В недоумении я проверил получателя и увидел своё имя, свою фамилию и верный адрес квартиры, в коридоре которой замер с наполовину стянутым ботинком. Что ж, этот конверт определённо нашёл своего получателя, преодолев половину мира и очутившись на окраине не самого большого российского городка. Вот только…
В моей голове закрутились шестерёнки, разгоняя уже порядком заржавевший маховик памяти. В этом городе жила моя тётя по маминой линии, тётушка Рози. Не знаю, какое у неё было полное имя, поскольку всегда только так её и называл, но помню, как любил в бесконечно далёком детстве проводить время у неё в гостях. К огромному сожалению, не так часто мне доводилось у неё гостить, меньше десятка раз, думаю, но всколыхнувшиеся сейчас воспоминания наполнили меня приятным ностальгическим теплом, чуть не растопившим содержимое слёзных желёз.
Стряхнув один ботинок и напрочь забыв о втором, я, не отрывая взгляда от письма, прошёл на кухню и сел за стол. Сколько лет прошло с последней нашей встречи? Сколько мне тогда было? Десять? Двенадцать? Точно не больше. Ещё до института я несколько раз разговаривал с ней по телефону, а потом взрослая жизнь, гулянки, девчонки… Ну и как-то постепенно воспоминания эти поблёкли, утрамбовались на нижние слои памяти под весом новых впечатлений и событий.
А теперь вот какой-то Марк Рубинс из города моей тёти прислал мне письмо… Не к добру это. В груди предательски защемило.
Я взял нож и аккуратно разрезал кромку, достал пачку сложенных пополам листов и развернул. Первые же строчки подтвердили мои опасения, я на несколько мгновений отвлёкся от бумаг, сдерживая и переваривая эмоции, взорвавшиеся внутри и грозившие вот-вот выплеснуться наружу.
И что мне стоило хоть иногда ей звонить... Или хоть писать.
Ладно! Прошлого не вернёшь. Я встрепенулся, встряхнулся и углубился в английские слова, которые учил с детства.
В письме нотариус моей тёти Марк Рубинс уведомлял, что я упомянут в завещании покойной Розалинды Уайтфилд и мне надлежит (если, конечно, я пожелаю) прибыть на его оглашение пятнадцатого сентября, а это-о… уже через шесть дней! Ужас! Мне визу-то оформят так скоро? Так, ладно, что там ещё… Ага. Прощание состоится за день до оглашения. Если получатель сего уведомления желает лично присутствовать на этих событиях, то ему, то бишь – мне, следует незамедлительно прибыть в консульство с этими бумагами для скорейшего оформления визы и оказания содействия в доставке моей горюющей личности в пункт назначения. Далее шёл перевод всего вышепрочитанного – я его пропустил, а в конце какие-то документы и заявления, которые, видимо, и нужны были в консульстве.
Я глянул на часы. Хм, начало одиннадцатого, наверное, уже поздновато туда ехать, завтра с утра двину. Ещё бы как-то с работы отпроситься на недельку…
Да, я собрался ехать. И даже ни секунды не сомневался. Как только я понял, в чём дело, сразу решил, что должен попрощаться с тётей, отблагодарить её за все те прекрасные мгновения детства, которые она подарила. Она была хорошей. Доброй и ласковой. Любила меня, несмотря на мой задиристый характер, любила проводить со мной время, возила по разным интересным местам, а часто мы просто гуляли. Выезжали в какой-нибудь парк и гуляли там, а она рассказывала мне про цветы, которые мы встречали.
О! Она очень любила цветы! И больше всего – розы. Иногда складывалось ощущение, что она ими буквально живёт. А какой у неё был сад! Это даже не сад, а произведение искусства. Невероятная красота! Столько роз в одном месте я больше не видел нигде в мире. Наверное, там были все существующие виды роз, а может, и ещё несколько видов, выведенных лично ей. Во всяком случае, я не удивлюсь, если такие были.
