Один человек очень хотел стать большим начальником и руководить и властвовать и иметь много денег.
И всё сбылось...
Но им руководят уже ещё большие начальники, и деньги ;и делает он то , что говорят другие и власть уже не то , что над чужими жизнями ему , не совсем , принадлежит , а и своей не он управляет
Бойтесь неправильно продуманных желаний, они не приносят счастья.
Мемуары Джина.
Давным-давно, в ту пору, когда Нестор еще не написал Повесть свою великую*, в славном городе Радостоке на краю леса жили Данила-храбрец белокурый удалец и его бабушка Ярина-знахарка. Всем соседям помогали они то советом мудрым, то мазью целебной, то настойкой чудодейственной, то придумкой хитрой. Как-то раз привел Данила из леса сиротку Анку-хулиганку, и осталась она с ними жить. Бабушке по хозяйству помогать начала, а храбрецу верным другом стала. Девочкой она была доброй и озорной, только людей прочих сторонилась и стеснялась. Тогда решили Данила с бабушкой на Ивана Купала – любимый летний веселый праздник, когда весь город соберется на гулянья на площади, угостить жителей пирогами от Анки-хулиганки, чтобы горожане узнали получше новую соседку и полюбили ее.
-Я знаю, чем радостчан удивить! –обрадовалась девочка и убежала в чащу к своей землянке за вареньем из чудо-ягоды виспины*.
Ни Ярина, ни Данила о такой ягоде и не слыхали, но анкина семья почитала свойства этого плода. Стала хулиганка угощать своим вареньем. Цвета оно было дивного, червоного*, а вот на вкус – горче полыни.
-Да кто ж такую гадость есть то будет?! –не сдержался белокурый удалец.
-Ничего ты не понимаешь –обиделась Анка. – Я уверена, горожанам понравится!
Призадумалась бабушка и решила еще пироги испечь, не из виспины, а из обычной земляники для таких «непонятливых», как Данила-храбрец.
И вот на празднике стали друзья пироги раздавать, всех потчевать и с Анкой-хулиганкой знакомить. Благодарят родостчане новую соседку, до только пироги выплевывают, а узваром*, что из виспины сварен, давятся. Зато земляничные угощения с удовольствием уплетают. Лишь только пес Черныш оценил чудо-ягоду и за всеми подбирал остатки.
Смотрит Данила, а девчушка совсем расстроилась, губу надула, ни на кого не смотрит. Делать нечего, пришлось им с бабушкой проглотить по кусочку анкиного пирога.
-Это они просто не распробовали,- успокоил хулиганку мальчик. – А если быстро проглотить, то и ничего даже…
Весь вечер веселится народ на площади. Парни и девушки песни поют, хороводы водят, в игры веселые играют. А как ночь опустилась, решили по старой традиции лавки принести и на опушке рассвет встретить всем вместе.
-Да что ж на пригорке то? Вон за городом скала какая огромная черная. А как на нее забраться, то первые лучи солнца словно на ладони будут!- стала всех уверять Анка. – Али высоты боитесь, храбрые радостчане?!
Понравилась горожанам идея, стали собираться. Одна бабушка Ярина всех отговаривает:
-Ох, не ходите на ту гору! Да и не гора это вовсе! Девчонкой я еще несмышленой была, когда на том месте ничего, кроме нескольких валунов и не было. Налетел однажды дракон страшный, как ночь черный, да на то место опустился. Свернулся клубком и уснул сном непробудным. Старцы сказывали, что это чудовищный крылатый змей, который имеет птичий клюв и два длинных носа, Аспидом* прозванный. После боя с людьми от "трубного гласа"* спрятаться решил. С тех пор и травинка на скале не проросла, и птица на вершину не присела, и даже мышка по скалам не пробежала. А вы шуметь да гулять там собрались!
-Ой, ба, ну мало ли что по детству выдумать можно,- перебила знахарку Анка-хулиганка, - Чего народ пугать то? Столько лет прошло, даже если и был дракон, давно камнем обратился! Да и богатырь Добромак с нами пойдет, а с ним ничего не страшно.
Так и не послушались соседи предостережений бабушки Ярины, собрались и всей гурьбой шумной на гору полезли. Приготовились рассвет встречать, а пока песни поют, забавляются, веселятся.
