Сообщество - Авторские истории

Авторские истории

40 225 постов 28 272 подписчика

Популярные теги в сообществе:

714
Авторские истории
Серия Тяготы секретарства

Тяготы секретарства. Часть 3

первая часть

вторая часть

Из бухгалтерии в кабинет директора вел потайной ход через минибар, сделанный на случай внеплановой проверки из налоговой или рейдерского захвата. Оказавшись в родном кресле, Андрей Константинович немного поплакал, смочил горло сорокоградусным бальзамом, прихваченным по дороге, а потом начал думать.

Давать слабину было никак нельзя. Сегодня ты им рукавицы по запросу и отпуск в желаемые даты, а завтра что? Выплаты за вредность, мыло в душевые и свежие респираторы для маляров каждую неделю? А потом они придут и потребуют новогодние подарки для детей и скидки на товары собственного производства! От этих мыслей директора пробрал озноб.

За дверью кричали и ругались. Было слышно, как Даша перезаряжает степлер, включает на максимум кондиционер, чтобы охладить толпу, и предлагает чай без сахара. Девушка боролась как умела, но держать оборону вечно не могла.

Один на один с подчиненными директор был слоном против Моськи. Но когда Мосек сто семьдесят штук, а ты старый и больной мамонт с лишним весом и камнями в желчном пузыре — шансы в пользу лающих.

— Роза Карловна, я к вам зайду через пару минут, откройте, пожалуйста, окно, — позвонил директор в отдел кадров и, переодевшись, вышел на карниз.

Кабинет кадровика напоминал склеп вампира. Сама Роза Карловна восседала на черном кожаном троне и напоминала сильно располневшего на холестериновой крови графа Дракулу. Колец у нее на пальцах было столько, что, когда она приходила на рынок, цыгане отдавали ей часть дохода.

Женщина была не одна. Ольга Прокофьевна сидела напротив и попивала чай с ягодным вареньем. Стол, за которым сидели дамы, напоминал татарскую свадьбу: домашние пироги, эклеры, конфеты в золотых обертках, халва, пахлава, имбирные пряники, хворост. Кажется, между этими двумя велась приятная беседа.

— И вы тут, — с презрением глянул на своего врага директор, слезая с подоконника. — А это даже хорошо — будете свидетелем тех последствий, к которым привели ваши «благородные» действия. Роза Карловна, — снова обратился он к кадровику, — мы набираем новый штат сотрудников, надо выложить объявления.

— Так у нас старые объявления уже три года висят активными. Просто никто не звонит из-за соотношения списка требований к кандидатам и уровня зарплаты, — хмыкнула кадровик.

— Значит, надо внести изменения. Пишите: конкурентная заработная плата, оклад плюс премия. Дружный коллектив и поддержка на всех этапах работы, карьерный рост…

— Андрей Константинович, вы заранее предупреждайте о таких заявлениях. Дайте я хотя бы иконы сниму и Трудовой кодекс в сейф уберу… — чуть не подавилась чаем сотрудница. — Мы, конечно, можем выложить весь этот… — она хотела сказать «бред», — э-э-э… чудесный набор бесконечных ожиданий, но вам самому придется подождать. Ольга Прокофьевна попросила меня провести сегодня три собеседования, сейчас как раз должен подойти один из кандидатов.

— Что?! Мне ждать?! Роза Карловна, может, вам тоже замену найти? —мужчина ударил кулаками по столу, раздавив два эклера. Ему начинало казаться, что он уже никакой не директор, а так — директоросодержащий продукт.

— Андрей Константинович, — женщина была спокойна, как сын декана в день результатов ЕГЭ, — я, в отличие от других, в курсе реального положения дел, и меня пугать конкуренцией бессмысленно.

— Может, проще никого не искать, а применить все ваши условия для уже трудоустроенных сотрудников? — вставила свои пять копеек Ольга Прокофьевна.

— Вас никто не спрашивал! — рявкнул начальник. — Я понятия не имею, кто вы и что задумали, но одно могу сказать точно: увольнение Ушакова теперь дело принципа. И как только я его вышвырну, вы полетите следом за ним.

С этими угрозами он подошел к двери и дернул ее на себя, чуть не сорвав с петель. Каково же было удивление директора, когда на пороге перед ним возникла жена.

— Ира, а ты чего тут делаешь? Почему не позвонила?

Еще немного — и Андрея Константиновича можно было бы заносить в Книгу рекордов Гиннесса по количеству испытанных шоков за самый короткий период.

— Так я не к тебе, — супруга уверенно шагнула в кабинет, — я на собеседование.

— Здравствуйте, Ирина Аркадьевна, вы, наверное, по поводу вакансии начальника отдела мотивации? — Роза Карловна расцвела в улыбке. — Знакомьтесь, Ольга Прокофьевна — ваша будущая коллега. Юрий Иванович Ушаков скоро подойдет, можете подождать его здесь или в его кабинете.

— Ира… Ты с ума сошла?! Что за… Да что здесь происходит?!

— Я давно просила тебя взять меня к себе в штат, — повернулась Ира к супругу. — Мне надоело дома сидеть и заодно хотелось посмотреть на твоих секретуток (видимо, она уже пересеклась с Дашенькой). Ты всё убеждал, что у вас на заводе для меня нет должности. А вот теперь, оказывается, нашлась.

От коварной улыбки жены у директора заныло то место, где у обычных людей находится сердце.

— Ира, я запрещаю!..

— Поздно запрещать, Ваше тракторейшейство. Я уже сложила полномочия на кухне и передала их клининговой компании и доставке готовой еды. Всё, увидимся на работе! — Ира захлопнула дверь перед мужем. — Ой, а у вас тут пахлава. Обожаю… — глухо донеслось из закрытого кабинета.

Андрей Константинович с ужасом осознал, что банда Ушакова только что обзавелась собственной крышей.

В конце концов бастующая толпа работяг, как и следовало ожидать, вернулась к своим рабочим местам. Запал у них был недолгим и вялым, как в дешевом новогоднем фейерверке, купленном с рук у китайца с киргизским паспортом в подземном переходе Воронежа в середине июня.

Люди не хотели терять и без того скромные премии. Многие держались за место из-за стабильной оплаты, а кто-то просто привык к тому, что было знакомо и понятно. Но это вовсе не значило, что они забыли о причине своего короткого восстания — просто работать тоже было нужно. В конце концов, завод должен жить, а до директора они еще достучатся. И, кажется, теперь у них для этого появилась своя колотушка.

Андрей Константинович в очередной раз вернулся в свой кабинет, прошел к креслу через минибар, включил компьютер и приготовился ловить Ушакова на нарушениях. По его задумке достаточно было несколько граммов металлической стружки, оставленной Ушаковым на станке перед обедом, чтобы сорвать все слесарные разряды с невидимой шинели противника.

Камеры видеонаблюдения полностью охватывали владения директора. Механические глаза поделили цех на участки, и каждый работяга был в поле зрения. Лишь один клочок территории представлял собой яркое непроглядное пятно. Этим участком, разумеется, являлось место работы Ушакова.

