Авторские истории

Твоя роль — фиксировать, очищать, сохранять официальную истину. Но иногда я думаю: а если бы ты возразил? Что бы сломалось первым — протокол или мы?

Архивариус кивнул, не отрываясь от экрана, где каждое слово судьи превращалось в стерильный текст, лишённый эмоций, двусмысленностей, всего, что могло бы вызвать "долбаёбисм" — так шутили в кулуарах о тех, кто запрашивал доступ без уровня.

Их система была на пол пути к реальной утопии на бумаге: демократия чистая, смешанная с социализмом. Голосование — от народа (через анонимные запросы) до коллегии и агентов с уровнями доступа. Решение выносится коллегией, но ответственность — на судье, как цепь на шее. Взятки были исключены, все проверялось через агентов и система была не подкупна, но она все равное трещит: правда искажается, медиа раздувают за кредиты, у общества эго хрупкое, нарциссизм цветёт, внимание переключают на "стабильность".

Судья смотрел дело о лагерях в 1933 — Дахау открыли как "перевоспитание" для политических, но эскалацию скрыли, переключив на "единство". "Мы исправляем прошлое, чтоб избежать войн, но люди на помойках — наш провал.

А здесь? Мы боги в параллельных мирах, меняем по приговору. Но эмпатия... куда он делать. Слабость или сила? Ты записываешь? Отлично. Скажи, ты бы смог сделать такой выбор? Зная, что спасёшь миллионы — и сотрёшь другие? Нет, не отвечай. Я знаю. Это не твоя работа. Твоя — записывать."

Архивариус прочистил горло: — "Готовы к брифингу?" и продолжил.

Вот данные про агента - прямой, физические показатели в норме, психическое здоровье в норме, 33 года, из средне-бедной семьи: родители "подарили" его системе

— За лучшую жизнь, перебил Судья, Из работяг в средний класс, пособие, престиж — жертва ребёнком ради скачка.

— Не "венценосной национальности". Продолжил архивариус.

— Классовая дискриминация в чистом виде, где элита — "чистые" по крови и статусу, а его миссия поддерживать такую чистоту.

— Снайпер, продолжил архивариус, посмотрев на судью.  — Попадает в монету с дистанции, оратор,  умение убеждания 74, шахматист, глубина просчита 42 хода вперёд. Звезда на стене славы ждёт — честь для него, родным — уважение и пособие.

[ДОСЬЕ АГЕНТА AV-GAMMA-2129 — ФРАГМЕНТ, УРОВЕНЬ ДОСТУПА 3]

Подготовка: С детства в системе.

Семья — жертвы  подъёма. Мотивация: Честь, звезда, подъём Симуляции — 620/620, 100%.

Потенциал после 33: Колоссален (стратег, миротворец).

Судья: "Дело подтверждено. Цель: Устранение. Год 1932, Место — Оберзальцберг, Альпы. Berghof — резиденция, планируется, встречи с офицерами.

Шесть месяцев внедрения. Два выстрела из домика: грудь, контрольный. Затем — таблетка.

— Садись, Агент. Дело подтверждено — PR1932-A-HK. Ты знаком с деталями, но по протоколу повторю, — начал Судья.

(Агент кивает и садится, не касаясь спинки стула.)

— Цель: устранение субъекта, данные в вашем планшете. Местоположение: Берхтесгаден, Бавария. Точка: южный склон, смотровая позиция на тропе к Оберзальцбергу.

— Период внедрения: шесть месяцев. Цель будет в ротации между Мюнхеном, Веной и Альпийской резиденцией. Протокол синхронизирован: в дату N он прибудет по стандартному маршруту — подтверждён, охрана — уиленная, погодные условия — нейтральные.

—Твоя задача — удостовериться, что реальность стабильно движется по отработанному шаблону. Повторы маршрутов, поведение местны и органов валсти, движения цели по доступным каналам. Ты можешь устранить его уже сейчас — но не должен. Оптимальный момент зафиксирован через 183 дня. Это точка минимального отклонения и Дантесального эффекта.

(Пауза. Судья смотрит на ассистента; тот делает едва заметный кивок.) — Последняя симуляция. Подтверждение готовности.

Агент послушно переходит в капсулу.

СИМУЛЯЦИЯ: Берхтесгаден, 1932 год

На чёрном фоне белыми буквами появилось последнее, что увидел агент перед тем, как почувствовать холод и свежий горный воздух. Это были Альпы.

Хруст снега. Редкие облака над зубчатыми гребнями. Агент сидит с винтовкой в доме напротив окна, вокруг дома — камни и жухлая трава, пригнутая ветром.

В прицеле — силуэт в форме, медленно приближающийся. Он знает, что это цель. Агент ждет. Действует только по сигналу.

Монета подброшена вверх, сверкая на солнце, и падает точно в намеченную точку.

Два выстрела. Один — в грудь. Второй — контрольный. Цель падает.

Всё чисто.

Агент, достает таблетки выбирает одну из них и съедает.

У него в голове проносятся мысли о слухах про таблетки: 1) Перезагрузка в новую миссию — вечный агент, без отдыха. 2) Возврат как ИИ — часть системы, без тела. 3) Свобода, но потеря эмпатии — живи роботом, без чувств.

РАЗГОВОР

(Судья и архивариус находятся в звукоизолированной зоне.)

— Протокол 33-летнего цикла завершён. Текст сформирован, — ровно отчитался архивариус.

— Как звучит? — спросил Судья.

— «Именно в этот день система сделала шаг навстречу человечеству. Взвешенное решение, исполненное с честью и точностью. Новая реальность сформируется немедленно. Предварительный канал анализа активен. Ожидаем поток», — продекламировал архивариус.

— Никакой теории. Только факты. Мы увидим результат смещения ветвей позже, — отозвался Судья.

— У каждого из них было одно и то же на уме, — тихо добавил архивариус. — Вопрос не в цели. Вопрос в смысле.

ПОДГОТОВКА К ПЕРЕХОДУ

Капсула остаётся закрытой. Свет внутри меняется. Агент вводит финальный код.

— Симуляция пройдена. Результат — 100% соответствие, — раздаётся отчётливый голос в капсуле

Судья встаёт и подходит ближе к капсуле. Агент внутри — неподвижен, готов.

— Открываем переход. Запускаем миссию, — командует Судья.

Свет гаснет. Голограммы сходят на нет. Только свет под капсулой освещает помещение. Яркая вспышка и капсула  исчезает. Система выключается.

— Начинается, — звучит тихий голос в темноте.

Когда агент выходит, вокруг уже не тренировочный центр, а переходной шлюз. Ассистент вручает ему серый рюкзак и маленькую металлическую звезду (идентификатор: AV-Gamma-2129).

Агент берёт рюкзак, звезду. Фото для архива — щелчок, как выстрел. Уходит — билет в один конец, в мир, где небо аквамариновое не только в лужах.

Он видит перед шлюзом. металлическая плита с сотнями звёзд. Каждая — имя. Каждая — «исправление». Каждая — путь без возврата.

