Ян кивнул. Руки его подрагивали, дыхание участилось, ему уже не терпелось приступить, но он добросовестно запоминал каждую деталь на снимках. Он перелистал папку в начало и пробежал глазами первый лист еще раз. Не найден… Не сознается в восьми убийствах…
– За гранью фантастики, – майор сел на стул и закинул ногу за ногу, – это когда таких зверей сразу будем вычислять, не дожидаясь, пока убивать начнут. Не боишься, Морозов? – возвысил он голос.
Ян уже принял почти горизонтальное положение в кресле и поправлял на бритой голове сеть из проводов. Руслан вышел из-за пульта и помогал ему.
– А чего мне бояться, товарищ майор? – улыбнулся Ян перед тем, как маска скрыла его лицо. – Ну, поехали?
– Ты уж отыщи пацана, – тихо попросил майор.
Времена, когда Лида радовалась приходу мужа, как-то незаметно миновали. Теперь Ян возвращался поздно, ужинал, читал и уходил спать. Иногда они перекидывались парой слов: Лида рассказывала, как дела у нее в Спецстрое, Ян – как у него в архиве. Иногда он казался раздражительным, а в иные дни – невозможно молчаливым.
«Ну, а чего ты хочешь? – вздыхала мама Лиды, – семейный быт – дело такое… Вам уже не по двадцать лет». И мама знала, о чем говорит.
Вот и сейчас муж сидел над супом и вяло орудовал ложкой – молчаливый, усталый.
– Тяжело на работе? – забрала у него опустевшую тарелку Лида. Ян поднял на нее пустое лицо, словно не сразу сообразив, о чем речь.
– Чем занимался сегодня? – Лида отвернулась к раковине и начала мыть посуду.
– Мальчика надо было найти одного… – Ян притянул кружку с чаем.
– В архиве? Информацию о ребенке? – уточнила Лида.
– Ага… – кивнул Ян и сделал осторожный глоток. – Пришлось погрузиться в… воспоминания одного лица.
– В документы? И как? Нашелся мальчик? – Лида встряхнула мокрые руки и облокотилась на остывшую плиту.
– Нашелся. – Что-то блеснуло в глазах Яна. – Не там, где искали. Но нашелся, и даже живой.
Ян кивнул, пережевывая пряник.
– Даже с родными уже… связали, наверное.
– Боже, – поразилась жена. – Это сколько же лет прошло?
– Спасибо за ужин, Лид, – поднялся Ян. – Пойду почитаю.
Он чмокнул ее в уголок рта и вышел с кухни.
– Как будто с работы домой возвращается тебя все меньше и меньше, – еле слышно пробормотала Лида ему вслед.
На севере города росли карьеры, на юге кипело строительство. Гремели взрывы.
– Но давеча, – рассказывал Прохор Матвеевич, ночной сторож библиотеки, – громыхнуло так, ажно штукатурка посыпалась! Ну, ты посмотри, а! – протянул он руку, указывая. Трое аварийщиков одновременно перевели взгляд на обломок в пожухлой траве.
– Ай-яй-яй, – покачал головой старший, представившийся Громовым, и повернулся к коллегам: – Волкова, Мелюжный, фиксируйте! – Оба кивнули, но девушка этим и ограничилась, молодой же человек рассеянно снял крышку с объектива фотоаппарата и сделал два снимка: сначала здания, потом самого сторожа.
– Это зачем это? – насторожился тот.
– Процедура, – твердо пояснил Громов.
Сторож понимающе покивал и поманил комиссию дальше:
– И такое ишо в двух местах! Я и грю заведующей, мол, комиссию надо звать, а то рухнет все к ебени матери!
– Никуда не годится, – посочувствовал ему Громов, снова скомандовал все фиксировать и раскрыл блокнот: – А расскажите, Прохор Матвеич…
– Шо? – обернулся исполнительный сторож.
– По телефону вы сообщили, – осторожно начал Громов, снова заглянув в блокнот, – будто что-то звенело?
– И щас звенит! – расширились глаза у Прохора Матвеевича. – Но здесь не слышно, нужно внутрь зайти. Прошу, – распахнул он дверь под табличкой «Библиотека №2 им. М. Горького».
Комариным писком разлился в их головах далекий тихий звон. Громов замер и нахмурился, Мелюжный раскрыл рот и задвигал челюстью, будто ему заложило уши. Волкова закрыла глаза.