По рации директор попросил низшее руководящее звено узнать причину. Через пятнадцать минут ему доложили, что камера полностью в исправном состоянии.

— Но у меня слепая зона. Кто-то направил в камеру прожектор! Я даже знаю кто…

— Нет прожекторов, Андрей Константинович! Хотя по норме, их тут действительно не хватает. Раз уж такое дело, может, закажем парочку и…

Директор отключил рацию, не дослушав.

За последние сутки Андрей Константинович появился в сборочном цехе больше раз, чем за прошедшие полгода. Еще на подходе к сверлильному станку Ушакова он машинально прикрыл глаза рукой. Чтобы пройти остаток пути, пришлось надеть сварочную маску. Причиной такого яркого света стала отнюдь не установка нового неутвержденного оборудования. Просто сверлильный станок и рабочая зона вокруг него были начищены Ольгой Прокофьевной до такого блеска и стерильности, что можно было проводить операцию на мозге. Директор даже знал, кому бы с радостью вогнал парочку сверл.

Андрей Константинович обошел площадку со всех сторон, но не нашел, до чего докопаться. Он хотел подбросить на станок немного стружки, но не обнаружил даже пыли.

«Если подобная зараза распространится на всё предприятие, то и штрафовать будет не за что», — пришел он к неутешительному выводу.

Оставалось только привлечь Ушакова за перекуры, но тут взгляд директора упал на верстак, где он обнаружил небольшое ведерко с леденцами и табличку «Курение запрещено». Этот проклятый слесарь подготовился ко всему и как будто был неуязвим.

Мимо, насвистывая, проходил главный инженер.

— Костя, — бросился к нему директор, — нужна помощь светлой головы.

— Вы же всегда говорили, что моя голова не подходит даже для краш-теста наших тракторов, — напомнил инженер.

— Да то шутки были. Подходит, очень подходит! Если хочешь, на следующей неделе проведем, — напирал Андрей Константинович, но инженер тут же замотал предметом обсуждения.

— Костя, тут вот какое дело…

Ознакомившись с ситуацией, инженер подтвердил, что проблема действительно имеется. Он и сам давно мечтал о личном водителе, просто не знал, как подойти с этим вопросом к начальству.

— Костя, голова садовая…

— Вы опять? — обиделся мужчина.

— Прости. Но ты не о том думаешь. Я сам буду тебя на своей машине возить на работу и обратно, если ты мне подскажешь, как быть, — тряс его начальник.

— Ну… — инженер почесал затылок о торчащий из стены кусок швеллера, — первым делом логично было бы дать Ушакову задание, с которым он точно не справится. А заодно не помешало бы выяснить, откуда у него и его секретарши деньги на всю эту революцию. В конце концов, я получаю больше любого слесаря, но не то что чужую жену не смогу к себе в штат взять, но и со своей-то еле успеваю положительный баланс сохранять.

— А ведь ты прав! Прав, черт возьми! — просиял начальник, хотя и почувствовал укол обиды за слова о жене. — Надо пробить через своих… Так и быть, — хлопнул он в ладоши, — поставлю вам за это в ПТО настоящий принтер/сканер/копир, чтобы вы вручную больше не рисовали и не копировали чертежи!

— Так что, сегодня после работы встречаемся на стоянке?! — кричал радостный инженер вслед директору, но крик его уже растворился в пустых стенах цеха.

продолжение следует...

Александр Райн

Друзья, подписывайтесь на мой телеграм. Зачем? Да просто я не могу делиться тут информацией о продаже моих книг и билетов на литературные концерты, а другого способа рассказать вам о них, я не знаю https://t.me/RaynAlexandr

Показать полностью
11

Августовское

Для меня август всегда пахнет яблоками. Тугими, налитыми соком, с розоватыми и прогретыми солнцем боками. Лето в августе, как и само яблоко на ветке-спелое, ароматное, вызревшее. Я срываю эти яблоки, и сыплю на них корицу с сахаром, творя волшебство, результат которого - вкусная шарлотка с хрустящей сахарной корочкой, манящая и неумолимо напоминающая о детстве, о предшкольной поре, когда мама возилась на кухне с банками и пирогами, а ты, запыхавшись, забегал между делом с улицы и хватал кусок этого ароматного чуда. И выбегал с ним обратно, в лето, гоня от себя мысли, что ему приходит конец.

Всё вокруг достигло пика своей пышности. Зрелости. Запашистости. Река - потемневшая, обмелевшая, и даже как будто загустевшая - как сироп, как оставленный на столе мëд, как капля янтарной смолы, выплаканной сосновой доской в бане. Луговые травы преют под горячими поцелуями солнца, источая пряный и горьковатый аромат, довольные пчёлы роятся вокруг них, отряхивая с лапок золотистую пыльцу. Она кружится в воздухе, как волшебная пыль, мягко светясь на солнце. Вдыхаешь полной грудью - и запахи эти, и пыльцу, и лёгкие дуновения ветра - и остро ощущаешь то, как время ускользает от нас.

Май беззаботен и юн, зима кажется далёкой и почти несбыточной, а август серьёзен. Он напоминает о том, что всё в этой жизни приходит к концу.
Листва на деревьях ещё зелена, но и ты, и она знает - она обречена на скорую погибель, на превращение самой себя в золотой саван, нестерпимо ярко блистающий на фоне пронзительно-синего, осеннего неба.

В воздухе, прозрачном и наполненном серебристыми паутинками, живёт тоска по увядающей жизни и страх холодов, которые скуют всё живое на много месяцев,оставив лишь пронзительные воспоминания. И надежду, что зима не будет тянуться серой вереницей бесконечных дней, а промелькнет ярко, быстро и сказочно.

Показать полностью 5
11

Отец

Мои первые воспоминания об отце это какие-то крайне смутные обрывки длительного свидания на зоне, куда я приехал вместе с матерью, я предполагаю, что мне тогда было года четыре. В моей памяти это было что-то вроде коммуналки с общим коридором и кухней, у нас была отдельная комната. Никаких конкретных эпизодов и ощущений я не помню, просто картинки. Также, про эту поездку есть рассказ-анекдот, который я слышал от матери уже впоследствии: на длительном свидании мать с отцом варили позы (буузы) и мы сели ужинать. Я, видимо, увидел в отце соперника (привет Фройду) и стал неистово поглощать позы и чтобы не уступить, съел их какое-то нереальное для маленькой личинки количество, а мать с отцом над этим потешались.

Вообще, наверное, рассказ об отце стоит начать с того, что я знаю об отце и его детстве. Я на самом деле даже не уверен, насколько мои знания достоверны, но будем опираться на то, что у меня хранится в памяти. Ну и чтобы было проще, давайте я буду называть своего отца в начале этой истории по имени, Андреем.