АРХИВ

[Архивная запись: PR1932-A-HK-FINAL]

Дата: 23.08.2055

Оператор: архивариус Элио Мартессен

Документ содержит служебное подтверждение завершения миссии PR1932-AHK, её анализ, формулировки для протоколов, а также системные комментарии. Все данные зафиксированы в соответствии с Порядком 11-E.

Задание номер I.

(Шорох кресла. Щелчок включения диктофона.)

— Запись пошла… хм. Странно, что после сотен дел именно это вызывает дрожь в пальцах. Наверное, от кофе, — тихо говорит голос на записи.

(Пауза. Щелчок интерфейса, ввод данных.)

— Миссия PR1932-A-HK завершена успешно. Перемещение агента в поток “1932-R” подтверждено. Реальность “A-S1” приостановлена, переходный канал стабилен. Предварительные результаты будут поступать в течение 17 часов, пост-коррекция займёт 19 циклов анализа.

— Формальное закрытие выполнено. Запрос на архивное хранение — подтверждён. Идентификатор звезды агента: AV-Gamma-2129.

(Мягкий вздох в тишине.)

— Звезда. Металл, имя и иллюзия. Гвоздь в новую дверь, которая ведёт куда угодно — только не назад, — произносит архивариус задумчиво.

(Шелест перелистываемой страницы.)

— Вот оригинальные слова судьи. Его “исходный монолог”, как он это называет. Да, я помню его взгляд: уверенность вперемешку с почти незаметным страхом. Страх был — я видел, — говорит архивариус, понижая голос и пытаясь не выдать сарказм

— «Он понимал, насколько шатка структура, когда она выглядит несокрушимо», — цитирует архивариус шёпотом.

— Теперь — как это звучит в финальной версии, для записи, для экранов, для потомков, — продолжает он уже ровным тоном.

«Взвешенное решение, исполненное с честью и точностью.»

«Система доказала свою зрелость, готовность к адаптации и устойчивость к отклонениям.»

«Каждый шаг в прошлое — это жест ради будущего. А каждый шаг в будущее

— память об этом мужестве.»

(Пауза. Стук пальцев по столу.)

— Знаете, иногда мне кажется, что я редактирую историю, не дожидаясь её исхода. А потом вспоминаю: да, так и есть, — рассмеялся архивариус.

— Субъект: AV-Gamma-2129. Возраст: 33. Подготовка — исключительная. Симуляции — сданы 62 из 62. Результат последней — 100% совпадение с моделью, — диктует архивариус.

ПОЛ ГОДА В ТИШИНЕ

Агент открыл глаза — иней и лёд на внутреннем стекле капсулы, за мутным стеклом аквамариновое небо над зубчатыми гребнями Альп. Капсула отрылась и вид стал по истине заворожившим. Горы, небо и облака на фоне красивейшего рассвета. В симуляции такого не было.

Агент наблюдал за этим, 5 минут ничего не решат, а вид того стоит. Он достал камеру, сделал пару снимков, не для отчета, а для себя. Он накинул камуфляж на капсулу и пошёл уже в известном ему направлении. До места было 4 километра.

Редкие порывы холодного ветра, пробирали до костей, влага оседала в лёгких — это была реальность, не симуляция. "Наконец," — подумал он, снимая капюшон. Ветер принёс запах снега и хвои, смешанный с едва ощутимым дымом от крестьянских очагов в далеке. Полгода до дня X.

Рюкзак оттягивал плечо: паспорта на разные имена, валюта в старых марках, документы, пару наград из "любимых" симуляций — для маскировки под ветерана. Кейс с оружием: "Люгер - Уравнитель", внешне — модель 1930х, но внутри чудо будущего. Калибр .22, встроенный глушитель в стволе, магазин на 39 патронов, возможность подключить барабан или приклад, разгонный блок. Пробьёт любую броню этого времени на дистанции 50 м, легко бронированные — на 150. С прикладом, удлинителем ствола и барабаном. Рабочая дистанция была около 1500 метров. Можно было уничтожить колону бронетехники находясь в абсолютной безопасности и не будучи замеченным. Звук — только падение гильз, тихое, как снег.

Он шёл по узкой тропе, скрип снега под ботинками напоминал о симуляциях, но здесь всё было острее — холод кусал кожу, дыхание паром.

Домик охотничий ждал: большой, без лишних излишеств, можно сказать скромный, таких тут было много. Сам дом был сделан с Дантесальной практичностью и уютом. Чтоб охотники могли отдохнуть после удачного дня или же подготовится к охоте с Дантесально возможным комфортом. Он был рассчитанный на нескольких гостей, деревянный, с печкой и окном, идеально выходящим на южный склон Berghof. Каждая комната имела свою ванну, а большой зал с камином, был идеальным местом для вечерних посиделок, да чего уж там, там можно и было и небольшой Октоберфест провести.

Здесь он проводил больше всего времени — проверял маршруты, оттачивал прицел, медитировал у окна, глядя на далёкую резиденцию, где флаги трепетали на ветру. Квартира в ближайшем городке — крохотная, с кроватью и лампой — была только для сна, чтоб не привлекать внимания. Патрули — пьяные от шнапса, легко обходимые, как в симуляциях (100% успех). Всё по плану.

Добравшись к домику, агент зашел него и сразу сел проверить оборудование. Разложив все из сумки, он первым делом достал полуавтоматическую винтовку, быстро собрал ее и в привычной для себя манере начала проводить видеообзор. Так сам для себя

— Так, так, а на чем мы там остановились, а точно. — Оптика была с тепловым сенсором, а наведение пули было автоматическим. — Так, по сути, стрелку нужно удержать три секунды и выстрелить. Всё. Можно спокойно собираться и идти пить шнапс. — Стрелять из нее одно удовольствие.

Он знал: всё готово. За эти шесть месяцев он проверит маршруты, отточит движения, снова проведёт расчёты, хотя они и так безошибочны. Всё просчитано, всё согласовано, каждая секунда.

Его задача быть на точке, в 3 км от цели. Место великолепное, есть удобные подходы и множество мест где можно спрятаться. С одной стороны, оно просматривается и его заметить, но там таких мест десятки, а с 3х километров в то время стреляла только артиллерия, а тут ее просто не было. Так, что на него просто не смотрели. Дом было легко покинуть так и не будучи замеченным. Вишенкой на торте было окно, которого так удачно выходило на место где будет цель. По сути, не выходя из тепла, можно было произвести выстрел. Идеальное место, даже немного перебор.

Из плюсов, что в момент Х когда, Адольф был в городе. В этом доме было всегда пусто, да как и в других. В эти недели, охота была под особым контролем, и чтобы получить разрешение, нужно было идти в канцелярию и пройти все возможные проверки. С точки зрения экономии времени, никто этого не делал. Поэтому все дома для охотников были пустыми.

Да, были патрули и редкая охрана, но шнапс в их флягах творил чудеса. Все что нужно было, это не заметно пройти мимо патрульных, занять позицию в домике, не выходя из тепла, произвести два выстрела и всё. В симуляция агент ради шутки брал с собой барабан и проход через патрульных играл марш. В чаще всего ему подыгрывали и говорили спасибо. На втором месте патрули танцевали под ритм. А самое страшное что было, охрана пела эту песню во сне.

