Он любовался своей женой, облаченной в широкое длинное платье изумрудного цвета, перетянутое поясом и скреплённое пряжкой на спине. Её тонкая длинная шея, казалось, была создана для поцелуев, правильные аристократические черты лица восхищали его: высокий лоб, зауженный к прелестному подбородку овал лица — идеальная форма. И, конечно, фарфоровая кожа с голубоватыми нитями вен. Она была чуть стройнее, чем следовало бы их положению, но всё равно абсолютно прекрасна. В отличие от своих сверстников он, дурак, женился по любви.
— Ты составил список? — спросила Алия.
— Да, да… Всё записал на пергаменте, — ответил ей Генрих.
— Повтори… — она почти не моргая уставилась на него.
Он давно знал, что в такой ситуации сопротивляться бесполезно. Хоть женщинам пока и не удалось сравняться по статусу с мужчинами, его жена в их семье каждый день с успехом отвоёвывала часть его прав. У его приятелей, которые женились по расчёту, было всё наоборот, да и к тому же, благодаря выгодной партии они сильно приумножили свои богатства. В такие моменты Генрих им немного завидовал.
— Забрать шлем у кузнеца, — горестно вздохнул он, — заколдовать его у колдуна Ворлока, если его ещё не забрала инквизиция, потом заточить меч и зайти на рынок — купить хлеба на ужин. Всё верно?
— В этот раз надолго? — внезапно погрустнела Алия.
— Я не знаю… Король Сигизмунд. Да ты и сама понимаешь… — вздохнул он. — Поганые гуситы.
— Поганые гуситы, — отрешённо повторила она, глядя куда-то в пустоту.
Спустя несколько столетий в одном из крупных городов уже несуществующей страны под названием СССР происходило следующее:
— Это забрало когда-то принадлежало известному дворянину Генриху фон Штатту, который погиб возле чешской границы в местечке под названием Домажлице, — увлечённо рассказывала молодая экскурсовод небольшой группе советских туристов. — Обратите внимание на забрало, представляющее собой гротескную маску в виде собачьей морды. Говорят, что Генрих перед сражением пил собачью кровь. Она якобы должна была принести ему победу, а также даровать собачий нюх на неприятности. Как видите, не помогло. Умер он на поле боя. Говорят, последним, что он прошептал, было имя его возлюбленной: «Алия». Конечно, мы то с вами, женщины, понимаем, насколько эта легенда правдива. Вы и сами прекрасно знаете, что мужики все одинаковы — наобещают с три короба, а сами с очередной потаскухой где-то шляются по кабакам.
Две женщины согласно закивали. Их мужья удивлённо посмотрели на них.
— Ну не все же такие, — попытался возразить пожилой мужчина с длинной седой бородой.
— Нет, конечно, — согласилась она, — есть и похуже, наобещают с три короба и внезапно помирают!
Мужчина вздохнул, достал новенький плёночный фотоаппарат «Зенит» и бахнул вспышкой прямо в экспонат. На мгновение ему показалось, что в прорезях металлического предмета блеснули два живых зрачка.
— Ну что вы творите? — возмутилась экскурсовод. — Со вспышкой нельзя! Это же музей!
А уже сейчас происходило следующее.
Том вертел в руках старинное забрало, развалившись на протёртом диванчике в номере отеля.
— Пятнадцатый век, говоришь? — крикнул он своей напарнице Нине, наносящей боевой раскрас в ванной комнате.
— Угу! — крикнула она в ответ. — Принадлежало некоему Генриху фон Штатту...
— Как называется эта штуковина?
— Максимилиановский армет, гротескное забрало, — ответила она, появившись в дверном проёме. На секунду Том обомлел от увиденного: Нина и так была хороша, но с умеренным нюдовым макияжем и чёрными стрелками превратилась в настоящую красавицу.
— О как! Но он ведь ни шиша не стоит? Зачем надо было его тырить?