Андрей родился 3 ноября 1963 года. Семья Андрея состояла из его отца, мамы и его сводного старшего брата (уже будучи взрослым он повесился, когда это произошло я был совсем мелким и помню только его могилу). Насколько я понимаю, в какой-то момент семья распалась и Андрей остался жить со своим отцом в той самой квартире, где впоследствии прошло и моё детство. Отец Андрея работал на авиазаводе на какой-то неплохой должности, любил прибухнуть и в воспитании сына звёзд с неба не хватал, воспитывал как умел. А тот факт, что Андрей большую часть времени проводил на улице с пацанами и его картина мира и поведение формировались под влиянием уличной и блатной романтики только подливало масло в огонь.

Доходило до того, что в летнее время отец, уходя рано утром на работу, закрывал Андрея в маленькой кладовке. Работа на заводе заканчивалась в 17 часов и больше десяти часов Андрей сидел в кладовке. А так как отец любил прибухнуть, то время заточения могло сильно увеличиваться. Пережив несколько не самых приятных эпизодов заточения, Андрей нашёл решение и дал ключ от квартиры своему другу, который днём его вызволял, а перед окончанием рабочего дня закрывал обратно, чтобы отец не догадался.

В целом, уже этого одного факта из детства Андрея достаточно, чтобы понять, что детство его было достаточно своеобразным. Финал немного предсказуем: лет в 15-16 Андрея осудили за хулиганство или что-то в таком духе, и закрыли на малолетку. Срок был в районе трёх лет. Отсидеть же по факту ему пришлось около восьми лет: его детство и окружающая среда закалили его и сформировали в нём определённые убеждения, вследствие чего он был очень волевым заключенным, отрицающим режим и мусоров, поэтому, во время отсидки он пару раз "раскручивался", то есть, ему добавляли срок из-за разных эпизодов, происходивших на лагере. С малолетки от поднялся на взрослую зону, но опять же, вследствие его характеристик и поведения, досиживал он свой срок уже на особом (полосатом) режиме среди соответствующего контингента. У отца Андрея было много братьев и сестёр, у которых тоже были дети, то есть, было много родственников, были живы и отец и мать, но никто его не поддерживал, письма ему писала только его бабушка. Ещё помню, что по последнему добавленному сроку Андрей писал различные апелляции и за пару дней до окончания срока ему пришёл ответ, что последние добавленные годы к сроку незаконны. Учитывая, что срок был уже отсижен, радости это ему, конечно, не доставило.

И вот, освободившись, Андрей уже взрослым вернулся на родной машзавод. Так как отсидел он свой срок достойно, местная братва встретила его достаточно тепло, хотя сам Андрей особо и не стремился блатовать. Пока он сидел, он осваивал профессию карточного игрока и достиг в этом определённых высот, поэтому, освободившись, он зарабатывал тем, что играл с мужиками в карты. Мне рассказывали, что в день зарплаты на заводе, отец через подземные коридоры, в которые можно было попасть из нужного колодца, попадал на территорию завода и играл там какое-то время, после чего его из колодца встречали уже с мешком денег. В то же время он познакомился с моей матерью, они сыграли свадьбу, а 10 октября 1990 года на свет появился я. Жили они в квартире его отца, которого он из неё выселил. Ну и, как и писал ранее, в феврале 1992 года мой отец снова оказался в местах не столь отдалённых и освободился уже в феврале 1996 года.

Мне тогда было пять лет и этот период я уже более менее помню. Помню, как в день освобождения отца дома была суета, были друзья отца, на кухне готовили отбивные. Точно помню, что в тот день я слушал на бобинном магнитофоне свою любимую бобину Electric Light Orchestra, альбом Secret Messages (тогда я не знал названий и нашел этот артефакт детства значительно позже) и друг отца Булка подошёл и сказал, что я слушаю крутую музыку, аххаха.

Отец периодически брал меня с собой по своим делам и мы куда-то там ходили, а иногда и ездили с кем-то на авто. Ходил он быстро, поэтому, я с детства прокачал в себе навык быстрой ходьбы, чтобы успевать за ним. Как следствие, и по сей день медленная ходьба мне даётся тяжело, я почти всегда хожу быстро. У отца была привычка таскать в карманах конфеты, семечки, кедровые орехи. А ещё, он любил покупать лотерейные билеты и покупал их в огромных количествах. Зарабатывал на жизнь он всё так же игрой в карты и, возможно, какими-то другими мутками, как он выражался, "пойти на делюгу". Меня он любил и в меру возможностей старался баловать всякими сладостями и ништяками. В целом, вместе времени мы проводили не так много и по сравнению с матерью я к нему так или иначе испытывал некое недоверие. Он научил меня играть в дурака, в свару, учил тасовать карты и поначалу мы нередко играли с ним и с кем-то из его друзей и знакомых, кто к нам заходил. Помню, что как-то к нам зашёл в гости смотрящий за машзаводом Лысый и я в дурака выиграл у него несколько киндеров, он очень был впечатлён.

Показать полностью
5

История про того, кто может менять личности (Глава 4)

Перед началом чтения советую сначала прочитать первые части, так как истории связаны и это продолжение предыдущих.
История про того, кто может менять личности (Глава 3)

Глава 4

Город просыпался в серых тонах, когда я заставил себя подняться с постели. Ноги ныли – вчерашний бег дал о себе знать. Тело, отвыкшее от нагрузок, теперь мстило мне этой глупой болью. На тумбочке лежало письмо от Стефана: «Явка к 8. Не опаздывай». Как будто у меня был выбор. В корпорацию идти не хотелось совсем.
Но я с трудом натянул на себя одежду, мысленно ругая Рекса за вчерашние приключения.
Бег... Может, стоит сделать это привычкой? Полезно же. Хотя мысль о регулярных пробежках вызывала отвращение. Но кто знает – вдруг однажды придётся участвовать в настоящей погоне?
На улице я поймал первый попавшееся такси и, зевнув, назвал адрес. Глаза предательски слипались, а тело требовало хотя бы еще пару часов сна. Чтобы не провалиться в объятия Морфея прямо здесь, я начал механически считать дома за окном:

«Раз… два…»

Однообразные фасады мелькали за стеклом, усыпляя еще больше. Желтый особняк. Зеленый. Снова зеленый.

«Три… четыре… пять…»

Мы проезжали мимо казино «Золотой туз», и внезапная мысль заставила меня на мгновение проснуться. А почему бы и нет? Никогда там не был. Конечно, пришлось бы использовать одну из личностей – посещать такие места под своим именем было бы глупо.
Воспоминание о родителях нахлынула неожиданно. Они ведь постоянно меняли личности, как перчатки. Каждый новый облик в нашем доме означал новую «миссию». Я даже не пытался запомнить их новые лица. В детстве я и правда верил в их благородные цели, но сейчас… Сейчас понимал, что чаще всего это была обычная личная выгода от которой они всегда меня отговаривали повторяя, что это плохо.
«Решено – иду после работы», - твердо сказал я себе.
Но вот, такси резко остановилось, вырвав меня из размышлений. Передо мной высилось мрачное здание корпорации, и день, который начался так неудачно, обещал стать еще хуже. Но вечер… вечер принадлежал мне. И моему будущему приключению.