В симуляциях можно было все, тут же нужно строго следовать инструкциям. Это знали все. Но никто не знал, как он будет жить в эти шесть месяцев.

Первые недели прошли в абсолютной пустоте. Он ел по расписанию. Тренировался. Медитировал. Смотрел в окно. Иногда сидел в комнате так долго, что начинал разговаривать с тенью от лампы.

А потом пришло то, что он не ожидал — скука. Как будто вечность смотрела на него и молчала. Он вспоминал симуляции. Вспоминал, как там не было этого чувства. В них всё было плотным, насыщенным. А здесь — медленно. Жизнь не торопилась.

Он начал играть. Менять детали. Не в задании — в быте. Сегодня встал на 12 минут позже. Завтра купил другие носки. Один раз он взял газету, которую раньше игнорировал — и прочитал её от корки до корки. Он начал отличать скучные дни по запаху кофе в гостинице. Он шёл в те же магазины, но открывал новые маршруты. Он решил жить, не как агент, а как человек. Хотя бы на время.

Но скука, как лавина — вязкая, холодная, бесконечная. Дни сливались: еда по расписанию (хлеб, сыр, кофе с привкусом металла от термоса), тренировки (прицел на монету, брошенную в снег), медитация (чтоб не сойти с ума от тишины). "Зачем жить эти месяцы, если конец — таблетка?"

О таблетке говорили разное. Никто не знал точно. Формально — она завершала задание. Символ. Но были слухи…

Сны о ней мучили ночами: это перезагрузка в новую миссию, в вечный цикл заданий, без отдыха, как машина. А может это возврат как ИИ… слиться с системой, потерять тело, стать кодом в архиве. Вдруг это и есть та сама свобода, но потеря эмпатии. Живи королём в прошлом, но без чувств, монстром, роботом, зная будущее, которого уже не будет, но не способным радоваться.

Он не знал, что из этого правда. Но одна мысль цеплялась: может, именно сейчас — это его последние настоящие месяцы. Его жизнь. До… После он не будет собой.

В скуке — рефлексия: "Семья жертвой сделала меня звездой. Родители из низов, работяги, пожертвовали мной за пособие и статус — из грязи в средний класс. Честь? Или рабство системы, где 'венценосные' правят, а мы — пушечное мясо?"

В особенно скучный вечер — жёлтый мел, найденный на тропе. На стене муниципалитета, где точно ничего не происходило, он написал: "Власть развращает." Кривые буквы, как у ребёнка. Доказать: "Я живу, не симуляция." В симуляции на утро обычно стирали — цензура работала как часы.

Он улыбнулся. Потому что знал: здесь, в этом времени, ему не чуждо раздражение и положил мел рядом. Ему хотелось проверить: а точно ли он в реальности?

За углом его увидела женщина с книгой под мышкой. Она ничего не сказала, но на следующий день под надписью появилась приписка: «— O.» Просто буква — подпись неравнодушного свидетеля. Эстетический жест? Политический? Или случайное проявление уязвимости системы?

Надпись находилась на внешней стене небольшого административного здания. В таких местах действовала особая цензура: любые знаки должны были устраняться немедленно — к полудню следующего дня эту каракуль должны были стереть.

Агент понимал, что идёт на нарушение инструкции. Он оставил символ, которого не было ни в одной симуляции, в месте, которое часто проходил, сверяя маршруты.

Позже, мальчик лет десяти начал рисовать рядом портрет — угловатый, детский, но узнаваемый: усики, косой пробор. Его схватили. Удивлённого и почти в панике.

Надпись не заметили или забыли стереть вовремя. Возможно, система, слишком уверенная в своём автоматизме, дала сбой.

И вот, в один день, кортеж Адольфа, возвращаясь домой, едет по к себе резиденцию. Машина останавливается из-за мелкой технической неисправности. Его взгляд цепляется за стену. Надпись. Подпись. Портрет.

Адольф выходит, взгляд цепляется за надпись.

Офицер ему докладывает. — Мальчик, шебутной, избалованный, 10 лет, который рисовал — задержан, Адольф хмурится — гнев и тревога.

Офицеры получают указание. Мальчика и его отца вызывают “на беседу”.

Сбой в делах

Утром агент покупает газету: заметка о "инциденте", надпись стёрта, как будто не было. Паранойя накрывает: "Моя шалость — цепочка?" Это не катастрофа — пока. Все идет по лану встреча на точке, запланированная на День X, не должна пострадать. Но также, возможно, это событие изменит всё.

Агент сидит на съёмной квартире, уставившись в газету с заметкой о предстоящей встрече. В горле стоит ком: это он. Его мел, его рука создали эту цепочку. Глупая попытка доказать себе, что он живёт, обернулась реальными последствиями.

Он втянул в игру ребёнка, сделал его пешкой — возможно, обрёк.

Агент должен узнать, что будет дальше. Он принимает рискованное решение. В архивах будущего он помнил об офицере, имя которого всплыло лишь после событий Дня X. До той поры этот человек “находился в отъезде”. Агент понимает: вот его шанс.

Он надевает форму, продумывает легенду и планирует попасть на предстоящую встречу под видом офицера военной разведки.

У него в голове три сценария. Два — катастрофичные. Один — требует личного присутствия. Он не знает, что в этот момент запускает цепь событий, которую никто — даже Суд последней инстанции — не сможет остановить.

90 ЧАСОВ

Таймер пошёл. 90 часов до Дня X. Всё должно было быть идеально: сценарий расписан, симуляции пройдены, поведение цели предсказуемо до минуты. Но никто не учёл одной короткой надписи, сделанной мелом. Не учли одной женщины и её подписи, и одного мальчика, который просто рисовал, что видел. Мелочь — а именно такие мелочи ломают реальность.

Агент, проживший этот отрезок времени сотни раз в симуляциях, начинает понимать жизнь. Некоторые дни скучны до боли. Если раньше он знал, что будет в каждом часе. Но теперь каждое отклонение бьёт по нервам, как удар. Слишком реальное. Слишком человеческое.

Он нарушил инструкцию. Он должен был оставаться тенью. Агент — это тень, анонимная фигура, незаметная, везде и нигде. Но он написал на стене. Глупость. Детская шалость. И всё пошло по-другому.

Надпись заметили. Кто-то поставил под ней подпись “— O.” Просто буква, символ. Власти не возмутились сразу — только потому, что надпись была не на том месте. На здании муниципалитета её бы стёрли мгновенно. Но здесь — заметили поздно. Дали команду убрать. Опоздали.

Ребёнок нарисовал рядом портрет. Мальчик, как часто бывает, шебутной и немного избалованный. Отец мальчика, судя по сему уважаемый человек в этом городе. Как писали в газетах  "В глазах властей почти что “фашист правильного направления”: он говорит правильные вещи, служит режиму" А мальчик — просто рисовал. И от этого всё изменилось.