– Любопытно, – обернулся на коллег Громов. Мелюжный, приложив ладонь к уху, достал из кармана жилета диктофон, включил запись и убрал обратно. Сторож открыл следующую дверь, и звон стал громче. Волкова закрутила головой, пытаясь определить источник звука.
Слева от входа за столом сидела и массировала виски зябко кутающаяся в шаль женщина. Она оторвалась от книги и поднялась навстречу комиссии.
– Это Эльвира Бориславна, наша заведующая, – представил ее Прохор Матвеевич. – Эльвира Бориславна, это комиссия от сок… – он осекся и сделал еще одну попытку: – Сорт…
– Служба по охране и реставрации памятников культуры и архитектурного наследия, – пришел ему на выручку Громов, перехватив объемную сумку и протягивая освободившейся рукой раскрытое удостоверение заведующей. – СОРПКАН, Минкульт. Я – Громов, здравствуйте!
– Здравствуйте, здравствуйте, – с придыханием заговорила заведующая, снимая очки, – спасибо, что приехали, а то мы уже не знали, куда и обращаться. Спасибо Прохору Матвеевичу, это он нашел ваш телефон на такие случаи. Ей-богу, если эти взрывы не прекратятся, все здание может обрушиться нам на голову! Пойдемте, я вам все покажу.
Громов упреждающе поднял руку.
– Вы здраво рассудили, Эльвира Бориславна, – похвалил он ее. – Мы бы хотели начать с источника звона. Не могли бы вы проводить нас к нему?
Заведующая бросила удивленный взгляд на сторожа и заговорила:
– Право, неожиданная просьба, – растерянно развела она руками, – вы ведь здесь, чтобы зафиксировать все повреждения без исключения, верно?
– Непременно, Эльвира Бориславна, – успокоил ее Громов, – но у нас есть инструкции, по которым мы обязаны начинать с фундамента. Все может быть куда серьезнее, чем вам кажется, – посмотрел он в глаза заведующей и вдруг улыбнулся: – Я правильно понимаю, что звон исходит из подвала?
– Инструкции есть инструкции, прально я грю, Эльвир? – засмеялся, не дав ей ответить, Прохор Матвеевич. – Прошу за мной, товарищи.
Они прошли сквозь строй книжных полок до двери с табличкой «Не входить». Пытаясь сохранить иллюзию контроля, последней плыла заведующая.
– Я в тот день даже проснулся от грохота, – рассказывал по дороге Прохор Матвеевич. – Я, знаете, отсыпаюсь днями-то. Приду со службы, поужинаю с женой, ну, стало быть, позавтракаю то бишь, – хохотнул он, – газеты почитаю. Все взрывы, они до обеда обычно. А как только новотрубный обед прогудит, так я сразу и на боковую. Ежели гремит шо, пока я сплю, уж и не слышу, только жена бает потом. А тут ажно подскочил! – он вытянул из кармана брюк увесистую связку ключей и безошибочно выбрал подходящий. Два щелчка – и дверь заскрипела на петлях, открывая взглядам лестницу во мрак. Звон нарастал. Заведующая поморщилась. Сторож сделал приглашающий жест ладонями: – Пожалте! На службу прихожу, а тут такое: разруха везде, книги вон с полок попадали, и звенит шо-то. Думал в начале: башка гудит, так нет. Смотрю: Эльвира Бориславна тоже вон ходит прислушивается. Ну, шо скажете, товарищ Громов? Можно свет включать? Не опасно?
Громов вопросительно глянул на Волкову, та помотала головой и извлекла из портфеля фонарь. Громов, покопавшись в сумке, последовал ее примеру. Мелюжный вздохнул и тоже вытянул фонарь из одного из бесчисленных карманов жилетки.
– Лучше не стоит, Прохор Матвеич, – мягко сказал Громов. – Оставайтесь здесь, за нами не ходить. Мы все обследуем и составим подробный отчет. Волкова, Мелюжный, за мной. – И они по очереди ступили на лестницу.
Два пролета ступеней привели их в загроможденный подвал. Вокруг дрожали тени от выхваченной лучами фонарей ветхой мебели прошлого века. В спертом воздухе пахло сыростью и на языке возникал вкус ржавого железа.
– Анатолий Сергеич, – шепотом позвал Громова сгорбившийся в дверном проеме Мелюжный.
