удары, и чувствовал, как с каждым взмахом они становились слабее. Старик почти не нападал, а поначалу и вовсе отбивался только. Но как прочный вяз стоял он на одном месте, и мечом своим защищался так, что при столкновении с ним едва плечо не вылетало, и руки приходилось менять все чаще. Затем уже, учуяв слабину, кощей и сам поднасел на него. Заставил отступать по чуть-чуть, отодвигал все дальше к краю поляны. Деревеневшая нога волочилась, не позволяла на нее опереться и только мешалась в жестоком бою.

Наконец, совсем устал Хельге, занемог. Сначала воздух из его груди стал вылетать вместе со слюной тяжелыми выдохами. Затем и сам он упал на одно колено, не выстояв в столкновении. А как только присел на одну ногу, то другую, деревеневшую, согнуть не сумел. И кулем повалился на бок. Встать сил с земли уже не было.

- Ну, что Хельге? - спросил его старый кощей, подошел к нему и опустил свою ногу на его руку с мечом. - Не быть тебе гостем на нашей свадьбе. Старших не чтишь, словам своим не хозяин. Убьешь, говорил?..

Занес над ним свой черный клинок, а его собственный меч отшвырнул из руки ногой подальше.

- Тогда умри сам!..

Только и успел Хельге, что повернуть голову. Не из страха, что сверху вниз на него надвигался кощеев клинок, а на Малушу хотел взглянуть в последний раз. Увидел он, как закрыла она веки, не желая знать его гибель глазами. А в самый последний миг вдруг дернул увечной ногой он...  и в аккурат подвёл под удар.

Меч кощея вошел в деревянную ногу. Не разрубил ее пополам, но туго застрял в ней. Крепка оказалась лешья чешуя. Дернулся было старик достать свой клинок, но уже Хельге притянул его к себе за руки, уронил в борьбе на себя. Ухватил затем из последних сил, взялся одной рукой за голову, а другой потянул за плечи. И тянул так, надрывая жилы, пока не оторвал полностью. Отделилась и покатилась лысая кощеева голова, выплеснула из себя зеленую кровь, от которой трава почернела вмиг и на глазах рассыпалась мертвым пеплом. Изнутри же черепа вышел сквозь глазницы красный огонь. Но и тот бесславно угас, коротко напоследок вспыхнув. Безвестно умер старый кощей.

Перевернулся Хельге на живот, обессиленный схваткой, подполз к своей Малуше и развязал на ней путы. Она же, вместо того, что б к шее его прильнуть на радостях, за ногу, спасшую жизни обоих, взялась с исцелением. Губами зашептала, заторопила волшбу, и от ладоней ее тепло вдруг разлилось по избитому телу. Так и просидела с ним почти до рассвета, с заразой боролась, лешим ему подаренной.

Кощеевы помощники, те, от чьих рук пал воин Светозар, показались при первой заре, втроем объявились и во всеоружии. Хозяина искать своего пришли верные слуги, а тот, к их великому горю, мертв оказался. И заявились не с пустыми руками, а на украденных лошадях приехали. Хоть и крепкими воинами предстали поначалу они, но воспрянувший с новыми силами Хельге порубил их своим мечом. Не было в них и близко кощеевой мощи.

Зато подлости с лихвой оказалось. Когда последний из них умирал, ножом он своим метнул в коня Хельге. Метил в него самого, но попал в животину. Главную жилу на шее ударом вспорол.

Прикончил быстро Хельге врага недобитого, но только не стало и его жеребца. Коню обещал он, стоя над телом, не забыть, где кости оставит его лежать.

За телом Светозара на двух лошадях вернулись они на рассвете. Похоронили богатыря на высоком холме, в ставшем снова светлым лесу. Камнями по кругу могилу выложили и оставили лежать щит и меч.

К шатрам дружины с Малушей с разных сторон потом съезжались. Успели вовремя, в седло дружинники как раз поднимались. И ждали своего воеводу.

Через четыре дня закончился их поход на степняков. Возвращались обратно с победой и богатой добычей, почти сотню пленных вели за собой. Хельге с Малушой отстали от войска. Ведунья свое дело сделала, сберегла людей и победу им в этой битве добыть помогла. Остаться ж при войске никому не клялась.

- Что ты мне скажешь? – с трепетом в сердце спросил он ее. Знал, что прощаться заехали в рощу, чувствовал. Сердце его тоской наполнилось, загрустило по не ушедшей еще Малуше, как камень в телеге выстукивать начало.

- Вещим тебя назовут когда-то, - сказала она на прощанье. – Дружина твоя станет больше. Завидовать будут князья. Но и полюбят…

- За что назовут-то? – желая не это вовсе услышать, спросил он ее.

- За мудрость.

- Мою? – не поверил. Подумал потом. – Ну что ж… хорошо. Видать, поумнею…

Прильнула она к нему и обняла руками за пояс. Вздохнула томно и глубоко. Отпрянула потом и отошла. Простилась.

- Останься со мной, - задышал он грудью. – Княгиней сделаю… Силой удержу!..

- Нет, - затаенно улыбнулась она.  – В лес уйду, Хельге. Уж лучше сейчас, чем потом, отпусти. Потом ты привыкнешь. И будет больнее…

Привык он давно, чего уж таить-то. Но вслух говорить не отважился. Не та это битва, где меч и копье наперед выбрасывают. Сердце всё перетерпит, иначе при князе было нельзя. Путь воина часто ведал любовь, но знал и ее берега…

Прошло много лет с тех пор. В другой он поход шел с дружиной и ведьма другая была на коне. Но вышло так, что и она пришлась Хельге по сердцу. Уж больно чем-то была на Малушу похожа – дерзка, красива, стройна. И запах леса шел от нее дурманом, кружащим голову. Держался он изо всех сил, и в рощи гулять не ходил с ней, в озерах вместе не плавали и звездами не восхищались. Помнил еще, как тяжело расставаться было с Малушей.

Однажды в шатер к нему забежала новая ведьма – была она в сильном испуге, растрепана вся и щеками бледна. Лица на ней почти не было. Дружина его тогда на дневном привале стояла.

- Видела сон дурной я! – говорила она – Змея тебя укусила! Длинная, черная, гадкая. Ногой ты на конский череп встал. В нем ты ее разбудил ото сна. Зубами вцепилась в сапог – и яд вошел в ногу твою!.. Ты умер…

Улыбнулся ей тогда Хельге. Погладил по голове, расправил на ней спутавшиеся волосы. Череп своего прежнего коня, служившего ему долго, давно он забрал из того леса. И в память о нем всюду возил с собой. Тут он лежал, в шатре у него, под старой попоной.

- Эта змея? – спросил он Велену – так звали походную новую ведьму. Перстом указал ей в дальний угол шатра. Униженно змея туда уползала, черная ядовитая гадина, вся кольцами от злости она извивалась. Обломки ее зубов остались лежать у ноги, на полу. Босой стоял Хельге, поднял он свою штанину и показал ведьме левую ногу. Почти до колена была она деревянной. Заразу Малуша волшбой остановила, но весь не сумела вывести яд. Так и ходил он с «подарком» от лешего, и тот ем жизнь уже дважды спасал. Продлевал мудрые годы, от меча кощеева уберег и от змеиного яда. Правда в холодную пору мхом иногда покрывался. Но то ничего, скоблил потихоньку…

Обнял Хельге крепко Велену, пожалел ее за сильный испуг по нему. Хорошая ведьма была, следила за здравием воеводы и дружины его. С теплом в ответ к нему и она прильнула.

- Чую, змея не последняя, - говорил он, стоя с нею в шатре. - Много их будет... На моем-то пути... Много зубов поломают.............

Автор: Adagor121 (Adam Gorskiy)

Сказка: Дар из Лихолесья (Часть 2 - Финал)
Показать полностью 1
58

Сказка: Дар из Лихолесья (Часть 1)

От автора: Немного позволил себе перемен в жанровой стилистике, чтобы получилась такая вот сказка. Для этого нашёл весомый повод: Хочу поздравить всех женщин с 8 Марта, и пожелать им любви, добра, а также чтобы всегда был кто-то рядом, дабы защитить от любой нечисти...

Сказка: Дар из Лихолесья (Часть 1)

- Хельге! – звала она его, в воде прибрежной шагая по щиколотки. Солнце почти село, но отсвечивало красиво последним лучом, бросало на ноги оранжевый блик. Были они белыми и нежными. А разрумянились лишь при вечернем свете, казались со стороны загорелыми. Так лейся ж, лейся, солнце лучистое, щебечите, птицы вечерние, пойте песнь про любовь незакатную...

- Где же ты, Хельге?.. Явись! Покажись мне и Даждьбогу! – с требованием уже слышалось от ближнего к нему берега. Красивей заходящего солнца был только голос дерзкой Малуши. Тихо и звонко разносился он над водой. Подолгу не отзываться и вслушиваться, когда она его искала, было ему приятно. Этот нежный тоскующий зов звучал мягче, певучей любой свирели. И становился самой большой наградой, когда дружина его на ночлег вставала, зажигала костры и готовила на огне трапезу. Потом собиралась ко сну. А он тихо в лес уезжал.

- Уйду же я, Хельге, уйду!.. – начинала грозиться. - Выйди ж ко мне!.. Не дождусь я!.. – совсем на него разобиделась. Ударила сначала себя по руке, затем, из воды ногу подняв, по голой икре ладошкой хлопнула. Нещадно комарье кусаться начинало.