Почему Адольф поехал по другому маршруту. Да и какая разница? Там должна была быть пустота — Дантесум пятно стёртой краски. Пусть даже машина остановилась, и он увидел просто затертую надпись. Но нет, увидел и задумался. Не о надписи — о том, что что-то не так. Может он гневается, но не на надпись, а на само ощущение сбоя. Достоверно точно, то все в этой реальности почувствовали:  рядом прокрался хаос.

Отца мальчика срочно вызывают на встречу. Слухи, интриги — Адольф не предсказуем. Встреча назначена. Через 90 часов, он будет на закрытой встрече. Агент знает, когда, но не знает, где. Он не осознаёт, что больше не контролирует ничего – сейчас происходит чистая импровизация, хотя потом он наверняка всё объяснит как надо.

С такими мыслями агент выполнял проверку на соответствие плану и куда движется реальность, сильных отклонений пока нет. Время опять почти остановилось.

За 24 часа до времени Х, в ходе рутиной проверки данных и передач сообщений на всех частотах, агент замечает, что один сеанс связи, между его целью и куратором, который должен был произойти на зашифрованном канале - не состоялся. Агент инициировал протокол компиляции ядра миссии на планшете, указав все данные и про случай с рисунком и добавив лог отклонений.

Данные планшета были обновлены.

На экране пробежало сообщение - отклонение 96%. Гео данные цели изменены... Анализ системы и перехват сообщений. Короткое резюме.

Встречу, на которой будет мишень перенесли... показать больше?

Агент смотрит на сообщение, перечитывает его снова и снова, лихорадочно думает. Просчитывает варианты. Еще раз перечитывает.

— Всего два варианта? Буркнул он себе под нос.

Один — безумно рискованный: быть поблизости в момент встречи и попытаться перенаправить ход событий на места. Но проблема даже не в этом. Теперь совсем все не понятно, не в симуляции, а как в реальности. Мыли роились у него в голое.

Всё его обучение, вся стрельба, вся точность были рассчитаны на один единственный выстрел — из заранее определённой позиции. Позиции, из которой он должен был устранить цель, его единственного шанса. Встречу перенесли неизвестно куда. Его снайперская позиция, как и годы тренировок, превращается в тыкву. Нужно действовать быстрее.

Он не имеет права стрелять сейчас. Он не должен был вмешиваться — но уже вмешался.

Второй — Узнать, где место встречи и переместится поближе. Улучшить пистолет до пулемета и пройти эту миссию более простым способом.

Система по-прежнему ждёт, что наступит момент исполнения.  По плану, в назначенный час, он должен будет принять таблетку. Никто не знает, что она делает на самом деле. Слухи говорят: стирает память, дарит новую жизнь… вечный отдых… или отправляет в ад. Но теперь у него есть эти 90 часов. Он будет наблюдать. Искать выход. Готовиться. И, возможно, говорить, когда придёт момент.

Следующий шаг — момент X. Но что он принесёт — ещё не решено. Всё зависит от того, кто теперь контролирует реальность. И кто осмелится ее изменить.

72 ЧАСА

На голографических панелях развёрнута реальность. Германия, 1932.

По точкам маршрута проходят анимированные фигуры, стрелки, графики. Цифры, графики, таблицы. Всё в порядке. Всё в пределах нормы. На поверхности — порядок.

— Погода подтверждена? — судья не отрывает взгляда от панели.

— Да, ясное небо. Температура 21,2. Влажность стабильна. Давление — без скачков. — голос архивариуса звучит безупречно, как у человека, который уже миллион раз докладывал одно и то же.

— Потоки?

— Чистые. Ни одного аномального события за последние 72 часа.

— А этот… — судья едва кивает в сторону одной из меток. — Агент. Поведение в норме?

— В пределах допусков. Есть эмоциональные колебания, но не критично. Он активен. Проверяет маршруты, анализирует, визуализирует модель операций… Судья медленно откидывается назад в кресле. Затем, словно сам с собой:

— Когда механизм работает слишком хорошо… это тоже тревожит. Ты понимаешь?

Архивариус отвечает сдержанно:

— Механизм работает так, как мы его создали.

Судья бросает взгляд:

— Это приказ, архивариус. Запиши дословно.

Архивариус активирует запись.

Начинается стенографирование монолога:

«Иногда даже идеальная система допускает микротрещины. Агент — не стандартный продукт. Он не венценосный. Не потомственный. Его кровь — не из списка. Но интеллект, реакция, эмпатия — всё в нём отточено.

Он — наша инвестиция. 33 года подготовки ради одного момента. И теперь он там, среди тех, кого история по учебникам зовёт чудовищами. А он — человек будещего твори торит новое будущее в 1932.

Мы говорим, что ему делать он наблюдает и действует. Но по факту — он это он влияет. Мы только говорим на что, где и как. А что, если он будет действовать самостоятельно...

— Это страшная мысль. Потому что у нас нет на неё протокола!

Архивариус молча редактирует — убирает фразы про нестандартность, про кровь, про страх. Оставляет следующее:

«Субъект действует в соответствии с параметрами. Система отреагировала на незначительные отклонения в пределах нормы. Угроза реализации миссии отсутствует.»

Судья смотрит на экран. На графике — метка агента.

— Что у нас по отклонениям? Есть хоть что-то, что стоит рассмотреть?

— Аномалия уровня 2. Неясный источник. Возможно, объект взаимодействовал с внешним носителем информации. Проверка в процессе. Скорее всего, случайность.

— У нас нет права на «скорее всего». Особенно на таких масштабах.

Архивариус кивает. Затем едва слышно:

— Агент в последние 72 часа активизировался. Некоторые сигналы поведения выходят за пределы пассивного режима. Он исследует. Возможно — импровизирует.

Судья сдерживает усмешку:

— Импровизация — источник всех катастроф. Или всех открытий.

— Я отмечу в протоколе как «обстоятельства, не влияющие на ход миссии».

— Конечно, отметь. А потом ты их же подчистишь. Как всегда. Как все.

Экран гаснет. Осталась только надпись: «Операция активна. До исполнения: 72 часа.»

Архивариус впечатывает отчёт. Отправляет в центральное хранилище. Затем, не поднимая глаз:

— Еще несколько часов, и либо он станет легендой. Либо — источником новой хроники ошибок.

Судья не отвечает. Смотрит в пустой экран. Там, где на табличке было имя. И дата.

Продолжение - тут

Взгляд историка метался между Сашей и изобретением Крестова — машиной времени.

— Т-ты… как это?.. — наконец заговорил Чернов.

— Я ж говорил, что не вру, — довольно ответил физик.

— Да ну…

Его товарищ ровно пять секунд назад пропал на платформе сооруженного им изобретения. Исчез во вспышке света, а теперь вернулся… И вернулся, как обещал, с трофеем из XIX века, прямо с Бородинского сражения.

— Машина времени работает. Правда, пять секунд — и сразу обратно, — сказал Саша, прикусывая губу. Казалось, он даже сейчас искал решение этой проблеме.

Миша между тем очнулся полностью — он взял оружие из рук своего товарища и принялся осматривать. Коснулся кончика дула и обжёгся. «Точно не розыгрыш», — подумал Чернов.

