Ожидание столь значимого события, как праздник весеннего равноденствия, тянулось невыносимо долго. К обычной программе уроков, в преддверии скорой первой охоты, были добавлены уроки бытового обеспечения. В рамках которых, учеников обучали: постановке и обустройству лагеря, разведению огня, готовке, верховой езде, добыче пропитания в лесу и многим другим бытовым навыкам, которые могут понадобиться в походе.
Наконец-то наступил долгожданный день отъезда. С самого утра вся школа была на ногах. Только десять ребят, неспешно приводили себя в порядок и собирались в школьном дворе. На нас с завистью поглядывали, проходившие через галерею ученики. Хоть в школе тоже будет проводиться праздник с сопутствующими развлечениями, он ни в какое сравнение не мог идти с большой ярмаркой.
Нам же в сопровождении мастера Ханса Тальхоффера и Алисии Северовой, предстояло преодолеть около шестидесяти километров пути. Мастер Алисия была единственным действующим охотником, среди учителей и при этом на их фоне, выглядела совсем юной девушкой. На вид, ей можно было дать лет тридцать. Великолепные волосы, цвета воронова крыла, она собирала в косу, а на миловидном симметричном лице сильнее всего выделялись ярко зелёные глаза.
Плотно позавтракав перед длинной дорогой, мы выехали из ворот школы, когда колокол отбил семь раз.
Впереди скакали, о чём-то переговариваясь, мастера на великолепных конях «королевской породы». Каждому из учеников досталось по маленькой лошадке, которые, как я читал, были выведены степными племенами для долгих переходов. Дорожные тюки бугрились от запасов, хоть поездка и должна была ограничиться дневным переходом.
Начал моросить дождик. К счастью, нас снабдили плотными плащами, в которые все неприменули завернуться.
Я осматривал из под капюшона местность, по которой мы ехали. Это был первый раз, когда я покидал школу, да и в принципе, первая моя дальняя поездка на лошади. Поначалу, вокруг были только леса и заросшие луга. Школу специально построили в отдалении от людских поселений. Но уже через полтора часа езды начали встречаться небольшие деревеньки, а дорога, поначалу безлюдная, становилась всё оживлённее.
Спустя пару часов дождь закончился, и мы смогли снять тяжёлые плащи, которые уже основательно пропитались влагой. Встречные люди с интересом нас рассматривали. Небольшой конный отряд вызывал немой вопрос о своей принадлежности. Обычно, только высшее сословие могло себе позволить путешествовать конным отрядом, но их можно было легко опознать по яркой, расшитой гербами одежде. Мы же все были одеты хоть и добротно, но вещи имели совершенно обыденную окраску серых и коричневых цветов.
Спустя три часа, было решено остановиться, чтобы перекусить и дать отдохнуть лошадям. Непривычным к конным прогулкам, ученикам тоже требовалась передышка.
Мастера свернули с тракта к блестящему за посадками озерцу, где и было решено устроить привал. Ученики буквально попадали с лошадей в мягкую траву.
Я лежал вместе с другими и пытался прийти в себя. Сильно ныли мышцы ног и спины.
— Так, хватит валяться без дела, — мастер Алисия стояла над нами с неодобрением во взгляде. — Вас выбрали как самых лучших, а вы уже через треть пути валяетесь без сил. Тау и Игорь, на вас лошади, расседлайте и накормите. Николай, оборудуй кострище и разведи огонь. Турин и Майкл, на вас приготовление еды, посмотрим, чему вас научили. Остальные натаскайте воды и наберите дров. Время стоянки час.
Только мастер закончила раздавать указания, как все повскакивали будто ужаленные, и ринулись выполнять порученную работу. Учитель Северова была весьма сурова и не терпела праздности и неповиновения.
— Учитель, а что нам приготовить? — поинтересовался я.
— На твой выбор, ученик, считай, что это часть моего испытания, — меня обожгло суровым взглядом зелёных глаз.
Я низко поклонился и двинулся в сторону импровизированной кухни, которую уже начал организовывать Николай.
Надо было приготовить что-то сытное, но с минимальными затратами времени. Попросив Майкла почистить и нарезать картофель, а Николая достать походный казан и сковороду, я взялся за нарезку копченой грудинки и сала.
Спустя двадцать минут, костёр ярко пылал, а вода в казане начинала закипать. Я обжаривал на сковороде нарезанные мясные припасы с луком. Картошка и дюжина куриных голеней отправились в казан, а вслед за ними последовало пшено. Самое сложное было, это добавить нужное количество соли. Когда пшено разбухло, и жидкость уменьшилась в объёме, можно было вытаскивать курицу и добавлять десяток сырых яиц вместе с мясной зажаркой. Тщательно перемешав полученное блюдо, я закончил готовку.
Каждый получил по миске ароматно пахнущего варева и по куриной голени. Голодные ученики, да и учитель Ханс накинулись на приготовленную еду. Мастер Алисия, хоть и морщась, всё же решила попробовать приготовленное мной блюдо.
— Придётся признать, что на вкус еда явно лучше, чем на вид, — произнесла она после пары съеденных ложек. — Никогда раньше я не пробовала такое блюдо, где ты научился его готовить?
