Сообщество - CreepyStory

CreepyStory

16 500 постов 38 912 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

159

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори

Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory ! Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)

Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим.
Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.


1 место  12500 рублей от
канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @G.Ila Время Ххуртама (1)

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Drood666 Архивы КГБ: "Вековик" (неофициальное расследование В.Н. Лаврова), ч.1

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори
Показать полностью 1
34

Чёрные санитары, часть вторая

Чёрные санитары, часть первая

Я ехал домой на "Фольксвагене", оскорблённом спешно поставленной в СТО китайской лобовухой, и думал о странном старикане, о таинственном джипе и главном редакторе. Всё так смешалось! Почему меня принимают за зловещего охотника? Что я такого сделал? "Фашист собачий!" – кажется, кричал пацан? Несправедливо и обидно...

Надо найти чёртов джип, – решил я.

Как-то вечером, изрядно поколесив по улицам, я направился на Муромскую. Осенью здесь сносили частный сектор. Полуразрушенные дома, пустырь, по которому вилась тропинка к заброшенной шахте. Местечко зловещее: развалины, кусты... Подъехав к зарослям, остановился, выключил фары.

Не знаю, сколько прошло времени. Дрёма слетела с меня от звука выстрела. По пустырю ехала машина. Её фары выхватывали из темноты удиравших собак. Джип остановился, из приспустившегося окна высунулся ствол. Выстрел – пёс нелепо подскочил, с маху ткнулся в сугроб и замер. Пронзительный визг – будто дёргают ржавый гвоздь – перерос в жалобный скулёж, и вскоре всё стихло. Свора растворилась в развалинах.

Мне стало не по себе. К горлу подступила тошнота. Я выскочил наружу, но вдруг испугался посетившей голову простой мысли: а кто ему мешает пальнуть в меня? Кое-как подавив рвотные позывы, метнулся назад.

Но стрелок уже заметил свидетеля и вышел из машины. Нормальный с виду парень среднего роста, в джинсах и кожанке с металлическими нашлёпками в виде остроконечных звёзд, разглядывал меня с насторожённым любопытством, как и я его.

– Что, тоже охотимся? – вдруг громко заржал он, в свете фар заблестели зубы и звёздчатые нашлёпки на куртке. – А что, нормально! Хорошо стресс снимает... после работы... Блоховозов на всех хватит! Стреляй! Я не против.

– Да я... корреспондент... Данилов... – пролепетал я и, устыдившись своего испуга, начал быстро и, как мне казалось, строго говорить:

– Зачем вы это делаете? Это бессердечно! Они...

– О! А это не тот ли Данилов, что статейки пописывает? Вижу – тот! А чего ж наезжаешь тогда? Сам ведь писал: "Принять меры!" И кто должен их принимать: властям на нас насрать, они кресла меж собой делят, ментам тоже не до шавок. Кто, если не мы? Молчишь, защитничек? – Сильно разочарованный во мне, он повернулся уходить.

– Администрация акцию проводит: животных кастрируют! – сказал я вдогонку.

Парень остановился:

– А чего их кастрировать? Они же людей кусают, а не е...ут!

Я не нашёл, что ответить.

– "Туарег"-то папашин, небось? Хорошая машинка! Гляди, а то вместе бы стреляли, или соревнование устроили: кто больше. Ты в одном районе, я в другом. Как тебе предложение, журналист?

– Да, нет, я собак не стреляю, и вам не советую... – ошарашено пробормотал я.

– Жаль. Машинки-то у нас с тобой того... похожие... Круто может получиться: два чёрных джипа... Потом статейку тиснешь: "Чёрные санитары города". Во! И название готово! – он опять захохотал, и, уже садясь в машину, крикнул:

– Подумай! Меня Джокером кличут. Найдёшь, если захочешь!

Я проводил взглядом отъезжающий автомобиль. Мама дорогая! Вот это совпадение: "Фольксваген Туарег"! И даже цифры госномера те же, только в другом порядке.

После объявленной городскими властями акции стало ещё хуже. Специальные бригады отлавливали бесхозных бродяг, куда-то отвозили в синем фургоне, а потом выпускали обратно на улицы.

"Зелёные" ликовали: под их влиянием власти запретили убивать собак.

Они дохли сами. Нездоровые после наспех сделанных операций, они бегали на морозе, оставляя кровавые следы. Иная особь ковыляла за стаей, волоча по снегу собственные кишки.

А оставшиеся в живых, кастрированные или пока избежавшие процедуры, ещё больше озлоблялись на человека и мстили ему беспощадно.

Я метался по улицам, делал снимки и замечал новые факты. Город почти обезлюдел. Детей во дворы не выпускали. Взрослые передвигались на автомобилях, стараясь оставлять их на ночь вблизи подъездов. Те, у кого машин не было, перебежками добирались до остановок и мучительно озирались в ожидании общественного транспорта.

Секретарша Людочка наполнила гневными письмами уже два мешка, и они немым укором стояли у моего стола.

Однажды, разбирая письма, я наткнулся на такое: " Катаясь на лыжах в районе парка Водный, случайно обнаружила, увидела целую кучу шкур баранов. С кровью содранных. Зрелище не очень приятное. Пройти мимо и остаться равнодушной было невозможно. По закону -– останки животных -– биологические отходы. Их утилизация прописана до мелочей, ведь четвероногие могут быть заражены. Их даже захоранивать в землю нельзя, тем более организовывать несанкционированные свалки".

Когда приехал на Водный, там вовсю кипела работа: ребята из телевидения снимали брошенные на видном месте шкуры, головы, останки баранов. Я огляделся: парк Водный, рядом частный сектор, лыжня. Справа – река. Значит, здесь – зона возможного подтопления. Ждать оттепели никак нельзя. Паводковые воды могли смыть останки мёртвых животных в реку. Кто устроил страшную бойню? Снова собаки? Вон, за кустами, сидят и ждут, когда уйдут люди и можно будет приступить к пиршеству. Но откуда здесь – почти в центре сибирского, заваленного снегом города – бараны?

Аверин отреагировал на материал о баранах странно: промолчал и оставил без комментариев, больше не вызывал, а при встрече в коридоре спешил пройти мимо, ссылаясь на занятость. Однако материал напечатали, и вскоре проблемой занялись экологи и городская администрация.

"Собачья" проблема всё больше затягивала меня лично.

Когда я обнаружил на "Туареге" выцарапанную гвоздём надпись: "Собачий убийца", то почувствовал себя одиноким бербером в "пустыне пустынь", у которого ранили любимого верблюда.

Дядя Петя взглянул на "рану" и поставил диагноз:

– Жить будет. Ничего, сынок, подправим. У меня ребята, знаешь, какие мастера!

– Славно! А побыстрей это сделать можно? Не хочу отца расстраивать, у него за восемь лет ни одной царапины, а я... Заплачу вдвойне.

– Отчего же? Можно и побыстрее. Коль, займись, – кивнул он мужику в промасленном комбинезоне, – пока мы с журналистом чаи будем пить.

Я заметил, что старик чем-то расстроен и спросил его. В ответ он кисло сморщил лицо и поёжился щуплым телом. Поставил стакан и с непонятной мне горечью продекламировал:

Почему так надсадно ноет моя изношенная душа?

Сука Смерть у порога воет. Облетаю, листвой шурша...

Я молчал, не зная, что сказать.

– Ладно, да что я... Жизнь, считай, прожил... Тебе-то, почему такую надпись на капоте изобразили?

Я рассказал о последних событиях и тоскливо добавил:

– И что теперь делать, ума не приложу...

Старикан помолчал, снова сморщился и вкрадчиво произнёс:

– Ничто не бывает случайно. Всё пронизано смыслом. Подумай, сынок, кому это выгодно.

Его отвлекли новые клиенты, и я вышел из мастерской, решив подождать на улице. Собаки не было, но за рифлёными на роликах воротами глухо бряцала цепь. Когда подошёл ближе, послышалось низкое рычание. Я нагнулся. В узкую щель под воротами были видны лишь огромные коричневые лапы и нижняя часть морды: пёс тоже пытался рассмотреть меня, заглядывая с той стороны. Тут ворота разъехались, и мы с овчаркой очутились нос к носу. Я испугался. Но, стараясь не дрожать, начал медленно выпрямляться. Кобель коротко рыкнул и вдруг встал на задние лапы, положив передние мне на плечи. Щеки коснулся шершавый теплый язык.

Из ворот выехал мой "Туарег". Коля выскочил из машины и кинулся оттаскивать собаку.

– Фу, Рембо, сучий потрох, мать твою, прародительницу! – заматерился он, пиная упирающегося пса.

– Не наказывайте его, он ничего мне не сделал! – закричал я, загораживая собаку.

Кавказец глухо рычал, обнажив мощные клыки. Густая шерсть вздыбилась на загривке.

– На место, Рембо! – прикрикнул вышедший на крыльцо дядя Петя. – Оставь его, Колян!

– Совсем нюх потерял, кабыздох грёбанный! Не чует, кто здесь хозяин! Забирай свою тачку и уматывай! – бесновался Коля.

Я уехал с нехорошим чувством. Этот Коля... пинать собаку за то, что лизнула меня? Псих какой-то...

Почему со мной всё время случается этакое?.. Что вообще происходит?

"Подумай, кому это выгодно", – вспомнил я слова старика, вновь просматривая документ, который мне вручил Аверин.

Вот место, которое меня интересует: "... выделить из городского бюджета 25 миллионов рублей". Набрав в поисковике "сколько стоит кастрировать собаку", я узнал, что в самой дорогой ветлечебнице города операция стоит от тысячи до трёх, в зависимости от массы и пола животного.

В нашем городе пять районов. Ездили, знаем: в каждом из них бродячих собак – штук сто – сто пятьдесят, значит – восемьсот, ну, для ровного счёта пускай – тысяча во всём городе. Потребуется три миллиона – максимум, чтобы кастрировать абсолютно всех бродяжек. К тому же, бесхозных – пользуют явно не в самой дорогой клинике! Вот такая арифметика... М-да! Кто-то очень ушлый придумал эту акцию с пользой для себя...

Когда я показал главному статью "Кому это выгодно", Аверин взорвался, даже не дочитав до конца. Он топал ногами и брызгал слюной:

– Что ты себе позволяешь, мальчишка! Всё! Ты своё дело сделал. Город и так бурлит. И это накануне выборов! – Главный замолчал, протирая вспотевшую лысину, потом тихим и каким-то усталым голосом добавил:

– Уезжай из города, Данилов. Скоро Новый год, а там каникулы. До середины января ты в... творческой командировке! Езжай в Шерегеш, катайся на лыжах, освещай, какие возможности для отдыха имеют жители области.

Сказать, что я сильно расстроился – значит покривить душой. Мне уже порядком надоели все эти собачьи загадки, и я уехал.

Но, кажется, странная история не закончилась.

Я был почти уверен, что в стае на свалке – Рембо. Но как среди бездомных псов мог оказаться грозный сторож СТО? Что там могло случиться? Кольнуло нехорошее предчувствие. В последнюю встречу старик выглядел тоскливо, суку-смерть поминал... Ну и что из этого? Он вообще артистичный старикан, легенду об охотнике рассказывал – будто Лановой лицедействовал...

СТО на другом конце города, съезжу потом, – успокаивал я себя. – Да и не факт, что это Рембо. Мало ли в городе кавказских овчарок? Они все похожи... Я повернулся уходить.

Рядом со шлагбаумом в снегу что-то темнело. Куртка! С оторванным рукавом, разодранная в клочья, кожаная куртка, которую я уже видел. Вот они, металлические нашлёпки в виде остроконечных звёзд! Джокер?!

Как могла попасть сюда куртка "чёрного санитара", отстреливающего бездомных собак из окна джипа, удивительно похожего на мой, точнее, папин?

Не найдя ответов ни на один из вопросов, я поехал в город.

Лейтенант полиции Каримов от меня отмахнулся.

– Опять ты, корреспондент, со своими собаками! Не надоело ещё? Мало ли, чьи шмотки на свалке валяются!

– Я уверен, они загрызли человека!

Каримов в упор посмотрел на меня:

– Ты что, маленький? Да они каждый день какого-нибудь бомжа... Отвяжись, журналист. В городе собак уже нет. И это главное. А бомжи...

– Но это не бомж! – воскликнул я. – Смотрите, какая куртка!

– Мало ли, как жизнь повернёт. Сегодня ты человек, а завтра...

– А вы тогда Джокера искали, нашли? – спросил я.

– Кого? – подозрительно уставился на меня Каримов.

– Ну, охотника на "Туареге", как у меня.

– А, этого. Да, нашли. Давкаев Константин Нодарович, житель Кашинска, был задержан при применении огнестрельного оружия на улицах города.

– И где он теперь?

– Разрешение на оружие у него имеется. Отпущен, – лейтенант помолчал, будто подбирая слова, – после убедительной просьбы и... обещания не появляться в нашем городе. Пусть в своём Кашинске охотится, – со злорадством добавил он. – А у нас выборы мэра на носу...

В редакции мне обрадовались. Аверин рассматривал фотографии по-современному оборудованных лыжных трасс, новеньких гостиниц, одобрительно кивал:

– Эх! Живут же люди! Ладно, работай! Тут у тебя материала – на пять номеров хватит. Воду не лить – пиши по делу.

На СТО я попал только через несколько дней.

Рифлёные ворота были закрыты. На звонок вышел мужик, ошарашивший новостью:

– Умер твой дядя Петя! Я за него!

– Как умер? Отчего? Давно?

– Отчего люди помирают? Старый уже, упал, стукнулся головой, – заученной скороговоркой бормотал мужик. – Какие проблемы у тебя? Нет? – не смею больше задерживать! Некогда нам в цацки играть! Вон сколько машин в очереди стоит!

Я оглянулся, но очереди не увидел. Может, эти машины – внутри, за забором? Мужик явно хотел побыстрее от меня отделаться.

Ох! Что-то тут не так...

– Ну, хоть адрес скажите!

Оказалось, что дядя Петя, Кравцов Пётр Егорович, жил один в двухкомнатной квартире в Заводском районе. Сейчас квартира стояла опечатанная.

– Раньше-то он в Заводе работал, – охотно рассказывала соседка, – жена его, Люся, ещё живая была, царство небесное! Хорошие соседи были! Инженер он по етой, как его, лектронике. А как на пенсию вышел, заскучал совсем. На СТО устроился. Он же спецалист, всё понимат. Только Люся-то его отговаривала, не ндравилось ей, что ездить туда, на конец города – далеко, да и с работой что-то не так, – женщина задумалась, словно сомневаясь, стоит ли рассказывать.

– Ну, а что там не так? Машины чинят. Я тоже свою – отдавал туда, мне вон стекло разбили, так они мигом новое поставили, – подбодрил я.

– Так-то оно так. Только Люся сетовала: почему машины такие хорошие, дорогие, иномарки в основном – а сигнализация у них поломатая, да ети, как их, имобилазеры, что ль, чинить Петру приходилось. Даже ночью вызывали. Что за срочность такая? Не ндравилось это Люсе. Плакала, не пускала Петра, а он всё шутки шутил, да сказки рассказывал. На всякий случай у него сказки припасёны были.

– Это да, – подтвердил я, – сказочник был... ну а потом что?

– Ну, как Люся-то померла, – снова перекрестилась соседка, – Петро и вовсе там пропадать начал. И ночевать там оставался. Редко когда домой приходил. А теперь вот и сам. Помер. Похороны пышные были. Начальник приезжал, нерусский такой, распоряжался. Похоронили как надо. Только вот не пойму, отчего помер-то, – женщина вытерла слёзы и взглянула на меня: – Сын ихний приедет – разберётся мож.

– А где сын-то?

– В етом... Китае, что ль... – все время забываю. От Завода послали – ихний завод восстанавливать после цунами, весной приехать должон.

"Поломатая" сигнализация да иммобилайзеры, которые дядю Петю вызывали чинить даже ночью. Похоже, что на СТО занимались угнанными машинами. Чинили, перекрашивали и отправляли в другие города, а то и за пределы области... Но это только догадка. И что она мне даёт?

Казалось, что от меня ускользнуло что-то важное. То, что я знал или видел раньше. Угоны. Вот!

В памяти возникла картинка на рынке. Мёртвая собака. Отъезжающий джип. Рассыпанные яблоки. И долгие разборки в машине полицейских.

– Пробей его на угон, Арсен! – сказал Вавилов, жуя моё яблоко.

Тогда мне показалось это странным, но я был слишком расстроен оттого, что неизвестный пацан разбил стекло, думал только о том, как я сообщу отцу, поэтому не вникал в действия полицейских. Я вспомнил, как лейтенант Каримов включил ноутбук. Как зачем-то вносил в таблицу мои данные. А какая здесь связь: собака – стрелок – моё разбитое стекло – угон машин? Я прикрыл глаза. "Думай, Андрюха, вспоминай, что ещё тогда было в компьютере ментов?", – уговаривал я свою память.

А была там таблица. Со списком дорогих машин. Каримов сказал, эти машины числятся в угоне. Но зачем вносить в таблицу мои данные? Тогда я думал, что так и нужно. Но теперь во мне крепли и росли подозрения. Теперь это сильно смахивало на подготовку к угону... Не может быть!

Так. Стоп! Что нам даёт кусок подсмотренной информации? И как это связано с Джокером и его курткой? Которую, кстати, лейтенант всё же забрал на экспертизу. На экспертизу ли?

Джокер говорил: захочешь – найдёшь! Только не соврал ли Каримов про Кашинск? Ладно, сто километров для нас не проблема. Надо ехать!

Кашинск – небольшой шахтёрский городок. Найти квартиру местной знаменитости, действительно, оказалось нетрудно.

Открыла миловидная женщина. Я показал журналистское удостоверение.

Елена Ивановна Давкаева подтвердила, что её муж Костя не приходил домой с прошлой пятницы.

– Да кобель он! По бабам шляется! – в сердцах крикнула она. – Вот и не заявляю. Чего позориться? Вот явится, на развод подам. Говорила мне мама, не связываться с абреком...

– А вы всё-таки заявите в полицию. Три дня уже прошло, должны принять заявление, – осторожно посоветовал я.

– Вы что-то знаете? – Охнула Елена и мягко осела на пол.

Пришлось приводить её в чувство.

Домой я приехал поздно. Мама уже спала, а отец вышел на кухню.

– Рассказывай, чего там у тебя стряслось! Я же вижу, что ты сам не свой ходишь!

Когда я рассказал о "собачьей" истории и о своих подозрениях, отец, вопреки моим опасениям, смеяться не стал.

– Ты только ничего сам не предпринимай! – сурово сказал батя и пообещал связаться со знающими людьми.

Наутро я отправился в редакцию, потолкался там пару часов и незаметно улизнул. Меня так и подмывало проверить свои предположения, которые утром казались ещё более нелепыми, чем вчера вечером. Нужно было осмотреть всё на месте, чтобы быть готовым к беседе со "знающими людьми", о которых говорил отец.

Я выехал из города и мчал по южному шоссе, потом свернул с него на повороте к старой свалке. Дорога была вполне прилично расчищена.

А это что за хрень? Поперёк дороги лежало бревно. Как был без куртки, вышел из машины и принялся его оттаскивать. Солнце светило по-весеннему ярко, но было ещё довольно холодно. Я поёжился и отвернулся от дороги, чтобы помочиться. Только начал расстёгивать молнию на джинсах, как вдруг увидел собак. Целую свору диких псов. Они не лаяли, молча и по-деловому окружая и глядя в лицо с голодной ненавистью. Я не стал ждать, когда они приблизятся, метнулся к ближайшей берёзе, быстро полез вверх по стволу, отпинывая наиболее резвых шавок. Встал на развилке веток в полутора метрах над сугробом. Собаки всё прибывали. Лохматые, с клочковатой свалявшейся шерстью, они бегали вокруг дерева, злобно скалились и дико выли, прыгали, пытаясь достать клыками. Мороз медленно пополз от шеи вниз по позвоночнику.

Я понял, что сейчас обоссусь. Держась за ствол одной рукой, расстегнул джинсы. Будь что будет. Терпеть больше уже невмоготу. Собаки замерли. И даже отодвинулись от берёзы. Из меня всё лилось, я никак не мог остановиться.

Потом застегнул штаны и стал размышлять, что же мне делать. Стоять тут на дереве в окружении голодных псов – можно долго. Да и на кого надеяться? Вряд ли машины сюда сворачивают часто. Ветер уже вовсю шарил под свитером. Сколько времени простою тут без куртки? Час? Два? Кто не выдержит первым? Я, на одной ноге стоящий на берёзе, или привычные к холоду, голоду, людскому предательству звери?

Собаки притихли, но не отводили голодных злых глаз. Я рассматривал их с высоты и думал, что ведь были у них когда-то хозяева, которые их кормили, выгуливали. И у той страшной овчарки, которая медленно подползала ближе, и у того беспородного некрупного кобелька с обмороженными или ранеными лапами, которые он время от времени зябко поджимал, и у того кавказца, что неподвижно сидит поодаль и хладнокровно наблюдает, как беснуется голодная стая.