***
Здание корпорации внешне ничем не выделялось среди стеклянных и бетонных офисных гигантов города. Высокие окна, строгие линии, вывеска с нейтральным логотипом – ничего не выдавало его истинной сути. Днём сюда заходили обычные люди в надежде устроиться на работу, даже не подозревая, что за стандартными дверями скрывается нечто большее.
Но стоило переступить порог – и по коже пробегал холодок. Воздух внутри был гуще, насыщеннее, словно пропитанный древней магией. Стены, казалось, дышали, а в углах коридоров шевелились тени, слишком уж живые для простой игры света.
Внутри здание казалось бесконечным: белоснежные коридоры с мягким ковровым покрытием, бесшумные лифты, офисы с прозрачными стенами, за которыми кропотливо трудились сотрудники. Ничего сверхъестественного – если не знать, на кого смотреть.
На проходной за стойкой сидели русалки, их руки ловко перебирали бумаги, а рядом всегда стояли ряды бутылочек с водой – на случай, если жабры начнут пересыхать. Охраной были мужчины в чёрной форме с холодными глазами – оборотни. Иногда среди них попадались вурдалаки, но те старались не скалиться без нужды. Бухгалтерия же была царством сирен. Их голоса, даже в обычном разговоре, звучали как песня, заставляя непрошеных гостей забывать, зачем пришли. Мне никогда они не нравились и я старался не заходить туда без надобности. В начальстве сидели же одни драконы. Заместителями начальства были тоже драконы, все кроме одного.
В кабинете с панорамными окнами, где тени от городских огней ложились на дорогие ковры, сидел Луриан – первый заместитель директора.
Он был драконом.
По крайней мере, когда-то был.
Теперь же его истинный облик скрывало проклятие, и вместо могучего крылатого змея он превращался... в упитанного чёрного борова с умными, но крайне недовольными глазами.
Историю эту знали немногие. Говорили, что Луриан в молодости перехитрил могущественного колдуна, но тот, умирая, выкрикнул последнее заклятье:
"Ты гордился своей силой? Тогда живи в теле того, кого все считают глупым и слабым!"
И с тех пор, как бы Луриан ни пытался его драконья форма была утрачена. Вместо чешуи – щетина, вместо огненного рева – нелепое хрюканье.
Он ненавидел своё проклятие. Ненавидел, когда новые сотрудники, не зная подоплёки, умилялись: "Ой, какой милый кабанчик!" – произносили они издеваясь и тут же получали увольнение с волчьим билетом.
Но при этом использовал его.
Кто заподозрит в упитанном борове – стратега, способного разорить конкурента одной сделкой?
Каждое утро существа шли на работу, как и все смертные: сонные, вялые, почти как зомби. Ирония? Возможно. Ведь настоящих зомби не существовало – только вампиры, которые, если подумать, очень подходили под описание: мертвые, пьющие кровь, способные обращать других. Может, все легенды о живых мертвецах пошли именно от какого-то невежественного вампира?
Но здесь, в этих стенах, среди теней и полушепотов, это уже не имело значения. Корпорация жила своей жизнью – странной, скрытой, но такой привычной для тех, кто знал правду.
В вестибюле корпорации пахло морской водой и ладаном. Русалка-секретарь Илма, обычно равнодушная, сегодня пристально разглядывала мое лицо.

– Пропуск, – протянула она.

– С каких пор ты его спрашиваешь?

Ее носик дернулся :

– С тех пор, как вчера на шестом этаже нашли удильщика Деймона. Он пытался… выйти из зеркала. Но вместо лица у него было…

Она в ужасе прикрыла рот. За ее спиной в аквариуме мелькнуло мое отражение – но с перекошенным ртом. Я потряс головой и отражение снова отражало обычного меня.

***
Дойдя до кабинета своего босса, я постучал в дверь отгоняя мысли о своем отражении и терпеливо ждал разрешения войти. «Прямо как послушный пёс, ждущий команды хозяина», – мелькнуло у меня в голове. Мысль эта пришлась мне не по вкусу.
Дверь открыла девушка – лицо незнакомое, видимо, новенькая: секретарша или помощница. Впрочем, неважно, кто она. Скоро на её месте окажется другая – эти девушки менялись здесь слишком часто.
От неё пахло лисой. Волосы – обычные, каштановые, глаза – невыразительные, лицо — ни капли не восточное. «Значит, не лиса», – подумал я. Скорее, плохо сделанная пустышка, притворяющаяся тем, кем не является. Но она была уж точно не удильщиком, вроде меня.
Девушка улыбнулась, поклонилась и пропустила меня внутрь.
Переступив порог, я быстрым взглядом окинул кабинет. Пространство было просторным, выдержанным в тёмных тонах: коричневый, чёрный. В центре – массивный стол с эмблемой корпорации. Напротив – чёрный диван для гостей и переговоров. По другую сторону стола – кресло, сразу видно: дорогое, неприлично дорогое.
Вдоль стен тянулись шкафы, уставленные книгами. В кабинете босса хранились самые интересные экземпляры. Когда-нибудь я прочитаю их все.
Пол застилал огромный ковёр. Я прошёл глубже, уселся на диван и приготовился ждать хозяина кабинета.
Он не заставил себя долго ждать, появившись в кабинете почти сразу после моего прихода. Легкий наклон головы – вот все, чем я ответил на его приветствие.

– У вас такое выражение лица, будто вы бежали, — заметил я.

– Да-да, пришлось побегать, – его голос звучал слегка хрипло, но по-прежнему размеренно, как у человека, привыкшего держать все под контролем.

Мы заговорили, как старые друзья, – о погоде, городских новостях, о том, что произошло за время моего отсутствия. Когда темы иссякли, я наконец перешел к делу.

– Ну так… – я откинулся на спинку дивана. – Ничего особенного. Все прошло гладко. Если не считать, что цель умерла раньше, чем планировалось. Но к тому моменту я уже выжал из него все, что нам было нужно. Если коротко – генерал не имел никакого отношения к той аварии, где мы потеряли столько людей. Если длинно – то вот.

Я потянулся к портфелю, достал объемистую папку с желтой обложкой и протянул ему. Босс принял ее, на мгновение задержав взгляд на потрепанных уголках, затем раскрыл и начал листать. Страницы шелестели под его пальцами, документы, фотографии, мои пометки – все это требовало времени.
Пока он изучал отчет, я поймал взгляд девушки у двери и жестом подозвал ее.

– Принеси чай.

Она молча кивнула и через несколько минут вернулась с подносом – фарфоровый чайник, две тонкие чашки, сахар в изящной пиале. Разлив ароматный напиток, она бесшумно удалилась. Я сделал глоток, поднялся и подошел к книжному шкафу. Там, среди старых переплетов, мое внимание привлек один – потертая кожаная обложка с узором. Вытащив книгу, вернулся в кресло и открыл ее.