— Я… я тоже хочу попробовать!

— Залезай, — согласился Крестов и кивнул в сторону аппарата.

Саша быстро показал, куда вставать и за что держаться. Потом он попробовал по-простому объяснить устройство машины времени, но Миша в физике не особо смыслил, поэтому мало что понял. Главное было понятно: посмотри в датчик, представь точно-точно куда хочешь попасть, и произнеси это вслух. Это Миша и сделал.

— Хочу… на Бородино! Посмотреть на Багартиона! — почти по-детски зазвучал историк.

В миг Мише Чернову стало одновременно жарко и холодно, в глаза ударил яркий свет, а тело стало словно невесомое.

В нос ударил резкий запах гари, дыма и пороха. Миша тотчас потерял равновесие и упал, руки его упёрлись о сырую землю. Вдали — едва различимые среди клубов дыма шеренги, развивались знакомые из учебников знамёна. Он вправду попал на Бородино…

За спиной — смесь звуков: неразборчивая ругань, стоны и лошадиное ржание. Чернов развернулся и увидел беснующуюся лошадь, а рядом с ней — облако дыма. С седла свисал громко бранящийся мужчина, в котором Миша тут же узнал генерала Багартиона.

Военный держался одной рукой за своё окровавленное бедро, а другой тянул поводья на себя. Так ему удавалось одновременно не дать коню сбежать и удержать себя в седле.

Миша впал в ступор. Перед ним тот самый момент, когда Багартион получил своё смертельное ранение. Чернов оглянулся вокруг, чтобы позвать кого-то на помощь. Он встретился взглядом с генералом. И… вспышка.

Тело охватил знакомый перепад температур и невесомость.

Он снова в лаборатории. Да и вылетел из машины так, что приземлился лицом прямо в пол.

Настоящий!.. Не картинка в учебнике, не портрет, не актёр… Волна радости и восхищения уже вознеслась над Мишей и хотела на него нахлынуть, как вдруг его осенило…

Он мог его спасти. Спасти генерала.

Миша медленно поднялся на ноги и, не говоря ни слова, пошёл в сторону машины. Ему просто нужно вернуться туда же, но секунд на десять раньше. Он напугает Багартиона, тот сдвинется в сторону, и случайный осколок ядра не попадёт в него.

С какой легкостью он мог исправить это историческое недоразумение!.. Пошатываясь, он начал забираться на платформу машины времени.

— Эй, Миша, ты чего? — обеспокоенно спросил Саша, вскочив со стула.

Ответа не последовало.

— Миша, стой! Нам нельзя…

Вместе со вспышкой света, голос Крестова почти моментально затих, сменившись грохотом артиллерийских расчётов и строевых залпов, а лаборатория сменилась зелёными полями, усеянными клубами белого дыма. Бородино.

На всё про всё было пять секунд, поэтому Миша принялся скорее искать Багартиона. Нашёл он его довольно быстро — тот был прямо у него за спиной, на своём коне. Ещё не раненый. Хотел было Миша просто побежать в сторону генерала, напугать его вместе с конём, чтобы они отбежали подальше… Но он не смог двинуться. Уши его заполнил пронзительный свист, а тело окатило вулканическим жаром.

Миша не заметил, как оказался на земле. Перед ним бушевал напуганный конь, с которого свисал держащийся за бедро Багартион.

В глазах темнело… А дальше наступило…

Небытие.

***

В маленькой лаборатории университета стоял один человек.

Это был Саша Крестов. Его друг Миша только что отправился в прошлое во второй раз за короткий промежуток времени. Так делать было… опасно.

Отсчитывая на пальцах пять секунд с исчезновения товарища, Крестов мысленно ругал себя за то, что не объяснил своему пылкому другу досконально, что машина делает и как.

«Дурак, дурак! Какой же я дурак!..»

Пять.

«Но он ведь ничего не сказал, а всё равно улетел… Может, оно считалось с подкорки?»

Четыре.

«Он перенесётся в то же время? Или раньше? Позже?..»

Три.

«Надо было просто объяснить!.. Не пускать!..»

Два.

Один.

Клик. Клац. Шум кулера. Модуль машины времени, на котором написана буква «С» начал работать, маленькая лампочка на нём загорелась синим светом.

«Ага, модуль сознания начал работу…» — с надеждой прошептал Саша, бегая взглядом по устройству.

Вот-вот его друг появится на платформе его устройства и он его так отлупит…

По модулю резко пробежала искра. Лабораторию заполнили жужжание и гул.

«О нет…» — не верил своим глазам Саша.

Электрические дуги фейерверком вырывались из сломанного модуля и скакали по всему устройству. Саша начал аккуратно пробираться к генератору, чтобы отключить питание, попутно проклиная себя за то, что поставил его около машины, а не в другом конце кабинета.

Остановившись на полпути, Крестов ещё раз посмотрел на искрящийся модуль. Стоило ему присмотреться, как его на мгновение ослепила яркая вспышка, за которой тут же последовал оглушительный хлопок.

Последнее, что увидел Саша Крестов — это летящая ему в лицо боковая панель модуля машины времени.

***

Местная газета города Х.

«Наш Вестник»

Выпуск от 10 октября 19YY г.

РОКОВОЙ ЭКСПЕРИМЕНТ.

Вчера, 9 октября, во время проведения эксперимента в университетской лаборатории погиб студент физического факультета Александр Крестов, 20 лет. Суть эксперимента установить не удалось: последовавшие за ним пожар и взрыв уничтожили все записи и данные в лаборатории. Пропавшим без вести считается студент исторического факультета Михаил Чернов, он был лучшим другом погибшего. Привлечены правоохранительные органы.

Я стою в самом эпицентре этого маленького ада, и я не жертва. Я — лаборант. Я наблюдаю, как вирус агрессии передается от одного человека к другому через простое прикосновение локтя, через взгляд, полный немого упрека. Человек-проводник, сжатый тисками, в какой-то момент ломается. Его плечи напрягаются, и он с силой, рожденной не в нем, а в массе за его спиной, толкает первого идиота. «Двигайся!»

И первый домино падает. Он оборачивается, его лицо искажает обида, но в глазах уже мелькает та же искра — он уже заражен. И вот он, переходя на крик, передает вирус дальше, кондуктору или просто в пространство.

Обыватель думает — «Надо терпеть» или «Надо быть сознательным». Какая наивная чушь. Они не видят, что сама эта ситуация — идеальная ловушка. Вы либо копите яд внутри, отравляя себя, либо становитесь его курьером, отравляя другого. Вы либо взрываетесь, подтверждая свою животную природу, либо сбегаете, подтверждая свою слабость. Проигрыш в любом случае.

Вы скажите — «Не принимай в себя состояние другого человека». Ха. Вы думаете, это ваш выбор? Это иллюзия, которую вы создаете, чтобы чувствовать себя в безопасности. Вы все — проводники. Вы — пористые, как губки. Вам достаточно косого взгляда, чтобы усомниться в себе, и толчка в спину, чтобы возненавидеть незнакомца.