— Благодарю за высокую оценку моих скромных кулинарных навыков. — Ответил я, склонив голову. — Я вырос на Орденской ферме, и это блюдо готовилось на всех больших праздниках.
— Что-то подобное я пробовал, пока странствовал в роли вольного мечника по городам и поселениям центральных королевств, — отметил мастер Тальхоффер. — Идеально подходит для короткого привала. Благодарю за еду, Турин.
По окончании трапезы, импровизированный лагерь был свёрнут за десять минут и мы снова двинулись в путь.
На закате, спустя ещё сорок километров пути с одним небольшим привалом, мы наконец-таки прибыли в Яромильск.
На въезде в город стояла приличная очередь из людей, которые съехались со всех окрестностей на большую ярмарку. Мастера же двинулись вдоль длинной вереницы из людей и возов с товарами к воротам. На нас с любопытством смотрели. Я боялся, что нам преградят дорогу и заставят вернуться в конец очереди, но все принимали происходящее, как должное.
У ворот, нам всё же, преградила дорогу пара уставших стражников.
— Куда прёте? Без очереди могут проезжать только знатные лорды! — выкрикнул один из стражей, с некоторым сомнением поглядывая на великолепных скакунов наших учителей.
Алисия одарила стражника презрительным взглядом, от чего тот примолк.
— Хоть мы и не относимся к знати, но приравнены к ней, служивый, — решил разрядить обстановку учитель Тальхоффер. — Вот наши сопроводительные грамоты.
Стражник, недовольно ворча на тему «шляются тут всякие», поплёлся в небольшую пристройку у ворот, унося с собой переданный документ. Не прошло и минуты, как из привратного помещения, вылетел стражник в богато украшенных доспехах.
— Примите извинения за моего подчинённого, господа Мастера! Этот дурак забыл о приезде столь высоких гостей и будет наказан позже, — выпалил подбежавший стражник.
Он был уже в годах и довольно обширен в обхвате.
— Наш город всегда рад представителям Ордена, и в особенности молодым ученикам, которым только предстоит ступить на путь борьбы с проклятьем людского рода, — уважительно произнёс старый стражник. — Капитан стражи славного города Яромильска - Жан Де Брюи, к вашим услугам! Есть ли вам где остановиться? Надолго ли вы к нам? Мне велено оказывать вам всяческое содействие.
— Благодарю, месье Де Брюи, я упомяну при случае князю, что ты нас радушно встретил. Что же касается гостиниц, то нас ждут зарезервированные комнаты в «Мече Пегаса». Я был бы благодарен, если бы один из твоих людей проводил нас до этого заведения, а то я больше двадцати лет не был в этом прекрасном городе.
Конфликт был улажен. Капитан стражи лично сопроводил нас до постоялого двора. Где мы, сдав лошадей в местную конюшню, отправились в заказанные комнаты, попросив подать ужин в наши покои. Быстро перекусив зажаренными свиными отбивными с пшеничной лепёшкой и сыром, ученики повалились на свои кровати и мгновенно уснули.
1999 год. Я вдовец. Живу с ребенком 6 лет. Повестка на сборы. Пришел. Ибо по закону не могут забрить.
Лютый пиздец. Забрали все документы. Включая свидетельство о смерти жены. Ребенок в детсаду. Пора забирать. А я засунут в военкомате. На руках ноль документов. Что интересно, никакой войны еще нет. Ни с Чечней. Ни с Грузией.
Денег не берут. Не выпускают. В общем с использованием неких навыков вылез оттуда. Поехал за ребенком. Забрал. Поехали в другую квартиру где и заночевали. Соседи по месту регистрации сказали что меня вояки искали.
В итоге все документы восстанавливал (включая паспорт). Не знаю что там у них было. Фрунзенский район Петербурга.
Надо было как-то выкручиваться. В карманах пусто, идей никаких, за квартиру платить через неделю. Хорошо, что в столице всегда найдётся работёнка на пару дней: в массовке ток-шоу, сборщиком заказов на складе, курьером или на рекламных опросах. А потом хоть полмесяца ищи дело всей жизни да кормись полуфабрикатами.
Иллюстрация Екатерины Ковалевской. Другая художественная литература: chtivo.spb.ru
— На студии «Час суда» на Профсоюзной каждый день с утра кастинги проходят, езжай туда, Петька, — посоветовал сосед Андрей, работавший художником-оформителем в типографии. — Я у них в прошлом году за день сто долларов заработал.
Двухкомнатную квартиру на бульваре Яна Райниса вместе с Петей снимали ещё трое друзей, в разное время приехавших из Сибири. Все давно при деле, и только Петя временно безработный: в поисках своего стиля он записался на литературные курсы и бесплатно писал другу для сайта игривые статьи о музыке шестидесятых.
— Надо ехать, — согласился Петя.
И поехал.
В фойе у поста охраны в ожидании кастинга набилось человек пятнадцать, выглядевших так, словно до этого они все вместе пару суток просидели, как транзитные пассажиры, на вокзале. Их по очереди заводили в комнату с видеокамерой, просили пройтись перед ней туда-сюда, что-то рассказать и поулыбаться. Управившись за час, оставили четверых: двух мужчин и двух женщин.