Я всегда восхищался её садом, любил проводить время под сенью множества арок, оплетённых опасными шипастыми стеблями, с которых свисали нежные и прекрасные цветки. А какой там стоял аромат, м-м-м! Не сильный и приторный, а нежный и многогранный, будто слегка меняющийся в зависимости от порывов ветра. Помню, там всегда было очень много пчёл и шмелей, но я их не боялся, ведь они просто работали, собирали пыльцу и улетали. Я наблюдал за ними, но не трогал, не мешал, и они не обращали на меня внимания. И куда ни глянь – цветы. Большие, средние и маленькие. Красные, розовые, белые, жёлтые, бордовые, разноцветные. Множество оттенков и смешений, одни увядали, и им на смену приходили другие, практически никогда не прерывая этот цветочный хоровод.
Хорошо там было. Эх… Интересно, изменилось ли что-то за эти годы. Очень сомневаюсь, что тётушка Рози изменила своё отношение к цветам, но вот были ли у неё силы, чтобы ухаживать за садом и поддерживать его в подобающем виде? Помню, в детстве я всегда думал, что её имя и такая сильная любовь к розам неспроста похожи, что существует некая связь, и сейчас с теплом в душе подумалось, что свой сад она точно не бросила бы, в каком бы состоянии ни была.
И тут вдруг меня осенило! Кто же теперь присмотрит за цветами?! Что будет с её садом? У неё ведь не было своих детей, насколько я знаю. Ну, тогда не было. Может, потом появились, конечно, но она так сильно любила своего погибшего мужа, что я очень сомневаюсь, чтобы она с кем-то ещё связала свою жизнь. Ну да откуда мне знать, правда? Всё может быть в этом мире, жизнь – штука непредсказуемая. В любом случае, оставались ещё родственники по линии мужа, в том числе и племянники. Может, кто-то из них возьмёт уход за садом на себя? Очень на это надеюсь…
Снова глянув на часы, я немного ошарашенно констатировал, что проностальгировал добрых сорок минут, и теперь уже и маме звонить поздно. Ей, наверное, тоже письмо отправлено, но раз она сама не позвонила, значит, ещё не дошло. Сейчас они с папой уже наверняка спят, у них там практически полночь, позвоню завтра.
С этими мыслями я отложил бумаги, достал вчерашние макароны и пару сосисок и засунул всё это в микроволновку. Поздновато для ужина, но голодным ложиться спать ещё хуже. Нахлынувшая ностальгическая грусть заставила достать из холодильника початую бутылку дешёвого, но на удивление достойного кьянти и наполнить рубиновым цветом объёмный бокал. Получилось многовато для позднего вечера буднего дня, но где наша не пропадала, верно? Тем более, повод более чем достойный.
Насытившись и помянув добрую тётушку, я лёг в постель и практически сразу провалился в сон, такой глубокий и спокойный, какие меня давно уже не посещали.
Утро выдалось неоднозначным и принесло разные эмоции, но в основном негативные. Для начала я посрался с шефом, который наотрез отказался отпускать меня хоть на неделю, хоть на две, да хоть на день. В итоге я психанул и пригрозил ему увольнением. Своим, конечно, не его… В итоге Аркадию Сергеевичу не осталось других вариантов, кроме как скрепя сердце принять мои условия и оформить отпуск за свой счёт, так как достойных вариантов на мою вакансию за мою зарплату у него всё равно не было.
Затем я сильно расстроил маму. Не специально, конечно, просто нужно было сообщить ей эту новость и узнать, поедет ли она со мной. Если бы я ей не рассказал про тётю Рози и уехал бы на похороны, она всё узнала бы потом из письма и наверняка сильно бы на меня обиделась, а оно мне надо?.. В общем, мама попричитала, пустила скупую слезу, повспоминала немного и отказалась от поездки. Но я её понимаю и полностью поддерживаю! Ей сейчас вообще не до того, она болеет и проходит лечение – мало того, что у неё процедуры раз в несколько дней, так и все эти дороги и сопутствующие переживания ей могут только навредить. Пусть сидит дома, ни о чём плохом не думает, а я ей потом всё расскажу в самых радужных тонах.