– Ау? – отозвался тот, обходя черную груду лавок.
В дрожащем подвальном воздухе не было эха.
– Можно, я наверх пойду? – скорчил Мелюжный гримасу. – Меня мутит уже от этого звона.
– Надо же, какие мы нежные, – обернулась Волкова. Она осторожно пыталась миновать кучу какого-то тряпья.
– Отставить, – отрезал Громов, ощупывая серые неровные стены лучом фонаря. – Не отвлекаться. Мелюжный, ты нужен мне здесь. Двери не наблюдаю, глянь, а?
Мелюжный зажал фонарь между щекой и плечом, развернул и покрутил перед собой какую-то схему.
– Вон там она, – рубанул он ладонью воздух.
Им пришлось втроем отодвинуть буфет у дальней стены, за ним оказалась ровная оштукатуренная поверхность.
– Вот падла, – выругался взмокший от пота Мелюжный, пытаясь высмотреть на свет занозу в пальце.
– Дай сюда, держи фонарь ровно, – приказала Волкова, копаясь в портфеле. Она стремительно захватила и вытянула занозу щипцами и обработала рану йодом.
Громов тем временем уже надел строительные очки, и с молотком в руке осторожно простукивал стену.
– Угу, – промычал он и в пять ударов сбил слой штукатурки. Обнажилась скрытая под ним дверь. Звон шел из-за нее и стал еще громче.
Когда улеглась пыль, Громов бросил молоток обратно в сумку, отряхнул ладони и сорвал с двери бумажную пломбу.
– Хер пять ноль четыре, – прочитал он символы на ней.
– Хер пять ноль четыре, – повторил Мелюжный и достал из очередного бездонного кармана жилета плоскую круглую жестяную банку с росписью под хохлому, а из нее – связку странных ключей и протянул ее старшему. В свете фонарей казалось, будто ключи шевелятся и пульсируют.
– Ненавижу эти штуки… – с трудом подавил рвотный рефлекс Мелюжный и отвел взгляд, – они же, бля, не должны шевелиться…
– Разговорчики, Мелюжный, – сказал, принимая связку, Громов. – Дай объективную картину.
Мелюжный, сглотнув, достал диктофон:
– Физическое присутствие… полное. Частота… сто тридцать с копейками. Стабильная.
– Принял. Так, слушай мою команду. Аномалия акустическая, – Громов бросил взгляд на бледного Мелюжного, – возможно воздействие на психику, класс четыре… Отставить: класс три. Мелюжный, ставь глушилку. Волкова, психопротекторы. Всем надеть очки, заткнуть уши, выйти из конуса возможного поражения. – Он вынул из внутреннего кармана два ватных шарика и заткнул ими уши. Волкова с Мелюжным последовали его примеру.
Волкова вытащила из портфеля пузырек с изумрудными гранулами, приняла сама и дала по одной коллегам.
Мелюжный расчистил ногой пятачок в метре от двери, повернул на диктофоне колок с режима «ЗПС» в режим «ГЛШ», выставил его на частоту «сто тридцать с копейками» и положил его на расчищенное место. Завершив манипуляции, он прижался к стене у двери рядом с Волковой, зажмурился и сполз на пол, вытянув длинные ноги.
Громов выбрал ключ с биркой «Х-504» – темно-золотой, похожий на крест – то расплывающийся, то снова обретающий форму – и медленно, будто преодолевая сопротивление, вставил его в замочную скважину. Костяшки его пальцев побелели, рука еле заметно дрожала, капля пота выступила на его высоком лбу. Громов вставил ключ до конца и едва успел прижаться к стене, как замок захрустел, и раздался скрежет – это дверь начала медленно открываться. Вибрирующий звон, тянущий одну-единственную застывшую ноту, медленно стал заполнять подвал, и в этом звуковом потопе исчезало все: запах плесени, вкус металла, воздух в легких и даже сама тьма. На бесконечную секунду все стало горьким медным звоном.
Но потом заработала глушилка, и звон оборвался, оставшись едва слышным гудением.
Мелюжный сидел и стонал, сжимая потными ладонями виски. Громов с Волковой осторожно скользнули лучами фонарей в открывшийся проем. В сырой полузасыпанной нише пред ними предстал вросший в землю треснувший колокол.