И тут уже он, сам утомившись так долго ждать, выскочил на нее вдруг из зеленых кустов, схватил, пока не успела к нему развернуться, поднял высоко на руки, вздымая фонтаны брызг. И под светлый ее смех и собственный гогот, оба рухнули в воду. Тяжелым был этот день, а длинным был переход. Шестнадцать верст прошагали с обозом. А завтра надо все двадцать выдержать.

На берег выползли, когда совсем почти стемнело. Наигрались, нарезвились в воде, насмеялись с ней вдоволь. Небо стало темно-синим и сплошь было усыпано молочными звездами, как поляны цветущей вокруг земляникой. Осмелевшие летучие мыши порхали над водой низко, едва крылом не задевали, мошкару ловили. Вот ведь, разлетались-то! Точно летние ласточки.

- К дождю, верно, - шепнула она, на руке его лежа. – Никак перед грозой не наедятся. Воздух тяжелеет вокруг …

Он тоже тяжесть эту почувствовал, уже на берегу, когда из воды вылезали. И озеро будто задышало влагой чрезмерно – не было в нем ее столько. Дышало на самом деле небо. Сюда по нему лениво тучи сползались, и их уже дыханье от воды отражалось в лицо.

- К войску пойдем, Малуша, - сказал он, до плеча дотронувшись бережно. – Спать уж пора. Утром рано в седло …

Поднялся с берега и пошел одеваться. Рубаху натянул, штаны с сапогами. Кольчугу поверх легкой одежды надел, на пояс свой меч навесил. Для молодого воеводы одет он легко был – не воевать в поле вышел. Любовью звались его чувства, лелеял он их и берег. Знать про это ничего никому не доверил, кроме своего лучшего воина Светозара. С собой везде брал его, а тот разумно подальше от них держался, да время давал им натешиться, за лошадьми в стороне смотрел. При каждом малом войске всегда был свой волхв, волшбой помогал, и в бою, и в мире. При их же дружине на лошади ехала ведьма Малуша. Что б лишнего не говорили про них и много не злословили зря, мол, воевода молодой, когда все в седле, с лесной девкой-ведуньей путается, он к ночи войско по-тихому оставлял. Обратно в шатер приходил уже на рассвете. И спал потом в седле до полудня, коли под звездами долго нежились. В этот вечер на игрища долгие не было мочи, важный день ждал завтра его дружину. Для меча поберечь нужно было силы и для долгого днем перехода. Но удержаться, что б с ведьмой совсем не увидеться, не в силах он был. Привык он к своей Малуше, обворожила она, вечера без нее скоротать не мог.

Выйдя, однако, к озеру, когда в одежды свои облачился, у воды любимицы своей не застал он. Ей только платье было накинуть. Игралась поди, как и он с ней, коротким весельем их не натешилась, укрылась где-то в кустах. Сейчас позовет – отзываться долго ему не станет. Огляделся тогда в темноте он и прошелся немного вдоль берега. На воду всё и по кустам бросал взгляды, глазами поначалу думал Малушу высмотреть. Но уже и луна из-за туч на небе вышла, и озеро с берегом осветила она, а только не было все никого. Вот тогда и позвал он тихонько.

От озера и берегов голос отразился негромким насмешливым эхом. Холодный дождь закапал сверху, пообещал разразиться ливнем. И ветер, камыш всколыхнув и взъерошив осоку, поднял на воде волнистую рябь. Гроза начиналась.

Засуетился он тогда, заметался по кустами и забегал вдоль деревьев. Громче стал звать Малушу свою, в голос. Какие уж шутки, ведьма ведьмой, а ночь сильна и властна над всеми живыми. Пошел он искать ее от воды глубже в лес, незнакомый для них и чужой. Недалеко от озера ждал с лошадьми Светозар, и решил он сначала к нему податься. А там – сесть верхом, зажечь факела, и вдвоем на конях при огне поискать пропажу. И пока он до места бежал, все думал, надеялся, что Малуша там уже ждет его, проучить его просто решила. Ведьмовская любовь – такая она, не робкая и покорная, а что дикий ветер. Но когда до места добрался, то и там Малушу он не увидел. И не было их лошадей. А воин его, Светозар, лежал на земле, зияя разорванным горлом. Кровь из него вся вытекла, глаза потускнели и застыли холодным студнем. Давно тут лежал – убили, видимо, сразу, как разошлись. Клинок его так и остался в ножнах, за рукоять успел только схватиться. Люто ж подстерег его кто-то, бесшумно со спины подобрался, и убил нечестно... Достал тогда Хельге из ножен свой меч.

Один из их факелов лежать на земле остался, упал, вероятно, от седла открепившись, или коней уводившие сами его тут и бросили. Высек искру, зажег огонь и стал по следам смотреть, кто и куда лошадей их угонял. Но ни человеческих ног, ни звериных лап при свете в траве не увидел он. И лошади их, все три, будто взяли да улетели на крыльях разом, как бабочки упорхнули в небо. Уже через несколько шагов следы их копыт пропадали. До стана степняков целых полдня конного хода было, отступали перед князем их дозорные отряды– впереди еще одна дружина шла, без обоза обременяющего степняков нагоняла. Значит, никак степняки те забраться сюда не могли, кто-то из своих, с этих земель, расправу учинил над воином. Он же и воровство коней совершил, что б спутать всё и что б думалось всем на степное дело. Вот только кадык удальцы степные из шеи вот так вырывать не умели. Следов же рядом ни медвежьих, ни волчьих не оказалось – на зверя крупного сам бы первым делом подумал. И верно, то не залетный чужак сразбойничал – такой бы обобрал до самой нитки. А здесь, из добра оставленного, не взяли хороший булатный меч, сапоги из кожи не тронули новые, добротной ковки шлем и два швыряльных ножа уцелели, серебряный прут за пояс заткнутый. Странно все как-то выглядело, кто же так грабит? И женщина, ведунья дружины их, что была еще и сердцу его дорога, тоже пропала бесследно. Пусть и не здесь, а у озера того исчезла, но разве такое могло совпасть?..

Плюнул он на все, не стал горевать у мертвого воина – некогда было в тот миг. И к озеру уже с огнем побежал обратно, всерьез случившимся обеспокоился. Еще раз захотел у воды поискать, а потом уже к дружине своей бегом возвращаться, бить в ночь тревогу и поднимать в седло воинов. Да лес местный до утра прочесывать, заглядывать под каждый камень, переворачивать валежины с корягами.

А у воды остановился он вдруг. И обомлел. Щит опустил даже низко. Платье изорванное лежало на бережку. Не было на нем ни одной кровинки, однако без него Малуша совсем нагая осталась. Неужто кто-то выследил их, а насмотревшись, себе возжелал? Охрану убил заодно из злости и ревности…

Ярость обуяла его в одно мгновенье. Зубы с хрустом сошлись во рту, и костяшки в его кулаках защелкали.

- А ну, покажись! – взревел он громко. С поднятым вверх мечом затрясся от гнева весь.

Понятно, что ждать темной ночью, будто отзовутся на этот призыв, – на такое рассчитывать было нечего. Щит Хельге держал высоко, меч его был остер и громаден, любого посечет, даже если тот не один против него выйдет, а втроем или вчетвером.

Но, к удивленью своему, звук он все же услышал. Будто стон какой раздался по берегу дальше. И пошагал быстро в ту сторону, зорко шаря вдоль прибрежной осоки глазами. А как увидел, что кто-то у самой воды лежит, на бег перешел сразу, испугался.

Луна в ту ночь будто играться с ним решила. Едва он подбежал, спряталась сразу на небе. А перевернул холодное тело на спину – тут же опять на нем объявилась. Отпрянул он тогда, вздрогнув при свете, и руки убрал поскорее. Не человеческое перед ним лежало тело на земле. С зеленоватого лица, с глазами, круглыми, как у рыбы, смотрел на него жирный губастый рот, с кривыми гнилыми зубами. Знакомая тварь – водяной. Не редкое диво для старого леса, и раньше ему они встречались. Только у этого брюхо было вспорото, и кишки, словно змеи синюшные, клубились и лезли из утробы наружу. Руки-лапы потянул к нему сразу, как увидел его, зашипел что-то на своем болотном, заурчал низко горлом.

- Кто ж тебя так, с кем не сладил? – спросил его Хельге. При виде подобных увечий всё беспокойство только выросло. Одолеть водяного у озера, у болот или у реки – в общем, там, где он большую силу от стихий своих черпает, непростым делом считалось, достойным любого богатыря. Живот ему вспороли мечом – было ясно как день. Хороший удар и воинский. Искусный боец, коли с нечистью такой справился!

- Да ты рукой покажи, не мычи! - уже раздраженно велел издыхающему.

Тварь силилась поднять голову с шеей, но как ни пыхтела натужно, сдюжить никак не смогла. Пришлось тащить за ноги к самой воде, с головой в нее окунать. Не сдохнет в родной стихии – значит, оклемается.

И существо неожиданно ожило. Зеленая кожа на теле стала ярче, пошла ядовитыми пятнами малахитовыми. Кишки полез резво сам подбирать и обратно в себя запихивать. Поднял затем руку, как затолкал под ребра внутренности, и указал ей через все озеро.

- Туда он ведьму твою понёс... - пробулькал водяной почти человеческим языком.

Яснее от сказанного только не стало. Вся старая нечисть знала людской язык, но этот, сказав несколько слов, тут же сам и ушел под воду. Решил, для "спасибо" было довольно.

"Башку бы твою срубить, а не помощь оказывать... " – в сердцах и досаде слетело с языка. Был бы вот только толк, злиться на такую жабу.