Рембо? Даже если это он, что с того? Кто я ему?

Боясь отпуститься хоть на мгновение от спасительного ствола, я стал шарить в карманах. Зажигалка и перочинный ножик, который сунул в последний момент, очень даже пригодятся. Надрезав кору, медленно оторвал по кругу кусок бересты. Попробуем сделать факелы.

С отчаянным криком, размахивая обеими руками с горящей берестой, я ринулся вниз. До машины метров пятнадцать. Собаки оживились, залаяли и стали беспокойно бегать вокруг, пытаясь приноровиться, чтобы схватить странную жертву.

Когда до машины осталось совсем немного, на дороге показался "Уазик". Подъехав почти вплотную, он остановился между мной и моей машиной. Из "Уазика" выскочили двое.

– Помогите! – крикнул я.

– Щас! Поможем! – заорал один, в котором я узнал Колю, механика.

Он широко замахнулся и стал бить меня прикладом, другой принялся пинать берцами. Я упал в снег, успев боковым зрением заметить, как метнулась огромная лохматая тень и вцепилась в руку бандита. Коля дико заорал, выпустил оружие. Свора мгновенно окружила и стала рвать их на куски.

"Всё! Это писец! Они же не разбирают...", – подумал я, отбиваясь от вцепившейся в ногу мелкой, но злобной шавки.

Внезапно лохматый кавказец оттеснил меня от стаи, я мигом прыгнул в машину.

Рембо проводил меня до дверцы, я придержал ее:

– Заходи! Одним прыжком пёс оказался на соседнем сидении. Однако, когда я попытался закрыть дверцу, глухо зарычал. Вблизи его клыки выглядели устрашающе.

– И что теперь будем делать? – спросил я овчарку, увещевая, – Ты же не такой дикий, не людоед, как они!

Рембо глядел умными глазами на заканчивающих страшное пиршество собак и не позволял мне пошевелиться. Это длилось целую вечность.

– Поехали, Рембо! – я протянул руку.

Он позволил дотронуться до себя. Собаки, сыто отряхиваясь, окружили машину, выжидательно глядя на вожака, и вдруг завыли.

Рембо взглянул на меня, как показалось, с огромным сожалением и выпрыгнул из машины. Я захлопнул дверцу и сунул руки подмышки, пытаясь унять дрожь.

Позже отец и рассказал мне окончание этой "собачьей" истории.

На СТО, где работал дядя Петя, кроме обслуживания клиентов, действительно занимались ремонтом, перебивкой номеров и перекрашиванием краденых автомобилей.

Офицеры полиции Каримов и Вавилов давали наводку и обеспечивали транспортировку обновлённых авто через посты ДПС.

Своими рассказами о бездомных собаках я натолкнул бандитов на мысль, почему бы не использовать четвероногих в своих мерзких целях. Так можно было не курочить сигнализацию, иммобилайзеры и замки зажигания ворованных машин, экономя деньги и время. Они прикормили голодных собак отходами со скотомогильника рядом со старой свалкой, разработали план и распределили роли.

Дядя Петя, спец по всей этой электронике, на мокруху не соглашался. Тогда бандиты его убрали, представив дело так, что старик упал и ударился головой.

Первой жертвой стал Джокер, который мог расстроить бандитам все планы. Были и ещё жертвы: водитель директора шахты, решивший по-быстрому смотаться к любовнице, пока начальник на совещании, ехал мимо свалки, труп опознали по вставной челюсти; частный предприниматель, исчез вместе с машиной, набитой товаром, найдена папка с накладными.

Отец добавил тогда одну фразу, которую я не понял.

– Тут ведь как: либо волки, либо овцы. Надо научиться выбирать, с кем ты, сынок.

К чему это он?

А в городе у нас теперь новый мэр. Рустамов Ашот Ибрагимбекович.

Бездомных собак на улицах не видно. Но, может, только пока весна? А весна началась буйная...

Я включил музыку. "Так Даша или Маша? Маша или Даша?" – думал я под звуки виолончели.

Показать полностью
32

Чёрные санитары, часть первая

Чёрные санитары, часть вторая

Я ехал по шоссе, с радостью отмечая, как вылупляется асфальт из смятой к обочинам скорлупы грязного снега, как голубеет жухлое небо. Хотя подходил к концу январь, и впереди ещё маячили февральские метели, казалось, будто я вёз в город предчувствие ранней весны, поймав его на снежных трассах горы Зелёной. Мной всё ещё владело беззаботное отпускное настроение. Я слушал музыку Вивальди и вспоминал смешливых девчонок-двойняшек, с которыми познакомился на подъёмнике. Две недели они, одетые в одинаковые лыжные комбинезоны, лихо закладывали виражи на склонах и прикалывались надо мной, намеренно сбивая с толку, кто из них Маша, а кто Даша. Я всячески подыгрывал, прикидываясь, что совершенно не умею их различать. А теперь немного грустил оттого, что так и не решил, которая из двух девушек понравилась больше.

Внезапно на дорогу выскочила собака. Скрипка и виолончель сбились с ритма и слились в противном визге тормозов.

Вот чёрт! Одна, вторая. Откуда здесь?.. До города оставалось ещё километров десять. От шоссе отходила направо дорога к старой свалке. Да их тут целая стая! Собаки пересекли шоссе и скрылись за покосившимся заборчиком.

Зря я надеялся, что запутанная собачья история, в которую я вляпался зимой и, совершенно не имея желания распутывать, уехал в Шерегеш, – осталась позади... Да что там – не имел желания, трусанул я здорово – вот и уехал. Кажется, эпопея продолжается. Свернул вслед за собаками. Вскоре дорогу преградила жердь, заменяющая шлагбаум. Я вышел из машины. Большие рыхлые сугробы. Не пройти...

Показалось или?..

– Рембо! – позвал я.

Сквозь щель забора тоскливо смотрела на меня лохматая кавказская овчарка. Потом глухо зарычала и побежала вглубь свалки. Свора последовала за ней.

История началась ещё осенью.

Город наводнили невесть откуда взявшиеся стаи бродячих собак. Сначала этому никто не придавал значения. А потом... В закоулках и подворотнях, где они появлялись, рождался и быстро расползался по улицам страх.

В редакцию полетели письма напуганных горожан.

Я получил задание – разобраться в проблеме и осветить её на страницах родной газеты. Бегал, высунув язык, по адресатам и проверял описанные факты. Почти все они подтвердились. Я был шокирован тем, как много людей пострадало от укусов. Шагающего из музыкальной школы ребёнка, вышедшую на прогулку старушку, бегущего в парке спортсмена, сторожа, совершающего обход складских помещений, разносящего пенсии почтальона, – любого могли внезапно настичь, покусать, а то и загрызть насмерть злые голодные твари.

Через неделю я положил заготовку статьи на стол главного редактора.

– "У бездомных собак в городе есть свои постоянные места обитания – остановки, рынки, подземные переходы, мусорные свалки... На "своей" территории они чувствуют себя хозяевами. Люди, нарушающие покой четвероногих бродяжек, стали нередко подвергаться нападению с их стороны", – читал гнусавым голосом главный, а я смиренно ждал заключения.

– И что, на блохастых разбойников нет никакой управы? – под взглядом внимательных глаз из-под очков я заёрзал на стуле, но главный читал дальше: -"...раньше, в советские времена, была служба, которая занималась отловом бродячих собак. Нам просто говорили: "На мыло!" – и мы принимали это как должное, обыденное, и сердца наши не очерствели..." – в этом месте Аверин усмехнулся и почесал лысину, – что, так прямо и говорят покусанные? Ну да, ну да... Так, что там ещё? "...в частном секторе по улицам ходить невозможно... обеспокоенность в связи с разрастающейся армией бродячих собак выразил губернатор... потребовал принять меры". Ну, что ж, неплохо! Главное – выразил волю народную, так сказать. Там у тебя повторы: своих, бродячих – подчисти и можно выпускать!

Когда моя первая статья появилась в газете, дома устроили семейный праздник: мама испекла ореховый торт, а отец торжественно вручил ключи от "Туарега", которого обожал не меньше, чем одноимённый роман. Я был на седьмом небе от счастья: ездить на "Фольксвагене" – это ж вам не на своих двоих улицы мерить! "Собственный корреспондент резко повысил собственный рейтинг! А что, смешной каламбурчик!" – упивался я.

Разберусь с собаками – и можно будет заняться серьёзными журналистскими расследованиями. Настоящими важными делами...

В декабре "собачья" проблема не только не разрешилась, а начала набирать обороты и разрастаться как пущенный с горы снежный ком.

Город будто получил разрешение свыше. Он обрушился на четвероногих градом камней из рогаток, снарядами из самодельного оружия и смертельно ядовитых усыпляшек. Кто-то щедро разбрасывал лакомые колбаски по территории рынков, на остановках и даже детских площадках. Люди жестоко избавлялись от бывших друзей. То тут, то там на улицах валялись окоченевшие трупы животных. Поползли зловещие слухи о чёрном джипе, якобы появляющемся на улицах с наступлением сумерек и расстреливающем в упор лохматых обитателей свалок.

В редакцию снова посыпались письма. "Нельзя убивать собак! Это бесчеловечно! На глазах детей! А вдруг ядовитые приманки начнут есть дети? Уберите трупы! Остановите чёрный джип!"

Главный редактор рвал и метал:

– Ну, что Данилов? Видел, что ты наделал? Мешки писем о жестоком обращении... "Гринпис" возмущается! И оттуда, – Аверин показал на потолок, – звонили: что это у нас, как в средние века, прямо на улицах охота идёт? Плохо формируете, мол, общественное мнение! Ну, чего молчишь? – от гнева лысина главного побагровела, а очки съехали на самый кончик носа.

– Дык, я... Вы же сами, Сан Ваныч, статью читали, одобрили... Кто ж знал, что оно так выйдет?

– Настоящий журналист обязан знать всё и предвидеть последствия каждого своего слова!

– И что теперь делать?

– Что делать, что делать... Пиши! Выражай, так сказать, отношение газеты к вопросу ...

– А какое оно, это отношение? – осмелился спросить я.

– Администрация города объявила акцию. Не убивать, а стерилизовать! Чтобы не размножались. На, почитай, – главный протянул документ и не очень уверенно добавил:

– Так эти своры сами собой и сойдут на нет, вымрут, так сказать.

Пропыхтев до вечера над статьёй, уже по темноте я поехал домой. Вспомнив, что мама просила купить яблок, завернул на рынок. Торговля уже закончилась. По опустевшей площади рыскали две тощих собачонки, да на другом конце рынка знобко горбился продавец азиатской наружности, занося прикрытые от мороза тряпьём ящики в помещение склада. После недолгих уговоров он согласился продать два кило яблок.

– Кушяй, дарагой!

Его слова заглушил выстрел, за которым последовал звук, будто кто-то тащил ржавый гвоздь из старой доски. Я оглянулся. От площади отъезжал чёрный джип. Куда-то бежали люди.

– Вай, вай! Что делается! – запричитал торговец.

Когда я подошёл, толпа расступилась. Дворняжка ещё дышала, судорожно подёргивая лапами, а на снегу уже расплывалось пятно крови.

Сзади раненым зверем завыл "Туарег". Я подбежал. Вокруг никого не было. Зато лобовое стекло обезобразили чудовищные трещины, о которых и вопила сигнализация папиного любимца. В метре от бампера валялась двухсотграммовая гирька от весов. Я поднял её, всё ещё оглядываясь.

– Так тебе и надо! Фашист собачий! – раздался из-за торговой палатки мальчишеский голос, я рванул на него, чем-то зацепил пакет, посыпались яблоки. Я нагнулся поднять, но они всё вываливались из прорехи и хрустко катились по грязному снегу.

Завизжали тормоза. Из полицейской машины вышли двое.

– Кто стрелял? Граждане, разойдитесь! Кто владелец "Туарега"? Оружие?! Руки на крышу!

– Нет у меня оружия... вот, гирькой лобовуху разбили...

– Это мы сейчас разберёмся, садись в нашу машину! – обыскав меня, сказал полицейский, представившийся лейтенантом Каримовым. Второй в это время шарил в салоне "Туарега".

– Мы за этим джипом уже неделю гоняемся! Совсем обнаглел, отморозок! А у тебя почти такой же! – сообщил Каримов после того, как изучил мои документы.

Вернулся второй полицейский, сел за руль.

Смачно хрустя яблоком, он невнятно произнес:

– Старший сержант Вавилов.

– Могу подсказать адрес круглосуточной мастерской, где смогут быстро заменить стекло, – сказал Каримов, возвращая документы. – Спросишь дядю Петю.

– Ты пробей его на угон, Арсен. Мало ли что, – бдительному Вавилову не хотелось меня отпускать.

Когда разобрались, наступила ночь. Я позвонил маме, сказал, что задержусь, и яблоки, скорее всего, куплю завтра.

Мастерская находилась на окраине. Распоясавшийся к вечеру местный морозец кусался настырней, чем городской. Зябко подняв воротник, я надавил на кнопку звонка. Огромный кавказец, волоча мощную цепь, нехотя вылез из конуры и молча застыл в выжидательной неподвижности. Наконец, дверь открылась.

– Ну, я дядя Петя, заходите, – сказал старикан в валенках с галошами и овчинной жилетке. – Отбой, Рембо! Свои, – крикнул он собаке.

Пока рабочие меняли стекло, дядя Петя предложил выпить чаю. Морщинистое лицо излучало мудрость и участие. Под чаёк из стакана с подстаканником вприкуску с колотым сахаром я разомлел и вскоре неожиданно для себя выложил незнакомому старику всю историю с собаками, газетой и чёрным джипом. Дядя Петя слушал, не перебивая, потом покачал головой, откинулся на спинку старого кресла, вытянул ноги, и стал неторопливо рассказывать:

– Однажды в жаркий день бегущий за добычей охотник искал какую-нибудь воду, чтобы прохладиться, и добрался до владений богини Артемиды. Прозрачный, как слеза, ручей журчал в зелёной долине. А кипарисы давали хорошую тень. Освежившись, охотник спустился по течению и достиг пещеры, укрытой зеленью, в просвет которой виднелось озеро. В прохладе отдыхала Артемида. Ни один смертный не знал о существовании пещеры, и никто не мог приблизиться к ней и увидеть богиню, когда она скрывалась от жары в воде озера.

Её спутницы – прелестные нимфы – сняли с неё одежды и сандалии, убрали волосы и начали обрызгивать водой. В этот миг у входа показался охотник. Нимфы вскрикнули от неожиданности, но загородили богиню. Разгневанная, она превратила охотника в красивого оленя с раскидистыми рогами и длинными тонкими ногами, но сохранила ему человеческий разум. Понимая постигшее его несчастье, он бросился бежать. Из глаз капали крупные слёзы, но говорить и выразить свои страдания он не мог.

Бежал по лесу, а две его любимые собаки – Большой Пёс и Малый Пёс – погнались за ним. Хотел их остановить и сказать им, что он их хозяин, и не смог. Собаки летели за ним вслед, словно стрелы, и настигли его

– Красивая легенда. Только почему вы её мне рассказали? – спросил я.

– Да так. Просто... – усмехнулся дядя Петя, но не договорил, поднимаясь.

Продолжение следует

Показать полностью
69

Мама, выключи свет

Мой малыш рос болезненным ребенком. Каждый месяц мы лежали в больнице в надежде, что хотя бы на этот раз лекарства и операции помогут. Но нет. Надежды не сбывались. В возрасте шести лет он умер на операционном столе. Во время грозы отключилось электричество, а аварийные генераторы почему-то не сработали.

С того времени прошло несколько лет, мои виски тронула седина, и муж мой стал все реже появляться дома. Я знала, что он мне изменяет, но ничего не могла сделать - депрессия никак не желала уходить. Фотоальбом, со снимков в котором улыбался сын, всегда лежал на прикроватной тумбочке. Уголки его были уже потрёпаны, не смотря на то, что альбому было не так уж много лет... Я не хотела отпускать сына, и он тоже этого не хотел. Каждый день я слышала топот детских ножек по коридору за закрытой дверью. Муж отнекивался, говорил, что это мне кажется, что я схожу с ума. Но я знала, что мой сын хочет забрать меня с собой. Иногда, когда муж ночует не дома, я включаю свет в комнате и листаю альбом. А сын садится у двери и говорит, что скучает, что ему одиноко. И я разговариваю с ним.

Но в последнее время он все чаще хочет войти в мою комнату. И злится, когда я его не пускаю. Тогда на кухне начинают разбиваться чашки и ломаются полки. Войти ему мешает только включённый в моей комнате свет. Но в последнее время я все чаще хочу впустить его к себе и уйти вместе с ним.

Вечер. Мужа снова нет. По привычке включаю свет над кроватью, закрываю дверь и беру в руки альбом. Слышу шаги в коридоре. Стихли. Это он подошел к двери. Тишина. Медленно ручка двери ползет вниз, дверь тихо открывается. В дверном проеме вижу силуэт своего сына. Слезы опять стекают по щекам и капают на фотографии. Вдруг в глазах потемнело и резко участился пульс. Из носа пошла кровь. Я услышала, как сын шумно вдохнул и переступил с ноги на ногу.

- Мама, выключи свет, я не могу войти...

Слабеющей рукой я потянулась к выключателю.

*щёлк*

Рассказ мой, ранее был опубликован на сайте проза ру.

Показать полностью
39

Шкура неубитого медведя, часть вторая

Шкура неубитого медведя, часть первая

Шершавый выкатил снегоход. Забрал рюкзачок у охранника. Тот выпрыгнул было следом, всё ещё не веря, что его не возьмут с собой. Сергей Геннадьевич махнул рукой, сваливайте, мол. Вертолёт поднялся, унося разочарованного охранника и невозмутимого егеря. Петрович – молодец! Привык уже. Деньги, которые платили ему охотники, приучили старого ничему не удивляться. И сейчас Петрович не удивился необычной просьбе показать ему только квадрат на карте. Сказал лишь:

– Покажу, на местности. Сам. Там главное, к Усе поближе держаться. Нынче медведи у реки спать залегли. Чуют, что не затопит весной. Там и найдёшь, если повезёт. Вечером жду тебя. Баньку истоплю жарко, как ты любишь! Подруливай!

Чего там высмотрел Петрович из иллюминатора, не понятно, только велел садиться здесь, на большой поляне на берегу. Шершавый осмотрелся. Ещё только середина декабря, а снегу уже навалило прилично. Слева поляна круто обрывалась в заснеженную реку. Впереди и справа синел лес.

Вот это техника! Снегоход взревел, как свора мотоциклов. Шершавый слишком сильно поддал газу и тут же оказался в снегу, не поспев за выскочившей из-под него машиной. Хорошо, что выдернутая при падении чека заглушила двигатель! А то ищи-свищи в поле необузданного мустанга! Со смехом над собой выбрался из глубокого снега. Вскоре приспособился к норовистому "канадцу" и неожиданно для себя стал с упоением носиться по поляне. Взлетал на пригорки, летел, как птица, в свободном полёте, с замиранием сердца обрушивался вниз, с мальчишеским азартом закладывал крутые виражи, взметая шлейфы снежных брызг. И испытывая настоящий кайф от гонки... С кем? Эх, жаль, что его никто здесь не видит!

"Однако пора подумать и о наших баранах, в смысле, медведях", – напомнил себе Сергей Геннадьевич. И вновь им овладело состояние мстительной решимости, которое пригнало его сюда. "Убью, суку!" – обещал всему тёмному лесу с его дикой жестокостью, которая в одночасье сломала жизнь, обрекла на ставшее невыносимым одиночество и сделала его самого таким же жестоким.

В лесу скорость пришлось снизить. Шершавый лавировал между обвешенными снегом пихтами, иногда слезал со снегохода, делал круг-другой на лыжах, присматривался к безмолвным холмикам в чащобе, под которыми мог, по его представлениям, хорониться в зимней спячке медведь. Потом возвращался, опять заводил "канадца", выруливал на поляны, чтобы, развернувшись, снова с разбегу вгрызаться в тайгу. Медведь на поединок выходить не спешил. Или не было здесь медведей? Видно, пошутить решил Петрович. Покатается, мол, Шершавый, да прикатит в баньке париться.

Густым лохматым снегопадом навалились сумерки. Зимний день короток! Снег не только понизил видимость, но и заметно глушил звуки. Словно сквозь вату продирался снегоход по лесу, наматывая километры разочарования. Шершавый разозлился. Он не хотел думать, что будет делать один на один с медведем в кромешной темноте. Вопреки здравому смыслу гнали вперёд ощущение незавершённости задуманного и горечь предвкушения возможного проигрыша. Ну, не мог, никак не мог он вернуться ни с чем!