В общем, решив насущные проблемы, я наскоро выпил две кружки кофе (ох, зря!) с шоколадкой, схватил бумаги и помчался в консульство, благо до соседнего города, в котором оно находилось, всего пара часов пути.
Спустя два дня, сидя в кресле самолёта, пролетающего над Атлантикой, я вспоминал тот сумасшедший аврал, в котором жил с того утра и до сегодняшнего вечера, когда наконец поднялся на борт. Самым первым и не требующим никаких отлагательств делом, которым я занялся по прибытии в консульство, – был срочный поиск туалета, ибо я уже практически рыдал от переполнявших меня чувств. Весьма болезненных, надо сказать.
Сам приём, к счастью, прошёл довольно быстро и без заморочек. Работник консульства посмотрел бумаги, что-то проверил, задал несколько вопросов и дал список документов, которые необходимо донести. До завтра!.. Ну, то бишь уже вчера. Ну я и поехал их собирать.
Сначала на работу за справкой и документально оформленным и заверенным отпуском. Аркадий Сергеевич был недоволен и пытался закинуть удочку на предмет ненужности для меня всего этого мероприятия, но я остался непреклонен и был послан далеко и надолго, а именно – в бухгалтерию. Пока нужные документы готовились, занялся срочной сдачей и передачей своих дел. Закончив тут, помчался сначала в банк, а потом и домой на поиски оставшегося из списка. В общем, к вечеру я был готов к повторному визиту в консульство и с утра туда и направился.
В этот раз я был умнее и кофе дома пить не стал. После приёма, затянувшегося сегодня несколько дольше, с визой и билетами на руках, я со спокойной душой, немного наконец выдохнув и расслабившись, зашёл в кофейню, где и позавтракал, и кофе выпил. До вылета было полтора дня, собраться успею, но вот вылетать предстояло из Москвы, а до туда ещё добраться надо. К счастью, нашлись свободные места за приемлемую цену на проходящий поезд, и, оформив покупку, я прикончил свой завтрак и отправился домой собирать вещи, так как уже ночью предстояло начать путь в далёкую чужую страну, где ждала меня на последнее свидание тётя.
Вот, в общем-то, и всё. Утром уже был в Москве, пошатался по городу, добрался до аэропорта, оформился на рейс одним из первых, подремал в зоне ожидания и вот он я, лечу в Америку.
Что интересно, билеты, как и виза, не стоили мне ни копейки. Видимо, за всё платила принимающая сторона. Это было приятно, хоть и непривычно. На руках был ещё один билет, пересадочный, так как напрямую из Москвы в Мейфилд самолёты не летают, а вот на обратную дорогу ничего не дали, видимо, покидать гостеприимную страну развитого капитализма предстояло за свои кровные.
Дорогу – долгую и выматывающую – описывать не буду, смысла, как и хоть чего-то интересного, в этом нету.
На месте я оказался к вечеру дня, предшествующего похоронам, и сразу же связался с Марком Рубинсом по указанному в письме номеру телефона. Мужчина на том конце приятным низким баском очень вежливо поприветствовал меня, извинился, что не может сейчас лично встретить, и дал адрес гостиницы с оплаченным номером. Что ж, снова чертовски приятно, но я уже начинаю к этому привыкать…
По указанному в завещании распоряжению прощание с тётушкой Рози проходило сразу на кладбище – никаких вам горьких слезинок над телом усопшей. А жаль, я бы взглянул на неё в последний раз, в конце концов, я так давно её видел, что лицо в памяти потускнело и потеряло чёткость. Я будто смотрел на неё сквозь неровное шероховатое стекло или без очков – щурился, но никак не мог сфокусироваться и разглядеть детали. Детали, которые давно потеряны.