Озеро, где они с Малушей купались, было длинным и узким. Дождь уже во всю хлестал по воде. Гром, точно разъезжавшие на колесницах боги, сотрясал над головой широкое небо. Скинув с себя кольчужную рубаху, Хельге вынул из ножен меч. Снял сапоги. Обегать по кругу озеро было долго, а лишнее железо всегда будет в тягость. Припрятал кольчугу с ножнами здесь же, в кустах на берегу, и сверху накрыл щитом. В одной руке с мечом и с сапогами шагнул быстро к воде.

- Эх, жаб же ты пучеглазый... - еще раз обругал он с тихим гневом немногословного водяного.

Но спохватился вовремя, остановился у воды. Не потопил бы сейчас водяной, если услышал вдруг слова его из озера. Не важно, что спас ему жизнь – у таких, из леса и из болот, в башке на всё свои причины имелись. И, заходя уже в воду, от беды подальше, серьезно и громко добавил он:

- Разные мы бываем!.. Всякими всех принимать нас должно!.. И тебя, и меня!..

И прыгнул уже в озеро не боясь, поплыл на одной руке.

Пару раз думал, что сварит его живьем или сожжет в уголь молния. Било небесным огнем совсем рядом, в малый островок с единственным на нем деревом угодило. Воспламенилось то сразу, треснуло пополам, загорелось ярко, вздымая яркий огонь в небо. Вспыхнуло и в лесу впереди, уже на другом берегу. Увидев все эти пожары, погреб он рукой только сильнее.

Вширь озеро быстро закончилось. Доплыл, наконец, и вылез. Кое-как на мокрое натянул сапоги. Дождь, разохотившийся, как потешные на ярмарке, так же быстро пошел на спад. С деревьев запахло обновленной листвой, а под ногами – мокрой и сочной травкой.

А еще в воздухе появился какой-то непонятный безликий страх. Он щекотал ноздри словно цветочная пыльца, но чихнуть не давал при этом. Птицы ночные не пели, молчали, сверчок не стрекотал и не звенела мошкара. Напряжение в голове и тревога только нарастали в тишине. И страх этот, невидимый, но ощутимый, будто вместе с ливнем с неба пролился и растекался теперь по земле, поднимаясь от нее испарениями.

Встряхнув головой, Хельге прогнал от себя смущавшие храбрость чувства. И ноги его двинулись глубже в чащу – в ту сторону, куда указал рукой водяной. Не было никаких других примет у дороги, которой ушел унесший Малушу воин.

С мечом наперевес, при свете одной лишь луны, он прошагал еще с пол версты, прежде чем начал вдруг падать духом. Ни следа на мягкой траве, ни сломанной ветки на дереве – только непролазный лес вокруг и ночь сверху луной беззубой скалилась. Наугад давно шел Хельге и даже мечом своим не мог защитить Малушу – не над кем было его заносить. А когда перепрыгивал кочку у одного болотца, оступился вдруг и угодил сапогом в небольшую яму. Увязла в чем-то нога, будто щепом раздвоенным, что на медведя ставят, защемило ее накрепко. Закричать уже хотел, но сдержался он, сел на землю и схватил деревяшку ту руками. Уж очень похожим на щеп оказалось это полено, ступня в нем застряла словно в расщелине с зубьями. И как только начал он его с ноги своей скручивать, сжал сильно ладонями и оторвать от ступни пытался, взвыло это полено в голос и глазами на него захлопало.

- Да что ж ты такое-то?!. - вскочил, не договорив, он с земли и затряс ногой изо всех сил.

Только не спешил отпускать его деревянный обрубок, вцепился зубами надежно и держался как клещ на ноге.

- Вот же, глазастый ты пень!.. – зло выругался он снова, согнулся опять, на мокрую землю сел и что было мочи уже напряг свои руки.

Отцепил-таки он от своей ноги зубы с большим усилием. Потом двумя руками ухватился за кусок этого дерева, поднял его над головой и шарахнул о дуб со всей силы. Встал затем на ноги, и долго уже, от души, пеньком бил наотмашь о ствол широченного дуба. Устал под конец лупить тварь непонятную, запыхался и сел он. Отдыхал Хельге, и деревяшку с глазами рядом с собой бросил. Та подле него лежала, пыхтела, будто неслась куда-то пол ночи, от боли подвывала, скулила от стыда и злости.

А потом, когда смахнул Хельге пот со лба и всмотрелся в этот пенек внимательней, страшно аж самому до мурашек стало. Как не признал-то? Когда-то совсем был нормальный леший. Но кто-то обрубил ему руки и ноги, а потом еще туловище пополам мечом разрезал. Срезы все были свежими. Так вот и получился этот пень глазастый, даже не целый пенек, а его половинка. Времени пройдет немало, прежде чем новые конечности вырастут. Похоже, что тем же самым мечом рубили лешего, что и водяному живот вспарывали. На глаз такого не увидать, но тут головой понимать надо – как так совпало, что двоих бессмертных за одну ночь в одном и том же лесу покромсали? Лешие, они посильнее водяных будут, те жидкотелые слизни дорогу им всегда уступали. Вот страх и прошелся тогда по спине Хельге крупной мурашкой – что же за лихо такое в чужом лесу завелось? Редко, какой воин или богатырь мог один на один против лешего выстоять. А тут неизвестный двоих вечных зашиб, с водяным вместе, и дальше себе спокойно пошел через лес с чужой женщиной.

Взял Хельге этот глазастый пенек в руки, поставил на землю и вогнал в углубление для стойкости. Теперь тот и мог, что только кусаться – до следующего лета ни руки новые, ни ноги не вырастут. Встал он над ним, поднял над головой меч и широко замахнулся.

- Как полено развалю тебя надвое, - пригрозил он ему тихо. – А потом всю ночь на щепу крошить буду... Пойдешь у меня на лучины...

Угрожать лешему больше не пришлось, как и спрашивать его о чем-либо. Все недожитки леса храбрыми были только с виду, или руки пока с ногами были у них на месте. Леший понял быстро, что от него узнать хотели. Может, и так сказал бы, по-хорошему, только говорить лешаки могли не лучше водяных, лист кленовый их разбери обоих! Молча, глазами, он указал на сторону, куда ушел покромсавший его обидчик. И ушел тот не один, а пронес на плечах женщину. Хельге только сейчас увидел, что в ветвях дуба застряла ленточка, голубенькая, с руки Малуши. Сам ей ленту эту дарил и крепил на тонком запястье. Сорвал ее с ветки и повязал себе на меч. Понял, что нарочно ее для него она зацепила, спасенья ждала и помощи. Что же за воин такой, что совладал с двумя вечными, и сильную ведунью их войска унес на себе? Самому б с таким сладить…

Еще через пол версты он остановился на короткий отдых. Снял с левой ноги сапог – тот хлюпал весь от крови. Прокусил-таки насквозь леший, когда зубами в ногу вцепился. И хуже всего, что в месте укуса уже образовывалась корка. Не обычная огрубевшая, что бывает от крови при ранениях, а просто нога понемногу деревенеть начинала. Потрогал он ранку пальцем, но вдавить с силой не смог – там, пока с ноготок величиной, появилась настоящая кора древесная. До рассвета еще кое-как проходит, а дальше резать ногу придется, отрубать по колено или выше. Иначе весь превратится в дуб, врастет ступнями в землю и корни пустит, а ветви начнут из пальцев вылазить. Не сможет же деревом быть при дружине своей воеводой. Жаль, остатки лешего пинком отправил обратно в гнилое болото. Надо было в щепу покромсать, как сначала грозился.

Встал. Идти нужно было дальше. Нога до утра потерпит, на одной, если что, будет прыгать, а Малушу оставлять нельзя, нагонять нужно. Тот, что унес ее, шел на плечах с грузом, а, стало быть, двигался медленней, с задержками. Какой бы силы этот воин ни был, а не сможет он всю ночь идти без передыха. Не ясно только, почему украденными лошадьми не воспользовался. Или не он лошадей их увел? Неужто бывало такое, раз в тысячу лет, чтобы все вот так и совпало? Догнать бы скорей и разобраться во всем…

Остановился он уже у овражка, что перегородил ему дорогу. Раньше, разбежавшись, легко бы перепрыгнул его, а теперь с хромотой обходить пришлось. Сломал по дороге палку покрепче, не на меч что б, а на нее опираться. Поковылял, заторопился.

След показался чей-то, когда овражек он обогнул – сразу за ним начинался. Темная кровь на земле, а дальше будто волочили кого-то, широкой полоской были примяты трава и кусты. Затем пропадала эта примятость, но после опять появлялась, будто кто-то шагал и упал, и снова потом по земле потащили волоком.

- Куда волок? Кого?.. – шептали тихо губы, зная, что враг уже где-то рядом.

Он понял сразу, что кровь не была человеческой. Темная, слишком густая и пахла осенними травами. После водяного с лешим в эту ночь ни от чего не ждал больше удивления. Потому даже не вздрогнул, когда увидел едва ли не пополам разрубленное от плеча одним ударом тело. С виду вроде обычное женщина, но ясно, что мавка лесная была. Живучие они, вон сколько проползла на брюхе. Сама ползла, не тащили ее. Дышала еще и грудь ее вздымалась с трудом, будто ей двигала тяжелую гору.

Склонился он над ней и присел на траву рядом.