Вдруг зашевелилась гора, камни со скал полетели. Отделился от горы склон на клюв похожий, на людей повернулся, и черный дым выпустил. Вдохнули горожане тумана этого и в миг немые, глухие да слепые стали. Хочется им кричать, да звука нет. Хочется домой побежать, а пути не видят. Так и мечутся, и плачут испуганные и растерянные, того и гляди с высоты сорвутся. Только Анка-хулиганка и Данила-храбрец как ни в чем не бывало по сторонам озираются, на беду общую смотрят.
-Что же со всеми вокруг случилось? И почему только мы в целости остались? – смутились наши герои, как вдруг пес Черныш подбежал к ним и лаем залился.
-Знамо*!- воскликнула Анка,- Это все виспина! Недаром матушка моя собирала и хранила ее. Она нас спасла!
-Так что же делать то теперь? – спросила бабушка Ярина, которая у подножья детей поджидала.
-У нас остался еще узвар из твоей чудо-ягоды?- спросил девочку Данила.
-Да сколько угодно! Его ж пить отвратились все.
-Тогда давай попробуем отца моего, богатыря Добромака, напоить? -предложил Данила, - И посмотрим, что будет.
Отыскали дети среди камней широкоплечего Добромака. Прислонился богатырь к скале, руки выставил и стеклянным взглядом вокруг водит. Подошел к нему Данила с кандюшкой*, а отец схватил его сослепу и чуть не ударил, но по волосам родным провел и признал сына своего. Испил он виспиного напитка и вернулись к нему и слух, и зрение, и речь.
-Ох, спасибо, родные, что вернули взгляд мой и говор. Так боязно и тоскливо было в этой темной тишине. Уж думал, конец мой пришел!- расчувствовался богатырь, -Но некогда нам слезы лить, надо город спасать! Как у вас получилось хворь эту излечить?
Рассказали все ему дети. Порешали тогда, что сначала спустят аккуратно всех слепцов с горы, и бабушка Ярина останется их лечить, а отец с сыном попробуют обезвредить навек змея, чтобы ни с кем больше такой беды не приключилось.
-Надо попробовать и эту зверюгу виспиной угостить! – предложила Анка-хулиганка и побежала большой костер разводить да узвара много варить. Смелый Добромак стал на поле супротив горы пращу* метательную сооружать, дабы прямо в морду чудовищу горшком с напитком попасть. Данила-храбрец белокурый удалец же отправился дракона будить на вершину горы.
Когда все было готово, мальчуган на черной горе отчаянно стал в било* звонить, змея будить. Затряслась опять гора, камни полетели, еле Данила на высоте удержался. Вот уж и глаз огромный средь скалы показался и клюв чудовищный. Только Аспид пасть раскрыл, чтобы яд свой выпустить, как запустил богатырь Добромак огромную корчагу* с виспиной прямо в зубы чудища. Поперхнулся тот, задрожал и застыл навек, в камень обращенный.
Вернулись в город герои с победой, а там как раз бабушка Ярина исцелять всех закончила. Каждому по глоточку узвара чудесного досталось.
Счастье и радость охватили город! А тут и рассвет забрезжил на пригорке. Смотрят радостчане на первые лучи и обнимаются- знать, удачливым год для всех выйдет! А Анку-хулиганку за чудесную виспину стали целовать и на руках качать.
Аспидову же гору до сих пор стороной обходят и не шумят в округе, чтоб не пробудить случайно вновь мистического чудовища и о прошлых сказаниях не забывать.
* «Повесть временных лет»- наиболее ранний из сохранившихся в полном объёме древнерусских летописных сводов. Создана в Киеве в 1110-х гг. монахом Киево-Печерского монастыря Нестором.
* Иван Купала (Иванов день, Купала) — народный праздник восточных славян, посвящённый летнему солнцестоянию и наивысшему расцвету природы, совпадает с христианским праздником Рождества Иоанна Предтечи. Принято было гадать, веселиться и гулять до самого утра.
* Виспина – устаревшее название рябины или ее родственника. Славяне считали, что рябина обладает сильными магическими свойствами.
* Червоный (устаревш.)- красный.
* Узвар - так называли компот из ягод в древней Руси.
* Аспид- в древнеславянской мифологии крылатый Змей. Куда прилетит Аспид, там все места опустошит.
* Согласно легендам об Аспиде, дракон боится громких звуков и огня. Именно так с помощью медных труб и железных клещей его смог изгнать мудрец.