Шершавый включил свет. Мощная фара-искатель пробивала в сумерках блуждающий светлый коридор, по бокам которого быстро сгущалась синяя темнота. Выскочив в очередной раз на полянку, Шершавый только теперь вспомнил наставления Петровича искать ближе к речке. Заложил вираж, чтобы въехать в лес по самой кромке высокого берега, но не рассчитал в темноте расстояние и с разгону выскочил на гребень нависшего над берегом карниза. Снегоход тяжело закувыркался вниз вместе с обрушенным снегом, с маху пробил тонкий здесь лёд и ухнул в ледяную воду.

Мгновенно обожгло холодом. Снегоход тут же потащило под лёд сильным течением. Инстинктивно Шершавый схватился за ещё теплый руль. "Ну, и на кой чёрт мне этот подогрев?" – пришла в голову нелепая мысль. Канадская машина вместе с отечественным карабином скрылась в чёрной воде.

В быстро намокшей одежде Шершавого потянуло ко дну, до которого было метра два. Он оттолкнулся ногами и вынырнул. Скинул рюкзак и мешающий видеть шлем, вцепился в припорошенную снегом скользкую кромку льда, пытаясь вылезти из промоины. Слабый декабрьский лёд подломился под тяжестью тела.

– Врёшь! Меня взять не так-то просто! – рычал Шершавый, выныривая из быстрины и вновь наваливаясь на крошащийся лёд.

Наконец, ближе к берегу, от седьмой или восьмой попытки, он не сломался, выдержал вес. Шершавый выполз из воды и в изнеможении откатился в пухлый снег. Сверху продолжали сыпаться ватные хлопья.

– Так и завалить, на хрен, может! – Он встрепенулся и начал карабкаться на высокий берег. Это было непросто: рыхлый снег съезжал с крутого склона, увлекая человека снова и снова вниз, к реке.

Кое-как выбравшись наверх, прислонился к стволу дерева, пытаясь отдышаться и обдумать выход из ситуации. В мокрой одежде, начинающей покрываться твёрдой коркой с налипшим снегом, становилось невыносимо холодно.

– А что делать? Трясти надо! – Шершавый отлепился от ствола, намереваясь выйти хотя бы на свой след от снегохода, по которому его могли бы найти. Ноги утопали в рыхлом снегу. Кое-где приходилось брести по пояс. Холод пробрал уже до костей, до самой маленькой косточки... "Не останавливаться! Идти!" – приказывал себе Шершавый и уже в полуобморочном состоянии полз дальше. Всё! Сил больше нет! Навалилось какое-то странное безразличие. "А может, ну его, на хрен. Смерть от холода, говорят, самая лёгкая. Уснул и всё, все твои проблемы одним махом..." – вяло зашевелилась в голове заманчивая мыслишка. Прижался спиной к толстому стволу. "Сейчас, отдохну чуток..." Прикрыл глаза, воображение тут же нарисовало картинку. Как уснул он под деревом, лохматый снег тут же завалил, замаскировал так, что никакой Петрович не сможет найти. А весной вытает из-под снега уродливое, обгрызенное лесными мышами тело, тронет его ласковое солнышко, и на гнилостный запах придет тот, кого он сегодня так долго искал...

– Ну, уж хрен тебе! – Шершавый рывком поднял себя, – Кто это может знать, какая смерть лёгкая, а какая...– Сделав шаг в сторону от дерева, вдруг ушёл с головой куда-то вниз.

– Чёрт! Пещера! Откуда тут… – Негнущиеся пальцы нащупали корявую стенку, корни. – А тут тепло!

Не успев толком понять, где очутился, Шершавый мгновенно уснул. Сработала защитная реакция измученного организма.

****

Утром вокруг берлоги звонко залаяли собаки.

– Вот он, тут, – послышались голоса охотников.

В бок Шершавого уткнулась свежевырубленная берёзовая палка с развилкой на конце и больно зашибла рёбра.

– Вылезай, мишка, конец тебе! – орали снаружи.

– Не стреляйте! Я тут, я! Человек, а не мишка, – что есть мочи завопил Шершавый и начал выбираться из ямы.

– В первый раз вижу такое! Кто ты, человек? – заржал охотник, отгоняя лаек.

– Не стреляйте! Я это! Шишанов моя фамилия!

– Это который Шишанов? Шершавый, что ли? – продолжал веселиться охотник, лица которого Шершавый никак не мог разглядеть.

– Ложись! – заорал вдруг второй охотник.

Шершавый рухнул плашмя и закрыл голову руками, вжимаясь в снег всем телом. Следом за ним из берлоги вылез медведь и сонно озираясь, замотал головой. Выстрел сбил медведя с ног. Опять подскочили собаки, вцепились в зверя. Тот ещё шевелился, отмахивался от них, силился подняться.

– Эй, Шершавый! Или как там тебя? Добивать будешь? Держи карабин! Твоя добыча! – сказал охотник и протянул оружие.

Шершавый поднялся, принял его, машинально прицелился. Медведь обречённо смотрел маленькими глазками, как показалось, с тоской и укоризной. Шершавый замешкался.

– Не ссы, стреляй, ну!

Шершавый выстрелил. Медведь ничком тюкнулся в снег.

– Он же спас меня, мужики, – виновато пояснил Шершавый свою нерешительность, – без него пропал бы, замёрз на хрен...

– Ему так и так конец! А ты спасибо скажи, что мы в тебя не пальнули! Человек, мать твою...

Шершавый повернулся к охотнику – отдать карабин. И увидел лицо.

– Виталька? Самойлов? Ты же мёртвый! Я же сам твои похороны...

– Сам ты мёртвый! – осклабился Самойлов и наставил на Шершавого чёрное дуло.

– Тьфу, чёрт! Приснится же такое... Виталька...

Год назад, вскоре после той охоты, когда спасая Витальку от перевшего на него медведя, нечаянно подстрелили Варнака, Шершавому стало известно, что Самойлов затевает против него нечестные игры, договариваясь с третьими лицами. Шершавый сработал тогда быстро. Кого-то перекупил, с кем-то поделился. Молодой и азартный, Самойлов не смог пережить неудачу. Вмиг оказавшись без денег и бизнеса, быстро опустился, запил, потом сел на иглу сам и подсадил жену. Обоих нашли мёртвыми, с передозой. Совсем недавно, сорок дней не прошло ещё. Шершавый устроил супругам пышные похороны...

А потом, дней через десять поехал на окраину города к Виталькиной тёще. Это она забрала ребёнка, когда ещё были живы родители, но вели непотребный образ жизни. На улице, немного не доехав до нужного адреса, увидел, что пацан лет трёх-четырёх колотит палкой по луже, в которой шевелится мокрый комок. Велел водителю остановиться.

– Мальчик, зачем ты котёнка обижаешь?

Пацанёнок втянул в крохотный носик длинную соплю и деловито сказал:

– Да он у бабки все половики обоссал!

– Ему же больно! – Шершавый вытащил из лужи дрожащего котёнка, с которого текла грязная вода, и посадил в свою дорогую шляпу: ничего более подходящего под рукой не оказалось.

Маленький разбойник вдруг истошно завопил:

– Ты, дядька, – бабайка! Вот и иди себе в лес, а нашего котёнка не трогай!

Разговор с Виталькиной тёщей был неприятным. Она обвиняла Шершавого в смерти зятя и дочери, и никаких денег брать у него не хотела.

Обескураженный, вышел тогда Сергей Геннадьевич из дома, сел в машину. Водитель что-то спросил про котёнка.

– А вот ты и пристрой его в хорошие руки! – буркнул тогда он.

– Но где я? – пошарил в темноте рукой Шершавый.

Какие-то корни, корявые стены... Почему-то болели рёбра. В глубине пещеры раздался негромкий звук. Будто вздохнул кто-то большой. И начал шевелиться, потягиваясь. По стене струйкой посыпались комочки потревоженной глины, порскнули испуганные мыши.

Шершавый вспомнил вчерашний день, детский восторг от гонок на снегоходе, неудачное падение в речку, вспомнил, как выкарабкался с трудом из-под заснеженного берега, промёрз до самых костей и провалился...

Понял он, и кто там зашевелился рядом с ним, большой, потягивается и вздыхает, готовясь проснуться. Как говорится, сон в руку.

Теперь Шершавому стало страшно по-настоящему. Он замер, не то что стараясь – не в силах шелохнуться, парализованный ужасом. Страх заморозил позвоночник, сделал деревянными ноги. Ощущение безысходности сковало тело и разум. "Один на один хотел? На, вот тебе! Разве ты сейчас не один на один?" – вкрадчиво нашёптывал внутренний голос. Но ведь попасть в берлогу, на территорию зверя, без оружия – это совсем не то, к чему стремился Шершавый. "А к чему ты стремился? Вломиться в лес на орущем снегоходе, выманить мирно спящего зверя и расстрелять, не пришедшего в себя от сна, в упор? Эка доблесть!"

Медведь зашевелился сильнее, заворочался. До ноздрей Шершавого дошёл тошнотворный псиный запах медвежьей шкуры, смешанный с его собственным запахом – страха. Приближение когтистой лапы он почувствовал кожей. В панике Шершавый рванул из берлоги, развивая бешеную скорость. Но хозяин тайги, даже полусонный, бегал по глубоким сугробам гораздо быстрее перепуганного насмерть мужика. Шершавый ощутил смрадный запах из хриплой пасти за спиной. Тяжелое, подскочившее к горлу сердце, готово было вот-вот разорваться.

Поняв, что человек безоружен, и деться ему некуда, медведь остановился. По-собачьи присел на белый снег и стал с любопытством глядеть на глупого человека, нелепой раскорякой лезшего на дерево.

Совершенно обезумев от ужаса, Шершавый полз по толстой, почти горизонтальной ветке, пытаясь хоть на несколько минут оттянуть, отсрочить свою ужасную гибель.

Медведь зарычал и начал ловко карабкаться вслед за шустрой добычей. Добравшись до ветки, по которой отползал Шершавый, медведь залезать на неё не спешил. Цепко держась за берёзовый ствол тремя лапами, четвёртую длинно протягивал, заставляя человека отодвигаться ещё и ещё на несколько сантиметров – забавлялся как кот с мышкой.

****

Полина оставила снегоход на опушке и ходко шла по лесу на лыжах, костеря на чём свет стоит и отца, и этого урода, который не вернулся вчера вечером, и теперь его нужно спасать.

У отца, как назло, в спину вступило. Баню топил, неловко поскользнулся на крыльце с ведром воды. Теперь лежит, мается. Вечером порывался идти искать. Да куда там, намазала барсучьим жиром, уснул, как ребёнок.

Вчера, когда вернулась из дальнего леса, сразу поняла, что отец чем-то озабочен: Петрович колол дрова, хотя вон их сколько, наколотых с осени, лежит! Потом отец всё же признался, что отправил Шершавого охотиться на медведя.

– Кто? Крепыш? – интуитивно спросила Полина.

– Ну не на Змея же Горыныча его пускать! – виновато огрызнулся отец и ворчливо добавил:

– С Горынычем ему не справиться, знаешь ведь, какой хитрован. А Серёгу жалко. Если б не его деньги, на что тебя учить-то было?

– Ты теперь меня всю жизнь будешь попрекать его деньгами? Я уже три года как окончила, диссертацию вон пишу, – вспылила Полина. – Смотри-ка, жалко ему! Пожалела овца волка! Ему миллионы ляжку жгут! А Крепыш тут при чём?

Вот тут-то Петрович и понёс ведро в баню, да упал, расплескав воду.

– Тьфу, что за напасть! – заругался он, пытаясь подняться.

Однако сам справиться не смог, кряхтел и стонал, пока дочь ему помогала.

– Пойми, пап, мы ему ничего не должны, он оплачивает свои прихоти. А ты его деньги в дело тратишь, – приговаривала Полина, растирая старому спину.

– Ладно, – Петровичу было неловко перед дочерью за то, что выдал он место зимовки её любимца, которого оба знали ещё косолапым медвежонком, – да, может и не найдёт он его. Я же саму берлогу-то не показывал, так, квадрат на карте. Покатается, да приедет не солоно хлебавши, в бане париться. Ты это, дровишек подкинь...

– А на вертолёте летал?

– Летал, – признался Петрович, – на поляне высадил и велел у речки искать.

– Эх ты, а ещё егерь...

Когда Шершавый не появился к ночи, оба заволновались. Потом натёртый жиром и принявший спасительные сто грамм Петрович уснул, а Полина долго ещё ворочалась, строя предположения, что могло произойти с Шершавым. Нашёл ли он берлогу? И что было потом? Да, отец прав, для Шершавого лучше Крепыш, а не его предполагаемый папаша, известный своим злобным нравом восьмилетний Змей Горыныч. Горыныч-то знал, что такое человек. И старую пулю в теле носил: ушёл когда-то раненый от охотников. Рана зажила, а злоба на людей осталась. Но и Крепыш – тоже медведь, а не комнатная собачка. До сих пор это был игривый добродушный мишка, но вдруг папашины гены начали действовать? Как непредсказуемо могут вести себя медведи, поднятые среди зимы из берлоги, Полине было хорошо известно. Недаром её научная работа называлась: "Влияние различных антропогенных факторов на структуру популяции бурых медведей". Навидалась она, этих самых факторов! Тут и охотники, и лесные пожары, и вырубки эти, законные и незаконные. Лесов уже почти не осталось. Скоро зверя вообще только в зоопарках увидишь! Хотя, откуда в зоопарке-то? В неволе мало кто способен размножаться... Эх, человек! Паскуднее самого дикого зверя!

Вот и этот, урод шершавый. Ну чего ему не хватает? Богат. Машины меняет, снегоходы. Бабы вьются. Так нет, ему всё мало! Ощущений острых захотелось! Крови! Почему мужики такие? Почему им нравятся войны, убийства и разрушение? А теперь, похоже, самого спасать надо!

Но выходить на поиски сейчас, в ночь – не справится она: очень устала, целый день добиралась с дальнего зимовья. Отец теперь не меньше, чем на неделю вышел из строя со спиной. Полина лежала без сна, прислушиваясь, не загудит ли снегоход Сергея, Сережи. Так называла изредка Полина Шершавого в своих девичьих мыслях. Давно выделила его среди других охотников. И отличался Серёжа не только уродливой внешностью. Было в нём что-то загадочное, печаль затаённая. По молодости приключился с его женой несчастный случай. Наверное, до сих пор жену любит. И страдает. Петрович нашёл его тогда в лесу, обезумевшего от горя. И гору изуродованных трупов. Вызвал вертолёт, помог их увести. Полине тогда одиннадцать лет было, и мама ещё жива. Сергей после похорон несколько месяцев жил у них, никого не видел, ни с кем не говорил. По ночам только слышала Полина жуткие стоны да скрежет зубов. Потом, когда тайга подлечила его, исчез надолго. Лет пять назад объявился, уже богатый, на огромном джипе приехал. С тех пор помогает Петровичу, отстёгивает денег на нужды заказника, не жалеет. Сострадательное сердце Полины чувствовало боль не зажитой раны Сергея, готово было разделить, залечить эту боль. Но нужно ли ему её сострадание? Он ведь на неё, Полину, и не смотрит совсем, считает маленькой, пацанкой. И чем она хуже городских? Ладно, утро вечера мудренее. С тем и уснула.

А утром, ещё по темноте, завела "Буран" и выехала на поиски.

И вот теперь угрожающе рычит Крепыш. Его Полина давно научилась узнавать по голосу. Недаром с самого начала следила за медведицей и двумя славными медвежатами, потом отдельно за каждым из них. Крепыш уже вторую зиму живёт самостоятельно. Вот только не дали ему в этот раз спокойно поспать. Нашёл-таки Шершавый её любимого мишку!

Девушка прибавила шагу. Успеть, не дать наломать дров! Обоих ведь жалко!

Когда она вышла к большой берёзе, Шершавый висел на самом конце горизонтальной ветки, там, где ветка была уже не толстой и качалась от ветра. Крепыш, примостившись ближе к стволу, забавлялся: протягивал длинную лапу и с силой ударял по ветке, заставляя её дрожать и вибрировать. Видно было, что мужик держится на онемевших руках из последних сил.

Полина достала карабин, это на всякий случай. Быстро вставила в арбалет специальную ампулу и выстрелила в медведя. Потом пальнула из карабина в воздух. Крепыш от неожиданности коротко тявкнул и мешком свалился с дерева. Лекарство начинает действовать быстро, но всё же девушка продолжала держать его на мушке: мало ли что! Медведь сделал несколько шагов, лапы его начали заплетаться – сейчас упадёт.

Но упал с берёзы мужик. И угодил сверху прямо на медведя! Уже почти уснувший от дозы снотворного зверь встрепенулся, стряхнул с себя бедолагу. Потом уткнулся носом в снег, побежал на нетвёрдых лапах по своим следам и инстинктивно юркнул в недавно оставленную им берлогу.

– Молодец, Крепыш! – Полина с облегчением рассмеялась, – сама не увидела – ни за что бы не поверила, что бывает такое!

На Шершавом не было лица. Багровые шрамы выглядели на побелевшей от ужаса коже особенно уродливо, даже зловеще. Глаза. На Полину смотрели глаза смертельно уставшего человека. Впрочем, один глаз почти не видно под нависшим веком.

– Ты как? Сам идти сможешь? – почему-то обращаясь на ты, спросила Полина. – Тут недалеко, до снегохода только.

Шершавый молча кивнул.

****

Прошла зима. Ласковое солнышко растопило жухлые сугробы и весело играло в звонких ручьях, в витринах магазинов, в улыбках уставших от зимы людей.

– Эх, ты, охотник! Кому мстишь-то? Не виноват Крепыш перед тобой ни в чём. Вон и сейчас пощадил тебя. Тебе бы – в себе зверя победить!  Эти слова Полины, которые она сказала тогда Шершавому, расставили всё по своим местам.

Крутой матёрый охотник, превратившись в беспомощную жертву, позорно висевшую на ветке, не стал зацикливаться на ощущении унижения оттого, что спасла его – женщина, по сути, девчонка. Он чувствовал лишь бесконечную благодарность от самого факта спасения. Да, Полина права, спасения – и от медведя, и от самого себя.

Что ж, пора приниматься за дело. Пора исправлять ошибки. Теперь у Шершавого была новая конкретная цель – компенсировать природе и миру тех, виновником чьей гибели стал он сам. Он отдавал себе отчёт, с какими трудностями ему теперь придётся столкнуться. Многие со своими тёщами не могут ужиться, а тут... Виталькина. Она ведь до сих пор считает Шершавого душегубцем.

Но именно эта новая цель придавала вкус его новой жизни. Шершавый ясно увидел выход из тупика, куда загнал себя сам после того несчастного случая с Надюшкой.

Вот и домик Виталькиной тёщи. Пацан узнал сразу, крикнул громко:

– Баба, иди сюда! Бабайка опять приехал! – и строго спросил Шершавого: – Ты куда нашего котёнка дел?

– Да, у Коли, водителя моего, живёт твой котёнок. Можно и назад забрать. Ты его обижать не будешь?

Пацан насупился и сказал:

– Не буду. Бабушка сказала, бить маленьких не-пе-де-гично!

– Непедагогично! – поправила его Виталькина тёща.

– Вы, Галина Ивановна, и ты, Валерка! Слушайте внимательно и не перебивайте! Вы меня знаете хорошо, да всё же не очень. Предлагаю познакомиться поближе. Вы одни, и у меня родни нет. Давайте подружимся, а там, глядишь, вместе жить будем! Вместе-то оно, веселее!

Виталькина тёща оторопело молчала, а Валерка сказал:

– Ты, что, бабайка, папой моим хочешь стать? А мамой кто будет? – Он шмыгнул носом и оглянулся на бабушку. – Маму тоже надо, да, баб?

– Ну, маму я тоже почти нашёл! – засмеялся Шершавый. – Предлагаю поехать за подарками, а потом – знакомиться! Ты, Валерка, какой велосипед хочешь – двух– или трёхколёсный?

– Двух, конечно. Что я, маленький? – У пацанёнка загорелись глаза.

Виталькина тёща поджала губки, когда увидела, какой подарок приготовил Сергей Полине.

На некогда белом фоне новенького снегохода сочно зеленела тайга. Почти как на картине Шишкина резвились три маленьких забавных медвежонка.

– Это китч, Серёжа, – скорбно произнесла она.

– А вам, Галина Ивановна, я купил путёвку в Австралию. Вы ведь там не были ещё? Поезжайте, отдохните, давно ведь мечтаете о путешествии, – с лукавой улыбкой сказал Шершавый и с удовольствием отметил, как полезли на лоб глаза Виталькиной тёщи.