Ян вздрогнул всем телом и проснулся. Горло пересохло, в ушах будто что-то звенело. Мгновение назад кошмар еще владел им, но тикали секунды – и ночной ужас таял без следа, оставляя лишь смутное воспоминание. Еще миг спустя пропало и оно.
Ян потер сухие веки, задумчиво почесал макушку. Кошмары снились ему редко. Повернулся к Лиде: по лоб закутанная в одеяло, она спала и дышала медленно и ровно.
Нужно было в туалет, и Ян, сняв со стула комок из носков, трико и свитера, осторожно выскользнул из комнаты. Часы показывали четверть шестого, а спать уже не хотелось.
– Кошмар что ли? – собрала после завтрака пустые тарелки Лида.
– Не могу вспомнить, но похоже, что да, – Ян уронил голову в ладони, сложенные чашкой на освободившемся месте на столе. Голос его зазвучал глухо. – Нам в школе говорили, что когда мы спим, наше сознание где-то блуждает. – Он выпрямился и усмехнулся: – Если это так, то мое вляпалось в какую-то историю этой ночью.
– Ага, а если резко разбудить спящего, то сознание может не успеть вернуться обратно! – закатила глаза Лида и включила воду. – Боже мой, ну какой бред! Уже ведь давно доказали, что это не так… По-моему, в «Научке» писали.
Центральное бюро архивации и структуризации, оно же ЦБАС, располагалось на двух подземных этажах Института мозга. Чтобы туда попасть, требовалось сперва предъявить обычный пропуск на проходной Института, затем, спустившись на минус первый этаж, предъявить спецпропуск и пройти процедуру определения личности. Ходили слухи, что ниже ЦБАСа существуют еще этажи, которых «никто никогда не строил», но никаких подтверждений тому не было. Впрочем, как и опровержений.
Ян прошел проверку личности, и ступил на территорию бюро. Тяжелые створки, покрытые местами облупившейся тошнотворно серой краской, в которую намертво влипли пылинки, гулко сомкнулись у него за спиной. Ладонь еще горела, левому глазу возвращалась способность различать цвета. Ян двинулся по безлюдному коридору, повернул ручку кабинета А-5, вошел и включил свет.
Обширный кабинет был разделен на две части. В меньшей, где оказался Ян, располагался пульт управления и кресло стабилизатора с дремлющим в нем техником Русланом. Силовые кабели свисали с потолка, шкафы с оборудованием и документацией тянулись вдоль стен. За полупрозрачным толстым стеклом была процедурная, где в ряд стояли четыре кушетки, опутанные проводами.
Разбуженный светом Руслан жмурился и зевал.
– Здорова, ты чего тут забыл? – Ян отлепил шапку от бритой головы и сунул ее в рукав уже висевшей на вешалке куртки.
– Привет жителям поверхности, – потянулся, хрустнув чем-то внутри Руслан. – Кочерга звонил ночью, приказал подготовить оборудование. Как там наверху?
– Сухо, прохладно. – Ян сел за стол, поднял трубку, проверил связь. – Одну ночь провел в кабинете, и все, теперь ты подземный король? – Лицо его озарила догадка: – Везут много людей, что ли?
– Ага, – потер веки техник. – Трое из ларца. Слушай, Мороз, а вы там наверху слыхали про такую штуку, именуемую завтраком? А то до нас тут внизу только легенды доходят…
– Спроси у Кочергина, может, отпустит до столовой.
– Да не хочу я его дергать лишний раз… – поморщился Руслан.
– Не сказали, когда привезут? – Ян, скрывая волнение, подошел к шкафу, вытянул том документации.
– Вроде как, уже должны прибыть. – Руслан тоже встал, прошелся по карманам своего лабораторного халата и вынул пачку «Явы». – Пойдешь курить?
Дверь распахнулась, и в кабинете возник начальник бюро Кочергин, выбритый, свежий, бодрый.
– Так, орлы! – вместо приветствия сказал он и хлопнул по двери. – Все готово? – Глазки за толстенными стеклами его очков перебегали от одного сотрудника к другому. В руке он держал авоську с банкой тушенки.
– Готово, Петр Андреич, – подавил зевок Руслан и уставился на банку.
– Хвалю, Агутин, молодец. Возьми с полки огурец, – протянул Кочергин авоську Руслану. – Есть, чем открыть?
Тот покивал и с благоговением принял дар.