Изначально забрало крепилось на двух шарнирах и откидывалось наверх, являясь частью шлема. Сейчас же, лишившись своей основной части, оно походило на экстравагантную маскарадную маску с несколькими вмятинами по краям. «Собачий нос» же покрылся пятнами ржавчины.
Напарница Тома скрылась за дверцей шкафа и скинула на неё футболку и джинсы. Том был бы рад рассмотреть Нину без шкафной цензуры, но не решался подойти, зная, что за такие попытки она могла зарядить коленом ему по яйцам, когда он меньше всего этого ожидал.
— Как тебе? — лукаво спросила она, выйдя в эффектном красном платье с глубоким декольте.
— С такой мадамой мне самому хочется быть рыцарем, — жеманно ответил Том, приложив к лицу стальную морду забрала и прогавкав.
Потом, всё-таки преодолев фантомное чувство расплющенных яиц, он вскочил с дивана и подбежал к Нине, приближая маску к её лицу.
— Поцелуйчик верному псу? — заканючил он. — Я знаю, ты хочешь! Гав!
Она с усилием оттолкнула его прочь так, что он чуть не споткнулся о ковёр на полу. Том инстинктивно прикрыл правой рукой свой пах.
— Только деловые отношения! Помнишь? Мы договорились! — резко ответила она.
— Ладно, звякни своему скупщику. Авось хоть какими-то деньжатами разживёмся. Ты куда такая расфуфыренная намылилась?
— Кто такой везунчик? — завистливо присвистнул он.
Генрих постучал в старые деревянные двери с окошком, забранным решёткой.
— Открывай, Ворлок! Я пришёл заговорить мой шлем.
Маленькое окошко открылось, и в образовавшемся проёме показалась сначала длинная седая борода, а потом налитый кровью глаз.
— Неужто сам барон фон Штатт пожаловал! — усмехнулся колдун. — Какая честь! Как твоя прекрасная жёнушка поживает?
— Сейчас договоришься, сдам тебя инквизиции, — рассердился барон.
Дверь распахнулась настежь.
— Ладно-ладно, не серчай! Шутканул я, понимаешь, — он хитро подмигнул Генриху. — Давай свой шлем! Какой заговор хочешь?
— Ну… — помялся Генрих. — Наверное, чтобы моя голова всегда оставалась целой внутри этого шлема.
Ворлок задумчиво посмотрел на своего клиента и лукаво ответил:
— Это можно… Пять золотых!
И, выхватив предмет из рук барона, скрылся внутри дома, захлопнув за собой дверь. Генрих остался неловко стоять с горстью монет, ожидая возвращения хозяина.
Пожилой мужчина с длинной седой бородой незаметно отделился от группы туристов и остался около забрала. Красный глаз старика, словно загнанный в угол зверь, метался из стороны в сторону.
— Пятьсот лет, немалый срок, Генрих, — прошептал он. — Я могу прекратить твои мучения. Только скажи. Мне от тебя нужна всего одна малость. Откажись от Алии. Разрушь брачные клятвы. Тогда она станет моей, а ты обретёшь долгожданный покой!
Пёсья морда обнажила стальные зубы. Слепые металлические глаза ожили. Глухой скрежет издал звуки отдалённо похожие на речь:
К экспонату подошла экскурсовод:
— Опять ты, Ворлок. Превратился в немощного старика? Тебе очень идёт.
— Язви сколько влезет, Алия. Рано или поздно я подберу ключик к твоему неприступному сердцу! — пробормотал он.
— Когда-нибудь и я найду способ разрушить твоё заклятие. И мы с мужем снова будем вместе.
— Скорее ад превратится в волшебную мармеладную страну, — рассмеялся колдун, поправляя свой красный значок с изображением серпа и молота. — Неужели тебе так сложно полюбить меня? Я ведь могу превратиться в кого угодно, даже в самого Генриха, если захочешь.
— Только ты всё равно останешься собой! — огрызнулась она. — Почему ты преследуешь меня? Вокруг полно других женщин — выбери любую, заколдуй её, и она будет с тобой до самой смерти.