— Серия называется «Любимый ученик», сейчас вам раздадут текст, почитаем вслух по ролям, — сообщил молодой режиссёр в просторной жёлтой кофте.
— А кто будет любимый ученик? — спросил рослый парень с щербинкой в зубах.
— Он, — ткнул пальцем в Петю режиссёр.
По сценарию Петин герой пытался отравить бывшую учительницу. Причина банальная — квартира. Сердобольная пожилая женщина поторопилась переписать на любимчика свою жилплощадь. Однако спровадить одинокую старушку на тот свет не удалось — на пути злодея встал бывший одноклассник (а теперь сотрудник органов внутренних дел). Он и раньше не жаловал любимого ученика, был между ними нерешённый конфликт — первая красавица в классе, вскружившая головы обоим молодцам. Как и полагается несмышлёной бабёнке, она выбрала негодяя, будущего отравителя.
— А я что, буду с ними двумя мутить? — спросила девица.
Режиссёр лишь отмахнулся. Типаж он подобрал что надо, за такую аппетитную кралю можно было поконфликтовать, да и соперник Пети — внушительных размеров, с хладнокровной борзостью в глазах — очень походил на полицейского. Только училка больше напоминала сбрендившую у телевизора домохозяйку. Но выбирать было особо не из кого.
— Вы — Марья Петровна, классная руководительница на пенсии, роль почти без слов, лицо пожалостливей делайте и сильно удивляйтесь, когда узнаете, что вас пытались отравить, — советовал ей режиссёр. — Можно и слезу пустить.
Актёрам подобрали костюмы. Одели в изрядно поношенный секонд-хенд. Марья Петровна пару раз чихнула в рукав.
— Основные съёмки завтра в студии, — сказал режиссёр, — а сегодня на подсъёмку в квартире поедут учительница и её любимый ученик. За это дополнительно по пятьдесят долларов.
По сюжету злодей ходил к учительнице на квартиру, приносил кефир и крошил туда таблетки, повышающие давление, чтобы добить и без того шаткое здоровье Марьи Петровны. Как-то в подъезде ему встретился бывший одноклассник, капитан полиции, тот сработал профессионально. Почуяв недоброе, установил камеру на кухне учительницы и вскоре зафиксировал, как отравитель вершит тёмные делишки. В следующем эпизоде вбегают ребята в форме и вяжут любимого ученика.
На первом дубле Петя перестарался.
— Не надо вот этого Станиславского, — поморщился режиссёр. — Я тебе верю, родной. Только попроще физиономию сделай. Ты же не Цезаря Борджиа играешь.
С третьего раза Петю успешно повалили на пол и надели наручники. Он не стал яростно отбиваться и кусаться, как во второй раз, и дико выть, проклиная ментов, как в первом дубле. Просто упал носом в пыльный ковёр и затих.
Домой Петя ехал пока без денег, но довольный. Это была его третья роль в постановках. Первая, принц в «Золушке» в школьном спектакле, прошла с успехом, когда ему было шестнадцать лет. Потом, в девятнадцать, он изобразил уверенного молодого бизнесмена в рекламе мебели местного производства. Ну и вот, наконец, спустя пятнадцать лет, уже в столице — роль неудачливого убийцы, что можно было признать, — и по экранному времени, и по оплате, — за карьерный рост в актёрской сфере.
Повторяя завтрашнюю роль, Петя подошёл к подъезду. Во всех трёх окнах их квартиры на втором этаже горел свет, кто-то метался за шторами как беспокойный призрак. С опаской Петя поднялся по лестнице.
По квартире бегал Манкин.
— Чего с ним? — спросил Петя у Андрея.
— Что-то в группе у них стряслось, толком не поймёшь... Мне в ночную смену, сам тут разбирайся. Пока.
— Пока.
Манкин бегал из комнаты в комнату, громко разговаривая по телефону, чаще всего слышались слова «крысятничество», «ложь» и «измена». Манкин уж лет двадцать как был художественным руководителем рок-группы «Небесная терраса», исполнявшей песни на его стихи, получался такой религиозно-духовный рок. У них были поклонники и хиты, пусть не мирового масштаба, но вполне на уровне, чтобы чувствовать себя при деле в этом полоумном мире.
— Иуда, предатель, — увидев Петю, сказал Манкин.
— Кто? — попятился Петя.
— Да кто же ещё, наш звёздный вокалист! Артист наш!
— А, Митька. Ушёл в запой и не вернулся?
— Я к нему как к родному! Как к брату, как к сыну! А он!
Манкин был на взводе и явно хотел всё разъяснить. Судя по блеску глаз и запаху коньяка — дело серьёзное.
— Пойдём на кухню, — схватил Петю за рукав Манкин.
— Пить не буду, у меня завтра важный день, съёмки. Шоу-бизнес, сам понимаешь.
Манкин заскрипел зубами. Комплекции он был боксёра лёгкого веса, роста невысокого, но в гневе становился неистовым и беспощадным. Прямо один из чёрных гусаров — этих ребят он уважал. Мог среди ночи включить гимн гусаров в исполнении хора Валаамского монастыря и громко и сурово подпевать: «Не стоят, а храпят кони вороные! Не ржавеют, а горят сабельки кривые! Я из гроба приду! Стану мёртвым в ваш строй, где бессмертным стоял я, бывало!»