*Знамо (устаревш.)- понятно, очевидно.
*Кандюшка - чаша небольшого размера из дерева или глины иногда с ручкой, использовалась для питья, аналог современной кружки. Слово «кружка» появилось на Руси приблизительно в XV веке.
* На Руси в качестве метательной машины использовали рычажно-пращевые камнеметы (в летописях их упрощенно называют пращи).
*Било —металлический брус или пластина, по которой ударяют молотком или колотушкой. Предшественник колокола, который несмотря на появление на Руси в IX веке долго не получал широкого распространения.
* Корчага – глиняный горшок больших размеров, имевший самое разное использование: и для нагревания воды, и варки пива, кваса, браги и др.
Решётки везде. На окнах, на дверях. Всё запирается. Посещения разрешены, но только под строгим надзором Алевтины Александровны Омжуйской, крупной, высокой, крепкой женщины предпенсионных лет, с грушевидным носом и пустыми глазами под тяжёлыми веками на каменном лице.
Она выводит их по одному в круглый зал с редкими кушетками вдоль стен. Громогласно выкрикивает фамилию. Посетитель встаёт, кивает. Смотрительница толкает пациента в спину и уходит.
Сегодня в приёмной их пятеро: две женщины, трое мужчин. Мужчины небритые и, кажется, давно немытые. Эти из «пограничных», потому обколотые, на местном жаргоне «притупленные». Родственники подсовывают им еду. Пахнет котлетами.
Есть «притупленному» тяжело — нарушена координация; ложка не попадает в рот, пюре вываливается на пижаму. У того, что на соседней кушетке, суп выплёскивается, стекает по подбородку, родственница выхватывает ложку, пытается кормить. Глядя на это, третьему родственники сами кладут в рот котлету, тот давится, выплёвывает, заходится в кашле.
Ни у кого из присутствующих это не вызывает отвращения, только бессильную жалость. У них всего 5 минут, больше и не надо. Долгий визит для всех утомителен.
Когда входит смотрительница, кто-то быстро засовывает в карман пижамы больного сигареты и что-нибудь ещё: яблоко или леденцы.
— Титус! — кричит Омжуйская, и человечек с профилем античной статуи скукоживается в бабуру и начинает трястись.
— Их бьют, — вполголоса произносит женщина с муреновыми глазами, провожая взглядом трясущегося сморчка, подталкиваемого в спину грозной смотрительницей.
— За что? — вскидывает ресницы маленькая хрупкая блондинка с дымчатым взглядом, когда дверь захлопывается.
— За всё. По поводу и без.
— Зачем?
— Чтобы выработать рефлекс страха.
— И тебя?
— Меня нет. Эти из буйного. С ними по-другому нельзя.
Маленькая женщина буравит глазами подругу. Потом опускает карие глаза и вздыхает.
— Несчастные люди.
— Несчастные? А что такое счастье? Ты уже знаешь?
Блондинка печально смотрит на подругу и молча пожимает плечами.
— А я теперь знаю.
Дверь в приёмную снова раззёвывается, впуская смотрительницу.
— Фёдоров!
Всё повторяется. Точь-в-точь. Пациент, спотыкаясь под толчками Алевтины Александровны, исчезает за дверью, родственники, опустив головы, уходят.
— Счастье — это как картина в стиле пуантилизм. При попытке подойти и рассмотреть, изображение вблизи распадается на множество цветных точек. Они как пиксели, просто набор холодной и тёплой, яркой и приглушённой красок на холсте. Вблизи контуры расплываются, плоскости переливаются одна в другую, словно высказанные нами ощущения чувства счастья, а смысл так и остаётся неточным и неуловимым. Такие картины обычно рассматриваются на расстоянии, на расстоянии они сливаются в полный сюжет. Так же и счастье. Лишь с расстояния прожитого, пережитого, нам становится вдруг понятно, что то, пережитое нами когда-то, и было счастьем.
— Ты сожалеешь о том, что сделала?
— Нисколько.
Дверь хлопает.
— Мастергардов! — строчит как из автомата смотрительница.
Мужчина с красным, будто только что обожжённым лицом щерится, подскакивает и торопливо семенит к двери.