Ухоженное и довольно уютное, несмотря на приличные размеры, кладбище, простой гроб, уже опущенный в яму, священник и дюжина неизвестных мне людей, с сомнением косящихся в мою сторону. Благо, Марк Рубинс, заехавший за мной с утра и успевший ввести в курс предстоящих процедур, представил мою скромную персону всем присутствующим. Впрочем, несмотря на тёплые вроде приветствия, я предпочёл встать немного в стороне от абсолютно чужих, в общем-то, мне людей, украдкой на них поглядывая.
Вон те парень с девушкой, выглядящие немногим старше меня, похоже, племянники тёти Рози по мужу. Во всяком случае, черты их лиц казались мне знакомыми по тем далёким детским воспоминаниям, когда мы встречались в её доме. Племянницу, держащую на руках щекастого карапуза в розовом комбезе, обнимал за плечо мужчина, а рядом грустили от безделья двое парней лет пятнадцати-семнадцати – муж и дети, видимо. А вот племянник… Джек! Надо же, я даже вспомнил его имя! Джек был один, но выглядел шикарно, не иначе преуспевающий бизнесмен.
И он поддерживал под руку тихонько рыдающую старушку – их мать и сестру тётиного мужа. Я помню, что они с тётей были закадычными подружками. Других гостей, в основном преклонного возраста, я не знал даже приблизительно, наверное, её друзья-соседи, пришедшие проститься с хорошим и добрым человеком, которым была тётушка Рози.
Честно, речи священника я практически не слушал. Или не слышал, поглощённый воспоминаниями. А ещё я отчётливо понимал, что из здесь присутствующих вряд ли кто-нибудь будет заниматься тётиным садом. Джеку наверняка не до того, он делает деньги и явно весьма хорошие, куда ему этот сад? В лучшем случае, наймёт фирму. Э-э-э… м-м-м… Джесси? Да, точно, Джессика! У неё большая семья и малыш, ей тоже не до тётиных цветочков. Их мама уже стара и не выглядит достаточно бодрой. В общем, я склонялся к мысли, что этому прекрасному саду осталось не так уж и долго, и от этого становилось грустно. Надеюсь, у меня хотя бы будет ещё возможность взглянуть на него напоследок.
После погребения все направились в небольшой ресторанчик недалеко от тётиного дома. Как сказал Марк, подкинувший меня до него, это тоже было её желание, а этот ресторанчик был её любимым местом для семейных и дружеских посиделок. Заведение и впрямь оказалось весьма милым и уютным. И там все, буквально – все, знали тётушку Рози лично и соболезновали нашей утрате. Кое-кто даже пустил слезу, а за стол подсел хозяин заведения и сказал первый тост, наполненный неподдельной теплотой и искренним сожалением.
В общем, посидели довольно комфортно и тепло, я даже немного сблизился и пообщался с дальними родственниками. Или не родственниками… Ну, не важно! Повспоминали детство, любимую тётушку, редкие совместные моменты, проведённые в её доме. Мне понравилось. Всё было как-то очень по-семейному и с неподдельным дружелюбием.
Посиделки закончились ранним вечером, и все ушли с них практически трезвыми, с багажом добрых воспоминаний и рассеянными полуулыбками на задумчивых лицах. Мне вызвали такси, и через десяток минут я был у себя в номере, раскинувшись на заправленной кровати и бездумно пялясь в потолок. Я мог бы прогуляться по городу, время не позднее, но решил остаться, подумав, что ещё успею до отъезда, а завтра в девять утра за мной уже заедет Марк, чтобы отвезти в тётушкин дом на оглашение её последней воли.
Мне было одновременно и боязно появляться там спустя столько лет, увидеть, как изменилось то, что врезалось в мою память одними из лучших воспоминаний детства. Или не изменилось… И в то же время я предвкушал эту встречу с прошлым, желал этого всеми фибрами своей души. Так странно...