***
Прошло немало времени, прежде чем босс нарушил тишину.

– Как ты считаешь, правильно поступил, оставив тех сирен в вагоне?

Я оторвался от книги, встретив его взгляд.

– Они не представляли угрозы – ни для меня, ни для других пассажиров. Оценив обстановку, я решил, что могу спокойно покинуть купе. Но на всякий случай оставил им кое-что… То, за что таможня сразу задержит их по прибытии, но не посадит. Если найдут что-то серьезнее кроме моего подарка им, то – посадят. Если больше ничего не найдут – отпустят. Так что да, я считаю, что поступил правильно.

Босс задумчиво кивнул.

– Меня устраивает твой ответ. Работой доволен. Отчет хороший.

Одобрительно хмыкнув, он достал три конверта и разложил их передо мной.

– А вот и твой гонорар. Выбери один. В двух – просто бумага. В одном – настоящие деньги.

Я уставился на него, медленно закатив глаза.

– Серьезно? В прошлый раз – «найди конверт». Теперь – «угадай, где деньги». У меня такое чувство, что вы меня ненавидите больше всех в этом агентстве.

– Что ты, – он усмехнулся. – Я тебя тренирую. Еще спасибо скажешь.

Он посмотрел на меня, а затем добавил прекрасно зная мой характер :

– Не уйдёшь, пока не выполнишь мой урок.

Я снова закатил глаза, всем видом показывая, насколько мне не нравится его «урок». Но все же пристально осмотрел конверты. Совершенно одинаковые – ни шероховатости, ни оттенка, ни малейшего намека.

– Не ищи логику, – подал голос босс. – Попробуй удивить и себя, и меня. Увидь сквозь бумагу. И трогать нельзя.

Он ударил меня по руке когда я попытался взять конверты.

– Да вы просто издеваетесь, – проворчал было я. – Я вам не призрак, который может видеть сквозь предметы, а удильщик!

– Расширяй навыки, – ответ его был совершенно невозмутим, как будто это было что-то совершенно обычное и легкое.

Нахмурившись и сжав веки так сильно, что в висках застучала кровь. Бумага передо мной была плотной, почти непроницаемой, но я впивался в неё взглядом, будто мог прожечь её силой одной лишь ярости.

– Не торопись, – раздался спокойный голос. – У тебя ещё много времени впереди.

Пальцы его неторопливо перебирали стопку других документов – таких же загадочных, таких же недоступных. Его терпение было безграничным, почти пугающим. Он мог ждать часами, днями, годами. Именно так он когда-то ждал, пока я, девятилетний мальчишка, впервые смогу сменить личность.
«Ему можно доверять», – сказали тогда родители. И назвали его Стефан Бельмонс.
А через неделю их не стало.
Официальная версия – погибли на задании. Но что-то в этой истории всегда казалось… слишком удобным. Но я никогда не спрашивал.

– А ты можешь видеть сквозь конверт? – сорвалось у меня, и в голосе прозвучало раздражение, которого не хотелось выдавать.

Стефан даже не поднял глаз.

– Нет. Не умею.

– То есть ты учишь меня тому, чего сам не можешь? – я почувствовал, как по жилам разливается горячая волна раздражения.

Он наконец посмотрел на меня. В его взгляде не было ни досады, ни упрёка – только привычное, почти отцовское спокойствие.

– Я и менять личности не умею, но научил тебя. У каждого свой способ. Одни чувствуют деньги по запаху, другие – видят сквозь. Найди свой способ.

Гнев потихоньку отступил, но внутри всё равно клокотало.

– Может, ты просто скажешь, где деньги, и я пойду? – не унимался я, в голосе всё равно звучало нетерпение, которое не удавалось скрыть.

Стефан отложил бумаги и скрестил руки на груди.

– Ты куда-то спешишь? Я обещал научить тебя всему, что должен знать удильщик. Ты сам это понимаешь.

Да, понимал. Казино никуда не денется. Оно ждало меня годами – подождёт ещё.
Но мне хотелось сейчас.

– Ты… ты бывал в казино? – неожиданно вырвалось у меня.

Вопрос застал врасплох даже меня самого.
Стефан замер на мгновение, его взгляд стал дальним, будто он увидел что-то за стенами этой комнаты.

– Бывал, – наконец ответил он. – Но это гиблое место. Пользы от него – ноль.

Тишина повисла между нами, густая, как дым после выстрела.

– Хочешь сходить? – спросил он неожиданно.

Я не сразу нашёлся с ответом, неуверенно кивнул.

– Можем на выходных. Но там не так просто, как кажется. Да и ты не совершеннолетний. Одного тебя не пустят.

Я не ожидал такого ответа. Сердце рванулось вперёд, но я сдержался, лишь скупым кивком дав понять, что согласен. И тогда Стефан рассмеялся.

– Ты всё такой же ребёнок.

Его смех был тёплым, почти добрым, но от этих слов по спине пробежало смущение.
***
Я провёл над этими проклятыми конвертами весь день, методично пробуя один способ за другим. В отличие от утра, теперь я не спешил – злость сменилась холодным, почти механическим упрямством.
Смена личности не помогла. Книги, которые дал босс, тоже оказались бесполезны. «Я чувствую деньги по запаху», – объяснял он. Легко ему говорить. Он – дракон. Его обоняние в сотни раз острее моего. И тогда меня осенило.

– Можно мне зеркало? – спросил я, стараясь звучать спокойнее, чем чувствовал. – Любое. В идеале – два.

Босс поднял бровь, но без лишних слов махнул рукой. Через минуту в кабинет вошла ассистентка и принесла два изящных зеркала в серебряных оправах – такие обычно держат в будуарах светские дамы.
Я взял их, ощущая прохладу металла под пальцами, и протянул одно Боссу.

– Поддержите, пожалуйста, вот так, – я показал угол, под которым нужно направить зеркало на конверт.

Он молча принял мою просьбу, его лицо оставалось невозмутимым, но в глазах мелькнуло что-то вроде… интереса?
Я отошёл в дальний угол кабинета, поставил второе зеркало на пол и присел перед ним.
Сначала в отражении был только я сам – бледное лицо, тёмные глаза, сжатые губы. Но через несколько секунд мир вокруг сдвинулся. Я вошёл в «тень».
Комната погрузилась в полумрак, краски потускнели, будто кто-то вывернул реальность наизнанку. Если оставаться здесь слишком долго, мир постепенно возвращал свои обычные очертания – но мне хватит и минуты. Шагнув внутрь зеркала, ощущая, как стеклянная поверхность обволакивает меня, словно холодная вода. Затем – резкий рывок, и вот я уже в отражении, которое держал Босс. Теперь и мог видеть сквозь конверт.
Моё сердце колотилось в груди, пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Вглядываясь, стараясь разглядеть хоть намёк на купюры.
Но там ничего не было. Пустота… Только чистая бумага.
Резко выйдя из тени, и реальность с гулким щелчком вернулась на место. Оказалось, я сижу на столе, ноги бессознательно сжаты в пружину, а в висках стучит кровь.