– Значит так: готовность… – начальник глянул на часы, – пятнадцать минут. Потом идем принимать гостей. Там и покурите, – кивнул он на сигареты в руках техника.
Лифт выходил на поверхность во внутреннем дворе Института, и воспользоваться им можно было только из ЦБАСа. Створки разошлись, и Руслан, жевавший сигаретный фильтр от самого кабинета, наконец прикурил. Петр Андреевич что-то напевал. Ян прохаживался по площадке туда-обратно и ровнял замершие в ожидании каталки.
Охрана, наконец, проверила все документы и впустила кортеж из трех машин скорой помощи во двор. Санитары выгрузили носилки с телами – двое мужчин и одна девушка – и помогли Яну с Русланом переложить их на каталки бюро.
– Благодарю, Иван Сергеич, – принял у старшего мед сотрудника плотную папку Кочергин. – Сон медикаментозный?
– Да, прибыли в сознании, – кивнут тот и протянул Кочергину планшет и пропуск для подписи.
– Повреждения? – Петр Андреевич все подписал.
– Минимальны, ничего серьезного, – принял документы врач.
– Что за кровь? – указал Кочергин на черные дорожки засохшей крови из ушей одного из мужчин и девушки.
– Надрыв барабанной перепонки из-за акустического удара. Заживет. По коням! – крикнул своим мед работник, и скорые рванули со двора.
Ян с Русланом уже втолкнули все каталки в лифт, и начальник поспешил за ними. Войдя в лифт, он нажал на кнопку минус первого этажа, и створки сошлись.
– Чо за фифа? – вгляделся в лицо девушки Руслан. – Не припомню, кажется, не бывала еще у нас.
– Волкова Ольга Пална. – Ян листал сопроводительные бумаги. – Двадцати восьми лет. Не замужем, кстати. Пятьдесят восемь килограмм…
Все три каталки уже заняли свои места в огороженной стеклом процедурной. Руслан обклеивал головы бесчувственных гостей необходимыми сверхчувствительными датчиками, Ян изучал анамнез.
– Кировские аномальщики, – поделился он с техником.
– О, хоть какое-то разнообразие, – усмехнулся Руслан. – А то все сраный криминал.
– Ну, да, – отрешенно согласился Ян, думая о том, как он снова погрузится в чужие воспоминания, – любопытно. Амнезия… Тремор… У двоих – травмы. Попали под раздачу…
– Бедолаги, – пожалел их Руслан.
–…Карантин. Так-так-так… Ну, все понятно: ждут отчета для решения по аномалии. Работаем по стандарту. – Ян бросил бумаги на полку, повернулся к шкафу и стал готовить шприцы. – Все подключил? Проверил? – Руслан чопорно кивнул. – Хорошо, дуй за пульт, не будем тянуть.
Руслан вышел из процедурной, Ян занялся уколами. Начал он с Громова, старшего группы. Бывший военный. Даже без сознания выглядел уверенным, серьезным, сильным. Потом была очередь молодого Мелюжного. Последней была Волкова.
Ян склонился над ней, ввел иглу в катетер, начал подавать раствор.
И Волкова что-то прошептала. Ян замер: может, показалось? Люди иногда бредят под действием снотворного или препарата – там чего только не намешано. Но иногда их поведение – своего рода сигнал бедствия, который Ян не имеет права игнорировать. Он склонился над девушкой, едва касаясь ухом ее губ.
– Стой… – явно расслышал Ян, покрываясь гусиной кожей от ее дыхания. Девушка молила: – Назад…
Ян утер рукавом вдруг выступивший на висках пот, заставил себя ввести препарат до последней капли и кинулся вслед за Русланом. Волкова активно начала восстанавливать утраченный доступ к воспоминаниям, и именно сейчас ей особенно остро был нужен проводник.
– Так, давай начинать уже, – распахнул дверь Ян и шагнул к креслу.
Руслан кивнул, и его пальцы без суеты задвигались по пульту.
Ян осторожно потянул с подставки первый из трех слоев нейропаутины и натянул ее на голову. Сеточка холодными коготками прильнула к его коже, уголки его рта дернулись, воздух порывисто устремился в легкие, и волна микроспазмов побежала от затылка и затухла где-то в районе лопаток. Руслан закончил калибровку и подошел к утверждавшемуся в кресле Яну поправить контакты.