Разбудил меня звонок подъезжающего Марка Рубинса. Сообразив, что отключился вчера как был – в одежде на заправленной кровати, я вскочил, за три минуты принял бодрящий душ и выскочил на улицу. Как раз к подъехавшему автомобилю юриста. Надеюсь, после оглашения завещания я смогу где-нибудь перекусить…
Тётушкин дом встретил меня… как старый добрый друг, с нежностью и добротой обнимающий и похлопывающий по спине. Ностальгия из вырвавшихся на волю воспоминаний захлестнула сознание, разбередила всё то, что я пытался не замечать эти последние несколько дней. Радость и тоска, сожаление и злость, печаль и множество других чувств смешались в моей душе… Душе маленького ребёнка, давно потерявшего, но вновь сейчас обрётшего своё детство. Хоть на краткий миг, но такой яркий и сильный, что затмил предшествовавшие ему многие года.
Из этого неожиданного для меня самого состояния, вылившегося в непреодолимый ступор, меня вывел Джек, положивший на плечо руку и сообщивший, что прекрасно меня понимает. Не в силах поднять на него взгляд, я быстро вытер пробежавшие по щекам и запутавшиеся где-то в усах скупые слёзы, благодарно кивнул и позволил ему увлечь себя в гостиную, где все уже расселись, готовые слушать последнюю тётушкину волю.
Надо сказать, что к моему немалому удивлению у тёти Рози оказалось довольно много имущества, как движимого, так и недвижимого. Марк читал завещание, наполненное тёплыми словами и пожеланиями, перечислял родственников и списки того, что им достанется. Там был и раритетный Плимут тётушкиного мужа, и две квартиры в других городах, и участок земли и, само собой, огромное количество вещей – ценных и не очень, – которые она считала нужным передать кому-то из родственников или друзей.
Я без особого энтузиазма ждал своей очереди, гадая, какую безделушку тётя решила оставить мне, потому что сам ничего такого, что бы могло дожидаться меня из детства, вспомнить не мог. Где-то на исходе часа Марк назвал имя моей мамы, я встрепенулся и навострил уши. Несколько фотоальбомов и шкатулку, содержимое которой не называлось. Что ж, надеюсь, там ничего запрещённого и у меня не будет проблем в аэропорту. Шучу, конечно, думаю, мама будет рада, когда я ей это передам.
– А Андрюшеньке, – услышал я своё имя из уст уже слегка осипшего Марка, – я оставляю свой дом. Ты всегда разделял мою любовь к дорогим моему сердцу розам, и я уверена, что ты, как никто другой, сможешь позаботиться о нашем саде. Береги его, пожалуйста, милый мой Андрюша, а чтобы ты не нуждался, я передаю тебе права на специальный счёт в банке, на котором всю жизнь копила средства как раз на этот случай. Надеюсь, ты будешь здесь так же счастлив, как в дни своего детства, проведённые в этом доме. Знай, я всегда помнила эти дни и скучала по ним. Скучала по тебе.
Даже спустя время я не мог точно вспомнить своё состояние в тот момент. Я просто сидел и пялился в пустоту, не понимая или не веря своим ушам. Вроде снова жгуче хотелось зарыдать, но я был настолько потрясён этим объявлением, что просто не смог. Спустя несколько мгновений… а может, несколько минут полной тишины Марк деликатно кашлянул и спросил, всё ли мне понятно. Да что б я знал…
Я поднял взгляд на присутствующих и увидел поддержку и понимание в их глазах, в их добрых улыбках, в их приободряющих кивках. Ни капли недовольства или ревности от того, что тётушка передала мне целый дом с участком и счёт в придачу. Они полностью принимали и соглашались с этим её решением. А я? Соглашался ли с ним? Мог ли я принять такой подарок и такую ответственность? Я не знал. Это слишком неожиданно и кардинально.
Марк, правильно истолковав моё замешательство, сказал, что я могу не вступать в права наследования, либо же вступить, но продать потом дом – никаких обременений тётушка не оставила. Видимо, была уверена в моём решении больше, чем я сам. В любом случае, у меня есть время подумать, а как что-то надумаю, надо связаться с ним, чтобы сообщить о своём решении. Пожалуй, это было идеальным вариантом в данный момент, потому что я был абсолютно не готов ответить сейчас хоть что-то.