На кушетке в углу двое. Мужчина и женщина. Взгляд мужчины потуплен, руки трясутся, он что-то мямлит, вжимаясь в дерматин кушетки. Женщина сидит прямо. Локоны серебристых волос зачёсаны назад. Она смотрит на мужчину с горделивым достоинством. В какой-то момент её взгляд меняется, всего на секунду в глазах появляется жалость, но тут же исчезает, и она отворачивается.
— Комиссарова! — кричит смотрительница, и женщина встаёт. Она идёт к двери с прямой спиной, высокая, дородная, и исчезает за ней с высоко поднятой головой.
Мужчина смотрит блуждающим взглядом, хватает бумажный пакет.
— Яблоки. — Он протягивает пакет в сторону двери, замирает, когда рука опускается, он встаёт и, пошатываясь, уходит.
Фрида провожает его мутным взглядом.
— Ты больше не приходи сюда. — Она встаёт. — Никогда.
Омжуйская появляется в приёмной, как привидение.
— Образцова...
На Литрес, Ридеро, Амазон
— Нада вечъно пэт и плакат этым струнам, звонкым струнам,
Вэчно должен битъся-витъся обэзумэвшый смичёк,
И под солнцэм, и пад вюгой, под бэлэющым буруним
И кагда пилает запад...
— Ебать ту Люсю! — изумилась Вика, глядя на читающего Гумилева Кучерявого, — Ебаться в пассатижи. Интеллигенцию подвезли.
Вот уже час как они наворачивали круги по серпантину, Вика за рулём, Кучерявый на пассажирском. Машина мягко скользила по кольцам шоссе, приближая путешественников к заветной цели в виде двух фур со скрипками, придурок декламировал с чудовищным акцентом, как выяснилось, на русском он знал лишь стихи, говорить же не умел вовсе, да и понимал через слово, а Вика курила и размышляла, как же она умудрилась до сих пор его не убить?
С момента их знакомства прошло едва ли больше двенадцати часов, но события завертелись стремительно и в столь неожиданную сторону ... Впрочем, и это было нормально.
Закурив, Вика направилась к диджею, переплюнувшему по отвратности звучания самого Моргена. Схватив за куртку, выдернула того из-за пульта и вытолкала за дверь клуба на то, что здесь, по недоразумению, считалось улицей. Вике, выросшей на Ленинградском проспекте, всегда казалось, что для этих узких мощеных ущелий между домами, когда балконы почти соприкасаются развешенным бельем, должно существовать какое-то свое название. Прижав Кучерявого к стене, Вика занесла руку для первого удара, но не успела. Сорвавшийся с подоконника второго этажа цветочный горшок уже летел вниз, метя прямо ей в темечко. Диджей отреагировал на удивление резво. Оттолкнув Вику, он героически отбил горшок собственной головой и потерял сознание.
— Сука, джентльмен, — констатировала Вика, грузя героя в багажник своей машины. Оставить идиота валяться на мостовой она почему-то не решилась. В гостинице ждал новый сюрприз. Номер обнесли, забрав все подчистую, не оставив для приличия даже смены белья.
Второй кровати в номере не было, как не было даже завалящегося дивана, и Вике пришлось делить постель с ушибленным.
— Только протяни грабли, придушу скотину! — ласково пообещала она стягивая с бессознательного тела кеды.
В шесть утра позвонил ее человек с таможни. И этот, успевший прийти в себя и не особо удивившийся факту пребывания в койке с незнакомой блондинкой, придурок, всем своим видом показал, что намерен сопровождать даму, куда бы та не направлялась. Вика не возражала. Будучи фаталисткой, она полагала, что если что-то приходит само, то это что-то вполне может куда-то сгодиться. Прикрыться, там, как щитом, отдать в заложники, накормить голодных крокодилов. Да мало ли в жизни непредвиденных моментов? Моменты в жизни Вики бывали разные, взять хотя бы сейчас. Кучерявый домучил Гумилева и перешёл на Бродского.
— Охуеть можно, — одобрительно усмехнулась Вика, покачав головой. Бродского она уважала.
— Три водки, блядь, как это по вашему? Водка, — Вика ткнула в лицо парня три растопыренных пальца, — три! Понимаешь? Андестенд?
— Вы ожидаете друзей? — поинтересовался официант на чистом русском.
— Чё?