- Скажи хоть – кто тебя так? – спросил в надежде умирающую. Из мавок людская речь обычно лилась ручьем, певуче и красиво они говорили. Но, всмотревшись в лицо, увидел вдруг, что глаза ее уже затухали. Чуть не дождалась, чтобы слово сказать. Вздохнула последний раз и затихла. Всю ночь не везло в дороге – то обрубки с пеньками, то трупы…

- Хельге!.. - заставил вздрогнуть игривый женский голос. Совсем недалеко, рядом тут прозвучало, за деревьями. И от голоса этого по спине побежали мурашки.

«Нет…» - сказал он себе и поднялся на ноги. Знакомо, конечно, похоже, но больно уж ласково. Не до игр было сейчас Малуше, морочил кто-то его из темноты и подзывал к себе ее голосом. Одна мавка, видать, на подобное лиховство не отважилась, за что от меча и погибла – лежала теперь на земле разрубленной. Другая уговорам поддалась, уступила за что-то обещанное ей. Вот, теперь и манила за собой, звала ласково, и гостинец свой отрабатывала. И хорошо же ведь как! Выходит, тот, за кем он полночи шел через лес, был где-то близко и сам расставлял ловушку. Догнал-таки он его, настиг!..

Эту последнюю нежить, лежавшую в мятой траве, ему было жаль. Честной оказалась лесная девка, воле чужака ценой своей жизни воспротивилась. Даже глаза закрыл ей ладонью, прежде чем с колен поднялся.

- Хельге!.. – снова голосом Малуши позвали его из темноты. – Я здесь!..

А вот эту тварь – ничуть и нисколько. Продалась за богатые посулы. Решила помочь сгубить его.

– Иди же!.. Я близко!..

- И я недалече!.. – отозвался он ей, наконец. Сжал крепче меч и похромал в непроглядную темень.

Ни звука больше не раздалось, как зашел он за ближайшие вязы. Видать, уже привела, куда надо. Но ухо за спиной уловило вдруг чей-то шаг. Развернулся и ударил наотмашь. Свалил.

Такая же мавка. Насмерть не зашиб, но слегка оглушил.

- Кто он? - спросил ее Хельге громко. - Где ждет?..  Говори, покажи!..

Руками от него только закрылась, плачет сидит, голову в плечи вжала. Молчит и от страха трясется вся. Такие вот они, местные, листву из-под ног у них когда вышибут, в голос пощады просят и хнычут зря. Хозяева леса...

Не тронул он ее и меч к земле опустил.

- Прочь иди! - велел глупой мавке. И тише, когда убежала уже, добавил: – Не за тобой шел… Не тебя и убью...

Часть 2 (Финал)

Показать полностью
70

Чужая прогулка, часть вторая

Чужая прогулка, часть первая

Это был самый длинный участок маршрута. До следующей избы нужно пройти около ста тридцати километров. К этому времени были съедены почти все продукты. Оставались лишь чай, соль и килограмма два риса. Утром и вечером варили по горстке риса и делили эту жидкую кашицу на троих. Запивали чаем. Дружок чай не пил, поэтому людям доставалось по полной кружке. Если выходили к речке, иногда удавалось поймать рыбу, тогда варили уху. Но маленькие речки на каменистой местности сильно петляли. Время от времени Евгений доставал из рюкзака карту и, сверяясь с ней, уводил спутников в сторону от реки. Тогда, сокращая путь, они двигались прямо по тайге на радость комарам и другим кровососам, от которых звенел и вибрировал воздух. Преодолевали завалы из рухнувших от старости пихт, сквозь которых пробивался молодой подлесок, миновали чавкающие под ногами болотца и обходили росшие на пути огромные, покрытые разноцветными лишайниками валуны. Иногда поднимались на водоразделы, осматривали окрестности, снова сверялись с картой и наслаждались ветром, отгоняющим гнус.

Зарядили дожди. Идти без тропы по высокому мокрому разнотравью было трудно. Голодные и холодные, вышли к реке. Она набухла от дождей. Мутная вода пузырилась и рыбалки не обещала. Решено было остановиться здесь на очередную ночёвку. Они заканчивали строить шалаш, когда прибежал Дружок и призывно залаял. Евгений нехотя оторвался от дела, обернулся:

– Ну, чего там у тебя случилось?

Дружок прижимал лапами к траве тушку какого-то зверька и победоносно смотрел на хозяина.

– Заяц? Ты поймал нам зайчика? Да мой ты красавчик! – Инга упала на колени, обняла собаку за шею и чмокнула во влажный нос. Отвернулась и вытерла со щеки дождинку.

Зайца освежевали. Голову и внутренности отдали добытчику, тощую тушку поставили варить. Мясо было жестковато, но бульон, приправленный диким луком, который Инга насобирала по берегу, мм... просто божественный.

Дождь ненадолго прекратился. Евгений сидел у костра, пил чай с листьями смородины и смотрел на чистящую песком котелок Ингу, на грызущего кость пса. Какая мирная картинка! Казалось, между мужчиной, женщиной и собакой начались новые отношения, начались сначала, с того как бы момента, когда первый на земле мужчина и первая женщина покормили первую собаку, и та принялась им преданно служить.

Ночью снова шёл дождь. Но все трое спали в шалаше, и ничего, что пахло неустроенностью, немытыми мужским и женским телами, воняло псиной, – по крайней мере, им было тепло и спокойно.

Следующие два дня дождь лил беспрерывно. Они перешли на одну горсточку риса в день, добавляя к ней пучки черемши или луковицы саранки – что удавалось найти. Голод и спартанские условия жизни сделали своё дело. Инга чувствовала себя прекрасно и, несмотря на худобу, даже похорошела. Казалось, той прошлой жизни не было вовсе, как не было никогда рабской зависимости от наркотиков.

Они двигались по высокому берегу реки, которая бурно несла рыжеватую мутную воду. Первым шёл Евгений, метров через пять трусил вываливший язык Дружок. Инга приотстала.

Внезапно берег из-под ног Евгения стал уходить вниз. Слишком много дождя, слишком сильно намокла глина. Часть берега под тяжестью человека поехала в реку. Дружок мог бы запросто отпрыгнуть назад, но с лаем кинулся спасать хозяина, тот инстинктивно схватился за попавший под руку хвост, и вскоре оба очутились в воде. Течение потащило пса и вцепившегося в него человека с рюкзаком. Большой рюкзак имел некоторый запас плавучести, благодаря этому все трое держались на плаву. Но куда несла их река?

Инга наблюдала картинку "Они поплыли" сверху. Время как бы замедлилось, и девушка видела всё в мельчайших деталях. Мелькнула мысль: "Вот она, долгожданная свобода!", а следом за ней, как обухом по голове, вторая: "Одна в тайге? Да ведь это же смерть! Голодная и мучительная".

– Ой, мамочки!

Инга побежала по берегу, стараясь не выпускать из виду своих спутников, моля провидение, чтобы их вынесло из воды на тот уступчик или на ту неширокую косу, но молитва всё не доходила, они миновали и уступчик, и косу, уплывали дальше и дальше. Река делала крутой поворот, и Евгения с собакой не стало видно. Инга бежала, падая, обдирая ладони, ударяя колени, поднималась и бежала дальше. Дождь смывал слёзы, и лишь на губах чувствовался их солоноватый привкус.

За поворотом долина расширялась, река замедлила течение, разделилась на рукава, огибающие небольшие зелёные островки. На одном из них неподвижно лежал человек, а рядом, задрав голову, выла собака. Что-то показалось Инге знакомым. Где она могла это видеть? Продолжая бежать вперёд, Инга напрягла память. Да это же одна из её картин! Однажды после недельного запоя, в состоянии глубокого похмелья, Инга вдруг достала кисти и принялась писать. Берег реки. На фоне кровавого заката ничком лежит мужчина, а рядом задрав морду, воет пёс. И такая безнадёга во всём... Она тогда болела три дня, не в силах оторваться от полотна, не в силах выйти из ступора. Картина называлась "SOS", спасите наши души...

Да, нашлись тогда добрые люди, принесли дури, спасли, и вот... Вот она здесь. Вот к чему всё привело. И снова – река, человек и собака. Что это было тогда, предвидение?

Инга остановилась. Внимательно приглядевшись к действительности, она увидела другое, увидела отличия. Здесь не было безнадёги, как на той картине. Не было кровавых всполохов в небе. Вода, хотя и мутная, но не такая чёрная, не такая зловещая. И пёс выл не от отчаянья и одиночества. Он просто звал на помощь. У него есть кого звать. У него есть они, мужчина и женщина. Мужчина лежит и нуждается в помощи. А женщина... Вот же она, рядом!

– Сейчас я, миленькие, сейчас! – крикнула Инга и начала спускаться с высокого берега к воде, встала напротив острова.

Их разделяло метров пятнадцать. Инга нашла на берегу толстую палку и, опираясь на неё, вошла в воду. Хорошо, что не очень глубоко. А, нет! Ноги оторвались, не чувствуют дна. Течение тут же подхватило и понесло. Рюкзак как поплавок – не даст утонуть. Но он и реке помогает тащить тело быстрее. Инга изо всех сил гребла к берегу. Через пару метров нога снова нащупала твёрдое.

Выползла на остров чуть ниже Евгения. Он лежал без сознания, а рука судорожно продолжала сжимать собачий хвост. Дружок обрадовался Инге, вертел лохматой башкой и повизгивал, извиняясь за то, что хвост пока занят, и он не может поприветствовать хозяйку как следует. Инга склонилась над Евгением и начала массировать его кисть, пока не расслабились мышцы. Освобождённый Дружок лизнул Ингу в нос и принялся носиться по берегу, выражая высшую степень радости.