– Ты мне наврал, – прошипел я, и голос мой дрожал от ярости. – Во всех трёх конвертах пусто!
Стефан рассмеялся на мои слова. Казалось, он был доволен, но чем именно – оставалось загадкой. То ли мной, то ли тем, что я выполнил его задание, то ли собственной шуткой, которая ему пришлась по душе.

– Молодец, верно, – кивнул он. – Во всех пусто. Но скажи, как ты догадался использовать тень?

Я ненадолго задумался, прежде чем ответить:

– Просто вспомнил, что в тени у… тварей больше возможностей.

Почесав затылок, я почувствовал легкое смущение. Наверное, мой ответ показался боссу не таким умным, как он ожидал. Может, он надеялся услышать что-то более глубокое?

– Почему сразу «твари»? – неожиданно строго сказал Стефан. – Ни ты, ни кто-либо другой не являются тварями.

Я удивлённо приподнял бровь. Его слова застали меня врасплох.

– Нет? А кто же тогда?

На моём лице, видимо, отразилось недоумение, потому что Стефан снисходительно похлопал меня по макушке.

– Ну, во-первых, слезь со стола.

Щёки мои мгновенно вспыхнули – я и правда забыл, что сижу на столе. Быстро спрыгнув обратно на диван, я пробормотал извинение, но получил лишь спокойный кивок: всё в порядке.

– Монстры. Или волшебные существа. Но никак не твари, – продолжил он. – Ты видел их лишь издалека, но никогда не оставался с ними один на один. И я тебе этого не желаю. Тварь – это тот, кто живёт во тьме, кто выбрал кривой путь. Никогда не называй ни себя, ни других существ тварями. Ты понял?

В его голосе не было ни злости, ни гнева, он даже не повысил тон. Но звучало это настолько весомо, что не допускало возражений. Я лишь кивнул:

– Понял.

Разговор плавно перешёл в другое русло. Стефан вручил мне гонорар – на этот раз без лишних испытаний – и мы попрощались, договорившись о планах на выходные.
Настроение было прекрасным. Я вышел из здания, ловя такси, шагая по тротуару с лёгким сердцем. Новых заданий пока не предвиделось, а значит, можно было просто наслаждаться жизнью. Дождь стучал по тротуару. В лужах отражалось небо… и что-то еще – длинные бледные пальцы, тянущиеся к моим ботинкам. Я ускорил шаг. Они последовали за мной.

Показать полностью
10964

Котёнок крысолов1

Это было много лет назад. У нас в доме завелась крыса — наглая, хитрая, и мы никак не могли её поймать. Ночью она шуршала и что-то грызла под полом, днём спала. Муж кошек не любил, но капканы не помогали.

Коллега сказала: «Дам тебе своего кота, он чемпион по ловле крыс и мышей». Я уговорила мужа. Вечером её сын приносит… котёнка! Маленького, смешного.

— Кота забрали родственники, — говорит, — но этот справится.

Пустили его в дом. Он играл с детьми, ходил туда-сюда… И вдруг метнулся к сундуку в углу. Визг, свист, возня! Через секунду на середине комнаты вывалилась крыса… в два раза больше котёнка!

Мы с детьми взлетели на диван. Муж побежал за лопатой, но пока он бегал, наш малыш вцепился крысе в шею. Минуты спустя она перестала шевелиться. Котёнок победил и, довольный, начал играть с трофеем.

На следующий день коллега только улыбнулась:

— Мы знали, что он справится. Он с отцом охотился.

Вот так.

фото из сети

фото из сети

Маленький герой

Показать полностью 1
2

Солнце - Кисель

Солнце - Кисель

Солнце текло по небу густым, малиновым киселем, оставляя за собой липкие следы на облаках, похожих на гигантские ватные палочки. Я сидел на крыше перевернутого трамвая, который почему то рос прямо из земли, как огромный металлический гриб. В руках у меня была ложка и я пытался поймать ею падающие звезды, которые, к моему удивлению, оказались на вкус как пережаренная картошка. А внизу, по улице вымощенной шоколадными плитками, маршировали пингвины в балетных пачках, скандируя лозунги на языке, который звучал как смесь бульканья и скрипа двери, за ними ехала карета, запряженная улитками а кучером был говорящий кактус в цилиндре.

Вдруг, из-за угла выскочил фиолетовый слон, жонглирующий горящими утюгами, он остановился прямо передо мной и посмотрев мне прямо в глаза, спросил:

- Вы не подскажете, где здесь ближайший магазин по продаже радужных носков?

Я попытался ответить, но вместо слов из моего рта вылетели мыльные пузыри, которые тут же лопались, издавая звук, похожий на смех маленьких гномов, слон нахмурился и махнув хоботом, побежал дальше, роняя по дороге искры и перья. В этот момент, трамвай под моей задницей начал вибрировать, я посмотрел вниз и увидел, что он превращается в гигантскую бабочку, крылья которой были сделаны из витражного стекла и тут же бабочка взмахнула крыльями и подняла меня в воздух. Мы летели над городом, где дома были сделаны из печенья а реки текли лимонадом, внизу я видел людей, которые вместо голов носили аквариумы с золотыми рыбками, они махали мне руками и рыбки в их аквариумах подмигивали. Внезапно бабочка начала терять высоту, мы падали вниз, прямо в огромный бассейн, наполненный желе. Я зажмурился, ожидая удара, но вместо этого почувствовал, как меня окутывает мягкая, прохладная субстанция, с трудом проплыл до никелированной лестницы, поднялся на белоснежный кафель и посмотрел в огромное зеркало и увидел, что на моей голове красуется маленькая, фиолетовая бабочка, сделанная из витражного стекла.

Она взмахнула крыльями и прошептала:

- Не забудь купить радужные носки!

Бабочка на голове тихо шептала мне на ухо, подсказывая, как добраться до магазина, где, по её словам, продавались радужные носки. Я вышел на улицу и мир вокруг меня был необычным - дома по-прежнему были сделаны из печенья, но теперь я заметил, что некоторые из них были украшены глазурью в форме улыбающихся лиц, люди с аквариумами вместо голов продолжали проходить мимо, и я, не удержавшись, помахал им, они отвечали мне дружелюбными подмигиваниями своих золотых рыбок.

Я направился к ближайшему перекрестку, где, как мне подсказала бабочка, должен был находиться магазин, на углу стоял уличный художник, рисующий картину, на которой изображены пингвины, танцующие под дождем из конфет. Остановившись чтобы полюбоваться его работой я заметил, что он использует не краски а разноцветные конфетные обертки.

- Привет! Ты не знаешь, где здесь можно купить радужные носки? - спросил я его.