На этом оглашение завещания закончилось, друзья тёти разошлись, а родственники ещё какое-то время посидели, выражая мне свою поддержку и тонко намекая, что мне стоит принять волю усопшей, и, наконец, тоже покинули дом, оставив меня наедине со своими мыслями и воспоминаниями.
С час, а то и дольше, я просто ходил по дому, разглядывая, поглаживая и просто касаясь стен, перил, фотографий, шкафов, да практически всего, потому что практически всё здесь было моим прошлым. И только обойдя весь дом и успокоившись, я наконец набрался смелости и вышел на задний двор. В тётин сад.
И буквально провалился в детство! Словно сквозь временной портал прошёл. Всё те же арки, тропинки, скамейки, навесы и заборчики. И розы. Много роз. Всё те же пчёлы и шмели, всё те же восхитительные ароматы, сменяющие друг друга, смешивающиеся и разбавляющиеся налетающими порывами лёгкого ветерка.
Не знаю, сколько времени я гулял по саду, но точно не меньше двух часов, потому что выманил меня оттуда только лютый голод. На моё счастье, холодильник был полон еды, магазинной, конечно же, потому что всё приготовленное тётушкой к этому времени уже бы стухло. Наличие еды было очень кстати ещё и потому, что я абсолютно не желал сегодня хоть куда-то выходить, а потому, пообедав, остался дома до самого вечера, растопил камин и просидел перед ним с парой бокалов обнаруженного в шкафу вина до самой полуночи, после чего отправился спать в свою комнату.
Наверное, называть эту комнату своей было не очень правильно, так как фактически, если я захочу, моим станет весь дом. Но мне хотелось считать таковой эту небольшую уютную спальню на втором этаже, в которой я проводил… в основном, конечно, только спал в детстве. Днём у меня всегда находилось множество других дел вне этой комнаты, потому я всегда относился к ней легкомысленно и невнимательно, но сейчас она казалась чем-то большим, чем просто комната.
Я разделся и улёгся на узкую, но достаточно длинную, чтобы поместиться взрослому человеку, кровать, укутавшись в едва пахнущее розами одеяло. Удивительно, но даже чистое бельё у тётушки Рози всегда пахло розами, я очень отчётливо это вспомнил сейчас, вдохнув аромат чистой постели. Надо ли говорить, что уснул я практически мгновенно, с одной стороны вымотанный навалившимися событиями и переживаниями, а с другой – невероятно расслабленный и окутанный удивительным спокойствием.
Не знаю, что заставило меня проснуться посреди ночи. Распахнув глаза, я уставился в сереющий надо мной потолок. Из незашторенного окна лился тусклый свет уличных фонарей, рисуя на поверхностях зловещие узоры. Узоры эти то замирали, то начинали медленно ползать, когда просачивающийся сквозь приоткрытое окно сквозняк шевелил лёгкие, словно паутина, занавески.
Я смотрел на эту игру света с тенями и думал, что меня разбудило. Не мочевой ли пузырь? Хм, возможно, но не настолько сильно я пока хочу писать, чтобы вот так резко проснуться. За этими неспешными мыслями я не сразу заметил нечто странное, чего никак не должно было здесь быть.
Едва уловимый шорох или даже шелест я уловил краем уха, но не придал значения, решив, что он идёт от колышущихся занавесок. Я даже не сообразил, что шорох не затихает, когда занавески перестают двигаться, наверное, был слишком занят поиском причины, по которой проснулся, хотя, возможно, как раз её-то и не замечал сейчас. Странная продолговатая и узкая, словно змея, тень, появившаяся на потолке из другой, более большой, и начавшая, медленно извиваясь, удлиняться, тоже не смогла сразу привлечь моё внимание. И только когда немного в стороне от неё появилась и поползла вторая такая, я напрягся и сфокусировал на них взгляд.
Странные это были тени. На змей при более внимательном рассмотрении они уже не сильно походили, поскольку обладали какими-то отростками. Тоже удлиняющимися… Тут я уже начал напрягаться и пытаться сообразить, что вижу и не снится ли мне всё это. Тем более, что таких теней стало уже три.