Инга прикоснулась к лицу Евгения, потёрла заросшие рыжеватой бородой щёки, подбородок, виски, погладила горячий лоб. Евгений пришёл в себя, но мало что понимал. Сидел, отрешённо глядя на реку. Потом перевёл взгляд на Ингу, Дружка. Постепенно память вернулась. Но стало ли ему от этого легче?

Покинув островок, путешественники переправились на берег и побрели вниз по течению реки. Через некоторое время за перекатом открылся красивейший вид: широкий плёс огибала песчаная коса, над которой нависла скала, а на ней красовалась роскошная раскидистая сосна. Из-под скалы вытекал родник, прозрачная вода омывала круглые камушки, играла на солнце и с журчанием стекала в реку. Солнце – это здорово! Инга положила под голову уснувшему на песке Евгению куртку, а сама подставила под ласковые лучи лицо.

Обойдя плёс, Инга поняла, что здесь бывали люди. Судя по всему, давно. Следы костровища – просто обложенный небольшими камнями чёрный круг на траве. Пепел и золу давно смыли дожди. Кучка хвороста и даже несколько рубленых поленьев аккуратно прикрыты старым почерневшим полиэтиленом, прижатым по краям камнями покрупнее. Кругом чистенько, никакого мусора, бутылок и консервных банок. Рыбаки или кем там они были, выбрали прекрасное место для стоянки и наверняка пользовались им неоднократно, поэтому оставляли за собой порядок.

Евгений ещё спал. Дружок где-то носился в поисках съестного. Инга решила помыться. Отыскала в рюкзаке хоть влажное, но чистое бельё, кусок мыла и направилась по косе подальше, к скале. Положила одежду на камень и голышом вошла в воду. Ох! Как же хорошо! Намылила голову и всё остальное, легла на воду, раскинув руки-ноги и позволяя воде омывать натруженное на таёжных тропах тело. Блаженство!

Уже одеваясь, заметила у самого уреза торчащую среди камней горловину алюминиевой фляги. Инга поняла, что это чей-то тайник. Уезжая, рыбаки упаковали во флягу остатки продуктов и опустили в воду. Поднявшаяся из-за дождей вода подмыла грунт, прибила посудину к берегу, и она, удерживаемая привязанной к дереву верёвкой, не уплывала, но оказалась на виду. Инга вытащила флягу на берег, открыла и стала вынимать трофеи, раскладывая их на песке. Тушёнка, сгущёнка, сайра тихоокеанская в масле, упакованные в полиэтилен гречка, чай, кофе... Какое богатство! Кроме еды во фляге обнаружилась аптечка, капроновая палатка-малютка, а ещё какие-то баллончики и чёрный пластиковый чемоданчик, который никак не хотел пролезать наружу через узкую горловину.

– Ни хрена себе! – присвистнул подошедший сзади Евгений. – Да у нас сегодня пир намечается!

С шалашом и костром заморачиваться не стали. Евгений ставил палатку, а Инга готовила лапшу с тушёнкой на походной газовой горелке, которую извлекли из чёрного чемоданчика. Ужин получился царским!

Утром, едва первые лучи тронули стенки палатки, Инга открыла глаза. Осторожно потрогала лоб Евгения. Температуры вроде нет. Хорошо. Рука скользнула ниже, провела по небритой щеке, спустилась на шею, грудь. Отчего-то проснулась нежность к этому чужому, немолодому уже дядьке.

– Не пожалеешь потом? – спросил Евгений.

– Нет, не пожалею, – прошептала она.

Весь день они отлёживались. Просыпались, занимались любовью, снова засыпали. Вылезали из палатки, готовили еду, ели, пили чай со сгущёнкой, разговаривали с Дружком, который всё понимал про своих хозяев, и опять заваливались спать.

– Наверное, это и есть рай? – спросила Инга, прижимаясь к Евгению.

– Ага, рай в шалаше, – ответил он и поцеловал девушку куда-то в висок.

На следующий день, когда они уже позавтракали и собирали вещи, чтобы снова отправиться в путь, звонко залаял Дружок. Вскоре послышался шум моторок, и к берегу причалили две лодки.

С первой спрыгнули четверо в камуфляже, с оружием. Не обращая внимания на Евгения, Ингу и собаку, кинулись встречать вторую лодку, подтянули к берегу, из неё вышел человек среднего роста, слегка полноватый. В сопровождении охраны он двинулся к палатке путешественников.

– Привет честной компании! О, я вижу, вы тут неплохо освоились, нычку мою вытащили...

Евгений молчал, ждал, что будет дальше. А сам лихорадочно соображал, успеет ли достать обрез и две трофейные гранаты.

Инга закудахтала, защебетала:

– Понимаете, Женя заболел, а продукты у нас уже кончились. Я пошла купаться. А тут ваша эта... фляга на глаза попалась. Чего продуктам зря пропадать? Вы же не против немного помочь очень сильно нуждающимся?

Хозяин усмехнулся:

– Помочь можно. Отчего не помочь хорошим людям?

Из-за его спины вывалились две молодые красивые девахи, явно навеселе.

– Ну, а чем нам поможете вы? – развязно спросила одна из них.

– Цыц, курицы! А ну быстро начинайте готовить обед, жрать хочется! – строго прикрикнул хозяин.

Охранников и цыпочек как ветром сдуло. На берегу закипела работа по благоустройству лагеря.

– Будем знакомиться? Я Павел Ильич. Приезжаю сюда отдохнуть душой. И телом. Тихо тут, хорошо, отдушина моя. Волшебное место! Вы тоже это заметили? – Он протянул руку.

– Да, хорошо тут у вас! – подтвердил Евгений и, отвечая на рукопожатие, представился: – Евгений, инструктор по туризму.

– Хм, забавно! И кого инструктируешь? – Павел Ильич перевёл взгляд на девушку.

– Инга. Художница. – Быстро взглянув на Евгения, Инга добавила: – Бывшая.

– Э-хе-хе! – засмеялся Павел Ильич. Бывших художников не бывает! Уважаю вашего брата. И сестру тоже. А чего ты рисуешь? Ну, это, имею в виду, в какой технике?

– Да, хоть в какой могу! Девчонки, дайте помаду! – крикнула Инга.

И прямо на голубеньком борту лодки быстро изобразила губной помадой танцующие силуэты обеих девушек.

– А что, похожи! – довольно заулыбался Павел Ильич.

– Ой, это я! А это я! – зачирикали курочки.

– Ладно, ребята! Я сейчас добрый, приехал отпраздновать удачу мм... в делах. О, вам и не снился такой фарт! Приглашаю присоединиться к празднику!

Наутро Павел Ильич спросил у Инги:

– Вот это всё, – он показал рукой на реку, плёс, родник, скалу и сосну на ней, – запечатлеть сможешь?

– Смочь-то смогу, но чем? Не помадой же! – Инга прыснула, прикрыв рот ладошкой.

– А какие проблемы?

Он достал спутниковый телефон, набрал номер и заговорил:

– Привет, Макс. Да, хорошо отдыхаю, не перебивай. Сейчас я передам трубу девушке, записывай, всё, что она скажет. Купишь и доставишь прямо сюда.

Часов через пять на поляне приземлился вертолёт, из которого охранники выгрузили мольберт, холст, подрамники, кисти, краски и много ещё такого, чему Евгений и названия-то не знал.

– О! – только и могла произнести Инга.

Всю неделю она писала картину. Пожалуй, никогда раньше она так не старалась и никогда не летала так вдохновенно её кисть, накладывая на холст щедрые мазки. Почему-то Инге очень хотелось удивить и обрадовать и этого богатенького Павла Ильича с его девушками, и охрану, и Евгения. Особенно его, Евгения. И Дружка...

– О, ты даже собаку свою изобразила! А чего? Пусть бегает. – Павел Ильич картину одобрил. Ему всё понравилось. Особенно сосна на скале. – Прям, как я, так же корнями за свою землю держится.

Попрощались тепло. Павел Ильич оставил им палатку, снабдил продовольствием. На прощание даже обнялись, а с девчонками расцеловались.

После полуторанедельного отдыха и сытной кормёжки на свежем воздухе идти было легко. Значительно легче, чем в начале пути. Отъевшийся Дружок всё время бежал впереди и приминал высокие травы, обозначая тропу. Евгению нравилась тайга. Его ничего здесь не раздражало. Даже комары. Впрочем, к концу лета их заметно поубавилось. Зато появились грибы, созрели ягоды, орехи. Тайга как бы раскрылась навстречу. На каждой поляне гостеприимно расстилала скатерть-самобранку. Он чувствовал себя здесь легко и свободно. Как дома. Инга тоже не отставала, а иногда даже шла впереди. Она посвежела, фигурка едва заметно округлилась, сгладились углы и ломаные линии, волосы уже не торчали паклей, а сбегали на спину и волновались, повинуясь ветру.

Остановились на привал у ручья. На берегу, на небольшом каменном возвышении стоял кряжистый кедр, а рядом, почти из одного с ним корня росла, белея тонким стволом, берёзка.

– Красота-то какая! – Евгений принялся разжигать костёр.

– А жена у тебя есть? – спросила Инга, возвращаясь от ручья с полным котелком воды.

– Есть.

– И как она тебя отпустила? Не любит?

– Любит. Потому и отпустила.

– А ты её?

– И я. Понимаешь, мы тридцать лет вместе. Если не считать те шесть. Впрочем, мы и тогда были вместе. Срослись корнями и кронами, как вот эти два дерева. – Евгений показал на кедр, к стволу которого прижималась берёзка.