Он посмотрел на меня с улыбкой и не отрываясь от картины, ответил:

- Конечно! иди по этой улице, пока не увидишь фонтан, из которого течет лимонад, магазин будет прямо за ним, но будь осторожен - там живет старый кактус, который любит задавать загадки!

Я поблагодарил художника и продолжил свой путь, вскоре увидел фонтан, сверкающий на солнце и как обещал художник, за ним находился магазин. Он выглядел как огромный кондитерский дом, с витринами, полными ярких носков, которые сверкали всеми цветами радуги. Я вошел внутрь и был поражен тем, что увидел - носки не просто лежали на полках - они танцевали, кружась и подмигивая мне а в центре магазина стоял говорящий кактус, который, похоже, был его владельцем и его колючие руки держали маленькую, сверкающую лопатку.

- Добро пожаловать, искатель радужных носков! - проскрипел кактус голосом, напоминающим шелест сухих листьев - ты пришел по адресу, но прежде чем ты сможешь выбрать себе пару, тебе придется ответить на мой вопрос.

Я напрягся:

- Какой вопрос?

- Ты знаешь, почему пингвины носят балетные пачки? - спросил кактус и его колючки слегка задрожали от предвкушения.

Я задумался, в моей голове пронеслись образы: марширующие пингвины, их странные лозунги:

- Потому что ... потому что они готовятся к выступлению в цирке? - предположил я.

Кактус издал звук, похожий на тихое шипение:

- Не совсем, они носят их, чтобы скрыть свои маленькие, но очень важные секреты а теперь, если ты готов, выбирай свои носки.

Я подошел к полкам, носки действительно были волшебными, они переливались всеми оттенками радуги и каждый из них, казалось, имел свою собственную индивидуальность. Один был украшен крошечными звездами, другой - узорами, напоминающими шоколадные плитки, выбрал пару, которая сияла особенно ярко, словно в них были заключены все цвета мира и когда подошел к кассе, кактус протянул мне лопатку:

- Возьми, она поможет тебе ловить метеориты, если вдруг они начнут падать.

Я взял лопатку, чувствуя, как она приятно холодит ладонь:

- Спасибо - сказал я.

- Не за что - ответил кактус - и помни, если тебе когда-нибудь понадобится еще одна пара радужных носков, ты знаешь, где нас найти!

Я вышел из магазина, чувствуя себя совершенно другим человеком, мир вокруг меня все еще был странным и необычным, но теперь я чувствовал себя его частью, надел свои новые носки и они тут же начали светиться, излучая тепло и радость. Вдруг, я услышал знакомое бульканье и скрип, обернувшись, я увидел, что по улице маршируют те самые пингвины в балетных пачках, но теперь они несли в лапах флаги, украшенные изображениями гигантских ватных палочек.

Их лозунги звучали еще более настойчиво, и я почувствовал, как меня охватывает странное чувство долга:

- Что происходит? - спросил я у проходящей мимо женщины, у которой вместо головы был аквариум с золотыми рыбками.

Она подмигнула мне плавником одной из рыбок и ответила:

- А это День Радужных Носков! сегодня все, кто носит радужные носки, должны присоединиться к параду и выразить свою благодарность Солнцу - Киселю за его щедрость!

Я посмотрел на свои новые носки, которые все еще сияли и почувствовал, как они пульсируют в унисон с моим сердцем и понял, что это не просто одежда а символ моей принадлежности к этому удивительному миру и присоединился к параду, идущему по улице из шоколадных плиток. Пингвины приветствовали меня радостными криками а улитки, тянущие карету, ускорили свой ход, говорящий кактус в цилиндре, который теперь сидел на крыше кареты, помахал мне своей колючей рукой.

Мы шли к центру города, где на площади возвышался огромный, перевернутый трамвай, который теперь был украшен витражными крыльями гигантской бабочки, на его вершине, на самом верху, сидел фиолетовый слон и жонглировал не утюгами а радужными носками.

Когда мы подошли ближе, слон спустился и протянул мне один из носков:

- Это тебе - сказал он - за то, что ты принял этот мир таким, какой он есть.

Я взял носок и он тут же слился с моими, создавая единое, сияющее целое и почувствовал, как мои ноги наполняются энергией, да такой, что я готов был танцевать до самого утра. Солнце - Кисель начало медленно опускаться за горизонт, окрашивая небо в еще более насыщенные кровавые оттенки а облака стали еще гуще и я знал, что завтрашний день принесет новые, еще более удивительные приключения. Я посмотрел на свои ноги, на сияющие радужные носки и улыбнулся - этот мир, полный абсурда и волшебства, стал моим домом и я был готов исследовать его до последней шоколадной плитки и до последнего мыльного пузыря.

Это было приглашение в мир, где логика уступает место воображению а реальность переплелась с фантазией.

И я был готов принять это приглашение ...

---

По вашему желанию вы можете отблагодарить писателя Отто Заубера, если вам понравилось его творчество а так же для дальнейшей возможности писать книги, перечислив любую выбранную вами сумму денег перейдя по этой ссылке: yoomoney.ru/to/410015577025065

Показать полностью 1
4

Как писать красивые истории

Или о том как форма доминирует над содержанием.

Пишите много букв, это стильно и даст вам ощущение что вы пишете значительную вещь. Для этого пишите побольше сравнений, чтоб слова лились потоком, словно бурная горная река или рвота зрителей фильма "взломать блогеров". жонглируйте словами, словно азиат с ютуба жонглирует бензопилами.

добавляйте неуместные описания погоды и места действия, это ж так прекрасно, словно все богатства мира летят к вам.

пример.

"Витя и банан".

Суть - Витя съел банан, кожуру выкинул в окно. вышел и поскользнулся. конец.

Длинная.

Витя, совсем обычный студент собирался на свидание, важности добавлял тот факт, что эту девушку он добивался полгода, не строительство зенит-арены, но для Витиного молодого и здорового организма срок.

Перед свиданием Витя решил перекусить, заглянул в холодильник, которому место в палате мер и весов, как олицетворение абсолютной пустоты™, и, ВНЕЗАПНО, там было пусто.

На подоконнике, словно дельфин, которого выбросило на берег, лежал одинокий банан. Решение созрело мгновенно.

Витя съел банан и выбросил кожуру. После этого надел свои выходные джинсы и футболку, тщательно стираные, надеваемые по особым случаям, таким как экзамен, пьянка или дискотека. Да и других джинсов просто не было.

В предвкушении он выбежал из общаги.

Во время бега он ВНЕЗАПНО наступил на кожуру, стараясь не упасть, он выделывал такие пируэты, что мог бы выиграть чемпионат мира по фигурному катанию, спортивной гимнастике и синхронном плаванию, но конец предсказуем, он упал, как вековой дуб, сраженный молнией или топором дровосека, как солдат под пулей врага.. Боль, нет БОЛЬ™, пронзила нижнюючасть спины Вити. По сравнению с ней погружение в бочку с кислотой и пираньями и сожжение были просто комариным укусом....