Показать полностью
44

Шкура неубитого медведя, часть первая

Шкура неубитого медведя, часть вторая

Натура у Сергея Геннадьевича Шишанова была двойственной. На красные байки приятелей о гиперубойности и суперкучности импортных стволов он не велся и довольствовался простым ижевским карабином калибра семь шестьдесят две. Но вот машины отечественные не любил. И снегоход недавно приобрёл канадский, новейшей модели, с цифровым инфоцентром, подогревом рулевых ручек и подготовкой под индивидуальную раскраску.

Пересмотрев кучу картинок, изучив возможности современной аэрографии, решил пока оставить корпус девственно белым. Потом, после охоты, пригласить автохудожника на дом – похвастаться трофеем, и пусть с натуры делает свой дизайн-проект!

Да, была, была слабинка у Сергея Геннадьевича: любил Шишанов распустить хвост веером. Нравилось ему ловить восторженно-завистливые взгляды, нравилось удивлять. И особого значения не имело, у ровни его или у слесаря из салона полезут глаза на лоб от восторга и восхищения.

Вот и тогда, пятнадцать лет назад, запихал Надюшке в рюкзак резиновый матрас, да слегка надул его. Рюкзак получился лёгким, но громадным. Надюшка торопилась, бежала, пытаясь догнать, а рюкзак качался от ветра, застревал между деревьями на узкой тропинке. Она сердито вырывалась из цепких хвойных объятий и снова догоняла.

Шишанов испытывал необъяснимый кайф, когда редкие встречные ошалело оглядывались на него, рыжего, с бородой, как у Хемингуэя, ужасно старого и опытного в свои двадцать пять, а потом – на молоденькую беременную Надюшку с необъятным рюкзачиной.

Сейчас, с его-то возможностями, эпатировать можно не только надутым рюкзаком. Эх, был бы сын! Сын оценил бы этот новый снегоход! В пятнадцать лет каждому пацану понравилась бы такая игрушка. Да что там снегоход!

Шишанов закрыл гараж, вошёл в дом. Плеснул в широкий стакан коньяка, сел у камина. Чтобы не поддаться воспоминаниям, которые опять готовы были сделать этот вечер похожим на пять тысяч предыдущих вечеров, Шишанов включил видео о прошлогодней охоте.

В кадре – добротный таёжный дом его приятеля и конкурента Виталия Самойлова. Семеро мужчин за столом. Жестикулируют, деловито обсуждают предстоящее мероприятие. Вот и он сам, Шишанов. Ну и рожа! Красавчик! Хорошо, что глаз уцелел! Теперь, конечно, мог бы привести себя в порядок, сделать пластическую операцию. Ему уже не раз об этом намекали.

Сергей Геннадьевич усмехнулся. Зачем? Сначала было не до этого, потом привык. Безобразные шрамы на левой стороне лица, скомканное ухо и полуприкрытый наплывшим веком глаз не давали забыть о боли по утраченной семье, служили напоминанием его вины. Пустота заполнялась бешеной работой на износ, которая заменяла молитвы о раскаянии. К тому же шрамы потворствовали его привычке эпатировать. Работе это не мешало. Даже наоборот. Дисциплина на предприятиях Шершавого, как прозвали его подчинённые, была на высоте. Конкуренты тоже побаивались. Постепенно упорная работа вкупе с природной интуицией и умением делать правильные выводы вывезли его на новый уровень. Денег теперь было достаточно на любые прихоти: охоту, автомобили, женщин. Да, женщины его почему-то любили. Страстно и самозабвенно. Он чувствовал, что не просто из-за денег. Хотя так и не смог прикипеть душой ни к одной из них. Не нашлась та, которая бы сумела заполнить зияющую пустоту. Или стало уже невозможно отогреть замёрзшее сердце?

На экране мужчины в белых маскировочных костюмах вышли на крыльцо. Побежала под колёса заснеженная дорога. Остановка в лесу. Смеющийся Виталька выкатывает из машины снегоход. Потом охотники заняли позиции. Снимал кто-то из них. Обречённо притих лес. Замерли шапки снега на пихтах. Исступлённо залаяли собаки. Камера выхватила возбуждённо трепещущий хвост Варнака, который с Виталькиной Найдой азартно носился по рыхлому снегу. Хотя ждали его, всё равно неожиданно выскочил из сугроба медведь. "Здоровый, чёрт!" – вспомнил Шершавый.

Варнак подкатился под ноги зверю. Тот замотал головой, стряхивая с себя прерванный сон и назойливых лаек. Потом резко прыгнул в сторону Витальки, который стоял к нему ближе всех.

– Не стреляй! – услышал свой вскрик Шершавый.

Выстрелы всё же раздались, медведь вздрогнул, продолжая по инерции переть на Самойлова. Шершавый тоже тогда стрельнул, мысленно попрощавшись с глупым псом, по молодости не сумевшим справиться с азартом и вовремя отцепиться от медведя. Зверь распластался в нескольких шагах от Витальки. Камера показала крупным планом припорошенную снегом голову зверя, нестрашную уже, мёртвую морду. Довольные лица охотников. И лишь на лице Шершавого – досада, которая усиливалась съехавшим вбок шрамом.

Сергей Геннадьевич выключил видак, налил ещё коньяка.

Он так и не простил Витальке гибель Варнака. Подмял под себя незадачливого конкурента, как тот медведь подмял задетого пулей пса. И не сожалел об этом.

"Ну, это разве охота?" – раздумывал Шершавый, подкладывая в камин полешко.

"Столько много народу, а толку? Медведя завалили. Но чья, чья пуля его убила? До сих пор никто не знает. И ощущения не те. Эх, то ли дело тогда..."

Разгорячённый коньяком мозг был больше не в состоянии справляться с тщательно отгоняемыми воспоминаниями.

****

Для Серёги пробежаться по тайге, подступающей к Поднебесным Зубьям, всегда было делом самым обычным. А Надюшке доктора говорили, что гулять беременным полезно. Никто тогда и предположить не мог, во что выльется та прогулка за черникой.

Зачем тогда Серёга прихватил с собой дедову двустволку? Никакой нужды нести её с собой в поход "за витаминами" не было. Да и тяжёлая она. Неужели, только для того, чтобы произвести впечатление на свою молодую жену? Показать, какой он взрослый, крутой? Или предчувствовал, что понадобится в лесу оружие?

Остановились на ночёвку на берегу таёжной речки. Серёга привычно установил палатку, развёл костёр, спустился по камням за водой. На большом валуне лежала Надюшкина одежда. Сама она тоненько визгнула, застенчиво прикрыла руками острые маленькие грудки и присела, плюхнулась в воду. Серёга побросал котелки и как был, в одежде, побежал к жене по скользким камням. Они хохотали и плескали друг в друга пригоршни прохладной воды, сверкающей в предзакатном солнце. Потом он согревал озябшие грудки ладонями и губами, гладил тугой выпуклый живот. Прикладывался к нему ухом, щекоча бородатой щекой и пытаясь уловить, почувствовать присутствие сына.

Они сидели у костра, пили чай. На Амзасской воде он был удивительный. В городе никогда такой не получается, даже из самой лучшей заварки!

Давно готовое к закату солнце всё медлило, не уходило, скользило жирным блеском по журчащей меж камней речке, ласково трогало прощальными лучами редкие пока вкрапления золота на малахитовой зелени леса, заставляло вспыхивать Надюшкины волосы при каждом повороте головы. Не понимая, отчего это с ним происходит, Серёга старался насмотреться, надышаться, напиться очарованием вечера, вобрать в себя ощущение покоя и умиротворения. Опять предчувствие? Оттого и запомнились обострённо все детали, будто произошло это только что, а не пятнадцать лет назад.

На тропинке со стороны горы появились двое. Надюшка испуганно прижалась. Парни сгибались под рюкзаками, по-настоящему тяжелыми.

– Здорово, ребята! Вы наверх или возвращаетесь? – приветливо спросил худой, долговязый, освобождаясь от ноши.

– За черникой идём! А вы сверху? Как там ягода? Есть? – спросил Серёга.

– Да нормально, нынче она крупная и рано созрела.

– Чайком не угостите? – К костру подошёл второй, плотный, парень, в мокрой от пота футболке. – Митя, – жизнерадостно представился он, – а тот, длинный – Димка.

– Конечно! Подсаживайтесь! Вот сахар, конфеты, – Надюшка засуетилась и натянуто засмеялась:

– Дима и Митя – это же одно и тоже!

– Ну, в общем, да. А хотите черники попробовать? Вам, вижу, витамины нужны, – Дима кивнул на Надюшкин живот и, сутулясь над рюкзаком, щедро нагрёб полную миску чёрной, с сизоватым отливом ягоды с прилипшими мелкими листиками.

– Да мы сами завтра наберём, – начал было отнекиваться Серёга.

– Да, ладно, не парься. Завтра – своей наберёте, а сегодня нашей поешьте! – Новый знакомый подмигнул Надюшке.

– А где вы брали ягоду? Выше зоны леса? – расспрашивал Серёга.

– Да там, на курумнике, у квадратного озера, полно её.

Два Дмитрия решили переночевать на этой же поляне, поставив палатку чуть дальше. Пока они занимались ужином, Серёга прямо у костра надул матрас, упал на него, проверяя упругость, потом растянулся, расправляя уставшее тело. Рядом присела с миской Надюшка, стала есть ягоды, выбирая их пальчиками, которые тут же окрасились лиловым соком.

Разговорились. Новые знакомые оказались из одного с ними города. Студенты, решившие подзаработать на чернике. Это была их третья ходка.

– А что? Бидончик черники как два ведра любой садовой ягоды стоит! Прям в электричке разбирают! – хвалился Митя.

– Ну, а вы? Медведей не боитесь? – неожиданно спросил Дима.

Надюшка медленно отставила миску и повернула к мужу слегка испачканное черникой лицо. Остановила на нём немигающие глазищи.

– Да какие сейчас медведи? Конец августа. Сытые они. От людей подальше держатся, – бодро сказал Серёга и с бравадой добавил:

– Ну, а если что, у меня вон ружьё есть!

– Покажь! – заинтересовался Митя.

Серёгу понесло. Он хвастливо демонстрировал старенькую двустволку, сбивчиво торопился рассказать о ней все охотничьи истории, которые слышал когда-то от деда. И сразу превратился из опытного и мудрого, каким себя мнил, в обыкновенного мальчишку, правда, с бородой, как у папы Хэма, только не седой, а рыжеватой.

– А патроны-то есть? – азартно спросил Митя.

Серёга оглянулся.

– Зачем ты?... – прошептали фиолетовые губы.

– Да, ладно, Надь, я сейчас, – Серёга, мимоходом чмокнув жену, метнулся в палатку и вытащил патроны.

Солнце уже село, лес постепенно растворялся в синеватых сумерках.

Когда на поляну кубарем выкатился медведь, и завизжала Надюшка, ружьё было в руках у Мити. Он резко обернулся и выстрелил.

Парни оторопело переглянулись. Потом рванули к упавшему ничком телу. Дима протянул длинную ногу, тронул тёмную кучу носком ботинка. Медведь не шевелился. Когда притащили его поближе к костру, разглядели: мишка оказался совсем маленьким. Наверное, родился зимой, одно лето только и прожил.

Надюшка плакала навзрыд, гладя густую шерсть медвежонка. Парни растерянно молчали.

– Ладно, Надя, ты это... иди спать. Что теперь поделаешь? – Серёга обнял жену, подтолкнул к палатке.

– Да испугался я, с испугу пальнул, – кисло оправдывался Митя, – этот вон, – он кивнул на долговязого, – всю дорогу медведями пугал, а тут ты со своим ружьём!

– Ладно, будешь сейчас всех обвинять! – огрызнулся Дима.

– А где мать-то его? – спросил Серёга, вглядываясь в темноту.

– А чёрт его знает! Сразу не вышла, значит, нету её, матери-то. Видать, заблудился, отстал, а, может, и убитая мать давно...

– Не факт. Придётся дежурить ночью. И с этим нужно что-то делать, – кивнул Серёга на трупик.

– Да ну, дежурить, – возмутился Митя, – мы за сегодняшний день так наломались, с ног валимся! А трофей – дарю! Дитёнку своему чуни из шкуры сошьёшь!

– Завтра нам рано вставать, чтоб на электричку успеть, – виновато пояснил Дима и повернулся.

– Ну... спите, мужики! – растерянно сказал Серёга в сутулую спину.

Он оттащил медвежонка подальше в лес, завалил камнями. Сел на надувной матрас. Ружьё пристроил рядом, наготове. Сидел, облокотившись спиной о берёзовый ствол, и прислушивался к ночи.

В темноте речка журчала звонче. Покрикивала ночная птица. Шипели и потрескивали дрова в костре. Тревожными шорохами дышал лес. Всхлипывала в палатке Надюшка.

– Надя, не плачь! Хочешь – иди сюда, вместе подежурим! – негромко позвал Серёга.

Она пришла. Зарёванная, уткнулась мокрым носом в шею, зашептала:

– Что теперь будет, Серёжа? Он же маленький совсем, ребёнок.

– Ну, ну, полно, не расстраивайся, – Серёга с трудом подбирал слова, – нечаянно так получилось. Несчастный случай.

– А если бы нашего мальчика кто...

– Ну, вот что. Ты себя не накручивай. Тебе нельзя волноваться. Спи давай! – строго сказал Сергей, – утро вечера мудренее.

Сбегал в палатку за спальником, укрыл жену, прилёг рядом, прижал к себе, баюкая как маленькую, успокаивая. Вскоре Надюшка задышала ровно, лишь изредка всхлипывая во сне.

"Чёрт! И принесла же их нелёгкая! – чертыхался про себя Серёга. – Такой вечер испортили! Если бы не они, я бы и не вспомнил о ружье!"

Пощупал под краем матраса – здесь оно, на месте. Попробовал смотреть на небо, думать о звёздах, чтобы усыпить тревогу и не уснуть самому.

Медведица пришла под утро.

Солнца ещё не было. Лишь едва зарозовело небо на востоке. Над рекой неподвижно стоял холодный туман. Она и вышла из-под берега вместе с туманом, принеся его с собой на поляну. Бесшумно прошла мимо спящих людей, углубилась в лес, разрыла камни, наваленные на её детёныша. Лизнула запёкшуюся кровь под лопаткой своего малыша. Огромными скачками понеслась обратно. Обрушила мощный удар на голову Надюшки, лежащую на плече мужа, пробороздив когтями по его лицу. С силой шмякнула мужчину о ствол берёзы. Принялась остервенело трепать зубами и рвать когтями беременную женщину, пытаясь отнять обе сосредоточенные в ней жизни.

Потом метнулась по поляне, вмиг преодолев расстояние между палатками. Всё произошло слишком быстро.

Когда Серёга пришёл в себя, медведица стояла к нему боком, на том месте, где раньше была палатка студентов, и натаскивала лапой валежник, укрывала хворостом... что? Из-за тумана было плохо видно.

Серёга вытер рукавом кровь, заливающую левый глаз, медленно, стараясь не дышать, подполз к матрасу, нашарил валяющуюся в траве двустволку. Тщательно прицелился и выстрелил дуплетом в горбатый загривок. Тут же вскочил, с силой переломил ружьё, отбросил дымящиеся гильзы и вогнал в стволы ещё два патрона. Медведица завалилась набок, потом села, мотая огромной башкой и вскидывая лапу, будто хотела опереться на невидимую стену, а цепляла лишь зыбкий туман. Маленькие пронзительные глазки жгли насквозь ненавистью и злобой. С усилием поднялась на задние лапы и стала надвигаться чёрной громадиной. В холодной ярости всадил Серёга и эти две пули в раскрытое мощное тело. Зарядил стволы снова. Но зверь уже остановился, покачнулся и рухнул в двух шагах от него. Огромная лапа судорожно дергалась, тянулась к своему обидчику, когти со скрежетом скоблили каменистую землю. В поверженную медведицу выпустил оставшиеся пули.

****

Вот, вот каких ощущений не хватило Шершавому на прошлогодней охоте! Мести, жажды убийства смертельного врага, вмиг отнявшего у него счастье, любовь, жену и нерождённого сына, клокочущей ярости, рождающей холодный расчёт в выборе тактики. Праведной злости, пробуждающей инстинкт открытого противоборства человека и зверя. Опьянения от схватки не на жизнь, а на смерть. И ещё большего опьянения от победы над врагом. Торжества ожесточённого сердца.

Это не то, что там, в десятиминутном фильме, – семеро на одного, да ещё и с собаками! Нет! В этот раз он пойдёт один.

Шершавый смотрел в иллюминатор, но не видел ни сверкающей белизны снега, ни красот зимней тайги. Теперь он не прогонял воспоминания, от которых убегал все эти пятнадцать лет. Убегал в работу до одури. В свой не всегда чистый бизнес. В покупку новых игрушек вроде снегохода или очередного автомобиля.

Почему сейчас? Да кто его знает! Достигнув определённого положения и зарабатывая столько, что уже и придумать не мог, на что ещё потратить, вдруг неожиданно остро ощутил пустоту рядом с собой, которую уже были не в силах заполнить ни работа, ни чужие женщины. Ощущение собственной ненужности, никчёмности существования требовало выхода. Говорят, клин клином вышибают. Может, эта авантюра вернёт утраченный вкус к жизни.

Теперь он разрешил себе вспоминать.

Ноздри Шершавого затрепетали. Он даже почувствовал вновь этот запах. Сыроватый запах багрово-фиолетового месива растоптанной черники из опрокинутых рюкзаков смешался с приторным запахом крови. Изломанное тело долговязого Димы скрючилось нелепым зигзагом. Его вывернутая нога лежала поперёк груди второго студента. Из-под этой длинной ноги из разодранного живота коренастого медленно выползали сизовато-белые перламутровые кишки. Зуммером гудели, приноравливаясь сесть поудобнее, чтобы приступить к кровавому пиршеству, жирные изумрудные мухи. И кровь. Всюду кровь.

Вот и Надюшка. Голова жены свёрнута набок. Золотистой осталась только одна прядка, остальные волосы намокли и стали красно-бурыми. Тело тоже в крови. Удивлённо и обиженно распахнуты огромные глазищи. А губы... Губы все ещё перепачканы черникой.

Никогда. Никогда потом Серёга не мог есть эту ягоду.