– Какие шесть лет?

– Сидел я. Жена из тюрьмы меня ждала. Дождалась. Не бросила.

– Понятно, – сказала Инга и надолго замолчала. Потом, уже после того, как пообедали и попили чай, всё-таки спросила:

– А за что тебя?..

– Тоже, как и тебе, не дал закурить одному типу. А, чего вспоминать! Давно это было, по молодости. Дело прошлое! Пошли! – сказал Евгений, надевая рюкзак.

– Тридцать шесть лет вместе! – повторила Инга, поднимаясь. – Весомо... А мне всего-то тридцать исполнилось.

До зимовья дошли уже под осень. Сорокалетний военный пенсионер Игорь, давний знакомый Евгения, встретил тепло.  Два года назад у Игоря умерла от рака жена. После похорон приехал в тайгу лечиться от горя, да так и остался жить отшельником. Жил почти круглый год, но  особенно любил зимнюю охоту.

Несколько дней они отдыхали. Перестирали и заштопали одежду. Мастерили плашки и кулёмы для предстоящей охоты. Готовились. По вечерам сидели у костра. Игорь перебирал струны гитары и украдкой посматривал на Ингу.

Проснувшись как-то ночью, Евгений ощутил смутную тревогу. Будто сбился с пути и пошёл не своей тропой. «Чужая эта прогулка. Не моя», – вертелась в голове мысль. Утром ощущение усилилось. Он вдруг передумал оставаться здесь на зиму и спешно засобирался домой. Что-то необъяснимое потянуло его в город.

– Ты чего, друг? – удивился Игорь. – Скоро выпадет первый снежок. Откроется сезон. Мы же с тобой собирались…

– Ладно, в другой раз поохотимся, – ответил Евгений и сказал, обращаясь к Инге: – Ну, собирайся, завтра с утреца выйдем!

– Знаешь, а я, наверное, останусь здесь, с Игорем, если он, конечно, не станет возражать, – сказала вдруг Инга, оглядываясь на хозяина зимовья.

– Нет, я не против, – Игорь обнял её за плечи, испытывая удивление, смешанное с явным удовольствием.

Прощание вышло недолгим.

– Спасибо тебе, Женя. За всё спасибо. – Инга прижалась к Евгению, поцеловала в губы. Хотела ещё что-то сказать, но передумала. Оттолкнула: – Иди уже.

– Ладно, живите тут... ну, словом, всего вам самого-самого... – Отчего-то запершило в горле. Евгений позвал Дружка почти шёпотом. Но тот услышал, подбежал, заглядывая в глаза.

После всех летних приключений сильно тянуло домой. Евгений предвкушал, как обовьются вокруг шеи тёплые руки жены; как сбивчиво заговорит дочка и, проглатывая слова, заспешит вывалить на отца ворох новостей про учёбу в институте, про то, с каким классным парнем она познакомилась; как ласково будут поглаживать кудлатую башку верного Дружка дорогие его девочки. Евгений бодро шагал по тайге, экономно расходуя силы. Да, надо признать, не мальчик, и эта чужая прогулка далась ему не так уж легко. В прозрачном воздухе кружились мохнатые снежинки, застревали в высохшей пожелтевшей траве и ложились на землю редким ажурным кружевом, в узор которого вплетались чёткие собачьи следы. Евгений с наслаждением дышал полной грудью, отдыхая на привалах, черпал кружкой прозрачную воду из холодных ручьёв и пил, пил, пока не начинало ломить зубы. Да, в городе такой воды не найдёшь!

Евгений шагал и пока ещё не знал, даже не догадывался, что дома его ждёт неожиданная радость: дочь родила внука, но свадьба с классным парнем пока откладывается до приезда его, отца невесты. Не знал и никогда не узнает, что через восемь месяцев после их прощания Инга тоже родит мальчика и назовёт его Евгением. Не узнает он, что в сосну, которая крепко держалась за скалу у плёса, ударит молния и срежет, будто косой, раскидистую вершину. Не узнает, что кряжистый дуб подмоет весеннее половодье и он рухнет прямо в ручей. Не узнает, что берёзка, росшая почти из одного с ним корня, чудом удержится на берегу и останется одна, беззащитная перед холодными ветрами. Не узнает, что Павла Ильича убьют во время бандитских разборок. Не узнает, что одна из девчонок, которых Инга нарисовала помадой на борту лодки, утонет в бассейне во время какой-то буйной вечеринки, а вторая умрёт от передоза. Не узнает...

В электричке к Евгению подсел щуплый подросток в бейсболке задом наперёд.

– Мужик, дай закурить, – развязно попросил он, оглядываясь на притаившихся в тамбуре дружков.

– Не курю и тебе не советую...

Показать полностью
79

Чужая прогулка, часть первая

Чужая прогулка, часть вторая

Евгений купил билет и присел на скамейку в ожидании электрички. Конец мая выдался жарким. Во дворах кипела и пенилась сирень, а на улицах плавился асфальт. Город ошалел от жары. Похоже, она застала врасплох всех: заставила молодых девчонок и дам в возрасте впопыхах напялить прошлогодние дольчики, брюки-стрейч или минишорты, которые не только не замаскировали, а выставили напоказ добротный зимний жирок, оголили вислые животики и бледные ляжки. Казалось, какой-то обладающий скверным вкусом кукольник нарядил всех женщин города в модели из секонд-хенда и выпустил на привокзальную площадь. Вся эта разношёрстная толпа устремилась за город с баулами разной величины и формы.

Подошла электричка. Евгений подхватил увесистый рюкзак и вошёл в вагон. Сначала пришлось стоять: народу – битком. На ближайших станциях дачники рассосались, вагон почти опустел. Евгений сидел и перебирал в голове, какие приготовления надо сделать в последний рабочий день, что из вещей не забыть взять с собой в путешествие. Друг пригласил его на зимнюю охоту. Но ждать до зимы не было мочи. Тайга манила уже давно, и с каждым днём её зов становился сильнее. Евгений сообщил Игорю, что к зимовью в верховье Абакана придёт вовремя, потому что выйдет уже сейчас, в конце мая. Пешком. К октябрю дойдёт. Вот только отработает одну смену перед выходом на пенсию – и выйдет.

Город с его вонючими заводами, тесными улицами, гробами многоэтажных домов опостылел давно, а пять лет назад наступил край: Евгений начал задыхаться душным воздухом, поэтому устроился на загородную базу отдыха инструктором по туризму. Но и база отдыха быстро наскучила: отдыхающие не интересовались красотами природы и туристскими маршрутами, предпочитая шашлык-машлык и обильные алкогольные возлияния. А его манила тайга. Давно мечтал не просто пробежать коротким маршрутом от точки А до точки Б, а пожить подольше, побродить по тайге несколько месяцев. Вот дотянул до пенсии – теперь-то уж его никто и ничто не остановит.

– Мужчина, не угостите девушку сигареткой? – вырвал из мечтаний чей-то голос.

Перед ним стояла тощая девица в рваных по моде джинсах и такой же куртке поверх майки с мордой дикого зверя на груди.

Евгений по привычке сунул руку в карман. Но сигарет не было. Забыл, что бросил курить с полгода назад.

– Не курю и вам не советую! – ответил он и отвернулся к окну.

– Ну, дайте тогда денег на сигаретку. Мужчина, ну что вам, жалко, что ли? – начала канючить девица.

– Жалко, – бросил он, поднял рюкзак и пересел поближе к выходу.

Девица обиженно засопела, но осталась на месте – на сиденье за спиной Евгения.

Из соседнего вагона двигались двое. Один квадратный, как комод, другой худой и длинный, а в остальном одинаковые: бритые головы, татуированные руки, массивные цепи на шеях. Скользнули взглядом по лицу Евгения, прошли дальше. Вернулись. Остановились напротив джинсовой девицы.

– Инга! Вот ты где прячешься, дорогуша!

– Я не прячусь, – пролепетала она.

– А когда долг собираешься отдавать? – Похоже, говорил здоровяк.

– Отдам я, отдам. Бес, погоди ещё немного – продам картины и соберу всю сумму.

– Нет, дорогуша, так не пойдёт! Пойдём с нами, отработаешь, – сказал тощий и мерзко захихикал.

Что-то – внутренний голос или здравый смысл – подсказывало Евгению, что не следует вмешиваться. У людей свои дела. Но руки уже расстёгивали рюкзак и доставали дубинку. Так себе дубинка, самоделка: кусок резинового шланга с вставленным внутрь обрубком металлического троса, концы замотаны изолентой. Он смастерил её, чтобы по пути от станции до базы защищаться от диких собак, которые сбивались в стаи по осени и нападали на людей, мстили бросившим их дачникам. Бить собак Евгению не довелось, Бог миловал, но дубинку так и возил с собой в верхнем кармане рюкзака.

Между тем, эти двое принялись лупцевать девушку, пытаясь вытолкать её в тамбур. Она визжала, извивалась и судорожно цеплялась за поручни. Пассажиры – несколько бабулек и дедков – отвернулись, будто их это не касается. И правильно, не касается. Евгений тоже сделал вид, что не собирается вмешиваться. Надел рюкзак, пошёл к выходу. Электричка уже притормаживала у станции, за которой – следующая – его. Внезапно он развернулся, в три прыжка подскочил к бандитам и нанёс дубинкой резкие удары по бритым затылкам: раз! два! Схватил девушку за руку, вытащил в тамбур и дальше – в распахнутые двери – выдернул из вагона. Двери закрылись, электричка засвистела и тронулась.