Вы верите в свои «внутренние мотивы»? В свои «устремления»? Позвольте мне рассмеяться. Ваша последняя «импульсивная покупка» — это не ваше желание. Это чей-то хорошо продуманный сценарий. Яркая упаковка, хитрая выкладка, скидка, создающая иллюзию выгоды. Вас запрограммировали купить этот ненужный хлам, и вы, как послушный робот, выполнили программу. Вы — марионетка, которая искренне верит, что сама держит свои ниточки.

Так чего вы боитесь в этом трамвае? Вы боитесь не толчки или скандала. Вы боитесь увидеть в этом зеркале свое истинное лицо — лицо существа, которым так легко управлять. Которое достаточно слегка сжать, чтобы оно начало шипеть и кусаться.

Я же научился другому. Я не сопротивляюсь давлению. Я его направляю. Я смотрю на того, кто давит на меня, и тихо, так, чтобы слышал только он, говорю — «Он не двигается. Он нас всех ненавидит. Он считает себя лучше нас».

И наблюдаю, как искра в его глазах разгорается в пламя.

Всего один маленький шепот. И весь этот хрупкий карточный домик, который вы называете «обществом», начинает рушиться. Потому что для хаоса не нужен бомба. Достаточно одного переполненного трамвая и правильного слова, сказанного в нужное ухо.

И знаете, что самое смешное? Завтра эти же люди будут говорить о морали и порядочности. А сегодня они готовы разорвать друг друга из-за того, что кто-то на три секунды задержался у терминала оплаты.

В этом и заключается шутка. И я — единственный, кто смеется.

🎧 Для тех, кто не хочет читать — вот аудиокнига.

«Я сдаю квартиры тем, кого нет» — страшные истории.

Голос — как шаг по пустому коридору.

Текст — как договор, который нельзя расторгнуть.

Звук — как дыхание того, кого не должно быть.

Наклонившись ещё пониже, Галина Сергеевна начала вглядываться внутрь колодца. Тёплый ветерок шевелил седые растрепавшиеся прядки, выбившиеся из-под платка. Между прутьями она углядела два огромных круглых чуть светящихся глаза, жёлтых с чёрным овальным зрачком. Глаза не мигая смотрели на неё. Первым побуждением женщины было отойти от решётки, однако любопытство пересилило. Она подумала, что толстые железные прутья являются вполне серьёзной преградой для обладателя настолько больших глаз. С удивлением она заметила, что боль прошла. Однако разогнуться она не спешила, прислушиваясь к тому, что творилось внизу. Там что-то возилось и вздыхало.

– Как ты попал-то туда? И кто ты такой? – негромко спросила Галина Сергеевна.

Шорох в темноте стал глуше, зато послышалось что-то вроде поскуливания.

– Жрать, поди, хочешь? Давно там сидишь? Вылезти, что ль не можешь? – спросила она ещё тише.

Скуление стало громче.

– Ох, ты ж, Господи! Ну погоди, сейчас, сейчас… – женщина начала копаться в сумке, разыскивая что-нибудь съедобное.

Наконец, на самом дне нашёлся полузасохший чёрствый овсяный пряник. С трудом разломив его на куски, Галина Сергеевна начала сбрасывать их через прутья вниз. В темноте захрупало и раздалось урчание. Похоже, так кто-то внизу выражал удовлетворение. Глаза снизу смотрели по-прежнему не мигая, но засветились ярче.

– Ты потерпи, не волнуйся! Я завтра снова приду, принесу еду тебе! И МЧС вызову, достанут тебя! – сказала Галина Сергеевна и прислушалась. Внизу было тихо, по-прежнему ровно дул тёплый воздух, глаз видно не было.

"Уснул, наверное, а может, ушёл оттуда”. – подумала она и поспешила домой.

На следующий день, собрав куски хлеба, печенье и остатки сухой ячневой каши, оставшейся от завтрака, Галина Сергеевна поспешила к коллектору. Прежде чем вызывать спасателей, стоило убедиться, что глазастое существо всё ещё там. Выждав время, когда поблизости не стало прохожих, она наклонилась над колодцем и позвала:

– Эй, ты здесь? Я поесть принесла тебе.

В темноте зашелестело, огромные глаза снова смотрели на неё снизу. Кроме глаз, в темноте разглядеть было ничего не возможно. Женщина удивилась тому, что солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь негустую листву деревьев, растущих вдоль дорожки, совершенно не проникали в темноту колодца. Впрочем, она списала это на недостатки своего зрения. Как часто, вздыхая, говорила Галина Сергеевна детям и внукам, глаза у неё уже были не те, как, впрочем, и остальные составляющие организма.

Она стала сбрасывать припасы вниз. Глаза исчезли, раздалось чавканье и сопение. Когда продукты исчезли, там снова заурчало.

– Подкрепился? Вот и славненько. Сейчас я тебе спасателей позову. Вытащат как миленького.

Внизу раздались звуки, похожие на рычание и клёкот. Приняв это за глубочайшее одобрение, Галина Сергеевна присела на лавочку неподалёку и стала дозваниваться до спасателей. Дозвонившись, она изложила суть проблемы. Там повздыхали, что коллекторы находятся в ведении водоканала или связистов, но обещали приехать, как только смогут. Через несколько часов, голодная и злая Галина Сергеевна дождалась наконец спасателей, прихвативших с собой участкового, и долго втолковывала им, что в колодец провалилось живое существо, которое жалобно оттуда смотрит и пищит. Особо напирала она на то, что существо не совсем обычное, вероятнее всего, какая-то случайно залетевшая в город сова или сбежавший откуда-то экзотический зверёк, иначе непонятно, кто может быть обладателем таких глаз.

Спасатели, посветив мощным фонарём сквозь прутья, никого не увидели. И тем не менее, взявшись за крепкую решётку, втроём с трудом сдвинули её с места. Галина Сергеевна подошла поближе к краю ямы, чтобы лучше видеть ход спасательных работ. Однако спасатели лезть внутрь не спешили. В яме открылась небольшая глубокая узкая камера, на дне которой протекал небольшой ручей воды. Ручей вытекал из трубы, расположенной в одной стенке, и утекал в другую, точно такую же. Освещаемое светом дня и фонарями помещение было абсолютно пустым.

– Может оно в трубу убежало? – спросил один из спасателей остальных.

– Погодите, я его приманить попробую, – встрепенулась Галина Сергеевна. – Я ему еду носила. Сейчас покрошу, оно и вылезет!

Она достала из сумки пакетик с оставшимися крошками, и высыпала их на дно, стараясь попасть на сухое место. На приманку никто не клюнул, внутри по-прежнему было пусто. Под скептическими взглядами спасателей и участкового, покрасневшая до ушей Галина Сергеевна поковыляла домой.

"Чокнутой бабке померещилось”. – слышалось ей за спиной.