Скорая приехала быстро, Витя попал на свидание с рентгеновским аппаратом

П.с. так же пишется стендап

Показать полностью
14

Музыка

Их звали Эрих Келлер и Давид Гольдштейн. Имена эти ничего не значили здесь, в этом месте, где людей стирали в серую пыль под аккомпанемент лязга замков, противного скрипа колючей проволоки и лая собак. Эрих носил немецкую форму, шинель, от которой пахло морозом и чем-то невыразимо гнилым. Давид носил полосатую робу и номер, выжженный на исхудавшем предплечье. Пропасть между ними была шире Рейна и глубже Магдебургской впадины, но все же, они нашли мост.

Этим мостом стала музыка. Однажды, в предрассветный час, когда лагерь еще цепенел под свинцовым небом, Эрих, патрулируя у барака № 7, услышал едва уловимый напев, мелодию Шуберта, Der Lindenbaum из «Зимнего пути». Звук был хрупким, как тонкий лед, выдохнутым усталыми легкими. Он шел из-за угла, где Давид, пользуясь минутой перед поверкой, пытался согреть душу остатками памяти. Эрих остановился как вкопанный, музыка была его забытой жизнью. До войны, до партии, до этой адской машины, он был учителем музыки в провинциальной гимназии, Бах, Бетховен, Брамс - это был его воздух.

Он не крикнул, не ударил прикладом, он просто прошептал, не видя лица певца: «Die kalten winde bliesen...» («Холодные ветры дули…» - первая строка песни). Тишина. Потом, из тени, тихий голос: «Mir grad ins angesicht...» («Прямо мне в лицо…»).

Так началось их общение. Краткими, украденными у бесчеловечного распорядка минутами, угол барака, дальний торец плаца, тень уборной стали местами их встреч. Они не говорили о войне, о лагере, о том, что разделяло их как пропасть. Они говорили о Брукнере, о сложности его симфоний. Спорили о лучшей интерпретации Реквиема Моцарта. Давид, оказывается, играл на скрипке в оркестровом коллективе в Лейпциге до всего этого. Эрих рассказывал о своих учениках, о первом исполнении ими «К Элизе». В эти мгновения Эрих переставал быть обершарфюрером, а Давид заключенным № 44732. Они были двумя людьми, дрожащими от холода, но согретыми странным теплом общего языка - языка нот, пассажей, гармоний, который был сильнее здешнего языка ненависти и смерти.

Это был негласный сговор против реальности. Опасный, смертельный. Эрих иногда подсовывал Давиду краюху черствого хлеба, кусочек сахара - не из жалости, а как плату за минуту разговора о финале Патетической сонаты. Давид в ответ делился обрывками воспоминаний о концертах в Гевандхаусе. В глазах Эриха, обычно жестких, как сталь, в эти минуты появлялось что-то неуловимо человеческое - тоска по утраченному миру, который он сам помог разрушить.

Приказ пришел серым и безнадежным утром. Комендант, холодный, как скальпель, вызвал Эриха. На столе лежал список, обычный список. Одна из фамилий - Гольдштейн, Давид № 44732. «Особая акция. Сегодня. В овраге. Ты будешь в расстрельной команде, Келлер. Лично. Это приказ».

Слова ударили Эриха в солнечное сплетение. Мир сузился до точки. Музыка в голове оборвалась на диссонансе. Он попытался что-то сказать, сослаться на что? На дружбу? На Брамса? Он увидел взгляд коменданта - плоский, бездонный, лишенный всего, кроме служебного рвения. И понял, любое слово будет его смертным приговором. Система не терпела слабины, он был лишь винтиком. Отказаться - значит стать следующим в списке.

Овраг за лагерем. Место, пропитанное ужасом и кровью. Земля рыжая, снег грязный и на этом снегу группа изможденных фигур, а среди них - Давид. Он стоял, не глядя на солдат с карабинами, смотрел куда-то поверх деревьев, туда, где, возможно, звучала музыка, недоступная больше никому. Его глаза нашли Эриха, но в них было не удивление и не ненависть. Глубокая, бездонная печаль и понимание.

Эрих поднял карабин. Рука не дрогнула - года муштры сделали свое дело, пальцы знали вес стали, холод спускового крючка. Голос офицера, отсчитывающего секунды, был далеким гулом. Он смотрел поверх прицела в глаза Давида. В тот последний миг, когда команда «Огонь!» уже зависла в ледяном воздухе, губы Давида шевельнулись. Не крик, не проклятие, а тихий шепот, который Эрих прочитал по губам, как ноты на партитуре: «Все кончено, Эрих. Прости себя».

Выстрел. Единственный, громовой, сорвавшийся именно с его карабина. Эрих стрелял именно в Давида, он знал, что избавить от агонии страшного добивания раненых, может только он, точным выстрелом прямо в сердце. Давид даже не дернулся, а рухнул, как подкошенный.

Мир не рухнул, небо не разверзлось, все было как всегда - дымок от выстрела, запах пороха, смешанный со смрадом смерти. Приказ выполнен. Заключенные лежат или корчатся в неестественных позах. Солдаты, перезаряжающие винтовки. Рутина ада.

Но для Эриха все кончилось в тот миг. Он вернулся в казарму, снял шинель, поставил карабин в пирамиду. Он думал, что сделал все правильно, но внутри у него зияла, черная, как провал в земле после взрыва, пустота. Слова Давида - «Прости себя» - звенели в ушах громче любого оркестра, они жгли мозг каленым железом. Он не выстрелил в еврея, он выстрелил в друга, в единственного человека, который напомнил ему, что он когда-то сам был человеком.

Война кончилась, лагеря освободили. Эрих прошел через фильтрационные лагеря, отсидел, вышел. Он пытался жить. Работал настройщиком пианино в полуразрушенном городке. Но его руки теперь помнили только вес того карабина. Ночью его будил один и тот же сон: овраг, шепот, выстрел и глаза, всегда эти глаза, полные прощения, которого он не мог принять.

Он слушал Бетховена, Моцарта, но симфонии звучали теперь все как реквием. Он настраивал инструменты, но гармония была лишь механической. Внутри навсегда замер диссонанс - дикий, неразрешимый. Слова, «Прости себя», стали его вечным проклятием. Давид прощал ему все, но сам Эрих не мог простить себя за то, что нажал на спуск, за то, что предпочел жизнь винтика системы, жизни человека. Этого он не смог простить себе никогда.

Он умер в своей каморке, в окружении инструментов и нотных листов. На столе лежала раскрытая партитура «Немецкого реквиема» Брамса. Но в душе Эриха перед смертью был только пепел воспоминаний и невыносимая тяжесть вины, которую он унес с собой в могилу, так и не сумев сбросить этот страшный груз одного выстрела, оборвавшего не только жизнь друга, но и его собственную душу. Он выжил, но все, что было в нем человеческого, осталось лежать в том рыжем овраге, рядом с телом человека, который простил его, когда он сам себе этого простить не смог.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!