— Вот именно! До своей смерти! — воскликнул он. — А мы с тобой будем вдвоём навсегда. Сколько сожгли женщин из твоего племени в годы инквизиции, а ты до сих пор жива!
— Ты правда думаешь, что они сожгли хотя бы одну настоящую ведьму? Как ты наивен! Возвращайся в нору, из которой выполз, и помни, что я никогда тебя не полюблю.
Нина ушла, и Том остался в одиночестве с забралом в руке. Его образ недалёкого грабителя пропал. Мускулы расслабились, а во взгляде появилась тоска.
— Шестьсот лет прошло. Я сменил столько личин, столько испробовал разных характеров... А она всё ещё верна тебе. Куску железяки. Почему?
Собачья маска усмехнулась, но не ответила.
— Молчишь? А если я сломаю тебя? Нет… Это только освободит тебя от моего заклятия.
— Улыбочку! — раздался голос Нины сзади. Сработала вспышка, и образ испуганного Ворлока остался запечатлённым на плёнке старого фотоаппарата «Зенит».
— Алия! — воскликнул он, обращаясь к Нине. — Помнишь? Только я смогу его освободить. А значит, он всё так же обречён.
— Ворлок! — спародировала она его нелепый возглас. — У тебя есть то, что нужно мне, а у меня то, что нужно тебе. Похоже, что мы имеем тут пространство для деловой договорённости. Я отвечу на твой вопрос, а ты разрушишь заклятие.
— Но я люблю тебя. Я любил тебя ещё до того, как ты встретила Генриха…
— И это тебя мучает, ведь так? Почему он?
— Да! Почему? Почему он, а не я? — зарыдал он.
— Сначала разрушь заклятие, а потом я тебе отвечу.
— Хорошо… — наконец, спустя шестьсот лет, сдался он.
Ворлок в образе Тома поднёс забрало к губам и прошептал несколько слов. Металл стал рассыпаться пылью на его ладонях. Пыль, почти коснувшись потрескавшегося ламината, завертелась в небольшом смерче. Частицы кружились, разрастаясь и поднимаясь выше и выше, пока не заняли пространство высотой в человеческий рост. Пыль наполнилась крутящимся дымом, который лепил внутри себя человеческое создание. Через несколько секунд мираж осел и перед ними стоял Генрих фон Штатт во плоти.
Отряхнувшись, он размял челюсть руками, щёлкнул шейными позвонками и костяшками пальцев. Потом произнёс сиплым голосом:
— Так и почему, Алия? Все шестьсот лет я думал только о том, почему был проклят этим колдуном. Все шестьсот лет я был заключённым, который смотрел на мир сквозь ржавое собачье забрало. Мой разум мутнел, потом снова обретал ясность. И только знание того, что ты меня любишь, не давало мне сойти с ума. Почему же я?
— Потому, дорогой мой Генрих, что Ворлок из того типа мужчин, которые хотят обладать женщиной полностью. А я из того типа женщин, что хотят также полностью обладать мужчиной. Поэтому я и выбрала тебя, Генрих, мой верный пёс. Ты не такой, как Ворлок. Ну и конечно, мне нравилось измываться над этим упрямым колдуном. Это было… приятно!
Колдун посмотрел на неё и рассмеялся. Он не мог остановиться минут десять. Расколдованный барон с ужасом смотрел на них обоих.
— Шестьсот лет! — наконец воскликнул Ворлок. — И ради чего? Говорят, что бабы — дуры. Но настоящие дураки здесь мы, Генрих. Настоящие дураки. Пойдём, дружище, выпьем водки что-ли…
В сердце колдуна уже не было ни любви, ни зависти. Да и все чувства к Алие испарились.
— Водки так водки, — рассеянно ответил Штатт. Ему стало плевать, что делать. Только странное чувство тяжести легло на сердце барона, название которому он не мог придумать.
Корректор и редактор: Алексей Нагацкий