Рассердившись на себя и неизвестное существо, вновь и вновь переживая позорные минуты, испытанные ею перед спасателями и участковым, Галина Сергеевна несколько дней не выходила из дома. Впрочем, хлеб и молоко дома быстро закончились, поэтому выйти пришлось. Несмотря на то что она решила посетить магазин, расположенный совершенно не в той стороне, где находился колодец, через несколько часов прогулки, ноги сами понесли её к нему. И вот она снова вглядывается, прислушиваясь, в вязкую темноту под решёткой. Из-под ног ровно дул тёплый, влажный воздух, где-то капала вода, что-то скреблось, видно ничего не было. Через пару минут, собравшись уходить, женщина заметила в глубине мелькнувший огонёк.

– Эй ты! Я хлебушка принесла! – немного обиженно прошептала Галина Сергеевна.

В колодце зашевелилось, зашлёпало, и через мгновение на неё снова глядела пара огромных светящихся в темноте жёлтым, глаз.

– А-а, жрать хочешь? – оскорбленно спросила она, и в то же время великодушно простив голодного жителя в темноте, начала бросать вниз кусок за куском, попутно упрекая существо внизу в том, что ей пришлось пережить презрение должностных лиц при попытке его спасти. Снизу слышался неодобрительный клёкот. По всей видимости,  обитатель колодца пытался внушить, что не желал и не желает покидать теплую тёмную обитель.

Покопавшись в покупках, женщина достала из пакетика сосиску и, немного жалея, в приливе щедрости,  бросила в щель между прутьями. Судя по звукам, сосиска исчезла мгновенно.  Кроме того, громким урчанием, ей явно пытались дать понять, что хотели бы получить ещё. Глаза, ярко светясь,  начали перемещаться, словно пытаясь подняться повыше к решетке.

– Прости, милый, не могу тебе дать ещё сосиску. Пенсия маленькая, понимаешь? – тяжело вздохнув, Галина Сергеевна принялась рассказывать обладателю глаз о тяжелой пенсионерской доле. Из колодца доносились звуки недоумения. Похоже, слова деньги, пенсия и цены, были для его обитателя пустым звуком. Пытаясь втолковать большеглазому обжоре, что такое нынешняя дорогвизна, женщина расстегнула кошелек, в котором сиротливо пряталось немного железной мелочи и одна единственная пятитысячная купюра, отложенная на коммунальный платеж. Оглянувшись вокруг, и убедившись, что рядом нет прохожих, она достала из кошелька купюру и поднесла ее к решетке колодца.

– Смотри, вот такая бумажка у меня – это деньги. На нее можно купить много сосисок или другой вкусной еды. Но у меня она только одна, и я ее потрачу на плату за отопление. Ты вот бесплатно в тепле живешь, а я за квартиру плачу. Бумажки за работу дают, а я пенсионерка. Мне государство платит как бы за то, что я раньше работала, но платит немного. Поэтому сосиски или там, котлеты, я тебе часто покупать не смогу. Так что хлеб ешь. Он тоже сытный.

Пятитысячная купюра в ее пальцах слегка колыхалась. Внизу затихло, глаз было не видно и Галина Сергеевна поспешила домой, варить на ужин макароны с оставшимися сосисками.

Следующим вечером, собрав в кулечек хлеб и остатки вареных макарон, она снова направилась кормить загадочного подземного обитателя. Ей показалось, что дуть снизу стало ещё сильнее, а воздух из теплого стал даже горячим. Не успела Галина Сергеевна бросить первую партию макарон, как под решеткой зашелестело и поток воздуха вынес оттуда какую-то бумажку. Подняв ее с земли и охнув от боли в пояснице, женщина вгляделась в находку и с изумлением обнаружила, что держит в руках пятитысячную купюру. “Хорошо, что рядом никого, – мелькнула первая мысль, и тут же нахлынули остальные, – потерял кто-то? Да нет, же, я сама видела, как она вылетела оттуда, снизу! Случайно?”

Галина Сергеевна, спрятав находку в кошелек, заглянула в темноту под решеткой и начала задавать вопросы вслух. В этот раз глаза смотрели на нее из темного угла где-то сбоку, а самодовольное ухание, доносившееся снизу явно надлежало принимать за требование одобрения. Поблагодарив существо за приятный подарок, пенсионерка пообещала завтра же сбегать в магазин за вкусненьким. Так и повелось. Почти каждый день Галина Сергеевна шла в магазин и покупала мясные продукты, и почти каждый день теперь, откуда-то снизу вылетала пятитысячная купюра. Вскоре выяснилось, что больше всего таинственное существо любит сырую телячью вырезку, а хлеб и всё остальное ест только по необходимости. Сбалансированное питание его не интересовало. Да и вообщем, съедало оно не так много, поэтому у пенсионерки начали образовываться запасы денег, которые она не знала пока куда потратить – так отвыкла от “лишних” тысяч рублей.

После еды, обитатель колодца какое-то время готов был выслушивать рассказы Галины Сергеевны, стараясь поддерживать беседу звуками, которые ему были доступны. Со временем, ей удалось понять практически весь спектр его эмоций – от крайнего одобрения до злого негодования. Каждый день она спешила к месту его обитания, зная, что там очень ждут ее появления. Чтобы не привлекать ненужного внимания, женщина старалась приходить в разное время.

И всё же, несмотря на это, ее поведение начало казаться окружающим подозрительным. Однажды сосед, живший в квартире напротив лет тридцать, задал ей вопрос без обиняков:

– Сергеевна! Ты что каждый день у решетки возле дороги делаешь? Уже мне и Митька говорил и Антоновна, что каждый день тебя там видят. Ходит, говорят, рядом, бормочет, наклоняется к коллектору. Может обронила туда чего? Али, голоса какие оттуда слышишь? Я и сам уже несколько дней следил у окна за тобой. Ходишь. Заглянул и я туда на досуге: темнота там и вода льется, а все ж что-то ты там рыщешь?

Нагородив что-то про ежедневный моцион по плану, Галина Сергеевна юркнула в квартиру. Нужно было придумывать как отвести людские взгляды от себя и обитателя колодца, и она придумала.

Продолжение следует.

— Опять без чаевых, — буркнул он себе под нос, сплюнув в сторону урны. Слюна не долетела, растеклась по асфальту, как его надежды на нормальный день. Раньше люди дрожали при одном его взгляде, а теперь? Теперь они даже не смотрят, когда берут посылку. Просто хлопают дверью, и привет. Он помнил — или думал, что помнит, — как подписывал тот законопроект о "эффективном распределении". Один из бомжей за стеной, тот, что сейчас рылся в отбросах, когда-то сунул ему эту бумагу под нос: "Подпиши, и твой бизнес взлетит". А теперь вот оно как — подумал о дерьме, и вот оно, воняет под носом.

Маршрут вёл мимо южной свалки, этого проклятого кладбища забытых амбиций. Там копошились люди — сгорбленные фигуры в рванье, лица цвета мокрого картона, глаза пустые, как выгоревшие лампочки.

Некоторые из них он узнавал инстинктом, не разумом: вот этот, с папкой под мышкой, — бывший сенатор, который любил разглагольствовать о "стабильности"? А вон тот, с седой бородой, запутанной в мусоре, — главный судья, что когда-то приговаривал к "перераспределению активов". Они знали, кто они такие, помнили вкус власти, но пароли от счетов, номера телефонов теневых партнёров, коды от сейфов — всё это ушло, как дым от сигареты.