Продолжение следует

Показать полностью
17

Ответ на пост «Новый конкурс для авторов от сообщества Крипистори! Призовой фонд 23500 рублей, 5 мест для победителей и призы симпатий»2

Пурга
Мне нравилось останавливаться в лесном домике из сруба, который притаился в глуши таёжных лесов. За четыре года приезд в эти дикие места превратился в традицию. Мой, и без того короткий, отпуск пролетал незаметно. Здесь я отдыхал душой и телом. Вдалеке от людей и мирской суеты, которой с лихвой хватало на работе. Моя работа мне нравилась, но отдыхать тоже нужно себе позволять. Так я себе говорил.
Алексей Тихомиров, охотник со стажем и школьный друг, пускал меня в эту избушку, пока они с друзьями уезжали добывать лося, оленя, кабаргу или глухаря. Обычно добытчиков не было два или три дня. Они наслаждались охотой, мне же она была неинтересна. Что толку от такой охоты, если ты стреляешь, а никто не стреляет в ответ? Охотники смеялись, подначивая меня на новые колкости. Затем они уезжали на чудном грузовике с газогенераторной установкой, а я оставался стеречь избушку и следить за нехитрым хозяйством.
Мы с Солодом, тощим серым псом, наслаждались этим временем. Тишина, прерываемая трелями птиц, треском деревьев от местных морозов, завыванием ветра на заснеженных сопках. Чай с травами и ягодами на костре. Сиг или ряпушка на углях. Красота.
Пёс откликался по имени и неизменно мне радовался, когда встречал с дороги. Он радостно вилял хвостом и мчался ко мне, пока я спускался из кузова УралЗИСа в рыхлый снег у охотничьей избы. Мне нравился этот пёс. Добродушный зверь, но с норовом. Он долго сидел со мной, когда я встречал дни и провожал их на деревянных мостках у озера. Потом он убегал к себе в конуру, греться и ждать моего возвращения, чтобы хрипло тявкнуть при моём приближении к избе.
Отдых мой проходил всегда размеренно и без неожиданностей. Случалось удивляться, но приятно. Я не спешил, наслаждался видами природы. Утро начиналось у меня с зарядки и растирания снегом. Затем я неплотно завтракал, одевался и отправлялся на встречу с этими местами. Удил рыбу в проруби и мелкой речке в часе ходьбы от моего временного пристанища. Наблюдал за птицами и прочей мелкой живностью. Солод не ходил далеко от избы и неизменно встречал меня по возвращении. После обеда я читал художественную литературу и немного записывал мысли в толстый блокнот, который неизменно путешествовал со мной. Вечерами я колол дрова и купался в проруби. После водных процедур, уже в тепле дровяной печи, выпивал рюмку водки и плотно ужинал. Ярче снов, чем в этом месте, я не видел никогда за свою жизнь. Это было отличное время. Затем настало иное время.
***
Утром третьего дня я пристально осматриваю снежинку. На светлой коже моей рукавицы покоится этот шедевр природы. Солнечный свет играет с крохотными кристаллами льда, которые составляют удивительную композицию. Почему я раньше не отмечал этой симметрии и красоты? Некоторые творения природы слишком малы, чтобы быть замеченными человеком. А те, что попадают с поле зрения, хрупки и недолговечны. Они бывают, неспособны выдержать длительное внимание наблюдающего человека. За моими рассуждениями, не замечаю, как моё неосторожное дыхание плавит снежинку, и она теряет прежнюю красоту и точность форм. Сдуваю с рукавицы остатки снежинки. Продолжаю наслаждаться рассветом над обледенелым озером.
Вечером предыдущего дня погода резко испортилась, налетел ветер и снег. Непогода застала меня врасплох на прогулке. Я еле нашёл дорогу к избушке в непрекращающемся снежном вихре. Было страшно и холодно. К счастью, я благополучно добрался до сруба, отогрелся, поужинал и сразу заснул.
Теперь я сижу у мостков на длинной лавочке. Она крепко сколочена из двух распиленных вдоль стволов ели. Я радуюсь озорному солнцу и ясному небу. Солод лежит рядом со мной, распластавшись на лавке. Он смотрит на меня со значением, будто понимает философский ход моих мыслей. Я гляжу на пса и испытываю любопытное ощущение, что четвероногий друг мог бы ответить на мой вопрос. По этой причине я его задаю.
- Понимаешь ли ты, Солод, всю глубину великолепия посреди которого тебе посчастливилось обитать?
Пар отлетает от моих губ, устремляется вверх и чуть поодаль, затем исчезает. Пёс смотрит на меня с интересом, однако тут же зевает и кладёт морду на скрещенные перед собой лапы. Не понимает. А может и понимает, но виду не подаёт. Отвожу взор, чтобы дальше любоваться красотами озера и другими прелестями местной природы. Вдруг пёс встаёт, вытягивается и начинает пристально смотреть в сторону избы. Я тоже оборачиваюсь в ту сторону и вглядываюсь в окрестности охотничьего дома. На мгновение глаз отмечает быстрое движение в тени прямо у избушки. Солод вскакивает и мчится к срубу, заливаясь громким лаем. Моя рука по привычке тянется к поясу. Осознаю, что служебный ПМ остался в столице. С собой я привёз наградной ТК. Пистолет и патроны в рюкзаке. Рюкзак на лавке у печи, в жилом помещении сруба. Не дай бог хозяин тайги. Тогда и пугнуть зверя будет нечем.
Несколько секунд мозг перебирает варианты развития событий. Фантазия рисует мне какие-то странные образы, мне даже становится жутко от таких мыслей. По телу пробегает дрожь, будто возвращая меня во чрево вчерашней метели. Ничего, по сути, и не произошло, однако тело уже предоставляло реакцию на внешние раздражители. Опыт учил меня доверять этим сигналам. Сигналы поступают тревожные. Лучше наблюдать за картиной из укрытия. Так и поступаю. Быстро перебегаю от лавки у озера к невысокой иве чуть поодаль и хоронюсь за сугробом у ствола дерева.
Начинаю вести наблюдение. Первую минуту ничего не происходит. Тяжесть неопределённости давит на мозг, заставляя кровь стучать в висках. Гоню от себя дурные мысли, начинаю глубоко дышать. Вдыхаю носом, выдыхаю ртом. Жду. Чего жду, пока не понял. Но необходимость ожидания присутствует, значит нужно лежать спокойно. Обстановка тревожная. А ведь утро так хорошо начиналось…
Вот началось. Слышу скрип двери и какую-то возню за избушкой. Звучит выстрел. Трёхлинейка, как пить дать. Вижу Солода, который выбегает из-за угла сруба и мчится по направлению к озеру. Вслед за псом появляется мужчина. Я не без труда, но узнаю его. Это Вениамин, друг Алексея. Заядлый охотник и весельчак. Однако сейчас сложно узнать в этой фигуре того человека. Веня имеет весьма потрёпанный вид, лицо перекошено. Телогрейка на груди расстёгнута, шапки на голове нет, на лице кровавые подтёки. В его руках винтовка Мосина. Он перезаряжает оружие умелым движением и вскидывает. Пёс бежит к тому месту, где сидел пару минут назад я. Он ищет глазами меня. Но меня нет. Я под ивой в сугробе. Усилием воли подавляю желание встать, закричать или ещё как-то повлиять на происходящее безумие. Звучит выстрел. Солод падает навзничь, поднимая на воздух снежную взвесь. Лежу спокойно. Дышу глубоко. Наблюдаю следующую картину. Вениамин медленно приближается к псу, держа того на прицеле. Движения мужчины довольно быстрые, но какие-то дёрганые, грубо исполненные. В целом было похоже на Вениамина, но отличалось в мелочах. Я подмечаю это инстинктивно, а затем и додумываю. Нет, не так. Я просто знаю. Точно знаю это. В это же мгновение я ощущаю покалывание в затылке. Взор окутывает дымка. Так иногда со мной случается, когда я резко встаю из приседа или положения лёжа. Покалывание усиливается, пересекая границу болевых ощущений. Длится это несколько секунд. Затем покалывание исчезает так же внезапно, как и пришло ко мне ранее.
Медленно приподнимаюсь на локтях и выглядываю из-за сугроба. Человека с винтовкой не видно. Пёс лежит в снегу на полпути от избушки к озеру. Мохнатый бок ритмично поднимается и опускается. Я начинаю искать глазами человека. Позади меня раздаётся звук. Я его узнаю сразу же. Затвор трёхлинейки отводится назад и выбрасывает гильзу отстрелянного патрона. Стремительно поворачиваюсь, опираясь на левый локоть. Вениамин стоит в трёх шагах от меня. Следующее движение его рук досылает новый патрон в патронник. Резким движением вскакиваю, перехожу в перекат, раздаётся оглушительный выстрел. Группируюсь и провожу подсечку. Не успеваю удивиться, откуда во мне столько прыти. Охотник летит в снег. Винтовка летит куда-то следом. Успеваю отметить этот факт краем глаза. Завязывается борьба. Вениамин оказывается весьма сильным и ловким. Я еле ухожу от его захватов. Бью пару раз кулаком ему в челюсть. Эффекта будто и нет. Он продолжает ожесточённо сопротивляться. Несмотря на мою боевую подготовку, противник быстро перехватывает инициативу. Я перехожу в оборону. Вениамин с лёгкостью ломает мою защиту. У моего оппонента явно в запасе гора выносливости в дополнение к стальной хватке. Он проводит бросок, я приземляюсь на спину в снег. Воздух со свистом покидает мои лёгкие. Мне нечего противопоставить этой неуёмной мощи. Противник говорит со мной насыщенным басом тембром.
- И это всё? Я думал, что ты мне хотя бы ровня.
Охотник наседает на меня и начинает душить двумя руками. Пытаюсь вырваться. Безуспешно. Бью наотмашь по рукам, плечам и груди противника. Безрезультатно. Свет потихоньку меркнет. Я теряю сознание. Звуки борьбы и тяжёлого дыхания Вениамина отдаляются от меня, постепенно унося меня в неведомую даль. Там темно и тепло, но тревожно. Растворяюсь во тьме. Длится это долго, однако сложно сказать, сколько именно.
Звуки постепенно возвращаются, за ними свет дня. Я лежу на снегу и глотаю воздух онемевшими губами. Должно быть, я в этот момент похож на пойманную рыбу, которую рыбак кидает на берег. Я добыча. Беспомощная жертва. Мне не нравится это чувство. Гоню его далеко от себя. Синее небо с белыми облаками и голые ветки ивы. Вот что я вижу перед собой. Красиво. Мне так хорошо и тепло поначалу. Затем приходит боль и холод. Эти чувства выдёргивают меня из комфортного плена фантазий.
Усилием воли привожу тело в сидячее положение. Оглядываю себя и обстановку вокруг. Рядом со мной лежит Солод. Пёс мёртв. Рядом лежит Вениамин, тоже бездыханный. На шее охотника рваная рана, под ним снег весь красный. Протягиваю руку, чтобы погладить мёртвого пса. Как только я касаюсь его холки, происходит невероятное.
Тело пса рассыпается на множество осколков. Крохотные частицы льда красноватого оттенка. Это схоже с разбитым вдребезги закалённым стеклом. Я тут же инстинктивно отдёргиваю руку. Осколки с едва уловимым потрескиванием начинают подниматься в воздух, будто над ними не имеет власти земная гравитация. В этот момент рассыпается тело Вениамина. На снегу остаются следы крови и потрёпанная одежда. Частицы мертвых тел, а ныне парящие соринки, кружат вокруг меня. Я отмахиваюсь от них, как могу. Нахожу в себе силы, чтобы встать и начать бежать в сторону сруба. Осколки жалят меня, словно слепни. Они впиваются в кожу и проникают глубже, чтобы принести боль. Меня будто обжигают одновременно тысячи ледяных игл. Я не понимаю, что происходит. Впрочем, я не понимаю ничего из происходящего уже какое-то время. Неопределённость раздражает, однако будоражит сознание. Это запускает процессы познания. А, как известно, тяга к познанию является мощной мотивацией к развитию и росту.
В голове начинается яркий калейдоскоп образов. Они сменяют друг друга, кажется бесконечное число раз. Затем картинки гаснут. Ничего не понимаю. Стою и тяжело дышу. Мысли роятся в голове, словно треклятый гнус. За мыслями, не замечаю, как боль уходит. Её сменяет чувство внутреннего покоя. Внезапно. Как будто бушевал океан, накатывали огромные валы. И вдруг штиль. Ни дуновения ветерка. Чертыхаюсь и иду к избе. Останавливаюсь. Думаю. Иду искать в снегу «Мосинку». Не имею понятия, что здесь творится этим утром. Но оставаться безоружным, при таких вводных данных, нет никакого желания. Здравый смысл никто не отменял.
***
Прошло около получаса. Пока я сидел в тепле и размышлял над тем, что же произошло и что делать дальше, ответ оформился сам собой. Умываюсь в тазике у двери комнаты. Вдруг кто-то ломится в дверь. Не стучит. Именно ломится. Я коршуном бросаюсь к винтовке, хоронюсь за печкой и смотрю в оба окна комнаты поочередно. Дубовый засов я опустил, когда пришёл. Через дверь будет тяжело проникнуть в избу. Я осматриваю магазин винтовки. Два патрона. Загоняю один в ствол. Кобура с моим пистолетом теперь на поясе. Ещё восемь выстрелов. Приободряет. В окне мелькает тень. Кто-то смотрит через стекло. Громко спрашиваю «кто там?». Затем сообщаю, что здесь вооруженный человек, готовый биться за свою жизнь. В ответ какое-то бормотание. Не могу разобрать. Перебегаю за лавку, что ближе к окну. Повторяю свой вопрос. В ответ слышу знакомый голос. Это Алексей! Предлагаю продолжить диалог у двери. - Миш, впусти! Продрог люто. Там жуть такая случилась на охоте, ты не поверишь! – голос моего товарища с той стороны двери прерывист, он явно запыхался. Я рад услышать его. Но и впускать не тороплюсь. - Алёша, я тут уже видел Вениамина. Он застрелил Солода. Вот только это был не Вениамин, а кто-то иной, - кричу я ему. – Чем докажешь, что ты это ты настоящий? Молчание. Оно длится долгих несколько секунд. Я настороженно вслушиваюсь. - Эту рыбу, камбалу, видел как-то на балу. После бала камбала одиноко вдаль плыла. Потому что камбала… - Алексей протянул последнее слово. - На балу перебрала. Хорошо хоть уплыла, - заканчиваю фразу. Я поднимаю засов и отхожу за порог комнаты. Держу на прицеле единственный вход в избу. Прикрываю дверь комнаты, чтобы, в случае чего, захлопнуть её и запереть на толстый металлический крюк. Кричу Алексею, чтобы заходил внутрь. Раздаётся скрип петель. Мой товарищ вваливается в сруб. Велю ему запереть за собой дверь. Он водружает дубовый засов на его прежнее место. Алексей измотан и безоружен, к тому же ранен. Предлагаю пройти в комнату и снять тулуп, чтобы я осмотрел раны. Товарищ смотрит на меня с благодарностью. По его просьбе наливаю ему водки. Сам не пью. Когда достаю гранёный стакан, он лопается у меня в руке. Аккуратно достаю второй. Алексей смотрит на меня с удивлением. Мы много говорим. Я повествую товарищу о сегодняшних странных делах. Он же сбивчиво рассказывает мне историю охоты, которая вызывает у меня противоречивые чувства. Я промываю его глубокие ссадины и, как умею, перевязываю его руку. Мы ещё недолго общаемся. Алёша немного ест, снова выпивает водки и засыпает. Я сижу и стерегу его сон. Попутно обдумываю рассказ товарища. *** Выдвинулись охотники утром первого дня. Алексей, Вениамин, Серго и Степан выдвинулись на грузовике. Ехали на встречу с местным охотником, что из коренных. Он должен был провести их к избушке, где им предстояло жить пару дней, и рассказать про свои охотничьи угодья. Поездка прошла спокойно, без происшествий. Охотники оставили грузовик на одной укромной поляне. Они укутали автомобиль брезентом и заложили пушистыми ветвями лиственницы. Мужчины надели рюкзаки, лыжи, взяли оружие и отправились на встречу с местным промысловиком. Кудай, так звали того якута, оказался разговорчивым и весьма радушным. Он отвёл моих товарищей в лесной домик, один из нескольких в пределах его угодий. После размещения в срубе хозяин подробнейше рассказал о данной местности, флоре и фауне. Поведал он и про опасности. Тропы хищников, опасные спуски и подъёмы, ручьи со стремительным течением, места схода лавин и прочее. Велел не заходить в пещеру, что была неподалёку. Гиблое место. По рассказам жителей этих мест, ни один человек или зверь, что заходил в пещеру, назад не возвращался. Все мужчины поклялись не ходить туда. Кудай остался доволен. Затем началась охота. Первый день прошёл удачно. Добыли двух глухарей и косулю. Второй день запомнился встречей с медведем. Никто не стрелял. Разошлись миром. Добычу в избу принёс лишь Кудай. С дюжину соболей, что попались в ловушки, да обнаружил пёс якута, западносибирская лайка. Вечером случилась пурга. В это время Серго отлучился из сруба и пропал. Его искали, кричали, но не смогли найти тем вечером. Было принято решение дождаться рассвета и продолжить поиски. Однако ещё до рассвета в дверь избы постучали. Пёс, которого из-за непогоды оставили в избе, заливался лаем и рычал. Дверь всё же открыли. На пороге стоял Серго. Все присутствующие обрадовались. Однако радость встречи длилась недолго. Серго молча, без причины напал на Степана, повалил и начал душить. Буяна пытались оттащить, били прикладом ружья и ногами. Ему всё было нипочём. Удары не причиняли ему вреда, а сила и удаль, с которой тот отталкивал защитников Степана, поражала. Кудай достал своё ружьё, прокричал слово «деретник» и выстрелил в голову Серго. Все присутствующие зафиксировали прямое попадание пули в голову. Страшная рана образовалась в теменной области черепа, оттуда сочилась кровь, с края раны свисал кусок скальпа. К удивлению всех собравшихся, Серго не остановился. К этому моменту Степан уже был бледен лицом и не подавал признаков жизни. Прозвучал второй выстрел. Пуля вошла в грудь обезумевшего охотника. Серго кинулся на Кудая и отнял у того ружьё. Верный пёс бросился защищать хозяина, за что тут же поплатился жизнью. Безумец с хрустом поломал пса тремя движениями. На пол упало уже бездыханное тело пса. Алексей и Вениамин схватились за винтовки и принялись стрелять. Пули прошивали тело Серго, но прыти его не унимали. Он уже схватил Кудая за волосы на голове и с силой притянул к себе, как меткий выстрел Алексея поразил шею незваного гостя. Тот сразу ослабил хватку и Кудай смог вырваться. Утренний гость грохнулся на колени и будто впал в ступор. Кудай схватил топорик для мяса и костей, что лежал на печке. Якут подскочил к сидящему, схватился за окровавленные волосы и тремя ударами снёс тому голову с плеч. Отвечая на заданные в воздух вопросы Алексея и Вениамина, Кудай поведал им свою правду. Серго ушёл в пургу на зов злобного духа, пурга его убила, а тело занял дух. С того момента это уже не был Серго. Это был деретник. Живой мертвец. Теперь его следовало похоронить по местным обычаям. А именно закопать животом вниз, с отрубленной головой между его коленей. А лучше сжечь вместе с избушкой. Алексей проверил пульс у Степана. Пульс отсутствовал. Мужчины перетаскали наружу все вещи, которые считали ценными. Затем Кудай запалил сруб. Когда изба запылала, охотники наблюдали за этим с безопасного расстояния. Огонь озарил поляну и разогнал сумрак ночи. Из объятой языками пламени избы раздались крики. Это был Степан. Вениамин побежал к избе, Алексей тщетно пытался его остановить. Кудай расчехлил ружьё. Какое-то время мужчина звал по имени и пытался подойти к строению, однако жар не пускал его близко. Когда Вениамин встал напротив окна, сквозь остатки оконной рамы, на него выпрыгнул горящий человек. Степан подхватил бывшего товарища и потащил за собой в лес, будто тот весил не больше ветки лиственницы. Кудай прицелился, но в этот момент раздался какой-то звук позади мужчин. То ли шуршание, то ли шёпот. Алексей обернулся. Увидел высокую тёмную фигуру без головы. В эту секунду прозвучал выстрел в ночи. Что-то острое порезало руку Лёши, распоров несколько слоёв одежды. Свет померк в его глазах, он упал без сознания. В себя мой товарищ пришёл уже в ином месте. Это была мрачная пещера, которую освещал какой-то странный фонарь бледно зелёного цвета. Свет медленно пульсировал. Что-то тихо гудело, будто бы под землёй. Не было видно никого, однако чувство чьего-то присутствия не покидало Алексея. Затем он услышал голос. Обладателя этого голоса не было видно. Более того, даже не было ясно, откуда доносится его звуки. В один момент Алексей понял, что голос звучал прямо у него в голове. - Слушай, человек, и запоминай. Тебе даётся шанс спасти свою жизнь. Отправляйся к дому у озера, откуда ты прибыл. Приведи ко мне носителя Серого льда. Убеди или приведи силой. Большего тебе не потребуется. С тобой отправится соплеменник, увенчанный силой. Поспеши, тогда ты спасёшь себя. Если же попытаешься сбежать или промедлишь – умрёшь мучительной смертью. Белый свет озарил Кудая. На другом краю пещеры от был подвешен на каких-то жгутах. Охотник яростно пытался вырваться. Тут же по жгутам пробежали искры. Лицо Кудая перекосила гримаса боли. Охотник прокричал проклятие. - Будь ты проклят, Улу Тойон!!! - Давно не слышал это имя. Пусть будет так. Мне больше по нраву Чёрный лёд. Как меня не зови, а вы всё равно выполните мою волю. Или погибнете. Выбор за вами. Алексей оказался в незавидном положении. Бывший Вениамином слуга Чёрного льда поднял моего товарища и выпроводил из пещеры. Сначала они дошли до сгоревшей избы. Там они взяли лыжи, слуга вооружился винтовкой Алексея. Он связал запястья пленника и потащил за собой на лыжах. Скорость то создание развивало весьма приличную. К утру третьего дня, они добрались до озера, обогнули его и вышли на открытую местность. Здесь слуга снял с Алексея лыжи, привязал того к дереву, заткнул рот кляпом. Потом обратился к пленному. Грубый голос не был похож на Вениамина. Внешность стала под стать голосу. Тело слуги дурно пахло и имело явные следы разложения. В тепле бы это выглядело ещё печальней. - Пойду, гляну на этого человека. И почему он так важен для Чёрного льда? Если я потерплю неудачу, ты приведёшь его в пещеру. После того Алексей слышал выстрелы. Это звучала его винтовка. Он с большим трудом освободился от пут и добрался до сруба.

Показать полностью
5316

Туннельный эффект2

– 10 минут! Мы должны были выехать из тоннеля 10 минут назад! – женщина на том конце вагона-ресторана уже давно медленно подкатывалась к состоянию истерики. И вот, началось.

– Женщина, не кричите, пожалуйста. Тут люди отдыхать пытаются, – мужчина с уставшим лицом неуклюже развернулся к ней на высоком стуле.

– Что значит «не кричите»!? – она вскочила, – Меня одну волнует, что мы едем по этому чертовому тоннелю вот уже почти вдвое дольше положенного!? Я в интернете читала, путь по тоннелю занимает 15 минут. Прошло уже 25, нет, – она посмотрела на часы на руке, – 26 минут! Где тут вообще можно столько времени ехать?