— Просто посижу с тобой, — согласился Петя.
На кухне он налил себе чаю, Манкин — коньяка.
— Я к нему как к сыну, как к брату, — погнал по кругу Манкин. — Иуда!
— Перестань. Нормальный Митька человек. Даже симпатичный. Я же его знаю.
— Вот в этой симпатичности всё дело. Харизмой берёт. Всё внимание к группе и нашу популярность приписывает исключительно себе. Выходит, он даже не понимает, о чём поёт!
— Как это?
— Да вот так, все слова мимо сердца. А теперь он решил свой проект организовать, где мои песни собирается исполнять.
— И ты из-за этого на него взъелся?
— Да мы недавно поймали его за руку. Воровал деньги из общей кассы с концерта! Мы ему: «Как же так, брат?»
— А Митя?
— Простите, говорит, бес попутал.
— Так у него сейчас семья, ребёнок родился, можно понять. Ну, взял чуть больше, не из чужого же кармана.
— Понять можно. Но он предал нашу дружбу. И доверие. А всякий предающий и оскорбляющий любовь и дружбу предаёт и оскорбляет Бога! Отрекается от него. И попадает под власть дьявола.
— Ну, это уже перебор. Митя творческий человек, стало вам тесно в одном коллективе, разойдитесь миром. Он ведь добряк, по сути… как ребёнок.
— Это он кажется таким. Это маска! А между «казаться» и «быть» лежит пропасть, которую можно перейти лишь с божьей помощью. Понимаешь?!
— Фуф, — выдохнул Петя.
Тут пришёл четвёртый сожитель. Павел, человек умный, терпеливый и неконфликтный, снимал на видеокамеру деловую житуху больших людей при власти, имел с них деньги и мечтал однажды послать всё это подальше и написать книгу.
— Чего у вас тут? — спросил он, устало выгружая продукты из сумки.
— Наш обнаглевший до беспредела артист, иссохший от зависти, пытается не просто присвоить мои песни, а украсть у меня душу! — воскликнул Манкин, но увидев, как поморщился Паша, негромко пояснил: — Я давно заметил, как Митрофан перенял у меня не только мимику, жесты, манеру говорить и вести себя, но и образ моих мыслей. Надо это понимать, иначе непонятно вообще, что происходит.
— Ладно, я спать. Рано вставать, спокойной ночи, — попрощался Петя, чувствуя, что не может принять чью-либо сторону.
Ещё некоторое время он слышал, как Паша разогревает себе ужин, а Манкин цитирует святых отцов:
— Чадо моё, будь осторожен с театром, который называется миром, ибо оборванцы и обыватели на его сцене одеваются в одежды царей и владык. Некоторые кажутся таковыми истинно и обманывают воображение зрителей. Когда же представление заканчивается, маски снимаются, и тогда все являются такими, какие есть на самом деле!.. От Суда Божьего не уйдёт никто!
Манкин любил поговорить на религиозные темы с Павлом, тот когда-то учился в Барнауле на факультете теологии и слушал с интересом и пониманием.
Утром Петя приехал в студию. Костюмеры долго подбирали наряд. Вчера, на съёмках в квартире, когда он появлялся в камере слежения, его внешний вид особо не волновал. А тут тщательно зачёсывали волосы назад и примеряли очки в разной оправе, пока не получился злодей низкой пробы. Увидь Петя себя на улице, так бы и плюнул вслед.
— Отлично, — сказал ему режиссёр, — пару раз можешь чего-нибудь отчебучить.
— Чего отчебучить?
— Крикни чего-нибудь о своей невиновности, ну на мента этого, одноклассника твоего, наедь.
— Сделаем.
— Верю в тебя.
Слушание дела проходило бойко. Судья набрасывала вопросы, наседал обвинитель, адвокат флегматично отбрыкивался, тупила Марья Петровна, девица кокетничала. Наконец и Петя решил выкобениться, когда одноклассник стал отгружать в его адрес нелестные эпитеты, упирая, что Петя врун и подонок с детства. Петя нервно вскочил и прокричал:
— Да это он так говорит, потому что Ленка на выпускном меня выбрала! Он со школы мне завидует! И что я был любимый ученик — это тоже его всегда подбешивало! Это он всё подстроил! Точно!
А когда вина была доказана и объявили приговор, Петя забился в истерике и прокричал:
— Нет! Этого не может быть! За что?! Я невиновен! Марья Петровна, не погубите! Марья Петровна! Родная! Это же я — ваш любимый ученик!
Адвокат пожал плечами. Марья Петровна выпучила глаза. Судья в чёрной мантии удовлетворённо, как опившийся крови вампир, кивнула и, откинувшись в кресле, прикрыла глаза. На Петю опять надели наручники.
Публика расходилась довольная, поглядывая на него как на маньяка.
— Молодцом, — похвалил режиссёр. — Вон у той женщины получите гонорар.
— А есть ещё такая работёнка? — спросил Петя.
— Нет. Теперь вам полгода светиться на экране нельзя. И не пытайтесь, вы в базе данных.