Официант вежливо улыбнулся и ушел за заказанным. Вика откинулась на мягкую спинку ужасного фиолетового дивана. Ужасно было всё. Диваны, клуб, вечная жара, весь этот город, люди, его населяющие, язык на котором эти люди изъяснялись. Ужасным было положение Вики. Груз контрабандных скрипок, застрявший на подъезде к границе, кошмарные потери за простой и увеличивающийся с каждой минутой риск того, что кому-то может взбрести в голову заглянуть в футляр такой скрипочки, и тогда... Но ужасней всего была музыка, игравшая в этом клубе.
Официант принес водку. Вика жестом попросила его задержаться, залпом опрокинула в себя три стопки, провожаемые восхищенными взглядами, и жестом же попросила повторить.
Как же она ненавидела этот шумный восточный город, столицу маленькой горной страны, одной из немногих стран в мире, где законы не возбраняли несильное магическое воздействие, а на более глубокие практики предпочитали закрывать глаза. Именно это и держало ее здесь. Вика ненавидела этот город, что, впрочем, было нормально. В Викином мире вещи делились на два порядка: те, что она просто ненавидела и те, с которыми она могла мириться. Последнее вовсе не означало, что эти вещи она не ненавидит.
Пропустив следующие рюмки, в ожидании добавки, Вика обводила клуб осоловевшим и ленивым взглядом. Человек несведущий принял бы Вику за хорошо подпившую туристку в поиске приключений. Знающий уже уносил бы ноги, ведь такой взгляд означал лишь одно, Вика ищет драки. А если Вика ищет драки, Вика эту драку находит. В данный момент ей плевать и на скрипки, и на возможные проблемы с таможней, и на убытки, и на великую цель. Викина натура, темная ее часть (и, говоря начистоту, единственная), брала верх, а значит, быть беде.
Тут и выбирать нечего, решила Вика. Две бляди у бара, обрабатывающие лысеющего туриста, парочка геев за соседним столиком, бармен с крашеной бородой, услужливый официант и этот, играющий ужасную музыку диджей. Кучерявенький. За такое надо бить. А за то, что он делает с музыкой, убивать.
Встряхнув золотистой копной кудрей и сощурив без того узкие глаза, Вика закурила, убедилась в наличие любимого ножа в кармане и почти трезвой походкой направилась к мудаку, обладавшему талантом, граничившим, по мнению Вики с гениальностью. Сыграть трек Моргенштерна так, чтобы он стал хуже ещё раз в десять, что это если не гениальность?
Когда Алексей вошёл в вагон, его охватило странное чувство: как будто воздух здесь не принадлежал ни одному времени. Он был тяжёлым, густым, пахнущим гарью и ландышами одновременно. Внутри не было ни одного пассажира. Только тишина, нарушаемая шорохом бумаги.
Он прошёл по проходу, касаясь спинок старых кресел, и вдруг услышал шёпот. Голос звучал не рядом, а прямо внутри груди.
— Ты забыл её песню. Ты сам сказал, что она будет звучать, когда станет больно. Когда ты будешь один.
Он замер. Почти физически почувствовал, как изнутри поднимается мелодия. Простая. Детская. Двухтактная. Ева пела её в том сне, в далёком январе. Он снова увидел её — маленькую, с медведем, в снежном вихре.
И тогда голос сменился.
— Алексей. Если ты помнишь песню — ты помнишь и меня. Я здесь. Я не ушла.
Он резко обернулся — в вагоне никого. Но одна дверь была приоткрыта. Алексей толкнул её — и оказался в другом пространстве.
Комната. Старая школьная доска. Скамейки. Он стоял в пустом классе, освещённом тусклой лампой. На парте лежала фотография — та же станция, тот же день. Но теперь в углу фото стоял он. С мрачным лицом и красным пятном на рукаве. Его глаза смотрели мимо камеры. Он не помнил этого момента.
— Я вела тебя туда, — сказал голос. Женский. Взрослый.
Он обернулся.
У окна стояла женщина лет сорока, с бледным лицом и глубокими морщинами у глаз. Она была пугающе знакомой. И в то же время — абсолютно чужой.
— Кто вы?
— Я та, кем Ева могла стать. Если бы ты не забыл.
Он хотел спросить, что это значит, но не успел. Женщина исчезла — как будто её вырезали из кадра.
Следующий вагон был другим — темнее. Здесь пахло кровью.
Он шёл медленно, по рельсам памяти. На полу лежали школьные тетради, сломанные игрушки, билетики с выцветшими надписями. На одной стене был записан знакомый почерк:
«Пока ты не вспомнишь её — она будет жить между сном и смертью».