– А с чего вы вообще взяли, что мы все еще в тоннеле? Сейчас же ночь. Ночью – темно. И за окном темно. Что вас не устраивает?

– У меня клаустрофобия, а не кретинизм! Уж ночь я от тоннеля отличу! Ночью хоть что-то, да видно. Звезды светят, луна. Фонарики эти у железной дороги, как их там… Дурацкие!

– Семафоры.

– Да хоть светофоры! Посмотрите в окно, вы там хоть что-нибудь видите? Там нету ни-чер-та!

Мужчина неохотно встал, зачем-то застегнул свою куртку, подошел к окну, ткнулся в него лбом и нахмурился. В таком состоянии он простоял где-то с минуту, и чем дальше, тем больше хмурился.

– Ну!? – женщину уже начинало трясти.

– Действительно, ничего… – мужчина пожал плечами и отошел от окна. Вид у него был растерянный.

– Может, мы просто задержались в тоннеле? Поезд остановился или просто затормозил, скорость упала – вот и дольше ехать пришлось. Поезда на наших железных дорогах часто задерживаются, нечего из-за этого переживать, – вклинился в разговор пожилой мужчина из середины вагона. – Если вы тоннелей боитесь, так давайте я вам валерьянки дам и чаем угощу, выпьете, успокоитесь, а мы к тому времени уже и выедем, – с этими словами он отодвинул шахматную доску, медленно поднялся и с примирительной улыбкой направился к женщине.

Его соперник, рослый шкафообразный мужчина с бритой головой, разочарованно вздохнул. Похоже, очередная партия приближалась к завершению. Я поглядывал на этих двоих еще с того момента, как пришел: уж больно странно они смотрелись вместе. Пожилой интеллигент с видом типичного школьного учителя физики – с залысиной, в очках и потертой серо-голубой жилетке. И лысый амбал в пожелтевшей футболке не по размеру – то ли зэк, то ли военный. За партией в шахматы в вагоне-ресторане. Посреди ночи. И амбал выигрывал!

– Я… Да, я… Спасибо… – острая фаза закончилась, и женщина бессильно опустилась обратно, тихо всхлипывая.

– Таблетки у меня в купе в соседнем вагоне, сейчас я схожу за ними и сразу вернусь, – он повернулся к остальным пассажирам. – А пока, кто-нибудь, сделайте, пожалуйста, этой даме чаю, – вновь повернулся к ней. – Вы с сахаром пьете или без?

– Да… Два… Кубика, если можно.

– С тремя кубиками сахара, – с этими словами он вышел.

Официанта нигде не было, так что я по праву ближайшего встал и направился к кухне. Там тоже никого не обнаружилось – что странно, мне казалось, они работают до полуночи, а было едва ли десять. Рассудив, что за кружку чая меня едва ли высадят, да и сами виноваты, я быстро заварил чай, бросил туда четыре кубика сахара, ложку и дольку лимона и поспешил вернуться в вагон. Поставив кружку перед плачущей женщиной, решил,что мой моральный долг еще не достаточно выполнен, и сел напротив.

– Как вас зовут?

– Наталья… Баринова Наталья, – она взяла кружку и уставилась внутрь.

– Приятно познакомиться, Наталья. Я Антон Беляков. Вы куда едете?

– Домой еду. Я тут в командировке была… Боже, как сладко. Я же этот… Химик-технолог, меня отправили для обмена опытом, и этот поезд вышел для моего начальника дешевле самолета даже с учетом моего отсутствия на время дороги. А тут этот чертов тоннель, и впереди еще, а я слышала, что этот самый длинный, я в интернете читала. А вдруг он обвалится, или поезд внутри сломается, тут ведь даже убежать некуда… – похоже, моя попытка ее отвлечь с треском провалилась.

К счастью, в этот момент вернулся физик. Он протянул женщине маленькую желтую таблетку, и когда та взяла ее, успокаивающе положил руку ей на плечо.

– Все будет в порядке, не волнуйтесь. Совсем скоро выйдем из тоннеля, а пока мы тут с вами и, в случае чего, поможем. Вы одна едете или с кем-то?

– С мужем, мы вместе работаем. Только он спит уже.

– Давайте сходим за ним, разбудим, пусть он с вами побудет. В каком вагоне вы едете?

– В плацкарте, в хвосте. Да не нужно, наверное…

– Хуже не будет. Только… У кого-нибудь есть фонарь? В вагоне за моим свет отключили, не видно ничего. Думал, найти проводника, чтоб починили, да он, видно, вышел куда-то. И соседи мои по купе тоже куда-то делись, – физик виновато развел руками.

– Странно, в кухне я тоже никого не видел, хотя вроде время еще рабоч… – я тут же осекся, увидев, как у Натальи задергался глаз. – У меня в телефоне есть фонарик, давайте я с вами схожу.

– И я, – поднялся со своего места амбал. Роста в нем было метра два. В другой ситуации я бы испугался, но сейчас его присутствие действовало скорее успокаивающе. Наверное, в этом было виновато его озабоченное выражение лица.

– Я тоже с вами. Как-то странно это все. Беспокойно, – мужчина в куртке присоединился к нашей маленькой компании.

– Отлично, тогда пойдемте. Если что, валерьянки я тут на каждого захватил, так что обращайтесь, – усмехнулся физик, потрясая пузырьком с желтыми таблетками.

В его вагоне действительно никого не обнаружилось. Что было совсем уж странно. Если я правильно запомнил схему, этот вагон должен быть штабным. Так где же штаб?

– Сегодня, случаем, не день железнодорожника? Тогда уж я знаю, куда они делись, и даже не прочь бы присоединиться, – мужчина в куртке пытался разрядить атмосферу, но выглядел он встревоженно.

Я попробовал пооткрывать двери купе. Большинство были заперты, но в тех, чьи двери поддались, мы находили все ту же картину – свет выключен, окна зашторены, вещи сложены, а из людей – никого.

Отчаявшись найти здесь кого-нибудь, мы поспешили к следующему вагону. Там действительно было темно. Очень темно. Если для тамбура хватало света из нашего вагона, чтобы различить хоть какие-то очертания, то коридор не было видно совсем. Остальное – и подавно. Я попробовал посветить телефоном, но особого эффекта это не дало, коридор все равно оставался чернильно темным.

– Похоже, электричества нет во всем вагоне, раз даже системные огоньки не горят, – физик оставался непримиримо оптимистичным. – Наверное, что-то с проводкой. А значит, и в дальних вагонах так же. Вероятно, работники поезда сейчас ищут и устраняют неполадку, поэтому мы их и не нашли. Давайте просто разбудим вашего мужа, Наталья, затем вернемся в вагон-ресторан и посидим там, пока все не образуется, согласны?

– Да… Только давайте скорее перейдем к последней части плана, хорошо? – а вот на нее, наоборот, было больно смотреть.

– Хорошо. Антон, не посветите нам?

Я неохотно прошел через гофру в следующий вагон. Впору было оценить прагматичность мужчины в куртке – мало того, что темно, так еще и холодно. Похоже, кто-то оставил открытыми окна в коридоре. Я подошел ко входу в коридор и попытался посветить. Эффекта не было.

– Не помогает. Ничего не вижу, шеф. Кстати, – я обернулся, – несправедливая ситуация. Вы мое имя знаете, а я ваше – нет.

– Виктор Сергеевич. Фамилия Васнецов, – физик тоже протиснулся в тамбур, за ним подтягивались остатки нашей компании.

– Давайте уж и остальные.

– Гусев Дмитрий, – отозвался мужчина в куртке.

– Валентин, – бритый.

– Прекрасно. Всегда считал, что с попутчиками нужно знакомиться в тамбуре. Кстати, Виктор Сергеевич, можно нескромный вопрос – а вы, часом, физику не преподаете?

– Раньше преподавал, но давайте об этом не сейчас. Показывайте, что там у вас.

– А ничего, смотрите сами, – я пропустил его к проходу и еще раз помахал фонариком.

– Очень странно, – он задумчиво потер лоб.

Затем протянул руку под свет фонаря. Руку было видно лишь наполовину, вторая половина утонула в темноте.

– Либо ваш фонарик – редкостный хлам…

– Ну уж извините! – возмутился я. – Айфон!

– …либо тут что-то не так, – он помедлил. – Может, задымление? Если загорелась проводка, то это объясняет и внезапное отключение электричества, и дым. Пластик начинает тлеть…

– Загорелась!? Дым!? Там мой муж! – с этими словами Наталья сорвалась с места и начала расталкивать нас локтями, – Будь проклят этот поезд, этот тоннель, эта…

Ее голос внезапно оборвался, как только она скрылась в темноте.

– От дыма был бы запах… – запоздало возразил я.

– Черт.

– Наталья?

– Наталья!

Ответа не было.

Все последующие наши попытки докричаться до Натальи ни к чему не привели. Оставалась надежда, что она просто успела далеко убежать и не слышит нас. Но надежда откровенно слабая. Способа проверить эту версию было два: или попытаться пойти за ней, или сидеть и ждать, пока она не вернется. Как это ни удивительно, но мы предпочли второе. Соваться в темноту после произошедшего ни у кого желания не обнаружилось.

Дмитрий и Виктор Сергеевич «прощупывали почву» – пытались понять, что вообще происходит в том вагоне. Сначала пробовали дотянуться руками хоть до чего-то. Потом Валентин где-то раздобыл лом (я лишь тихо надеялся, что не в туалете) – в дело пустили его. Безрезультатно. Складывалось ощущение, что вагон просто обрубили на этом месте. Тамбур есть, а остального вагона – нет. После того, как я наотрез отказался дать примотать свой айфон шнурками к лому, чтобы посветить им подальше, идеи иссякли. Натальи не было уже минут двадцать. Мы сидели – четыре взрослых мужика в полутемном тамбуре – и совершенно не знали, что делать.

– Лампочка, – вдруг подал голос Валентин.

– Что? – я огляделся.

Действительно, одна из лампочек в том вагоне, из которого мы пришли, начала мерцать.

– Она ведь сейчас погаснет… – протянул наш физик.

Мы переглянулись. И, не сговариваясь, рванули из тамбура. Столкнулись на выходе, неуклюже пытаясь протиснуться через гофру. Мне повезло быть последним, поэтому, когда мы наконец из нее вывалились, никто на меня не рухнул. Почти сразу, как мы успели отползти под другую лампу, эта погасла. Тьма поглотила оба тамбура и гофру.

– Попробуйте кинуть туда что-нибудь, – лучшее, что пришло мне в голову.

Дмитрий было замахнулся ломом, но Валентин остановил его. Затем, встал, оторвал висящий рядом крючок для одежды и бросил в темноту его. Звука удара мы не услышали.

– Что ж, господа, – начал Виктор Сергеевич, поднимаясь и поправляя очки, – похоже, мы окончательно утратили контроль над ситуацией. Давайте поступим следующим образом. Сейчас мы вернемся в вагон-ресторан и объясним наше положение оставшимся там людям. Затем мы попробуем найти в поезде еще хоть кого-нибудь. Желательно, из персонала. В хвост нам не пройти, но в начало поезда мы ходить еще не пробовали, возможно, там иная обстановка. После чего коллективно выработаем план действий. У кого-нибудь найдутся предложения получше? – он выжидательно оглядел нас.

Предложений не нашлось, и потому наша поредевшая процессия отправилась нести дурные вести.

Лишать нас голов, впрочем, было почти некому. По возвращении мы застали за столиками всего четверых. Рядом со входом сидела молодая девушка и очень старательно что-то стирала ластиком в блокноте. Вокруг нее повсюду были раскиданы протертые до дыр листы с какими-то едва проглядывающимися набросками. В середине вагона дремал мужчина средних лет и откровенно китайской наружности. В дальнем углу молодой парень в наушниках что-то усердно писал на ноутбуке. И на одном из высоких стульев сидела хорошо одетая женщина и флегматично пила вино. Итак, художница-неудачница, китаец, программист и ценительница крымского – отличное дополнение к нашей компании.

Разумеется, после нашего рассказа все четверо заявили нам, что мы сумасшедшие. Мы отвели их посмотреть в бездну, показали пустые купе. Это подействовало, и мы вернулись обратно. Да и за окном по-прежнему не наблюдалось никаких признаков того, что мы выехали на открытую местность, хотя перевалило уже за одиннадцать.

– Может, мы просто встали внутри тоннеля? – предположил Максим, программист. – Изнутри ведь нельзя понять, едем мы или нет.

– Да, нельзя, если движение равномерное или отсутствует. Вот только для этого нам нужно было бы затормозить, а уж это я бы заметил, – возразил физик. – Да и можно заметить разницу в поезде. Вы же чувствуете вибрацию, слышите постукивание колес. Мы однозначно еще едем, иначе было бы совсем тихо.

– Так вы же сами говорили о том же, когда успокаивали Наталью? – удивился я.

– Вот именно, что успокаивал. И на нее подействовало. Но я-то в здравом уме. Я бы точно заметил, если бы мы тормозили. Кстати, об успокоении: мое предложение все еще в силе, – с этими словами он высыпал на стол содержимое пузырька с валерьянкой.

– Тут не хватает.

– Как это – не хватает? Я специально посчитал всех и взял каждому по таблетке. Наталье я одну отдал, значит, тут должно быть ровно столько, сколько нас. Раз, два… Семь. Хм…

Мы переглянулись.

– Может, вы обсчитались? – недоверчиво спросила художница.

– Позвольте, я пятнадцать лет учил детей избегать ошибок в вычислениях. Если я что-то в жизни и умею, так это считать, – парировал физик.

– Значит, кто-то из нас пришел сюда, пока вас не было. А значит, в передних вагонах еще остались люди, раз было, кому прийти, – это оптимистичное предположение было озвучено глубоким голосом Маргариты, которая так и стояла с бокалом в руке.

– И кто же, в таком случае?

– Ну точно не я. Я здесь еще с вечера. Это единственное место в поезде, где есть вино, – с этими словами она демонстративно осушила бокал и поставила его на ближайший столик.

– Меня соседи выгнали в районе девяти, потому что я, видите ли, ноутом светил. С тех пор тут, – Максим.

– Я тут с самой посадки. Столов больше нет нигде, а мне чертить надо! – художница, похоже, претендовала на архитектора.

– А я… Я тут уснул после ужина, вроде. Когда – не помню. Помню только, что из-за той женщины проснулся, ну, когда она стала кричать. Стало быть, я тоже не приходил сюда, ну, то есть, пока вас не было, – замкнул круг китаец.

– Что ж, выходит, кто-то из вас врет. Только я не совсем понимаю, зачем, – подытожил я.

– Или дед обсчитался! – вновь сердито заявила художница.

– Не обсчитался я!

– Ну да, то есть лучше, если я вру!? Нет уж, извините, я себе доверяю, а лысеющим мужчинам – не очень. Мне и так страшно, а тут еще вы со своей математикой и таблетками. Пока мне кто-нибудь не объяснит, зачем кому-то врать, я в ваши выдающиеся способности верить отказываюсь, – сказав это, она вдруг снова достала блокнот и принялась в нем что-то яростно зачеркивать.

– Ладно, давайте не будем спорить, – я попытался воззвать к разумному. – Мы тут вообще-то собирались вырабатывать план действий. Так что делать будем?

– Очевидно, нужно пойти по передним вагонам и найти там кого-нибудь, – выступила Маргарита. – Дойдем до кабины машиниста, и пусть он разбирает этот бардак.

– Зачем нам машинист, мы и сами справимся, – возразил программист. – Надо всего-то свет вернуть. Соседний вагон, в котором мы были, как раз штабной. Идем туда, ищем какой-нибудь контроллер, или че там у них. Разбираемся, что не так, чиним, выкручиваем свет на максимум. И все. А пока мы за машинистом ходить будем, там, может, уже вообще весь свет вырубит с концами. И не попадем мы туда больше.

– Уважаемый, да вы, никак, хакер, – восхитился я.

– Смешно. Не, экзы на инфобез я провалил. Но я собирал ардуинки, и поступил таки на робототехнику в Казанский. Так что с контроллерами, думаю, справлюсь. Мне бы еще какого инженера в помощь, – он кивнул в сторону Виктора Сергеевича. – Ваш дилер вроде шарит.

У меня родилась потрясающая идея.

– Ну и отлично, давайте разделимся. Часть пойдет по вагонам, а часть останется и попытается починить свет.

– Плохая, нет, ужасная идея! – тут же взвилась художница. – Не знаю, как вы, а я смотрела фильмы ужасов. Во-первых, то, что сейчас происходит, очень на них похоже. Во-вторых, там когда разделяются, ничего хорошего не происходит. Тем более, если один из нас – привидение. Нет и еще раз нет!

– Ты же, вроде, считала, что мы ошиблись?

– Я еще не определилась!

– Ладно, не хочешь – не надо, – она начинала действовать мне на нервы. – Я и Маргарита пойдем по вагонам. Ты можешь оставаться здесь. Кто-то еще с нами?

– Точно останемся я и Максим, – подал голос Виктор Сергеевич. – И нам бы пригодилась помощь Валентина, в физических аспектах нашей работы. Валентин, вы не возражаете?

Молчаливый великан утвердительно кивнул.

– Я раньше механиком работал, смогу помочь, наверное, – поддержал китаец.

– Отлично, тогда забирайте китайца, а остальные – за мной! – мне уже не терпелось наконец закончить это бесконечное обсуждение.

– Я бурят.

На этой недипломатичной ноте мы ретировались.

– Антон, – окликнул меня Виктор Сергеевич напоследок. – Я точно не обсчитался, – произнес он, тщательно разделяя слова.

Я лишь кивнул в ответ. А что мне оставалось делать?

С нами увязался Дмитрий в своей неизменной синей шуршащей куртке. А на выходе из вагона нас внезапно догнала художница.

– Ваш Валентин похож на спортсмена, – она смущенно попыталась объясниться. – А я – блондинка. Нас точно вместе убьют, так что с ним я оставаться не хочу. Уж лучше с вами. Хотя я по-прежнему считаю, что это очень глупо!

– Ладно, как скажешь, – похоже, наше маленькое путешествие обещает более трудным. – Тебя как зовут-то хоть?

– Нина.

– Антон. Приятно познакомиться, – соврал я.

Все вагоны, которые попадались нам на пути, оказались купейными. И в каждом мы находили все то же. Свет в коридоре, темнота и зашторенные окна в купе. И ни души. Пока мы шли, Нина не прекращала болтать. Похоже, это помогало ей справляться со стрессом. Но вот мне не помогало вообще. За это непродолжительное время я узнал, что Нине 19 лет, и 16 из них она мечтала стать художницей. Что она живет с мамой, и та печет потрясающие пирожки с земляникой. Но сейчас она переезжает в Питер, потому что поступила там на архитектора, хотя все равно хочет рисовать картины, ведь их можно продавать, а в Питере все очень любят картины. Что больше всего она будет скучать по своему серому коту по кличке Фрунзе, и еще тысячу бесполезных мелочей, которые я не запомнил бы даже, если б захотел.

Пройдя все купе и не обнаружив ничего интересного, мы добрались до почтового вагона. И вот через него идти хотелось гораздо меньше. Весь вагон был завален коробками. Даже не просто завален. Они наслаивались друг на друга, нависали над нашими головами, переплетались в причудливые башни. Но хуже было другое. Здесь было темно.

Горело от силы полторы лампочки на весь вагон. Да, по большей части это была не та кромешная тьма, которую мы видели до этого. Но она скапливалась в углах. Собиралась между коробками. На наших глазах одна из коробок покосилась и, помедлив, рухнула вниз. Однако мы услышали лишь шелест разлетающихся листов. Грохота не было. Она просто растворилась в темноте.

Я бы, честно говоря, развернулся и пошел обратно. Но внезапно Дмитрий вышел вперед и бодро зашуршал между коробками. Я не знаю, как он это делал. Помедлив, я попытался пройти за ним. Ступая след в след, нам удалось начать продвигаться вперед. Пару раз я чуть было не оступился, но все обошлось. Пока

– Три года работы на складе, – лишь смущенно пожал плечами он, когда мы наконец преодолели этот завал.

Следующий вагон был багажный, но идти через него было намного легче. И снова – ни намека на чье-либо присутствие. Пройдя его, мы остановились у входа в кабину машиниста.

– Ну что ж, господа и дамы, момент истины, – театрально проговорил я и дернул за ручку.

Заперта. Ну да. На что я, собственно, рассчитывал?

К счастью, у Дмитрия остался лом. Он выудил его из-под куртки и попытался поддеть им дверь. Следующие минут пять мы потратили в попытках правильно упереть лом и оттянуть его вдвоем. Наконец, замок не выдержал наших издевательств и дверь с лязгом открылась.

Что ж, машинист здесь действительно был. Но вот толку от него было мало. Сначала мы обрадовались и наперебой кинулись к нему. Но затем нас смутила одна особенность.

Он не подавал признаков жизни.