– И что теперь? – спросила девица.

– Ничего. Пойдёшь со мной. Переночуешь. Завтра уедешь.

– Никуда я с тобой не пойду! – взвизгнула она, вырывая руку.

– Дело твоё, конечно. Тебя только что били. Вернутся и ещё побьют. Ты этого хочешь? – сказал Евгений и зашагал в сторону базы.

Отсюда, не со своей остановки, до базы было километров пять. Евгений уже отошёл от перрона на приличное расстояние, когда девица его догнала.

– Меня Ингой зовут. А вас как?

– Евгений.

– Куда мы идём?

– Ко мне на работу.

– И что это за работа такая – в лесу?

– Много будешь знать – скоро состаришься. Не отставай! А то до темноты не дойдём. – Евгений ускорил шаг.

До ворот шли молча.

– "База отдыха "Озон", – Инга прочитала вывеску и с преувеличенной радостью захлопала в ладоши. – Ой, как здорово! А дискотеки у вас бывают?

– Бывают, но не сейчас. Отдыхающих пока нет, заедут только первого июня.

– А кто это гавкает?

– Не бойся. Это Султан – сторож номер один. Он на цепи. Султан – свои!

Большая лохматая псина завиляла хвостом.

– Номер один... Значит, есть номер два?

– Есть. И номер два, и номер три. Вот мы и пришли. – Евгений отпер комнату в домике для сотрудников. – Проходи, располагайся.

– Жека, ты что ли? – окликнул Евгения мужской голос.

– А вот и сторож номер два, – сказал Инге Евгений. – Но тебе лучше ему на глаза не показываться. Посиди здесь. Я скоро. – Он подтолкнул девушку в комнату, вышел и прикрыл за собой дверь.

– Я это, я. Здорово, Серёга!

– Здорово! А чего поздно? Электричка уже минут сорок как пришла.

– Да я не один, с дамой, ну ты понимаешь...

– Понимаю, – осклабился номер два. – Жек, а может я тоже... того... к даме в деревню сбегаю? Пока группа не приехала. Завтра вернусь. У тебя последняя смена? Сутки же ещё отработаешь – до завтрашнего вечера? Подежурь за меня, а?

– Валяй! До завтрашнего вечера буду здесь, подежурю, – ответил Евгений и вернулся в комнату.

Инга сидела насупившись, молчала, на вопросы отвечать не пожелала. Как резко у неё меняется настроение!

Евгений вскипятил чай. Предложил гостье. Отказалась.

– Ну, тогда ложись спать. Вон на ту кровать. А я лягу на эту.

Посреди ночи разбудила:

– Жень, а Жень!

– Чего тебе? Спи давай!

– У тебя водка есть?

– О господи! Зачем тебе водка?

– Плохо мне. Надо бы ширнуться, а нечем. Дай хоть водки выпить.

Евгений включил свет. Инга сидела на кровати, поджав под себя ноги, и дрожала. Налил полстакана.

– На водки. Хватит?

– Ещё подлей.

– Однако!.. Ну всё. Спи!

Утром Евгений объяснил Инге, как дойти до станции:

– Иди вниз, под горку, примерно с километр, там увидишь. Уезжай на первой же электричке, в шесть пятнадцать. – Строгим голосом добавил: – На базу больше не приходи. И вообще забудь сюда дорогу!

Выпроводив гостью, Евгений покормил Султана и осмотрелся. Рюкзак для своего летнего путешествия по тайге он почти полностью собрал дома. Оставалось положить топор, палатку, пластиковые бутылки, загодя наполненные крупой и ещё кое-что по мелочи.

Ближе к обеду залаял Султан. Кого это черти несут? Группа должна появиться только первого числа. Серёга? На Серёгу Султан лаять бы не стал. Возникло нехорошее предчувствие. Придётся, видно, уйти с работы пораньше. Евгений схватил недособранный рюкзак. Обогнул домик, нырнул в кусты, прополз до ограды, перебросил рюкзак, перемахнул сам, затаился. От ворот шли двое вчерашних, из электрички. Да, дела... Нашли, значит. Султан яростно лаял, рвался с цепи. Похожий на комод – жестом показал что-то тощему. Тот достал пистолет и выстрелил в собаку.

– Чесать мой лысый череп! – выругался Евгений. – Собака-то тут при чём? Ну, сволочи!

Бандиты прошлись по базе, заглянули в главный корпус, в столовую, в душевую, обыскали домик сотрудников. Громко и зло матерясь, пошли к воротам.

Пронесло? Евгений посидел ещё за забором и хотел уже возвращаться. Но тут донеслись какие-то звуки со стороны стадиона. Подхватив рюкзак, стал пробираться в том направлении, прячась за кустами и деревьями.

Так и есть. Кричали на спортивной площадке. Евгений подкрался ближе. У самодельных стальных тренажёров, раскрашенных перед началом сезона яркими красками, толпились люди. Предчувствия не обманули. На стадионе происходило явно не спортивное мероприятие. Пристёгнутая наручниками к рукоходу, кричала и извивалась, пытаясь вырваться, давешняя наркоманка. Тонкое тело девушки, казалось, вот-вот переломится. Перед ней стояли двое.

Здоровяк воткнул в живот Инге огромный, как наковальня, кулак. Инга согнулась пополам и затихла, обмякла, безвольно повисла на руках. Бес достал из сумки бутылку, отвинтил крышку и сделал внушительный глоток из горлышка. Оглянулся, будто почувствовал чей-то взгляд, помедлил и глотнул ещё раз. Потом набрал водки в рот и резко, словно увлажняя бельё во время утюжки, выпустил веер брызг в лицо девушки. Она вздрогнула и тяжело надсадно задышала, хватая ртом воздух.

– Говори, сука, где твой фраерок, а не то пожалеешь, что на свет родилась!

– Да не знаю я! Ничего не знаю! – тоненько заверещала Инга. – Это не мой фраерок! Он же старый, дед почти, последний день перед пенсией работает.

– Ну, и куда он делся, этот твой дед?

– Не знаю. Он выпроводил меня утром. Сказал, чтобы больше не появлялась. А сам тут остался.

Бес пнул девушку пару раз, несильно, больше для острастки.

– А, никуда он теперь не денется. Как зовут – знаем, где работает – знаем. Жену и детей вычислим. Придёт, как миленький.

– На станцию сунется – там Глухой дежурит, не пропустит, – поддакнул второй бандит, доставая пистолет.

– Надо Шефу позвонить. – Бес вытащил из кармана мобильник.

"Ну, это вряд ли, – прокомментировал про себя Евгений. – На стадионе сигнал не проходит. Связь есть только на горе".

– Чёрт! Шеф не доступен! – подтвердил Бес.

– Да и хер с ним. Потом позвоним, – отозвался тощий. – А пока с дамочкой побалуемся.

Евгений поднял глаза на хмурое небо. Тоска. Смертная. Он снова вляпался. Видно, судьбу не обманешь. На роду ему, что ли, написано – петлять зигзагами, каждый раз меняя направление из-за каких-то нелепиц. Вот кто ему эта Инга? Случайная попутчица. Попросила закурить. Ну и дал бы. Глядишь, не привязались бы к ней эти сволочи, не разглядели её уязвимость. К парам, как правило, не приколупываются. Только к одиноким несчастным девчонкам. Так и ехали бы себе тихо-мирно, каждый в свой пункт назначения. А у него единственно нужной вещи – сигаретки – не оказалось в кармане! А теперь из-за этой малости – под угрозой... да всё теперь под угрозой – жизнь этой дурочки, жизнь его жены, дочки. У!.. Хотелось завыть в голос, заорать. Он бы и землю стал грызть, если бы это могло помочь!

Обстоятельства снова вынуждают действовать жёстко. Евгений достал из рюкзака карабин с обрезанным стволом.

Отморозки красовались во весь рост, соревновались друг с другом в крутости, размахивали пистолетом, лениво куражились над связанной наркоманкой, не думая прятаться и не ожидая сопротивления ни от неё, ни от кого-то ещё в такой глухомани.

Евгений сглотнул слюну. От выплеска адреналина закипела кровь. Он больше не колебался. Прикинул расстояние. До цели было не больше десяти метров. Вышел из-за дерева, выстрелил почти не целясь. Бесу снесло полголовы, квадратное тело судорожно дёрнулось и рухнуло в траву. На звук выстрела обернулся второй, тощий. У него отвалилась нижняя челюсть и вылезли от страха глаза. Даже про пистолет в руке позабыл. Евгений не стал разбираться в чувствах бандита, нажал на спусковой крючок.

Дико закричала девушка. Евгений подбежал, зажал ей рот ладонью.

– Тихо, тихо, милая. Успокойся. Не надо издавать громких звуков.

Когда затихла, освободил от наручников. Окинув взглядом спортивную площадку, заметил на заборе кусок брезента, на котором работники сволакивали со стадиона прошлогоднюю листву и скошенную траву. По очереди погрузил на брезент трупы и оттащил в кусты.

Инга смотрела на него с ужасом, но молчала.

– Там же ещё третий был? Глухой, кажется? Иди на станцию и позови его. Мол, Бес приказал сюда идти, – сказал Евгений и, глядя прямо в глаза, тихонько добавил: – Да сама приотстань от него.