Система, которую они строили, кривая, как пьяный забор, отомстила: подчинённые заняли места, но через пару месяцев и они теряли память, становились бесполезными, и цикл повторялся. Правившие миром, теперь бомжевали — кто-то торговал историями за центы, кто-то просто сидел у стенки, бормоча монологи о былом величии. Большинство не справлялось: привыкли, чтоб к ним относились как к богам, а тут — плевок в лицо от реальности.

Курьер замедлил ход, когда взгляд зацепился за обрывок винилового баннера на бетонной стене — облупленный, в следах плевков и времени. На нём — его собственное лицо, молодое, гладкое, с прической от визажиста, глаза горят твердостью. Под фото жирный шрифт:

"Справедливость. Сила. Достойное будущее — для каждого".

Он фыркнул — нервно, горько, как будто проглотил лимон целиком.

— Тише, псих, — рявкнул кто-то из копошащихся в мусоре.

Курьер не обернулся. У него нахлынуло воспоминание — не чёткое, как фильм, а обрывками, как старый ролик на плёнке: ощущение власти. Как меняется вес тела, когда входишь в зал, и все встают. Как воздух тяжелеет от твоего молчания. Как один взгляд отменяет чужие слова.

Вот он в кабинете: стеклянные стены от пола до потолка, вид на город, который казался игрушкой. Чашка кофе на столе — холодная, потому что напротив сидит Мартин Лакасс, глава Службы Контроля Реальности и Информационного Моделирования. Этот тип владел всем: сетевыми протоколами ООН, советом корпоративного содружества, даже теневыми каналами в Азии и Европе. Не серый кардинал — каркас, на котором висел весь мир.

Почему именно этот момент? Не речь с трибуны, не премия?

В голове эхом: "Президент, — произнёс Лакасс с британским акцентом, гладким, как масло на нож.

— Вы — лицо, фасад. Мы — суть, упругость. Поймите — правьте. Не поймёте — сменят". А потом: "Я создам систему, где достойные берут, что хотят. Остальные? Просить мелочь на воду. Справедливо, нет?"

И вот — реальность. Курьер моргнул, и мысли прервал голос сбоку: "Эй, не дашь немного денег?" Перед ним — мужчина в грязном пальто, когда-то Brioni, наверное. Лицо осунувшееся, но черты... мозг сканировал, щёлк — Лакасс. Он шаркал ближе, глаза мутные, как вода в луже.

— Друг, на воду бы... — прохрипел он.

Курьер замер. Дрожь пробила — тело помнило эхо: "Достойные берут. Остальные просят". А сам он? Ждёт чаевых, как милости.

— Слышь, брат, дай десять центов, — продолжил бомж, прислоняясь к стене с плакатом. — Расскажу историю. Настоящую, не телевизионную.

Курьер вздохнул, выудил монетку — ровно десять центов, покатал в пальцах. Взгляд скользнул по Лакассу: бывший куратор мира, теперь — монолог на ногах.

— Давай быстро, заказ ждёт, — буркнул он.

Бомж выпрямился, прочистил горло, как перед камерой:

"Я есть великий Мартин Лакасс. Короли аплодировали, президенты кланялись. Китайцы звали "Тенью дракона" — не преувеличиваю. Глаза загорелись: "Я управлял потоками. Законы подписывал до политиков. Мог стереть эти трущобы, построить Тадж-Махал с фонтанами и павлинами. Достойные берут заслуженное. Не каждый пьёт 'Аква ди Кристалло' с бриллиантами, верно?" Курьер кивнул, протянул монетку.

Лукас немного помялся и сказал. "Спасибо, брат. Ты — справедливый. Не как они".

Терминал пискнул — заказ: Доставка еды из соседнего магазина. Вода, .... хлеб, энергетик. Больше текста в его маленький экран не влезло.

Курьер развернулся, поехал, не оглядываясь. Сердце сжалось — почему?

Лакасс проводил взглядом, заметил плакат. На нем себя самого — свежего, с лозунгом: "Достойные берут, что хотят". Замер, его щеки налились кровьтю и начали печь, в точности как от пощёчины. Его слова! Подписывал, насаждал. А теперь — просит на воду. Ни уважения, ни павлинов.

Он опустился на землю, уставился в грязь. Понял, своей толстой кишкой: "Надо было иначе. Не 'достойные', а все. Хлеб, вода, тепло, для всех...

Лукасс усмехнулся: "Социализм... вот бы его сейчас".

Ни он, ни курьер не заметили дрон — крошечный, зависший. Репортёрский объектив фиксировал: кадр за кадром.

Рина, молодая журналистка из "Aquamarine", следила через экран. Курьер уехал, бомж сидел. Камера зумнула: монетка в ладони. Подсказки: "Мартин Лакасс, 74. Пропал 5 лет. Глава Контроля Реальности..." Сердце заколотилось: легенда тьмы — в грязи. А милостыня от... бывшего президента!

— Президент-курьер и миллиардер-бомж у мусорки... — прошептала она, с иронией. Лакасс заметил дрон, встал. Рина переключила на слежку, пошла ближе.

— Мистер Лакасс? — окликнула тихо.

Он повернулся, глаза мутные. Она представилась: "Репортёр 'Aquamarine'.

Прокомментируете?"

Плечи дёрнулись — смех? Холод? Монетка в кулаке.

— Президент... тот, кто уехал, дал деньги? Знакомы? — спросила, дрон кружил. Лакасс усмехнулся: "Аквамарин... Врёте красиво. Небо бурое". Посмотрел на монетку: "Правду? Президент дал на воду. Справедливый... ха! Напиши: президент подаёт милостыню кукловоду! Система их сожрала!"

Она застыла. Лакасс ближе: "Я держал мир за горло. Теперь — каждому своё..." Шёпотом, и ушёл, шатаясь.

Рина в растерянности. Дождь падал на нее и на дрон. "Каждому своё" — правда и безнадёга.

Вызов в ухе: "Рина, сняла?!" Шеф взволнован. Трансляция шла в редакцию.

— Сняла. Всё записано.

— Бомба, но проблема. Фамилий много. Монтируй: президент подаёт монету бомжу. Общий план, без лиц. 'Доброе дело'. Без идентификации бомжа.

Рина сжала челюсти. Жаль их — курьера, Лакасса, правды. Но система...

— Поняла.

— Заголовок: 'Президент не прошёл мимо: экс-глава за благотворительным жестом'.

Сладко, лживо. "Сойдёт". "Гони в эфир через пять!"

Дрон гудел. Рина отключила live. Спрятала сырые мателриалы в облако. Села в машину и отправила задание "Нарезать ролик: десять секунд, нейтрально". Отправила.

Минута тишины под дождём. Рина открыла папку с метаой: "Досье Лакасса".

Включила запись: "Пустой проспект. Дождь. Бывший хозяин мира по лужам, монета звенит..." А небо в лужах — аквамариновое...