– Якоря захвати, – протянул руку Ян, и Руслан, спохватившись, взял со стола привезенную с группой Громова папку. Ян начал изучать фотографии агентов и их водителя, внешнего и внутреннего убранства церкви, переделанной в библиотеку, пожилого мужчины с подписью «Прохор Матвеевич», план помещения и написанный от руки на альбомном листе код «Х-504». Ян внимательно рассматривал каждый «якорь» и на мгновение закрывал глаза, прежде чем взять следующий. Последним было фото расколотого колокола. У Яна внезапно появилось чувство дежавю, и он как будто ощутил тяжелый и ребристый холод в ладони и услышал далекий звон. Руслан спокойно натянул еще два слоя нейропаутины на голову Яна, сел за пульт и протянул руку за телефонной трубкой.
– Кочергин, слушаю! – тут же раздался голос, слышный даже Яну.
– Говорит Агутин, – сказал Руслан. – Петр Андреич, приготовления к процедуре структуризации завершены, препарат введен, аппаратура исправна и настроена, стабилизатор подключен. Прошу разрешения начать процедуру.
– Разрешаю, гусары, с Богом! – гаркнул Кочергин и отключился.
– Ну, что? – улыбнулся Ян, едва техник положил трубку. – Поехали! – Он резко выдохнул, словно собираясь намахнуть рюмашку, натянул маску, и та приросла к его лицу.
Структуризация началась. Ян привычно растворялся во мраке погружения. С наслаждением замерзающего, попавшего в долгожданное тепло, он чувствовал, как его тело таяло. Он падал на дно чужих воспоминаний. Лишь нейропаутина впивалась в голову, сохраняя связь с реальностью и позволяя в любой момент его сознанию вернуться в реальность.
Мозгу стабилизатора тяжело работать с воспоминаниями сразу троих участников, но события, которые были ими пережиты совместно, быстрее и легче восстановить.
Ян был готов к мешанине кадров, одновременно тремя потоками хлынувших сквозь него. Расфокусировка, отчуждение – это первое, чему учатся будущие стабилизаторы. Ян выжидал, привыкал, приспосабливался, пропуская через себя тьму образов. Ему нужно было стать пастырем для заблудших оперативников и направить их в единое русло – в стертый из их памяти день.
В одном из потоков мелькнул «якорь» – «Библиотека №2 им. М. Горького» – церковь без крестов и купола. Ян усилием воли задержал одно из сознаний на этом образе, и повинуясь машине, управляемой рукой невидимого техника из реального мира, за Яном потянулись и два других сознания.
Где-то в другой вселенной Руслан за пультом управления сейчас должен отметить, что графики мозговой активности начали синхронизироваться.
Яну удалось совместить все три потока сознания в единое русло, и бесплотным наблюдателем он двинулся по реке памяти меж берегов внимания, минуя мели забывчивости, пороги сомнений и острова смыслов.
«…Волкова, Мелюжный, фиксируйте!..» – голосом Громова говорит Ян, и слышит сам себя ушами Волковой и Мелюжного. Накатывают усталость, тоска, уныние, дрожь предвкушения и ощущение близости тайны. И вместе с тем что-то простое, человеческое, непротокольное. Ян чувствует за троих: почти отеческую любовь той его части, что стала Громовым, таящуюся влюбленность Волковой, страх, но при этом решимость – Мелюжного. Воспоминания то размываются, то вычерчиваются до боли резко. Мужчина с фотографии – Прохор Матвеевич – ведет его, и Ян всеми тремя своими телами следует за ним.
Скрипящие двери – синхронно во всех парах ушей; еле уловимый писк; женщина за столом, Ян уже знает ее имя. Разговоры – одновременно снаружи и внутри головы, снова движение и лучи фонарей, пронзающие мрак подвала.
Пересохшее горло, горечь на языке и позывы мочевого пузыря. Страх, решимость, уверенность, скука, нервное напряжение. Чувство плеча и радость.
Усилие, наваливается тяжесть, боль в пальце и – удар! Дверь, скрытая облаком пыли – Ян видит ее с разных точек, одновременно вблизи и издали. И над всем этим – бесконечный, все усиливающийся звон.
Живой ключ, тошнота, зуд в теле, онемение в руке, распахивающаяся дверь и, на мгновение, – полное развоплощение в звоне. Ян двумя парами глаз заглядывает в тесную каморку. Вот оно. Пробудившийся колокол.