Третьего он решил встретить недалеко от места, где лежали те двое. Дыша как паровоз, Глухой пёр в гору буром и вскоре получил свою порцию картечи точнёхонько в висок. Спровадив бандита к сотоварищам, Евгений догнал Ингу, которая неслась в сторону станции, нелепо отбрасывая в стороны тощие ноги.

– Вздумала убегать? Нет, голубушка! Ты кашу заварила, придётся расхлёбывать.

Чтобы не пришлось сто раз догонять, снова пристегнул девушку к тренажёру, а сам обыскал мёртвых братанов, аккуратно разложив содержимое их карманов на брезенте: два мобильника, кучка мятых купюр, нож-выкидуха, пистолет, три гранаты, несколько пакетиков с белым порошком. Не густо! Но что есть, то есть.

Отведя Ингу в домик, дал ей один пакетик. Запер дверь снаружи на замок. А сам принялся провожать страдальцев в последний путь.

В километре от базы отдыха лет шестьдесят назад, ещё во времена Советского союза, геологи били шурфы. Видимо, то, что искали – не нашли или нашли в количестве, не достаточном для промышленной разработки. Шурфы взорвали из соображений безопасности. Один шурф подорвали неудачно: взрывом вырвало наружу деревянный щит, которыми были укреплены стенки, и аккуратно приложило сверху, словно крышкой, да ещё присыпало породой. Со временем щит прогнил, порода ссыпалась вниз, образовался лаз в глубокий колодец. Опасное место! Да ещё и замаскировано зарослями дикой смородины и крапивы. Он случайно обнаружил колодец прошлой осенью, хотел было сразу засыпать, да руки не дошли. Резко завалила снегами зима, потом как-то забылось...

К этому-то шурфу Евгений и свозил на тачке тела бандитов. Привёз и окровавленное тело сторожа номер один. Опасливо заглянул вниз. Зыбкие края того и гляди обвалятся. В глубине колодца жирно поблёскивала тёмная вода.

Привязал к ногам трупов по камню и спихнул вниз. Туда же полетели мобильники и пистолет. Вот где пригодились трофейные гранаты. Отбежал, бросил в жерло, упал на землю и прикрыл голову. Хватило и одной. Салют, плохиши! Прости, Султан!

Взрыв получился несильный – в деревне запросто могли и не услышать. Ну, или подумают, снова на соседнем разрезе уголь взрывают. Зато на месте старого шурфа образовалась аккуратная, присыпанная свежей землёй неглубокая воронка. Скоро затянется травой ямочка – и  поди тут найди кого-нибудь!

Когда Евгений вернулся в домик, Инга лежала на его постели и пребывала в нирване. Особо не церемонясь, Евгений растолкал девушку и повёл на склад. За долгие годы работы базы отдыха на складе накопилось много старья: снаряжение, мужская и женская одежда. Некоторые шмотки вполне пригодны для жизни в тайге. Подобрал подходящий рюкзак, заставил Ингу померить ботинки с толстой подошвой; куртку, шапку, штаны и свитер велел выбрать самой. Она соображала плохо, выполняла его требования чисто автоматически.

Его собственный рюкзак был уже собран. Евгений в последний раз обошёл территорию, проверил, не оставил ли каких-то компрометирующих следов и скомандовал:

– Пошли!

– Куда? Никуда я с тобой не пойду! Не хочу! Не пойду! – Инга забилась в истерике.

Евгений посмотрел на неё и жёстко сказал:

– Ты дрянь, девушка, и конченная наркошка. Ты же сдашь меня с потрохами за дозу гадости. Рисковать из-за тебя своей семьёй я не стану, даже не надейся. У тебя нет выбора. Точнее, выбор всегда есть. И сейчас он таков: либо ты идёшь сейчас со мной, либо я положу тебя рядышком с этими. – Евгений кивнул в сторону стадиона.

Инга тоже повернула туда голову и неожиданно завыла, протяжно и обречённо. Евгений дал ей хорошую пощёчину, протянул рюкзак:

– Надевай – и пошли!

Он знал, что нужно быстрее уводить наркоманку подальше от цивилизации. Изба, в которой он планировал переждать ломку, находилась в пятидесяти километрах отсюда. В первый день пройти хотя бы километров пятнадцать, до землянки Валентина, известного бомжеватого бродяги, который обычно побирался в электричках. Там можно будет переночевать.

Инга шла медленно, то и дело оступалась, падала и принималась ныть. Евгений злился, ругал спутницу последними словами, правда, вербальная стимуляция выходила неэффективной, получалось только хуже. Но он ничего не мог с собой поделать: матюги так и сыпались на голову несуразной его спутницы. Когда подходили к землянке, к Ингиным подвываниям присоединился жалобный скулёж какой-то собаки. Евгений ускорил шаг.

Дружок лежал без движения. Живыми были одни глаза.

– А где Валентин? – спросил Евгений, но пёс в ответ лишь вяло шевельнул хвостом и обессиленно ткнулся мордой в траву.

Евгений достал из рюкзака фляжку с водой, налил в миску. Дружок сделал попытку подползти, заскрёб когтями землю, но не смог сдвинуться с места.

– Чесать мой лысый череп! – выдал Евгений своё любимое ругательство. – Похоже, что хозяина нет уже больше недели! Хоть бы собаку с цепи снял, бомжара!

Евгений раскрыл руками собачью пасть и велел Инге лить в неё воду из фляжки. Наконец, Дружок обрёл возможность глотать. Евгений отцепил его и отнёс в тень. Через час сварил жиденький супчик и начал кормить своих подопечных.

В землянке Валентина они зависли на три дня – ждали, когда оклемается собака. Едва Дружок смог ходить, вышли в дорогу. Продвигались очень медленно. За день сделали не больше десяти километров. Ночевали в наскоро построенном шалаше – палатку в спешке он так и не взял. Следующие три дня были ещё хуже. Ингу ломало и корёжило, поднялась температура. Она шла, мотаясь из стороны в сторону и натыкаясь на деревья по обеим сторонам тропы. Сделав с десяток шагов, валилась без сил в траву. Преодолевали не больше пяти километров в день. Единственная радость: Дружок приходил в норму быстро, гораздо быстрее наркоманки. Пёс жрал какие-то травки, убегал вперёд по тропинке, тут же возвращался с недоумением: чего это вы так сильно отстаёте? Вечером третьего дня Евгений отдал Инге предпоследний пакетик.

Ночью долго не мог уснуть. В голове роились и плодились невесёлые мысли. Забылся под утро. А когда проснулся, Инги рядом не было. Она ничего не взяла с собой – ушла налегке. Евгений взял её рюкзак, поднёс к носу Дружка:

– Ищи!

Не понимая, чего от неё хотят, собака виновато завиляла хвостом.

– Да чтоб вас разорвало, дворняжки!.. Это ж надо, какие никчёмные твари – обе! Откуда вы только взялись на мою голову? Тьфу! – выругался Евгений, с раздражением пнул Ингин рюкзак и пошёл в сторону, откуда они вчера пришли. Дружок сделал круг, и будто до него что-то дошло, огрызнулся на брошенный рюкзак, обнюхал его ещё раз и, обогнав Евгения, бросился вперёд.

Беглянку нагнали километра через четыре. Она стояла на берегу реки, не решаясь на переправу из-за сильного течения. Увидев погоню, шагнула в воду и быстро побрела к противоположному берегу. Евгений сходу влетел в реку, догнал бегунью на середине, где было уже по пояс, схватил за волосы и стал остервенело кунать в воду с головой.

– Вот тебе, вот! Чтоб неповадно было!

Наркоманка визжала и царапалась. Ребром ладони он ударил по бицепсу – удар не сильный, но эффективный: рука повисла плетью, девушка обмякла, перестала сопротивляться. Он выволок её за волосы на берег, положил на живот и надавил на спину. Изо рта девушки вылилась вода: наглоталась-таки. Евгений перевернул её на спину, взглянул на безжизненно бледное лицо и начал делать искусственное дыхание "изо рта в рот". Дружок сидел в сторонке и внимательно наблюдал за процедурами.

Наконец Инга задышала, села.

– Запомни: следующего раза не будет! – зло прошипел Евгений. – Пошли!

Когда вернулись к рюкзакам, Евгений отдал Инге последнюю дозу наркоты – только бы шла. Через день они добрались до избы охотника. Изба как изба: печь, нары, стол, полка для продуктов.

Инга без сил опустилась на нары. Евгений нашёл во дворе большую железную скобу, вбил в бревенчатую стену рядом с нарами и пристегнул наркоманку за руку.

Потом нарубил пихтового лапника, соорудил в углу лежанку для себя. Он надеялся, что здоровье его подопечной поправится, и через недельку они смогут продолжить путь. Однако всю первую неделю Инга почти не спала, отказывалась от еды, выла, просила не мучить и убить её быстро, как тех бандюков. Он поил её чаем, водил в туалет и снова пристёгивал. В минуты обострения наливал пятьдесят граммов спирта, больная выпивала и ненадолго затихала. Потом всё повторялось сначала. Сам Евгений был на грани эмоционального срыва. Из-за этой чёртовой дуры, которая свалилась ему на голову, его прогулка по тайге откладывалась на неопределённое время. Ему казалось, что он сходит с ума, хотелось бросить на хрен чёртову наркоманку и бежать, бежать куда глаза глядят. И только Дружок, который преданно ластился то к Евгению, то к тенью блуждающей по избе Инге, удерживал его от этого шага. Через три недели она начала понемногу есть, нормально разговаривать, и он окончательно снял с неё наручники. Девушка выглядела слабой, но вполне адекватной. Они двинулись дальше.

Продолжение следует

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!