Он вспомнил, как в детстве терял плюшевого медведя. Ева тогда плакала — а он обещал ей найти его. «Если потеряется — мы построим нового. Из памяти», — сказал он. И забыл. Всё забыл.
Теперь память собиралась обратно — по кускам, по углам души.
В конце вагона стояла дверь, заклеенная листами бумаги. Он стал их срывать, один за другим. На каждом — его письма. Его признания. Его вины.
Когда дверь распахнулась, он оказался перед зеркалом.
В отражении был он — седой, уставший, со шрамом на щеке. Тот, кого он видел в экране телевизора.
И он заговорил.
— Ты не спас её тогда. Но ты можешь спасти сейчас. Только не выйди на следующей станции. Что бы ты ни увидел — не выходи.
Алексей хотел спросить почему, но поезд загудел. Впереди приближалась станция. Её название он не знал, но сердце уже болело, будто узнало слишком много...
На столе стояли пачка листового чая и банка растворимого кофе. Эти два самых популярных, повседневных напитка у человека всегда находились рядышком и жили дружно, но сегодня вдруг затеяли спор.
И спор у них был следующий: кто из них главнее.
Кто же из них самый любимый, самый популярный, а главное самый необходимый напиток для человека.
– Это, конечно же, я! – гордо выпятив грудь, пробасила пачка листового чая. – Меня пьют каждый день и в любое время суток. И утром, и днём, и вечером я всегда на столе человека. А уж посиделки вообще без меня ни одни не обходятся. Ведь, когда в дом приходят гости, им всегда предлагают именно меня.
– Нет, это я! Я главный напиток у человека! Меня тоже пьют каждый день и в любое время суток. Но согласись, в основном своё утро люди начинают именно с меня. Я помогаю им проснуться и быть бодрыми на протяжении всего дня! А это тебе ни какие-то там посиделки! – не менее гордо выпятив грудь, энергично и звонко проговорила банка растворимого кофе.
– А зато у меня столько видов, не счесть! И чёрный, и зелёный, и красный, а ещё белый чай, и каркаде, улун, цейлонский…
– А у меня всего четыре вида, но зато сортов больше. – перебила её банка кофе. – А уж какое разнообразие кофейных напитков из меня готовят: эспрессо, американо, капучинно, латте, раф, гляссе…
– И всё равно я главнее! Меня пьют, когда приходят с улицы, с мороза, и я согреваю людей.
– А меня пьют, когда гуляют по улице. Люди любят идти и пить кофе в бумажных стаканчиках. И пьют меня при любой погоде, хоть в жару, хоть в холод…
– А меня тоже пьют и в жару, и в холод. Есть даже специальный холодный чай в бутылочках, а ты холодный невкусный и тебя не пьют!
– Вот глупости! Специальный холодный кофе тоже существует и он вкуснейший! Да ещё и разновидностей у него немало. А холодный чай он и в Африке холодный чай!
– Зато я могу похвастаться очень необычным чаем! Люди пьют чай с молоком и солью. И это не только необычно, но и вкусно!
– Меня тоже люди пьют с солью, а ещё и с перцем! Съел?!
– А я красивее выгляжу на столе! Меня разливают в красивые чашки, а бывает, что чашки ставят ещё на блюдца или в большие, красочные кружки.
– Ну-ну, красивее! Я уж куда красивее выгляжу на столе! И при чём тут чашки и блюдца?! Я красив сам по себе. На моей пенке люди даже рисуют!
– И я красив сам по себе! Ты имеешь только оттенки коричневого и это так скучно и однообразно, а я могу быть и чёрного, и зелёного, и красного цвета… Это-то покрасивее и поинтереснее будет!
– А фотографируются всё равно люди чаще со мной!
– А зато в честь меня люди проводят целые чайные церемонии…
– В честь меня тоже люди проводят кофейные церемонии. А ещё люди гадают на кофейной гуще.
– Так и на чайной гуще люди гадают…
– Это что же, мы так и не решим, кто из нас главнее? – спросила банка кофе.
– Да, что-то не получается решить… – сказала пачка чая.
– А давай спросим у кружек, кого по их мнению люди считают главнее. – предложила банка кофе.
– А давай!
И банка кофе обратилась к стоящим на полке кружкам:
– Уважаемые, как вы думаете, кого люди считают главным напитком, меня или его?