И тут полную тишину вдруг разрезал пронзительный и противный, как морковная запеканка, скрежет чего-то по стеклу. Я вздрогнул и резко сел, всматриваясь распахнутыми глазами в серый провал окна и тщась разглядеть в сумеречном пространстве комнаты то, что могло этот скрежет издавать. По спине пробежал озноб, посеяв по всему телу тысячи маленьких пупырок.
Человек я, в общем-то, не робкого десятка, но сейчас было немного жутковато – чужой и старый дом, ночь и этот скрежет. Но я не верю в сверхъестественное, а потому решительно растёр никак не собирающиеся сходить с рук пупырки и встал, намереваясь пройти к окну и разобраться уже с этими звуками. И заметил краем глаза, как внизу что-то дёрнулось, уворачиваясь из-под ноги.
В этот момент мне стало по-настоящему жутко! Сердце ёкнуло и забилось бешеным колобком, от неожиданности я подпрыгнул, запнулся о край кровати и бухнулся на неё. Тут же увидел, как по потолку и стенам расползается уже добрая дюжина змеевидных теней, в панике сел, надеясь вскочить и просто вылететь из комнаты, да и из этого жуткого дома вообще, и в этот самый момент почувствовал, как что-то коснулось лодыжки…
Коснулось и начало ползти, закручиваться вокруг ноги, поднимаясь выше. Тело онемело, я просто лишился воли и всякой возможности шевелиться, такого потустороннего ужаса я не испытывал никогда в жизни. Вторая нога уже тоже оказалась в западне, и уже левой руки, которой я опирался о кровать, осторожно коснулось прохладное и слегка шершавое нечто. Мне бы рвануться, да хоть заорать на всю округу, но я не мог, я оказался заперт в своей комнате страха.
Превозмогая отвращение и панику, я скосил глаза и увидел… стебель!.. Боже… Стебель? Реально?!
Длинный, тёмно-зелёный в комнатном сумраке стебель полз по руке вверх, вытягиваясь, выпуская шипы и отростки, из которых лезли и раскрывались листики. Весь этот стебель вместе со всеми своими отростками был покрыт длинными шипами. Я с трудом оторвал зачарованный взгляд и только сейчас увидел, что вся комната была покрыта стеблями, обвивающими мебель, цепляющимися за стены и потолок, покрытыми листьями, шипами и… цветками. Прекрасными розовыми цветками.
Это были тётушкины розы, каким-то невероятным, чудесным образом выросшие за одну ночь и заполонившие мою комнату и… меня. Я вдруг осознал, что практически полностью обвит этими стеблями, как новогодняя ёлка гирляндами, и уже не сижу, а лежу, привязанный ими к кровати. Моё тело буквально зацвело – столько цветочков распустилось на мне. И хоть это было невероятно красиво и даже, наверное, мило, я понял, что это конец. Ещё немного и они закроют лицо, залезут в нос, рот и глаза, я задохнусь и умру прекрасной клумбой.
Рядом с правым глазом расцвёл очередной бутон, бордовый и большой. Он вытянулся на ножке и свесился над лицом, коснувшись кончика носа бархатным поцелуем. Таким знакомым…
Я вдруг осознал, что, несмотря на обилие здоровых шипов, ни один из них не впился в меня, не поцарапал и даже просто не уколол, а стебли хоть и обвивают тело, но не сдавливают, не пережимают. Я будто оказался в коконе, таком уютном и тёплом, таком родном. Не осознавая и просто не понимая происходящего, не веря в полной мере своим глазам и чувствам и плохо отдавая себе отчёт в том, что делаю, я сфокусировался на большом бордовом цветке и прошептал сиплым от страха и волнения голосом:
– Тётя?.. – и вокруг лица разом расцвело ещё несколько бутонов, а из глаз моих горячим потоком потекли наконец прорвавшиеся и уже ничем не сдерживаемые слёзы. – Тётушка Рози…
Коханов Дмитрий, октябрь 2025 г.