Он сидел неподвижно в своем кресле. Бледное лицо. Пальцы вцепились мертвой хваткой в подлокотники. Несколько ногтей даже сломались. И глаза. Огромные, широко раскрытые. Застывшие. Он смотрел прямо перед собой, на то, что было за стеклом. Вот только там ничего не было. Абсолютная чернота, никаких признаков ни рельс, ни тоннеля, ни хоть чего-нибудь. Хотя, судя по рычажкам на приборной панели, передние фары были включены, они ничего не освещали. Ясно было только одно: что бы ни убило машиниста, перед смертью оно его до ужаса напугало.

Мы не смогли долго находиться с ним в одном помещении и вышли обратно в тамбур. Маргарита выудила из кармана пиджака пачку сигарет и закурила. Нина убежала искать туалет. Мне вдруг стало ужасно неуютно без ее постоянной болтовни.

– Что вы… Обо всем этом думаете? – я решил разрядить обстановку.

– Что надо было больше пить, – невесело отозвалась Маргарита.

– Не нужно было никуда ехать, – со вздохом произнес Дмитрий и тяжело опустился на пол. Если раньше он еще пытался сохранять хоть какие-то остатки оптимизма, то теперь улетучились и они.

– Да ладно, – я решил попробовать подбодрить его, – если бы не мы, в этот поезд все равно кто-то, да попал бы. И кто его знает, что бы с ними было. А мы – команда сообразительная. Выкарабкаемся как-нибудь.

– С моей удачей – сомневаюсь, – он тихо усмехнулся.

Мда. Ну и настрой. Я присел рядом с ним.

– Да ладно, мы все здесь в одной лодке. Что такого могло случиться, чтобы так дискредитировать твою удачу по сравнению с нашей?

– Я вырос в деревне, тут, недалеко. Все детство мечтал свалить. Уехал в Хабаровск, как только исполнилось 18. Думал, открою свой бизнес, заработаю денег, семью вывезу. Ну и… Бизнес прогорел. Друга моего, соучредителя, вообще посадили. Я влез в долги. 3 года пахал на собственном складе грузчиком, чтобы отдать. В итоге остался ни с чем, а лучший друг винит меня во всех наших бедах. И, возможно, правильно делает. И вот, только я наскреб денег на билет домой, как попал в этот поезд. Готов поспорить, меня вы не переплюнете.

– Чушь. Удача тут ни при чем, – вдруг вклинилась Маргарита. – Неопытность. Возможно, нетерпеливость. Ни один человек не строил бизнес с первого раза. Успеха добиваются только те, кто отказывается признавать поражение. Говорю как вдова владельца многомиллионной компании, – с этими словами она бросила сигарету, затоптала ее каблуком и кивнула на выход. – Нина вернулась. Пойдемте.

Что ж, жизнеутверждающие речи ей определенно удавались лучше, чем мне.

– Вы идите, я вас догоню, – Нина выглядела на удивление сосредоточенной.

Желания спорить у меня не было, так что мы медленно двинулись вдоль багажных полок. Она догнала нас на середине вагона. Дмитрий шел впереди и, казалось, был преисполнен решимости – даже куртку расстегнул!

– Я попробую разобрать завал, – сказал он, когда мы вновь дошли до входа в почтовый вагон. – Вдруг наши захотят пройти в кабину. А то сейчас тут и впрямь небезопасно.

Он уже стоял возле коробок и принялся двигать особо шатко выглядящую гору. Я, было, дернулся помочь ему, но внезапно получил в проходе тычок в живот от Нины.

– Что ты… – начал было я.

Щелк. И вагон вместе с Дмитрием погрузился в темноту.

Щелк. И все вернулось на место. Все, кроме Дмитрия.

– Что ты сделала!? – я схватил Нину за руку.

– Я… Я не… Почему он исчез? Машинист же не исчез! А он… Почему он исчез?

– Что значит «не исчез»!?

– Я же проверяла! Я выключила свет в кабине с машинистом и потом включила обратно. Он остался на месте! Я… Я думала, Дима тоже не исчезнет, а значит, темнота не опасна. Я проверить хотела!

– Ты – что!?

– Да он все равно бы умер! Он начал рассказывать грустную историю. В фильмах после такого люди всегда умирают!

– Идиотка! Ты… Идиотка! – других слов я не находил. – Ты серьезно решила мерить происходящее киношными клише? Ты только что человека убила, понимаешь ты это или нет!?

– Я не хотела! Я думала, он не исчезнет! – она была готова расплакаться.

– Давайте-ка так, – Маргарита отстегнула пояс со своего пиджака и бросила мне. – Руки ей свяжи. Я с этой ненормальной дел больше иметь не собираюсь.

На этот раз спорить хотелось еще меньше, так что я послушно связал Нине руки за спиной двумя какими-то узлами. Оставалось надеяться, что она не умеет их развязывать. Потому что завязывать их не умел я.

– Прекрасно. Вперед, и так время потеряли, – сказала Маргарита, как только я закончил, и принялась лавировать между коробками.

Я послушно последовал за ней, таща за собой Нину. Не то чтобы она сопротивлялась – после произошедшего только молчала и смотрела перед собой невидящим взглядом. И хорошо. Хватит с меня приключений.

Все равно без Дмитрия мы продирались через этот вагон раза в два дольше. Когда мы наконец дошли до конца вагона, за нами рухнули несколько башен с коробками, закрыв собой свет от единственных горящих лампочек. Похоже, вернуться уже не получится.

Ребят мы застали в вагоне-ресторане. Они понуро сидели за одним из ближних столиков.

– А где Дмитрий? – первым делом спросил Виктор Сергеевич. – И зачем вы связали девочку? И… Полагаю, вы никого не нашли?

– Можно и так сказать. Нашли машиниста, но он мертв, больше никого. Мы официально одни здесь. А девочка – что ж, Виктор Сергеевич, я предлагаю вновь вернуться к вопросу о лишних людях. Потому что девочка убила Дмитрия.

– Хм… И при чем тут лишние люди?

– При том, что других людей в поезде нет, уж не знаю, почему. Значит, неоткуда было взяться четвертому за время нашего отсутствия. Я тоже припоминаю: их было лишь трое, когда мы уходили. А они, к тому же, все утверждают, что были тут уже давно. Кто-то из них врет, и я до сих пор не понимаю, зачем. Но подозреваю, что «лишний» напрямую связан со всем здесь происходящим. И с учетом ситуации я ставлю на Нину.

– Что ж, признаться, я тоже пришел к похожему выводу, – Виктор Сергеевич покачал головой. – Жаль Дмитрия… Давайте сначала сопоставим нашу информацию, а уж потом примемся играть в мафию. У нас тоже потери. Айдар пытался починить проводку и… Боюсь, он больше не дышит.

– Айдар?

– Бурят.

– Оу… – так стыдно мне никогда в жизни не было.

– Наши попытки вернуть освещение тоже ни к чему не привели. Свет гаснет последовательно. Лампа за лампой, вагон за вагоном, хотя любые тесты показывают, что все в порядке. Подозреваю, кстати, что это и привело к исчезновению остальных людей: они спали в своих вагонах в темноте, и когда все это началось – просто исчезли. Штабной вагон уже полностью погас, первая лампа в этом погаснет где-то… – он посмотрел на часы. – Сейчас.

Ничего не произошло. Я секунд десять смотрел на лампу, как вдруг она действительно начала мерцать, а затем погасла. Дальний тамбур погрузился во тьму.

– Я прикинул примерно, они гаснут раз в минут пять, при этом немного замедляясь с каждым разом. Но все равно выходит, что время, отведенное нам в этом поезде, довольно таки ограничено.

Я присвистнул. Это еще мягко сказано.

– Так какой план?

– А никакого! – физик невесело усмехнулся. – Я до последнего надеялся, что вы что-нибудь принесете. А так есть только одна идея. Нужно попробовать выйти наружу.

– В смысле, наружу? – возмутилась Маргарита.

– В прямом. Из поезда. Смотрите сами – здесь мы сделать ничего не можем. Если останемся, рано или поздно весь свет погаснет, и мы исчезнем, как Дмитрий и остальные. Значит, остается только один путь – наружу. Если у вас есть другие предложения, я с удовольствием выслушаю.

Следующие полчаса мы активно пытались родить эти «другие предложения». Получалось плохо. За это время погасли остальные лампы в вагоне-ресторане, так что мы переместились в соседний купейный вагон. Перед этим Маргарита успела прихватить из бара бутылку вина и теперь с нею не расставалась. Увы, но даже смена обстановки не пошла нам на пользу. Выходило только одно. Наш единственный шанс – попробовать выбраться из поезда. Скорее всего, снаружи тоже ничего нет – на это намекали вид из окна и из кабины машиниста. Можно было попробовать залезть на крышу и пройти по ней до хвоста поезда – вдруг там найдется что-то, похожее на выход. Что будет, если не найдется? Что ж, об этом я старался не думать.

В таком упадочном настроении мы приступили к самой трудной части обсуждения.

– Послушайте, – я снова взял слово, – нас осталось шесть человек. Трое из нас, – я обвел взглядом скептически настроенную Маргариту, обреченную Нину и грустного Максима, где-то потерявшего свой ноутбук, – под подозрением. Один из вас – не тот, за кого себя выдает. И, возможно, является ключом к разгадке всего происходящего. Давайте решать, что мы будем с этим делать.

– А с чего это только мы под подозрением? – вновь выступила Маргарита. – Мы не знаем, когда все это началось. Может, лишний появился среди вас еще задолго до того, как вы вышли из вагона? А теперь вы просто пытаетесь нас запутать. Вот ты, – она ткнула в мою сторону пальцем, – кто ты вообще такой? Ходишь, допытываешься до всех. Бросаешься обвинениями. А сам-то кто? Из всех присутствующих меньше всего я знаю только о тебе и о вон том громиле.

Признаться, ее слова меня смутили.

– Я? Да, в общем-то, никто, наверное, – я слегка замялся. – Обычный парень из столицы. Эколог. Только закончил вуз, съездил на свою первую инспекцию – и вот, я здесь. Сосед в купе храпел очень громко – это меня и спасло, видимо.

– Эколог, значит, – она усмехнулась. – Что ж, отлично вяжется с твоей привычкой лезть туда, куда не просят. Только я бы не слишком верила всем этим рассказом. Если кто-то среди нас и пытается скрыться, он не переломится придумать такой же. Нет, тут нужно что-то получше простых разговоров.

– И что вы предлагаете?

– Проверим на практике. Чего хочет тот, кто пытается скрыться? Вероятно, убить нас так же, как он убил всех остальных в поезде. Дадим ему возможность это сделать. Разобьемся на пары. Ты, эколог – со мной. Физик – с боксером. Студенты вместе. Ходим только такими парами. Если кто-то из нас вдруг исчезнет, оставшийся в его паре и есть убийца. Или что он там. Мысль понятна? И развяжите Нине руки уже.

– И ты хочешь пожертвовать одним из нас ради этого? – я опешил.

– Нет. Он же не дурак. Если убьет кого-то, тут же себя выдаст. Такая схема – гарантия того, что с нами ничего не случится. А большего нам и не нужно.

Продолжение и эпилог в комментариях.

Показать полностью
119

Вся нечисть. Часть 2

Спать расхотелось ещё больше. Макс поворочался на скрипучей раскладушке, пытаясь найти удобную позу для сна – но тот всё никак не приходил. Выругавшись про себя, он встал и пошёл на кухню попить воды.

Пока наливал в гранёную кружку из-под крана, рассматривал село через окно. Ночь была спокойной – где-то слышался одинокий лай собаки, шумел травой и листьями ветер, распевались сверчки. После пары жадных глотков он уже было собирался вернуться в комнату, как вдруг заметил что-то странное. Пытаясь понять, что именно вызвало его смущение, он вгляделся в поле, на которое выходило окно, ещё раз – и только когда облака на небе немного проредели, а на улице стало чуть бледнее, наконец понял.

Там, в поле, кто-то стоял. Даже не стоял – ходил. Неразличимая на таком расстоянии фигура медленно брела по траве, двигаясь в сторону леса. Выглядело это странно – кому из местных понадобилось посреди ночи ходить посреди поля, особенно когда пропадают люди?

Макс попытался различить, кто это, даже сбегал в комнату за фонариком, в надежде выбежать на улицу и догнать человека, но когда вернулся к окну, тот уже исчез. Ночь снова была тихой и спокойной.

– Какого… – протянул он, стараясь высмотреть фигуру – не могла она так быстро пройти через всё поле, если только не обладала скоростью болида. Но на улице так никого и не появилось, ни спустя минуту, ни спустя пять.

Плюнув на всё, Макс наконец вернулся в комнату и, стараясь не скрипеть пружинами, улёгся на раскладушку. Сон, на удивление, пришёл достаточно быстро. И только в тягучей дрёме, на задворках сознания, в голове Макса промелькнула – и сразу же исчезла – мысль о том, что ещё смутило его в фигуре.

Она шла, не приминая под собой травы.

***

Ранним утром Макса разбудил Саныч – наскоро позавтракав, выдвинулись к лесу искать совпадения с существующей нечистью. Воспоминания о ночном происшествии почти стёрлись, и Макс уже не различал, было ли это сном, или он действительно видел кого-то посреди ночи.

А может, померещилось?

– Всю нечисть, – методично говорил Саныч, обмазывая кору деревьев какой-то смесью и хмыкая, смотря на реакцию. – Можно определить по тем или иным признакам. Вся нечисть ведёт себя по-разному, но в целом, у каждой есть свои повадки, поведение. Следы, в конце-концов. Например, сейчас проверяем Егеря-отца – будь это он, деревья в округе были бы помолодевшими. Ему главное что? Правильно, природу сохранить всеми силами. А может из местных кто взял, да срубил старое дерево – вот и обрушил на себя гнев. Но нет, на него не похоже, – всматривался он, трогая руками один из тополей.

– А откуда… Откуда все эти повадки известны? – спросил Макс, попутно осматривая своё дерево. – Опыт?

– И опыт. Ну да, опыт по большей части, – бросил Саныч. – Бюро же вообще со времён НКВД работает. Некоторой нечисти по несколько сотен лет. Вот и тогда ездили такие, как мы, избавлялись методом тыка. Всё в архивах лежит, прячут всю документацию на секретных объектах. Потом, вроде, КГБшники этим начали заниматься. Ну и по сей день, то под тем, то под тем грифом “секретно” ходим. Ладно, пошли отсюда. Тут ничего, походу. Нужно к местным пойти, поспрашивать, особенно насчёт Никитишны.

Весь день провели за разговорами – обращались и к продавщице местного сельпо, и к старику, сидящему на лавочке на одной из улиц, и к молодой женщине, развешивающей бельё во дворе. Все как один заверяли, что пропаж раньше не было, в числе пропавших – древняя Никитишна и молодой парень из города, который переехал недавно, но мог просто уехать одним днём.

– Что-то тут неладно… – рассуждал Саныч, почёсывая подбородок. – Ладно парень, но чтоб старуха исчезла просто так? Она ж еле двигалась небось. Пошли их дома посмотрим.

Дома, на удивление, находились рядом – с краю деревни, одинокими монолитами покорно ожидали возвращения своих хозяев. Саныч излазил оба двора, но так и не нашёл ничего интересного.

Солнце уже затухало, теряясь за кромкой леса. Пора было возвращаться.

– Гадство, – размышлял Саныч по пути до дома. – Второй день торчим, и никаких зацепок. Ни ответа, ни привета.

Макс же жутко устал за день – хотелось поужинать и провалиться в крепкий сон, ни о чём не думая и не переживая.

Так и получилось – поужинали быстро, несмотря на то, что Саныч в этот раз разговорился с хозяином дома, выслушав множество рассказов о том, как живёт Роговино, и почему этот край самый красивый чуть ли не во всей России. Макс с трудом слушал их разговор, пытаясь понять смысл диалога, но как только они пошли спать и голова Макса коснулась подушки, он отключился.

Проснулся он посреди ночи. Вновь нестерпимо хотелось пить. Полежал немного, в надежде что получится уснуть вновь – но организм настойчиво требовал воды. Выходя из комнаты, Макс бросил взгляд на кровать Саныча – та пустовала.

Набрав воды, Макс по привычке взглянул в окно – и заметил Саныча, стоящего поодаль от дома и курящего сигарету. Тот не увидел его, стоя в полоборота, и, судя по всему, курил уже не первую. Макс допил и уже собирался идти спать, как вдруг заметил деталь, которая мгновенно сбила все остатки дрёмы, заставив его оцепенеть.

Саныч курил сигарету с другой стороны.

Тёмно-оранжевый, посреди бледного цвета луны ставший бурым, фильтр, едва тлел на конце сигареты. Будто почувствовав, что Макс спалил его за столь глупым занятием, Саныч повернулся к окну.

И улыбнулся.

Саныч никогда не улыбался так широко. Зрачки Саныча никогда не были настолько чёрными. И Саныч точно никогда не двигался, вывернув ноги в разные стороны так, будто бы позабыл, как ходить.

– Саныч… – протянул Макс, не в силах пошевелиться, наблюдая за тем, как что-то, имитирующее Саныча, медленно подходило к окну с той стороны.

– Тихо, – раздался позади знакомый голос. – Я сзади. Вот он, говнюк. Не оборачивайся только.

– Я не…

– Оконник. Чуть опаснее по степени, чем назревающий, но ничего. А то я думал, почему никаких следов активности. Эта тварь появляется под окнами посреди ночи, имитируя знакомых людей. Но при этом специально что-то делает не так – как если бы ты увидел, как мужик идёт по снегу, не оставляя за собой борозды. А как только чувствует, что жертва осознала, что она – не человек, начинает преследовать её. Сейчас главное не отворачиваться. Если отвернёшься, потеряешь с ней контакт, когда она тебя выбрала – убьёт. Стой ровно, не бойся.

– Ч-что делать? – Макс паниковал. Оконник тем временем подошёл вплотную к стеклу и продолжал улыбаться – рот растянулся от виска до виска, обнажая Максу зёв, полный каких-то мерцающих игл.

– Сейчас слушай внимательно. Он по большей части имитатор. Если ты вступил с ним в контакт, то единственный способ ликвидировать его – ликвидировать себя.

– В-в каком смысле? У-убить?

– Да. Вытяни в сторону правую руку.

Макс послушался – и протянул её в неизвестность, не отрывая взгляда от существа по ту сторону окна. Ладонь захолодило, а затем он почувствовал, что держит в руках что-то увесистое. Поднеся руку к лицу, он увидел, что держит в руках пистолет.

– С-саныч, я не…

– Тихо. Смотри, – рука Оконника по ту сторону расщепилась, раскрывшись как бутон, перемоталась мясными узлами – а затем в ней тоже появился ТТ, такой же, какой был у Макса в руках. – Он повторяет. Проблема для него лишь в том, что пистолет заряжен, но у тебя не взведён курок. У него – взведён.

Макс попытался рассмотреть, пока вдруг не понял, что по щекам одна за другой катятся слёзы. Оконник по ту сторону тоже начал плакать – капли, стекающие по его раскрытому в улыбке лицу, оставляли тёмные борозды.

– Не ссы. Сейчас ты подносишь пистолет к виску и стреляешь. Доверься мне. Только не зажмуривайся, понятно? Иначе убьёшь и себя, и меня – во второй раз он будет копировать всё до идеала, и больше так не получится.

– Я… Я не могу, – прошептал Макс, наблюдая как Оконник, продолжая излучать свет из раззявленной пасти, внимательно наблюдает за его движениями. – Мне страшно… Мне…

– Сейчас или никогда, Максим, – голос Саныча сзади был неумолим. – Поверь, всё будет в порядке. Просто подведи к виску – и жми на спусковой крючок. Понятно?

– П-понятно.

Макс вдохнул поглубже, дрожащей рукой приставил пистолет к голове.

– Давай!

И, глядя на копию Саныча в окне, выстрелил.

Пистолет в его руке щёлкнул.

С улицы грохнуло, а затем раздалось завывание, переходящее в шипение – тварь упала на землю, пропав из видимости.

– Не зря огнестрел брали, – хлопнул его по плечу Саныч и побежал наружу.

***

Землеград был то ли маленьким городком, то ли вовсе посёлком городского типа. Неприметные серые улочки, сейчас занесённые снегом, старые одноэтажные бараки, смурные люди, спешащие по своим делам – городок словно всем своим видом показывал, что новоприбывшим тут не рады, в надежде выдавить непрошенных гостей массивными стенами как выскочивший прыщ.

На выданные бюро деньги сняли скромно обставленную двушку в одном из бараков – из щелей поддувало, окна не мыли уже давно, старая мебель угрожающе шаталась и скрипела, но для недолгого выезда вполне хватит.

В Землеград их отправили в начале декабря – ничего толком не объяснили, сказали лишь об “увеличенной активности”. Дело было плёвым – изучи местность, выяви, что это за активность, да передай данные в бюро.