Петя перебросился ещё парой фраз с режиссёром, и они разошлись, довольные друг другом. У проходной поджидала непутёвая Ленка.
— Ты куда теперь? — спросила она по-свойски, будто и правда отучилась с Петей десять лет в одном классе.
Он на мгновение замешкался, разглядывая её стройные ноги, а придя в себя, толкнул дверь и уверенно сказал:
— На пробы… к Спилбергу.
Петя столкнулся с Митей на выходе из метро. Вид у того был удручённый, как будто он опоздал на Тайную вечерю, пришёл, а её перенесли на среду. Он бы и мимо прошёл, не замечая никого.
— Привет, Митрофан, — задержал его Петя. — Приезжал с Манкиным мириться?
Митя грустно посмотрел, о чём-то подумал и сказал:
— Да наоборот, пока его дома нет, приехал кофту забрать. Холодает уже. Совсем новая кофта, жена подарила. Оставил у вас в прошлый раз, когда Андрюхин день рождения отмечали.
Петя отвёл его в сторону и спросил:
— Ну и как это у вас получилось? В Интернете такая склока из-за твоего ухода из группы. Ты прямо как Том Мейган, тот тоже не по своей воле ушёл из группы на пике популярности.
— Кто это?
— Вокалист Kasabian.
— Не знаю таких… Лично я ни с кем не скандалил. Даже ни на один пост не ответил. Вообще, это очень стрёмная история… Может, книгу написать о своей жизни и творчестве в группе? Чтобы люди всю правду узнали.
— Напиши. Я слышал, ты свой проект создаёшь.
— Да. Позвали выступать в Воронеж и в Омск. Чего отказываться? Деньги нужны. Музыканты есть, будем свои песни сочинять. Ты сам как?
— Нормально. Сто пятьдесят долларов заработал на чужом безумии. За квартиру отдам, ребятам ужин устрою. Кстати, могу строчку подбросить, — предложил Петя. — Надо?
— Какую строчку?
— В песню, — не дождавшись заинтересованности, Петя старательно пропел: — Вчера ещё было семь вёрст до небес, сегодня дремучий загадочный лес.
— Это о чём?
— Да хоть о чём.
— Не надо.
Вечером парни втроём сидели за накрытым столом, Манкин задерживался на работе. Помимо поэзии, он неплохо отделывал стены декоративной штукатуркой. Задорого. «Я работал. Я писал стихи», — это было не про него.
Когда собрались расходиться, вошёл сияющий Манкин в новых туфлях и весело проговорил:
— Вставайте, пойдём отсюда!
— Ты чего такой радостный? — удивился Петя. — Башмаки обновил. Женишься?
— Объект сдал, надо отметить. Едем в пиццерию! Пиццы хочется.
— Да мы только поели. Петька сегодня разбогател, продуктов принёс, мяса с картохой и сыром запёк, чилийским вином угощает, — сказал Андрей.
— Сегодня прям день званых ужинов, — усмехнулся Павел.
— Это последний на сегодня. Откажетесь — обижусь.
Таксист, застряв в пробке, высадил компанию на Ордынке у церкви Покрова Богородицы. Город сверкал огнями и потрескивал, как испорченная проводка. Словно стараясь опередить поддувавший в спину ветер, они быстро прошли дворами на Пятницкую в Domino’s. И только вошли, как стали свидетелями ссоры двух женщин из-за расшалившихся детей. Толстая тётка, которой помешали дети, крыла их мать матом, потом перешла к решительным действиям. И попыталась дать мамаше коленом под дых. Какой-то парень, похожий на сегодняшнего режиссёра в жёлтой кофте, вместо того чтобы разнимать, снимал на телефон потасовку. Увидев новых посетителей, он навёл камеру на них, Манкина аж передернуло.
Полчаса, пока ждали пиццу в IL Патио на Волхонке, тянулись медленно. Паша и Андрей пару раз обменялись мемчиками и ссылками на смешное видео. Манкин, сидевший между ними, некоторое время молча наблюдал, как они посмеиваются, глядя в телефоны, и наконец высказался:
— Теперешняя жизнь основана на завышенном мнении о себе. Настоящих людей всё меньше, а информационных вампиров всё больше.
— Ты чего? — спросил Андрей. — Мы ж не маленькие, всё понимаем…
— Во всём этом дух нечистой силы, — гнул своё Манкин. — Тот, кто ему подыгрывает, не просто лицемерит, а предаёт свет в себе.
— Мысли о Мите покоя не дают, — догадался Павел. — Что ж ты всё судишь его, а как же прощение?
У кассы возникла ссора: покупатель возмущался из-за медленного обслуживания. И хотя продавщица толково объясняла, в чём дело, он не хотел вникать и твердил:
— Я не понимаю, почему так долго?!
— Что-то не везёт нам сегодня с пиццей, — поморщился Паша.
— А я сужу нашего Иудушку семейным судом, и я его не казню, а желаю спасения, — Манкин выразительно посмотрел на всех.
Пётр сидел перед ним — лицом к большому окну. И видел, как качались полуголые ветки. Тени от них, похожие на ползущих змей, на освещённой белокаменной стене и бронзовом горельефе здания напротив, возбуждали воображение.