Третье тело Яна медленно приходит в себя, поднимается, и вот уже они все трое стоят перед аномалией. Но Ян чувствует себя странно – он как будто выходит из их тел и сгущается в своем собственном теле, он стоит между оперативниками и колоколом, и он слышит за спиной удивленные возгласы, и что-то холодное тяготит его руку, и вот уже его тень проступает на медном боку, но это не совсем тень, потому что первой начинает двигаться она, и только потом Ян повторяет за ней движение, и все звенит, дрожит, затягивает, и Ян в ужасе тянется к паутине на голове…
Ян сорвал маску и выпал в реальность. Мокрая насквозь майка холодила спину под рубашкой и халатом. Яна трясло, он пытался поддеть паутину, но руки не слушались.
– Чо там было, Мороз? – подскочил на помощь Руслан. – У тебя пульс двести!
Ян что-то хотел сказать, но горло пересохло. Голова раскалывалась. И как будто что-то еще гудело где-то глубоко внутри.
Наконец, Руслан отлепил последний слой паутины, Ян шатко подошел к эмалированному чайнику и, стуча по металлу зубами, присосался прямо к носику.
– Ты как? – Руслан распереживался не на шутку.
Ян сделал последний глоток, отдышался и глянул на техника:
– Плохо помню. Похоже, на-наслоение.
Руслан помрачнел. Наслоение – всегда ошибка техники.
Дверь в кабинет распахнулась, впустив улыбающегося начальника.
– Так, орлы… – Кочергин окинул взглядом Яна, и его улыбку сменила настороженность: – Морозов, чего взмокший такой?
– Н-небольшие затруднения, П-петр Андреич, – заикаясь, начал Ян и удрученно помотал головой. – Струк… туризация не завершена.
– В чем причина? – перешел на деловой тон начальник.
– Говорит, возможно наслоение, – плюхнулся на свое место Руслан. – Я перепроверю, аппаратуру калибровал по параметрам, ошибок не выдавала. Может, слетели настройки или еще чо. Я проверю, – повторил он, нажал комбинацию клавиш, и машина выдала длинную печатную ленту символов.
– Наслоение… – задумчиво повторил Кочергин и подошел к пульту управления. – Искажения сигнала были? – спросил он у Руслана.
– У всех четверых разом подскочили тета-волны, да и все, пожалуй. Ну, и пульс у Морозова зашкалил, – читал данные техник.
– Морозов, помнишь, что было? – Кочергин повернулся к Яну. Тот, снова было приложившись к чайнику, помотал головой:
– Какая-то муть в голове, Петр Андреич. Затрясло всего, и я… выпал.
– Жу-жу-жу, – задумался начальник. – Значит, так. Морозов, с тебя объяснительная. Пиши, что помнишь, без догадок. Процедуру сегодня не возобновлять. Агутин, проверь еще раз аппаратуру, вечером мне на стол отчет. Гостей наших прокапать, чтоб до завтра не очнулись. Завтра утром – второй заход, и чтоб без сучка без задоринки! – показал он обоим плотный кулак. Звякнул браслет его часов, и, глянув на циферблат, начальник добавил: – Всем покинуть кабинет, вернуться к выполнению работ после обеда!
– Что? – выпал из своих мыслей Ян. Из-за непроходящего звона в ушах окружающие звуки казались приглушенными.
– Ты вообще меня хоть когда-нибудь слушаешь? – голос Лиды дрогнул. – Говорю, родители сегодня милицию вызывали.
– Зачем? – Ян рассеянно нанизывал кабачковое рагу на вилку.
– Недели две-три на дачу не ездили, а тут собрались – одно отвезти, другое забрать. А там цыгане табор уже устроили. – Лида нервно начала стирать со стола.
– Где? У вас в саду? – поразился Ян.
– Да в доме! – чуть не закричала Лида. – Увидели, что дом пустует – залезли и живут себе! Нормально, нет? Ну, папа – молодец! Догадался с ними не связываться. С автомата позвонил в милицию. Приехали, даже кого-то поймали.
– Мама звонила, плакала, – Лида звякнула тарелками в раковине. – Все сожрали, все засрали. Не могу поверить, говорит, что это наш дом. Ну хоть не сожгли, и то ладно.
Ян поблагодарил за ужин и поднялся, чувствуя себя таким же цыганом, врывающимся в беззащитную без сознания голову.