Указав на пачку чая, банка кофе с нетерпением посмотрела на кружки.
– Долго же вы спорили… – сказала одна из кружек.
– Так вы всё слышали? – удивилась пачка чая.
– Вы так громко говорили, что вся кухня слышала. – сказала другая кружка. – Ох и глупый у вас спор, конечно!
– Это почему же глупый? – спросила банка кофе.
– Потому что люди любят вас обоих одинаково сильно. Вы оба самые любимые и популярные напитки у человека. И кофе, и чай люди пьют ежедневно, о чём вы прекрасно знаете. А это значит, что вы оба одинаково необходимы для человека.
Однако у каждого человека свой самый любимый напиток. Кто-то любит больше чай, кто-то любит больше кофе, но я уверена, ценителей кофе и чая в мире примерно одинаковое количество. Так что вы оба занимаете первое место в рейтинге напитков, нет среди вас одного самого главного, поэтому и спор ваш бессмысленный.
Переглянулись банка кофе и пачка чая и задумались.
Первой нарушила молчание банка кофе.
– А ведь кружка права. – сказала она.
– Да, действительно, люди ведь нас обоих пьют ежедневно, а значит мы оба победители в этой битве за звание главного напитка у человека... – сказала пачка чая.
– Вот и прекрасно, что вы со мной согласны. – улыбнулась та же кружка.
– Это что же, выходит зря мы спорили? – спросила банка кофе.
– Выходит, зря. – сказала пачка чая.
– Ну, ладно, пусть люди одинаково нуждаются в нас обоих и не могут прожить без нас ни дня, но я всё же считаю, что я дарю людям больше удовольствия, нежели ты. – сказала банка кофе.
– Вот уж дудки, я дарю людям гораздо больше удовольствия, нежели ты! – запротестовала пачка чая. – А главное, люди могут наслаждаться мною сколько угодно без вреда для здоровья, а ты, если тебя много пить, можешь запросто посадить человеку сердце…
– Да что ты говоришь! Да ты портишь здоровье людей почище моего! Если тобой злоупотреблять, ты можешь навредить печени. А ещё я слышал, что горячий чай может вызвать кровотечение… – сказала банка кофе.
– Всё хорошо в меру, друзья мои! – сказала одна из кружек.
Вздохнули пачка чая и банка кофе и замолчали. Они оба довольно сильно утомились от спора и решили его прекратить. Однако оба они остались при мнении, что именно он самый-пресамый и его конкурент ему в подмётки не годится. Ну и пусть так думают, что нам жалко что ли?
Каждый из нас рано или поздно задаётся вопросом: «Зачем я встаю по утрам?» Не просто чтобы сварить кофе, а по-настоящему — ради чего стоит проживать этот день. Когда ты формулируешь своё «зачем», мир вокруг обретает краски, а каждая мелочь превращается в знак и подсказку.
Поиск истока мотивации. Представь озеро — спокойное, но бесцветное. Брось в него камень: круги расходятся волнами, вода играет на солнце. Так работает наше «зачем»: без него мы застойны, а с ним жизнь звучит, словно оживают тихие струны.
Как прозреть своё «зачем». Вглядись в повторяющиеся мечты, отлови сильные эмоции, записывай всё, что откликается «да». Не думай о возможностях, просто отмечай, какие идеи вызывают азарт или внутреннее тепло.
Преобразуй «что хочу» в «зачем». «Я хочу писать книгу» → «Моё «зачем» — делиться историями, помогающими людям понять себя». После этого каждый шаг — не упражнение, а шаг к тому, чтобы чьи-то глаза загорелись от узнавания себя.
Сопряжение цели и пути. Цель без пути — порыв ветра, недолог; путь без цели — прогулка без направления. Когда «зачем» и «как» идут рука об руку, даже самый сложный маршрут становится увлекательным приключением.
Доверяй себе и своему «зачем». Цель — начало диалога с собой. Пересматривай её, когда теряет свежесть, меняй формулировку по мере роста, отмечай победы: каждый шаг укрепляет веру в собственный путь.
Истинная цель — не строка в списке дел, а тихий свет маяка, ведущий сквозь туман сомнений. Ясно видя своё «зачем», ты становишься автором своей истории, и каждый новый день — шанс написать в ней яркий эпизод. Что ты действительно хочешь? Доверься своим ответам и отпразднуй рождение своего «зачем».