— Лично я помалкиваю, — пожал Петя плечами. — Сам сегодня поработал на информационных вампиров, они мне ещё и денег дали.
— Тебе простительно, — сказал Манкин. — Ты ж блаженный, веришь в нового человека будущего, как в Джими Хендрикса.
— С чего ты взял? — буркнул Петя, хотя это и было правдой. — О, кажется, нам несут.
Переговариваясь незначительными фразами, все сосредоточенно жевали ароматную, с хрустящей корочкой пиццу.
— А как же плоды Святого Духа — любовь, радость, милосердие и кротость? — вдруг спросил Павел. — Твоего исихазма могло бы хватить, чтобы голова была чиста от беспокойных мыслей.
— Что ж ты не веришь в меня, Паша? — напрягся Манкин. — Ты к чему клонишь?
— Вспомнил карпократиан. Спасение невозможно до тех пор, пока человек не испытает всего…
— Что за ересь, Паша, — ещё более сурово перебил Манкин и плеснул в чай коньяка.
Павел пожал плечами и, отвернувшись, посмотрел в окно, где по стеклу сбегали струйки дождя. За ними нечёткие очертания воина с поднятым мечом и знамя с Христом. Вид у Паши стал отстранённый — как будто он не здесь.
Неожиданно Манкин начал читать стихи:
— Нас унижает вода по законам! Даже не думай стоять под балконом! Где я стою и смотрю! Плачу, смеюсь и смотрю! А пока. Пока. Липсис. Апокалипсис! Апокалипсис! Такой сюрприз.
Андрей и Пётр переглянулись — они ничего не поняли.
— Новое? — спросил Павел.
— Только что.
— Хорошее.
Андрей опять глянул на Петра — надо же, Павлу понравилось.
В такси по дороге домой Павел попытался пересказать Манкину точку зрения своего преподавателя профессора Гамалиилова на природу христианского обожения, но Манкин отмахнулся фляжкой коньяка и сказал, что времена человеческой истории подходят к концу и всё остальное неважно. И только типчики вроде Пети верят, что в сознании людей обязательно произойдут изменения и жизнь на Земле будет другой.
— Да-да, пробуждайтесь, — закивал Пётр. — Даже воображаемые переживания могут помочь ментальной реализации.
— Ну вот, — засмеялся Манкин.
— А что смешного-то, человек переживёт глубокую трансформацию сознания и тела, и лет через двести тут совсем всё по-другому будет.
— Сатанинские бредни.
— Петька, я вчера читал твои статьи про Ника Дрейка и Тима Бакли. Такие они у тебя получились фантастические, трубадуры вне времени, ну прям волшебные, как на иконке, с нимбами, — сказал Андрей.
— Может, ты думаешь, что и сам такой же, типа людена у Стругацких? — насмешливо спросил Павел.
— Да ну вас, — расстроился Петя.
Отопление ещё не включили, и в квартире было холодно. Манкин и Пётр жили в одной комнате.
— Ну как прошёл день? — укутавшись в одеяло, спросил по привычке Манкин перед сном.
— Нормально, получил своё, и то хлеб. Сегодня так смешно было на съёмке, когда на меня наручники надевали, — начал рассказывать Пётр, но услышав, что Манкин похрапывает, тоже спросил: — А у тебя?
— Ага… У меня тоже… Весь день на ногах, с самого утра какие-то разговоры странные, с заказчиком только часа три разбирались, — устало бормотал Манкин. — Туфли ещё поджимают, ноги просто гудят, голова тоже квадратная… а ничего так башмаки, а?.. кожа… разносятся. Денёк сегодня… Будто через виноградную долину прошёл под солнцем…
И засопел.
— Чего? — не понял Пётр. — Какую долину?
В тишине было слышно, как в своей комнате, посмеиваясь, о чём-то переговариваются Павел и Андрей.
Петя долго не мог уснуть. Вспомнил, как в школе тоже был любимчиком, историю и литературу он обожал. На него возлагали надежды в прошлом. А он стал супраментальным маргиналом, верящим в то, что у человека будущего вместо желудка, сердца и лёгких будут какие-то вибрации. И вот он, из плоти и крови, лежит в холодной квартире на бульваре Яна Райниса в компании людей, которые смеются над его идеями, хотя, возможно, и сами верят в нечто подобное. Петя вспомнил, как летом отмечали день рождения Андрея: купались и жгли костёр на Сходненском ковше, в сумерках запекали рыбу в фольге и пили вино. Манкин, обняв Митю, читал ему стихи Есенина про Демьяна Бедного. Пете запомнился самый забавный фрагмент, он даже записал его куда-то: «…ты только хрюкнул на Христа, Ефим Лакеевич Придворов». А Митька потом играл на гитаре и пел: «Это всё хорошо, всё не зря, всё как есть…»
Через две недели Петя шёл поучаствовать в промоакции. Настроение было так себе. Ощущение, что реальность ускользает как песок сквозь пальцы, в такие моменты только усиливалось. И в то же время в нём, как Петя иногда, откровенничая, говорил друзьям, оживал человек будущего и смотрел на мир его глазами. И пусть истинное мешалось с выдуманным, всё же это была возможность — почувствовать и увидеть то, чего ещё нет в этом мире. Петя переставал быть существом, голова которого забита цифрами и яркими картинками. Истинными были желание и способность постичь величие человека и не предавать его. Этому можно научиться, только если быть свободным от себя теперешнего. Как? Легко. Настоящий любимый ученик всегда на связи с учителем. С божественным. Кто-то наверху его любил и верил, как считал Петя, давая знание новой жизни. Нищие и изгои такие уроки постигают лучше.