– Сонные они тут все, – протянул Саныч, доставая очередную сигарету и бросая косые взгляды на прохожих, пока они с Максом шли по улицам, осматривая городок до наступления темноты. – Как мухи.

– Или как зомби, – добавил Макс. – Что ищем-то?

– Всё, что выделяется. Надо в местную администрацию зайти, побеседуем с их главой. Пресс-карты есть, за журов сойдём. Дальше уже выявим, что да как. Пошли, – и, отбросив бычок в сторону, зашагал к главной улице.

Глава администрации Землеграда, сухой мужчина с желтоватым цветом кожи, представившийся Евгением Анатольевичем, встретил их неприветливо. Ёрзал на месте, смотря в стену белесыми невзрачными глазами, монотонно бубнил будто заготовленные ответы.

– Хорошо живём. Всё у нас хорошо. Работа есть, скотобойня пашет. Нечего тут снимать. Всё как у всех, – будто выдувал он пузыри из-под толщи воды, настолько глухой и невзрачной была его речь. – Людей можете поспрашивать – все в Землеграде рады. Скоро праздник, готовимся постепенно. Ничего интересного для вас нет. А теперь простите, работать надо.

В квартиру возвращались со смешанными чувствами – стоило бы походить ещё, поискать зацепки, но бетонные пятиэтажки уже давно заслонили собой солнце, спустив на город темень и метель.

– Да схерали они все такие неприветливые? – размышлял Саныч с сигаретой в зубах, обходя сугробы. – Что к прохожему подойдёшь – потупит и дальше двинет, что этот… Обычно когда журы в провинцию приезжают, им чуть ли не экскурсию устраивают, а тут словно выгонят на днях. Ты идёшь? – за разговором подошли к подъезду.

– Я… Я тут пока постою. Подышу немного, – ответил Макс. Саныч бросил что-то в стиле “ну дыши” и зашёл в дом.

Макс же остался на улице совсем не ради свежего воздуха. Посреди тёмного двора на качелях качался ребёнок. Вспоминая случай с Оконником, Макс постарался заметить в его поведении что-то странное – но нет, судя по всему, это был просто десятилетний мальчик, зачем-то играющий во дворе поздним вечером. Немного замешкавшись, Макс решил подойти.

– Привет, – бросил ему, когда подошёл к качели. Тот сразу остановился и с недоверием начал осматривать незнакомца. – Максим, – Макс протянул ему руку. Мальчик посмотрел на неё пару мгновений, но всё-таки пожал.

– Егор.

– Приятно познакомиться, Егор. А ты чего в такое время тут один?

– А я домой не хочу. Мама с папой со мной не разговаривают.

– В смысле?

– Ну вот так. Раньше всё хорошо было, папа меня на машине даже катал, а потом раз – и всё! Они какие-то тихие стали, мама почти не говорит со мной, даже уроки со мной не делает. Хотя раньше за двойки ругала, а сейчас не ругает даже.

– Может, они поссорились?

– Мама с папой никогда не ссорятся. Они теперь просто сидят по вечерам и молчат. И мама готовить стала невкусно, а денег на чипсы у меня нет.

– А учительнице ты об этом говорил? Или бабушке? Есть у тебя бабушка?

– А они все такие. И Ларисванна, и бабуля, и у Гоши, друга моего, тоже. Осенью всё нормально было, а потом стали молчать. А вы кто? Я вас тут не видел раньше.

– Я журналист, с коллегой приехали, репортаж про вас снимать. У вас есть что в городе интересного?

– Не, скукота. Может, поэтому и замолчали все, – Егор призадумался. – Вообще пацаны говорили, что у нас на заводе, который этот, скато…

– Скотобойня?

– Во! На ней коровы болеть стали. Ну не на ней конкретно, у нас там ещё коровник рядом. И там короче молоко будто красным стало а ещё коровёнок странный родился! И что врачей с района ждали, но те так и не приехали. Но пацаны у меня часто врут – Костя говорил, что ему в жевачке наклейка с голой тётей попалась, прикиньте? А ещё что ГТА про наш город вышла. Только ни то ни другое не показал. Врун, короче.

– Точно врун, – улыбнулся Макс. – Слушай, давай я тебя домой провожу? А то холодно уже становится, замёрзнешь тут. А завтра ещё с тобой поговорим, я вот в этом доме живу, – обернулся он и показал на строение.

– Давай! – Егор спрыгнул с качелей и подошёл к нему. – Я, кстати, в соседнем. Тогда я дома лучше в компик поиграю, я сталкера недопрошёл.

Жил Егор на втором этаже серой пятиэтажки, ближайшей к их бараку. Дверь открыла полноватая женщина. Макс было начал объяснять, где познакомился с Егором и кто он такой, но та просто пропустила сына в квартиру, посмотрела на него – даже сквозь него – абсолютно незаинтересованным взглядом, и закрыла дверь.

– Нагулялся? – встретил его дома Саныч за кухонным столом. Перед ним были разложены кнопочные телефоны, которые обычно использовались для связи с бюро. – Прикинь, тут такая глухомань, что связь не ловит совершенно. Вот, ковыряюсь, может что починю.

– Слушай, Саныч. Я тут с пацаном мелким познакомился, Егором звать. Говорит, тут все взрослые недавно будто отрешёнными стали – еле двигаются, ни на что не реагируют. Ещё что-то про коровник сказал, мол у них он на скотобойне есть, и там какая-то хрень произошла по слухам. Может, завтра наведаемся?

– А давай, – согласился Саныч, поджигая очередную сигарету. – Адрес этого коровника есть? А то чую, местный городовой нас пошлёт на три буквы.

– Вот тут не узнал.

– Ну тогда завтра снова встречаемся с пацаном – когда он там со школы, после обеда наверное возвращается? И пусть нас ведёт. Глядишь, найдём в чём причина.

На том и порешили.

Утром продолжили разбираться со связью – но всё зря, ни мобильники, ни специально взятая на крайний случай рация не ловили радиоволны.

– Бюро, ответьте, – говорил Саныч в приёмник. – Отряд зачистителей двенадцать, приём. Как слышно?

Слышно было никак.

О Егоре вспомнили уже ближе к вечеру – сгущались сумерки за окном, на городом мушками вновь роилась метель. Макс выбежал на улицу – мальчик нашёлся на том же месте, что и вчера.

– Привет! – поздоровался с ним, подойдя поближе. Егор сначала присмотрелся, а затем расплылся в улыбке.

– Привет, дядь Максим.

– Слушай, Егор. А ты можешь меня и друга моего провести к этому вашему коровнику? Больно хочется оттуда сюжет снять?

Мальчик призадумался, но уже через мгновение хитро прищурился и протянул руку.

– Тогда с вас три пачки чипсов. И кола ещё. По рукам?

– Замётано, – пожал Макс руку.

Скотобойня находилась на окраине города. Пурга уже разбушевалась, нещадно заметая дороги, автомобили, дома – на расстоянии пяти метров почти ничего не было видно. Егора, казалось, совсем не смущали погодные условия – он вёл их между улиц, петляя по знакомым переулкам и сверяясь со знакомыми только ему домами.

– Как мама? – громко спросил Макс, кутаясь в капюшон от всепроникающего ветра. – Стало лучше?

– Не! – бодро ответил Егор, продолжая идти вперёд. – Ни она, ни папа так и не говорят нормально. Они же станут нормальными? – внезапно обернулся он к Максу и посмотрел на него как-то серьёзно. – Я скучаю. Раньше я думал, что мама пилит, и у себя закрывался в компик играть, но сейчас – лучше бы пилила. Сталкер надоел уже.

– Всё нормально будет, – успокоил Макс. Взглянул на Саныча – тот незаметно кивнул. – Бывает такое, что родители обижаются. Наобижаются и перестанут.

– Ну ладно тогда, – повеселел Егор. – А то одному грустно. И скучно. Даже со Сталкером.

За разговорами дошли до массивного цеха, что возвышался громадиной над остальным городом. Егор уже было повёл к главным воротам, как вдруг остановился.

– Что такое? – спросил Макс, а затем вгляделся вперёд. Там, на фоне разбушевавшейся метели, отчётливо проглядывались силуэты.

Люди. Толпа людей безмолвно стояла перед ними, не двигаясь с места, но и не давая пройти вперёд. Макс попытался рассмотреть лица – все они были какими-то отрешёнными, бледными, будто промёрзшими на морозе.

– Что за херня? – выругался Саныч, но никто не удостоил его ответом.

А затем во вьюгу проник другой звук.

Сначала Максу показалось, что это воет ветер – но звук становился всё громче, пока наконец не перерос в отчётливое мычание.

Толпа расступилась, и из неё вышло оно.

Ростом под три метра, существо, издали напоминающее человека, но с коровьей головой, покоящейся на плечах. Именно оно издавало протяжное мычание, при этом не открывая рта. Существо секунду постояло на месте – а затем подняло свою длинную руку и указало на них пальцем.

Толпа дёрнулась, зашевелилась, и единой волной начала наступать.

– Гадство! Бежим! – Саныч одёрнул Макса, завороженного уродливым великолепием твари. Та, казалось, смотрела своими чёрными бусинками прямо в его душу, продолжая мычать.

Макс очнулся – схватил на руки уже хныкающего Егора, и они побежали назад. В темноту улиц, лабиринты переулков, перекрестия дорог. Туда, где их не найдёт безумная толпа под предводительством чего-то жуткого.

– Стоять! Налево! – крик Саныча раздался вновь. Макс вгляделся – новая толпа наступала уже спереди, стараясь взять в кольцо, окружить. Они махом перемахнули через покосившийся штакетник одного из частных домов и побежали по сугробам. Хозяин дома, очкастый пенсионер, вышел за ними прямо в майке-алкоголичке, невзирая на холод. В руке у того Макс успел заметить кухонный нож.

Егор рыдал у Макса в руках, подвывая, пока они с Санычем бежали по участкам. Снег забился в ботинки, Макс взмок; подумалось, что ещё немного, и он упадёт, не в силах встать.

– Сюда! – крикнул Саныч, стоя рядом с каким-то сараем. Толпа отстала – появилась возможность спрятаться. Макс из последних сил ввалился в постройку, и Саныч закрыл за ними дверь.

Первую минуту тяжело дышали, стараясь успокоиться. Егор тихо всхлипывал.

– Это…

– Коровомор. Ублюдки! Мрази! – Саныч внезапно разозлился, ударил кулаком по деревянной балке. – Летальная степень! Какого хрена они нас сюда заслали? Мы нихера сделать с ним не можем! Ни! Хе! Ра!

– К-коровомор? Летальная степень?

– Да, – Саныч немного успокоился. Сел на охапку сена, снял с головы шапку. – Очень редкая нечисть. Появляется в местах сельскохозяйственных угодий. Сначала коровы себя начинают плохо чувствовать – блюют, мясо гниёт, молоко с кровью появляется. А затем у одной из них рождается эта тварь. Причём растёт максимально быстро, буквально по дням. Небось вчера ещё с метр ростом бегала.

– А люди…

– Он как инфекция. Передаётся на контактирующих. Словно бешенство. Коровье, если удобно, – Саныч зло усмехнулся. – У тех разум затуманивается, они продолжают выполнять механические действия, но едины разумом и подчиняются ему. Он, видимо, говнюк, почуял что мы идём по его душу, и решил нас устранить. А мы ещё думали, чё люди такие вялые – ага, млять. Они ж тут половиной города небось на этой скотобойне трудятся, ещё с половиной и контачат. Вот и похерило всех.

– А почему… Почему мы тогда не заразились? Или вон, Егор? – Макс показал на совсем притихшего мальчика. Тот стоял в стороне и внимательно слушал их разговор, боясь пошевелиться.

– Детей эта хрень не бациллизирует. Не спрашивай, почему – не знаю. А мы тут всего пару дней, банально не успели подцепить эту хрень. Так или иначе, если он пустит свою заразу дальше, у нас полстраны будут поклоняться культу коровьей башки и резать неугодных. А потом сдохнут в один день от истощения. Твою мать! – Саныч ударил рукой об пол, и тут же осёкся.

С улицы послышалось мычание и хруст снега под десятками подошв.

– Его… Не победить? – Макс тяжело сглотнул.

– Тем, что у нас есть – нет, – отрезал Саныч. – Нам либо выбираться, либо…

Раздался хруст. Сарай заходил ходуном. Отовсюду начали раздаваться удары – казалось, ещё немного, и толпа сложит строение пополам, как карточный домик.

– Твою мать! – Саныч встал с земли, начал обеспокоенно ходить по помещению. Бросил взгляд на вновь начавшего плакать Егора – и тут же серьёзно взглянул на Макса. – Вспомнил.

– Ч-что? – от его взгляда Максу стало не по себе.

– Чистое дитя. Непорочное, испившее только молоко матери. Как единая непорочная жертва ради отсрочки мора.

– Ты не…

– Это наш единственный шанс. Мы не изгоним его полностью, скорее всего он вернётся, когда изопьёт все соки, но… Тогда мы уже будем готовы. Ему просто нужна чистая непорочная жертва, причём выданная спокой…

Договорить Саныч не успел – в лицо ему прилетел кулак.

– Ты совсем охренел?! – Макс заорал, по лицу его струились слёзы. – Это ребёнок, Саныч! Ребёнок!

– Я знаю, – припав на одно колено, ответил тот. – Но либо он, либо все мы. Либо весь город, район, а может быть и область.

– Д-дядь Максим? – Егор уставился на Макса полными слёз глазами. – О чём он? Вы же не станете…

Раздался треск дерева – и одна из дверных досок выломалась, обнажив безэмоциональные лица людей, что голыми руками отрывали куски от сарая. Там, среди них, возвышалась фигура, ожидающая, пока путь будет открыт.

– Муууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууу…

– Дядь Максим, я не понимаю… – Егор зарыдал. Толпа уже пролезала в образовавшуюся щель, расширяя её.

– Муууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууу…

– Решай, Макс, – подал блеклый голос Саныч сзади. Сарай трясся.

– Муууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууу…

– Дядь Максим…

– Муууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууу…

– Хватит! Забирай его!

Мычание мгновенно стихло. Остановилась толпа, замерев в тех же позах, но уже не пытаясь проникнуть к ним. Секунда – и люди начали исчезать из щели, втягиваясь наружу.

Макс подошёл к Егору, взял того, в ужасе молчащего, за руку – и открыл дверь.

Коровомор стоял прямо перед ними – молча оценивал их свысока, будто примеряя, стоит ли доверять. Затем изломистыми движениями нагнулся, протянул вперёд кривую руку.

Макс, не смотря Егору в лицо, взял того за плечи – и подтолкнул к существу.

На миг показалось, что ничего не изменилось – но Макс тут же увидел, как Егор беззвучно срастается с телом Коровомора, утопая в том, будто свалился в чан с молоком. Вот исчезла одна рука, затем погрузилась часть лица, закатились глаза – и спустя пару мгновений тот исчез полностью, растворившись в теле твари без остатка.

Коровомор выпрямился, засверлил Макса чёрным, как ночь, взглядом своих мертвецких глаз-бусин – и молча кивнул.

Тут же налетел очередной порыв ветра, застлав снегом всё вокруг. Россыпь хлестала по лицу, залезая в глаза, нос, и уши. А когда порыв ветра стих, Макс увидел, что ни толпы, ни твари больше нет.

Он упал на колени и беззвучно зарыдал.

***

На станции “Мощенск” стояли сорок минут. Саныч чуть ли не силой вытащил Макса на перрон – “проветримся”.

– Пошли, бабок поищем. Жрать охота, может пирожки какие будут, – и зашагал вдоль поезда. Макс, пересилив желание войти обратно, попёрся следом. – Слушай… Я понимаю, что тяжело. Но это нужно было сделать. Пацан, считай, спас целый город, а может и больше. Не бери на себя.

С Землеграда возвращались на поезде – местные будто и не заметили ничего странного, словно лишась памяти на короткий срок. Перед отъездом Макс увидел объявление “Пропал ребёнок” с фотографией Егора – в груди тогда защемило так, словно проткнули рогами.

Он так и не решился зайти к его родителям.

А даже если и зашёл бы – что сказал?

– Иногда мы вынуждены идти на такие жертвы. Работа такая, – флегматично вещал Саныч, куря сигарету и высматривая торгашек. – Да и кто он тебе, если разо…

– Заткнись.

Саныч обернулся – Макс стоял, сжав кулаки до белых костяшек, и смотрел на него исподлобья.

– Он ребёнок, Саныч. Играл в комп, гонял с друзьями, боялся одиночества. Как и многие другие дети. Но заслужил он того, что случилось? Заслужил быть проглоченным этой тварью? Заслужил? Скажи мне? А?

Макс взял Саныча за грудки и выкрикивал ему слова прямо в лицо. Плевать, уволят или что похуже – он не посмеет обесценивать жертву Егора ради него. Ради них.

– Успокойся, – отступил Саныч назад. – Я всё понимаю. Прости. Я не хотел быть резок.

Макс отступил, выдохнул. Саныч достал из пачки ещё одну сигарету и протянул ему.

– На, легче станет, – поджёг. Макс затянулся неумело, закашлялся. – Думаю, ты готов.

– К чему?

– К правде, – Саныч закурил новую уже для себя. – Бюро не изучает нечисть.

– В смысле?

– Ты думаешь, откуда я вспомнил про то, что пацанёнка можно принести в жертву? Архивы? Ага, млять, – затянулся, выдохнул. – Бюро – бывшая лаборатория. Все, кого мы устраняем – объекты, разбежавшиеся по территории страны. И мы…

Макс ударил резко, с силой. Саныч упал на бетон, закашлялся, сигарета укатилась в сторону.

– Да ты охре…

– То есть мы! Вы! Виноваты в его смерти! Мы сейчас просто исправляем ошибки каких-то идиотов, из-за которых мрут дети! И ты говоришь мне это так спокойно?! Знал бы с самого начала, никогда бы к вам не пошёл! Лучше б убили нахер! Сука! Сука! – Макс орал, кричал во всё горло, с надрывом.

– Ты с самого начала должен был, – тихо проговорил Саныч, вставая. – Твой отец…

– Что? – Макс застыл, взглянул на него с яростью. – Что мой отец…

– Тоже изучал нечисть. Был штатным сотрудником. Ставили опыты. И его отец, я уверен, тоже. Нечисть разрабатывалась для защиты – если бы америкосы пришли к нам с бомбами, мы бы ответили таким психотропным оружием, что им бы и не снилось. Но видишь, как вышло. И не думай, что ты один такой в белом пальто! Мы все повязаны в этом по уш…

– Саныч, – тихо прервал его Макс на полуслове, показывая за спину. Саныч развернулся – и оцепенел.

Их пассажирский поезд расщеплялся на части. Буквально исчезал в свете солнечных лучей, редея посреди воздуха.

– Какого…

И тут Макс услышал. Услышал звук, преследовавший его в ночных кошмарах. Услышал то, что надеялся не услышать больше никогда.

Ооооооооооооооооооооооооооооооооооооооммммммммммммммммммммммммм.

Поезд тем временем исчез полностью, растворился в бледном нарастающем свете декабрьского солнца. Свет теперь пробивался везде – из прорех между плотным строем деревьев, из окон крошечного станционного вокзала.

И с конца перрона.

– Это он, – на выдохе сказал Макс, наблюдая как многорукая чёрная многорукая фигура, на которую было тяжело смотреть без рези в глазах, ломано двигается по направлению к ним, а снег вокруг неё испаряется с шипением. – Марев.

Он оцепенел, не в силах сдвинуться с места. Вот он, конец.

Саныч достал из внутреннего кармана куртки какую-то книженцию, вытащил рацию, взглянул на неё, выругался, и откинул в сторону. Затем схватил Макса за плечи.

– Слушай сюда. Сейчас ты спрыгиваешь с перрона и бежишь по направлению, куда мы ехали, понятно? Доберись до бюро – на попутках, ещё как-нибудь, мне плевать. Сообщи, что нечисти стало слишком много, и что эта тварь вернулась.

– А-а т-ты? – Макс дрожал всем телом, с трудом различая силуэт напарника в резком свете, заполонившем всё вокруг.

– А я его задержу, – Саныч усмехнулся, посмотрел на него серьёзно. – Давай, вперёд. Щас испытаем на нём языческий молитвослов, запоёт как миленький. Пошёл!

И столкнул его вниз.

Макс упал, резко поднялся, взглянул ещё раз на Саныча – тот кивнул с грустной полуулыбкой.

И побежал.

– Да не троне меня Даждьбоже, да услышит зов и молитву мою. Да осветится путь мой, да будет всегда…

За спиной раздался крик – раздирающий, безумный. Слёзы скатывались по глазам Макса, развевались по ветру, терялись на змеях рельс. Крик продолжался долго, протяжно.

А Макс продолжал бежать.

Вся нечисть. Часть 2
Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!