Зазвонил телефон.
— Сейчас тебя по телику показывали, — сказал Петин друг Стёпа. — Ну и рожа у тебя там. Отвратная. Я сразу и не признал, пока ты не заговорил.
— Где показывали? В местных новостях? Типа вчера на Театральной площади попал под лошадь гражданин Пётр И., пострадавший отделался лёгким испугом?
— Хуже. По второму каналу, в передаче «Час суда».
— Но я-то был хорош?
— Форменный Иуда. Аж мурашки по коже, — засмеялся Стёпа. — Ты где сейчас?
— На Тульской. Хожу тут, ищу одно место, где буду за тридцать долларов дегустировать и продвигать йогурты.
— Опять на мели?
— Да как сказать, чувствую, наоборот, что на взлёте. Скоро вся эта дрянь вокруг отвалится, как короста.
— Ну в деньгах ведь нуждаешься?
— Нуждаюсь пока.
— Почему так? Как думаешь?
— Чего тут думать. По ходу, я здесь не для того, чтобы зарабатывать деньги, а чтобы навсегда забыть про них. Как вчера говорил Манкин, не погибнет надежда бедных. А я, если что, проводник между материальным миром и космическим океаном Ананды.
— Откуда такая информация?
— Из индийского гороскопа.
— Понятно.
— Вот я и открою вам дверь в безоблачное будущее огненных пионеров Всемогущего, за которой нет богатых и бедных, — когда разговор заходил о материальных благах и просветлении, Петю заносило так, что не остановить. — А вокруг просто декорации, где это должно произойти. И пока я это осознаю, я живее всех живых.
— Хорошо, хорошо, успокойся… Давай езжай ко мне, дам я тебе эту тридцатку, сегодня ты нам нужен живым. Кстати, отличная статья про Тима Бакли, читаешь, а в голове его голос сирены.
Уговаривать Петю не пришлось, но напоследок он добавил как по учебнику:
— Божественное отдаёт себя только тем, кто сам отдаёт всего себя без остатка божественному. Другого способа обрести покой, свет и свободу нет.
— Я тебе верю. Ждём.
Постояв ещё несколько минут в комфортном, как спальный вагон, современном дворе, Петя наблюдал за двумя бродягами у блестящего мусорного бака, как они делят находку, доставая из большой сумки фирменное тряпьё и безделушки. Прикинув, что, на первый взгляд, в социальной цепочке он от них недалеко, Петя усмехнулся и пошагал прочь, уверенный, что идёт в сторону Вечности на следующий урок.
Подержите мою чекушку коньяка:1994, последняя, областная комиссия в В. Новгороде, тётя-хирург, преклонного уже возраста:спустите трусы! Повернитесь! Нагнитесь! Одевайте трусы! Да, м ч , у вас третья степень плоскостопия, не годен! Штамп, все дела. Возвращаемся в родное село, военком задушевно так говорит:ты же хочешь учиться в военном училище, получить полюбэ высшее образование? Дак а хули, на дворе 94й, деньги как вода, мама учитель а средней школе, на какие шиши учиться? Конечно, грю, прям мечтаю) ну и берёт военком, выкидывает всю эту макулатуру, и оформляет всё дело сам, да с подписями, да с печатями) так и попал я в военное училище, хотя это не моё от слова совсем) итого:выгнали кхуям меня к концу второго года обучения, высшего так и не получил, жизнь закрутила, но и слава Богу , военным не стал, ну правда и честно-не моё) вынес из этого всего единственный опыт:не хочу никакого над собой начальства, не хочу и всё, работаю сам на себя, хотя конечно работал и "официально, по белому"
Назрел интересный вопрос, и я решил собрать мнений.
Мне тут сказали, что редактор не должен править грамотность, что это работа корректора. Я не согласен. Когда мне приносят текст на редактуру, я сразу учитываю, что править придется не только стилистику с логикой, но и запятые проставить, да тся-ться тоже придется. Мне даже в голову не приходило, что можно оставить текст неграмотным и называться после этого редактором.
Но вот кто-то считает иначе. Мол, ты стилистику поправь и уходи. А за запятые бери отдельную плату. Мол, в приличном обществе за двойную работу платят двойную ставку.
Я понимаю, что так работают издательства. Там действительно редактор правит косяки общего плана, а потом корректор соскребает запятые, а потом еще технический редактор сдвигает абзацы, верстальщик выбирает шрифты и так далее, и так далее.
Но я-то не работаю на издательство, у меня нет зарплаты. Я работаю напрямую на автора и обещаю после себя готовый к изданию текст. Поэтому работаем минимум в два этапа: сперва редактура — это правки, советы, вопросы (между делом сразу грамматику поправить можно), а потом уже — когда автор принял те или иные правки — финальная корректура.
А вы как считаете? Стоит редакторам брать дополнительную плату за корректуру?
Платон проснулся от сильного холода. Зубы его стучали, а тело болело так, будто по нему недавно проехались катком. «Что за чертовщина мне снилась?» - подумал он, поднимаясь, но как только глаза разобрали картину вокруг, молодой человек тут же подскочил словно ужаленный. В прохладе майского утра ошарашенный писатель сидел на мокрой после ночного дождя траве возле подъезда своего дома. С минуту он не мог прийти в себя от шока, а потом начал потихонечку складывать пазлы у себя в голове. «Так, я вчера вечером вышел на улицу, наверное, мне стало плохо, и я потерял сознание. Мне снился полный бред, что вполне объяснимо для такого состояния. А сейчас я очнулся. Нервы. Срочно лечить нервы! Хорошо, что у меня впереди остаток отпуска, этого должно хватить, чтобы оклематься».
Платон поднялся с влажной земли и растерянно поплёлся к себе домой. Чайник, душ, яичница – стандартное начало холостяцкого дня. Странные чувства роились в эту минуту в сердце писателя. Хотелось плакать и смеяться одновременно. Хотелось бежать и, в то же время, сидеть, завернувшись с головой в тёплый плед. Хотелось петь, хотелось кричать, хотелось крушить, или же в полной тишине навести идеальный порядок. Мужчина начал быстро шагать из угла в угол по своей маленькой комнатке, а затем резко уселся за письменный стол. Он машинально открыл ноутбук, создал новый документ в ворде и начал усердно набирать текст. Слова лились сами собой, словно кто-то нарочно вкладывал их в голову. Пальцы едва успевали перебирать нужные клавиши. Абзац за абзацем, глава за главой росли килобайты нового файла, а их автор, словно в трансе продолжал печатать без устали. Он напрочь забыл о голоде, о времени суток, в этот момент Платон ощущал себя проводником мысли, магом человеческого слова. Будто волшебник складывал он сюжет из образов, с бешеной скоростью всплывающих перед его глазами. Минуты, часы перестали существовать, реальными были только мерцающий монитор с клацающей клавиатурой и чёрные строки, бесконечной вереницей тянущиеся по электронным страницам.
Вдруг, Платон ощутил какое-то приятное тепло на своей небритой щеке, он поднял голову и увидел луч рассветного солнца в пыльном окне. «Надо же, я работал целые сутки!» - с удивлением отметил молодой человек. Он кликнул мышкой на статистику файла и глаза его мгновенно округлились. Количество знаков превышало триста тысяч! Обычно такой объём у него получался за год, а-то и более. Поразительно! Как такое вообще возможно? Молодой человек был шокирован, а сердце его радостно забилось в груди. Он подскочил с места и распахнул окно. Резкий поток свежего воздуха ворвался в душную комнату, Платон звучно вобрал в себя как можно больше кислорода и громко выкрикнул в открытые ставни:
- Я гений!!!
Голос его эхом прокатился по ещё спящему двору, отчего писатель расплылся в широкой улыбке.
- Гений, раздери тебя чёрт, заткнись и не мешай людям спать! - раздался раздражённый мужской голос из соседнего окна.
Платон рассмеялся и, почему-то на цыпочках, прошёл вглубь комнаты. Он, довольно потирая ладони, шептал себе под нос:
- Гений, гений я. Я чёртов Гений! Ха-ха!
«И всё-таки, после безумного сна на улице, что-то странное происходит со мной. А может, он был вещим?» - подумал писатель, снова усаживаясь за письменный стол. Он совсем не чувствовал усталости, напротив, тело его переполнилось энергией. Мужчина нажал на красный крестик в правом верхнем углу монитора и присвоил файлу название: «Когда я очнулся».
- Прекрасное название для романа! - воскликнул Платон, с довольным видом откинувшись на спинку стула.
Некоторое время он задумчиво смотрел на светящийся экран, а в голове тревожно крутилась назойливая мысль: «ведь текст совсем не отредактирован!», но затем сказал:
- Эх, чем чёрт не шутит!
Пальцы быстро ввели пароль от электронного ящика, новое письмо было создано за считанные секунды.
- Отправить, или нет? - вслух спросил самого себя он, - ладно, была, ни была!
Мужчина ввёл в строку поиска браузера одно единственное слово: «издательства». Поисковик мгновенно выдал длинный список названий, однако привлекло его внимание лишь одно, то самое, что расположено в его городе. И именно то самое, которое так жестоко растерзало его «Марту».
- Ну-с, уважаемые дамы и господа, просиживающие жирными задницами стулья издательства «Лира», что вы на это мне ответите? - решительно произнёс он и нажал на кнопку отправки сообщения.
Новенький, едва успевший родиться, роман был отправлен на суд редакторов. Теперь оставалось только ждать. Кто знает, может и правда удивительный сон сулит писателю славу и признание? Платон опустил монитор ноутбука вниз и, широко улыбаясь, прямо в одежде, бросился на заправленную постель. Через несколько минут он уже спал крепким, беспробудным сном. Ему не снилось абсолютно ничего, тело его словно отключённое от источника питания, неподвижно лежало на стареньком застиранном покрывале.
